Западносибирские сны

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: 45 лет Союзу писателей Кузбасса

Автор: Немченко Гарий Леонтьевич

Просмотров: 6366

2007 год, Выпуск № 4

Со всеми нами. Всегда. И - везде.

Разве не пригодилась мне потом ваша школа, когда тоже оказался в чужом краю: в Адыгее?

Наверняка потом вспомню ещё кого-то, какой же это Кузбасс без евреев, это как в том анекдоте, помните?.. Звонок раздается: «Совнархоз?» - «Совнархоз!» - «Отдел?» - «Отдел, да!» - «Пригласите Когана к телефону!» - «Но у нас нет Когана!» - «Какой же это отдел - без Когана?!»

Но мы пока о «Папе» Толчинском, об одном из самых ярких представителей морозоустойчивых наших «сибираков».

- Ручку-то хоть привези! - только и сказал «Папа», подписывая мне счет в бухгалтерию.

Привез ему две, потому что на обратном пути из Канады мы четыре дня были ещё и в Бельгии.

И вот теперь - Австралия, и решение «финансовой проблемы» - а это уже одиннадцать тысяч! - взял на себя начальник городской станции скорой помощи татарин Леня Рамзанов... ну, то есть не то чтобы на себя. По просьбе горкома комсомола - на станцию, одну из самых крупных тогда во всем Союзе, самых современных, потому что много, ой, много было у неё тогда тяжелой работы в нашем «городе угля и стали»... где ты сегодня, Леня? Как нынче выживаешь? Со своим непременным оптимистическим присловьем: «Будь жив!..»

«Скорая помощь», в общем, помогла также и вполне здоровому молодому писателю: тогда у неё хватало средств даже на это.

Когда собрались перед вечером старые товарищи, чтобы проводить меня кемеровским поездом в далекую, значит, Австралию, когда я уже вручил им затрепанную лицензию вместе с просьбой непременно оставить лосятины и на мою долю, меня отозвал в сторонку душевный друг Слава Поздеев, работавший тогда начальником цеха водоснабжения.

- Я бы тебе, Лявонтич, давно рассказал, - заговорил, называя меня на манер деда Шварченко, как с легкой его руки повелось в охотничьей нашей компании. - Если бы не наши живорезы... Лявонтич, думаю, не выдержит, проговорится ещё на радостях, а от них всего можно... знаешь, где сейчас лось бродит?.. Целое семейство. След в след... По заводу они ходят. По нашему с тобой родному Запсибу...

- Брось ты? - сказал я наше тогда обычное.

- А вот слушай. С тобой же мы встречали в тайге на зимнике глухарей?.. Когда на «танке» на этом шли, на вездеходе? С тобой! Дорога через токовище прошла - куда им деваться? Они все равно на дороге и токуют. И тут так: лосиная тропа шла, видать, с горы через Костино болото... К Томи. Представляешь?.. Теперь это, считай, мимо доменного... и вот морозной ночью дым, пар, огонь до неба, а они идут себе - и по асфальту, и по железнодорожным путям...

- Да ладно тебе, не может быть!

- Сам не поверил, если бы не видал собственными глазами. Первый - сохач. «Сам»!.. Красавец!.. Рога в куржаке - ну, как из чистого серебра. Лосиха за ним. Два подростка... А замыкают «корова» и «бык» поменьше... но тоже на рогах куржак, скажу я тебе - картинка. Вернёшься из Австралии, покажу тебе... а нашим рассказывать не буду. Мало ли?.. Это у нас с тобой рука не поднимется, - и с захлебом, как мальчишка, вздохнул. - Что значит зов крови, а?.. Что такое - старые тропы!.. Через центр завода!.. Пошел за ними. «Белаз» показался с рудой - замерли, ждут, пока пройдет. Состав шлаковозый просигналил, тронулся - опять ждут. Что мы с тобой, Лявонтич, с этой стройкой тут понаделали, а?

- Пошли! - сказал я растроганно. - Ещё по одной: за зов крови! И за старые тропы. Тост поднимем, а рассказывать - никому не расскажем...

Надо ли объяснять, как я и в самом деле растрогался: среди родных мне людей. Перед такою дальней поездкой.

Мы уже опаздывали, и кто-то из друзей стал звонить в город, на вокзал и категорически требовать, чтобы задержали пассажирский на Кемерово: а то писатель с Запсиба не успевает в Австралию.

Поезд не только на пятнадцать минут задержали, но и по громкоговорителям объяснили причину... нет, правда-правда. Что тогда - каждый день из Новокузнецка, из нашей чумазой Кузни, уезжали в Австралию?..

Когда он тронулся, наконец и я вышел в тамбур, эта тема среди курильщиков как раз и обсуждалась: можно ли из-за какой-то суки целый состав задерживать?.. Или все же нельзя?

Мне стало стыдно, я тут же признался, что «сука» - это я, но не такая я сука... Достал из кармана одиннадцать тысяч и попытался, не глядя кому сколько, раздать. С возмущенными матерками все дружно отказались от денег, запихивая их обратно в мои карманы, но простосердечный порыв мой не остался без отклика: в окружавшей меня толпе начали дружно скидываться... Из моей раздерганной пачки бережно отобрали на вторую бутылку, и в соседнем Прокопьевске, в Прокопе, гонец наш - самый молодой и самый, конечно, быстрый, у индейцев он наверняка носил бы имя Легкая Нога, Бегущая за Огненной водой - ещё не дождавшись «полной остановки поезда», соскочил с подножки вагона и сломя голову помчался в буфет...

Поезд приходил рано утром, на вокзале я схватил такси, помчался в аэропорт, первым делом выкупил забронированный обкомом комсомола билет, рванулся на посадку, которая, думал, уже заканчивалась, но тут сказали, рейс отменен, опять из-за морозов не прибыл «борт» из Москвы, на улице минус сорок семь, ну, куда, и только теперь я понял, почему в здании аэровокзала так пусто, и почему сам я так страшно озяб...

Камера хранения не работала, с чемоданом поднялся в ресторан на втором этаже, где тоже было пустынно, сел поближе к сплошному, с видом на взлетную полосу, во всю стену окну, заказал коньяку, водки не было, заказал традиционный в то время по всем городам и весям Кузбасса салат оливье и бефстроганов с картошечкой-фри...

Сколько с тех пор годочков пронеслось, но до сих пор помню это долгое свое одинокое сидение в пустом и тихом кемеровском аэропорту.

Жизнь вдруг словно остановилась, время замерло, вокруг все замедлилось, как бы именно для того, чтобы можно было не только все хорошенечко рассмотреть и проникнуть в сущности, которые до того оставались непостижимыми, но и что-то в неумолимо наступающем будущем предотвратить... В такие минуты будто из рога изобилия на тебя теплым снегом сыплются счастливые откровения, смысл которых ты, может быть, тут же и позабудешь - только память о них всегда в тебе будет жить и будет без конца щемить сердце - и почти сплошной чередой возникают загадочные знаки, явно тебя о чем-то предостерегающие... но нет, нет!

Сам ты уже словно бессилен что-то решать, безвольно полагаясь на приговор, который тебе выносит в эти минуты рок.

Настывшие за ночь темные, словно из черненого серебра лайнеры, поодаль стоявшие внизу за толстым стеклом закуржавевшего по краям, начавшего индеветь уже посередине окна, похожи были на крупных рыб в студеной воде, на замерших в яме подо льдом на горной речке тайменей, и мысленно, очень хорошо это помню, я вернулся в тихую Монашку среди бескрайних ослепительно белых снегов...

На толстом, из лиственницы косяке у входа в избу дед Савелий прибил снаружи рядком три термометра, в разное время привезенные сыновьями из города, все три они, под стать его наследникам, были с норовом, одно и то же никогда не показывали, и в такие, как эти, холода он с нарочитой задумчивостью переводил взгляд с одного ртутного столбика на другой:

- Какой же из них ноне верно трактует?.. На мишкином сорок восемь, на володькином всего сорок пять... Лешкин однако прав: на ём под полста!

Что там они «трактуют» деду сегодня?

Может быть, потому, что перед этим мне пришлось с моей лицензией от села к селу хорошенько помотаться по окрестной тайге, мне вдруг ярко представилась вынырнувшая из детских книжек картина: предрассветным утром огненно-рыжая лиса на задних лапах уносит, прижимая к груди передними, крупного, с синим да зеленым отливом, петуха, и человеческим голосом на жалобный распев кричит он среди снегов свое безнадежное - «несет меня лиса за дальние леса»... Есть какие-то необъяснимые вещи, есть: как только начинаю вспоминать о той далекой поездке в жаркую, раскаленную в феврале Австралию - сказочный сюжет с лисою и петухом тут как тут.

Давным-давно для меня он сделался знаком, объединяющим прошлое и настоящее с будущим - ну, почему?!

Телефон старого друга Володи Мазаева, вместе с которым мы не раз ездили на Монашку и в чьих рассказах тоже успел поселиться Савелий Константинович со своими тремя термометрами, долго не отвечал: где мог Володя в такую-то холодюку запропасть?

Позвонил Жене Буравлёву, в ту пору - главе Союза писателей в Кемерове... Евгений Сергеевич! - чтобы без сантиментов.

Не знаю, к стыду, какой на твоей могиле стоит памятник... Прими этот крошечный: в несколько строк.

У него была та самая квадратная челюсть, и плечи ей соразмерно соответствовали... Механик-«бортач», летавший в годы войны на «бомбере», один из слепых полетов которого закончился для него приземлением в штрафбате с последующим отбыванием срока уже в мирном, уже в родном сибирском лагере... После лагеря - рудник, всё, как в наших краях тогда и водилось, с той лишь, правда, счастливой разницей, что лошадка, помогавшая ему тащить почти неподъёмные упряжки, с годами в темноте не ослепла, не превратилась в послушного одра, а сделалась лишь крепче и норовистей, и когда однажды он наконец подъехал на ней к редакции шахтерской газетки в только что начавшем тогда подниматься среди тайги Междуреченске, то чахнувшие над передовыми статьями, давно от чудес отвыкшие сотрудники с радостным изумлением обнаружили, что якобы беспородный сибирский савраска тоже может нести на спине классические легендарные крылья...

К той поре, о которой речь, Женя был на вершине славы.

Считай, всего год назад под патронажем Союза писателей России в Кемерове прошел семинар молодых писателей Сибири и Дальнего Востока, и вместе с Леонидом Сергеевичем Соболевым, лично возглавившим это неординарное мероприятие, каких только знаменитостей к нам тогда не наехало!

Сам я к этому времени давно - старожилы помнят, что один год засчитывался тогда в наших краях как несколько лет - состоял в Союзе, в Кемерово меня пригласили в качестве одного из руководителей семинара прозаиков, но что я знал тогда, что я мог?

В первый день опоздал на открытие, торопился через гулкое пустое фойе и словно споткнулся перед нацеленным на меня пальцем величественного Ярослава Васильевича Смелякова, только что вышедшего обратно из зала:

- Молодой человек! - произнес он строго. - Не подскажете, где здесь буфет?

- Н-не знаю, - почему-то сказал я впопыхах.

- Тогда объясните, - продолжил он ещё строже и требовательней, - зачем в таком случае пришли сюда?!

Нет-нет, что там ни говори, а столичная школа - она особого рода, и мне, несмотря на громкие мои успехи в провинции, ещё только предстояло её осилить!

Так вот, прошел семинар, на банкете, после которого Соболев взял запястье правой у Буравлёва и вскинул его руку над головой:

- Объявляю тебя победителем, Евгений, - это не только общее доброе дело - твой личный большой успех!

С дружелюбной улыбкой обнял его после благодарственной своей речи Ештокин...

Но не это больше всего запомнилось кемеровским молодым-начинающим, не это.

Как хотите, но демократия - дама непредсказуемая: случалось, она неожиданно появлялась ну, среди такого, скажу вам, ну прямо-таки среди махрового, о котором вы и близко представления не имеете, тоталитаризма...

Вышло так, что провожать столичных гостей собралось чуть не пол-города, сердобольная охрана депутатского зала дрогнула, в него набилось битком, но многие остались на улице - напитки им стали рюмками передавать по цепочке... И лишь когда самолет со столичными гостями взлетел, и вместе со слабеющими взмахами рук вслед ему начала также спадать всеобщая эйфория, Буравлёв кашлянул и отчетливо сказал:

- Мужики!.. Вы видите: на мне вот эта рубашка с коротким рукавом, а пиджака нет... Скорее всего, ночью оставил на скамейке где-нибудь на Весенней или в каком-то шинке на набережной, куда мы с москвичами заходили прощаться... В кармане пиджака без малого сто тысяч... Если мы его не найдем, расплачиваться за банкет будет нечем. Что будем делать, мужики?..

Сравнивать ли всеобщий поход по ещё не остывшим с ночи «следам боевой славы» секретаря Союза писателей с продотрядовской экспедицией за излишком зерна у кулаков с подкулачниками или найти куда более свежее сравнение?.. Может, сравнить с зачисткой в каком-нибудь уже несуществующем чеченском селе, а то, может, уже и с выемкой документов в обширном офисе нефтяного олигарха?.. Так или иначе, через час буравлёвский пиджак и в самом деле был найден в шалмане на берегу Томи: терпеливо висел бочком на неошкуренной спинке устроенного из пня тяжелого кресла и, увидав «своих», нетерпеливо забил пустыми рукавами - сюда, мол, сюда!

Хорошо, что карман, который чуть не до земли оттягивали сумасшедшие по тем временам деньжищи, был-таки заколот булавкой, иначе бы резкий ветер, который тоже гудел в ту ночь над Томью, конечно бы, разнес купюры - ищи-свищи!

Потомственный чалдон, Буравлёв был удачливый рыбак и меткий охотник, примером своим многих пристрастил и к этим своим увлечениям, и невольно - к сопряженным с ними последствиям, а, чтобы страсть новичков-неофитов не выливалась у всех на виду, в центре Кемерова, где легкокрылый Бахус уже, бывало, публично спорил тогда с тяжело ступающим по земле русским Бухасом, ему пришлось создать потешный флот, назначить потешного адмирала - под именем прославленного турецкого флотоводца Чазыбука им стал, конечно же, преуспевавший все больше впоследствиях, Геннаша Емельянов. Каждое лето на вместительном шлюпе «Маруся отравилась» команда из семи-восьми человек поднималась вверх по Мрассу или другой горной речке, надолго бросала якорь на каком-нибудь тихом плёсе и недельки две-три отводила тут душу: каждый согласно со своими пристрастиями, каждый, выражаясь научно, - согласно личным приоритетам...