Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
Лихо и весело принялась она тереть меня в порошок:
– Тебя хоть поприветствовать можно?.. А поздравить с возвращением на родную землю? На родную твою Антоновскую площадку... есть у тебя время, не помешала? А то ведь звонишь вот так и не знаешь: станет разговаривать или...
Конечно же, совершенно искренне я забормотал:
– Да что вы, Зин Васильевна, что вы!
– Думала, приедешь ко мне. Поговорим – расскажешь. Такое дальнее путешествие всё-таки. Не Таштагол, не Бенжереп или Барзас, а?! А он не едет и не едет. Наверно, думаю, некогда ему, бедному! Совсем заработался. Может, думаю, мне – самой к нему?.. Я приеду! Примешь? Найдется у тебя время?
Был прямо-таки позыв – громко взвыть, но я что-то такое бормотал: давно собирался к вам, но так, мол, вышло... хотел сразу – не получилось... то одно потом, то другое... какие-то все дела...
– Я ведь вот рвусь к тебе – придется все дела бросить! -властно перебила она.
– Еду, Зин Васильевна, еду! – пообещал чуть не на крике. Также властно она спросила:
– Когда?
– Завтра, Зин Васильевна!
– Будешь завтра? Или завтра выезжаешь?
– Буду, Зин Васи льна, буду!
– Жду тебя завтра в девять. И положила трубку.
Как не виться веревочке, а конец-то, конец... Вот уже и видать его. Собирайся!
«Надев перевязь и не боясь! – вспыхнуло протестом против жалкого, как поджатый собачий хвост, недавнего своего голоса. – Ни зноя!.. Ни стужи! Ни града.. Весел и смел, шел рыцарь и пел!»
Только не «на кутние» пел бы, эх: в станице «петь на кутние», на коренные-то – кричать, как дитё, у которого зубы режутся. Дитя великовозрастное, и действительно, – ну, держись!
По дороге в поезде вдруг припомнилось, как год назад по поводу выпивки «осуждали» меня в Новокузнецком горкоме комсомола...
Поздней осенью съехались на областную конференцию, и в перерыве я кинулся в Союз писателей, в бухгалтерии успел выхватить «по бюллетеню» около пяти сотенных: перед этим повредил на охоте ногу и два месяца хромал, вначале в гипсе, потом уже без него.
А куда настоящий-то писатель из бухгалтерии отправляется? Всё правильно: в буфет! Научил меня Ярослав Васильич, наставил...
Конференция проходила в театре оперетты, и в буфете мы сиживали, бывало, то с Буравлевым, а то с Ильёй Ляховым, старым, ещё по Новокузнецку, дружком из наших морозоустойчивых «сибираков».
Чего там размениваться: взял сразу пару бутылок югославского бренди, подозвал кого-то из задержавшихся возле стойки старых знакомых, налил по стопке, мы выпили, и я попросил его, торопившегося в зал:
– Скажи ребятам, тут есть...
Уселся поудобней, налил теперь себе одному, но выпить не успел: из зала выскользнул «доброволец» с рыскающими глазами, увидал меня, кинулся, заранее протягивая руку, быстренько хлопнул и бросился обратно.
– Ты там, – начал было ему вслед, но он сказал на ходу:
– Идут, идут!
И точно: скоро у моего столика образовалась чуть ли не очередь. Кто-то уже не вернулся в зал, остался со мной, другой побежал искать Ляхова: нельзя, чтобы Илюха остался в стороне от такого мероприятия!
Когда приняли с ним одну и другую рюмку, Ляхов откинулся на стуле, вглядываясь в меня как бы издалека:
– Кто-нибудь говорил тебе, Гарюша, что ты похож на товарища Сталина?
– А как же! – подтвердил я. – Еще на факультете. Если чуб вот так, а...
– Пойдем-ка! – вдохновился Илья.
Спустились вниз, в костюмерную, медленно пошли между рядами вешалок, на которых каких только костюмов, каких только не висело нарядов... Нашли добротный китель защитного цвета – как нам показалось, очень похожий на сталинский, подобрали к нему синие галифе. Долго искали хромовые сапоги -нога-то у меня, по выражению прабабушки Татьяны Алексеевны, «как под дурным старцем», размер сорок четыре. Но не мог же я выйти к народу в галифе и туфельках?
Нашли в конце концов кирзачи, я обул их и отправились в гримерную. Ляхов быстренько приклеил мне усы, что-то на лице подмазюкал, пошарил в каком-то ящике – достал трубку.
Через пару минут я стоял с нею в буфете напротив Ильи:
– Ви, товарищ Ляхов, носите свою настоящую фамиль-лию?
– Не совсем так, товарищ Сталин! – не только чрезвычайно уважительно – как бы даже с некоторым страхом соглашался Илья.
– Ваша настоящая фамиль-лия, полагаю, – Евреинов?
– Совершенно верно, товарищ Сталин!
– Почему бы вам не носить двойную фамилию: Ляхов-Евреинов?
– Будет приказ, товарищ Сталин?
– Считайте, уже был: устный!
Толпа вокруг нас хваталась за животики, и даже ко всему привыкшая буфетчица русоволосую голову в накрахмаленном кокошнике то и дело роняла на грудь.
А импровизация стремительно развивалась дальше:
– Мнь-е по нраву ваш верноподданический тон, товарищ Ляхов-Евреинов!
– Не совсем верноподданический, товарищ Сталин! Скорее – верноподдатый!
– Тут ви неправы: верноподдатый он будет потом, когда вместо меня в Кремль придут другие ль-юди!
– За ваше здоровье, товарищ Сталин!
– Товарищу Сталину – уря-я-а!..
Ну, разве тут могло хватить моих пяти сотен?! В костюме и в гриме так и пошел я в сопровождении Ляхова, помрежа, к его начальнице, моей кубанской землячке, приехавшей в Кузбасс из Краснодара – главному режиссеру Тамаре Гагава. Одолжить еще сотенную: на общий посошок «добровольцам».
Когда всем в зале предстояло запеть «Вставай, проклятьем заклейменный...», то многие из «заклейменных» вставали, уже пошатываясь, и орали «Интернационал» козлитоном... грехи наши!
Через несколько дней домой мне позвонил Витя Вьюшин, дружок Витюша -Вить-Вьюша. Вить-Пьюша.
– В обкоме нам поручили осудить тебя, писатель, – готовься!
– А за что? – спросил я на всякий случай.
– Он ещё спрашивает! – возмутился Вить-Вьюша. – Продумай хорошенько, как будешь каяться: бюро – завтра в пять.
На бюро он прямо так и сказал:
– О чем идет речь, все знаете: чуть не половина делегатов конференции вместо того, чтобы ехать домой, разбрелась потом по Кемерово: добавить. А началось с пролетарского писателя... Что он скажет нам в свое оправдание?
– Прежде всего хочу сказать вам искреннее спасибо, братцы, – начал я, и в самом деле, растроганно. – За внимание ко мне... за то, что позвали вот... пригласили.
– Ещё бы не пригласить! – как можно суровей сказал Вить-Вьюша.
– Я прямо-таки заскучал в одиночестве, – взялся я объяснять. – Два месяца, пока болела нога, из дома – никуда. Ни на одну свадьбу... ни на одно новоселье. Сколько звали монтажники ордена обмыть, и то не пошел...
– Обидел ребят! – грубовато прервал Вить-Вьюша. – А много орденов было?
– Да вы ведь тут – не меньше меня небось...
Витя Перекопский, длинный, как верста Перекоп, тоже старый приятель, поднес вдруг палец к губам:
– Тс-с-с!.. Не надо об орденах...
– Да-да! – поддержали его. – Могут подслушать...
– Кто?! – спроси я удивленно.
– Наивный ты человек, писатель! – усмехнулся Вить-Вьюша. – А то некому?
– Есть предложение, – понизив голос, начал Перекоп. – В целях конспирации перенести заседание в другое место...
– Кто – за? – спросил деловито Вьюшин, и все вскинули руки.
Всем гуртом пошли на остановку трамвая, долго куда-то ехали – в запотевшее окно не видно было, куда, – а на все мои недоуменные взгляды они только палец к губам прикладывали: мол, потерпи. И тут нельзя говорить – ну, никак!