Сергей Филатов. Печатная книга – изделие штучное. (О книге Дмитрия Мизгулина «В зеркале изменчивой природы»). Учиться читать по-русски. (О книге В. Г. Распутина «Возвращение Тобольска»)

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Библиотечество

Автор: Филатов Сергей Викторович

Просмотров: 4423

2012 год, Выпуск № 5

ПЕЧАТНАЯ КНИГА – ИЗДЕЛИЕ ШТУЧНОЕ

Дмитрий Мизгулин. В зеркале изменчивой природы: Общественный благотворительный фонд «Возрождения Тобольска». – 2011 г.

 

И подумалось тогда: держу в руках книгу…

Давненько, честно говоря, этакое, трепетное в душе не возникало. Если припомнить, примерно то же чувствовал, когда лет пять назад мне дозволили подержать в руках рукописные церковные книги XVII-XVIIIвека в библиотеке храма св. великомученицы Екатерины Александрийской в с. Сростки. Или, скажем, когда я удачно, ещё в далёком 1988 году, купил в книжном избранные стихотворения Алексея Прасолова, выпущенные в советском ещё тогда издательстве «Современник». Книга была бережно оформленна удивительно точными и выразительными работами художника-графика С. Косенкова другим художником-оформителем Д. Константиновым. Давненько это было…

Не знаю, то ли почти не издают нынче так, то ли просто до нас эти издания не доходят?..

Чтобы было понятнее, о чём разговор, любые рукотворные изделия, то есть то, что руками людей сделано, бывают либо поточными, либо – штучными, индивидуальными. Как ружьё, например. Возьмёшь поточное: ну, без брака сделано; ну, стреляет; ну, даже точно, если хорошо пристреляно… А штучное – оно ещё и в плече как влитое лежит, и «щека» прямо под тебя в размер подогнана, и палец на курок ложится – как будто тут всё время и был. Словно и не ружьё вовсе, а естественное твоё продолжение!.. Думаю, охотники меня поймут.

Или, что уж, что всем понятно, – костюм, допустим. Когда он по тебе сшит, – ничто не жмёт, ничто нигде не тянет и не мешает, всё ладно, всё подогнано и сидит на тебе как с иголочки. Совсем не то, что обычный магазинный, «усреднённого», как водится, размера.

Наверное, нечто подобное и с книгами можно представить. Даже более того, всё-таки книга, не просто вещь или одежда, она ещё и духовное начало в себе содержит.

Берешь ты, скажем, книгу. И – сразу: обложка ли слишком яркая, слишком цветастая – раздражает как-то; шрифт ли мелкий, неразборчивый – и глаза устают быстро, немного прочёл и дальше читать уже не хочется; или картинки слишком уж в лоб содержание «раскрывают» – не знаешь, то ли читать, то ли их, картинки эти, рассматривать… Полистаешь так, и в сторону отложишь. И так почти всегда, когда нынче в книжный захожу и смотрю на великий развал-разносортицу.

Почему так, спросите. Да просто, на мой взгляд, книжное производство сегодня, как и всё иное производство рыночно-поточным стало. В самом плохом смысле. Книга для издателя нынче – источник прибыли, от которого требуется нести в себе информацию потребителю её покупающему, и всё, не боле того. Сам написал эту фразу, сам и ужаснулся: «Загнул, однако». А если без дураков, – ведь всё верно сказал. И по содержанию, и по форме тоже: ну не сказать это иначе, нормальным человеческим языком не сказать о большинстве современных печатных изданий, которые книгой назвать язык с трудом поворачивается.

 

Держу в руках книгу… – как-то, само собой подумалось.

Начал читать… и – без остановки. Страница за страницей, всё как положено: без всякого напряжения, следуя выстроенному авторами видеоряду, погружаясь всё больше в текст, с необходимыми при нормальном чтении паузами для раздумий – так, чтоб и не скороговоркой, как нынче модно (сколько-то там сотен знаков в минуту), а вдумчиво, с чувством, с толком, с расстановкой. И, в то же время, – без перерывов, не откладывая книгу в сторону…

Почему так? – над этим уже после стал задумываться, когда прочёл.

Намерено абстрагируюсь от разговора о поэзии Дмитрия Мизгулина. Это чтобы ни себя, ни читателя не отвлечь от ответа на этот свой «главный» вопрос. Ведь, иногда чтобы понять целое, нужно мысленно и чётко расчленить это целое на части его же составляющие. Как это сделано, из чего, с помощью чего…

Поэтому о самих стихах скажу вкратце, они близки и созвучны мне по своему содержанию, да и форма, по сути академическая, строгая, тоже всегда у меня симпатию вызывает. Этим, пожалуй, и ограничусь.

Лучше более подробно о другом. Первое, и основное, что сразу отметилось, «В зеркале невидимой природы» – удачный синтез самой поэзии, редакторского составления и художественно-оформительской работы над книгой. Ведь только при очень точном совмещении этих трех «пространств» книга обретает настоящее единство в нашем, читательском восприятии её.

Иными словами, когда я читал, мне ничего не мешало, скорее, наоборот, изображения органично входили в моё сознание как сопровождение к самому тексту, точно некий зримый изобразительно-музыкальный аккомпанемент сопровождает голос певца; и все стихотворения, несмотря на свою самодостаточность и логическую законченность каждого, тем не менее, как бы вытекали одно из другого, создавая единую сюжетную линию, строго выстроенную по всем правилам художественной драматургии.

Иными словами, читал я не сборник стихотворений, а именно книгу. Разница огромная, но достаточно тонкая, и её нужно просто прочувствовать и принять как аксиому, просто доверяясь своим ощущениям.

Это непривычно для читателя ещё и потому, что современные печатные поэтические издания, в большинстве своём, по сути – поэтические сборники. Увы, немногие писатели, да и редакторы, имеют нынче склонность и умение композиционно выстраивать свои ли, чужие произведения. Иными словами, немногие нынче умеют книги составлять.

 

Сразу отметил для себя – книгу эту составлял поэт. Кому как не поэту, дано понять и оценить наличие поэзии в стихах, её музыку и внутреннюю логику. Причём, понятно было, составитель – поэт большой, настоящий. Всегда внутренне был не согласен с кедринским: «У поэтов есть такой обычай – в круг сойдясь, оплёвывать друг друга…»

У графоманов – да. А настоящий талант – умеет ценить талантливое в другом, он щедр и открыт для любого истинного проявления талантливости извне.

Очень бережно, обращаясь со стихами Дмитрия Мизгулина, Юрий Перминов по крупицам высвечивает читателю главную их содержательную основу. Как он сам обозначает это в предисловие к книге Мизгулина: «Каждый талантливый русский поэт живёт в молитвенной традиции совести, любви, верности своему дому, своему краю, России…», «…поэт Дмитрий Мизгулин верен… прошлому своей страны…», «Природа и дух бессмертны в своём вечном единоборстве, важно сохранить за собой их несуетность и здоровье, обаяние пространства…это Дмитрию Мизгулину удаётся…» и т.д. То есть, концентрат поэтического творчества Мизгулина – и есть верность родовой памяти, традициям, родине. И понятия эти постепенно, по мере чтения книги, обретают всё большую чистоту звучания и зримость, становятся объёмными, более точными по огранке своей.

В предисловии, составитель очень ёмко определяет и мизгулинский талант – умение отделять поэтические зёрна-образы от плёвел и прочей словесной шелухи: «Так терапевт, вслушиваясь в близкое биение другой жизни, отличает характерные шумы от шумихи в коридоре…»

И это при всём том, что составление книги процесс тоже творческий. Тем не менее, редактор-составитель, работая с текстами Мизгулина, очень бережно относится к их внутренней ткани, к их естественной музыке – дабы не повредить, не нарушить. И сами стихи выстраивает таким образом, что стыков между ними не видно было, точно мелодию из нот собирает. И нет в этом никакой натяжки, чувствуется – мелодия эта изначально авторская звучит, мизгулинская мелодия, это его видение мира, его мироощущение.

 

Отдельная тема – оформление.

Намерено разделю здесь понятия основа или фактура видеоряда и непосредственно работа, ибо принадлежат они двум разным художникам. Практически так же, как в упомянутой вначале книге стихотворений А. Прасолова.

Своей неповторимостью и узнаваемостью, особой сибирскостью своей видеоряд книги, бесспорно, обязан фотоработам Аркадия Елфимова. Именно они и определяют общую фактуру художественного видеозамысла книги. И хотя, в одном из телефонных разговоров Аркадий Григорьевич обмолвился: «Там очень мало осталось от моих фотографий…», позволю себе с ним не согласиться. Немного зная его пристрастия, его художественную манеру по фото книгам-дневникам «Мальта» и «Бразилия», по его фундаментальному «Ангелу Сибири» из фотодиптиха книг о Тобольске, выпущенным им в соавторстве с известным фотохудожником Павлом Кривцовым, посмею утверждать, что сибирская основа видеоряда книги «В зеркале изменчивой природы» – елфимовская.

Это и бесконечные сибирские просторы, которым конца и края нет; это и суровая сибирская природа, неброская, неяркая, сдержанная в красках, но иногда очень контрастно проявляющаяся в деталях – будь то ягода-брусника, рассыпанная на траве, или небольшая, щемящая, высветленная промеж облаков полынья закатного неба; это и характерно-сибирские пейзажи – бесконечные холмы, берёзы… и, наконец, храмы – строгие и молчаливые точно люди, светлые и торжественные, спокойные и горделивые, наши родные – сибирские. Всё это по-елфимовски узнаваемо, особенно для тех, кто немного знаком с его творчеством.

Для совсем же непосвящённых поясню, стремление к графичности изображения прослеживается у Елфимова как в упомянутом «Ангеле Сибири», так и в других его книгах. Цвет художником используется очень осторожно, даже скупо – с помощью цвета Елфимов словно расставляет акценты в изображении: скажем, как в снимках «Рябиновые бусы», «На закате», «Родина сказок» и многих других из «Ангела Сибири». В мизгулинской книге это стремление автора фотоснимков к графичности и цветовым акцентам обострено до предела художником-оформителем, но всё равно елфимовская основа-идея чётко проступает сквозь все трансформации. Примерно так же, я однажды увидел фрески в старом бийском храме св. князя Александра Невского, проступающие на старых стенах. С той лишь разницей, что в храме фрески на старых стенах проявились сами по себе, вследствие упавшего на них под определённым углом света, здесь же, в книге Мизгулина  все проявления елфимовской фактуры – изначально так задуманы и исполнены художником-оформителем В.Е. Валериусом.

И ещё – небольшой эпизод. Это к подтверждению моих наблюдений о щедрости таланта. Уже после прочтения, я просмотрел фильм-монолог Василия Евгеньевича Валериуса о его работе над книгой Мизгулина. Среди многого прочего интересного для меня, там прозвучало и следующее откровение: «Вначале считалось, что непосредственно сами фотографии Аркадия Григорьевича станут иллюстрациями к этому поэтическому сборнику. Но потом, когда у меня в процессе работы появилась идея их трансформации в графику, я сделал на пробу две картинки и послал их автору фотографий, с подробным объяснением своей концепции, своего видения будущей книги. Естественно, спросив при этом у него разрешения… И он, продемонстрировав необычайную для нашего времени творческую широту, согласился с моими  доводами…»

История, как мне кажется, достаточно наглядная и поучительная. Думаю, что не каждый художник сможет вот так перешагнуть своё эго. А то, что оно в каждом творческом человеке есть – тут уж вне всяких сомнений. И в данном случае мне, как человеку способному оценить творческую щедрость,  остаётся только снять шляпу.

 

И наконец, само оформление. Здесь немного поподробнее. Я уже обмолвился, что к моменту начала работы над рецензией на руках у меня была не только сама книга, но и видеозапись монолога художника-оформителя В.Е. Валериуса.

Дело в том, что с работами книжного дизайнера В.Е. Валериуса я практически знаком не был. Наверное, именно поэтому сознательно решился на небольшой, но несомненно важный для меня эксперимент – оставил прослушивание этой мини исповеди художника на самую последнюю очередь. Хотелось сначала как-то пережить и систематизировать собственно свои впечатления о книге, составить своё мнение, в конце концов, а уж потом, сравнить его с первоначальным замыслом художника.

Для начала, пробегусь по впечатлениям после прочтения.

Немаловажным в книге мне представляется её формат. Здесь, в книге – А 5-й, зауженный... И почему-то сразу уверенность возникла, там, внутри, – стихи.

Следующее, конечно, обложка – лицо книги. Прежде всего, неброскость оформления, некая благородная сдержанность буквально во всём: и в цветовом решении, и в самом материале, которым обложка обшита… Мне, достаточно знакомому с творчеством Дмитрия Мизгулина, совсем несложно было предположить, что это всё предопределено, прежде всего, мелодией его стихов.

С другой стороны, у читателя менее искушенного мизгулинской поэзией, это должно сразу создавать определённый настрой, почти так же как звук камертона, задающий тональность всему последующему звучанию.

Здесь же, на обложке – неясные контуры, колышущиеся, точно водоросли,  под водой… Или это срез веков, моментальный снимок времени?.. И зеркальность. Напомню, название книги – «В зеркале изменчивой природы». И имя автора, и названия книги как бы отражаются в этом зеркале то ли текущей воды, то ли остановленного мгновения.

Далее, немного о динамике зрительного восприятия, так сказать, «листая книгу…» Каждое стихотворение выделено художником отдельной главкой, название которой обозначено целым книжным разворотом. Просто фон. И название… При чтении, получается так – прочёл стихотворение, перелистнул страницу, а там название новой главки – нового стихотворения. Возникает необходимая пауза, небольшая, но вполне достаточная, чтобы предыдущий художественный образ оформился в подсознании, как нечто цельное, как платформа для восприятия следующего, и т.д.  

Посмотрим теперь, как расположены сами стихи на содержательных страницах: они находятся на правой стороне разворота, на той самой, куда в первую очередь взгляд падает. На контрастной подложке, наложенной на разворот-изображение. То есть, читать начинаешь сразу, и только потом, боковым зрением улавливаешь картинку-фон.

Если присмотреться края практически всех картинок растушеванные, расплывчатые, но каждая картинка имеет какие-то свои акцентировано-высветленные контрастные пятна. Одно или несколько. Будь то храм, дерево, просвеченный кусочек неба, горсть ярких ягод в траве, волна, облако или что-то ещё.

Но прежде, как я заметил, – текст. Опять же по аналогии с упомянутой книгой Прасолова – оформление здесь не конкурирует с содержанием, оно лишь высвечивает, оттеняет его, делает более ярким, контрастным, выпуклым. Иначе говоря, оно, оформление, играет здесь роль мелодии, роль сопровождения. А солирующая партия всё-таки отдана стихам. Они доминируют, как, собственно, и должно быть в книге стихов.

Такие вот последовательно-отрывочные впечатления при прочтении у меня возникли. Но вернусь к эксперименту, впору теперь и самого художника послушать, чтобы сравнить со своим восприятием. Вот всего лишь несколько выдержек из его монолога:

– «Само книжное тело излучает очень мощный художественный образ: большая –маленькая…  шершавая – гладкая… жизнерадостная – печальная… режущая руки или ласкающая взгляд…»;

– «Книги стихов – интимная вещь, она не должна быть большой…»;

– «Полагаю, что просто в оформлении стихи не нуждаются. У них внутри уже есть такая мощная структура, что она не требует никакого разъяснения…»;

– «Художник, если рисует, должен подняться на уровень поэзии, которая иллюстрируется. Тогда возникает аккомпанемент, параллельное звучание…»;

– «Я так и задумал эту книгу – стихотворение погружается в некое пространство, которое излучает художественный образ… И это усиливает внутреннее настроение от прочтения, настолько, насколько это удалось передать художнику…»;

– «Так, читая стихотворение «От Волхова до Иртыша…» я представлял, что должна видеть душа, летя над Тобольском, над Сибирью…»;

– «Читал стихотворение, я фиксировал свои ощущения на бумаге, и возникала некая изобразительная мелодия, у которой есть свой ритм, метр… Потом подбирал фотографию, превращал её в графику, обострял свои эмоциональные ощущения до предела. Эта черно-белая основа делалась крупитчатая, а на неё накладывался цвет…».

Получается, что практически в каждом высказывании художника я находил подтверждение своему восприятию. И, только в одном случае неожиданно случилось разночтение с изначальным его замыслом:

– «Картинка по площади больше, чем подложка со стихами. Поэтому картинка входит в сознание в  первую очередь…»

Ни в коем случае не хочу, выдать свои утверждения за истину, скорее, я склонен объяснить это несовпадение особенностями своего субъективного восприятия. Но эксперимент – есть эксперимент, и любой результат, даже «отрицательный», интересен как результат сам по себе.

Здесь важно другое – сам подход художника к оформлению. Валериус изначально как бы отрешается от всех известных привычных шаблонов книжного дизайна и создаёт новую концепцию конкретно для данного произведения, для данной книги. То есть, всё начинается с чистого листа, как бы заново, что характерно для любого творчества.

 

Интересно, что сам художник признаётся, работа эта для него стала очень важным этапом. Через неё он ещё раз утверждается в понимании, что именно художественное слово, а конкретно – слово поэтическое, призвано оставить печатную книгу живым фактом человеческой культуры.

Эта мысль представляется мне особо важной. Дело в том, что последнее время много говорят о книге электронной, которая, якобы, со временем вытеснит из нашего обихода издания печатные, полностью заменит их.

Вот что говорит об этом Валериус: «Именно стихи останутся книгой бумажной, а не электронным изданием. Я не против электронных изданий… Но, на мой взгляд, повторяется история, что произошла с театром и кино. Говорили, что театр умрет, кино его вытеснит. На деле получилось иначе,  родился новый вид искусства – кино. Думаю, в случае с книгой печатной и электронной всё будет так же».

С этим трудно не согласиться.

Опять же опираясь на собственные ощущения, скажу, читая что-либо с монитора, воспринимаю это – даже, если это давно знакомый художественный текст – несколько иначе, чем с традиционных печатных книжных страниц. Монитор будто излучает в моё сознание не столько эмоции, сколько информацию в чистом виде. То есть, при таком чтении я недополучаю именно эмоциональную составляющую.

Может быть поэтому, читая электронное издание, при всём своём желании, не могу я как-то убеждённо и однозначно сказать:

– Я держу в руках книгу…

 

УЧИТЬСЯ ЧИТАТЬ ПО-РУССКИ…

В.Г. Распутин. Возвращение Тобольска. Печать – Георгий Коробовской, – СПт.; переплетные работы – Вальтер Кастанья, – Верона. Тираж 50 экз. Общественный фонд «Возвращение Тобольска». – 2012 г. 

 

«За горами, за лесами, // За широкими морями, // Не на небе – на земле…» (П.П. Ершов, Конёк-горбунок). – Знакомо, не правда ли? И место, как будто бы известно: «Этот величественный исток полунощной страны, уходящей в поднебесную бесконечность, до сих пор для впечатлительных душ кажется таинственным…» (В.Г. Распутин, Возвращение Тобольска). Пускай, не совсем – то место, но родное, русское, по-русски писано про него, по-русски и прочитывается: «Знать, столица та была // Недалече от села»(П.П. Ершов, Конёк-горбунок). Прочитывается словно забытое, давнее, старое – без всяких там «инноваций», «нано выражений» и прочей нынешней модной иностранщины прочитывается. Старое… но вспоминаемое легко и узнанное как-то сразу, ещё на уровне подсознания.

 

Вновь Аркадий Григорьевич Елфимов, на этот раз вместе с писателем Валентином Григорьевичем Распутиным и петербуржской художником-графиком Ниной Ивановной Казимовой, обращают нас к книге – Книге, где каждая буковка трудом да старанием огромным выписана, историей самой дышит, и, по внутреннему содержанию своему – сама история есть. Как пишет в своем вступительном слове «Память и дело» В.Я. Курбатов: «Такая в лице каждого листа чудная даль и золотая выдержанная старость». Повторю, чтоб лучше запомнить – «чудная даль и золотая выдержанная старость». Сколь ни ломай голову, ни упражняйся, – точнее не скажешь: чудная сибирская даль с Алафеевской горы просматриваемая – «необозримой, могучей картины, с какой устремляется от Тобольска Сибирь на восток – если смотреть с высоты тридцатисаженного кремля» и выдержанная веками, славою великой приумноженная, история первой столицы Сибири: «В течение двух веков Тобольск был городом легенд и необъятной власти, городом громких фамилий, которые направлялись сюда, и знаменитыхлюдей, которых дал Тобольск миру» (В.Г. Распутин, Возвращение Тобольска).

Смотришь страницы книги, и точно во времена петровские возвращаешься, наверное, тогда вот, при тусклых свечах в уездном приказе, так же какой-нибудь дьяк страницы эти, другие ли перелистывал, но такой же цельногравированной книги, где каждая страница наполнена дивными витыми буквицами да лубками-свитками развёрнутыми взору предстает. Да, да именно в то время, когда эти книги только-только получили своё развитие, когда печатались эти оттиски с гравированных медных пластин, ограниченным тиражом на отдельных листах, по нескольку страниц на листу печатались. Затем листы те разрезались, фальцевались и, по обыкновению, сшивались под единую печатную обложку. Число оттисков с одной медной пластины не превышало, чаще всего, 2-3 тысячи листов. После этого медная доска изнашивалась и требовала поновления. Интересно, что некоторые мастера, желая искусственно повысить раритетную ценность издания, после определенного количества оттисков, скажем 10-50, доски эти медные собственноручно уничтожали. Таким образом, повторить книгу представлялось совершенно невозможным. Но сама по себе, эта технология печати по тем временам была передовой и очень распространённой, недаром же цельногравированные книги составляли тогда достояние самых различных социальных слоев населения России, практически на протяжении всего XVIII века.

Хотя, скорее прочего, ошибаюсь я, и может даже, возвращает нас «Возвращение Тобольска» Валентина Григорьевича, Аркадия Григорьевича и Нины Ивановны во времена более ранние да русские: «…да полно: разве мы не догадываемся, что книга рождена тремя столетиями раньше, в пору Семена Ульяновича Ремезова! И, может, не вовсе без его участия…» (В.Я. Курбатов, Память и дело). И вовсе не дьяк писчий, а инок в келии своей те листы аккуратно переписывал, буковка за буковкой, не один месяц, а то и год. И дальше, вчитаемся пристально меж строк:«В 1587 году, при царе Феодоре Ивановиче указ [был] Даниле Чулкову: прислано 500 человек построить город Тобольск. И по промыслу Божьему воевода Данило Чулков доплыл и против устья Тобола поставил на горе город, названный Тобольском, первый стольный среди всех городов, и церковь первую воздвиг во имя святой Троицы, и другую - Всемилостивого Спаса на Взвозе» (С.У. Ремезов, История Сибирская).

И сомнений не возникает, так оно и было, так оно и есть. Потому как Валентин Григорьевич «переписал» всёточно и тщательно,«с любящей простотой напоминая сыновнее правило обращения с историей» (В.Я. Курбатов, Память и дело).

 

И слова-то все плотно и мастеровито слажены да в едино составлены, а потому– «Едва ли можно сомневаться, что сам Ермак Тимофеевич, одержав тяжелую победу над Кучумом у Чувашского мыса, не мог не заглядеться на высящуюся неподалеку красавицу гору и не прикинуть, что лучшего места для острога не найти»,  – или: «Едва ли Гагарин злоумышлял, характер Петра он знал прекрасно и испытывать бы его не стал, но мог, мог вельможный сановник гаркнуть водившимся у него зычным голосом: «Мы сами государство!» (В.Г. Распутин, Возвращение Тобольска).

Слова тут, точно брёвнышки в срубе, одно к одному подогнаны, и не как-нибудь, а ловким плотницким топориком подтёсаны, по старинке, без всяких иных плотницких инструментов – умели люди делать! – брёвнышко к брёвнышку, без щелей, без зазоров. Точно храм светлый поставлен без единого гвоздя. И стоит веками.

И в «Возвращении», так же: читаешь и дивишься этакому единству и ладу. И читаешь-то не быстро, медленно. Потому как – это тебе не информация какая-то из нынешних, которую проглотил и забыл про то, на какой полочке памяти положил, одной пустышкой больше, одной меньше, разница невелика есть; потому как – не что-то нынешнее скорострельно да торопливо написанное, вроде и сказал, да сам не понял – про что; в «Возвращении» невольно, как бы подчиняясь внутреннему ладу, в каждое слово вслушиваешься, как оно родное звучит и где ему в вышине небесной эхо звонкое вторит. Хорошее чтение – памятное, и опять же язык русский, родной, самый что ни на есть коренной.

К слову, про нынешний «нано» язык, – что с него взять!.. Жидкий он какой-то, разбавленный, безстерженный, как и всё сегодня. Даже на то несмотря, что слов в нем пришлых поприбавилось множество, и цветастые те слова, мудрёные, да только звучат чуждо, не в лад звучат нашим просторам – русским, сибирским… Опять же вдуматься ежели – «нано», оно «нано» и есть: 10^-9 – ни больше, ни меньше. Однако, повторяемо оно, «нано» это охотно нынче по всякому поводу и без повода, порой и не задумываясь повторяем, просто – модно потому что.

Но недаром говорят, – мелким увлекаясь, немудрено великое проглядеть. А не пропустить чтобы, стоит представить только эту «минус девятую степень» – до чего мелка, уже в самом прославлении да возвеличивании мелкости ущербность некая налицо есть. Всё мы хотим-тщимся на молекулярном, атомарном ли уровне в сути вещей разобраться, а на поверку не замечаем, как сами мельчаем до этой «минус девятой», и всё вокруг нас мельчает пропорционально. Да мир на части разваливается, точно «нано хлеб», который ножом не порежешь – крошится, да и «нано масло» на него никак не намажешь – ломается то масло.

А ведь, кажись, это всё – и хлеб, и масло – изначальное, основа основ: «Братья сеяли пшеницу // Да возили в град-столицу…»(П.П. Ершов, Конёк-горбунок).Только забылись, затёрлись ныне эти незыблемые основы, затерялись где-то в нынешнем громоздком, сером, усреднённом потоке нужной, а чаще бесполезной информации, как говорится, ни уму – ни сердцу. И язык тот изначальный затираться, забываться стал. Не о том ли в книге предупреждение писано: «Москва, а затем и Петербург нашли применение Сибири как незаменимому месту ссылки и каторги»,–не о том ли величии да масштабности нам авторы точно напомнить хотят: «Царствующий град Сибирь» – так от начала Романовской династии величали Тобольск. Екатерина Великая поднесет ему свой императорский трон. Только столица Российской империи и столица Сибирского царства имели право принимать и отправлять посольства» (В.Г. Распутин, Возвращение Тобольска). А то всё «нано»-«нано»…

 

Под стать языковому и изобразительный ряд «Возвращения», кропотливо, точно и изящно выполненный Н.И. Казимовой. Чего стоит одна только великолепная каллиграфия, сама по себе являющаяся искусством, а тут ещё дополненная живой строгой, а порой, и озорной по-народному графикой, в которой угадываются многия начала.

То и – народная картинка, так называемый лубок, но не примитивный, как это порой пытаются нам представить эстетствующие искусствоведы, а самостоятельный полноправный народный жанр, веселый и выразительный, с эпическими элементами русских сказок и былин. Будь то – жар-птица или Чудо-юдо рыба кит; или воистину былинные ладьи вольной казачьей дружины атамана Ермака Тимофеевича…

Активно в создаваемых композициях использует Казимова и разнообразные архитектурные формы. Будь то ворота тобольского кремля со сказочными фигурами по обеи стороны его. Или его же сторожевые башенки, опять же искусным топориком рубленные. Будь то храм, точно парящий между небом и землей. Или Тобольск деревянный, одноэтажный, с резными ставенками…

Огромная эмоциональная нагрузка на страницах «Возвращения» заложена художником и в исторические картины-ретроспекции. Действительно, как-то не представляешь себе Тобольска без Ермака Тимофеевича, без мятежного протопопа Аввакума (Петрова), без Александра Алябьева и его «Соловья», без юного Дмитрия Менделеева, без ссыльного Федора Михайловича Достоевского и многих-многих других, о ком упомянул на страницах «Возвращения» Валентин Григорьевич. Или равно, как нельзя представить сибирскую столицу без ремезовской «чертёжной книги», без ершовского «Конька-горбунка, без Софийского двора и Успенского кафедрального собора…

И в этих развернутых картинах, возникающих точно с высоты птичьего полета, – сам ты, будто верхом на Коньке-горбунке, пролетаешь высоко над городом, а внизу один за другим возникают сказочные виды Тобольска, его храмы и улицы, люди, некогда жившие и ныне живущие. И во всём этом угадывается старинное искусство создания ковров и гобеленов, вышитых руками наших бабушек; искусство складывать затейливый орнамент, плести дивные кружевные узоры; искусство золотого шитья, где всё нитями золотыми точно светом небесным пронизано. А многие элементы рамок дивно узнаваемы и напоминают чем-то либо вензеля из старинных монастырских рукописных книг, либо фрагменты деревянных резных наличников и коньков, исполненных старыми мастерами-краснодеревщиками.

Таинственен, велик и славен Тобольск, но нельзя ему без России – эту мысль Казимова твердо и последовательно проводит на страницах всего издания. Двуглавый ли герб-орел, свидетельствующий о российском величии, начиная с самой обложки книги, академические ли, с петербургской сдержанностью представленные, иные свидетельства российской державности и государственности… – Казимова, не принижая сибирского свободолюбия, словно даёт понять читателю: Тобольск – российский город, причём не просто город, а один из трёх основных её духовных центров. Собственно, не об этом ли говорит и Распутин: «До Бога высоко, до царя далеко… Но Тобольск сумел встать так удачно, что и до царя оказалось ближе, и до Бога ниже. В кабинете Петра Великого никогда не убиралась далеко карта Сибири – предтечей ее была «чертежнаякнига»тобольского умельца Семена Ремезова» (В.Г. Распутин, Возвращение Тобольска).

И конечно, понимает художник, при таком раскладе никак нельзя Тобольску без благословения самого града и дел его великих небесами, а потому – и Богородица над ним, и Святая Троица, и Николай Чудотворец… и ангелы, ангелы, ангелы – по всей книге. Невозможно на это заповедное, родное, чудное место глядеть без дивного ангельского пения, неправильно это будет!

 

Еще о чём сказать надобно – тираж книги. Он не просто мал, – впечатляюще мал. Даже по сравнению с сегодняшними микро тиражами дешёвых популистко-массовых изданий. Вот уж где приставка «нано» по отношению к тиражу «Возвращения» – точно к месту встанет! И не удивительно, что такие издания в цене у коллекционеров. К тому же, из 50 пронумерованных и подписанных автором экземпляров, 30 первых, думаю, будут цениться особо, поскольку в каждый из этих 30 комплектов будет вложена одна из медных пластин, с коих книга отпечатана была, и теоретически, чтобы повторить ее, нужно будет собрать их все воедино, в одном месте. Замечу, что вероятность такого совпадения очень мала, гораздо ниже, чем 10^-9.

Почему так? С одной стороны понятно это, «Возвращение» – книга не дешёвая, не для благодушного, необязательного чтения за вечерним чаем или «чтобы время убить», кто время убивает, сразу рекомендую – не читайте эту книгу, не вам она. И не то чтобы не по Сеньке шапка, просто мал ещё Сенька, не дорос, а шапка мономахова тяжеловата, не стоит надевать – а ну как голова не выдержит. Либо уж, коли силы чувствуете, – настраивайтесь на чтение, на то знание, на ту память, которую ещё потрудиться и заслужить надобно, и, только заслужив её, удостоиться чести прочитать. Этакое знание, что не каждому в руки даётся, а если даётся, то, может, единожды, ну а пропустишь коль, второй раз вряд ли возможность представится.

Потому и надо твёрдо решить и знать – нужно тебе это или нет. К нему, к знанию этому, как к Богу долго идти надо. Предки наши это хорошо понимали, потому и в сказки из уст в уста передаваемые закладывали, что до истины путь далёк – не одну пару сапог прежде сносишь. А и найдёшь ту истину – не факт, что сразу уразумеешь.

Потому и собирали знания рукописные по крохам да бережно, и переписывали их от руки в единичных экземплярах, и хранили как зеницу ока в монастырских да храмовых библиотеках. Да и занимались книгописанием изначально люди посвящённые, духовного звания: «Заслугой преосвященного надо считать и начало сибирского летописания. Почти сорок лет прошло от Ермака, и подвиг его со товарищи стал обрастать легендами. Владыка Киприан призвал к себе оставшихся в живых участников похода, расспросил их о погибших и уцелевших в схватках за Сибирь и попросил оставить письменные свидетельства». И цель тех свидетельств была благая – сохранение памяти всего, что забыть для русского человека – грех великий: «Затем, после тщательных сверок, имена Ермака и его дружинников, павших в сибирском походе, были навечно внесены в синодик для церковного прославления» (В.Г. Распутин, Возвращение Тобольска).

 

Ещё и потому, из страницы в страницу, внимательно всё прочёл, как века в одночасье прожил. Дело большое, государственное люди делают. Жаль только без поддержки и участия этого самого государства. Оттого и тиражи малые, а, как следствие, и знания столь потаённо сокрытые, и чтобы добыть их «простому русскому Ивану» не одни сапоги стаптывать приходится. Вот и потрудился-«потопал», и прочёл, и ещё прочту не раз. И душа – нет, не отдохнула – трудилась душа моя, но не тот труд это, который утомителен и не люб, скорее – труд радостный и светлый, и усталость от него – радостная да светлая, точно после сделанного трудного, но хорошего, правильного дела. Та усталость, что память исконную русскую в сердце пробуждает, и как сказано было: «…проснувшаяся память есть начало продолжения дела». (В.Г. Распутин, Возвращение Тобольска). Значит, впредь дело будет.