«Нас с тобой засыпали снега» (окончание)

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Очерк

Автор: Немченко Гарий Леонтьевич

Просмотров: 6281

2009 год, Выпуск № 6

Возможно. Мы предлагаем вам вспомнить две песни, написанные в те годы и приведенные в письме Зои Александровны. Обе они о Запсибе, и обе отражают дух того, увы, безвозвратно ушедшего времени, где не было массового сокращения рабочих, а само слово «капитализм» было ругательным. Первую «Песню о запсибе» на слова Г.Немченко и Р. Кесслера написал самодеятельный композитор Г. Артамонов.

Вот «Песня о Запсибе»:

«Нас с тобой засыпали снега, обвивала жестокая вьюга…»

Может, подумал я, даже красивей: обвивала? И все-таки чуть да ласковей, как бы по-женски, ладно.

Но вот второй куплет: «Было первым у нас нелегко, мы к л о п а т а м привыкли нескоро…»

Тут-то я и вскрикнул: ну, не удержался – непроизвольно.

- Что-то случилось? – дружелюбно спросил симпатичный, средних лет, сосед напротив.

- Нет-нет, извините… как бы некоторая неожиданность…

И он согласился:

- Это бывает.

А меня прямо-таки опрокинуло в размышления: ясно, что это не опечатка, которую вполне могли пропустить в «Кузнецком рабочем», нет. Выходит, так они там поют?.. «Слова – народные?..» Скорее всего, что эта Зоя Александровна со своими подружками приехала… пришла на стройку уже чуть позже нас, когда о палатках стали постепенно забывать, зато л о п а т ы – тяжелые и тупые лопаты наверняка житья на давали им, эх! Да сырая земля, да глина, которой в котлованах было немерено, а то и голубая глина, аллювий, если котлован был глубокий… бедные девчата! «Чтобы к звёздам ушли корабли», да… А шустрые ребята из «Евразхолдинга», в холле Минчермета начинавшие с продажи лифчиков да мужских трусов, когда и того, и другого вдруг не стало, увели его потом в иную сторону: по дешевке наш металл – за рубеж… да что теперь, что теперь?

Но вот я вчера был у Рогатина, обнялись, Коля потом Шевченко «вышел на связь», поговорили… да только ли? Тогда вон, в Майкопе, позвонил, с кем знакомы не были: «Примите поздравления с юбилеем…»

Мы-то, что там ни говори, всё-таки на виду друг у дружки, на слуху, и есть с кем душу отвести и к кому за помощью, если что обратиться – и то иногда как припрёт тоска смертная, как навалит!.. К л о п а т а м они, беззаветные трудяжки, привыкли нескоро, а как теперь привыкнуть к позорной бедности, к одиночеству и забвению… ну, не будет нам всем за это прощения, ну – не будет!.. Стелили-то тогда мягко, а оказалось – живьём в гроб укладывали, и, думаете, этим дело и кончится, и все всё постепенно забудут?! Восемьсот тысяч погибших в разборках, официальная цифра, а это, если хотите, цвет нации был: спортсмены, легкая на подъём молодёжь… сколько осталось по всей России невест, вышедших потом за другого, а то и вовсе не вышедших. А сколько сгубили, сколько продали за рубеж девчат, скольких бесстыдно развратили на родине!

Пошучивали: мол – перестройка, перепалка, перестрелка.

Но не так ли оно и вышло?!

Вторая, тихим сапом, Гражданская война.

Кто и когда создаст «Мемориал-2», и не надо меня упрекать, ребята, не надо учить – знаю не меньше вашего. Это вон Георгий Гачев, известный учёный и философ, подтвердить может. Когда привез ему магаданский снимок его отца с нашими, отрадненскими, в одном оркестре игравшего и назвал фамилию своего родного дяди, тёзки его, Георгия Мироновича Лизогубова, он воскликнул: «Всё мое детство прошло под знаком этой фамилии!» Умер потом в родной станице страдалец дядя, выпрыгнувший из машины, когда везли в тридцать девятом на расстрел на знаменитую Серпантинку, и на похоронах его закадычный друг Николай Прокофьич Смирнов, тоже «отраденец», передававший потом со мной Гачеву снимок, печалился: жаль, жаль, что мама писателя Аксенова, Женя Гинзбург не упомянула в своем «Крутом маршруте» нашего Жору – это он её в лагере пристроил в больницу «дураковать».

Вы тут, ребята, жили в Москве на проценты, любимое ваше дело, от общего, от народного горя, а по всей матушке-России продолжали загибаться тысячи считавших, что это ниже достоинства, торговать судьбой, а потом загибались так рано уходили из жизни их научившиеся у них пить горькую их несчастные дети, тоже из нашего поколения…Удивительное поколение! С детства отмеченное тяжкой судьбой и почти немеренными страданиями…

Перед праздником этого самого «первого колышка» в Новокузнецке жена Димы Засухина, Эмма – сто лет дружим семьями – Эмма Ивановна вручила мне пухлый конверт. Сам прочитаешь, наказала, и передашь Аману Тулееву. И я только вздохнул: а то не знаю, как это непросто - передать «в собственные руки», тем более – праздник, всем как бы не до того. И я заранее оставил письмо в гостинице, не успев прочитать: потом.

Но так вышло, что в речи о ветеранах Запсиба губернатор вдруг сказал обо мне: в России, мол, достаточно много «золотых переьев», но есть ещё и «стальное перо»… И пришлось подняться к нему на сцену, подставить под «высокую руку» лацкан пиджака, обняться, получить конверт с денежкой.

- Ну, твой конверт видела, когда по телевизору показывали, - позвонила мне Эмма. – А чтоб моё письмо передал, так и не увидала, ты его ему – перед этим?

Выходит, - обманщик… Как все мы. Не символично ли?!

Тут же бросился читать письмо Эммы… державное, какого, казалось, трудно от неё ожидать, горькое письмо!

Или это давно уже у всех на душе, это - общее?

Власти всё продолжают заботиться, писала она, о ветеранах Великой Отечественной… Но ведь они должны быть счастливы уже оттого, что живы, что сумели помочь своим детям, а то уже и внукам, разве это не так?.. И воевали они не за собственное благополучие – защищали Родину, то-есть всех нас. Как быть с теми, чьи отцы погибли ещё в первые дни войны, оставив в тылу кучу малу детишек? Изработавшиеся на «трудовом фронте» матери как только не бились, чтобы не дать умереть им с голоду, а нянчить и воспитывать маленьких приходилось старшим в семье, у которых собственного детства поэтому, считай, не было. И рано пошли работать, и работали там, где теперь никаких «бумаг» не найти, как часто не найти их и оставшимся без терпимой пенсии их матерям. Разве вслед за участниками войны государство не должно обратить должное внимание на тех, кого с полным на это правом надо считать д е т я м и в о й н ы? Это как раз они, повзрослев, вынесли на своих плечах и тяжести восстановления порушенного войной, и – многочисленный стройки, в том числе и Запсиб. Но остались нынче ни с чем.

И в самом деле, д е т и в о й н ы.

Ставшие жертвами перестройки…

Сколько самых разных историй пришлось на Запсибе выслушать, когда кто-нибудь из словоохотливых да ещё вдруг чуть выпивших ребят принимался рассказывать «всю жизнь с самого начала». Особенно от тех, кто долго, как белорусы Сергей Шклянко да Коля Пужевич, был в оккупации, кто в России жил неподалёку от мест сражений, всё вокруг уничтоживших… или всё – да не всё?

Помню, вдруг взялся рассказывать, как матери нас посылали «за топкой» – за торчавшими в убранном поле кореньями кукурузы. Сперва мы их аккуратно, с комьями земли, вынимали, а потом, разделившись на «русских» и на «немцев» начинали обивать, швыряя «гранатами» друг в дружку…

- Счастливое детство! – насмешливо сказал Дима Синютин, ставший потом редактором нашего «Металлургстроя». – А я вот всё собираюсь написать… Представьте себе: село на краю Прохоровского поля. Сгоревшей да полуразбитой техники осталось – как грязи. И вот забирались в танки, в которых боекомплект сохранился и начинали друг по другу шмолять… Пока чья-нибудь мать или бабка с палкой не прибежит…

- В самом деле? – спросил кто-то из не поверивших.

И он взялся штанину поднимать:

- А это откуда, думаешь?

Недаром говорится о едином для человеке и в человеке времени, прообраз которого – обыкновенное зерно, соединившее в себе прошлое, настоящее и будущее… То совсем недавно Коля Шевченко, благополучный мэр Старого Оскола, опять вдруг вспомнил, как мальчишкой ухаживал в госпитале в Тбилиси за раненым отцом, и, когда тот выписался, по просьбе «тяжелых» остался в палате ещё чуть не на год: и помогал им, и возле них кормился… То Борис Рогатин расскажет вдруг, как со старшими братьями во время войны на станции продавал пирожки: так и выжили.

Но это, приходится повторить, достаточно благополучные – по нашим-то временам! – а то и попросту счастливые люди. А тысячи, а миллионы других?..

Наверное, это от мамы, выросшей сиротой, от её бесконечных рассказов об унизительной бедности. Временами мне становилось потом неловко за собственное благополучие: умерший после от старой раны отец пришел с войны, и всех нас троих «выучил». Потому-то героем первого моего романа и был детдомовец Мишка Галочкин, получивший фамилию по имени спасшей его, прикрывшей своим телом во время бомбёжки совсем ещё молодой воспитательницы.

Но так ли уж Мишка был одинок?

Всё наше поколение было наполовину сиротским, и оно же оказалось теперь самым обездоленным, самым обобранным.

Когда-то, в восьмидесятые, умная и добрая Ада Левина, вместе с которой начинали в университетском литературном объединении «Высотник», попросила меня сделать для журнала «Работница» обзор писем, валом хлынувших к ним в редакцию после публикации «Обидели наградой». Письма были настолько эмоциональными и так задевали за живое, что этот мой «обзор» под названием «Старая гвардия» вышел потом отдельной книжечкой в известной по тем временам серии «Писатель и время»…

Но меняются времена, меняются…

Вот строчки из тех, давних писем:

«Пятый год я вынашиваю обиду… Мне и моей напарнице Медведевой В.И. исполнилось по 55 лет. Спустя какое-то время прибегает (в полном смысле слова) председатель местного комитета и в темном коридоре подвального помещения (работаем мы в генераторной, и аппаратура находится в подвале) наскоро вручает нам медали «Ветеран труда», а перед этим выдали по сорок рублей и сказали: купите себе подарки, возьмите копию чека и сдайте в местком. Назавтра в красном уголке чествовали ударников комтруда (для нас это пройденный этап, давно ударники), награждали грамотами, дарили цветы, так почему же было не позвать и нас, ветеранов, и это было бы только на пользу дела молодежи.»

«… А мне кассир просто отдала вместе с получкой, тебе вот медаль, сказала, забери её, чтобы не валялась…»

Галина Васильевна Зайцева о себе: «Была совсем девочка, не дотягивалась до суппорта на станке, становилась на ящик, и так по 14 часов. Но я думала: снаряды идут для фронта, и пусть маленькая доля, но будет и моя, кто-нибудь потом вспомнит… Нет!»

«Председатель месткома засмеялась: вам нужны медали?.. Ну, сами и оформляйте, а нам некогда пустяками заниматься…»

«Пусть такой медали для нас не будет, мы переживем, но никак нельзя, чтобы так повторилось с другими, кто ждет награды…»

Повторилось, милые вы мои, - повторилось!

С нами со всеми.

Получившими теперь одну «награду» на всех: нищенскую пенсию.

Как-то мне пришлось посетовать на свою, тоже мизерную, и представитель Президента по Кемеровской области Валерий Казаков, только что подписавший для меня в своем кабинете книжку собственных стихов «Философия звука» - ну, свой брат, коллега – не то чтобы участливо, а прямо-таки настойчиво спросил, взявшись за телефонную трубку:

- Хотите? Тут же позвоню в «Евразхолдинг» Абрамову, и он, не сомневаюсь, выделит вам персональную пенсию – двадцать тысяч?

- А остальным нашим ребятам? – спросил я.

- В Союзе писателей?

- Нет, кто Запсиб строил?

- Не хотите?!

В биографии, напечатанной в самом начале «Философии звука» сказано, что автор, полковник запаса, закончил в свое время высшее военно-политическое училище и Литературный институт. «После ухода в запас – работа в Российском Союзе ветеранов Афганистана, в Администрации Президента РФ, научная работа, учеба в Коломенской духовной семинарии…» А?!

И я вот с тех пор, когда он схватился было за телефон, всё думаю, многогрешный: проверял на вшивость меня?

Или, как тут не поверни, - продемонстрировал собственную?

… Письмо Эммы Засухиной с моей припиской о том, что это – державное, выстраданное нашим поколением, письмо, знаю от серьёзных людей, до Амана Тулеева дошло.

Пойдет ли с его помощью выше?

Имею в виду не Господа Бога, потому что иначе «выше» бы написал с большой буквы…