«Нас с тобой засыпали снега» (окончание)

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Очерк

Автор: Немченко Гарий Леонтьевич

Просмотров: 6281

2009 год, Выпуск № 6

5.

Сколько у меня скопилось этих бумаг!

Когда-то ведь думал, что пригодятся.

В одной из тяжелых картонных коробок нашел выцветшую алую папку с размашистой надписью черным фломастером: К а р и ж с к и й.

В такие обычно складывал заготовки. Вот и эта: крошечная, набранная красным шрифтом – явно из праздничного номера нашего «Металлургстроя» - заметка «Фильм о Запсибе»; почему-то – напечатанные на машинке стихи Роберта Кесслера, ещё – белые стихи, за которые я ему «отомстил» потом нашей песней из легированной стали; затрёпанное письмо Карижскому на бланке «Ленинградского районного комитета ВЛКСМ г. Москвы» с просьбой устроить на работу на стройке инвалида, который «писал письмо послу США, чтобы вызвать скандал и обратить на себя внимание» - хорошими кадрами укрепляла стройку Москва!

Среди прочих бумаг и газетных вырезок – школьная тетрадь в клеточку, на таких любил когда-то писать, и крупный заголовок: «Мечта о настоящем комсорге».

Ну, как эту мечту хоть отчасти не осуществить: хотя бы уже в таком смысле?

«Нет, рано нам с Лейбензоном, рано в Москву. Пока – рано.

Перед этим, пожалуй, просто необходимо рассказать о нашем почти легендарном теперь комсорге, о Славе Карижском, тем более, что мы с Лейбензоном достаточно долго пробыли в повествовании без него, а по тем временам такое просто немыслимо. Это теперь, когда мы заняты совсем разными делами, а не одним общим, как было тогда, можно и по полгода не встречаться, и позвонить раз в три месяца и – хорош.

Тогда же мы виделись по пять-шесть раз на дню, а уж вечером обязательно собирались вместе, тогда это было у нас как правило. Как неписанный, но железный закон.

Для начала – одна из легенд о Славе Карижском. Далеко не самая первая, далеко не последняя. Из газеты «Кузнецкий рабочий» за 1960-ый год: «С Антоновской отправлялся первый пассажирский поезд. Долго ждали этого события. Совпало оно с октябрьским праздником. Ехали в нем строители на демонстрацию. И вряд ли кто из них знал, что в это время их комсорг, сняв пальто, бросает уголь в топку паровоза.

- Ну, и парень! – удивлялся машинист.

- Так надо, товарищ! – улыбался Карижский.

«Так надо» - это его девиз. Вставать до петухов, быть на промбазе ночью, петь в хоре, организовать занятия в университете культуры, проводить собрание в бригаде, устроить ребенка в ясли, поговорить по душам… Так надо. Надо для стройки.

Иначе он себе и не мыслит жизни.»

Перечитываю это сейчас и спрашиваю себя: а для чего ему это было надо-то? Бросать уголь в топку?

Ну, предположим, авторы кое-что переврали. И Карижский, предположим, машинисту в ответ совсем другое сказал. Может, что-нибудь даже этакое: «Не мешайте вести состав, товарищ!»

Но это уже всё мелочи, а вот главное, что уголь-то он, и в самом деле, бросал, и такое было совершенно обычным не только для него, но, предположим, и для меня, и ещё для многих из нас… В чём тут штука-то?

Может быть, не занятые, как говорится, непосредственно трудом физическим, мы страсть как хотели хоть немножко успеть и тут, и тем самым как бы п р и о б щ и т ь с я к чему-то, конечно же, главному?

Трудно представить себе в этой роли Колю Шевченко: зачем оно ему?.. Он и на своем месте «навкалывался». И машинист паровоза не поднимался к нему по ненадежным лестницам и не отбирал щиток сварщика: у каждого – своя забота, да… Это вот у нашего брата – «забота наша такая, забота наша простая: жила бы страна родная – и нету других забот!»

И тут уж не обойтись без того, чтобы не отобрать у машиниста лопату, или, предположим – у бетонщика, потому что отбери у Коли щиток – что ты с ним будешь делать-то? На бал-маскарад пойдёшь, в ДК, к нашему Валентину Осиповичу?

Не исключаю, что имело место другое: наивная вера в то, что в эти самые минуты, когда мы бросаем уголь в топку и паровоз мчится, наша стройка вроде бы тоже не стоит на месте, а как бы набирает и набирает позарез необходимый ей темп.

Самообман.

А потом, уже через много лет, всё продолжая раздумывать над тем, как начиналась наша Антоновская площадка, я стал склоняться к не очень веселому выводу о том, что тем самым – вольно или невольно, сознательно или нет – пытались мы взять реванш за свои неудачи на собственном нашем поприще: я - в редакции, Славка – у себя в комсомольском комитете.

Легенда вторая. Из книжки чехословацких журналистов Зденека Ногача и Станислава Обнорского «Поезда идут на восток», вышедшей на русском языке в 1964-ом году и, как тут не прихвастнуть, поведавшей миру о том, что на всём пути от Бреста и до Владивостока они не встречали «газеты более европейской», чем наш «Металлургстрой». В книжке сказано и то, что Слава приехал «с первыми добровольцами из Москвы».

Думаю, что у Славы бывали минуты, когда он многое отдал бы за то, чтобы так оно и было на самом деле: приехал с первыми… Я и тогда потихоньку подозревал, что с Лейбензоном они не только друзья, но ещё и яростные соперники, только в то время никак не мог понять: из-за чего? Всё-таки я был моложе Лейбензона на четыре года и моложе Славы на шесть лет, а в пору молодости такая разница – довольно большое преимущество. Может быть, потому-то многое до меня дошло уже спустя какое-то время, тем более, что на стройке я жил куда дольше Славы и дольше Лейбензона, и всё их вспоминал потом, и тосковал по дружбе с ними, и обо всём, что с нами было тогда, в 59-ом, с тою самой «светлой печалью» раздумывал.

Так что тут небольшая ошибка: в действительности Слава приехал с одной из последующих московских групп, в апреле 59-го. Во всяком случае, когда в марте я был на Антоновке на практике, Карижского ещё не было, беседовал со мной Дима Дроздецкий. Он-то и был первым в истории стройки «секретарём комитета комсомола» - после двух «палаточных» комсоргов, Вали Лифинцева и Раи Барышевой, теперь – Кислицы, вернувшейся к служению обществу уже сотрудницей Заводского райкома КПСС. Так вышло, что Дима потом надолго ушел в тень и появлялся в речах либо воспоминаниях, как изредка появляется луна в разрыве облаков в ненастную погоду. А «красным солнышком» навсегда стал, конечно же, блистательный Карижский, которому усердно, из номера в номер, сиять способствовал и наш незабвенный «Металлургстрой».

Но добавить к «чешской легенде» кое-какие подробности о причинах поездки Славы в Сибирь, кажется, я могу.

Случилось так, что один комсомолец-доброволец, который должен был поехать в Сибирь и которому секретарь райкома Карижский уже благодарно пожал руку, в последнюю минуту заболел, остался дома и должен был отправиться потом уже с другим отрядом. И секретарь Советского райкома Карижский снова растроганно пожал ему руку. Но добровольцу не везло: на этот раз у него серьёзно заболел кто-то из домашних, и поездку снова пришлось отложить. А вот когда Карижский провожал его в третий раз, тут-то наш незнакомый герой, наконец, и не выдержал, взял слово, поднялся на трибуну и совершенно резонно спросил: мол, как же так? Одни всё время уезжают и уезжают на ударные стройки, а другие их только провожают да руку жмут: а не слишком ли это непыльная работёнка – жать руку?.. Вот товарищ Карижский, например: товарищей моих уже третий раз провожает. А сам-то он поддержать патриотический порыв и не думает?

Было это в большом переполненном зале, на сцене в президиуме сидели первые лица ЦК ВЛКСМ, а самолюбия товарищу Карижскому не занимать. И вот – и в самом деле незапланированный душевный порыв, тот самый подъём, тот самый энтузиазм, в который и сами энтузиасты порой не верят: секретарь Советского райкома буквально врывается на трибуну. А что, мол? - говорит. И поеду, если меня отпустят, если мои старшие соратники посчитают, что там, в Сибири, я буду нужней и буду полезней!

И можно себе представить вполне понятную радость в президиуме: не растерялся, молодец, - достойно ответил! Вот так и надо отвечать!

И микрофоном завладел первый секретарь ЦК ВЛКСМ: радостно, сказал, слышать такие слова от секретаря одного из лучших райкомов столицы! Принимаем это сегодня как устное заявление с просьбой направить на передний край. Думаю, мы не откажем товарищу Карижскому в его патриотическом желании быть рядом с добровольцами – там, где сегодня труднее всего. Остальное, как говорится, в рабочем порядке.

И с видом победителя Слава крикнул в зал:

- Выходит, товарищи, - до встречи в Сибири!

Кому как, а мне всё это симпатично, и тот факт, что к этому времени семейные дела у секретаря райкома зашли в тупик, нисколько не меняет дела, даже наоборот: вот и будет последняя возможность испытать подругу на прочность – не только же мне, младшему по возрасту, этим заниматься, назначать своей аристократке испытательный срок!

А то, что похожая ситуации дома и у секретаря Советского райкома по идеологии, и что он вызвался ехать в Сибирь вместе со своим шефом, со своим, кроме прочего, старым товарищем – так это и вообще великолепно.

Один из них поедет комсоргом на строительство Казского рудника в Горной Шории… не трогательное ли совпадение? Фамилия будущего комсорга Казского рудника – Козополянский. Олег. И если до сих пор – исходя из той самой «сокращёнки» - товарищи называли его простецки Коза, то скоро, скоро зазвучит уже другое, куда более мужественное: К а з! (То, что с шорского, с языка кузнецких татар, это переводится «гусь» не имеет значения, не так ли?)

И вот бывший Коза и будущий Каз вместе со своим отрядом москвичей, усиленным тремя студентами из Литературного института – хватит заниматься пустяками, исключать из комсомола разложенцев Евтушенко да Ахмадулину, - делом надо заняться, настоящим делом! – должен быстренько построить большой рудник, который даст сырьё для Западно-Сибирского металлургического комбината: к этому времени кровь из носу его должен сдать в эксплуатацию Карижский. Недаром у него и отряд побольше, да и стройка там развернулась уже пошире.

Думаю, к нашей доброй – а по тем временам так чрезвычайно р а з д о б р е в ш е й нашей романтике у друзей примешивались ещё кое-какие побуждения… Обязательно, что ли, обыкновенный авантюризм? (Не исключено, - как у автора этих строк…) Вовсе нет. Захотите назвать это карьеристскими соображениями, тоже вряд ли окажетесь правы.

Но не такая уж далекая перспектива вернуться из Сибири в столицу со щитом! На том самом, на б е л о м коне!.. Но искреннее желание доказать, что ты чего-то да стоишь, и коем-кому приэтом крепко утереть нос!

А ветер свистит попутный, мачты еле справляются с надутыми парусами…

И у каждого, как говорится, - карт-бланш.

Павлов принимал их и вместе, и по отдельности. Обстановка была и самой товарищеской, и самой сердечной.

- Надеюсь, хорошо понимаешь, Слава, на какое большое дело мы тебя посылаем?

- Конечно, понимаю, Серёжа!

- И помни всегда самое главное: у тебя – прочный тыл.

- Спасибо, Серёжа, вот за это – спасибо!

- Всегда можешь рассчитывать на помощь отсюда. Не только из этого кабинета – из столицы вообще. Только информируй о положении дел и самое главное, Слава, хорошенько разберись во всём сам. Там. На месте!

- Это само собой. Это – прежде всего, Серёжа. Тут ты можешь не сомневаться.

- И последнее, запомни: меня может не быть за этим столом, мало ли… Сам понимаешь: крутёж с утра до вечера плюс поездки, а сейчас их становится всё больше. Так вот, запомни: меня может не быть, это другое дело, но что бы я б ы л з а н я т – такого для тебя не будет существовать. Сейчас при тебе скажу об этом и своему помощнику, и своему секретарю.

Вместе вышли в приемную. Павлов всё сказал и ему, и – ей.

Потом они горячо обнялись.

- Счастливого пути, Слава! Не забывай нас!

- Спасибо тебе, Серёжа, за всё.

- За что? Одно дело делаем.

- Жди добрых вестей!

-Рот фронт, Слава!

- Серёжа, рот фронт!

В положении дел тут, на Антоновке Карижский разобрался быстрее быстрого. Да и чего тут не разобраться, если у каждого накипело: когда, наконец, закончится откровенный грабёж стройки?

Целевым назначением Москва шлёт сюда экскаваторы, самосвалы, бульдозеры, другую мощную технику, но почти ничего из этого, а то и вовсе ничего сюда не доходит, всё оседает на близлежащих шахтах да угольных разрезах. Туда же идут металл, лес, цемент. Уголь – «коронка» Кузбасса. Его главный продукт.