«Нас с тобой засыпали снега» (окончание)

Рейтинг:   / 1

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Очерк

Автор: Немченко Гарий Леонтьевич

Просмотров: 6286

2009 год, Выпуск № 6

6.

Из медицины Георгий так-таки и ушел – подался в фермеры.

Тоже моя вина: когда жили в Сибири, отправляли его на лето к дедушке с бабушкой в Майкоп – чему только его ещё мальчишкой не обучил отставной подполковник Гавриил Павлович, светлая ему память, - мастер на все руки. Из Майкопа он ехал в Отрадную, к моей родне, и там друзья отвозили его в горы к знакомым пастухам, давним моим героям и болельщикам за меня: как, мол, ты там, Леонтьич, только держишься - по большим городам? И жил бы дома своим хозяйством!

Мне уже было поздно это внушать, а маленький сын тогда наслушался.

И вот лет пять-шесть назад позвонил нам из деревеньки Клопово, что под Звенигородом:

- Тут тебе, па, просили передать привет…

- Это кто же – на этот раз?

- Есть такой Вадим Виноградов…

- Ничего себе! – не сдержал я удивления. – Откуда он у тебя на ферме взялся?

- Вот и он также, - посмеивался сын. – Приехал со знакомыми батюшками, смотрел фотографии и говорит: откуда тут взялся Гарик?

- Надеюсь, ты ему доходчиво объяснил?

- Да уж ясней некуда.

С Вадимом уже много лет не встречались, и за это время он успел снять несколько фильмов о русской церкви за рубежом, а после сделать трилогию о царской семье: у кого-то из приятелей смотрел полузатертую копию и за Вадима искренне радовался.

- Передай ему, что он большой молодец, - сказал теперь сыну. – Может, нашел бы для него книжечки? А я потом подпишу…

- Он тут тоже тебе кое-что, - сказал сын. – И тебе, и маме… Говорит, помнит, как она их на Антоновке кормила борщом.

- Ясное дело, это – незабываемо!

- Какие-то у вас шуточки одинаковые, - сказал сын. – А тут вот у меня три видеокассеты с его фильмами. Последний – «Гефсимания царя-мученика».

- Ай, какой молодец! – сказал я привычное.

- И пасхальную открытку он приложил. Тебе и маме… прочесть?

- Само собой, - сказал.

И столькое вдруг в сознании пронеслось!

Эти два почти беспомощных тогда «вгиковца», наш с Робертом громогласный сценарий: «Запсиб, великая стройка»… Многое из него забылось, но одна трогательная сцена почему-то впечатана в сердце навсегда: посреди непролазной грязи тормозит грозно ревущий «маз», и парень в солдатском на руках переносит через дорогу перед ним девчонку в белой фате – свою невесту… Как она нам тогда нравилась, эта сцена! И весь поселок сбежался смотреть, как ребята её снимали…

Великая стройка коммунизма, разумеется, эх!

- Он тут по-старому, с твердым знаком в конце… как он?

- Ты суть давай!

И долго я потом возвращался мысленно к этой сути: примите в дар мою работу, писал Вадим, которая начиналась там, при вас, - на Запсибе.

Вот оно! – пронзило меня тогда и не отпускает и нынче. – Вот: Россия единая и неделимая. Н е д е л и м а я не только в пространстве. Пожалуй, даже важней: неделимая в о в р е м е н и.

Написал это по простоте душевной или о т к р ы л? Сперва для себя. Потом – и для меня. Для нас всех.

И мы потом уже как бы новыми глазами смотрели фильмы Вадима о мучительной гибели старой России и последующем разъединенном её выживании уже в иных ипостасях: внутри страны и за рубежом. О духовном подвиге императора Николая Александровича Романова, так до сих пор во многом непонятого и до сих пор по великому его достоинству неоцененного…

Кто бы нам нынче, как он церковным первоиерархам тогда, в 13-ом, когда намеревался оставить трон и стать Патриархом на своей Руси, - кто бы нынче сказал: экономику страны мы поднимем, за этим дело не станет, но мы глубоко больны нравственно – давайте сперва исцелим душу народную! Давайте возродим в себе русский Дух!

Вот этого как раз у нас и боятся.

И столько всего, чтобы только этого не допустить, у нас напридумано.

Самому мне просто нельзя было отступать, когда московским атаманом ещё в 90-ом «кликнули», потому что первая мысль была: что, боишься, тех ярлычков, которые на тебя тут же, само собою, навесят?.. А вторая, уже зловредная, мысль: это я-то - боюсь!?

И – стремительное решение: давай, ребятки!.. Потешьтесь.

Наша «ударная комсомольская» вольница, наша Западно-Сибирская «сечь» ещё и не то выдержит!

И чего только они не «давали», эти ребятки: «Шашки к бою готовы: осталось найти врага!» «Литературная газета», Киселёв. «Под седлом партаппарата». «Известия», Выжутович.

Нет-ка.

Аппарат-то, само собой, всё и замыслил. Только – другой аппарат. И другое седло. И другая была уздечка. Потому-то и поскакали казаки во главе с хорошо прикормленными атаманами совсем в другую сторону. Вернутся ли когда?.. Бог весть!

Да сколько ещё, сколько было всего!

А теперь вдруг то – «Молодая гвардия»… Или как они там: «ни нашим-ни вашим». «Идущие вместе» неизвестно куда и зачем… не на «Фабрику звёзд»? Бедные дети и внуки!

Чего стоят все эти засыпавшие нас снега и обдувавшие холодные ветры по сравнению с той сатанинской идеологической вьюгой, которая сбила нынче с национального пути миллионы и миллионы!

Грех говорить, сам верующий, но и не сказать нельзя: как слишком предприимчивые «батьки» срывают с таким трудом насиженных мест бесконечно верящих им неофитов…

- Ты и фермер, и можешь всё своими руками, да ещё врач. Тебе служение в православной общине и начинать, Георгий! А за тобой тронутся очень серьёзные люди, давно готовы. Там будет и начальная приходская школа, а, может, и музыкальная… чуть позже.

Насчет музыкальной говорилось уже для Ольги, преподававшей в Звенигороде сольфеджио…

Золотых гор им не обещали, но обещали Пушкинские горы. С лучшими землями вокруг. Но не пришел во-время корабль с грузом «православного коммерсанта», чтобы за земли за эти заплатить, что-то потом ещё и ещё не сработало, ну и пошло-поехало.

Как у нас тогда: Совмин, Госплан, Совнархоз…

С четырьмя малыми детьми – старшей было четыре – провели Георгий и Ольга долгую зиму в полуразрушенном доме в дальнем, заброшенном почти окончательно селе на Псковщине. Никто из «серьёзных людей» так вслед за ними из Москвы до сих пор и не тронулся… ну, не знакомая ли картина?

Ещё по тем, по сибирским временам.

«Веселой гурьбой к новому дому спешат новоселы и их друзья. Холодным, презрительным молчанием провожают строители дезертиров…»

Это из той самой крошечной заметульки «Фильм о Запсибе». Иногда посмеиваюсь: уж не творческие ли это козни старого дружка, Вадима Виноградова, который приезжал с «батьками» к Георгию?

Сам ли я в своё время стольких не сорвал с родных мест! Не сам ли до сих пор в этом каюсь?

Но, может быть, что-то с тех пор на матушке-Руси изменилось?

Может, хоть на этом многотрудном предприятии, несмотря ни на что, явится и Божия помощь, и - благодать…

Как нам с женой без веры в это очередной «призыв», очередной «оргнабор», на сей раз православный, пережить в опустевшем без внуков доме?

И смех, и грех: приезжает она после недолгого гостеванья у них, недолгого, потому что в Майкопе присматривает за своей девяностолетней матерью, и рассказывает, посмеиваясь, что восемнадцатилетний Глеб, оставшийся с Георгием сын от первой жены, единственный по сути, работник, и пашет на тракторишке, и за коровами ходит в костюме Мстислава Ростроповича.

- Они с отцом Иоанном дружат, он, видно, приносит старые вещи ему в церковь, а тот привез нашим: там такой костюм, так пошит, но весь уже и в навозе, и в солярке. Говорю ему: отличный костюм, Глеб, так идёт тебе, что ж ты его не бережешь? Всё замурзал! А он: не всё, бабушка. К нему ещё жилетка есть, она ещё чистая. Стала смотреть жилетку, почти новая, а в кармане – серебряная заколка, ты представляешь?

- А телевизора, - спрашиваю, - у них по-прежнему нет?

- Ну, какой там телевизор!

- А радио?

- И радио, и газет нет…

- Значит, ты ещё не знаешь, что Ростропович, пока ты была там, умер?

- Откуда бы я знала?

- Так вот, немедленно возвращайся, - говорю ей. – Отмывай костюм от навоза, своди пятна и повезёшь его потом в Лондон, на аукцион… Заколка – ладно, а вот не было там пустой гильзы от «калаша», нет?.. А то бы, представляешь?.. Мол, в этом самом костюме Большой Слава с автоматом в руках насмерть стоял у Белого дома, защищал демократию, а теперь в нём в новой России возделывает землю и пасёт коров простой русский пастушок Глеб…

- Ты бы всё смеялся, а я объяснила Глебу, кто такой Ростропович, так он, и правда, брюки постирал и пиджак почистил… у него-то радостей, а?

И я печально сказал:

- А, может, побольше, чем у нас с тобой, мать?

Из-за родовой травмы головы с малых лет отставал Глеб в развитии, не шло у него ученье в школе, и в магазине он до сих пор достаёт деньги, какие есть, а продавщицы сами забирают у него сколько надо. Водили его, разумеется, к врачам, но всё бестолку. Повезли к старцам да старицам, и одна, посмотрев на меня таким сокровенно-ясным взглядом, который и до сих пор помнится, сказала и как бы о чем-то жалеючи, и вместе чему-то радуясь:

- Вы так не считайте. Он не отстаёт. Он обгоняет. Вы думаете о себе, как о душевно богатом человеке, но он, не обижайтесь, побогаче вас будет. Просто он пока не раскрылся, ему сейчас очень тяжело. Он сам не понимает, как переживает оттого, что его оставила мама. Но за ним присматривает другая Мать, потом увидите…

Дал бы Господь – пришлось бы!

Когда жили под Звенигородом, он прислуживал и в городских храмах, и потом в деревеньке Тимохово, когда богатые люди построили там красивую деревянную церковь преподобного Серафима Саровского. Двое из них, муж и жена, особенно привечали Глеба, и как-то я стал говорить им благодарственное слово за это.

- О чём вы?! – укорил меня Александр Владимирович, так зовут его. – Нам с Мариною это в радость… Какие проблемы? Наоборот, поверьте. На прошлой службе подходит ко мне и спрашивает потихоньку: а вы дядя Саша, видите сейчас этих маленьких, беленьких – вьются у нас над алтарём? Нет, говорю, не вижу. А он ладошкой махнул: значит, с вами пока об этом рано!

Когда они снялись и уехали из-под Звенигорода, где жили мы сперва в одном доме, а после рядом, я всё нет-нет да подумывал: может быть, хоть там, где они теперь, подойдёт к нашему Глебушке добрый старец со светлым венчиком над головой, как подошел когда-то к отроку Варфоломею под Радонежем?

Кто же не будет рад, если проявится в нашем уже взрослом мальчике дух, который будет нужен многим другим?

Но пока не до этого: хоть не обманывали бы его местные алкаши, не обворовывали, когда по делам уезжает отец и оставляет его на хозяйстве одного.

Но никого пока, похожего на старца, которого увидал молящимся под дубом отрок Варфоломей, так Глеб пока и не встретил…

Единственного, чего сподобился – костюма-тройки от Большого Славы.

Может быть, невесело размышляю, это из реквизита, который понадобится потом Вадиму Виноградову в новом фильме?

Спрашиваю у жены: не забыла, мол?.. «Он высок, как сибирские кедры, не согнётся, как не нагрузи, и его баскетбольные кеды перепачканы в местной грязи…»

- А что это ты вдруг вспомнил? – интересуется.

- Да как не вспомнить: то столичные кеды, тогда – невидаль… А теперь – костюм Ростроповича… стишок хочешь?

- Какой ещё стишок?

- Да вот, - говорю. – «Справа – ангел, слева – бес. Вот наша оправа! Стырил славу КПСС Ростропович Слава.»

- Сам, что ли? – спросила она, и непонятно было: то ли укорила, а то ли одобрила.

- Попросил Вознесенского, - ответил. – Насчёт КПСС у него, правда, было куда грубей, пришлось маленько подправить…

Говорил уже: утешение для дураков.

Тем и живы!