Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Серебристый отсвет души. (повесть о художнике В. Сотникове)

Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 

Содержание материала

До войны Володя бывал в красивом, чистеньком, ухоженном древнерусском Курске. В 45-м он вновь оказался там. Большая жизнь вырвала его из родной деревеньки и забросила в город. С котомкой в руках, в лаптях он поехал туда поступать в «ремеслуху». Сразу же после войны Володя отправлял документы в суворовское училище через военкомат. Покалеченный на фронте пожилой лысый капитан, который оформлял его бумаги, заикаясь, говорил ему:

– Будь спок! Твой отец погиб. Семья большая. По всем правилам подходишь.

Оказалось, не по всем. Ему пришел отказ в дипломатической форме. Дескать, не имеешь права стать суворовцем, потому что был на территории, занятой врагом. Тогда Володя изготовился на «ремеслуху», где, как он слышал, никого не интересовало социальное происхождение и пребывание в оккупации. Будь хоть старорежимным князем, лишь бы умел вкалывать. Любые рабочие руки нужны были позарез для восстановления страны.

В Курск тянулась сухая дорога, но в канавах на обочине лежал снег, морщинистый, заскорузлый. Было видно, что еще день, другой – и он растает под теплым солнцем. Картина апрельской природы была настолько привычной для Володи, что он не обращал внимания на поля, где вместо деревьев то здесь, то там торчали остовы сгоревших машин, покореженных танков, разорванные стволы орудий. Следы войны и через два года после отступления немцев еще прочно держались на курской земле. Но то, что он увидел в самом Курске, острым камнем впилось в душу, потрясло его. Казалось, кто-то огромный походил по городу и молотом разбил все дома. Между кирпичных горок, как потерянные, бродили жалкие оборванные люди с неизвестной целью. Кое-где, разбирая завалы, копошились без охраны пленные немцы в знакомых зеленых шинелях. К этому времени Володя настолько привык к германцам – и воинственным, самодовольным, жестоким, и робким, пришибленным, униженным пленом, что не обращал на них внимания. Они теперь казались таким же естественным пятном жизни, как эти бесконечные городские руины.

Ремесленное с общежитием располагалось в одном из редких, уцелевших чудом, зданий. В училище не было никакой профессиональной подготовки. Ребят поднимали с раннего утра и выгоняли вместе немцами разбирать руины. Поздно вечером, когда они возвращались с работы, от усталости, не раздеваясь, валились на кровати и падали в короткий, как обморок, сон. Но в Курске Сотникова угнетала не столько тяжелая безысходная работа, сколько запахи. Люди жили в развалинах и тут же справляли свою нужду. При отсутствии канализации отходы накрывали город густым зловонием, от которого невозможно было укрыться. Легкие Володи, привыкшие к чистому луговому воздуху, неимоверно страдали, вызывая рвоту и головокружение. Он не знал, куда ему деться от этих ужасных запахов. В то время людей держали в страхе строгие военные законы. За дезертирство с работы или училища можно было загреметь на несколько лет в лагерь.

И все-таки он сбежал. Сосед по комнате, тоже ремесленник, битый, бывалый парень, из уголовников, подтолкнул его:

– Давай, Володя, махнем на Украину. Там тепло и фрукты.

На следующий день они незаметно оставили училище, добрались до вокзала, уселись в вагон поезда и «зайцами», без документов покатили в Новогорловку. Парень, который соблазнил Сотникова на тепло и фрукты, умел передвигаться незаметно для контролеров и проводников по железной дороге. Знал, как притаиться в туалете или в тамбуре, знал, как быстро выскакивать из вагона на станциях, а затем заскакивать туда же за секунду перед отправкой поезда, знал, как скрытно ехать в товарняке. С ним легко и свободно Володя добрался до Новогорловки. Но там началась кошмарная жизнь. У него не было работы, не было жилья. Он ночевал в подвалах, иногда в теплые ночи – на скамейках во дворах. От вечного голода у него пошли обмороки. Идет-идет, и вдруг упадет, как подкошенный, откроет глаза, видит над собой небо и ветви дерева.

Шел 1947-й год. Только что отменили карточки. Народ привыкал свободно распоряжаться деньгами. Денег у людей было слишком много, а продуктов слишком мало. Возле продовольственных магазинов с утра толпились люди. Нервы у них были, как тряпочки. Чуть что не так, мужчины махали кулаками, а женщины впивались пальцами в лицо противника. Володя видел, как хилый одноногий мужчина на костылях приблизился к хлебному прилавку, хотел что-то спросить у продавца, но его тут же ударили в лицо так, что он упал, отбросив костыли, кровь из носа залила ему лицо. Закрывшись руками, мужчина долго лежал на спине, потом с трудом поднялся и откиндилял от озлобленной очереди.

Володя издали смотрел на ларьки с хлебом, милостыню не просил, он просто угасал. Друзья по подвалам пытались взять его на «дело», но он решительно отказывался. Воровство не для него.

Наконец судьба сжалилась над ним, посчитала, что Сотников достаточно натерпелся, и повернула рычажок управления. Жизнь заскользила в нормальное русло. После обычных бесплодных скитаний по городу он присел на скамейку в тенистом от высоких деревьев дворе, и вдруг мир перед его глазами сдвинулся, поплыл куда-то вбок быстрее, быстрее. Когда он очнулся, то увидел над собой ангела. У него была большая, волосатая, как у обезьяны, голова с серыми, удивительно добрыми глазами. Ассенизатор дядя Степа, который на своей лошадке с бочкой приезжал к очередной выгребной яме, сразу же заметил распростертого возле скамейки молодого парня. Наклонился к нему, понял причину обморока. Отшлепав по щекам, привел в чувство, а потом протянул Володе самое необходимое лекарство – пять кусочков сала и краюху ржаного хлеба. Пока тот жадно поглощал еду, расспросил его, кто он, откуда. Разговор кончился тем, что дядя Степа до конца своего рабочего дня упорно возил с собой Сотникова. Когда последняя выгребная яма оказалась позади, а лошадь в конюшне, ангел привел Володю в замызганное общежитие для низкого рабочего люда. Там нашел ему место в своей комнатке на пять человек. На следующее утро спаситель и спасенный стали ездить вдвоем по выгребным ямам. Скоро выявилось, что дядя Степа еще и художник. По вечерам он пишет вывески для магазинов, у него солидная клиентура среди завмагов по всему городу. Вот тут Володя смог по-настоящему помочь своему благодетелю. Пока тот очищал район от человеческих отходов, Сотников тщательно прорисовывал буквы на ярких, красочных, в стиле Пиросмани, вывесках.

Как-то дядя Степа, предовольный, сияющий, на два часа раньше обычного вернулся домой с работы, с улыбкой обошел согнутого, с кистью в руке, над полоской железа своего помощника, взял его за плечи и резко выпрямил:

– Амба, Володя! Теперь у тебя будет настоящая работа. А с этой я сам как-нибудь справлюсь.

Оказалось, что дядя Степа поговорил с начальником первого цеха завода по производству взрывчатки. С ним он воевал. Тот был командиром роты, а дядя Степа рядовым и в каких-то тяжелых условиях спас его от пули немецкого снайпера. С тех пор они в мирной жизни поддерживали дружеские отношения. Начальник цеха обещал взять Володю к себе в цех учеником слесаря.

Оформление заняло всего два дня. После этого Сотников переехал в хорошее общежитие и с рассветом стал ходить на завод. Скоро он сдал экзамены, его перевели в слесари, повысили разряд. Осталась позади беспросветная нужда. Часть зарплаты Володя мог отрывать от себя и каждый месяц отправлять матери на великие нужды большой семьи. Но в душе парня не было успокоения. Его томила духовная жажда. Чтобы занять себя, он поступил в вечернюю среднюю школу и записался в ансамбль песни и пляски. И все-таки этого ему было мало: тяжелое чувство колом ворочалось в душе, давило его. Ему хотелось еще чем-то заняться. «Может, Саша права? Стоит вернуться к карандашу и краскам», – думал он в горячей постели.

Утро вечера всегда мудренее. Когда восход рассеял темноту комнаты, он уже знал, что ему делать. Поднялся с постели, отжался от пола пятьдесят раз по старой деревенской привычке и побежал умываться. В буфет не пошел завтракать. Достал из прикроватной тумбочки кусок сала, срезал пластик, положил на ломоть ржаного хлеба и отправил в рот. Туда же ушли два красных помидора. Володя ощутил себя сытым и способным на подвиги. Он пошел во Дворец культуры, где на втором этаже была комната изостудии с четырьмя высокими окнами в легкой паутинке переплетов. От стекла солнце желтым водопадом истекало на гипсовые головы, фигуры, мольберты, за которыми стыли парни и девушки с задумчивыми лицами.

Откуда-то из глубины солнечного потока выдвинулся высокий, крупноголовый с сильными руками мужчина средних лет. Он, глядя темными выпуклыми добрыми глазами на посетителя сверху вниз, вежливо поздоровался. Володя тоже вежливо ответил:

– Здравствуйте! Я хочу порисовать у вас.

– Отлично! Мы рады всем желающим.

Все-таки чем хорошо было при Советской власти? Даже в самые трудные годы она давала своим гражданам возможность бесплатно приобщаться к искусству, культуре, спорту. Не успел Володя опомниться, как очутился перед мольбертом с прикрепленным к доске листом ватмана. В его руках оказался остро отточенный карандаш. Руководитель студии показал ему на столик с удлиненным коричневым кувшином и двумя розовато-зелеными крупными яблоками:

– Перенеси, что видишь на бумагу.

Так Сотников стал брать первые настоящие уроки рисования и живописи в заводской студии изобразительного искусства. Руководитель говорил ему: «Заведи блокнот и рисуй с натуры всегда и все, что попадет на глаза». Володя, конечно, последовал этому доброму профессиональному совету. В его блокноте стали появляться лица участников ансамбля, с которыми он продолжал танцевать и выезжать на концерты. Оказавшись за городом, он старался рисовать поляны, деревья, ручьи, небо. Часто около него сидела Саша и наблюдала, как карандаш выводит на листе ватмана изгибы природы. Потом переводила взгляд на художника, и глаза ее смотрели на него нежно, с восхищением. Тогда ему хотелось рисовать только для нее. Он видел в ней принцессу, во власти которой его чувства и все, что окружает: озерная вода, заросли тальников, легкие белые мазки облаков на бледно-синем полотне неба. Когда с пленэра возвращался с ней в город, то ему хотелось обнять чудесную, очаровательную природу, которую он безраздельно и самоотверженно любил.

На заводе быстро прослышали о новом увлечении Сотникова. Профорг цеха перед концом смены подошел к нему и спросил:

– Говорят, ты хорошо рисуешь?

– Зря не скажут, – отшутился Володя, убирая инструменты в железный ящик.

– Оформи нашу газету.

– Без проблем.

Профсоюзная газета под рукой Сотникова стала лучшей на заводе. А его самого превратили в оформителя на общественных началах. Теперь за ним были «молнии», стенды, лозунги и даже плакаты «Не стой под напряжением – убьет!».

Руководитель студии всячески опекал Володю – доставал ему краски из фонда

Дворца, бумагу и поговаривал об учебе в художественном училище:

– Теперь ты любой конкурс выдержишь.

Пришло письмо от тетки, которая жила в Кемерово. Она пригласила племянника к себе, рассказала, что в областном центре открылась творческая мастерская «Товарищество», в которой группируются профессионалы и начинающие художники. Письмо взбудоражило Сотникова. Ему хотелось поближе к профессиональным художникам. Но сперва надо было окончить среднюю школу.

После бурного выпускного вечера, когда ребята пили пиво и ходили с песнями по темным улицам города, а потом еще день отсыпались, Володя решил: теперь можно и в Кемерово. Но тут судьба рванула поводья назад. Сотников вернулся с ночной смены в общежитие. Дежурная протянула ему беленькую полоску бумаги.

– Брей, милок, свои кудри! – многозначительно сказала она.

Володя тогда носил льняные волосы до плеч. Даже внешне старался походить на художника. Пример брал с дяди Степы, который месяцами не стригся, не брился и зарастал, как дикий человек. Сотников давал волю своей растительности только на голове. Прическа у него была свободная, неаккуратная. Он гордился своими волосами и не хотел расставаться с ними. Поэтому на реплику дежурной испуганно схватился за голову. Но когда посмотрел на бумагу, то сразу же забыл о своих красивых волосах. Оказалось, что это – повестка из военкомата. Она приписывала ему явиться в такой-то кабинет в такое-то время для прохождения медкомиссии.

Врачи целую неделю исследовали Сотникова с головы до пят: пронизывали грудную клетку рентгеном, стукали молоточком по коленям, заглядывали в уши и в рот. В конце концов, он, в чем мать родила, продефилировал перед медиками. Его дружно признали годным к строевой службе в армии и записали в самые престижные войска того времени – танковые…

Саша пришла на вокзал провожать Сотникова. Они стояли на перроне друг перед другом, взявшись за руки. Вокруг суетились, прощаясь, родители и призывники. Сотникова несколько раз толкнули, но он не обратил на это внимание. Он смотрел в глаза девушки, потом вдруг погладил косу на ее высокой груди, обнял за плечи, прижал к себе и стал целовать в щеки, в шею, губы.

– Ты будешь писать письма? – прошептала она.

– Каждый день, – сказал он.

– Я буду ждать тебя, – также шепотом ответила она и тоже обняла его, поцеловала, прижимаясь всем телом.

Когда призывников рассадили по вагонам, Володя прилип лицом к окну. Поезд тронулся и пошел, с громким стуком набирая скорость. Тоненькая фигурка с поднятой рукой на перроне быстро скрылась из глаз. Сотников сел на нижнюю полку, откинулся на стенку и закрыл повлажневшие глаза. Еще одна женщина ушла безвозвратно от него. Больше он никогда не увидит Сашу. Но образ светлой девочки, вернувшей его к рисованию, к творчеству, останется у него в памяти до самой старости, как самое лучшее, что дарила ему жизнь.

До места службы ехали больше недели. Сперва за окнами расстилалась веселая зелень Украины, затем пошли тайга, горы и, наконец, солончаковые бескрайние, выжженные солнцем степи. Володя смотрел на них через стекло и думал: «Не дай бог здесь служить». И надо же было… Поезд как раз остановился среди этого убогого «великолепия» на станции прокаленного солнцем городка с сотней кирпичных одноэтажных и двухэтажных домиков. Раздалась звучная команда офицера, который сопровождал призывников:

– Выходи! Стройся!

Володя ухватил свою котомку и со всеми заторопился из вагона. Сбоку откуда-то из купе вывалился здоровенный парень, плечом оттолкнул назад Володю и попер вперед. Сразу же сработала мгновенная реакция Сотникова. Он вскочил на спину нахала, как на круп коня, замахал рукой и закричал:

– Сабли наголо! Вперед! Вперед, ребята!

Народ грохнул. «Конь» ошалел и почти до тамбура дотащил на себе Сотникова. Там сбросил и обернулся к «всаднику» со злым до ярости лицом, отчего его правая бровь запрыгала над глазом:

– Ты чо?!

– Юмора не понимаешь? – осклабился Володя.

Пока тот соображал, в чем тут юмор, обоих вынесло на перрон, где призывников построили в колонну и строем повели в полковую школу. Во время похода «конь» недобро поглядывал на Сотникова из-под белесых бровей, как стрелял. «С этим придется рогами столкнуться», – подумал спокойно Володя. Страха у него не было. В Новогорловке он прошел отменную школу уличной жизни. В беспрерывных драках обрел такой опыт и умение, что мог дать отпор кому угодно.

В тот день новобранцы спокойно переночевали в казармах, а утром их выстроили на плацу. С утра жарило солнце. Возле ворот стоял коричневый верблюд с царственной осанкой головы и презрительно сверху поглядывал на солдат. У него, видимо, что-то было во рту, он непрерывно двигал челюстями. Володя слышал, что у этого животного накапливается много слюны. Если кто-то не понравится ему, он может оплевать с ног до головы. Но Сотникову верблюд приглянулся. Он из строя прикидывал, как ловчее зарисовать животное. «Наверное, все-таки сбоку,» – в конце концов, решил он и переключился на загорелого дочерна вальяжного майора в выцветшей чуть ли не до бела форме. Он с карандашом, тетрадкой обходил солдат и каждого тихим спокойным голосом с хрипотцой спрашивал:

– Кем работал? Чем увлекался?

Когда дошла очередь до Сотникова, тот выпятил грудь и неожиданно для себя очень уверенно выпалил:

– Работал художником!

Майор долго и пристально смотрел на него, запоминая лицо, потом кивнул, что-то записал в тетрадочку и пошел дальше.

Следующим утром Владимир проснулся от резкого толчка в плечо. У кровати торчал бледный, с заспанным лицом дневальный с красной повязкой на рукаве.

– Сотников, пять минут на сборы и в штаб. Комната восемьдесят шесть, – рявкнул он.

Комната № 86 оказалась четыре метра в длину и три в ширину. Середину занимал письменный стол, за которым осанисто возвышался плечистый подполковник с монументальным мясистым лицом и короткими, гладко зачесанными назад каштановыми волосами. Это был заместитель начальника политотдела. У него голова болела за наглядную агитацию. Как только Сотников, закрыв за собою дверь, отрапортовал о прибытии «по вашему приказанию», хозяин кабинета выдернул свое массивное тело из кресла, неожиданно легко передвинулся к солдату, крепко пожал ему руку и тут же усадил на стул возле стены. Когда Володя уселся, подполковник вернулся на свое место и уже из-за стола жестко спросил:

– Стенд можешь сделать?

– Так точно!

Володя поднялся, вытягивая руки по швам. Сын фронтовика, он решил с первого дня жить на службе по-военному.

– Ты садись! – махнул рукой хозяин кабинета.

В конце разговора подполковник округлил армейскую жизнь новобранца в школе: служить, учиться и одновременно исполнять обязанности художника.

Из штаба Володя пошел в глубокой задумчивости. Было такое ощущение, будто он сам себя лихо надул: с утра до вечера сидеть в классах, париться в марш-бросках под беспощадным солнцем полупустыни, до одурения трястись в раскаленной железной коробке танка, а потом еще до полуночи просиживать с кистью, выкрашивая по красному полотну «молнии», лозунги! Такой нагрузки и двужильный не выдержит. Но теперь назад не двинешься. Назвался груздем – полезай в кузов.

Вкалывать пришлось в две смены, спать по три-четыре часа в сутки, а иногда совсем не спать. После таких бдений он выглядел бледным, рассеянным, не мог ответить на простые вопросы. Тяжелая голова всю дорогу падала подбородком на грудь, он чаще видел землю, чем небо. Но стенд все-таки сотворил в самые короткие сроки. Отцы-командиры ходили около изделия, одобрительно покачивали головами и говорили, причмокивая губами:

– Хороший парень у нас появился.

После этого командир учебной роты, тоже бывший фронтовик, привел Сотникова в свой дом и предложил занять мансарду:

– Чем не мастерская?

Володя оглядел с удовольствием просторное светлое помещение. Так неожиданно у него появилась шикарная мастерская, в которой можно было работать в любое время дня и ночи. Сперва он здесь прописывал только наглядную агитацию. К нему часто заходила молоденькая жена командира роты, голубоглазая с большими яркими губами, очень чувствительная и добрая. Она с удовольствием и долго смотрела, как работает Сотников, а потом приносила ему чай с вареньем. Оба пили из блюдечка и делились воспоминаниями своей жизни. У женщины она была небогатой, однообразной, состоящей из бытовых неудобств жены офицера, вынужденной с мужем переезжать через каждые несколько лет из одного гарнизона в другой. Зато у Володи, несмотря на малый возраст, было столько приключений! Он с удовольствием рассказывал о них жене своего командира. Та слушала внимательно, глядя в глаза солдату. И было видно, что ей очень интересны его рассказы. Он чувствовал, что приятен ей, и не стыдился своей откровенности. Между ними установились теплые дружеские отношения.

Зато с солдатами сперва пошел спотыкач. Два бывших зековца захотели взять «вышку» над отделением. Цель обычно достигалась простым, но впечатляющим способом. Выбирался самый слабый, затюканный солдатик и доводился до рабского состояния. У него отбирали пайку, заставляли шестерить перед верховниками, по поводу и без повода били беспощадно. Через слабака внушался страх остальным. Зековцы сразу же положили глаз на Сотникова. Внешне он был интеллигентным, слабым.

– У нас хилячок появился, – «пошутил» один из зековцев, когда вся рота собралась вечером в казарме.

В таких случаях у Володи тоже был простой и надежный способ защищаться.

Он не тратил время на слова. Ударом головы разбил лицо «шутнику». Когда тому на выручку рванулся второй, завалил его кулаком в солнечное сплетение. Вопрос о сильных и слабых сразу же был решен. Сотникова оставили в покое…

Незаметно пролетел год. Владимир стал сержантом. Дослуживал он в школе. Начальству нужен был профессиональный художник, поэтому Сотникова не захотели отпускать. Дали ему непыльную работенку – заведовать оружейным складом. По требованию он должен был выдавать запчасти для танков и другой военной техники. Остальное время следить за сохранностью «железяк». Желающих поживиться редуктором или гусеницами танка не было, да и заявок на запчасти приходило немного. Все остальное свободное время теперь Владимир мог отдать дизайну.

Ему стали поручать очень сложные работы. Начальству загорелось поставить в школе живописную монументальную арку. Как это обычно бывает, командир полка где-то в Подмосковье подметил подобное сооружение в такой же школе. Сразу же мелькнула ревнивая мысль. А чем мы хуже? Мы можем даже лучше соорудить. Приехал к себе и сразу же вызвал Сотникова в кабинет, показал ему фотографии.

– Володя, можешь отличиться?

Тому не приходилось иметь дело с арками. Но молодость чем сильна? Она не задумывается о трудностях. На новое дело бросается, очертя голову. Володя задумчиво погладил стриженый затылок и сказал:

– Стоит попробовать.

К делу подступил вполне профессионально. В богатой полковой библиотеке перечитал все, что можно, об арках, а потом, когда родилась идея, соорудил из картона макет, раскрасил. Только после этого создал эскиз, который начальство утвердило и по которому солдаты сотворили монументальную арку на территории.

Очень скоро Володе стало тесно в рамках наглядной агитации и монументальной пропаганды. Он решил писать портреты. С жаром принялся за эту работу. Его натурщиками становились солдаты и младшие офицеры. Чем больше он писал портретов, тем глубже понимал, какая это серьезная работа - передать свои ощущения личности человека. Можно было делать их похожими на натуру, но это было не главным. Главное, чтобы у зрителя возникало определенное чувство к образу. Иногда этого удавалось добиться, чаще нет. Приходилось уповать на схожесть. Впрочем, невзыскательные натурщики все равно были довольны. Они притаскивали художнику свои портянки, на которых после обработки картофельным крахмалом Володя творил изобразительные «шедевры». Его портреты отправлялись во все концы страны родственникам заказчиков. Позднее, когда он уже жил в Кемерово, то в одной квартире увидел свою работу – молоденький загорелый лейтенант с красным грушевидным носом весело поглядывает на белый свет, приоткрывая крепкие выпуклые зубы. От портрета шло ощущение лихости, неугомонности, нерастраченной энергии. Глядя на этого парня в погонах с двумя звездочками, невольно хотелось улыбнуться. Конечно, в технике портрет хромал на обе ноги, но равнодушным зрителя он не оставлял…

Как-то в мансарду к Володе зашел майор Тучков, высокий, жилистый, с тонким удлиненным лицом, острым носом, узковатыми, слегка прищуренными глазами. Казалось, что он всегда к чему-то присматривается и оценивает. Когда-то в училище майор тоже баловался кистью и понимал живопись. В его квартире висели картины, выполненные профессиональными ленинградскими художниками. В полку он покровительствовал Сотникову. Присев на табурет возле мольберта, и вглядываясь в лицо сержанта, майор спросил заботливо:

– Куда думаешь податься после армии?

– Учиться на художника, – не раздумывая, ответил Володя.

– Я могу тебе дать адресок в Казани. Там живет мой старший брат. У него хорошие связи в городе. Поможет тебе устроиться в полиграфический институт на отделение графики. У тебя крепкий рисунок.

Предложение было очень заманчивым. Некоторое время Сотников уверенно считал, что после демобилизации обязательно махнет в Казань. Но человек предполагает, судьба располагает: письмо от Марии, двоюродной сестры, перевернуло желание Сотникова. Человек по-крестьянски практичный, никогда не живший в воздушных замках, он понимал, что на гражданке ему будет трудно только учиться. Надо обязательно где-то зарабатывать деньги. Замечательно, если в художественном фонде. После недолгих размышлений он решил ехать все-таки в Кемерово, который расхваливали ему со всех сторон, особенно солдаты, которые были оттуда.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.