Константин Яценко. Записки капитана медицинской службы

Рейтинг:   / 6

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Лики земляков

Автор: Константин Яценко

Просмотров: 5442

2014 год, Выпуск № 2

Константин Родионович Яценко родился 1-го ноября 1915 года в селе Кузе-деево Кузнецкого уезда Томской губернии. После получения среднего образования в городе Кузнецке поступил в Томский зубоврачебный институт. По окончанию учебы направлен работать в Горно-Шорский район, село Кузедеево. Работает стоматологом, но ассистирует на полостных операциях, и его все более захва-тывает хирургия. Он уезжает учиться искусству врачевания в город Одессу. Из черневой тайги к Черному морю. Сибирского паренька без экзаменов зачисляют на лечебный факультет Одесского мединститута, который ему удастся окон-чить только после войны. Он будет призван на военно-медицинский факультет г. Харькова. На фронт, объединив 4 и 5 курсы, военфаковцев направят зауряд-врачами в 1941 году. Все годы войны, делая периодические записи, военврач ведет дневник, что очень рискованно в то время. Поскольку он учился скорописи, то текст из-за почерка стал весьма затруднен для чтения. Люди, пытавшиеся ра-зобраться в его записях, встречались с непреодолимыми трудностями и бросали бесплодные попытки. Какая-то, известная только одному автору строк, вос-точная связь знаков. Расшифровывать написанные им слова отец научил сына. Сегодня бесценные дневники отца находятся в семейном архиве, требуют кро-потливого изучения и напряженного труда. Из записей взяты эпизоды из 1-го пе-риода Великой Отечественной войны Советского Союза. Сведения исходят от участника событий, сверены с другими опубликованными документами, публика-циями о работе отечественной медицины в годы войны. Некоторые фамилии участников событий изменены, по этическим причинам. Считаю, что самоот-верженный труд медицинских работников в те тяжелые для нашего народа дни до сих пор не получил должной оценки, особенно тех, кто был на передовой. В значительных событиях истории войны, особенно 1941 - 42 годов, существуют и по сей день огромные пробелы. Записи в дневниках капитана медицинской служ-бы Яценко К. Р. искренни и вызывают гордость за подвиги наших военных с ме-дицинскими эмблемами. Также они побуждают к познанию правды о той войне, которую пронес сквозь себя человек, находясь в тяжелейших условиях одного из самых неправедных явлений, когда люди убивают друг друга, но при этом нужно спасать их жизни ради жизни на земле.

О. Яценко

23 сентября 1939 года меня вызвали в военкомат города Харьков, и в связи с финской компанией отсрочку от призыва в армию ликвидировали. Нас выдели из студентов в отдельную группу, обозначив ее № 6. Испытываем дополнительные неудобства. Все кафедры медицинского института в Харькове разбросаны на раз-ные больничные базы, а у нас добавилась нагрузка по военному делу, и далеко ез-дить. А надо ещё после занятий попасть в библиотеку имени В.Г. Короленко, что-бы посидеть за столом в тишине, изучая литературу.
17 декабря в Харькове холодно, неожиданно выпало много снега. Не ходят трамваи. Голодные студенты добираются до места учебы пешком. Успешно сдал зимнюю сессию 1940 года.
28 апреля направили на военную комиссию для учебы на военном факуль-тете Харьковского мединститута. Перед членами комиссии признался, что я сын белого офицера. Ответили, что знают, но это не мешает служить мне в Красной Армии.
29 апреля институтский вечер в доме Красной Армии. Слушаю «Чио-Чио-сан» Пуччини. Ходили вместе с будущей женой Ией. Она студентка. Родилась и выросла в большой шахтерской семье на Донбассе. Ей остается год до окончания медицинского института.
Из писем от матери. В феврале мама переехала жить из Кузедеево в село Зыряновское Томской области. Работает поваром в больнице.
К весенней сессии готовимся вместе с Ией в парке. Тихо и спокойно. Поют птицы. У нас, на родине, в Кузедеево, лучше. Затосковал…
1 июля зачислен на 4-ый курс военного факультета. Внезапно пригласил на собеседование заведующий кафедрой военно-полевой хирургии Станислав Иоси-фович Банайтис. Он, из моего личного дела узнал, что медицинское образование у меня уже есть, по стоматологии. После нашего разговора предупредил, чтобы я готовился работать на кафедре челюстной хирургии, так как нет специалистов этого направления, тем более в военной медицине, и он планирует оставить меня.
15 сентября в Украинском драматическом театре смотрю «Лесную песню» Леси Украинки. Посетил концерт Любови Орловой в театре оперы и балета.
19 сентября получили новое обмундирование на зиму. Сдал пальто, куплен-ное еще в Томске, в комиссионку. Есть средства на посещение театров.
29 сентября 1940 года, в торжественной обстановке, принял воинскую при-сягу. До 1 октября у нас военно-строевая подготовка.
3 ноября очень расстроился, узнав о постановлении правительства, что сту-денты должны платить за учебу 400 рублей, и лишаться стипендии при наличии троек. Начались самоубийства среди студентов. Есть случаи ухода из жизни и у медиков. Печально. У подавляющего числа студентов одни штаны, рубашка, пиджак, или куртка. Жизнь впроголодь, но великая жажда знаний. Харьков – это город студентов. Все на виду. Голодную, но всегда веселую компанию студентов, можно узнать сразу. У нас, военфаковцев, стипендия 600 рублей.
Лекции по военно-полевой хирургии читает профессор С.И. Банайтис. Смотрим на него, как на живую легенду, героя, человека прошедшего финскую войну, на груди орден «Красной звезды». Лектор с богатым опытом по организа-ции медицинской службы в боевых условиях. Его знания мне очень пригодятся. Приводит много примеров из практики ведения боевых действий, медицинского обеспечения при наступлении и обороне. Успеваю все записать, даже его воспо-минания о ликвидации басмаческих банд.
16 декабря дежурство по акушерству. Под руководством проф. Хожинского впервые принимаю роды. Гречанка родила двух мальчиков, а с меня пот градом…
1 января 1941 года новогодняя елка до 3.00. Лениво бродим с Ией по цен-тральным улицам ночного Харькова. На душе как-то не спокойно.
16 марта посещение Харьковского крематория. Трупы, при сжигании, ста-новятся как живые. Корчатся, прыгают, бьются друг об друга. Неприятное зрели-ще. У трупов, изначально сокращаются под воздействием электрического тока мышцы, и они прыгают, а затем мгновенно все превращается в пепел.
31 марта вступил в брак с Ией. Медовый месяц на ходу!
13 июня, организованно выходим на лагерные сборы под город Змиев. Рас-положились в сосновом бору на берегу реки Северный Донец. Вспоминаю наш Кузедеевский бор, и никакого сравнения. Даже запах другой. В каждой палатке по 4 человека. Подъем в 5.00, отбой в 22.00. Строевой командир Байда. Отшлифовы-ваем санитарную тактику, строевую и огневую подготовку, эпидемиологию, во-енную гигиену, сортировку раненых, учим и повторяем устав. Много времени уделяется физической подготовке, особенно верховой езде. Мне с детства при-вычно, а многие свои мягкие места сбили до кровавых мозолей. Обучаю коллег, как нужно ездить на лошади, чтобы потом им не ходить, раскорячившись, и не смешить командиров. Ия пишет, что совершенствует врачебную практику в боль-нице города Никополя.
14 июня опровержение ТАСС в отношении войны.
17 июня внезапно начался невиданный ливень, да такой, что на расстоянии руки ничего не видно. У нас уплыли сапоги от палатки.
22 июня, с раннего утра, начали практическую отработку задачи – полк в наступлении. Его медицинское обеспечение. Практические занятия внезапно пре-рваны. Нас, срочно отозвали к зданию столовой. Слушаем по громкоговорителю речь В.М. Молотова, что нам объявили войну. Вероломно напала фашистская Германия. В сосновом бору, где мы молча стоим, тишина после дождя с проби-вающимися лучами солнца. У природы полное отрицание войны. Мысли о мате-ри, живущей в Томской области. Наша встреча отодвигается на неизвестное вре-мя, а, может, и не состоится. С утра, когда еще не знал о войне, отправил ей пись-мо. В нас наши командиры вселяют уверенность в скорой победе Красной Армии. Какое-то непонятное состояние душевного подъема с мобилизацией сил, и при этом неопределенность, а сможем ли мы справиться, хватит ли нам, будущим врачам, знаний.
22 июля письмо от матери. Они всей больницей в 5 утра провожали на фронт главного врача Д.Ф. Веникова. Мать живет надеждой, что вдруг мы с ним встретимся. У нас прием экзаменов по военной гигиене и санитарной тактике, провели на месте, в лагере. Все сдают немецкий язык. У кого была двойка, уси-ленно готовятся к пересдаче. В лагерь специально привезли преподавателя не-мецкого языка.
29 июля полевая практика окончена. Быстро свертываемся, и при полном вооружении, под ливневым дождем, движемся в сторону Харькова. Форсируя, разлившийся Северный Донец, чуть не обронил в суматохе снятый затвор от вин-товки, но вовремя поставил на место, что спасло от больших неприятностей. При-ступив к занятиям, проносимся галопом по предметам.
4 августа, во время лекции по глазным болезням профессора Меркулова зам. начальника факультета Петров объявляет, что по распоряжению Наркомзд-рава, наш курс завершен. Выпускники получают удостоверение зауряд-врачей с присвоением воинского звания. Я получил удостоверение, что закончил учебу с отметкой отлично, и мне присвоено звание военврача 3-го ранга. Нас уверяют, что окончим институт и получим дипломы после скорой победы над Германией. Но как трудно что-либо предсказать, да и сколько нас останется после войны? Острая нехватка гражданских врачей по всей стране, а уж нас, военных, очень мало. Ду-маю, что наш, досрочный выпуск военврачей 1941 года, назовут когда-нибудь ог-невым, и непременно героическим. Нас, 60 человек, направили в распоряжение Северо-Кавказского военного округа (г. Ростов-на-Дону).
5 августа проводы эшелона с Южного вокзала города Харькова. Мы погру-жены в товарные вагоны. Прощание у военных с родственниками и знакомыми тяжелое, как будто уходят в неизвестность. На лицах людей, как военных, так и гражданских, неуверенность, что когда-нибудь увидятся. Жуткое ощущение этой неизвестности, определяемой словом война. Я, оставляю жену беременной, а в городе очень не спокойно. Провожают меня супруга и ее сестра Ольга, на ходу записываю их адрес в городе Красный Луч, так как они собираются туда, к родст-венникам.
17 августа, до прибытия в Ростов, проезжали станицу Ялованскую. Остано-вились на короткое время, и помылись в Азовском море. Слышим и видим, как немцы бомбят Ростов, а мы спокойно продолжаем двигаться в город.
В тот же день мы в Ростове. Штаб Северо-Кавказского военного округа. Распределение по военным частям. Остается немного времени, и мы осматриваем город, фотографируемся на память в центральном парке.
22 августа прибыл в Ворошиловск (Ставрополь). От вокзала шел пешком. Живу в общежитии комсостава. Получил назначение: старший врач 1155 стрелко-вого полка, 343 стрелковой дивизии, 56 армии. Командир санитарной роты Поле-щук В., младший врач Марков. Младший врач - молодой фельдшер. Весь наш полковой медицинский пункт: старший и младший врачи, да санинструкторы-девчата, наспех набранные из медсестер. Людских медицинских резервов нет. Пополнения не будет. Получил 900 рублей. Оформил отправку жене - 500 рублей в г. Красный Луч.
Обнаруживаю, что даже личный состав завшивлен. Угрожающая эпидемией сыпного тифа обстановка. Противоэпидемические мероприятия нужно проводить срочно. Берем все на себя. Беседуем с каждым бойцом. Пищеблок в порядке, по-вара все взяты из курортов. Наш комиссар, больше боится диверсий (отравлений), чем вшей, и каждый день дает чертей персоналу по соблюдению бдительности.
19 октября, вновь, но после формирования в Ставрополе, прибыли в Ростов. Приказ двигаться в сторону Таганрога. Разворачиваем на ходу полковой меди-цинский пункт (ПМП), не доходя до станции Крымская. Первый раненый с трав-матической ампутацией плеча. Провожу противошоковые мероприятия, обработ-ку раны, отправляем его на уходящей в тыл машине. Раненые начинают прибы-вать нарастающим потоком.
В первую ночь, при освещении немецкой ракетой, бежали от страха в ров, так как решили, что она летит на нас и взорвется. Во время войны, страх часто ов-ладевал мною, но научился быстро справляться с ним, чтобы работать.
18 ноября вошли в станицу Крымская. ПМП развернули в школе. Готовим помещения для раненых. У нас есть возможность давать раненым шампанское. Его в избытке. Неожиданная и нужная помощь. Все раненные, в отсутствии про-тивопоказаний, получают по стакану хорошего вина. Плохо с санитарным транс-портом. Санитарные двуколки для транспортировки раненых это – посмешище. Но мы привыкаем, довольствуемся и малой помощью. Неожиданно на ПМП по-является представитель Ставки, маршал Г.И. Кулик, и застает нас в окружении бутылок шампанского. Докладываю, что это для раненых солдат. Однако он не обращает внимания. Спросил что-то об обстановке и отбыл в молчаливом сопро-вождении свиты. Мне кажется, что маршал не понял, куда попал и где находится. На скором совещании тема у нас одна, как спасти раненых. Эвакуация затрудне-на. Приказов нет. Неразбериха. Обидно и больно до слез смотреть на погибающих от ран бойцов, которым нужна медицинская помощь сейчас, но не в наших усло-виях. Решили делать все, что можем. Довести сведения о ситуации до командова-ния? Но где оно? Никто не знает. Отправляем вестовых, но они не возвращаются.
24 ноября наш полк отступил в неизвестном направлении, оставив нам ра-неных. Самостоятельно продвигаемся в Ростов, и входим в город в сумерках. Ви-дели уничтоженную немцами санитарную роту, добитых раненых. Разместились на окраине Ростова. В хаосе и неразберихе кто-то отдал такой приказ, не думая о непригодном расположении. Санитарная рота начала работать с ходу, а немцы в это время заняли господствующую высотку и стреляют по красным крестам, как по мишеням.
В ночь на 25 ноября Ростов горит. В сторону вокзала двигаться нельзя, можно только к берегу Дона, с надеждой на переправу.
26 ноября, под утро, еще в сумерках, ПМП, перегруженный ранеными, вы-ходит на одну из узких улиц Ростова. Не знаем, где мы. Не знаем, куда двигаться. На соседних улицах, сзади и впереди, слышится немецкая речь, и автоматные очереди. Кругом немцы. Вдруг шум танка позади. Мгновенно мысль, что это все! Погибли. Раздавит нас, наши повозки вместе с ранеными. Танк неожиданно оста-навливается. Откидывается люк, и оттуда родная русская речь: «А вы кто такие, в зебры вашу мать!» Отвечаю, что старший врач ПМП 1155 полка 343 дивизии Яценко с ранеными. «Какого черта вы здесь. Город взят немцами. Мы сами про-биваемся из окружения». Команда отойти в стороны и прижаться к стенам домов, а затем следовать за ним. Танк прогрохотал, и мы бежим следом. На улицах тру-пы военных и гражданского населения. Видно, что немцы безжалостно добивали раненых и гражданских, убегающих от них и пожаров. На рассвете, мы, окутан-ные едкой дымовой завесой и пылью, ориентируясь на спасительный грохот тан-ка, неведомой силой выталкиваемся из окружения. Вылетели на подпрыгивающих повозках, заваленных ранеными и умершими. Бойцы, кто в силах был бежать, поддерживать соседа, все в грязи и крови, спасались от гибели.
Сколько осталось их безвестными лежать на булыжных мостовых города, беспомощных и не способных на сопротивление? Кто не погибнет от ран, тех, как мы узнаем потом, добьют немцы. Я бежал, держась за сбрую лошади, а за мной, вцепившись друг в друга, еще несколько человек. В эти минуты нет званий и ран-гов. Все уравнены страхом перед смертью и жаждой жизни. Взаимная помощь спасает нас и даже тех, кто борется за себя на последнем дыхании. Надежда на се-бя, на наш русский танк, а у всех стремление быть вместе, что добавляет силы и спасает от отчаяния товарища. ПМП вышел из окружения. Минуем, удивительно, но немцы в нас не стреляют, хотя мы их слышим, какой-то стадион и выскакиваем на улицу Ленина, а затем мчимся к мосту через реку Дон. Что нас спасло, и кто на этот вопрос ответит? Повезло! Иначе, как русским словом - «драпали», и что есть силы, спасая раненых и себя, всё это не назовешь. Сохранен ПМП и медицинский персонал. Однако, нам, перед въездом на мост, отдают приказ возвращаться в го-род, так как мост будет взорван. Вокруг паника, крики: «Мост сейчас взорвут!» Это не организация отступления, а паническое бегство. Поток людей, наплыв ра-неных ростовских ополченцев, а в городе немцы. На ходу, к работе с ранеными, присоединяется санитарный взвод, оставленный без команды, и неизвестно куда девшегося 1153 стрелкового полка. Работать не чем. Мы без перевязочных средств, обезболивающих и всех необходимых для оказания первой медицинской помощи медикаментов. Через реку, отделяющую нас от левого берега, перебира-ются люди на подручных средствах. Сплошной поток кровавой жижи из ран по-гибаюших, которых спасали товарищи, подбирая на улицах, вытаскивая из Росто-ва. Многих забрала в себя вода Дона. Какой-то, имеющий опыт борьбы с паникой, командир с несколькими бойцами зычным голосом умело организует проход, сталкивая танком с моста громоздкие вещи, и все что мешает движению. Сбивает толпу в колонну, устанавливает очередность движения. Пропускает людей пар-тиями. Свои команды закрепляет выстрелами из пистолета. Наш ПМП замыкает, поднимая упавших. За потоком военных, женщин и детей мы с ранеными оказы-ваемся на спасительном левом берегу Дона. Последние наши повозки немцы все-таки успели обстрелять, легко ранили младшего врача полка. Вернется в строй. По прибытию в свой, оказывается сохранившийся 1155 полк, я узнаю, что коман-дование начало собирать оставшихся медиков из других, изрядно потрепанных частей, чтобы комплектовать новый ПМП. Все считали нас погибшими, так как полк оставил Ростов и переправился на противоположный берег еще три дня на-зад, пока наш ПМП находился в самом пекле. Мы оказались последними, кто вы-рвался из Ростова, причём, организованно. Случайность? Вновь развертываем ПМП, но уже у города Батайск. Нас непрерывно бомбят. Черные вороньи кресты без жалости расстреливают красные кресты на белом фоне. По-моему, это оче-редное нашествие никто не остановит, кроме могучей русской силы. Мы начина-ем привыкать работать под бомбами, свистом пуль, теряя товарищей и раненых. Все наши батальонные медицинские пункты (БМП) расположили в траншеях на берегу Дона, и там же, но у железнодорожной насыпи сделали передовой пункт ПМП. На нас смотрят зияющие окна гостиницы «Ростов». На той стороне Дона немецкий духовой оркестр играет нашу «Катюшу». Сволочи, убийцы, садисты, издеваются над нами. В душе моей плещет через края ненависть к ним. Все мои предки защищали Россию от всяких пришельцев. И эти еще получат, что уже за-служили. В свободные минуты, которых и нет, читаю конспекты лекций. При этом думаю о том, что моя скоропись, испортившая почерк, помогла сохранить знания преподавателей, которые так необходимы ежеминутно. Не успели до кон-ца развернуть ПМП, освоиться, как получаю приказ о подготовке к сборам. В Рос-тове немцы грабили, убивали беззащитных людей с 21 по 29 ноября, а 1 декабря город был вновь взят нашими войсками. В центре удара по немцам наша 343 ди-визия, вернее, что от нее осталось, ополченцы и войска НКВД. Откуда бойцы бе-рут силы? Стоят сильные морозы. Трупы наших бойцов никто не хоронил. При отступлении враг бросает технику и имущество. Но, немцы отходят организован-но, не бросают своих раненых на произвол судьбы. Первые ощущения победы у меня и у многих моих товарищей. На улицах Ростова появились вышедшие из развалин жители. Рассказывают о зверствах фашистов, и ищут своих родственни-ков среди оставшихся живыми ополченцев. Жители Ростова дрались за свой го-род отчаянно, дерзко, не жалея себя. Считаю, что битва за Ростов показала нем-цам, что у нас дерутся до последнего вздоха не только солдаты, но и мирное насе-ление. Желание взять рупор, и кричать в их сторону: «Куда влезли? Это же Рос-тов! …. Ростов….!!! Допиликаетесь на губных гармошках».
Запомнился раненый, когда сортировали живых и мертвых из повозок. Младший командир, моего возраста, оказался из села под Новосибирском. Смот-рит на правую руку, оторванную по локоть. На ней жгут. Все в грязи. Возможна газовая гангрена, а он переживает, что остался без руки, и не сможет воевать. Удивительный героизм солдат. Но, рассказывает, что его хотели пристрелить на-ши санитары, когда тащили на плащ-палатке в городе, он умолял их: мол один у матери. Донесли, и бросили к нам на повозку, а сами исчезли. Более ничего не помнит. Разные люди на войне, но большинство из них выпрямляет война на за-щиту Отечества. После обработки раневой поверхности и перевязки немедля от-правляю раненного командира в тыл. Появилась у нас, возможно временная, ве-роятность эвакуации. Надежда, что сибиряка довезут, как и других, и многих, ми-нует все этапы, а после операции выживет. Хотя руку ему необходимо ампутиро-вать по плечо, и как можно раньше. Работаю, храня в душе подарок от танкиста – наше русское и кровное, родное сердцу «в такую мать», что, наверное, запомнит-ся на всю жизнь. Для русского человека слово мать, как бы ее не вспоминали в трудные минуты – надежда на спасение и продолжение смысла жизни. Фамилия танкиста, спасшего нас, осталась неизвестна, но возможно подобных случаев бы-ло очень и очень много. Было такое месиво, что и не воспринимается правдой! Мы выскочили, а многие остались там, в Ростове, и погибли. Делаю вывод, что нельзя отрываться от своих основных сил. Но как? С обозом раненых, и без бое-вого охранения, которое нам сегодня не положено. Я из пистолета не защищу ра-неных. Для немцев мы, как беззащитные подранки, которых безжалостно доби-вают. Нужно менять тактику: ПМП в отступлении, чего мы вообще не касались на занятиях, а только, и преимущественно при наступлении полка, немного в оборо-не. Имеем знания, думаю, не хуже, чем у немцев, по хирургии, эпидемиологии и всего, что относится к медицине, но нет организации медицинской помощи на первых этапах, соответствующей требованиям, которые предъявила нам неожи-данно эта война.
Не вышел из города ПМП 1151 полка. Командир ПМП Борис Соксонов. Старшим врачом полка назначен Попович Миша. Когда наши войска отбили Рос-тов, то мы на железнодорожной насыпи, при въезде в город, обнаружили трупы товарищей. Среди них сразу же узнал Бориса Соксонова. Он попал с санитарной ротой в плен. Мужчин расстреляли, а девушек изнасиловали и застрелили. Возле насыпи навалены грудой, и разбросаны одиноко, труппы добитых раненых крас-ноармейцев. Проведено демонстративное убийство медиков, военнослужащих женщин. На такое способны только преступники, извращенцы, подлежащие унич-тожению. В сибирской тайге голодный зверь побоится напасть на человека, а вол-ки, так те только в стае. Опытный человек застрелит того, кто ведет стаю, и ос-тальные уже менее опасны. Разбегутся, поджав хвосты. Трупы молодых женщин лежат с раскинутыми ногами. Издеваясь, немцы задрали им юбки, оставив наготу на показ. Видимо это зверства эсэсовцев. Среди женщин опознал единственный труп. Фельдшер Фаина. Она не только изнасилована, её тело изуродовано. Узнал ее по пышному огненному волосу. Фамилию не помню. Она запомнилась мне еще во время формирования в Ставрополе. Очень красивая молодая девушка, к кото-рой просто обращались – «Фаня». В то время мы были так далеки от глубокого внутреннего восприятия безжалостности войны. Попрощался я с бывшим одно-курсником, лежавшим на насыпи с другими погибшими. Хоронить некогда, очень быстрое продвижение вперед. Мысль одна: нужно сообщить родным, где погиб их Борис. Единственное, что мы смогли успеть – прикрыть наготу женщин, а нам нельзя отставать, и только вперед, снова в Ростов. На ходу, сделал запись в тет-радке (Nota bene!), чтобы не забыть, - сообщить родне Бориса Соксонова, где он погиб, документов при нем не оказалось. Застреленные немцами девчата попадут в список пропавших без вести? Найду ли родственников погибших, восстановлю ли их фамилии после войны? Останусь ли жив и я?
Удивительно, но при всей неразберихе, получил письмо от жены. 12 декаб-ря, в городе Красный Луч родился сын, назвали Вадимом. Жена решила остаться с младенцем на зиму в родительской семье. Боюсь за них. Дальнейшая связь по-теряна. Узнаю, что Красный Луч занят немцами.
Мы радуемся победе под Москвой. Укрепляются немцы, укрепляемся мы. Взаимные перестрелки. Периодические бомбежки, и обстрелы. Наша артиллерия бьет не столь часто и сильно, но это уже ответ. Боевые действия меняются неожи-данно, как погода. Соответственно и количество раненых. Стоит пронизывающая сыростью зима. Есть отморожения. «Окопная стопа» для нас не нова. Знакома из истории 1-ой Империалистической войны. Главное – проводить профилактику. Судя по пленным немцам, у них дела обстоят в этом отношении плохо. Резко ос-лабло их тыловое обеспечение. Острая нехватка медикаментов и теплого обмун-дирования. Нашу «Катюшу» больше не играют. Иногда слышим губные гармош-ки, но слишком заунывно звучат мелодии. Мы кое-чему научились. Немцы, по-моему, все глубже вязнут в России. Былого пыла у них нет. Они перешли к обо-роне, но, несомненно, что-то готовят. У нас, появилось время для анализа и отра-ботки медицинской тактики, с учетом предыдущего опыта, взаимодействия с дру-гими подразделениями.
Весной 1942 года наши войска, встречая ожесточенное сопротивление про-тивника, ведут бои в Изюмо-Барвенковском направлении. Сплошной линии фрон-та с немцами нет. Это стало невозможным для них, а мы, несмотря на подкрепле-ния, знаем только ближайших соседей, справа и слева. Научились четко эшелони-роваться. Мне рассказал старый солдат, а я записал его рассуждения. У него есть своё мнение о ситуации: «Мы и они, как два разных сорта горячей каши, вылитые с противоположных краев в одну глубокую тарелку. Поддавливаем, смешиваемся, и наползаем друг на друга. Они строят из себя удобоваримую для них манку на нашей земле, а мы, как и вся наша жизнь – русская гречка, которой можно за-крыть и накормить весь земной шар». Слушая мудрость солдата, возможно, он контужен, вспоминаю, какие у нас, в окрестностях Кузедеево, всегда богатые урожаи гречихи. Богатый с ее цвета медосбор у пчел! Солдат продолжает: - «Вот эти две половинки должны упорядочиться, отделиться друг от друга, как жизнь и смерть, они не совместимы, постепенно должны встать напротив, и потом единым краем давить. Манка она жидковата и расползается, а вот гречка она край удер-живает, и горой наваливается». Понимаю, что в его больных размышлениях, есть какой-то смысл. Тем более, что он прошел 1-ую Мировую войну. «Я немца знаю. Его, если ловко по морде стукнуть, чтобы с копылков улетел, то он порядочно дисциплинированным и услужливым становится. Любят они, сволочи, порядок. Я под командованием генерала Брусилова служил». Фамилия, случайного собесед-ника, солдат Иванов. Брусиловский прорыв мы на военной подготовке изучали. Мой ПМП на окраине г. Изюм. Доставляют раненых военнослужащих, обращает-ся очень много гражданских лиц, получивших ранения от бомбежек авиации про-тивника. Мирное население гибнет. Во время обходов, для оказания хоть какой-нибудь медицинской помощи, находим среди деревьев, в садах, тяжелых, уми-рающих раненых стариков, женщин, детей с газовой гангреной и столбняком. Ве-сенний воздух задушен запахом гниющих живых тел и трупным. Умерших очень много.
Попытался курить. Бросил. Не помогает. Спиртное тоже, да и не переношу это, надо трезво мыслить. Немцы не прекращают наступательные броски, но за-тем отходят. Возможно, ведут разведку.
12 апреля, командирован в город Изюм на конференцию хирургов фронта, которая проходила до 16 апреля. После обсуждения докладов сделал вывод, что все проблемы, поставленные войной для медицины, следует тщательно анализи-ровать, и принимать практические решения самому, и чаще на ходу. Возвращаюсь в полк, который под натиском противника, неся большие потери, отошел к стан-ции Уразово Курской области. По пути в полк, успеваем омыться в реке Оскол.
23 июня получил письмо от матери, где она сообщила, что вернулась в Ку-зедеево. Живет по ул. Партизанской, 38. На фронт забрали ее брата, моего дядю, Перевалова Осипа Матвеевича. Работают днем и ночью. Население обязали соби-рать шиповник и другие ягоды для фронта. Дерут лыко с деревьев, заготавливают хвою. Мед из Кузедеевских пасек идет в госпитали. Получили особое задание по заготовке цвета из нашего Кузедеевского липового острова. Все под строгим кон-тролем. Писать мне ей, нет времени. Отсылаю трофейные немецкие открытки с фронтовым приветом. Главное, что я жив.
На 1 июля, мой 1155 полк, находится во втором эшелоне обороны. В первом эшелоне 1153 полк, где старший врач-однокурсник Ситниченко Александр. Нем-цы, после массированного артобстрела, начали наступление. Поток раненых. Ко-мандир полка убит, или ранен, неизвестно. Найти дивизионного врача невозмож-но. Неожиданно появился политрук полка и отдал команду передвигаться к ука-занному им пункту назначения, в сторону села Ольховка. Боевого охранения нет. Команда отступать, но где наш полк? Ростовская история повторяется! Мы поте-ряли полк? Или они нас оставили? Выполняем приказ политрука. Перегруженные ранеными больше возможного медленно тянемся в тыл. Вокруг тишина. Где на-ши? Слышим только скрип колес повозок, и стоны. Наш обоз продвигается по проселочной дороге, периодически выкатываясь на поля. Это очень опасно. От-крытая местность. Углубляемся в лес. Выходим на поляну. Неожиданно, со всех сторон, от деревьев, немецкие мотоциклисты. Как будто ждали? Я, кажется, впер-вые, оцепенел, но собираюсь, когда слышу выстрелы. У нас на ПМП оказался предатель, неприметный санитар, указавший на комиссаров, коммунистов и ком-сомольцев среди раненых. Их расстреляли при нас, добили и тех, кто не мог идти, сбрасывая с повозок. Отделили, прибившихся к нам женщин, детей и увели вме-сте с пустыми повозками. Успеваю незаметно спрятать документы, глубоко засу-нув их в сапог. Подходит немец с бляхой СС. Направил мне в грудь автомат. Ос-матривает меня, вглядываясь в лицо. Говорит, - «Arcina! Com…com…Ich nehme es.» Забирает у меня пистолет, вытаскивает из кармана пачку писем от матери, и бросает в люльку мотоцикла. «Arcina», и толкает автоматом в общую колонну. Возможно, письмо от матери было последним для меня. Но в голове проносится мысль, что сверху писем были документы на лошадь, и прочее, а основное у меня. Нас конвоируют до села Второе Октябрьское Ольховского района, Харьковской области. Остается около 60 человек раненых. Обессилевших людей, кто не мог идти, немцы пристрелили по дороге. Однако разрешают оставшихся разместить в местной больнице и оказывать им помощь. Нас проверяет вернувшийся на работу главный врач больницы Куликов. Имеет удостоверение от немецкой комендату-ры. Он служит немцам. Он мне глубоко противен, но вида не показываю. Спра-шивает у меня документы, но я говорю, что их забрал офицер СС. По инициативе Куликова, начинается отправка раненых и нашего медперсонала в лагерь военно-пленных.
15 июля, утром, операционная сестра больницы Топская С.А., во время пе-ревязки раненого, шепчет мне на ухо, что завтра ваша очередь. Будут отправлены в концентрационный лагерь все оставшиеся военные медики. Не знаю, кому дове-риться, особенно после неожиданного предательства моего подчиненного. За все это время более надежным человеком перенесшим все тяготы, со времени форми-рования ПМП, проскочившего сквозь Ростовское пекло, мне подходит для побега санинструктор Дуся Говорухина. Ей я доверяю. Незаметно и в ночь мы уходим из села. Пробыли в плену 14 суток. Решили пробираться к своим. Дуся сумела пере-одеться, и мне принесла гражданскую одежду, которой ее снабдила кастелянша больницы Попова Александра Федоровна. Отмечаю, что в период нахождения в селе раненых в активном их лечении помогали военфельдшер Цюринов, который был угнан в лагерь военнопленных вместе с плененными бойцами. Из медицин-ских работников сельской больницы, нам помогала, кроме названных медсестра Щербина Елена.
Вот уже 10 суток, как продвигаемся по оккупированной территории Дон-басса в сторону города Красный Луч. Спим в скирдах, обходим полевую жандар-мерию. Оккупированное население оказывает помощь, но мы очень осторожны. Люди говорят, что мы, не одни, а многие пытаются пробраться к своим, но не всем удается. Население настроено против немцев и ждёт Красную Армию. Слу-чай. Посоветовала крестьянка ночевать у старосты деревни, уверив, что это на-дежно, и мы рискнули. Попал на организационное собрание сельских жителей в доме старосты, которые решали, как организовать сопротивление немцам. Разго-вор среди мужчин, женщины не присутствовали. Моя мать в Кузедеево, наверное, получила известие о гибели сына, или как о пропавшем без вести. Ночью пробра-лись в город, благо дом тестя на окраине, среди терриконов. На калитке забора, Ия написала крупными буквами, и на латинском «Тifus». Немцы, боятся, и не за-ходят. По ночам, вообще не суются в этот район. Хозяйничают в центре. Все мужчины, родственники семьи, ушли в шахтерское ополчение. Их судьба не из-вестна. На шахтах немцы заставили работать пленных и тех шахтеров, кто не ушел из города. Родственники говорят, что людей уводят в шахты и оттуда они не возвращаются. Свояк Ии бежал, пробирался несколько недель по заброшенным штольням, и чудом спасся, увидев выход. Ночью вылез через провал шахты в по-ле. Добрался домой, и рассказал о зверствах немцев. Пленные работают до полно-го упадка сил. Потом их оттаскивают полицаи, в заброшенные штольни, и там до-бивают. Затем спускают в шахту очередную партию военнопленных. И так каж-дый день. Со слов родственника жены, шахты завалены трупами. Муж, двоюрод-ной сестры Ии, спасшийся от немцев, забранный в шахту, и чудом избежавший гибели, красноармеец, пробившийся из окружения. Он подговаривает меня на пе-реход линии фронта. Но и ему я не верю. В городе спекуляция. Некоторые рус-ские бабы гуляют с немцами, и, не стесняясь родителей, ведут их домой. Больше всех возмущен «новым порядком» тесть. Он воевал в гражданскую войну с белы-ми. Был машинистом на бронепоезде. После ранения, потери зрения на один глаз, демобилизовали. С тех пор работает электриком на местной железнодорожной станции. Ему удается доставать продукты для нас. Говорит о том, что немцы от-бросили наши войска до Дона, и подходят к Волге. Надо ждать! В тоже время ви-жу, что он боится за детей из-за нас. Расстрелять могут всех. Я рискнул выйти в город, но прервал свою попытку, увидев на улице офицера в немецкой форме по-разительно похожего на курсанта Харьковского военфака. Рассказываю о неожи-данной встрече, и что меня не узнали, жене. Она его помнит, но не хочет верить. Решила, незаметно наблюдать. Ия узнала его. Рассказывает, что видела, как он свободно входит в здание немецкой комендатуры. Подъезжает на машине. У него есть охрана. Видимо, у немцев он не простой человек! Значит, у нас на военном факультете учился немецкий шпион? Нужно уходить, но только одним. Жена описала трагическую картину, как они пытались всей семьей эвакуироваться. Их бомбили, обстреливали. Потом немецкий десант. Окружили, постреляли подозри-тельных им людей, развернули оставшихся и отправили в обратную сторону. По дороге, всей семьей отделились от основной массы бредущих людей и пошли в сторону Красного Луча. Завидели колонну немцев, и успели забраться в кукуруз-ное поле. Немцы проходят рядом. Слышно, как разговаривают, но в это время, кажется, все понимают необходимость тишины. Не плачет младенец Вадим, и не шелохнется даже уложенная на землю корова. Малейший звук, и немцы стали бы стрелять из автоматов. Положили бы всех. Пронесло. Был и обыск гестапо в их доме. Ия подобрала листовку и принесла в дом. Читали об успехах Красной Ар-мии. Листовку сложила пополам и положила на подоконник. Неожиданно, днем, нагрянули немцы и оцепили их район. Переворачивали все. После обыска в доме, немецкий офицер подошел к окну, оперся рукой на подоконник, и, задумчиво смотря в окно, стучит пальцами по листовке. Все побелели от страха. Конец. Но немец поворачивается, и отдает команду уходить. Что это? Везение? Его рука бы-ла на листовке. Стоило взять и открыть. Всех бы расстреляли.
22 февраля 1943 года, узнаю от тестя, что освобожден город Антрацит. Идет наступление наших войск. Немцы отступают. Тесть, по-моему, тоже что-то обду-мывает, но молчит. Я же считаю, что пришло время переходить линию фронта. Мы нужны там! Принял решение уходить. Предупредил только тестя. Никаких прощаний. Никому нельзя доверять! Переходили в черте города, поэтому меня старается методично отстрелять снайпер. Делаю петли, как сибирский заяц, спа-саясь от удара пуль. Прыгая, думаю, что не доставлю удовольствия немецкому снайперу убить меня, выросшего в тайге. Санинструктор бежала, но ему был ин-тересен прыгающий я. Наверное, опять повезло, так как вышли на штаб дивизии, а не полка. Иначе бы свои шлепнули.
Военврач Яценко, по приказу № 227, который был отдан 28 июля 1942 года Верховным, оказывается, должен был застрелиться, а не попадать в плен. Но я, был нужен, как врач, и не мог оставить раненых. В то время, как он подписал приказ, то мы продвигались по оккупированной территории, в надежде выйти на своих, не ведая о его решении. Кому нужны эти оправдания? Только мне! Есть приказ! Мне проводят специальную проверку в особом отделе, где рассказываю все, как было. Проверяют документы, мои данные, показания. Уж очень долго, а мне хочется на фронт. На душе тревожно и тоскливо. Наверное, подтверждает мои сведения и мой санинструктор. Мы не можем подвести друг друга. Слишком много пережили, и врать не к чему. Очной ставки с санинструктором нет. Встре-тимся ли мы? После изнурительной проверки, меня направляют в Ворошилов-град. В армии острая нехватка военных медиков, тем более, имеющих боевой опыт. Врача, да еще умеющего оказывать медицинскую помощь в условиях вой-ны, за нескольких месяцев командирских курсов не подготовишь. Прибыл в Во-рошиловград с временными документами. Встал на учет в особом отделе.
 Неожиданно меня вызвали, и я получил назначение: старший врач 1003 полка, 279 стрелковой дивизии, 30-ой армии, под командованием генерал-майора Лелюшенко Д.Д. Возвращены документы, звание, но теперь я в погонах капитана, и оказывается, мне положен адъютант. Оправдан я, восстановлен, и даже не при-вычно в погонах. Я, офицер, нашей русской армии. Чем и горжусь. Вспоминаю фотографии отца в офицерской форме, на которых он стоит гордо, опрятный, чис-тый, в до блеска начищенных сапогах. Прежде всего, требования к себе, как при-мер для подчиненных, а потом к ним. Считаю, что опрятность, начало дисципли-ны. ПМП развернули в селе Вороново, где жили родственники отца К.Е. Вороши-лова. Мы отдалены от полка на 3 километра. Понимаю, каким строгим стал поря-док взаимодействия. Четко определена тактика медицинской службы. Появилось и дисциплинированное отношение к медицинскому обеспечению. Выдвинули БМП, и средства доставки раненых с передовой. Докладываем в штаб дивизии о готовности ПМП. Вижу, что в нашей армии, на высоком уровне находится дисци-плина, а порядок оказания медицинской помощи поднялся на более высокий уро-вень. Чувствуется высокий моральный дух солдат. Дивизия занимает оборону по реке Северный Донец.
13 мая 1943 года. Уже 10 месяцев и 13 дней не имею связи с матерью. Жена не знает о моей судьбе. Перешел ли я линию фронта? После побега из плена, и спец. проверок часто возникают боли за грудиной. Мучают постоянные перебои в сердце. К тому же периодически трясут приступы малярии. Акрихин в дефиците. Заболевших малярией людей много и среди военнослужащих. С трудом, но уда-лось добиться доставки акрихина. Первое письмо от матери получил 18 мая. В нем сомнения. Жив ли ее сын? Командование ко мне присматривается с подозре-нием. Понимаю, что я был там, где не должен был быть. Я теперь под особым вниманием, как возможный засланный враг, хотя в звании и должности восста-новлен. Второй виток проверки принимает провокационный характер. Особенно старателен, по отношению ко мне, замполит Гойфман. Выискивает во мне врага, мешает работе, которой уйма. По ночам таскает к себе контрразведка. Интересу-ются, повторяя вновь и вновь, и так до изнурения, как я попал на должность старшего врача полка. В особом отделе досье полное, что сын белого офицера, попадал в плен, долго был на вражеской территории. Стали приходить мысли о самоубийстве, которые отбрасываю. Не для этого я карабкался по знаниям, живя в нищете, а мать помогала мне учиться, собирая и продавая лесную ягоду. Не дож-детесь! И все-таки, как несправедливо все на земле! При очередном ночном вызо-ве в контрразведку не выдержал, и сказал надменному начальнику особого отде-ла, что если еще раз вызовешь, то я тебя застрелю, а потом и сам застрелюсь. Майор особого отдела, вдруг успокаивается, и почему-то больше не вызывает. Пролетело несколько дней и ночей напряженной работы. Вдруг появился против-ный майор, от которого постоянно пахнет немытым телом, и отводит меня в траншее. Говорит в страхе, что заразился гонореей от гражданской женщины. Бо-ится попасть под трибунал! Просит не сообщать. Даю лекарство. Он сообщает мне: «А ты не болтай лишнего. У вас, есть командир санроты Валька Ермолов-ская, а она на нас работает и каждый вечер приносит сведения, а в них все, что ты сказал за день». Черт его знает, что я говорю под разрывом снарядов, спасая ране-ных? Никогда бы не подумал, что эта активная, склонная к болтовне женщина, которой интуитивно сторонился, и в тоже время стукалка. Я думал, что она наив-ная, развратная трескунья. Одни мужики на уме. Через два дня, после нашего раз-говора, приехали и забрали особиста, как и с соседних полков. Причину не знаю, как и их судьбу. У них свои неизвестные нам порядки. В средине мая, получаем трагическое известие, что бывший командующий нашей дивизией полковник Ге-расим Васильевич Мухин, погиб. Солдаты уважали его. Перевели его, от нас, ко-мандовать корпусом, но был ранен, когда осматривал позиции. Умер от газовой гангрены. Командующим дивизией назначен генерал-майор Потапенко Владимир Степанович.
26 мая ПМП развернули в селе Вороново. Встреча с дивизионным эпиде-миологом Людвигой Ивченко (Вронская). Вместе, планируем и проводим проти-воэпидемические мероприятия. Вижу, что она принципиальный, деловой органи-затор. Санитарная обстановка в дивизии на достойном уровне.
17 июня, наш 1003 полк, проводит первое успешное форсирование реки Се-верный Донец у села Белая Гора, а у села Тишковки – 1005 стрелковый полк. На-ши заняли небольшой плацдарм – «пятачек». Отличилась, санинструктор Таня Иванова, помогая переправлять боеприпасы через реку Донец, а затем подняла залегших на «пяточке» солдат в атаку. В октябре наша «уралочка» как звали ее бойцы, была ранена, и попала в плен. Немцы, наслышанные о ней, издевались над любимицей бойцов, изрезали ножами тело, оставив умирать в мучениях. Об их злодеяниях донесла полковая разведка. Похоронили ее в селе Привольном. Наши солдаты решили между собой мстить за «уралочку» и в плен немцев не берут.
23 июня ПМП дислоцировано в село Асколовка. Большой наплыв раненых.
16 июля убита эпидемиолог Ивченко, вместе с начсанкором. Прямое попа-дание снаряда в блиндаж ПМП 1001 полка. Погибли все, кто там был. Погибших похоронили в селе Смоляниново.
16 июля наведывался начальник МСБ Лев Константинович Северов. Нач-сандива Орлянского, почему-то наигранно заботливого и персонально ко мне, пе-реводят начсанкором. Его сменяет Нестеренко Сергей Тимофеевич, родом из Са-ратова. Знакомимся. По-моему, порядочный человек. Узнаю о гибели Миши По-повича. Он был ранен летом 1942-го года осколком в живот, а при окружении его немцами, застрелился. Не дал им издеваться над собой, хотя видимо и понимал, что он обречен на смерть. Запомнил его, как человека с умными и светлыми мыс-лями. Жаль, что теряем таких нужных людей. Сколько бы он смог еще сделать добра людям? Сердечная о нем у меня память. Мне поручена организация ПМП 1001 полка, как старшему врачу 1003 полка, имеющему опыт. Отмечу, что в среде медицинских работников, тем более, на передовой, когда каждый из нас может погибнуть, сложился особый мир отношений, взаимной поддержки. Подлостей не замечаю, но можно нарваться.
18 июля очередное прибытие пополнения санинструкторов. Наспех обучен-ные, необстрелянные девчата. Все предыдущие выбиты. Отвел их, чтобы привы-кали, на пятачок. Даю указание солдатам, хотя они всегда хорошо относятся к ним, чтобы берегли. Все готовимся к наступлению. Отрабатываем тактику.
2 сентября началось упорное наступление наших войск. Давят немцев. Они бегут, бросая все, и даже своих раненых. Прибавилось работы по оказанию пер-вичной медицинской помощи и врагу. Город Лисичанск освобожден. 8 сентября, дивизии присвоено звание Лисичанской Краснознаменной. Штудирую инструк-ции по военно-полевой хирургии главного хирурга РККА Бурденко Николая Ни-ловича. Его труд, незаменимое руководство по хирургии для нас, находящихся на передовой врачей. Узнаю, что еще 23 августа 1943 года нашими войсками взят Харьков.
При форсировании реки, в районе Пашкино, был ранен командир полка Ле-нивый. Много пил. В пьяном виде бросал солдат в бессмысленные атаки. Но эти-ми бестолковыми атаками почему-то радовал командование. Видимо, мои откли-ки на бессмысленные потери и попадали в особый отдел. Алкоголик, сумасброд. Приставал, пугая послать в бой, вновь прибывших санинструкторов, молодых девчат. В пьяном виде, нагло, предлагал переспать с ним, понравившейся ему де-вушке: «Я тебя сейчас пошлю в бой, а там смерть!» Прибывшие санинструкторы не знают, что при выносе раненых с поля боя, противник выбьет их почти всех, за редким исключением. Новый бой, и смена санинструкторов. Сколько погибло мо-лодых девчат? Неизвестно! Заменил надоевшего нам сумасброда Ленивого Горо-дилов Петр Алексеевич. Пьянки среди командиров, приставания к женщинам прекратились. Видеть трезвого командира полка, верить ему, вести с ним обсуж-дение действий и планировать меры оказание необходимой помощи – это великое дело.
С 3 по 7 сентября, наш полк выбивает немцев из Пролетарска, а 6 сентября было освобождено село Верхняя Дружковка. Получил письмо от родственника, Володи Мезенина из Таштагола. Полностью восстановлена связь с родственника-ми, и регулярная с матерью. Оказывается, она получила похоронку на меня в 1942 году. Видимо, ошибка писаря. Затем получила уведомление, что пропал без вести. Досталось ей, как впрочем, и всем матерям России. Моя мать росла без отца, по-теряв его в детстве. Погиб в 1919 году, в бою на гражданской войне ее муж, мой отец. Ему было 27 лет. Окончил Омский кадетский корпус. Арестован и замучен белой контрразведкой в Троице-Савской тюрьме Забайкалья родной дядя мамы, член 1-го Кузедеевского Совдепа Перевалов Иван Петрович, участник 1-ой миро-вой войны, Георгиевский кавалер. Он принял в свой дом мою мать, когда она осиротела. В то время, когда мои близкие родственники били друг друга за Рос-сию, мне было 5 лет. Матери было очень тяжело в кошмарные годы братоубийст-венной войны и после, мы перебивались с хлеба на квас. А тут известие, что и ме-ня, единственного сына, нет на этом свете. В Кузедеево сейчас, наверное, стоит золотая осень. Заскучал я по нашим местам. Хочется сходить за грибами, побро-дить по знакомым до боли с детства местам. Нужно составлять документы по са-нитарной службе.
К 21 сентября замучила малярия, периодически валяюсь в бреду, вдобавок фурункулез. В бреду вижу картины из кузедеевского детства. Какие-то страшные видения, что веду бой с немцами в сибирской тайге. Убиваю, убиваю их, а они ле-зут и лезут. В конце октября наша дивизия прорывает немецкую оборону Запоро-жья. Ожесточенный бой за Зеленый Гай, и Васильевку. Много раненых.
1 ноября, получил письмо от матери с поздравлением по поводу дня рожде-ния. Мне 28 лет. Настроение хорошее, о своих болячках забыл, но в 9.00. неожи-данно – налет немецких самолетов. Обстреляли из пулеметов, и сбросили бомбы. За годы войны вой летящих бомб стал для меня непереносим. Слушать свист пуль легче. Убит любимец полка фельдшер Ваня Лещук, спрятавшийся от налета в сто-гу сена. Осколок снаряда попал ему в печень. Умер сразу. Я находился в доме, лежал на полу, рядом с ребенком хозяйки. Мальчишку убило осколком, влетев-шим через окно. Погибло много медсестер. Раненые лошади лежат на земле, и плачут крупными слезами. Умные животные. С ними у меня столько связано вос-поминаний. За каждую лошадь я в ответе, и за ее слезы. За время войны их было много. У каждой свой паспорт с именем. Безропотные труженицы войны. Когда-нибудь человек поймет, что слезы раненной, умирающей лошади, вызывают страшную, до глубины души, жалость, и поставит памятник раненной, пытаю-щейся подняться, плачущей лошади. Слезы из ее умных больших глаз – как тоска по ушедшим безвременно людям войны.
Сегодня, меня наградили медалью «За боевые заслуги». Вспоминаю сани-тарного инструктора Говорухину. Это и ее награда. Заслуженная, еще за Ростов. Где она? Как, после проверки, сложилась ее судьба? Наверное, погиб Саша Сит-ниченко, когда мы угодили в плен из второго эшелона, а его ПМП был в первом?
10 ноября, неожиданная встреча с санинструктором Самойловым, сыном Кузедеевского пчеловода. Редкими бывают встречи земляков на фронте. Вспоми-нали Кузедеево. Говорили о знакомых и их судьбах. Небывалый душевный подъ-ем, и так хочется ощутить запах идущий из омшаника, послушать гудение пчел в улье. Поспать на соломенных матах, пропитанных ароматом сибирского разно-травья. Письмо от жены. Живет в Красном Луче. Работает врачом. Сын растет и крепнет.
18 декабря, ПМП в селе Большая Белозерка. Село было освобождено еще в конце октября. Командир санроты Ермоловская Валентина. С ней нужно быть на-стороже! Младшие врачи: Разумовский Сергей и Лельчук Юрий. Внезапно, мас-сированный налет авиации противника. Ранены врачи из МСБ. Тяжелое ранение у Валентины Белозеровой, моей землячки со станции Тайга. Отправляем в тыл. Выживет ли? Необходимо сообщить ее супругу Солдатенко И.С. Адрес есть. Мосты до МСБ разбиты, солдаты переправляют раненых, идя по грудь в ледяной воде, выносят на вытянутых руках носилки с ранеными. Именно в это время Ер-моловская, устраивает свои именины. Опьянев, привязывается к врачу Фельдман А.Д. Он, человек достаточно корректный, незаметно уходит. Совсем сдурев, пе-реключается на меня с претензиями, что я плохо вылечил Ленивого от триппера, а у них была сильная любовь. Но его ранило. Он в тылу. В полк не вернется. Если бы не начальник штаба, то погибла бы и она. Но ее полюбил начальник штаба, однако обещал застрелить, так как считает, что она, Ермоловская, заразила его го-нореей. Пошли они к черту, Ленивого я не лечил, а когда давал лекарство особи-сту, то никто не видел. Черт их разберет, и ничто их не берет. Порядочные люди гибнут, а эти пьют, развратничают, пишут доносы. За время боев я наблюдал ис-кренние чувства людей, мужчин и женщин. Их прочность и надежность проверя-лась тяжелыми испытаниями войны. Влюбленные на войне напоминали мне пары лебедей. Погибнет один, то и второму не жить. Выживут оба, то это их великое счастье. Любовь на войне особый, недоступный, отрезанный для многих людей мир.
Немцы отмечают Пасху. Устроили массированный артобстрел. На ПМП вылетели все стекла.
Составляю план санитарно-эпидемиологического обследования полка, при-влекаю фельдшеров: Тирон, Калинских, Грибова и санинструктора Шмелева.
С 23 по 28 января ПМП в селе Балка. Неожиданно нагрянул из корпуса на ПМП начсанкор Орлянский, и заявил: «Я приехал для официального разговора». Провокационная беседа, и не более. Спрашиваю: «А кто вас уполномочил разго-варивать со мной?» Куда исчезла его прежняя слащавая лесть? Орлянский безжа-лостно бьет меня словами, напоминая о плене. Но я не в его подчинении. Послал его подальше. Мог, не сдержавшись, и застрелить его. Видимо напугался моего вида и стремглав вылетел из блиндажа. Пусть доносит. У меня все в порядке. А он, сволочь, каких и в мирной жизни много встречал, а на войне его судьба опре-делится. Они, эти гнусные людишки, всегда почему-то находят друг друга, ме-шают выполнять свой долг тем, кто сохранил в чистоте свою совесть. Ермолов-ская, Ленивый, Орлянский и т.д. Список не большой, но от него очень дурно пах-нет. Притронешься и пальцы замараешь. Нет дезраствора для человекообразных микробов, и люди его никогда не изобретут. Руки, врача хирурга, должны быть всегда в чистоте. Всякая, даже гнойная инфекция, во время работы на них садит-ся, но обречена на гибель. Ловлю себя на мысли, что становлюсь несколько суе-верным, но тот час отбрасываю её. Меня ждут раненые.
19 февраля 1944 года я награжден орденом «Красной Звезды». Событие произошло в селе Крачекар, Запорожской области. Смотрю на орден, а вспоми-наю оборону и взятие Ростова.
20 февраля погрузка на станции Поповск у Запорожья.
21 февраля Мелитополь. Нас перевели в 51 армию. Вижу, что готовимся к очередному удару по немцам. Это уже не 1941 и не 42 годы. В нас все более крепнет уверенность в победе, в превосходстве над немцами, румынами, не гово-ря уже об итальянцах. Все начинают ощущать победу, нашу, русскую, а враги тем более. Что впереди? Нужно вышибить немцев из Крыма!
22 февраля мы у Сиваша. Готовимся форсировать! Кто там нас ждет, знаем, а вот что предстоит?

КРЫМ
22 февраля 1944 года. Наши сосредоточились вдоль берега Сиваша. Собра-на огромная сила, поднявшаяся и зависшая над Крымом. Вскоре она обрушится, не выдержав собственной тяжести, разнесет, разбросает, и поглотит бесследно пучина незваных врагов. Память восстанавливает трагические эпизоды из картин уроженца Феодосии великого художника Айвазовского. Немцам предстоит узнать не только «Девятый вал», но увидеть и «Последнюю волну».
Обхожу полк. Люди разных национальностей со всего бескрайнего Союза обсуждают предстоящее наступление. Слушаю разговоры солдат. Многие испы-тывают страх перед водой, объясняя боязнь неумением плавать. Одни рождены в горах, другие выросли в степях, третьи среди бескрайних песков. Реки и озера пе-реплывали преимущественно русские солдаты. При этом, в подавляющем боль-шинстве деревенские жители, научившиеся плавать с малолетства. Всех нас, го-товящихся к форсированию, настораживает безмолвная водная пустыня, в болот-ную тяжесть которой нам необходимо ступить. Пугающее впечатление. Солдаты не понимают, как не объясняй, что означает прилив, а что отлив. Попробуй, объ-ясни солдату из Средней Азии, что Сиваш это не Амударья. Как их еще стрелять научили? Если бы нас ждала лишь соленая вода и грязь, затрудняющая предстоя-щий путь, но в Крыму засел враг, который может навсегда прикрыть каждого из нас серым гниющим покрывалом. Огромная помощь нам: бойцы 51 Армии пред-варительно захватили участок земли на Перекопском перешейке, назвав его - Си-вашский плацдарм. Внимание немцев к ним, где солдаты и моряки упорно держат оборону, не сдают укрепленный пятачок. Может, и проскочим, проползем неза-метно в темноте. Один из солдат шутит, что ему повезло, и он своих будущих де-тей будет закалять при форсировании. Охладит и подсолит для крепости в воде Сиваша своих живчиков, а вернется домой, то родной бабе не даст загрустить. Солдаты хохочут. Один из них подшучивает: а если пересолишь, или совсем ото-рвет немец хозяйство? Давай договаривайся заранее с ребятами. Пока есть время, записывай адреса. Кто-то из нас живой и при сохранной мужской снасти останет-ся. В одном полку служили – значит уже близкая родня. Следовательно, и дети  тоже твои будут. Велика наука, нам мужикам, детей наплодить. Бабу свою в пись-ме предупреди, чтобы не думала кочевряжиться, а смиренно готовилась, раз ее мужик пустой стал. Вновь хохот. Незатейливые солдатские шутки бодрят про-стых людей. Сколько мужиков останется после войны? На два десятка детород-ных женщин один, и то, может быть, калека. От кого же рожать? Война повыбьет самого крепкого российского мужика, деревенского работника. Брось его одного в лесу. Выживет и других спасет, тогда, как городской в истерике среди трех со-сен блудить будет.
Получил письмо от дяди Вениамина Попова. Демобилизовали по причине ранения. Пишет, что в Кузедеево бабы без мужиков совсем с ума сошли. Вернул-ся он в село, а дома пусты. Все в поле работают. Пошел искать свою Таисию. Вышел из черемушника на поле, а там боевая баба Нюрка, подвязав морковку к животу, мужика изображает. Гоняется за бабами по полю, а те от удовольствия визжат довольные. Нюрка поймает, завалит, подомнет под себя и тычет через юб-ки очередной бабе между ног морковкой. Хохот с мужицким матом стоит. Очуме-ли бабы. Работают от зари до темноты, а по мужику видимо до невероятной стра-сти соскучились. Церковь в селе вновь открыли. Да разве избавишь здоровых си-бирских женщин молитвой от лукавого? Так мой дядя и рассудил. Почесал заты-лок, плюнул – «пятнай их мать» и пошел домой, чтобы не нарушать игры. Пожа-лел только, что бич не взял, а то бы в миг бабью дурь содрал…
Вспоминаю историю. Легендарный Михаил Фрунзе. Красноармейцы граж-данской войны до нас сумели, как и до них, переходили русские солдаты, форси-ровали проклятый водный перешеек. Подбадриваю бойцов, рассказывая историю Крыма, от скифов и греков. Потом хозяйничали хазары. Золотая орда посадила своего хана. Всех выгоняли русские. Турки с помощью англичан и французов пы-тались вернуть ханство. Вновь пришлось их бить русскому человеку. Солдаты понимают, и говорят, что ныне у немцев с головой беда вышла. Решили устроить себе на крымской земле курорты и поселиться на века. Огромная нация сошла с ума под влиянием пропаганды. Старые солдаты отшучиваются, что если и при-дется погибнуть в водах Сиваша, то соленая и гнилая пропитка законсервирует тела. В газете, мол, писали еще до войны, что был обнаружен на топком дне по-гибший красноармеец времен гражданской, и якобы сохранилось даже обмунди-рование. Тело передали родственникам спустя десятилетия для захоронения. Рас-сказ солдата действует на многих успокаивающе. Видимо, среди них есть верую-щие. Всматриваюсь в глаза людей, пытаюсь понять их мысли. Да, люди измени-лись. Это уже не те глаза, что в 1941 и 42 годах, наполненные неведением и рас-терянностью. У людей готовых драться, теряя свою жизнь, появилось понимание ценности их предназначения и оправданности – случись такое – собственной смерти.
У молодых ребят, внимательно слушающих рассказы бывалых бойцов, что успели повоевать, а порою не на одной войне, солдатское умение и боевые навы-ки вызывают восхищение, хотя и они не ожидали такой огромной силы и само-уверенного напора немцев. Неожиданность, превосходство в вооружении. Начав-ший вторую войну против нас немец отличался от германца предыдущей мировой надменной безжалостностью, гонором. Молодые бойцы, впервые столкнувшиеся с немецами, принимали поведение захватчиков, как их истинное внутреннее со-держание. Сегодня ситуация не в пользу немца. Он думал, что все будет продол-жаться, как в Европе. Ан, нет, бьет и очень даже больно его русский мужик мозо-листым кулаком. В медицине известно, что с помощью боли, можно мгновенно остановить любой психоз. Тем более манию величия. Но в медицине это делается с помощью лекарств, дозированного тока и т.д. А на войне надо уметь бить так, чтобы мозги переворачивались и на место вставало выскользнувшее из тайной ниши мозга самомнение. Немец ныне стал пуглив. Не говоря уж о союзниках. Наш солдат стоек, набрался опыта в ходе страшных боев. Замахнулись на русско-го человека, посчитали не достойным его славянское имя, и получили то, что сами и навязывали. Все перечисленное идет от мыслей наших бойцов.
Мне, после того, что пришлось испытать самому, без разговоров с солдата-ми жизнь на войне не представляется полной. Я врач и с каждым раненым у меня доверительные разговоры, и намного по времени больше, чем у замполита. По-требность беседовать с солдатами в меня въелась. Молодой врач в звании капита-на и старый военнослужащий беседуют при перевязке на житейские темы. Если бы записать все то, что слышал от солдат. Стараюсь суммировать мысли о войне, услышанные от простых людей в общее представление. Русский человек мудр и, при всей его доступности и простоте в общении – очень сложное явление.
Сколько я потерял санитаров, санинструкторов и других медицинских ра-ботников, на которых просто ушли похоронки с записью: «погиб геройски». Не понимают, или не хотят понять, что медицинские работники не второстепенны, они всегда – на переднем крае – между жизнью и смертью. Думаю, что логичного подхода здесь никогда не будет. Чтобы понять хоть что-нибудь, нужно привык-нуть, если это удастся, купаться в гнойных ранах, сделать столько оборотов кро-вавыми бинтами, что весь земной шар охватят, ползать, искать раненых, а потом волочить их назад в траншею. Вся эта работа, вернее искусство жить, спасая себя, а через это жизнь другим не имеет никакого отношения к слову «убивать», тут всё сосредоточено вокруг слова «жизнь». Считаю, что в этом понимании нашу работу невозможно измерить.
За моими разговорами с солдатами, как всегда, следят «добрые» люди. Можно нарваться на неприятности от замполита, но я врач и обязан готовить бой-цов полка, укрепляя их дух. И они тянутся к нам, медикам. Кто, как не мы, ока-жемся рядом в опасную для них минуту. Замполит их от гибели не спасет. Хотя и мы не всесильны.
С Гнилого моря дует прохладный ветерок, приносящий противный запах тления. Мерзкие места. Воздух ползет под шинель и белье могильной сыростью. В Сибири морозы сухие, бодрящие, а здесь холод болотной тины. В мирное время не рискнул бы бродить здесь. Не известно, от чего помрешь, и на вскрытии не оп-ределят. У солдат, несмотря на проводимые нами мероприятия, начали появлять-ся фурункулы. Плохой прогностический признак. Фурункулез указывает на то, что мы находимся в весьма нездоровых условиях. Защитные силы организма сла-беют. Начинаем проводить солдатам, помимо вскрытия гнойников, аутогемотера-пию. Я полностью согласен с бойцами, что скорее бы в бой. Организму нужна встряска. На одних фурункулах можно дивизию потерять. Докладываю в дивизи-онную эпидслужбу, довожу до сведения командира полка. Ответ один. Ждите общего приказа, а пока выполняйте свои обязанности. Ранений нет! Подумаешь гнойники? Думаю, вот бы у замполита или особиста между ног фурункул соско-чил. Посмотрел бы я, как бы они раскорячено передвигались. Бравую и задири-стую спесь нравоучений на мордах перекорежит, когда на заднице гнойник. Сутки вскрываем у солдат гнойники. Объяснять каждому, что нужно взять у него кровь из вены, и полный шприц, а потом ввести и обязательно только в заднее место, нет возможности. Боюсь, что у нас инструментария и шприцов на всех не хватит. Не успеваем мыть и стерилизовать. Соответственно начинаем экономить. Картина невеселая. Там, на верху, у штабных фурункулы пока не завелись. Возможно го-ловы у них ясные и им виднее. У моих медработников, постоянно окунающихся в гной, тоже начали появляться гнойники. Перед глазами не меняющаяся, но измо-тавшая нервы и так надоевшая свинцовая пелена. Нам уже все равно, как госте-приимно встретят нас? Предвижу, что даже легкие ранения, царапины и ушибы, могут осложниться гнойными процессами. Не избежать и гангренозных состоя-ний, ведущих к гибели. Серьезно и ответственно готовим профилактические ме-роприятия. Обсуждаем предстоящие проблемы с коллегами. Медикаментов дос-таточно. Медперсонал полностью укомплектован. Четко определены пути эвакуа-ции и сортировки раненых. Но все неожиданности на войне не учесть. То медико-санитарного батальона, а то и госпиталя на указанном месте может не оказаться. Разбомбят или вообще исчезнет в неизвестном направлении, как было в первый период войны. Договариваемся объединять усилия при большом поступлении ра-неных.
Вступила 51-ая Армия на землю Крыма практически без потерь, но основ-ные проблемы ждали солдат впереди. То, чего мы боялись, не случилось. Во вся-ком случае, никто не утонул. Прошли в отлив, утопая сапогами по щиколотку в грязи.
Подхожу к группе матросов-черноморцев, державших оборону Севастопо-ля,  оставивших город только после приказа уходить из Крыма. Разговариваю с участниками легендарной обороны. Морские пехотинцы и жители города герои-чески защищали Севастополь от захвата немецкой армией Манштейна 250 суток. Говорят, что история не знает примеров подобной стойкости.
Сегодня герои в черных бескозырках с нетерпением ждут приказа о наступ-лении. Для матросов приказ об освобождении Крыма – знак, что можно ворваться на залитую их кровью землю, и без жалости мстить за погибших. Для них выбить немцев из Крыма не означает только выполнение приказа, а, прежде всего восста-новление матроской чести и напоминание всем о героической истории России. К врагу морская пехота относится пренебрежительно. Все уверены, что сбросят немцев с полуострова и утопят в Черном море. За годы войны я не встречал по-добной единодушной ненависти, с началом боя переходящей в ярость. Черномор-ские моряки – это люди с каким-то присущим только им бесстрашием, переходя-щим в отвагу. Очень уважают свою форму, особенно ленточки на бескозырке, и пряжку на поясном ремне. Идя в атаку, закусывают ленточки, а матросский ре-мень, когда кончаются патроны, наматывается на руку, при ударе им по голове слышен весьма неприятный хруст проламываемых костей, что приводит немцев в ужас. Работу доканчивает матросский нож, заточенный под финку. Нож носят за голенищем сапога. Форма на матросе всегда чистая, а пуговицы и пряжка на рем-не начищены до блеска и сверкают искорками даже в тени. Если наши матросы относятся к смерти с пренебрежением и юмором, то немцы бегут от них, предвидя рукопашную схватку, чтобы не остаться лежать клеймеными трупами. Говорят, что у матросов обратная сторона пряжки свинцом залита. Получается оригиналь-ная плоская гирька с острыми углами и краями. Силу удару придает рычаг ремня. Приходилось осматривать трупы немцев после «прогулок» моряков. Кроме ноже-вых ранений, я находил глубокие воронкообразные вмятины в височной области, не заметные на первый взгляд. Попасть метким ударом в наиболее опасную для жизни зону? Нужны длительные тренировки. Солдат не научишь. Лихо работают ножом и ремнем русские матросы. Причём, секреты свои держат при себе, как и вяжут известный только им морской узел. Знаю, что одна сторона пряжки заточе-на под бритву. Матросы сказали мне: «А ты, доктор, после нашей атаки сходи и догадайся для чего. Для медицины полезные выводы сделаешь». Вновь, специ-ально осмотрел убитых немцев с непонятной раной в области сонной артерии, как будто бы угол стекла аккуратно воткнули, сделав зияющую рану, и вынули из шеи. Края раны ровные, а вся кровь наружу. Понятно, что мгновенно были разре-заны мышцы шеи, которые поддерживают голову. Мышцы сократились. Рана ог-ромная. Из сосудов организма, прежде всего головы, вся кровь в несколько секунд выбрасывается наружу. Моментальная смерть. Выходит, что матросики убивают весьма гуманно, не мучают врага ранами.
Матрос посмотрел вскользь на мой орден Красной Звезды и медали, гово-рит: «Эх!... Товарищ военврач! Я защищал Севастополь до последнего патрона, бил и резал гадов иногда тем, что в руки попадет, а завтра возвращаюсь туда, где погибли мои братья. Мне не жалко жизни, я оставил ее там, когда пришлось уйти из Севастополя. Мне прощения нет и наград не надо. Севастополь – это и есть моя родина, если не дойду, и погибну, то похороните меня головой в сторону родного города, чтобы был ближе к товарищам. Если искалечит шибко, а сам застрелиться не смогу, то не спасайте. Прежде чем погибнуть, я немчуру – десятка два, и не менее, на тот свет утащить должен». Яростная убежденность матроса вызывает подъем уверенности у солдат: врага нужно бить безжалостно.
Зависть к морякам у солдат заметна. Выскажется матросик, а потом выдаст весьма обоснованно такой залихватский русский мат в сторону немцев, что моло-дые солдаты оторопеют от неведомой им логики нецензурного убеждения. Про-сыпается зависть и у видавших виды стариков. А моряк спокойно пошел, метя клешами землю, поправив автомат на плече. Такого складного мата я в Сибири не слышал. Ведь у нас даже одно бранное слово, да в присутствии женщин и детей, могло лечь позором на того, кто его произнес. Осудит общество сквернослова и годы не будет ему свободного хода среди людей. До тех пор, пока не усовеститься при обществе, либо не совершит поступок, оправдывающий его в глазах всех.
 Назвали немцы матросов правильно и на свою голову «черной смертью». Моряки объединены друг с другом в одной целью: «Даешь Севастополь!» Не при-знают они военных трибуналов, по отношению к пособникам фашистов из мест-ного населения, добивавших раненых и обессиленных матросов. На решение это-го вопроса у них свое мнение. Уходя из Крыма, покидая Севастополь, изранен-ные, без патронов, порою в одиночку и насколько хватит им воли матросы на по-следних силах пытались добраться через полуостров до своих. Добивали крым-ские татары беззащитных, бросая растерзанные тела на кустарники, чтобы было видно всем, как мумифицируется русская доблесть. «Мы их на месте кончать бу-дем. За одного братана, которого они тяпками и мотыгами добили, ответ держать все до последнего будут. Надо сегодня делать так, чтобы их потомки, если от нас какие гады и успеют уползти, помнили, что прощения и для них не будет. Ответ они должны держать так, чтобы другим не повадно было». Решение морской братвы неоспоримо и передается солдатам. Об этом знают все: наши особисты, немцы и крымские татары, которых защищать никто не намерен. «Черной смер-ти» побаиваются собственные спецотделы. В одиночку матросики не ходят, по-пробуй их возьми. Даже если одного кто-то вздумает приостановить, тут же не-ожиданно рядом другие окажутся. Потребуют объяснений. И не дай бог, они нев-нятными окажутся. Живыми, как известно, моряки не сдаются. Это особая кате-гория людей. И отбор в эти войска особый да и на кораблях намного больше, чем  в общевойсковых соединениях, сохранились традиции от прежних поколений. Порвут за матросскую честь хоть кого, тронь только человека в тельняшке. Одна-ко морскому офицеру сквернословить не в честь. Анархии в советском военно-морском флоте нет.
Сегодня немецкие войска заперты в Крыму 51-ой Армией. Видим, как в глубь полуострова пролетают наши самолеты. Враг прячется за оборонительными сооружениями в области южной гряды гор, покрытых лесами. С моря им не дает покоя наша корабельная артиллерия.
Немцы пытались деблокировать Крым морским путем, но их тяжелые уда-ры сразу же заглохли под налетами авиации и торпедами с подводных лодок. В связи с предстоящим наступлением у нас, медиков, много работы, которую мы называем между собой «военными мемуарами», но без неё никак нельзя. Состав-ляем планы: спецподдержка ПМП, карточка инфекционного заболевания, карта эпидобследования случаев заболеваний сыпным тифом. Намечаю план мероприя-тий на возможные непредвиденные ситуации, а они часты, порою непредсказуе-мы во время боя. Сегодня мы научились предвидению. Позволяет накопленный опыт. Карты оформляю не я – не поймут мои каракули. Как положено в чистопи-сании, красивыми буквами заполняет тетрадки писарь Ваня Бронников.
6 марта вошли в село Нижнее-Николаевское, а от него спокойно и без шума уходим в воду. Зигзаг приличный по Сивашу. Объясняют необходимостью мас-кировки. Нас перебрасывают в другое место, как мы поняли поближе к противни-ку. Пройти тихо можно, но, создав себе неудобства, так как водный край Сиваша никак не минуешь, иначе противник заметить. В кромешной темноте, в холодной и вонючей воде вязнем, выползаем из вязкой тины, натыкаемся, друг на друга, но без единого крика, даже шепота не слышно, бредем по краю Сиваша. Видимо, по-пали на прилив. И другое его название становится для нас сегодня более убеди-тельным – Гнилое море. Второй раз идем. Без той боязни, что уже испытали, но ощущение мерзости не уменьшилось. Первый раз хотели проскочить незаметно, и замазали только сапоги. Сегодня попали в вязкий, засасывающий до колен, пла-вающий вокруг отвратительный мусор – останки погибших обитателей моря. Но-ги поднимают на поверхность воды пузыри. Они лопаются, обдавая брызгами со-леного смрада.
К 22 марта, на еще недавно казалось недосягаемом берегу Сиваша, всё пол-ностью подготовлено не только к обороне, но и к наступлению. Проведено рас-пределение войск, сил и средств для проведения мощного удара. Противника нет. Немцы не учли наш опыт в Гражданской войне, да и силенок у них маловато для навязывания боев. На открытой местности северной части Крыма эшелонирован-ной немецкой обороны не встречаем. Так, мелкие стычки. А мы брели, заходя с фланга, потом дислоцировались в общий эшелон. Может этот обман противника, намного правильнее моих размышлений, поскольку маневры нашего полка обош-лось без потерь.
Немцы, спохватились, когда мы влились в общевойсковую территорию, и спокойно готовимся к боям. Летала над нами периодически немецкая рама, пере-довая сведения, видимо, на мыс Херсонес. Там засели немцы, среди крепостей древних греков. Враг вяло и бесцельно лупит из дальнобойных орудий, вспахивая гнилую воду Сиваша, не нанося урона. Фурункулы тоже пошли на спад. Успели. Окопались, ушли в землю. Возможную ситуацию предвидели в штабе, а создавать ненужную панику среди личного состава – дела прошлые. Каждый из нас, по вою летящего снаряда определяет, где он разорвется, и предвидеть своё положение и его последствия научились сами.
 Солдаты поют песню о Севастополе. Устраиваем массовую помывку воен-нослужащих. Греем воду в бочках. Солдатам выдаем нижнее свежее белье. Люди попали на освобождение Крыма из разных мест нашей Родины. Я называю горо-да, определяющие места прибывших людей из многочисленных деревень, окру-жающие города, или расположенные в регионе. Преимущественно, более 80% сельское население, но люди отвечают, что я из: Ташкента, Хасавюрта, Еревана, Баку, Тбилиси, Цхинвале, Степанакерта, Донбасса, Томска, Иркутска, Хабаровска и т.д. Настроение у всех боевое. Деревенские жители разных национальностей легко находят общий язык. Их разговоры объединяет основная тема – труд. Люди тесно объединены в невидимую связь товарищества и братства, когда надо бить общего врага. Нарастили неимоверную силу, костяк которой русские люди, тем более, родные мне из Сибири. Периодически, по случаю, ищу земляков. Сибиря-ков много. Им холодная вода Сиваша, да и болота были ни почем. Смотрю на ог-ромную многонациональную массу людей, и думаю, что всем российским миром решили давануть большим пальцем сжатого кулака по Европе, чтобы выдавить из нее давно назревший гнойник. Собрать заразу в один тампон и сжечь, а рану по-сле него мыть и мыть антисептиками, чтобы не один воинствующий микроб не зацепился. Сомнений нет, что немцы, румыны и итальянцы не выдержат, и попы-таются удрать из Крыма. Кого-то оставят воевать, а начальники, как всегда чего-нибудь, прихватив из ценностей, потихоньку уберутся восвояси. Может, выловит их наш солдат, когда придет в Европу, но наши начальники тоже хваты. Отберут у солдата, и ничего ему не достанется кроме славы, как живому, так и мертвому. Разве трофейные осколки, да пули вражеские в теле. Конечно, почет со стороны односельчан, особенно от женского и ребячьего коллективов. Невозможно пред-ставить нашего крестьянина, у которого в сельской избе висит картина знамени-того художника, хотя бы далеко отстоящего от Микеланджело. Но ведь италья-нец. Иконы и георгиевские кресты отобрали, и вдруг какая-нибудь женщина по имени «Даная». Живая русская баба нисколько не хуже, а намного лучше и слаще, а основное ее преимущество, что свежим молоком пахнет. Зачем нам итальянские и французские копии. Немки – безобразны. Так мне разъяснил истинную телес-ную привилегию русской женщины над другими один из старых солдат, который за свою жизнь обласкал женщин многих национальностей. При этом знает, как он говорит, «скус» каждой. Трофейную итальянку, немку или француженку в объя-тиях победителя еще могу представить, но чтобы мировые ценности музеев в ча-стных руках? Это достояние всего мира.
Немцы сосредоточились на юге, особенно на обороне городов. Им важны сегодня порты. Берлин мы брали. Париж брали. Свои города конечно вернем. Взятые у них, их же, столицы мирно возвращали, а нашу историю более в обиду не дадим. Возвращали им города, чтобы жили народы в мире, но проходило вре-мя, а они вновь на русского человека с огнем шли. В размышлениях своих не могу найти ответа на вопросы. Почему проиграли войну с японцами в 1905, и в первой Мировой не отличились? Были же таланты. Пример - Брусилов. Несмотря на ог-ромные потери в Гражданскую войну, последующие годы, а к началу этой войны вообще готовы не были, и, нарастая, неожиданно собралась великая сила. Наш народ, если душой может подняться над злом ему противостоящим, то сломать его, преодолеть великую духовность не возможно. Если представить, что наш на-род станет, бездушен, то его не будет. Его место, без войны, займет кто-то другой. Исчезнем как Римская империя, и многие подобные и могущественные. Но для этого надо уж слишком обнищать духовно? Способны ли мы на это? Нет! Мне понятны итальянцы, румыны, и даже турки, как и другие национальности. В рус-ском языке даже выражение есть по отношению несообразительного человека: «Ты что – турок?». Но немцев не могу понять. Считаю их великой нацией, несу-щей великую культуру, как в искусстве, так и в медицине. Мировую медицину, по костяку, сегодня можно назвать немецко-русской, или русско-немецкой. И вдруг вчерашние камрады закручиваются в свой кокон педантичности, исполнительно-сти, точности, мрачности и т.д. У них радость жизни и та какая-то холодная, рас-четливая, манерная, не искренняя. Мы, русские, полная противоположность им. У нас простор, и душа всю жизнь, пусть даже в мыслях, но на свободе летает. До тошноты противен мне немец, и все их немецкое, а понять и объяснить себе, по-чему это во мне, не могу. Могу слушать их музыку, читать книги, но через не-сколько минут общения с немцем, мне он становится противен, пусть даже это человек с высоким интеллектом. Почему?
28 - 29 марта северное побережье Сиваша. Много зайцев. При беспорядоч-ной стрельбе по бегающим зайцам, есть случаи ранения среди военнослужащих. 28-29 марта, неожиданно, разразился небывалый для этих мест снежный циклон, окопы завалило на полтора метра снегом. Есть отморожения у солдат в соседних полках, требующие хирургического вмешательства. Вот она непредсказуемая не-ожиданность на войне. И в мыслях не было. Из своего затасканного чемодана, пе-рекладывая книги, достаю драгоценную тетрадку лекционных записей по меро-приятиям при отморожении, и мерам профилактики. Немедленно в действие, к практике. Удивительно, что мельком прочитываю, и все восстанавливается в па-мяти. Даже ход лекции вспомнил.
Действовать необходимо очень быстро, пока у меня в полку кто-нибудь не попал в беду. Развернули палатки для обогрева. Организовали раздачу горячей пищи. Осматриваю у солдат руки и ноги. За отморожения, что случились в сосед-них полках, солдат таскают в спецотдел. Предупреждаем солдат нашего полка о том, чем это может кончиться. Все понимают, что отморожение накануне всеоб-щего наступления, особый отдел притянет к самовредительству. Приходит при-каз: создать специальные бригады по оказанию и предупреждению отморожений. Опоздали. Погода восстановилась. Однако приказ должен быть выполнен. Фор-мирую на ПМП бригаду. Назначаю ответственных: Решетников, Лазовская, Смирнова, Брусовинина. Плохо сработал фельдшер Павленко. За опоздание с ме-роприятиями по профилактике отморожений, получает 5 суток ареста. Иначе нельзя. Хорошо, что мы организовали профилактические мероприятия еще до приказа, и не было ни одного случая отморожения. Иначе Павленко попал бы в трибунал, а не на пять суток. А у нас придраться не к чему. Отморожений нет. Профилактические мероприятия провели заранее, а фельдшер сидит за то, что бу-маги во время не оформил.
8 апреля в 8.00. начато генеральное наступление на Крым. Придан 19 танко-вый корпус, противотанковой истребительной бригады 4-го Степного фронта.
11 апреля 1944 года освобожден Джанкой. Встреча с командующим фрон-том, маршалом Советского Союза Ф.И. Толбухиным. Наша, 279 Лисичанская стрелковая дивизия пересажена на автомобили и брошена в рейд по тылам про-тивника. Боевая задача: уничтожить остатки баз противника, его тыловые части, всех пособников фашистов, и тем самым обеспечить быстрое наступление основ-ных сил для освобождения Симферополя. Передовой отряд ПМП в первом эше-лоне, в 3 -ей линии, после разведки и штаба. Наши задачи: не отрываться от пол-ка, в бою своевременно оказывать медицинскую помощь, и осуществлять быст-рую эвакуацию. За все несу особую ответственность, т.е. если что-то пройдет не так, как задумали высшие чины, то под трибунал пойдет капитан Яценко. Особая и первостепенная задача – своевременная эвакуация раненых. Мы предупреждены о возможных и неожиданных встречах, как с нашими партизанами, так и разроз-ненными группами противника. Попробуй, разберись? Свои, или переодетые? Матросы были правы, так как среди полян, как распятия останки наших моряков. Изорванные в клочья тельняшки с костями подвешены на колючие ветки кустар-ников. Невиданные зверства могли совершить только существа находящиеся на самом низком уровне развития. Не вижу разницы в злодеяниях эсесовцев и крым-ских татар. Те и другие подлежат уничтожению, так ведь они и находятся на са-мой низшей ступени развития, но и не поддаются коррекции, перевоспитанию.
В Крыму леса чистые. Дороги каменистые. Приятно отдыхать на этой земле. Вдыхать запах моря. Невольно сравниваю. У нас, в Горной Шории, тайга непро-ходимая. Дороги, если и есть, то петляют между гор, и, как правило, топкие, и не-пролазные в низинах. Наша природа могучее, и красивей, хотя и очень сурова. У нас быстрой эвакуации по тайге не организуешь. Но Крым мне по душе, и приро-да этих мест всё равно ближе к нашей.
13 апреля 1944 года ПМП расположили в селе Азит. Из-за большого коли-чества, и скопления раненых вокруг ПМП, вынуждены остановиться. Справляем-ся, работая без перерыва сутками. Валимся с ног. Делаю операции будто во сне. Постоянно пью очень крепкий чай. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Проведе-на очень тревожная рабочая ночь, в окружении отступающих немцев и румын. Наши части давно ушли вперед, а эти идут за ними, и куда? Организую охрану ПМП. Заняли круговую оборону. Послал легко раненых на защиту. Уходят все, способные держать оружие. Немцы, тем более, румыны, в бой с нами не ввязыва-ются. Понимаю, что их задача убежать, спастись как можно быстрее, при этом каждый из них лелеет надежду, что останется, жив в этой не нужной ему войне. Но чудеса сегодня для них исключены. Утром, авиация эвакуировала раненых, а мы, быстро, догнали свою часть, и не встретив ни одной группы противника, во-шли в столицу Крыма Симферополь.
Пока не могу разобраться, но такого в моей практике еще не было, массовое поступление раненых с травмами нижней челюсти, даже с ее отрывом. Поступают только солдаты, и среди них нет не одного морского пехотинца. Хорошо было бы провести занятия по рукопашному бою накануне наступления, пригласив матро-сов. Механизм травмы мне не понятен. Ясно, что повреждения челюсти получены в рукопашном бою. Солдаты говорят, что когда у немцев кончаются патроны, то они начинают махаться автоматами. Дерутся до последнего солдаты войск СС, так как в плен их брать не будут. Уничтожают на месте. Последний курорт за все «заслуги» перед фюрером заканчивается в крымской земле. У убитых немецких офицеров находят открытки с изображением русской актрисы Любови Орловой, танцующей на пушке, и немецкой Марики Рок. Простые солдаты и офицеры дру-гих родов войск без сопротивления и безропотно сдаются в плен. Всем хочется жить. Навоевались.
13 апреля 1944 года мы оказывали помощь раненым в Симферополе, а 19 апреля ПМП прибыл в Бахчисарай. Среди солдат массовое отравление молоком, которое «гостеприимно» подносили крымские татары. Проходя через территорию Крыма, мы видели зверства татар. Но это не влияет на доверчивость русских му-жиков. Молоко это же не водка! Разве непонятно, что местное население ненави-дит нас. После совещание в особом отделе приходим к выводу, что солдаты и са-ми виноваты, реагируя на поддельное гостеприимство. Если бы они были голод-ными, тогда вина за нами! Все предупреждены о возможных отравлениях и напа-дениях на отбившихся от группы солдат-одиночек. Мы встретились с глупыми, но как это и бывает в природе, хитрыми зверьками, прислужниками фашистов, кото-рые удосужились избрать в Крыму своего очередного хана. У бойцов закипает ненависть, но татар убивать запрещено. Ими занимаются особые отделы. Нам, спокойно там, где прошли моряки. Совершенно пустые села, чистая вода. Нет ни трупов, ни жителей.
Получаю повторно приказ: не допускать контактов с местным населением, не пользоваться продуктами местного производства, не брать воду из колодцев, и не поить лошадей. При заходе в села (аулы) готовим оружие к бою. Нам приданы взводы автоматчиков. Все хитрые повадки местного населения изучены. При ма-лейшем подозрении – арест, доставка в особый отдел, или расстрел на месте. Дальнейшая судьба тех, кого увели под конвоем, нас не интересует. Крымские та-тары, как и турки, сотней человек, на одного пойдут, а вот десятью уже побоятся. Льстивы, а глаза искры ненависти мечут. Вот Вам, уважаемый Александр Сергее-вич, и «Бахчисарайский фонтан». Забуду ли я, слушая классическую музыку бале-та, и видя танцы, то, что запечатлела моя память до конца своих дней? Нет! Очень хочется пить, но бережем воду для раненых. Колодцы отравлены.
15 апреля вышли к внешнему оборонительному обводу Севастополя. Вижу контуры легендарного города.
16 и 17 апреля ПМП в селе Антоги. Нам показывают фильм «Два бойца». Смотрим кино. На войне – не как в кино. Но поразил нас Марк Бернес. В памяти звучит песня: «Бьется в тесной печурке огонь…».
18 апреля ПМП в селе Бейок-Атарской. Кое-что скопил из продуктов, и ор-динарец Иван увез в Симферополь. Его встретит сестра жены Ольга. Увезет семье жены. Пусть едят американскую тушенку, а то нас от «второго фронта» уже всех тошнит. Что-что, а тушенку, кто бы ее не сделал, наверное, всю жизнь не смогу есть. За войну до тошноты наелся. Смотреть на нее не могу.
19 апреля, при проезде по дороге через Мекензиевы горы, на спуске с сопки, неожиданный налет самолетов противника. Вылетели из-за горы внезапно. Отку-да взялись? Мы о них стали забывать. Наши самолеты их давно уже не пропуска-ли. Где-то пропустила наша разведка замаскированный аэродром. Сегодня у нас гордость за наших летчиков. Помним, как немцы гонялись за нашими героиче-скими одиночками в начале войны. И вдруг тут такая трагическая неожиданность. Самолеты сбрасывают на нас бомбы на низком полете, проносясь над санитарны-ми машинами. В суматохе кого-то успели сбросить, столкнуть с машин, оттащить за камень. Не запомнишь, когда рвутся бомбы, и над тобой пролетают осколки, камни, останки человеческих тел, заваливают камни. Почти все снаряды с пря-мым попаданием. Многих раненых добили осколки. Лежим среди больших кам-ней с ординарцем Иваном. Я стреляю из пистолета, а он из автомата по самолету. Вижу физиономию немецкого летчика, который смотрит на меня и смеется. Уда-рил по нам пулеметной очередью. Пули бьют цепочкой, рядом по камням. Мелкие осколки породы царапают кожу. По-моему немец пьяный. Им, с начала войны, не привыкать бить по санитарному транспорту. Сегодня, в большой бой они ввязать-ся не могут. У нас, безвозвратные потери почти всех раненых. Большие потери среди личного состава. Вокруг искореженный металл, догорающие остатки ма-шин, кровавое месиво. Из боевого охранения осталось живыми три человека. Двое из них ранены, но могут передвигаться самостоятельно. Посмотрели с Ива-ном на камни, среди которых мы упали. Смотрим друг на друга. Невозможно уместиться в такой нише даже одному человеку. Война. Сердце обливается кро-вью, хотя ей залито вокруг все. На ветках деревьев останки людей. Спасать неко-го. Собираем уцелевшее оружие, сохранившиеся документы и пешком продвига-емся дальше, направив оружие в сторону леса. Сколько времени идем? Спросить бы Ивана, да язык разбух и онемел. Также полная потеря слуха. Наверное, конту-зило, или чем-то ударило по голове. Не помню, и плохо соображаю. Наконец-то встречаем наше подразделение пехотинцев. Пытаюсь объяснить обстановку лей-тенанту. Помогает мой ординарец, поскольку своей речи я не слышу. Необходимо прислать людей для очистки дороги и погребения мертвых останков в могилу. От родного мне ПМП, осталось немного людей. Если собрать медиков из БМП, ба-тальонов полка, то можно укомплектоваться. Или прибудет пополнение? В голове нарастает гул и качается под ногами земля. Потом Иван сказал, что я терял созна-ние и нес всякую чепуху.
С 21 по 22 апреля пасхальная ночь сопровождается непрерывной артилле-рийской перестрелкой с противником. Солдаты шутят, что немцы баловством за-нимаются, поскольку не видят результата, однако на ПМП доставляют раненых с оторванными конечностями, а некоторых при сортировке приходится относить еще живыми в овраг, как безнадежных. Понимаю, что некоторых из них можно спасти, но для того нужно время и условия. У меня нет ни того, ни другого. Буду спасать тяжелого – потеряю за легкого, при средней тяжести ранения. Моя же за-дача, как можно больше вернуть раненых бойцов в строй. Иначе сам буду в три-бунале за несоблюдение медицинской доктрины. Особенно жалко раненых в жи-вот, когда кишки порваны, а человек в сознании. У некоторых типичный шок, описанный великим хирургом Пироговым, во время Севастопольской компании прошлого века. Легче отрезать болтающуюся на лоскуте руку и ногу, наложить жгут, и, обработав рану, эвакуировать. Может, не погибнет от газовой гангрены. Останется жив. С ранениями в грудь тяжело, но в сортировке легче. Главное, профилактика пневмоторакса и остановка кровотечения. Можно успеть эвакуиро-вать, а дальше зависит от искусства наших врачей, и сил раненого, а вот разворо-ченный живот? Многие раненые просят пристрелить. Каких случаев не насмот-релся на войне. Из накопленного опыта оказания медицинской службы можно пи-сать научные труды.
28 апреля слушаем в ночи непонятный шум в районе Сахарной головки. Ут-ром узнаем, что матросы добровольцы, и казаки взяли первые позиции немцев на горе, считавшиеся непреступными, особо укрепленными, причём без лишней пальбы. Матросы и казаки ночью просто вырезали немцев первой линии обороны. Наверное, подобрали для крутого дела опытных людей со всей 51-ой армии. С ут-ра началась атака наших войск, а к вечеру все немцы были уничтожены. Сахарная головка наша. Все обсуждают победу, и особенно то, что было ночью. Иван гово-рит мне: «Товарищ капитан, а ведь и шуму особого не было, а всю немчуру выре-зали, а их там в траншеях, да дзотах не меньше тысячи было, а то больше?». Об-ращается ко мне ординарец, как будто я знаю, сколько там немцев прирезали. С подобными удальцами знаком по Кузедеево. Они любители медведя завалить. По тайге без шума ходят – ветка не треснет. Могут спокойно голод переносить. Один из них, мой родственник – охотник с детства. Где-то воюет Пашка Попов, которо-го так просто враг не возьмет. Его свалить может только весьма непредвиденная случайность. Ему подобных людей в разведку берут. Помню, что с детства дерз-кий был и без боязни боли рос. Отвага – от предков по казацкой линии. Начал вспоминать земляков–кузедеевцев. Каждый род свои заботы умением решал. На фронте сибирская хватка весьма пригодились. В памяти всплывает детство. Ува-жительное отношение к роду Ананиных, особенно Изоту. Спокойный и выдер-жанный человек. Он любого медведя завалит. К тому же на все дела мастер. Наши кузедеевские шорцы, по моему мнению, наверное, лучшие снайперы на фронте. Если белку в глаз бьют, то фашисты для них, что куры на шесте. У немцев подоб-ных не найдется.
6 мая ПМП в селе Черкез-Кермен. Обход передовой с полковым инженером. Впервые за годы войны встречаюсь с назначенным к нам в полк инженером. На-ходится в звании майора. Оказывается, задача инженеров изучить укрепрайоны противника, и доложить в ставку. Назначенный к нам майор осматривает, и пла-нирует укрепление наших позиций. Объясняет нам, что немцы построили свою оборону амфитеатром, по линии скалистых высот, которые не смогут взять наши танки. Уточняет все детали и про мои ПМП и БМП. Рассчитывает время отступ-ления, эвакуации. У него все расчеты на карте, вплоть до мелочей. Крепка наша армия, если военной математикой обеспечена. Углубляемся с майором в глубь и неожиданно, как будто нас ждали, попадаем под огнеметы противника. Бьют из-за скал. Вреда они нам не принесли. Никто не пострадал. Но, впервые испытали теп-ло от огненного жара. Ежели бы по нам врезали из пулемета, то конец расчетам. Опробовали на нас огнеметы? Для нас осталось происшествие загадкой. Да мало ли их на войне, этих ребусов и кроссвордов. После войны столетиями будут вели-кие умы разгадывать и спорить до тошноты. Но! самое ценное – жизни человече-ские, и исковерканные судьбы спорами не вернешь. Майор инженерных войск со-общает, что для разработки операции прибыл к командующему фронтом Ф.И. Толбухину маршал А.М. Василевский. Среди солдат разговоры, что эти два друга еще в Сталинграде немцев били, а из Крыма за шиворот выкинут, и в море утопят.
7 мая 1944 года, в 10.00. после 1,5 часовой артподготовки, при массирован-ной поддержке авиации фронта, начался генеральный штурм Севастопольского укрепления. Задача, овладеть Сапун-горой, где расположена многоярусная линия вражеских укреплений со сплошными траншеями, 36 дотов и 27 дзотов. Нет срав-нения с Сахарной головкой. Нам предстоят очень большие потери. Рассчитать даже приблизительно количество убитых и раненых не представляется возмож-ным. Однако, мы должны быть готовы к медицинскому обеспечению, объем ко-торого не представляем даже приблизительно. Можем и не вернуться из такого месива. Главное двигаться вслед за нашими бойцами, чтобы вовремя оказать ме-дицинскую помощь. Самое основное – остановка кровотечений во время, иначе потеряем солдата. В небо взвиваются красные ракеты. Началось! Девять часов беспрерывного штурма показались мне бесконечностью. ПМП в траншее на скло-не горы. Изначально, на нас обрушился шквал огня и камней. С первых минут ог-лохли от грохота, и не видим, казалось, ничего в пыли. Груды трупов. Наших и немцев. На каждом уступе, за каждый камень идет рукопашный бой. Наши солда-та, а особенно матросы беспощадны к врагу, как и немцы к нашим. На моих гла-зах происходит подвиг, на который способен, как всегда бывало в истории, только мой народ. Чтобы защитить и спасти раненых, обкладываем траншею навали-вающимися сверху трупами. Их все больше и больше. Отдаю приказ поднять уро-вень трупами выше, так как не хватает места для раненых. Драка идет жестокая. Драка озверевших людей, готовых зубами и ногтями рвать друг друга. Оказывать на ходу помощь просто невозможно. Люди обезумели, уничтожая друг друга. Трудно ориентироваться, так как продвигаемся по трупам, а под ними могут быть раненые. Сколько их? Траншей, заваленных трупами, и как их определить среди слоев наваленных друг на друга убитых. Свои, или чужие под ними шевелятся и стонут, непонятно. Скорее свои, так как немцев, живыми, не берут, тем более матросы. Раны у немецких трупов ножевые, штыковые, и разбитые головы. Разъ-ярили до крайностей нашего мужика. У него сегодня одно в голове, если он не убьет, то его убьют. Сколько времени длится рукопашная? Не знаю! Невозможно судить по раненым и убитым. Вокруг меня горы останков людей с которых льется кровь, а у иных запеклась по всей форме, и нашей и немецкой. Запах крови и же-леза, стоны еще живых из-под завала мёртвых. Пули впиваются в убитые тела, не принося вреда тем, кто ждет своей очереди, моля о помощи. Но никого невоз-можно достать из-под груды тел. Любая попытка помочь, и ты сам окажешься со-бирателем пуль в верхнем ярусе. Критический период боя, незаметно для нас пе-реваливает на нашу сторону, и постепенно движется к вершине горы, где немцев добивают в ярости наши солдаты. Появилась возможность эвакуировать раненых вниз. Сначала идут легко раненые. От подножья горы, карабкаясь через трупы, на помощь приходят санитары и солдаты. Пытаются разобрать завалы, услышав рус-скую речь. Спасая раненых, волокут их на чем угодно, пока есть возможность. Минута и все может перемениться. Скорее вниз, в траншеи и окопы. Кому-то по-везет и останется жив. Но таких счастливчиков будет очень мало. Ранения на-столько разнообразны, что не могу учесть преимущество тех или иных. Изна-чально шли пулевые и осколочные, когда возможности транспортировки были исключены. Затем пошли колотые, резаные, переломы и раздробления, а также множественные сочетанные ранения. Делаю вывод, что даже будучи раненным наш солдат продолжал драться. Получал еще одно ранение, но и это его не оста-навливало. Он бил врага до тех пор, пока не терял сознание, или не был сам убит. Транспортировка раненых в это время была невозможна, поскольку по нам бьют немцы очередями с верхнего яруса, выкашивая все движущееся. В средину горы не стреляют, так как там идет рукопашный бой. Обмундирование у всех дерущих-ся изодрано в клочья. Много рваных поверхностных ран, иногда скальпирован-ных: нет кожи на коленях, бедрах, руках, но и они продолжали драться, держась оголенными от кожи мышцами за оружие, впиваясь в глотки фашистов. Не видел стонущих и плачущих среди раненых матросов. Будет держать ленточки в зубах так, что челюсть не разомкнешь, находясь и без сознания. ПМП все ближе про-двигается к вершине сквозь траншеи мертвых людей, готовя новые зоны спасения раненых из трупных брустверов. Но немцы приготовили нам сюрприз. Из блин-дажа под верхушкой горы выкатываются немецкие танки и пытаются, меся тру-пы, сбросить нашу пехоту. В ответ разрывы снарядов выпушенных из «катюш». Залп был настолько мощным, что нас завалило останками человеческих тел, и по-сле этого наступила полная тишина. Мы в крови с головы до ног, на которую осе-дает пыль. Запах от гари жареного человеческого мяса не выносим. Встают уце-левшие солдаты, и во весь рост. Нас много. Значит, мы не в аду и не сошли с ума. Но еще больше под нами тех, кто бился за эту тишину. Да, мы все были в аду, но кого-то опять, и кто-то помиловал, подарив жизнь. Сапун гора вновь стала рус-ской. Осмотрелся на себя. Можно подумать, что и я труп. Нет чистого места на мне, а только кровь и какие-то налепившиеся останки человеческой ткани от мно-гих других людей, немцев и русских. Отмыться бы. Наверное, всю жизнь не отмо-ешься?
Находясь в столь неприглядном виде, получаю приказ: продолжить наступ-ление в направлении местечка Гайтоне (маяк Инкерманский), где и расположить ПМП. Оценивая прошедшие события, узнаю, что у немцев было четыре траншеи, а ПМП возможно сумел добраться во вторую, оказывая непрерывно медицинскую помощь. Выше ни один из ПМП не поднимался. Среди такого количества погиб-ших людей ориентироваться, где же были расположены траншеи невозможно. Санинструкторы с сумками пробирались среди трупов, вытаскивая раненых за за-градительные брустверы из мертвецов. Погибших тысячи, и кто они, и от куда прибыли, наверное не разберемся даже спустя много лет, и не сможем восстано-вить их имена. Раненые просят пить. Быстро, так как получен приказ, отправляем последних не имеющих возможности двигаться бойцов. Снимаем их с горы мерт-вых. Рядом речушка, но бурая от крови. Это кровь русских и немцев, стекающая ручьями с горы устремилась на плоскогорье, где впитывается в почву, исчезая в живой зелени. Вестовой докладывает, что немцы не выдержали удара и натиска именно с нашей стороны, поэтому остатки солдат сдаются в плен на противопо-ложной стороне горы. Повезло некоторым немцам! Может еще поживут. Но обя-заны они жизнью тем русским, что легли на этой проклятой горе с нашей сторо-ны. Мертвые, ценой своей жизни и победы, можно сказать, заставили жить про-тивника, пришедшего незвано на нашу землю! По-моему на такое возвышенное благородство способна только русская душа.
9 мая к 19.00 за трое суток, наши войска освободили Севастополь. Чтобы разгромить и вышвырнуть немцев из Крыма советским войскам понадобилось 35 дней. Запомним, что фашисты не могли захватить Севастополь 250 дней. Крым наши войска оставляли по приказу. Немцы и румыны бежали от русских, как ош-паренные. Мой ПМП к 20.00. в Южной бухте. Через Сапун – гору мы вошли в Се-вастополь с тремя упряжками собак, гружеными медимуществом. Яркое солнце. Черное море с изумрудной водой. В старину море называли Русским. Хочется ис-купаться в родной воде. К берегу прибивает трупы, а в море плавает множество мертвых тел вражеских солдат. Воздух чист, ручейки прозрачны, тишина. Кажет-ся, что нет никакой войны, если не смотреть на раздутые трупы. Кто их сюда звал? Этих «сверхчеловеков».
Мы, нашли чистое место в бухте и искупались в Черном море. Мужики по одну сторону камней, а женщины по другую. В городе осматриваем руины. На развалинах домов надписи: «Проверено. Мин нет». Немцы хотели устроить себе в этих местах курорт. Но это им не Турция, а Россия. В голове навязчиво крутится песня: «Не нужен мне берег турецкий, чужая земля не нужна…». Полная наша Победа. На радостях, бойцы устроили огонь из всех видов огнестрельного ору-жия, что пополняет количество раненых. Объяснимо, что произошедшее стихий-но. Советуюсь с командиром полка, а он мне в ответ: «А ты что хочешь? Ничего не поделаешь. Они салютуют сердцем. Под трибунал не отдашь». Непредвиден-ная стрельба началась внезапно, но и без вмешательства прекратилась. Солдаты поют. Уже успели сочинить? Русский человек, в радостные, и самые тяжелые ми-нуты жизни, не может жить без песни.
 «Гремело громкое «ура»,
Шумело море в час прибоя.
Сапун-гора, Сапун-гора,
Как много связано с тобою!».
Узнаю, что наших воинов встретила в Севастополе, вышедшая из подвала, мать дважды Героя Советского Союза покорителя Севера И.Д. Папанина. Уцеле-ла, выжила. Интересны судьбы человеческие. В полярной экспедиции Папанина участвовал, как врач, мой однокурсник. С душевным волнением осматриваем Се-вастополь. Ходим там, где когда-то поднимали в атаку матросов и солдат адмира-лы Корнилов и Нахимов. Где-то здесь воевал на бастионах писатель, произведе-ния которого, несомненно, и немцы читали. Великий Л.Н. Толстой в романе «Война и мир», по-моему, предупредил всех несведущих, что в Россию соваться с войной нельзя, и даже пригрозил пальчиком. Для меня важно чувство причастно-сти к великому хирургу Н.И. Пирогову. Именно по севастопольской земле ходил русский человек с мировым именем. Он проводил первые наркозы, осваивал и внедрял в русскую медицину основы военной медицины. Я, пройдя пекло войны, имею право считать, что если нет высокого уровня военной медицины, то будет полная разболтанность в гражданской сфере. Сегодня мы гуляем по Севастополю, и каждый сделанный нами шаг давно отмерен историей отечества. История дает нам возможность не совершать ошибки. Мы сегодня в гордости за предков на-ших, и за подвиг нынешних солдат и матросов. Как только могли враги посягнуть на самое святое для нас – нашу великую историю? Настроили непреступные же-лезобетонные крепости, а русские солдаты взяли их, скинули врага в море. Про-гуливаемся по историческому Приморскому бульвару, а в голове мысли, но поче-му же так? На глаза невольно накатываются слезы. Нас окружают руины. Под но-гами камни, щебень. Вокруг сожженные дома. Но, город русской славы освобож-ден. Не могу уложить в голове, как все стремительно произошло. Вчера еще раз-думья на мрачном берегу Сиваша, а сегодня прогулки по бульвару с видом на мо-ре.
12 мая. Получаем сообщение, что последние немецкие части 17 армии до-биты на мысе Херсонес. Более 800 дней немцы, уничтожали все им неугодное, пытались превратить Крым в свой курорт. Единицы, наверное, смогли вырваться из этих красивейших мест, проклиная их и радуясь, что остались живы. Послед-них незваных курортников добили в Херсонесе.
16 мая ПМП в Бахчисарае. Ознакомились с музеем. Удивительно, но сохра-нился. Даже не разграблен. К чему «великая нация» весьма пристрастна. Когда-нибудь кто-то мне скажет, что среди немцев не может быть воров. Отвечу, что еще поинтереснее наших русских будут, а главное не просто тащат, а деловито, как положено с учетом, описью и все как-то у них обстоятельно и скрупулезно точно. Тащат наше добро, как свое собственное. Перенесли, как будто неудобно лежало на другое место, но не воровали.
18 июня, в спокойной обстановке осматриваем Симферополь. Выходит ме-стная газета. Читаю слова Л.Н. Толстого, и записываю: «Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…».
30 мая в селе Васильевка смотрим концерт прибывших из Москвы артистов. Затем покой. Тишина. Запах моря. Жить всем, да жить! Просматриваю свои запи-си, и задумываюсь о смысле такого беспредельного количества человеческих жертв и причиненных многим народам страдания, а ведь всего лишь небольшой кучкой людей, которые создают систему обмана своего же народа, делая его ту-пым и подвластным. Оправданы ли жертвы русского народа при взятии Сапун го-ры? Потери при обороне Крыма мне понятны, а вот штурм траншей и дзотов на горе, которую можно было развалить бомбами и снарядами? Видимо, кто-то кого-то очень торопил. Как только подвернется свободное время, то внимательнее и очень вдумчиво перечитаю Льва Николаевича Толстого. Может, и осмыслю войну как-то иначе.


Прибалтика
6 июня 1944 год наш полк погрузили в вагоны на станции Алима, и отпра-вили через всю страну от южных окраин в северные края России. Нет свиста пуль и противного до тошноты воя бомб. Успокаивающий мерный стук колес тянет к долгожданному сну уставших солдат. Прощай Крым, надеюсь на встречу в мир-ное время.
Узнаем, что нас перебрасывают в Прибалтику, добивать окруженную груп-пировку противника. Служба идет по расписанию. Солдаты вспоминают родной дом, переживают за погибших товарищей. Становлюсь свидетелем рассказов о трагических ситуациях, когда бывалому солдату помог сохранить жизнь его бое-вой опыт, смекалка. Отмечаю, что духовные силы, организованность и сплочен-ность советского солдата стали очень высокими. Немцев он не боится. Паники в нем нет, что было в первый период войны. Сегодня он уверен, что должен не только выжить, но сделать все для того, чтобы спасти себя и товарищей умением воевать. Я вижу и чувствую собранных людей. Всеобщее стремление к победе так тесно сближает всех в жажде мирной жизни. Велико желание добить врага, дойти до конца войны живыми и, вернувшись домой, зажить по-новому, как-то чище, сплоченней в помощи друг другу. Солдаты из Средней Азии приглашают к себе сибиряков. Кавказцы хотят видеть после войны русских у себя в доме. Как всегда ,хвалят изобилие своего стола и главный их аргумент, вино, какого нет во всем мире. Когда гостеприимные сибиряки зовут к себе на пельмени да груздочки со-леные под водочку, то воины, спустившиеся с гор, иронически посмеиваясь, отве-чают, - «Провинимся. Нас к вам бесплатно привезут. Лучше вы к нам». Эти об-стрелянные, обожженные войной люди, понявшие до глубин души ее смысл, про-питавшиеся ее кровью и потом вне зависимости от национальности и веры соску-чились по мирному труду, как единый народ. Эшелон проходит среди разрушен-ных городов и сгоревших деревень. Эта бесконечно повторяющаяся картина еще больше обостряет чувства людей, сплачивая, удваивает силы бить врага. Долго, как это и присуще терпеливому народу России, раскачивали русскую дубину. Ви-димо забыли уроки прошлого, что русские сами не нападают, но не дай Бог злить этот народ, а для этого нужно уж очень постараться. Дубина, обласканная руками многих поколений наших предков, бьет очень больно, а то и всмятку.
 8.06. Мы в Запорожье. Следуем далее: Синельниково – Лозовая – Харьков - Логов – Дмитров - Брянск. 20 июня остановка на станции Зубровка. Выгрузка, са-нитарная обработка, осмотр и пополнение личного состава, продуктов и медика-ментов. Работы много. Солдаты чистые. Заболевших нет. Отправили в мирный тыл беременную женщину санинструктора. Довоевалась до тех пор, что живот видно. Спрашиваю: - «Кто отец?» Молчит, утирая слезы счастья и грусти, бере-менности и расставания. На ПМП звучат безобидные шутки, что вновь исполни-тельный боец у нас побывал. Видимо вместе изучали и четко придерживались во-инского устава. Когда успевают? Одни погибают, другие беременеют и рожают. Жизнь продолжается. Подозреваю своего адъютанта. Наблюдал, как они довери-тельно смотрели друг на друга. Спрашиваю: «Иван! Сколько мне санинструкто-ров пришлось списать по беременности с тех пор, как ты в полк прибыл?». Отве-чает, демонстрируя недоумение, – «Не помню, товарищ капитан». «Зато я помню, - смотрю, как будто ничего и не подозреваю, в его преданные и безгрешные глаза, - «Более десятка. Твоя работа?» «Что вы товарищ капитан, нас мужиков целый полк, а они прибывают и прибывают». Размышляю, что к нам-то они прибывают и от нас с прибавкой в весе убывают. Вопрос. Как к ним отнесутся в родном до-ме? Но эта ситуация не идет ни в какое сравнение, когда вновь прибывших девчат могут выбить в первом же бою при спасении раненых. Сотни и сотни молодых, детородного возраста девчонок гибли на моих глазах. Сколько же погибло санин-структоров женщин на всех фронтах за годы войны? Статистики нет. Оставался наш ПМП и не раз полностью без санинструкторов, медсестер и санитаров жен-ского пола. Возможно, что и среди них были беременные. Многие старшие ко-мандиры вернутся домой с фронтовыми женами. Ситуация с ними как-то понятна и объяснима. Они этого не скрывают. Война. Каждый из нас может быть убит. Любовь на войне находится в каком-то ином измерении и недосягаемой высоты достигает в человеческих ценностях. В этот период чувства любви, взаимной симпатии пользуются отнюдь не привилегиями мирного времени, а ограничива-ются весьма жестокими рамками. Самое великое – продление жизни восстает против смерти и проходит суровую проверку.
На станции неожиданная встреча и невольное общение с польскими офице-рами. Они, как копии снятые с праздничных трофейных открыток. Лощеные кар-тинки, а не офицеры. Надушены одеколоном до одури, что наши танкисты соляр-кой. Оказывается, у них на одного пана офицера положено несколько денщиков. А у тех тоже есть свои помощники. Как они воюют? От них надо оберегать жен-ский состав. Напыщенно элегантны в обращении с нашими женщинами в военном обмундировании, а глаза масляные у «порфюмов», как их успели окрестить ребя-та. Русский язык на образные и весьма липучие определения весьма точен. Наши девчата посмеиваются. Отшучиваются. Я же вспомнил свою деревню. Сбор ягод. Попадет на руки, а то и в рот клоп, по форме напоминающий угловатую польскую военную фуражку. Наипротивнейший запах и вкус. Этих зеленых клопов у нас, в Горной Шории, почему-то называют польскими с ударением на предпоследней гласной букве. В Сибири много семей с польскими фамилиями, хотя представите-ли этих фамилий себя поляками не считают. Собирались в наши края по неволе, а то и в поиске свободы люди разных национальностей. Терялись родовые корни, а фамилии оставались. Какая-то далекая связь есть, но, оседая на выбранных мес-тах, мужчины и женщины смешивались в браках, рождались дети, порою под удивительными фамилиями неизвестных для наших мест национальностей, не помня родного языка, кроме русского с вкрапленными словами из других диалек-тов. Итог один, что все становились сибиряками. У людей появилась гордость в ответе, когда их спрашивают: - «Ты какой национальности?» Звучит «сибиряк!», как представление о трескучих морозах, сбивающих с ног метелей, волков и мед-ведей. Иногда спорят, что действительно есть такая национальность. Доказывают друг другу небывалыми примерами. Смотришь на него: коренастый, кожа смуг-ловатая, лицо вроде бы европейское, а разрез глаз монгольский. Говорит с акцен-том, как и употребляет слова в речи, что характерно для сибирского говора. В ко-нечном итоге доходим до того, что он русский, как и его деды и прадеды. Коман-дир нашей полковой разведки – явная смесь славянских и монгольских предков. Фамилия польская. Удаль казацкая. До войны был самым умелым убойщиком скота в своей деревне. Охотник. Навыки пригодились на войне. Проберется во вражескую траншею и тихо вырежет немцев. Потом рассказывает: «Я их ножом в лен бью. Вскрикнуть не успевают. Поэтому и тихо в моей разведке».
Осмотрели вагоны. Безупречная чистота после полной санитарной обработ-ки. Погрузка 1 июля. Следуем далее: от Бахмачей до Конотопа, затем Нижний Ро-славль – Киров – Сухачи – Вязьма – Нелидово – Полоцк – Западный Двинск. Ста-рики солдаты, накопившие небывалый опыт в очередной войне, учат мудрости молодых ребят в пути: «Фашиста надо бить так, чтобы не потерять свою голову». Среди пополнения много сибиряков. Есть из Красноярска, Томска, Тайги, и мно-гих деревень, но кузедеевцев не встретил. Есть время уйти в воспоминания, зане-сти затерявшееся памятью в дневник. Мои санинструкторы обучают солдат ока-занию само и взаимопомощи. Проверяю знания и навыки. 9 июля разгрузка в Не-вле. За время нашей переброски налетов вражеской авиации не было. Господство немцев в воздухе закончилось!
26 – 27 сентября мы дислоцируемся в районе Шауляя. Вокруг, судя по карте и разговорам, непроходимые Курляндские болота. Так уж и непроходимые? Сколько наших солдат в прошлые времена до нас прошло? Сие неизвестно. Вспомнил Сиваш, и вообще, сколько же нам еще грязи предстоит топтать и по земле ползать? Неожиданно нашему 1001 стрелковому полку дано название Шау-ляевского. В ночь с 28.07. на 29.07., минуя Монсикис, входим на территорию Лат-вии. Весь личный состав предупрежден, что возможны обстрелы военнослужа-щих, особенно мелких групп, санитарного транспорта скрывающимися в лесах националистами. Из местного населения немцы сформировали войска СС. Полу-чились каратели. Забыли, или переиначили историю, что русский солдат веками спасал их от уничтожения тевтонцами. Действительно красивая лесистая мест-ность и много зеркальных озер. Сколько русских косточек покоится в этих зем-лях? Так хочется, чтобы война среди этой красивой природы была последней. От-правка раненых намечена в тыловые госпитали на территорию Белоруссии. Там свои и спокойно. Охранение обозов, согласно полученным приказам, усиленное. Получаем известия о нападениях групп СС из числа националистов. Добивают раненых зверски. Насилуют женщин, а затем исполосовывают ножами. Веками в этих местах всегда доставалось местному населению от немцев. Защиту и осво-бождение приносил русский солдат. Сегодня произошли такие развороты, что многие оказались на противоположном полюсе. Для многих людей, населяющих эти места, мы стали почему-то врагами. Они не хотят быть с Россией, но почему-то считают себя родственниками германцев и принимают их смысл жизни, как нужное и должное. И так всю историю, как только нужна помощь русских, так нас зовут, обнимают и целуют, а через некоторое время начинают стрелять в спи-ну. История заваливает в прошлом память о потерянной за кого-то русской крови, превознося «подвиги» тех, кто и капли ее не пролил за свой народ. Помним же об этих событиях мы, русские, и многие из нас задают себе вопрос, а зачем мне они нужны?
30.07 получен приказ о наступлении в глубь Литвы.
31.07 к 6.00. наши части в полной боевой готовности. Солнечным теплым утром в 8.00 начат штурм города Митавы. Накануне нашему 1001 полку присвое-но звание Краснознаменный. Выбиваем фрицев из города в составе 1-го Прибал-тийского фронта, 51 армии под командованием Ивана Христофоровича Баграмя-на.
К 4.08 неоднократные попытки немцев контратаковать вдоль основного шоссе пресечены убойным огнем 1003 и 1005 полков. Неожиданно мы встретили упорное сопротивление противника у реки Свести и в центре кирпичных кварта-лов города. Есть потери среди наших солдат. В основном пулевые и осколочные ранения от гранат. Невосполнимые потери незначительны. Сказывается умение воевать. Город горит, покинут жителями. Говорят, что ушли с немцами. 831 арт-полку, поддерживавшему наше наступление, присвоено название Литовский (ко-мандир Мамонов Н.В.).
Нашему полку приказано занять оборону по реке Лиелупе, где возможны попытки противника пробиться и уйти в леса. Быстро окапываемся и готовимся к встрече. Противник не заставил нас долго ждать. Вражеские части войск СС по-дошли к реке открыто, с уверенностью, что их здесь не ждут. Держим и истребля-ем противника в течение 2 часов 10 минут. Противоположный берег завален тру-пами. Рослые, белокурые мужчины в форме войск СС. Солдаты говорят, что это не немцы, а националисты из числа латышей и литовцев. Валятся от пуль одни, а подходят за ними другие. Слышны стоны раненых и крики о помощи на русском языке. Вспомнили перед смертью русскую речь. Кто же полезет через реку в эти бесформенные кучи спасать эсесовцев? Получить самому пулю? Эсесовцев ста-новится все меньше и меньше, пока не стали появляться одинокие фигуры же-лающих сдаться в плен. Скидывают на ходу мундиры, но это их не спасает. Кара-телей в плен не берут. Смотрю на беловолосых мертвецов. Во имя чего погибли? У всех могли быть семьи, дети и мирная жизнь! Немцы ушли, а эти бросились ис-кать спасения в лесах, чтобы продолжать убивать нашего солдата. Национали-стам, тем более надевшим форму СС, нет пощады. Убьют молоденького нашего солдата, а у него семья, и мать ждет в далекой российской деревеньке. Оборвется род. Невольно всплывают в памяти ужасные картины: безжалостного уничтоже-ния безоружных и не имеющих сил передвигаться раненных на лесной поляне при пленении нашего ПМП, и не захороненные останки наших матросов, которых еще живых добивали крымские татары. Нет! Пощады от русского солдата ныне не бу-дет. Фашистским прихвостням места на земле нет, как и надгробной памяти. На-терпелся, насмотрелся до неизмеримой боли наш солдат, и напился собственной крови взахлеб. Чужая кровь ему не нужна. Пусть течет своей рекой подальше от наших земель. Там где-нибудь, и как можно дальше, пусть разбираются между собой, кто из них сверхчеловеки, а к нам не лезьте.
В прошедшем бою потери в полку малые. В основной массе легкораненые, возвращающиеся в строй. Хорошо налажена эвакуация. Однако обстрелы из лесов есть. Погибших среди раненых намного больше между этапами эвакуации, чем в бою. Направлен на помощь в 1003 полк, в котором есть потери среди врачебного состава. Штаб полка расположился на городском кладбище. У могильных склепов неприятная встреча, - как всегда пьяный командир полка Ленивый со свитой. Вернулся после ранения. У этого человека нет предела и контроля за данной ему властью. Увидев меня, бросился обнимать, как родного, в присутствии подчинен-ных. Сокращает дистанцию. Заплетающимся языком объясняет всем, что - «это же Костя…Костя…одессит! Мы с ним… мы с ним…» Ведет себя развязано, на-рушая устав. Типичное поведение алкоголика. Какой я ему одессит, когда корен-ной кузедеевец. Редкий человек может не знать, что есть очень знаменитая город Одесса, и редкий человек знает, что есть красивейшее сибирское село Кузедеево. При этой «знаменательной» встрече становлюсь свидетелем кошмарного, достой-ного осуждения трибуналом трагического случая. По личному приказу Ленивого, на моих глазах, без суда, были расстреляны 6 русских ребят военнопленных, за-нимавшихся по приказу немцев уборкой территории аэродрома. При отступлении немцев пленные спрятались в канализационную трубу, и ждали прихода своих. «Наши», «свои»… кричали они на бегу, увидев офицеров в советской форме. По-пали на штабников Ленивого. «Какие вы свои? Вы предатели Родины! Расстре-лять», – приказ пьяного комполка. Ребята плакали, говоря, что так ждали освобо-ждения, просили хотя бы трибунала, а не расправы. Ленивый повторил, что в от-ношении «врагов народа» у советской власти пощады нет, - «расстрелять преда-телей». Несчастных мужиков увели в кладбищенский ров и расстреляли. Мне, было очень больно, что погибли люди, которым весьма не повезло. Их могли убить и немцы, но в последние минуты плена спасла паника и канализационная труба, а загубили их жизни пьяный командир полка. Военнопленными занимались особые отделы. Самоуправцев, подобных Ленивому, выталкивает война на бес-предельную власть, и в это время ты не сможешь противостоять им? Застрелишь одного и сам под трибунал. А на его место другой служака прибудет, да еще по-хлеще. Рапортами их не исправишь. Рядом с ним был особист, и ничего не сказал, так как, что называется, лыка не вязал. Одна компания. Это в стиле Ленивого. Дал же бог этому душегубу фамилию, которая противоречит истинному содержанию человека. Если, останусь, жив, и при всей противности встречи для меня готов на нее в мирное время, чтобы сказать: «А знаешь, ты сволочь, что один из тех ребят, тобою приговоренных, остался жив, и ищет тебя по всей стране». Да многие бы солдаты из тех, что пали смертью храбрых из-за пьяного сумасбродства, вернули бы ему бесценный должок ценой в жизнь. Война! Но все на нее не спишешь… Есть понятие чести и совести офицера русской армии, которая всегда определя-лась, как честь мундира. Убить врага одно, а безоружного, и испытавшего муки плена своего, далеко не одно и тоже.
29.08. Неожиданно, в тишине от боев и обмена «любезностями» артиллерий воюющих сторон, считаю случайным, артобстрел нашего ПМП. От ранения в бедренную артерию мгновенно погибает только что прибывшая санинструктор. Находилась в операционной палатке. Понятно одно: когда мы все попадали на землю, то она стояла. Осколок прошил брезент и врезался в тело в паховой облас-ти. Вся сторона палатки забрызгана красными струями, которые уменьшались с каждым биением сердца. Острая, не возможная для восполнения, кровопотеря. Фонтаны крови, артерия сократилась, ушла в глубь тазовых тканей. Секунды и нет человека. Ни у кого из нас даже царапинок нет, а ее красивую, молодую, ко-торой жить да жить, мгновенно. Упади она сразу же, да вожмись в землю – и жизнь сохранена. Наверное, растерялась, и рядом никого не было. Вот и верь в судьбу злодейку? Подобный случай был несколько недель назад на ПМП 1003 полка. Младший врач, молодая женщина, при обстреле, и даже не ПМП, продол-жала перевязывать раненого. Случайный осколок, прилетел невесть от куда, но предназначен был именно ей. Пробил палатку и врезался в брюшную полость че-рез печень. Мгновенная смерть. Раненый, как и все окружающие, остался жив. Ее нет. Единственная дочь врачебной семьи профессоров. Ушла на фронт, прервав учебу. Обидно, и очень жаль. Но никому из нас не дана гарантия от трагических случайностей, внезапно обрывающих жизнь человека.
3.09. Ваню Титаренко, моего ординарца, отправляем на учебу в Омск (в эва-куированное Ленинградкое военно-медицинское училище). Радостное событие. Скромное прощание. Человек неординарный едет на учебу. Привык к нему за многие версты войны. Доброго тебе будущего Ваня. Верю. Он не подведет. Одна у него слабость, которая судьбу может исковеркать, как ему, так и другим – жен-щины. Но! Кто же их не любит?
В боях возле крепости Митава особо отличились санинструкторы из нашего полка Скурихин Н.С. и Синявская Л.С. Не только вынесли много раненых с поля боя, но и подняли бойцов в атаку. При этом даже не были ранены. Герои пред-ставлены к боевым наградам.
Узнаю, что от врага нашими войсками полностью очищена Рига. Получаю разрешение и утром 12.10. выезжаю в Ригу. По дороге вижу жуткую картину. Раз-валенные до основания прямым попаданием авиабомбы остатки кирпичного зда-ния, где временно был расположен наш эвакогоспиталь. Живых никого не оста-лось. Когда немецкий самолет сбросил на здание с красным крестом бомбу, в гос-питале скопилось более тысячи раненых. Не успели вовремя эвакуировать в более безопасное место. Из кирпичных завалов расползается кровавая жижа, собирается и течет на дорогу. Невыносимый смрад разносится машинами и солдатскими по-дошвами. Привыкнуть во время войны можно ко многому, но увидеть и перенести такое не каждый в силах. Всматриваюсь в лица солдат. Некоторые бледные, как полотно. При всей суровости взглядов предельная злость в глазах. Из этих людей, после увиденного злодеяния фашистов, чувство жалости, если и было, то стерлось до конца.
Время увольнения у меня ограничено. В Риге посетил картинную галерею, которую не успели вывезти немцы. Увидел прекрасные полотна великих масте-ров. Замечаю изменение своего состояния. Искусство очень уравновешивает мою раздерганную войной психику. За время нахождения в музее прекратились пере-бои в сердце. Успел окинуть взглядом Рижский залив, впадающую в него Дауга-ву. Близко подойти нельзя, так как немцы минировали район побережья. Вижу, как работают наши саперы. Спешу в свой полк. Вечером мы должны выйти с тер-ритории Литвы (пришла смена), и перейти во второй эшелон для прорыва к Бал-тийскому морю.
Наступление наше прошло стремительно, практически не встречая сопро-тивления. Попадаются навстречу колонны пленных немцев, а то и одинокие, и малыми группами бредут, бросив оружие. Никто их не трогает. Простые вояки. Не эсесовцы, тем более не националисты. Оборванные, грязные, худые и голод-ные. В глазах полное равнодушие к жизни. Навоевались под руководством своих фюреров.
В этот же день мой ПМП вышел к морю севернее Мемеля (Клайпеда). Полк расположен у реки Дане, впадающей в Куршский залив Балтийского моря. Груп-пировка армии немцев «Север» окончательно отрезана от группы армии «Центр» и Германии. Прибалтийский фронт запер немцев и перешел к обороне в ожидании приказа об окончательной капитуляции противника.
Смотрю на холодные волны Балтийского моря. Эта вода не кажется мне столь родной, как еще недавно в Крыму теплые воды Черного моря. Возможно, что в мирное время мне даже не захочется сюда вернуться. Размышляю, что доб-рался Константин Яценко до Одессы и Харькова из сибирского села Кузедеево с единственной мечтой – учиться! Жизнь определила его судьбу совсем иначе, и весьма круто. Прошел Костя Яценко по фронтовым дорогам России от Черного моря до вод Балтики. Отмыть грязь войны в теплом море и обтереть ее смрад с сапог в холодном. Стою на злом ветру в погонах капитана медицинской службы. Чувствую боевые награды на груди. Не было ни одного ранения, но потерял стольких родных мне людей, что кажется, что и меня уже давно нет, а это все, что видел, страшный сон какого-то далекого прошлого, выдуманного не мной. Где мои друзья с военного факультета? Остался ли кто-нибудь из них, жив? Получен-ные мною контузии, кажутся мне ерундой по сравнению с тем, что досталось близким моему сердцу людям. Но, а по сравнению со всем тем, что случилось в мире, неизмеримое горе, обрушившееся на мою родину за несколько лет так мои переживания незаметная песчинка, как и я сам в этом кровавом водовороте чело-веческих судеб. Могло быть куда хуже. От всего виденного и пережитого болит сердце. Периодически перебои. Мама, и все родные в близкой мне Сибири. Тоска по родному краю навевается холодом моря, беспрерывно накатывающими клоч-ками мелких, толкающих друг друга, суетящихся туч. Быстро исчезают, и появ-ляются новые формы, не изменяющейся неприглядности. Вся эта бессмысленно подпирающая друг друга толкотня стремится с Запада в сторону России. Чувство одиночества, и жизнь моя, живых друзей и мертвых, кажется только мигом, сверк-нувшим в памяти, упавшим и затерявшимся бесследно в земной пыли. Пока еще можно найти следы, но минует время и все затянется. Попробуй, найди, когда за-растет. Чудес не бывает, с того света никто еще не возвратился, и только память дает право судить о правильности пролетевшей жизни. Неужели и нашим потом-кам придется испытать то, что прошли мы? Возможно, что с обратной стороны на тучки попадает немножко солнечного тепла. Так и душа человеческая, поймав на себе несколько раз тепло, считает прожитую жизнь счастливой. Ловлю себя на мысли, что Балтика действует на меня отрицательно. Нужно уходить от этого мо-ря. Резко поворачиваюсь и устремляюсь к блиндажу ПМП, как будто хочу обо-гнать равнодушные к моим мыслям тучи, проносящиеся над головой, но на деле от бессилия перед непогодой просто прячусь под землю.
8 ноября 1944 года для медиков 279 стрелковой дивизии устроен торжест-венный вечер. Все мы собрались в 285 медсанбат. Переношу интересующие меня данные из дивизионной газеты «Знамя» в дневник. Большой боевой путь прошла с января 1943 года 279 дивизия. Сформировано воинское соединение в июле 1942 года в г. Горький генералом армии Лелюшенко Дмитрием Даниловичем.
1. Ворошиловград - ком. 1003 полка Печерский М.С.
2. Донбасс - ком. 1005 полка Русаков Н.А.
3. Приднепровье - ком 1001 полка Ленивый В.А.
По моему мнению, освобождение дивизией Крыма необходимо разбить на два этапа: создание в 1944 году Сивашского плацдарма, и полное освобождения полуострова. Пребывание в Прибалтике это уже третий период боевых действий .
После создания Сивашского плацдарма командирами дивизии были: ген. майор Мухин Г.В., ген. майор Потапенко В.С., полковник Сиваков А.И., зам. по тылу Крылов, командир разведки Харченко. Начальники штаба Блинов М.А., Смирнов П.Я. Командиром 1003 полка в то время был: Ленивый Василий Архи-пович. После ранения Ленивого его сменил Резвый Тимофей Моисеевич. Зам. по строевой подготовке Городилов П.А. Начальники штаба: Абакумов, Гробовой, Шальнов А.А. Комбаты: Жолобов Иван, Голубцов, Цыпкин П.Я., Шеповалов, Со-ловьев. Майор Соловьев пришел к нам из штрафной роты, куда попал после того, как его 12 солдат перешли к немцам. В нашем полку случаев дезертирства, тем более перебежки к немцам, не было. Майор уцелел в штрафной роте, получив лег-кое ранение, но был убит во время атаки, ведя за собой солдат нашего полка. Вспоминаю его, как отчаянного человека. Солдатенков Иван – командир 831 арт-полка. Саркисов А.П. – зам. по хоз. части 1003 полка. Запомнившиеся героизмом военные медики:
Ком. сан. взводов:
1.    Колпакова Неля,
2.    Павленко Алексей,
3.    Каменских Павел,
4.    Подставко Стефан,
5.    Решетников Евгений,
6.    Лещук Иван.
 Сан. инструкторы и санитары:
 1. Иванова Раиса,
2.Лозовская Лидия (Синявская),
3.Скурихина Я.Н.,
4.Сковронская Ольга,
5.Шмелев – дезинфектор,
6. Комиссарова,
7.    Науменко Шура,
8.    Желенко Раиса – награждена орденом «Боевого Красного Знамени»,
9.    Шулейко Шура,
10.    Дуринтова,
11.    м/с Базулик Надя.
 Ком. сан. роты:
Ермоловская (Андреева А.И.).
 Мл. врачи: Разумов С.В.,
 Мельчук Ю.,
 Шкипа Семен Иванович.
Фельдшера:
Тирон – пом. Эпидемиолога,
 Лозовский Георгий Иванович – нач.аптеки.
 Грибов Илья Константинович – ком. сан. взвода носильщиков,
 Никоноров – старш. фельдшер,
 Падун – старшина роты, направлен в мед. академию,
 Бронников – писарь.
 Санитары:
Титаренко Иван,
Жуков,
Маро,
Ляшко Любовь,
Тиджинов Боиляр.
Все эти люди, бойцы разных уровней медицинской помощи, отличались не-заметным, на фоне больших событий героизмом, но с великой самоотверженно-стью отдавали себя служению военной медицине и спасению раненых. Это люди передовой края войны, от которых зависела жизнь бойцов. Может кто-то и поду-мает, что писарь брал в руку только ручку. Совсем не так. Часто ему приходилось брать в руки и автомат, как и всем нам, военным медикам. Большинство запом-нившихся людей потерялось за войну и судеб их не знаю, но они занесены в мой личный список, как военные медики, проявившие себя героически в самые тяже-лые периоды.
 Ком. сан. роты 1001 с.п. Бехер Галина Яковлевна. Была переведена эпиде-миологом дивизии. Эпидемиологическая служба в Советской Армии была на та-кой высоте, что для нас многих это сложное явление оказалось неожиданностью. Такого не было даже у противника с его организованностью, но тут, видимо, и подводило то, что «сверхчеловеки» оказались бессильны перед вшами и комара-ми, тем более, гангренами, русскими холодами и морозами. Мы на своей земле и защищали ее всеми силами, проводя на должном уровне профилактику заболева-ний. Для немцев поход в наши края оказался далек от прогулки по Европе.
Зима 1944 – 45 годы в Прибалтике была холодной. Дули северные ветры. Небо часто заволакивали лохматые тучи, постоянно сеял мелкий дождь. В непро-глядной темноте осеннего неба над окруженной группировкой противника редко, вяло поднимаясь, вспыхивают и тухнут немецкие ракеты. Тоскливо фашистам в котле, и на них снизошел мрак. Света и музыки нет. Рестораны закрыты. Публич-ные дома разбежались. Немцы из недавних пирующих хозяев превратились в го-лодных ночных призраков. Мы не слышим ни бравурных маршей, ни даже пили-кания губных гармошек.
Вечер в МСБ № 285 проходит в воспоминаниях. У нас патефон. Играем свою и трофейную музыку. Под нее танцы. Встреча проходит спокойно. Нет, как в недавнем прошлом, эксцессов и интриг. Устали, навоевались. То, что было привнесено плохого в наши отношения из мирного времени, война обрубила на-прочь. Мирное неформальное общение коллег. Люди часто произносят тосты за победу, но пьяных нет.
26.11. Смотр дивизии полковником Савинковым А.И. Приятное самочувст-вие. Экипированы и подтянуты. Дисциплина в частях на высоте.
С 5 по 6.12. полк расположен в Преэкуле. Мерзкая погода. Переношу ее, как и многие, с трудом. Часты перебои в сердце, сопровождающиеся болями. Ноют и щелкают суставы. Припухлость на руках.
Новый 1945 год встречаем среди сырых стен землянок. Война объединила нас живых и мертвых, что останется в памяти до конца жизни у каждого. Живые накрепко спаяны какой-то неведомой силой, и уже не могут воевать без этого глубокого взаимопонимания. Звучат русские песни, родная музыка. На ПМП ока-залась медсестра Лира из Казани. Когда запела на татарском языке, то мы обалде-ли от ее голоса. Решили, что попали на оперное пение. Оказалось, что Лиру до войны готовили в филармонии, а с началом войны она ушла на курсы медсестер, а оттуда на фронт. Повезло за все время пребывания в боевых условиях: жива, да ее и надо беречь. Сказал, что после войны её голос должен обязательно звучать в концертных залах. Оказалось, что командир дивизии, услышав ее голос, уже от-правлял Лиру в тыл, а она вернулась. Поддерживает нас, военных медиков, своим пением. Где и когда бы я услышал «Соловей» Алябьева, и не с пластинки, и на та-тарском языке, и во фронтовых условиях. Нас тянет, и мы соскучились по поэзии, живописи, музыке, и всему тому, что так волнует человека, взявшего на себя тя-желую обязанность лечить людей. Однако война не окончена! Но и нет такой ар-мии в мире, которая овладела бы настолько высоко опытом работы медиков, как Советская.
26.01.45 г. нелепо погибает командир батальона Петр Цыпкин. Его родовые корни в Одессе. Получил извещение о приеме на учебу в военную академию им. Фрунзе. Собирался радостный. Торопился. По дороге обнаружил, что забыл лич-ное удостоверение. Ночью вернулся в батальон, выйдя из блиндажа с документа-ми, был убит осколком шальной мины. Родители живут в Одессе. Мне казалось, что всё близится к концу и смертей близких мне людей более не будет. Та же мысль и о себе, что основное пройдено, и теперь мою жизнь никто не вправе за-брать. Однако, погибают близкие, ставшие родными мне люди, казалось бы, шаг-нувшие за порог войны. Несправедливо. Печально!
С 15.03. по 2.04. проходим специализацию по кожно-венерическим заболе-ваниям. Госпиталь в местечке Бисжерач. Начальник Глазер. Слушаем его лекцию по сложившейся обстановке. Ситуация сложная. В связи с перемещением наших войск на запад резко возросла частота венерических заболеваний. Особенно отме-чено, что зараза ползет из Польши. Польские красавицы легко завязывают связи с нашими офицерами. Есть случаи драк среди командиров из-за женщин. Привели пример дуэли двух пьяных офицеров. Друг друга не убили, но тот которому дос-талась неповторимая полька, заразился от нее гонореей. Смех среди слушателей! После чего Глазер уточняет, что все случаи вензаболеваний переходят под стро-гий контроль особого отдела. Распространение европейского сифилиса в России нужно предотвратить всеми возможными путями. В зале мгновенно наступила неимоверная тишина. Все боятся даже пошевелиться. Греховодники среди нас уж точно есть. Разрабатываем план мероприятий. Вносим корректировки. Устанав-ливаем повышенный контроль.
С 20.04. вернулся после ранения старший врач 1005 полка Парамонов Ели-зар Алексеевич, которого многие знают и уважают за степенность, понимание солдат. Солдаты между собой зовут его просто «Алексеич».
8. 05. 1945 года нам объявлено об окончании войны, а 9 мая 1945 года объ-явлен, как День Победы советского народа над фашизмом. Душа замирает, и ка-жется, что это еще не все. Долгожданный день победы наступил. Солдаты шутят, что добрый Алексеич принес из госпиталя мир.
14.06. получил письмо от врача и моего однокурсника Разумова Сергея. Его часть направили на Дальний Восток, но т.к. Япония капитулировала, то дивизию высадили на ст. Елань Свердловской области. Место расположения загрязнено, т.к. здесь постоянно всю войну готовили к отправке на фронт воинские части. Но эпидемических заболеваний не было. Однако за последнее время массовое рас-пространение получила ptirus pubis (лобковая вошь) среди солдат и офицеров. До-катилась зараза из Европы до Урала. Немцы в своем блицкриге до Волги дотяну-ли, а лобковая вошь норовит уже через Урал перевалить. Опять цивилизованная Европа очередную пакость напустила. Тщательно осматриваем всех демобили-зующихся на причастность к богине любви Венере. Даем строгие предупреждения о возможных последствиях. Европейские вошки бабам и мужикам не к чему. Войну пережили, а теперь чешись после нее… Мужики бреют свои интимные места. Мажутся соляркой. Помогают бабки с настоями трав. Объявлен негласно всенародный бой заразе.
Меня, по состоянию здоровья, направили в госпиталь на Урал для прохож-дения комиссии. 17 сентября 1945 г. был комиссован при Уральском военном ок-руге. Капитан Яценко признан ограниченно годным к военной службе: 2-ая сте-пень недостаточности митрального клапана с нарушением ритма 2, неврастения.
1.11. Свой 40 - ой день рождения встречаю в Свердловске. Узнав из моих документов о круглой дате, неожиданно пригласил начальник санитарного управ-ления УРАЛВО Лазарев. От него возвращался пешком, проклиная все на свете, а его, забулдыгу, тем более. Я спиртное не переношу. Тем более пьяную болтовню.
12.11. Еще раз подставили. Получил, как-то по дружески, приглашение в Камышлов. Оказалось, что наша встреча с начсанкором Сергеевым неспроста. Повторно попадаю в непредвиденную ситуацию мирного времени. Начальник са-нитарной службы решил приобщить меня, как опытного военного медика к экс-пертизе, по поводу смерти солдата от пневмонии. Просит разобраться. Причем тут я? Списать смерть на мой авторитет? Обратно еду на паровозе. Свет не без чудаков. И здесь покоя не дают. Я человек из войны, отвыкший от мирской суеты. Начинаю понимать, что возвращение к мирной жизни военного человека не так уж легко. На фронте пули, а здесь стрельба мерзостями может оказаться не менее опасной. Однако спал так крепко, казалось, как никогда. Разбудил машинист па-ровоза. А снилось, что еду домой, и скоро будет Кузедеево.
17.11. в 15.00. торжественный обед в офицерской столовой. Письмо от Пай-дуна из Ленинграда. Учится. Мечтает стать хорошим специалистом. Слушает све-тил науки. Я запаздываю с учебой. Нет диплома врача. Военное удостоверение для мирной жизни не подходит.
25.11. Посетил бывшего сослуживца Сергея Нефенко. Живет один. Родст-венники его поначалу приняли, но вскоре отказались. Комната затемнена. Непри-ятный застойный запах. Сергея списали из действующей армии после тяжелой контузии. Решил его поддержать, а попал на урок философствования. Хотя и ра-нее, до контузии, отмечал у него странности. Систематизирует, какой-то бред о реформах. Обосновывает его ложными доказательствами, и верит в них. Коррек-ции не поддается. Считает, что Украина, Крым, Кавказ и Прибалтика от России отделятся из-за предательства руководством страны. Что нам еще предстоит большая война. Европа будет под американцами, и они наши настоящие враги, а вовсе не союзники. Ушел, понимая, что Нефенко очень больной человек. Пути у него два: заберут в НКВД, и – бесследно исчез человек, или до конца дней будет под наблюдением психиатров, пока не превратится в овощь. На фронте я насмот-релся разных психозов, но все это были острые состояния. Вдруг мелькнула страшная для понимания мысль, что возможно действия многих, вышестоящих начальников, были бредом, а не заблуждением, тем более и ошибкой? Гоню мыс-ли прочь, но они навязчиво лезут с доказательствами объяснения весьма странных событий моих наблюдений за поведением людей в боевых условиях. От высказы-ваний Нефенко и собственных мыслей остались самые скверные впечатления. Так можно с ума сойти.
28.11.45 г. Поехал в Свердловск и посмотрел кино «Весенний вальс». На душе стало легче. Исчез из памяти заторможенный сослуживец с его мрачными предсказаниями.
30.11. в 13.00. принят заместителем наркома в Наркомздраве СССР. После чего отправился в Третьяковскую галерею. Вновь отметил, что исчезают боли в сердце и аритмия реже, когда я в покое, и соприкасаюсь с великим искусством. Побродить бы по родным местам, где-нибудь среди лип Кузедеевской рощи, по тропинкам соснового бора среди вековых деревьев, наверное, все боли исчезли бы. Кузедеевский сосновый бор. Жаль, что великий Шишкин его не видел.
Выехал из Москвы. Тула – Орел – Курск- Белгород. По прибытии в Запоро-жье делаю пересадку на Никополь. При посадке в поезд, в толпе, вырвали из руки чемодан. Очень жалел, так как в нем были нужные книги. Таскал с собой по всему фронту издания классиков медицины. Представляю разочарования ворья, когда вскроют мой обшарпанный тяжеленный чемодан. Первой сверху там лежит книга «Газовая гангрена»…
6.12. Прибыл в Никополь. В село Дмитриевка, где находятся родственники жены, привез 1-ый секретарь райкома Барков. Друг шахтерской молодости тестя. Его сын, как и я по имени Константин, погиб еще до ВОВ в Испании. Был летчи-ком. В школе учился с моей будущей супругой Ией. Сын был единственным в се-мье. Ко мне очень хорошее отношение. В Никополе меня давно ждало письмо от мамы. Сообщает, что после победы, при ликвидации немецкой группировки в Ав-стрии погиб ее племянник Александр Заверохин, единственный сын моей люби-мой тетушки Ольги. Жалко тетю Олю, а Сашку уже не вернешь. Сколько еще по-гибнет победивших русских солдат от рук бывших эсесовцев, полицаев, предате-лей и уголовников. Послевоенное время будет весьма не мирным. Уверен, что в непроходимой тайге, и вокруг Кузедеево, прячутся на заимках дезертиры, беглые уголовники и прочая сволочь, которой место в лагерях . Долго придется отлавли-вать и уничтожать эти стихийно организовавшиеся банды.
Хожу в Никополе на спектакли. Наслаждаюсь: «Наталка Полтавка», «Беста-ланная», «Ой не ходи Физа на вечерницу», «Сестра его дворецкого», «Майская ночь». Предела насыщения театром нет. Мир и театр. Восторг от жизни. Встреча Нового мирного года в кругу большой семьи родственников жены.
3.02.46 г. Выехал поездом в Одессу. Проводил тесть. В городе во время войны хозяйничали в основном румыны, венгры. Местные жители говорят, что мединститут во время оккупации работал, и в нем готовили врачей. Выдавали ди-пломы, которые ныне не действительны. На квартиру, как родного, меня приняли родители погибшего однополчанина комбата Петра Цыпкина: Яков Кириллович и Марфа Ивановна. Петр был у них единственным ребёнком в семье. После его ги-бели, случившейся за три месяца до окончания войны, Марфа Ивановна стала ве-рующей. Уверена, что лишь вера в Бога помогла ей перенести тяжелую утрату. У сына осталась беременной фронтовая подруга (санинструктор Скурихина, кото-рую хорошо знаю по совместной работе, служила и в нашем полку). Она, как го-ворит Яков Кириллович, подарила им внучку Людмилку. Брак оформили после гибели Петра. На следующий же день иду в театр. Спектакль: «Ой не ходи Гри-ца…». Одесса, как и в довоенное время, несмотря на холод и голод, очаровывает меня. Разговорами одесситов, да ежели вы попали на Привоз, можно умиленно за-слушаться, но и прозевать свои карманы. Вытащат все, что только можно. На улицах, иногда вкрадываются и сомнения, что идущие навстречу люди одесситы. Я их знал до войны, мне попадаются совсем не те лица. Кто они?
С февраля 1946 до начала марта 1947 года капитан медслужбы Яценко – студент лечебного факультета Одесского медицинского института. Директор ин-ститута Гаспорян.
Спешу на первую лекцию, но чуть запаздываю. Тихонько захожу в зал и сажусь на край первой скамейки. Рядом такой же, как и я, в воинском обмундиро-вании капитан записывает лекцию. Оборачивается ко мне. Обомлели оба. Передо мной живой и невредимый мой друг по военфаку Саша Ситниченко, которого считал погибшим. Нет предела восторгу с обеих сторон. Обнимаемся. Прервали лекцию. Извинились перед профессором. Хочется поговорить. Лекция летит мимо ушей. После лекции все выяснилось. Сашка был в первом эшелоне, а я во втором, но я оказался в тылу у немцев по приказу комиссара, а он у нас. Оказывается, он со своим ПМП сразу же драпанул при наступлении немцев. Проскочил в суматохе через нашу линию обороны. Уцелел сам. Спас свой ПМП. Воевал. Ранений не бы-ло. Награды и воинское звание, как и у меня. Рассказываю свою историю. Пред-полагаем, что, возможно, и не был это наш комиссар, который указал мне невер-ный путь. В то время было много переодетых в нашу форму врагов. Рассказал я ему и об увиденном мною однокурснике в немецкой форме. Оказывается, Сашку вызывали в спецотдел. Допрашивали об этом человеке. Мы оказались оба свиде-телями предательства, но большая вероятность, что на нашем военном факультете он работал, как агент немцев. Договорились, что больше не будем обсуждать эту тему.
3.04. Вечер встречи в актовом зале института с Сосюрой, Конурченко.
4.04. Посетили государственный художественный музей.
18.05. Слушаем «Аиду». Основное время в учебе.
7.06. Медали «За победу над Германией» нам вручили в Одессе.
6.07. Поездка в Никополь. Сначала на пароходе «Норд» из Одессы в Хер-сон. Вечером, в театре смотрю спектакль «За тех, кто в море». Переночевал в Херсоне. Утром сел на пароход «Дзержинский», идущий из Херсона в Никополь.
С сентября, и я вновь в милой душе голодной Одессе. В одесской публич-ной библиотеке им. Короленко слушаем воспоминания о Л. Н. Толстом внучки Анны Ильиничны. С ее слов «Война и мир» переписывалась 4 раза, «Анна Каре-нина» - 7, «Хаджи-Мурат» 130 раз. Прочитав рассказ Чехова «Душечка» Лев Ни-колаевич плакал навзрыд. Дочь Толстого Софья Львовна живет в Риме. После войны, из Югославии вернулись в Россию две внучки Толстого.
Вечернее посещение хирургической и детской клиник, которые построил в прошлом веке одесский купец меценат И.К. Ясиновский.
Сессия. К экзаменам готовимся группой. Чувствуем, что за войну несколько подустали наши мозги. Особенно ослабла память. У большинства выраженная бессонница. На фронте засыпали под разрывы снарядов, а в мирное время спать не можем. В поверхностной дреме всё снится война.
 Мои успехи при сдаче экзаменов: организация и сантактика - 3 (Дмитреев-ский), детские болезни - 3 (проф. Скротский), инфекционные болезни - 4 (проф. Коровицкий), лор – 4 (проф. Чещелин), глазные болезни – 5 (проф. Фельтов, и проф. Кольфи).
В аудиториях института стоит невыносимый холод. Живу по прежнему у Цыпкиных.
Голод утоляем духовной пищей, хотя иногда кажется, что можно и упасть от слабости на пороге театра. Сохраняю программы: «Трубадур», «Фауст», «Сильва», «Риголетто», «Иван Сусанин», «Пиковая дама», «Царская невеста». В театре русской драмы: «Так будет», «Князь Игорь», «Лебединое озеро», «Аида», «Раймонда». Театр как-то поддерживает и придает силы.
3.03. Встреча военных врачей на квартире Саши Ситниченко. Все собрав-шиеся были призваны на фронт, не окончив институты. Нас, военных, безди-пломников, с офицерскими званиями, по отношению к основной массе студентов, небольшая группа. Чувствуем, что особого восторга, который испытывали когда-то мы, увидев военных в наградах, сегодня по отношению к нам со стороны граж-данских студентов нет. Относятся весьма настороженно, либо отчужденно. Дер-жатся обособленно, создавая какие-то свои группы. Откуда их столько набралось. Как мы понимаем, те в большинстве не доучились по причине болезней, а после окончания войны выздоровели, и стремятся получить диплом. Что сделаешь, если при объявлении войны у некоторых, а их много, ноги отнялись. НКВД точно ими не занималось. Остались же целы. Окончат мединститут. Станут профессорами. Заполнят другие медицинские вузы страны своими кадрами, а нам фронтовикам путь на периферию. Все эти проблемы мы обсуждаем между собой. Ведь еще и нас учить будут, и наших детей? Так-то…
22.03. Слушаем лекцию знаменитого академика Владимира Петровича Фи-латова. Это наш человек. Истинно русский ученый. 10.04. Общеинститутский ве-чер. После конференция научных сотрудников института. Доклад В. П. Филатова «Тканевые терапии (биогенность грязи)». После доклада гуляем в приморском парке и обсуждаем полученную от академика информацию. Потом все идем в те-атр эстрады на концерт Клавдии Ивановны Шульженко. Повторно идем слушать ее в летнем театре, и посмотреть на «синий платочек». Впечатление, что она за-душевно беседует с нами – фронтовиками. Выехал в Никополь на подпитку и от-дых. Черное море взбунтовалось противнейшей качкой. Морская болезнь сопро-вождается рвотой. Привез в Одессу кукурузы. Мои хозяева на десятом небе. Ва-рим мамалыгу.
12.12. Последние лекции читают профессора Скрицкий и Корхов. Прощаль-ные напутствия умудренных жизненным опытом педагогов. Мы внимательно слушаем их пожелания, которые вкратце можно сформулировать так: «Мы учили вас искусству врачевания, и не знаем, что у нас получилось, но, в крайнем случае, устроитесь главными врачами». Смех в зале. Ирония в словах учителей отражает реалии жизни. Получить диплом по лечебному делу, и по карьерным соображени-ям добрался до стула главного врача, считается позорным и унизительным в на-шей среде. Такого мнения придерживается наше поколение, а вот как будут мыс-лить последующие? Возможно, эта тенденция, исходящая от истоков русской культуры врачевания, сохраниться в российской медицине навечно. Невозможно представить себе врача, пропитанного до мозга костей клиническим мышлением, в роли чиновника. Для этого надо, как шутят среди нас, не мозги иметь, а особую пятую точку. Грубо, но несовместимы мы, экстремалы-практики, прошедшие вой-ну и устроившиеся удобно на гражданке. Некоторые носили не только офицер-ские погоны, но и награды, убеждая несведущих людей, что были на передовой. Хотя фронтовика можно узнать сразу и по движениям, и по речи.
Начинаем готовиться к последней сессии, которая начинается с 10 декабря. Мои итоги: стоматология – зачет, судебная медицина – 4 (проф. Шмаилович), по психиатрии – 4 (проф. Мерельсон). Подготовка к государственным экзаменам проходит в условиях полуголодного существования. Голодает вся Одесса, но не теряет присущего ей юмора.
Некоторые изречения, услышанные в Одесском институте, записываю: «ГПУ – глаз, палец, ухо». Автор проф. Шатилов. «Лечение зубов есть консерви-рование, а пломбировка - сооружение мавзолея над инфекцией». «Нет безнадеж-ных больных, есть безнадежные врачи». Автор проф. Корхов. «На сердце ледок, а на губах медок» – профессор психиатрии Мерельсон об эпилепсии. Он же: «Си-мулянт видит хуже, чем слепой, хуже слышит, чем глухой, дрожит сильнее, чем больной паркинсонизмом». И, конечно, изречения академика Филатова: «Непоко-лебимо верить в силу своей специальности», «приступая к лечению человека, врач, прежде всего сам должен быть человеком».
 Голодные, обессиленные продолжаем посещать театры. «Запорожец за Ду-наем», цирк, балет труппы им. Айседоры Дункан. В городе стрельба, грабежи. Нападения бандитов на одиноких офицеров. Ходим группой. Жаль, что нет при себе оружия. Мы, фронтовики, Ростов–папу брали, а что в Одессе-маме уголовни-ков не положим? Уголовников узнаем сразу, но они к нам, тем более, если мы в группе, относятся как бы с почтением, и стараются удалиться с глаз долой.
С 27 по 23 января город накрыл снежный циклон. Видимость на расстоянии вытянутой руки. Падаем, поднимаем друг друга. Кто-то пошутил, что снег подня-ли и развеяли над городом юбки бешеных танцовщиц балета Дункан.
Государственные экзамены. Председатель приемной комиссии проф. Гни-лорыбов Тимофей Еремеевич (из Днепропетровска). Он ученик Богораза М.А. Знаменитая днепропетровская школа имени Богораза. Русский и европейский све-тила, у которого учились многие западные ученые восстановительной хирургии. Он первым начал пластику половых органов у мужчин.
7.01. Сдаю хирургию – 4 (Корхов, Нелевский, Бабский). Я не ответил пол-ностью на дополнительный вопрос. Претензия со стороны одного члена комис-сии: не знаю историю переливания крови. Да и откуда мне было знать, что когда-то где-то кому-то, перелили иногруппную кровь. Привязался доцент Нелевский, выставляя на показ свою эрудицию. Вот такими они и будут, будушие профессо-ра, что сегодня тихонько себя ведут среди нас, как бы даже пресмыкаясь. Против-но смотреть. Оказывается, больной анемией певице Вальцевой, перелили кровь от мужа, и оттого она погибла. На фронте я сделал, в зависимости от ситуации, пря-мых переливаний крови столько, что и не считал. И без осложнений! Думаю, что мне бы доцент Нелевский хирургию, тем более военно-полевую, вообще никогда бы не сдал, а, может, попер бы я его от медицины подальше.
Пройдут годы, изменится время. Прогресс медицины неизбежен. Но поняли мы основное, что отступать от наработанного, казалось бы, устаревшего, и скоро-постижно перепрыгивать в навязываемое новое, нельзя. В военной хирургии тем более не положено. Военно-медицинская доктрина не позволит. К ней приближа-ется неотложная хирургия мирного времени. Потеряешь или искалечишь больно-го.
Экзамены сданы. Наконец-то, после такой ужасной войны, оставшиеся в живых получили дипломы врачей по лечебному делу. Получилось 1 к 10. Прости-те нас, коллеги, что остались навечно на кровавых полях сражений и в нашей па-мяти.
На распределении, обращается ко мне профессор Живетов: «Вы сибиряк»? Отвечаю – «Да»! «Вручаю вам направление, по вашему настоянию, за № 155, на работу в распоряжение Кемеровского облздравотдела. Могли бы выбрать место и гораздо интересней. Вам предлагали Одессу. У вас есть диплом стоматолога. Могли бы остаться на кафедре челюстно-лицевой хирургии. Остро не хватает преподавателей. Вы фронтовик, и посмотрите на карту. В любом месте достойно вас примут, а вы в свою Сибирь рветесь». Не отвечу же я ему, что роднее Кузе-деева после стольких лет разлуки, для меня ничего нет во всей России. Благода-рю, понимая его недоумение. Пора домой!
Торжественный вечер, посвященный 46-му выпуску врачей Одесского ле-чебного факультета состоялся 5.03.47 г. в актовом зале институту. Очень холодно. Мы, группа фронтовых врачей, сидим в шинелях. Об итогах докладывает проф. Гнилорыбов. С приветствием выступил проф. Ясиновский. Приказ зачитывает проф. Волынский. Гнилорыбов говорит, что в институте доминирует еврейская национальность – 45 %, русские – 34 %, а украинцев всего – 19%. Волынский под-черкивает, что институт украинский, и должна соответственно преобладать эта национальность. Мы, фронтовики, смеемся, но это же Одесса, хотя, впрочем, и как всегда, евреи тут не причем. Для нас фронтовиков, в подавляющем большин-стве русских, делают, как положено, записи в анкетах, и в документах: русский. Прощай Одесса.
Этой же ночью выехал из Одессы в Никополь. Перевел дыхание у родст-венников жены, и подался в родную сторонушку. Дорога тяжелая, жуткие пере-садки. Давки, грабежи, убийства. В Харькове пришлось провести голодным, среди грязи и вокзальной вони 7 суток. При посадке в вагон история повторилась - вы-хватили один из чемоданов. И в нем были книги. Очень жалел, но сделать ничего не мог, так как стоял на подножке вагона. После долгих мытарств прибыл в род-ные места. Вот она, Сибирь, но не могу уехать даже из Новосибирска. Не компо-стируют билет на Сталинск-Кузнецк. Уже близко. Хоть пешком иди. Впечатле-ние, что на фронте и то было легче. Сплошная бюрократия, волокитство. Кругом жулики. Как они успели в такой массе расплодиться, пока мы воевали? К началь-нику вокзала не попадешь. Военная комендатура разводит руками. Милиции не видно. Жаль, что не прихватил пистолет. Оказывается, у них здесь не мирная жизнь, а беспредельный разгул уголовщины, и не меньший, чем в Одессе. Посте-пенно, толкаясь по вокзалу, интуитивно тянемся друг к другу, образуя боевую группу офицеров. Находим дельца, который обещает нам закомпостировать биле-ты, в разные направления. Прижали его в туалете. Один из нас пригрозил ему тро-фейным пистолетом. Пообещал пристрелить. Ему надо в Красноярск. Психологи-ческое напряжение такое, что возможен срыв. Вокзальная сволочь клянется, что все для нас сделает, но просит взятку. Сбросились. Дали. Офицер отконвоировал его, и вернулся с билетами. Можно ехать. Расстаемся. На душе весьма противно.
В Кузедеево прибыл 25 апреля 1947 года. Глотнул нашего воздуха и опья-нел. Настолько он чист. На вокзале встретили мама и тетушка Ольга. Они каждый день ходили на вокзал и встречали поезд. Всматривались в сходящих из вагонов людей в надежде, что вот и я появлюсь. Наконец-то ступил на родную землю предков. Столько лет разлуки. Горы покрыты свежим весенним цветом, знакомые с детства запахи сибирского разнотравья. Кругом ничего не изменилось, все так неповторимо родное… Мир тебе моя земля! Мама и тетушка не могут выплакать-ся от радости. Оказывается, получали извещения, что пропал без вести, и даже похоронку. Судьба сохранила меня.
Своего жилья у матери нет. Живет у брата. Идем к дяде, Осипу Матвеевичу Перевалову. Встречает нас его жена Марфа Прокопьевна. Узнаю, что их племян-ник Хорьков Герой Советского Союза. Получил героя за форсирование Днепра и освобождение Киева. Жив. Но в каждой кузедеевской семье есть потери близких и родных людей. В основном мужчин, но много и девчат погибло, особенно сан-инструкторов. Пусть же все, что окружает меня мирно живет и радует друг друга, а потомки наши никогда не испытают на себе войны. Будут ли помнить, что дос-талось нам?
Неожиданно стук в дверь и вбегает запыхавшаяся молодая женщина. «Вы уж извините меня! С возвращением Вас, Константин Родионович! Спасите наше-го сына. Его лошадь в живот лягнула. Помирает». Все ясно! И здесь фронт в борьбе за жизнь. В этом война для врача никогда не кончится. Иду в больницу. Нужно спасать мальчишку…

P.S. Спустя десятилетия, в конце своего дневника, будучи очень больным человеком (последствие войны и бессонные дни и ночи по спасению жизни лю-дей) районным хирургом подполковник запаса медицинской службы Константин Родионович Яценко. В конце своего дневника, который он продолжал до послед-него дня жизни, мой отец записал строки стихотворения дагестанского поэта Р. Гамзатова «Журавли»
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?

Для него война не закончилась до последнего его вздоха. Помню, когда на-чалась перестройка, он, смотря на телеэкран, много раз говорил: «Сегодня мне хочется жить, чтобы увидеть, чем вся эта очередная галиматья закончится». На-помню, что жил когда-то французский врач Гали Матье, который любил побало-вать, выписывая рецепты больным, а на их обратной стороне писал всякую чушь. Чем приводил больных в великое смятение. Я уверен, что моего отца поддержали бы миллионы людей, воевавших за нашу великую Родину, а их галиматьей не на-пугаешь. Породы они не той. Крепко и больно ответить могли. А пока скажем словами «таможни», - «за державу обидно» из любимого фильма советских кос-монавтов «Белое солнце пустыни».

Подготовил к публикации О. К. Яценко
г. Кемерово