Эх, хорошо в стране советской жить!», или Детство обычной акселератки (отрывок)

Рейтинг:   / 2

Подробности

Категория: Литературный семинар

Автор: Татьяна Твердохлебова

Просмотров: 2326

2007 год, Выпуск № 1

Раннее детство в фотографиях

На фотографии, где Светочке Ромашкиной года полтора, она стоит на лавочке садовской веранды, крепко прижимая к себе две одинаковые резиновые игрушки, в одной из которых дырка от детских зубов. Стандартная детская панамка, под ней широкий выпуклый лоб, кнопочный, без намека на переносицу, нос, большие светлые глаза. Еще ниже белое, пошитое мамой по выкройкам из журнала «Работница», короткое платье, из-под него крепенькие X -образные ножки. Явные признаки недостатка инсоляции и витаминов в условиях Сибири. Но в целом вполне упитанный счастливый советский ребенок.

Конечно, в ясельном возрасте Светка себя не помнит. Тем более, не помнит она себя в младенчестве. На любительской фотографии на папиных руках обнаженный младенец женского пола. Выпученные от натуги глаза в тщетной попытке поднять головку, искривленные от напряжения губки, лысая голова. Жуткое зрелище. Но папу тащит от гордости.

Помнит себя Светлана с возраста четырех лет, белокурой худенькой обитательницей уютной двухкомнатной квартиры. Постоянное ощущение любви и заботы красавицы-мамы и доброго папы. Спала она в одной комнате с родителями, в кроватке, заправляемой голубым покрывалом, под ночным светильником в форме лилии. Светильник включали, чтобы ребенок, проснувшись ночью, не пугался темноты. И не бежал успокаиваться в родительскую постель, нарушая тем самым гигиену.

Но Светланка и не боялась. Совсем, даже наоборот. Однажды, когда папа был на работе в ночную смену, Светочка проснулась по естественной надобности и с удивлением заметила, что мама настороженно к чему-то прислушивается.

– Мам, ты чего? – спросила дочка.

У соседей этажом выше в самом разгаре был пьяный дебош.

– Боюсь, – созналась, наученная горьким опытом проживания с пьющими родственниками, мама. И, восседая на горшке, маленькая девочка покровительственно похлопала взрослую женщину по руке и произнесла серьезно:

– Не бойся, мама, я с тобой!

Мама засмеялась и поцеловала Светочку, укладывая ее в кроватку.

Светочкиной «комнатой» была просторная кладовка в спальне. На фото она задернута шторками с рисунком из огромных осенних листьев. Рядом с маленькой хозяйкой старший товарищ Прошин Алеша, прижимающий солдатика культей правой руки. Алешка таким родился. По непонятным причинам одна рука осталась недоразвитой и напоминала сардельку. На конце культи сохранился рудимент кисти. Света считала несправедливым, если друг так и будет жить с одной рукой, и в душе надеялась, что та вырастет. Надо только подождать! Каждый раз при встрече с мальчиком она внимательно осматривала культю и подбадривающим голоском провозглашала:

– Немножко подросла!

Вообще Алеша был похож на отца, дядю Володю. Он был высоким, крупным, с черными волосами и карими глазами. Светин друг, как и Света, с шестимесячного возраста посещал детсад. Потому из-за частых простуд у него были аденоиды. Мальчик часто дышал приоткрытым ртом и говорил чуть гнусавым голосом.

У девочки, кроме Алеши, было много подруг и друзей. Они шумно играли в жмурки, прятки и догонялки. Иногда активные игры перерастали в потасовки. Поскольку Светочка не обладала физической мощью, она пускала в ход извечные женские уловки.

Как-то Света с соседским мальчишкой Толиком Ивановым не поделили страуса. Она тянула игрушку за шею, а Толя за ноги. Некоторое время их борьба напоминала конкурс «перетягивание каната» в соревнованиях «Веселые старты». Но страус был не новым, резинки, соединяющие ноги и крылья, были значительно потерты. Во время очередного Толиного натиска ноги желанной игрушки остались у него в руках. Крылышки взмыли кверху и совершенно отдельно от экзотической птицы полетели в разные стороны. Светка заревела и вцепилась зубами Толику в руку. Тот взвизгнул от неожиданности и, размазывая слезы по круглым щекам, пошел к входной двери надевать свои тапки. Хозяйка мстительно позволила ему уйти по-английски. Некоторое время покусанный Толик не приходил в гости к свирепой подружке.

Светочка без Толи не скучала. Ее расположение переключилось на Наташу Малинину. Во дворе ее называли Чебурашкой. По имени обаятельного героя, придуманного Успенским. У них и вправду было немало общего: миниатюрная фигура, огромные круглые карие глаза, маленькие носик и ротик и тонкий мультяшный голосок. С Чебурашкой можно было играть в куклы, прыгать через скакалку и бить мячом о стену. Наташкины родители с воспитательной целью поощряли любовь дочери к животным. У них в квартире жили ежик и попугай. Не то что у Толика. Из домашних животных – одни тараканы.

Все было хорошо. Но однажды у Светочки дома подружка, любопытствуя, рванула из-под большой стопки детских книг ее любимую книжку про доктора Айболита. Произошло внезапное «раздвоение личности» Айболита. Света заплакала. Памятуя о разрыве с Толиком, драться с Наташкой она не стала. Но обида жгла, и девочка побежала жаловаться маме. Та строгим голосом подозвала Наташу и сказала:

– Думаю, Ната, тебе нужно извиниться.

– Да, – пропищала с готовностью Чебурашка. – Я буду извиняться! Прости меня, пожалуйста, Света!

В последний раз, хлюпнув носом, хозяйка от души простила подружку.

С Толиком Света тоже помирилась. Они во дворе вместе кормили колбасой бездомную попрошайку Ладу, строили ей будку из гнилых досок, а потом пошли к Светланке стрелять самолетиками из нового пистолета. Толя обратил внимание на злосчастную книжку.

– Кто порвал? – поинтересовался мальчик.

– Наташка, – равнодушно ответила Светка.

– А ты бы ее лучше укусила! – запоздало посоветовал Толик. Когда детский шум превышал предельно допустимые для отдельно взятых родителей нормы, а гулять было нельзя, Света играла в «своей комнатке» одна. В ней, кроме больших курортно-командировочных чемоданов из дерматина, лежали огромной кучей Светланкины игрушки: медведи, зайцы, куклы, кукольные посудка и кроватка, заводной цыпленок и ведерко с совочком. Девчушка обожала играть в «комнатке»: расставляла кукол и зверушек, кормила их и культурно взращивала своим творчеством. Музыкальным инструментом служила перевернутая кукольная кроватка. Светочка стучала по ее «клавишам», распевая тонким голоском «чукчанские» («что вижу, то пою») песни. Игрушки восторгались. Были «бурные, переходящие в овацию аплодисменты» (как после выступлений товарища Леонида Ильича Брежнева). Куклы ходили друг к другу в гости и на работу, ссорились и мирились, ложились спать, ездили к бабушке... Но талант и авторитет хозяйки были неизменно признаваемы.

Новые «поклонники», становившиеся любимыми, приезжали из «сердца нашей Родины». Самой крутой фишкой было крикнуть во дворе: «А мне папа из Москвы вот что привез!» И показать сбежавшейся ребятне заводную обезьянку, умеющую кувыркаться, или большую куклу в шелковом бело-синем платье, мяукающую при перемене положения, и закрывающую синие глаза с пластмассовыми ресницами. Кукла Нина была, безусловно, главной в коллективе кукол. Она ведь была «столичной штучкой».

Папа из поездок к брату в Подмосковье привозил не только игрушки, но и нарядные импортные вещи. Папиным подарком была вьетнамская шерстяная кофточка с белыми и синими девочками-мальчиками, шагающими по дорожкам. Одежда у Светланки была «скромная» (точнее, убогая), как у всех советских детей (дети работников торговли и партийной номенклатуры – не в счет!), в основном, пошитая из старых маминых вещей. Потому кофточка эта была предметом маминой гордости. Недаром однажды дочка, слушая бесконечные ее восторги по поводу этой неописуемой вещи и глядя из окна на идущих попарно детсадовцев, воскликнула с жаром:

– Ой, какие детки хорошенькие, такие все шерстяные!

Папу наличие импортных вещей и современной мебели нисколько не волновало. Вещи он привозил для маминого тщеславия. В этой его черте характера была замечательная сторона: он никогда не ругал дочку за испорченные или утерянные вещи. Когда Света плакала после маминых взбучек по такому поводу, папа утешал ее: «Не плачь! Еще лучше купим. Заработаю!» Прямо как курочка Ряба из сказки. Деньги он зарабатывал.

Мама тоже зарабатывала в поликлинике какие-то маленькие деньги за огромную по физическим и нервным затратам работу. А Светланка была общественным ребенком и посещала детсад «Снежинка».

Групповая фотография в саду. Мальчики одинаково стрижены «под расческу», с короткой челочкой, в одинаковых черных штанишках на лямках. Рубашки отличаются рисунком и, вероятно, расцветкой (фото черно-белое). Девочки тоже все подстрижены. Под «молодежную». Для удобства утренних сборов в детское дошкольное учреждение. В светлых и темных волосах на макушке банты из стандартных капроновых лент. У сидящих в первом ряду девочек из-под коротких ситцевых или фланелевых платьишек видны трусы, резинки которых удерживают чулочки. Рядом со Светой, прячущей руки под коленки, Толик Иванов. У Толика круглые серые глаза, круглые щеки, из-под коротких рукавов клетчатой рубашки – полные ручки, как у ангелочков на картине Рафаэля. Воспитательниц и няни на фотографии почему-то нет. Но о них и жизни детей в «Снежинке» – впереди.

Детский сад

Общественная жизнь Светочку Ромашкину вполне устраивала и радовала. «Детский сад, детский сад любят все ребята!» – звонко поет Светка на кассете, записанной на папином «катушечном» магнитофоне «Мр i я». И это искренне, это от души! Еще она на этой кассете читает стихи о том, какие «теплые ноги у весны», и про то, как дочка не хочет мешать отдыхать маме, и поет песни, как дети «по малинку в сад» пойдут, и как они рады дорогим гостям. Под «дорогими гостями» обычно подразумевались родители или члены разнообразных комиссий.

Когда приезжала очередная комиссия, положено было в музыкальном зале благодарить партию в стихах и громко петь о любви к Родине. Потом приехавшие в детсад дяди и тети, глядя на малышей хитрыми глазами, наклонялись ухом к детским ротикам и простодушно интересовались: «Кто это?» И показывали на большой портрет, висящий на стене музыкального зала. А Светочка думала: «Что ли, они глупые? Не знают, что это вождь мирового пролетариата?» Слова «вождь», «партия», «пролетариат» были совершенно недоступными пониманию. Но Света абсолютно точно знала, что дедушка Ленин – это такой всеобщий дедушка, вроде Деда Мороза. Если верить рассказам Бонч-Бруевича, он был добрым и любил детей. «Может, он и был добрым, когда вырос, – думала девочка, – но Маняшу зря под диван загонял и пугал волком». Как-то у Светочки в сознании не укладывалась любовь к сестре с подобными поступками.

А кучерявая черноглазая Леночка Калинина подозревала, видимо, о своей большей причастности к всеобщему идолу советских людей. По большому секрету, шепотом, она как-то поведала:

– Свет, а ты знаешь, Ленина – два!

– Почему? – не поверила Света.

– Ну, как же? Ленин – дедушка и Ленин папа...

Детей в группе было много. Тридцать, наверное. А воспитательницы всего две. А няня вообще одна. Воспитательницы были одна добрая, другая «ругательная». Светка, как и другие дети, любила Валентину Васильевну. Ладненькая, с приветливым лицом, «бигудюшными» кудряшками, она часто смеялась хрипловатым смехом и с удовольствием играла с ребятишками в «цепи кованые» и «кошки-мышки».

Грузная пожилая Антонина Михайловна шумные игры не одобряла, и методы ее воспитания основывались на унижении ребенка. Тех, кто не спал в сончас, ставили босыми ногами на голый пол и заставляли держать подушку в вытянутых руках. А тех, кто посмел баловаться, ставили на подоконник нагишом, лицом к улице. Светочка ужасно боялась оказаться в таком позорном положении и затаивалась, как мышь, если не могла уснуть. Система наказаний, возможно, и была эффективной, о детской ранимой психике же никто, вероятно, не догадывался. Буржуазный старик Фрейд был не в почете, и, наверно, его опусы были попросту неизвестны советским воспитателям. Разве ограниченной, в прямом смысле этого слова, Антонине Михайловне могло прийти в голову, что вместо будущего строителя коммунизма она рискует «воспитать» извращенца?!

К счастью, воспитательница, вселявшая ужас в сердца детей младшей группы, через год уволилась по состоянию здоровья. Ушла на заслуженный отдых. Вскоре она умерла. Может, от болезни, а может, от невозможности приносить пользу советскому государству. Сознательные люди, которые не могли приносить пользу стране, отмирали. Как переставшие плодоносить ветки яблони. Человек, выходивший на пенсию, хоть и провожался с почетом, но моментально оказывался вне коллектива, вне общества. За бортом жизни. А это было позорно. Как нагишом на подоконнике. Лицом к улице. Поэтому товарищи с высшим образованием и, стало быть, с высокой степенью сознательности (врачи, педагоги), проклинавшие свою нервную, мало оплачиваемую работу, пенсионерами становились исключительно по состоянию здоровья. Как члены нашего правительства.

Многодетная тетя Галя Иванова, «сидевшая на шее у мужа», хоть и пользовалась популярностью у работающих мамаш как няня, неизменно ими же и осуждалась. А Светочке она нравилась. Некрасивая, но очень добрая, не стеснявшаяся своего несоответствия «высокому званию советской женщины», тетя Галя не боялась грязных мокрых детских штанов, вкусно готовила и знала много детских песенок и прибауток. Их младшенький, Толик, пошел в сад с пяти лет. И потому, наверное, не страдал хронической ангиной и аденоидами. А тети Галин муж, дядя Леня, нисколько не тяготился «сидевшей на шее» женой и, приходя с работы, с радостью садил себе на шею и катал по очереди своих и «нянчиваемых» ребятишек.

А Света, как мы уже знаем, посещала с шести месяцев детский сад «Снежинка». На место Антонины Михайловны пришла в меру молодая, в меру строгая воспитательница Светлана Алексеевна. Жизнь шла своим чередом.

В феврале в саду ставили сказку «Теремок». Маленькой юркой Светочке из средней группы была отведена роль мышки-норушки. Ленка Калинина была лягушкой. Она старательно припрыгивала к картонному теремку и интересовалась у Светки через вырезанное окошко:

– Кто, кто в теремочке живет?

И та отвечала ей мышки-норушкиным голоском. Потом появлялся «Толик-побегайчик». И Света с Леной звали его к себе жить. Ребята из старшей группы изображали более крупных зверей.

Светочке очень нравилось быть артисткой. Ее вполне устроило бы, если бы теперь для друзей она была Мышкой. Такой сценический псевдоним. К друзьям девочка относила Ленку тоже. Света – Мышка, а Ленка – Лягушка, соответственно.

– Привет, Лягушка! – обратилась на следующий день после представления к ней Мышка.

– Сама – лягушка! Дура! – огрызнулась та. В общем, богемной дружбы не получилось.

Вечером после сада, чтобы сгладить неприятное впечатление от невоспитанной Ленки и повысить собственную значимость, Светочка влезла на колени сидящему на диване папе. Папина газета отгораживала их двоих от остального мира. Как будто они в маленьком домике. Девочке стало уютно.

– Пап, а я на велосипеде умею кататься! – похвасталась Света. – А еще на лыжах и коньках!

– Ух, ты! – восхитился папа. – Молодец!

– А я еще танцевать умею! – не унималась она.

– Танцовщица ты наша! – с нежностью произнес папа и потрепал дочку по волосам.

– Еще и катальница! Да, папа? – обрадовалась та.

Никаких лыж и коньков и в помине не было. Кататься Светка умела разве что на санках. Но и без санок в детсаду было весело кататься с ледяной горки, лепить вместе с воспитательницей снеговика, играть в «царя горы» и в снежки. А потом возвращаться в группу в обледеневшей одежде, переодевшись, съедать суп и котлету и валиться без сил в кроватку, засыпая, едва укрывшись одеялом...

Зиму сменяла мокрая весна, сопровождаемая непременной Светкиной ангиной, весну – зеленое солнечное лето.

С конца мая в хорошую погоду средняя группа, объединившись для прогулки со старшей или младшей группой, шли в сосновый бор или парк. На траву стелили темно-синее «казенное» одеяло, рядом ставили белый эмалированный чайник с кипяченой водой. Дети в одних плавках гонялись за бабочками. Детская кожа под действием солнечных лучей вырабатывала полезный витамин Д. Прежде чем с визгом бросить панамку на белокрылую капустницу, ее подманивали к золотистому одуванчику или розовой головке клевера заклинаниями: «Бабочка-рыбочка, сядь, покури, белую трубочку в ротик возьми!» Божьих коровок, не срывавшихся с места при виде детей, а напротив, падавших с поджатыми лапками на спину, уговаривали «улетать на небко». И те, к восторгу малышей, оправившись от шока, улетали выше широколистых тополей, протягивающих ветки в синее жаркое небо.

В парке можно было бегать без сандалий по нагретой траве. Для профилактики плоскостопия. Шелковистая трава приятно щекотала ступни. В сосновом бору босиком не побегаешь! Сосновые иголки, веточки и шишки кололи пятки. Зато в бору чудесно пахло смолой, легко дышалось, росли лиловые колокольчики и крупные белые ромашки. А отойдя чуть подальше от орущей ребятни, если повезет, можно было увидеть деловитого дятла в красной беретке или шуструю серенькую белку с рыжим хвостом. Светка всегда пыталась угадать: не эта ли пугливая белочка тайком приносит ей по праздникам грецкие и кедровые орешки?.. С прогулок возвращались уставшие, с полными сумками шишек, веточек и травы. Для поделок из природного материала.