Екатерина Кучина (рассказ), Эдуард Горянец, Олег Курочкин, Зоя Соснина, Сергей Чернопятов (стихи)

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Литературная студия

Автор: Екатерина Кучина, Эдуард Горянец, Олег Курочкин, Зоя Соснина, Сергей Чернопятов

Просмотров: 5573

2009 год, Выпуск № 4

Коллекция

На носочках, еле слышно, чтобы время не спугнуть,
возвращаюсь снова в детство, на немного, на чуть-чуть...

Мы жили в двухэтажном бревенчатом доме на втором этаже в коммунальной квартире: общая кухня со столами, шкафами, керосинками, и длинный коридор с множеством дверей. За одной из них — наша крохотная комнатка с окном во двор. На подоконнике розовая герань в маленьком белом чугунке. Кровать родителей, стол, вешалка на стене (под ней прибиты газеты, чтобы вещи не пачкались об извёстку), и четыре чемодана, один на другом горкой на полу.

У меня своя кроватка с настоящей сеткой ромбиками, красивыми спин­ками с набалдашниками. Собственный коричневый горшок и тележка-каталка с удобным сидением, выпиленными стенками и деревянными кружочками-колёсиками. Её смастерил отец. Мои игрушки: сшитые из тряпок куклы и целлулоидный жёлто-зелёный попугай-погремушка, аккуратно уложены в коробку.

Шёл 1948 год. Мы часто оставались с мамой одни дома. Отец, машинист паровоза, почти всегда в поездках или на «промывке» в депо. Много лет я боялась этого слова «промывка», а мама его любила, потому что в это время не надо было волноваться за мужа, он на не опасной работе, и при­ходил вечером домой. Поездки же его — по два-три дня. И мама тяжело вздыхала в ожидании. Отец возвращался чумазый, сверкая белыми зубами. От него пахло паровозом, мазутом и большой важной жизнью. Наступал отсыпной день, и мне велено было тогда ходить мышью и не капризни­чать. Иногда мама выдворяла меня в длинный коридор, и это было страш­но интересно!

У входной двери жила Эсмиральда Корниловна - седая нелюдимая ста­руха. Она была выслана из Москвы, и все об этом говорили шёпотом. У дверей её комнаты сидел на цепочке настоящий петух по имени Антип. Он громко кококал и крутил головой: иссиня-чёрные и оранжевые перья бле­стели и переливались, а цепь звенела, ударяясь о пол.

Он не пропускал никого, кто шёл мимо, клевался больно, до крови, но жаловаться на Антипа не решались. Я подходила к нему на предельное расстояние, и мы подолгу, замерев, наблюдали друг за другом. Он меня рассматривал неподвижным глазом, я его жутко боялась, но каждый раз расстояние между нами уменьшалось. Контакт, наконец, состоялся, и не в мою пользу! Рана под коленкой долго не заживала, и ямка осталась до сих пор.

Однажды Эсмиральда Корниловна взяла меня за руку и завела к себе. Усадив на скользкий дерматиновый диван, начала угощать морковным ча­ем и булочками с корицей. Страх перед старухой так меня сковал, что не могла жевать, а только глотала куски и кашляла. «Экая ты несуразная да неловкая», - журила она меня, постукивая по спине. А, поняв, отчего это со

мной происходит, решила отвлечь и повела в глубину комнаты показать коллекцию.

Так в три года я узнала, что коллекция — вещь не столь важная для кого-то, но очень дорогая тому, кто её собирает. Она может состоять из чего угодно, главное, чтобы этому было посвящено всё свободное время и от­дана душа. Тогда она становится необходимой человеку в жизни, как воз­дух!

На круглом трёхъярусном вращающемся столике разместились пузырь­ки из-под духов и одеколона. Их было так много, что я перестала дышать. Стеклянные шары, продолговатые вроде груши, в форме башенок и пира­мидок, в виде виноградных гроздьев, большие и крохотные, сияющие, как радуга. Их просто невозможно было сосчитать. Они были так восхити­тельны! Она открывала, отвинчивала, вынимала всевозможные пробки, и мы нюхали, нюхали... Пустые флаконы благоухали!

Если бы я тогда умела читать, то постаралась бы запомнить затейливые названия. Но я была ещё мала, а Эсмиральда Корниловна больше ни разу не пригласила к себе. Наверное, боялась, что я перетрогаю все флаконы руками и тем самым нарушу ценность коллекции. Говорили, Эсмиральда Корниловна Авербах, отправляясь к сыну, везла с собой из Москвы два чемодана пузырьков, и когда подъезжала к Красноярску, один из них укра­ли вагонные воры. А сын её уже умер в лагере для репрессированных, и она так и осталась в Сибири.

Даже теперь, прожив большую часть жизни, почувствовав запах доро­гих духов, вспоминаю Эсмиральду Корниловну, пахнувшие духами паль­цы, узорчатую шаль с кистями на плечах и булочки с корицей.

Кем она была в той московской жизни, никто не знал. А спросить так и не решились. Не узнала и я. Нет уже много лет ни того бревенчатого дома, ни петуха Антипа, а из памяти не уходит эта загадочная старуха и её уди­вительная коллекция.