Земля спасает от пуль. Военные воспоминания

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Книга памяти

Автор: Пётр Козьмин

Просмотров: 5701

2011 год, Выпуск № 2

1944 год

Зима 44-го. На слуху населённые пункты «Горидец», «Блины». Постоянные шутки у солдат по этому поводу. Тут нас и ждут к тёще на блины. Опять леса, замёрзшие болота. Офицеров даже не запоминаешь в лицо, они редко выходят в окопье, больше сидят по своим блиндажам. Это вырытая большая яма, покрытая накатом брёвен и засыпанная землёй. Вход, завешенный старым одеялом, создавал какое-то тепло. Для света постоянно горела коптилка из сплющенной артиллерийской гильзы и суконного фитиля. Горючим служила жидкость из зажигательных бутылок. Мы же солдаты днём и ночью в траншее – и в дождь, и в снег, и в морозы с ветром.

Зимой везде плохо солдату пехоты. Правда в лесу не так дует и можно подстелить еловые ветки, посидеть и погреться у костра, если не на посту или в боевом охранении. Ватные штаны и фуфайки стали прожжённые у костров и сырые и дырявые. Сверху надетая шинель, ставшая тонкой, тоже в дырах, не греет. Моросящие дожди, а к утру морозы. Я снимаю замёрзшую шинель, вылезая из неё, как из скафандра, и ставлю на бруствер. Отогнутый уголок полы шинели отломался. Кто-то из немецких окопов выстрелил по ней, и в шинели ещё одна дырка. Ответив несколькими выстрелами по окопам немцев, немного согрел руки о тёплый ствол винтовки. Грязь в окопе замёрзла, и можно походить согнувшись, чтобы немного согреться. Теперь у меня хорошие немецкие сапоги, с толстой подмёткой, окованной железом и шипами. Я их получил после одной из вылазок с разведчиками.

Как-то подошли в траншею разведчики и спросили комвзвода. У нас тогда временно командовал взводом старший сержант. Поговорили с ним и ушли. Наш сержант собрал в землянку солдат помоложе и говорит: «Вот приходили разведчики и предлагали ночью сделать вылазку к немцам за трофеями и жратвой. Они снимут часовых, а наша забота забросать гранатами блиндажи и перебить выбегающих «фрицев». Ночью в час или два пришли трое ребят разведчиков. Мы вышли гуськом за ними. Шли километра два, потом разведчики велели нам оставаться и ждать сигнал фонарика. Минут через двадцать посигналили фонариком, и мы вышли к блиндажам, по сигналу сержанта бросали по входам в блиндаж гранаты и открыли огонь из автоматов и винтовок. Один блиндаж мы всё-таки не заметили и оттуда выбежали раздетые немцы и побежали от нас в сторону леса. Вдогонку им пустили несколько очередей из автомата, и они убежали. Сержант и разведчики сразу же нашли выпивку, сигареты. Забрали в пластиковых коробочках масло и повидло. С убитых сняли сапоги и забрали одеяла. Мне достались самые хорошие сапоги. Они были малого размера и никому не лезли на ногу. Одеяло я брать не стал и хорошо сделал. Утром, вернувшись в свои окопы, солдаты обнаружили в них массу крупных вшей и выбросили их. Впервые попробовали трофейного немецкого хлеба. Миниатюрные кирпичики хлеба, плотно запечатанные в целлофановые упаковки. Если не ошибаюсь, то и дата на упаковке была то ли 37-ой то ли 39-ый год. На вкус довольно приятно, напоминает несладкую коврижку. Лопатку и котелок уже давно раздобыл немецкие. Лопатка удобна тем, что складывается и поворачивается на 90 градусов к ручке, это удобно при окапывании лёжа, да и легче она гораздо нашей. Котелок немецкий плоский с удобной крышкой и рукоятью к ней, лёгкий – алюминиевый. Противогазы давно выбросили и сумку, и маску. В обороне всегда как-то уверенней чувствуешь себя, чем в наступлении. Земля спасает от пуль, осколков, бомб и всякой другой неприятности – от ветра, метели, немного и от дождя. Как не хочется вылезать из окопов под пули и снаряды во время наступления, хотя бывают и исключения.

Как-то летом 44-го попал я в направлении главного удара. Нам привезли рисовую кашу с мясом. Выдали по половине банки «Американского второго фронта» (так называлась свиная тушёнка импортная), выдали новые автоматы с рожковым магазином, гранаты, патроны. Подъехали «Катюши», заговорила тяжёлая и лёгкая артиллерия, самоходки «ИЛЫ», на бреющем полёте сбросили бомбы на немецкие траншеи. Запели «Катюши». Мы вышли из траншей, смотрели и слушали эту «музыку», как в теперешней песне Окуджавы: «Музыка играет. Отчего так сердце замирает…» Сбросили всё лишнее; шинели, вещмешки, поменялись адресами с соседями по окопу и пошли вперёд, как можно ближе к окопам немцев.

Была такая тактика: «Наступление пехоты за огневым валом». Мы должны приблизиться до 100 метров от огневого вала и по переносу огня в тыл противника быстро преодолеть эти 100 метров, ворвавшись в окопы немцев. На бумаге в штабах это выглядело хорошо, как новый тактический приём, но на практике разнос снарядов так велик, что один снаряд летит к немцам, другой по своим. Нас вели вперёд какие-то неизвестные нам командиры, старшина подгонял отстающих. Огонь перенесли по тылам противника, мы с криком «Ура», «За Родину, за Сталина!» ворвались в траншеи, но там никого не было, мы в следующие - и там никого. Приказ - преследовать противника, и мы его до вечера так и не догнали. Видимо там тоже не дураки и, узнав о больших силах для наступления, заранее отошли на выгодные для себя рубежи, то есть высотки. Когда нас встретил сильный пулемётный и миномётный огонь, мы вынуждены были занять оборону опять в низине, невыгодном для обороны месте.

Привычка жить на фронте постигается опытом. Уже знаешь, как перебежать обстреливаемый тяжёлой артиллерией участок; где простреливается участок из пулемётов; по скрипу «скрипачей» (шестиствольный немецкий миномёт) знаешь, куда полетят мины. Небольшой окоп под пнём – это почти блиндаж. Канавы, выемки в земле, воронки от бомб и снарядов помогают передвигаться почти безопасно.

Было и ещё одно очень странное наступление. Мы стояли в обороне где-то в лесах Белоруссии зимой 44-го. Выпал снег, глубокий, мягкий и слепящий. В лесу мы себя чувствовали свободно, не сидели в окопе, а чаще под ёлкой у небольшого огня. Приехало начальство из штаба со старшиной, кухней, консервами и бидоном спирта-сырца. Нам выдали по триста граммов спирта, консервы, кашу с мясом. Обычно я не пил спирт, да зачастую его и не выдавали (так называемые боевые сто грамм), а тут велели всем выпить и закусить. Меня сразу забрало, стало тепло и весело. Нас быстро построили и вывели на исходный рубеж к опушке леса, там велели рассредоточиться, на десять шагов друг от друга залечь и ждать сигнала красной ракеты. Немного постреляла полковая артиллерия, в основном «плевательницы» (45-ти миллиметровое орудие) и полковые миномёты, и нас послали вперёд по глубокому снегу в атаку на немецкую оборону в противоположной стороне опушки. Шли весело, высоко подымая ноги из глубокого снега. Мне было жутко смешно, когда рядом идущие солдаты падали. Мне даже в голову не приходила мысль, что их косят из пулемётов. Когда слева и справа со мной никого не осталось, я остановился и оглянулся назад. Сержант и ещё кто-то усиленно махали мне рукой, чтобы я возвращался. Я развернулся и так же уверенно пришёл обратно к опушке леса, где в одной из воронок сидел сержант с ручным пулемётом и ещё пятеро солдат. Он сказал, что наступление отменили или отложили. Нашли ещё один ручной пулемёт и ящик патронов. Заняли круговую оборону в воронке, так как немцы могли нас окружить. Линии обороны после нашей вылазки не осталось, а были небольшие группки, не связанные между собой и штабом. Из штаба связист принёс телефонный аппарат, и сержанту тут же приказали перейти в наступление. Сержант сказал «есть!», и, выразительно покрутив у виска пальцем, положил трубку. Утром проспавшееся начальство велело занять прежнюю позицию в лесу и, подсчитав потери, больше не появлялось в обороне. В нашу роту, состоящую из полтора десятка человек, привели пополнение, человек 80. Все из Таджикистана. Прислали и очередного лейтенанта. Посмотрев на меня, спросил: «Писать умеешь?» – «Умею,» - ответил я. – «Перепиши пополнение и список передай старшине». Ох и намучился я с этой перепиской. Стал спрашивать фамилию и имя, а они не понимают или нарочно не хотят понимать. Нашёл среди них немного понимающего по-русски, попросил продиктовать фамилии вновь прибывших. Оказалось, пять одинаковых фамилий и имён. У многих не было винтовок. Спросил: «Где винтовка?» - «Потэрал», «Чой нэт - сила нэт». Среди них было почему-то много стариков. Они расположились группами, развели огонь и начали варить просо и картошку. Кашу, заправленную салом и мясом, отказались есть. Окружив старшину, жаловались на боль в животе и просили отправить их в госпиталь. Старшина обещал после боя всех отправить в госпиталь, раздал хлеб и ушёл с кухней в тыл. Мне дали человек 10 таджиков и велели вывести их на исходный рубеж для атаки. Мы вышли опять на опушку леса, опять поплевали «плевательницы» и миномёты полка, красная ракета и вперёд!. Я кричу своему отделению: «Бегом вперёд!», они же привстанут и опять в канаву, высунув кто руку, кто ногу. Я бегаю между ними, угрожаю автоматом, уже не заботясь о себе, стою во весь рост. Вокруг рвутся немецкие мины и огонь пулемётов. Так поднять их и не удалось. Они собрались у раненого старика и причитали что-то по-своему. Опять вернули всех в лес.

Наше «пополнение» бродило с большими вещмешками за спиной, без оружия и варило в каске конину и просо. Некоторые что-то жевали, вроде табака и блаженно улыбались жёлтыми зубами. «Переводчик» - молодой парень, помогавший мне составить список «пополнения», сказал, что один старый и один молодой «ушёл к немец», но как их фамилия - не помнит. Я сообщил лейтенанту об этом, тот ничего не сказал, нырнул опять в землянку. Через три дня появились пропавшие. Привели «переводчика», но он сказал, что их разговора не понимает, так как они живут далеко в горах и говорят по-другому. Лейтенант со злостью спросил: «Где были?» Молодой радостно ответил: «Немец был, калабаса кушаль». Больше от них ничего не удалось узнать. Видимо, и немцам тоже, кроме: «Старшина хлеб даваль». Их отправили в штаб, и что было с ними дальше, - неизвестно. Лейтенант раздвинул одеяло, закрывавшее вход в землянку, высунул опухшую с мутными глазами голову и позвал сержанта:

- Слушай, Цыбуля, ты проверил, кто у нас слева? Из штаба спрашивают.

- Проверял, километра полтора – никого.

- Так вот, соберёшь взвод и «славян-грамадян», любителей костра и солнца, возьмёшь два пулемёта и прикроешь наш левый фланг, пока там в штабе разберутся, что к чему. Приведёшь, мне скажешь - я им «прочитаю мораль». Обычно, особенно в лесистой местности, между передним краем, т.е. окопами, и заградотрядом НКВА примерно полтора-два километра болтаются разные солдаты: сидят в окопах, у костра, создают видимость, что они при деле. То ли их послал командир в штаб или старшина за патронами, или они идут из госпиталя в свою роту, а то и в самом деле заблудившиеся и потерявшие своё подразделение. Сержант взял с собой четырёх автоматчиков и быстро собрал и привёл два десятка солдат к землянке лейтенанта. Тот вышел к построенным у траншеи солдатам, достал пистолет из кобуры и, крепко выматерившись, спросил: «Ну что, «сукины дети», отправить всех в штрафбат или будем у меня воевать?» – «Будем у Вас», - робко ответил один. – «Так вот, сержант даст вам участок, два пулемёта и чтоб у меня на левом фланге была надёжная оборона. Сержант, командуйте, и не забудьте составить список всех этих…» - произнёс какое-то малопонятное, оскорбительное нецензурное слово.

Немцы методично обстреливали какой-то квадрат в лесу, где никого не было. У нас же было довольно спокойно. Изредка залетала шальная мина или очередь из пулемёта совсем не прицельно. Солдаты спокойно жевали кашу и сухари, рассказывали о своём доме, жёнах, девчатах иногда негромко пели украинские песни и мечтали о том, чтобы увидеть хотя бы одним глазом, пусть без рук и ног, какая будет жизнь после войны.