Главное меню
Выпуски журнала
Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Владимир Скиф. А помнишь, как было…
Рейтинг:
/ 0
- Подробности
- Категория: Поэзия
- Автор: Скиф Владимир Петрович
- Просмотров: 965
Незнакомка
Е. М.
Тебя узнал я: в этом доме
Ты проживала в третьем томе
Записок Блока и стихов
Среди туманов и духов.
Ты неожиданно явилась,
Ты ожила и удивилась,
Что я с тобою не знаком,
Хотя любил тебя тайком.
Ты протянула мне перчатки,
Сказала тихо:
– Все в порядке.
Я покидаю третий том,
Не покидая этот дом.
И я подумал: как жестоко –
Уйти из осени, из Блока,
Знакомой для знакомых стать
И прежней тайной не блистать.
Меня ты, словно пролистала,
Сказала горько:
– Я устала
От нелюбви, от немоты…
Хочу слоняться у плиты,
Варить! Любить!
Смеяться громко!
И улыбнулась Незнакомка…
– Но кто ты? – изумился я.
– О, Господи! Жена твоя!!!
Синица
А жизнь ещё, как будто длится,
Хотя все вешки снесены…
И вечность медленная мглится
Среди стеклянной тишины.
Как птица, вспархивает ветер
Ночь загоняет под крыльцо…
Взмахнёт синицы лёгкий веер
И опахнёт моё лицо.
Мне так охота затаиться
И видеть, как в зазорах мглы
Ко мне летит моя синица,
Чтоб пеньем оживить углы
Моей души многострадальной,
И радость из неё добыть…
Летит она из рощи дальней
Мою тоску растеребить,
Разворошить моё сознанье,
Растормошить слепую кровь,
Да так, чтоб сердце распознало
Во мгле последнюю любовь.
Вергилий
Чтó возле ада нам скажет сегодня Вергилий,
Ставший для Данте – прославленным поводырём?
Мы с ним соратники, адовы слуги, враги ли?
Данте в аду, а кого мы ещё подберём?
Ждут нас Горгона и Цербер и фурий преграда,
В коих таится последнего вздоха цена.
Данте и девять кругов злополучного Ада,
Круг замыкался и падала в бездну стена.
Помнил Вергилий все камни и все закоулки,
Где проходил неземной, неизведанный путь,
Но всякий раз запинался в безвременье гулком,
Мыслил обратно в пустынную брешь повернуть.
Стану Вергилием жизни, а кто станет Дантом?
Как страстотерпца, подобного Данте, найду?
Где же мне взять эту бездну ума и таланта,
Чтобы Вергилием быть в современном аду?
* * *
Ты мне нужней день ото дня,
В земной тиши, в живом полёте.
Ты вырастала из меня,
Из сердца нежного, из плоти.
Ты выбегала, как ручей,
Навстречу мне весной гремучей.
...Среди летучих дней, ночей
Нас обуял безумный случай.
Тобою ранен я насквозь,
Ты сто веком меня любила…
И потому – земная ось
Одним ударом нас пробила.
* * *
Я в бессознательном искал – себя. Я полоумья гений.
Ломал, зачёркивал себя, процеживал сквозь дно.
И находил себя в дыму, в чаду стихотворений,
Они сгорели на ветру, не оживало – ни одно…
Я в бессознательном живу. Здесь нет ни наслаждений,
Ни светлой осени, ни слов, ни злобы, ни тоски.
Лишь космы строк торчат и остовы стихотворений,
Которым прочил я любовь безумству вопреки.
Жить в бессознательном теперь – увы! моя услада,
Гоню живое из себя, где проживала ты.
И полоумный крик во мне – предельная награда
За все безумства и за дым сгоревшей чистоты…
* * *
Свирепое время, свирепые дни,
Свирепая наша планета.
Мы вместе, мы вместе –
и всё же одни,
Отдельно от белого света.
А я и не знаю, как жить и как быть,
Когда тебя нет со мной рядом.
Останусь один, чтобы долго любить
Тебя изнывающим взглядом.
А, может, я вихрем в тебе утону,
И на – станционном разъезде
В тебя из себя, словно птица,
взгляну,
И снова останемся вместе.
* * *
Так хочется чистого снега
И света колючего дня…
А помнишь, как было: с разбега
Ты, ахнув, уткнулась в меня!
Уткнулась… И вздрогнули парки,
Качнулись деревьев верхи,
Цвели поцелуи-подарки
И падали с неба стихи.
Кружилась луна, словно лира,
А мы среди лунной земли
Не видели бренного мира
И видеть его не могли…
Свет бил из небесного лона,
И ворон над нами кружил,
Он помнил туман Альбиона
Где Дарвин, наверное, жил.
А мы позабыли про время,
Про тайную суть ремесла…
Мы жизнь поцелуями грели,
Чтоб мимо она не текла.
Такое бывает не часто,
Быть чуждым оно не могло,
И белое дерево счастья
Из чистого снега взошло.
Марине Цветаевой
(триптих)
В бумагу кровью вляпано:
«Трагически погибла...»
Елабуга… Елабуга –
Маринина могила.
Михаил Успенский
1
Ты сбита влёт, ты влёт убита,
Гнездо над Родиною свито,
Но нет Отчизны, нет гнезда
И ты до Страшного суда
Дошла в любви непостижимой
К России, к дочери любимой,
И к сыну – посреди невзгод…
…Но грянул 41-й год…
2
И словно выдохлась Марина,
В душе означился исход…
Врагов и близких не корила,
Взошла на шаткий эшафот…
Простилась с миром и с кумиром,
Сын – был кумиром для неё.
Маринин крик стоит над миром:
«Родное дитятко моё…»
2
Я был в Елабуге, Марина,
Я видел этот чёрный гвоздь…
Твой сын погиб. Он пулю принял,
Над ним горит рябины гроздь.
Ты пала раньше – в сорок первом –
В бою неравном, как в бреду.
...Я по Елабуге, по нервам,
Как будто по гвоздям иду.
* * *
Из каких высот небесных, из каких молений странных
Прилетит твоя охота, чтобы высветить меня?
Из какого в жизни ямба, из каких раздумий рьяных
Вдруг появится желанье – ясной ночи или дня?
В современных безобразьях, не слабеющих, нахальных,
Станешь белою вороной, побелевшею от мук
Встреч предательских, печальных,
далеко не идеальных,
Обмелеешь частым чувством и натянешься, как лук.
Всё в тебе остережётся пропадающего счастья,
Пролетающего неба, улетающих стихов.
Ты подумаешь о бегстве из душевного ненастья,
Пустоты непроходимой и наскучивших грехов.
Ты осилишь тень бесславья, уходя от жизни мнимой,
Ты в себе удержишь слово на разломах бытия.
Станешь цельной, как Марина,
и с другими несравнимой,
И однажды мне ответишь: – Я воистину твоя!
Пустырь
За городом вырос пустынный квартал…
Александр Блок
Беспутный день. Пустырь за кранами
Завален битым кирпичом.
Опять я пью с бомжами драными,
И мне всё это нипочём.
Здесь свалка до пределов сдвинута
От стройки в бездну пустоты,
Сидят бомжи, из жизни вынуты,
Как ядовитые цветы.
Со свалки – здесь – треска солёная
Вонючим дыбится куском,
И водка дикая, палёная,
И едкий лук, и хлеба ком.
Сидят бомжи – в пустырь отброшены
От жизни, родины, Москвы…
Они едят из миски крошево –
Из хлеба, соли и ботвы.
Вон незнакомка – дева пришлая,
Уселась на бетонный блок…
Смотрю в неё, а как же вышло так,
Что с нею не встречался Блок.
Она, быть может, и не пьяница,
Одета, вроде по уму,
Бомжу и мне поэту – глянется,
Но видно: стерва – по всему.
Глаза уже тоской ограблены
И грудь не стоит оголять…
Она мне говорит расслабленно:
«Я – незнакомка, но я – блядь!»
Пустырь. Кругом земля унылая.
Не манит сучка кобеля…
И рядом женщина постылая,
Как будто стылая земля.
На свалке холодно и голодно,
И нет удачи, нет души,
В одеждах рваных – полуголые –
Здесь пьют российские бомжи.
…В России мы не стали первыми –
Ни свалка, ни народ, ни я…
Нам быть бомжами, жить со стервами,
Ведь мы – единая семья.
* * *
Беспробудно светит день, тот который грянул
В жарко-льдистом декабре, обуздал меня,
Поцелуями раздел, сделал дивно-пьяным
И огнём окольцевал посреди огня.
Неусыпна жизнь моя, время неусыпно,
Расточительна судьба посреди широт.
В ней сто тысяч наших встреч –
ярких, ненасытных
И кружащих, словно вал, дней водоворот.
Беспросыпно жду тебя на горячем ложе,
Чтобы видеть, как в бреду яростных атак
Обернулась ты ко мне, чтобы видеть тоже,
То ли ливень грозовой, то ли тяжкий танк.
Неусыпна ты во мне, ставшая твореньем
Мною созданным в стихах и в живом чаду.
Вот и стала на века ты стихотвореньем…
Ненасытную тебя – где ещё найду?
Поэты России
Анатолию Аврутину
Мы – скитальцы, мы возле небес, мы такие…
Нас по тёмным трущобам, по свету несёт.
Мы – усталая жизнь, мы – загадка России,
Но мы, всё-таки те, кто Россию спасёт.
О бесстрашии помним, о времени помним,
Мы себя из себя каждый день достаём,
Святорусскую отчину музыкой полним
Ту, которую в звонких стихах создаём.
Мы стоически держим земное пространство,
Замирая порой над погибелью дней.
Мы – российская мысль, мы её постоянство,
И она не исчезнет, поскольку мы в ней
Вечной сутью и русскою судьбою пребудем,
Неотступно идём по священной земле.
И в бою, и в скитаньях её не забудем,
И не сможем предать в наступающей мгле…
* * *
Белошвейка-зима над полями застыла,
Белым инеем жухлые травы зажгла,
И к погосту пришла, тёмный Храм засветила,
И в туманных полях скорбный крест прибрала.
У природы нет зла и глухой, укоризны,
Тишина и печаль, как водицы бокал.
Здесь Рубцов проходил по изменчивой жизни
И в болотах последнюю клюкву искал.
Белошвейка-зима, мы покличем Рубцова,
Чтобы он – тихим днём – в русском поле ожил.
Вдруг туманы ушли. Стыло небо свинцово,
И на небе Рубцов или месяц кружил…
* * *
Всё плачет ива над рекою
В тоске осенней, как желна,
Соединю себя с тоскою,
Напьюсь гремучего вина.
Пойду по зимникам застылым
И по кладбúщам ледяным,
Где ходят звёзды по могилам,
И шелестит позёмок дым.
Пойду по ветреному свею
Искать загубленную Русь.
И не найду, и не сумею,
И свея белого напьюсь…
* * *
Ночью предо мною в вещей темени
То цветок раскроется, то глаз…
Мы с тобой – во времени! Вне времени!!!
Мы живём и в прошлом, и сейчас!!!
Там, за мглою, дальнее мерцание
Говорит о прошлом, о былом,
Где с тобой не знал я отрицания,
Счастлив был, как пьяный за углом.
В поворот вписался не напрасно я,
Где летели сны и поезда,
Рёбрами почувствовал и разумом,
Как во тьме мигала мне звезда.
Будущее, прошлое во времени
Я успел разведать – я горазд!
Ночью предо мною в вещей темени,
То цветок раскроется, то глаз…
© 2007—2024 Союз писателей Кузбасса