И лишь поэты на пределе переводили, как умели

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Поэзия

Автор: Феданов Василий Степанович

Просмотров: 2227

2009 год, Выпуск № 5

А на бульвар слетелись галки
На свежескошенный газон.
Для галок нет запретных зон.
Но что за митинг, елки-палки!

 Не жалобы в ООН строчат,
Но так пронзительно кричат,
Что их детей, детей соседей,
Смешных галчат и сорочат
Бензином травят, как хотят.
 
И птицы просят исключить,
Вообще, изъять бензокосилки.
Кричат они: верните косы
И чистые живые росы!
 
Невнятен этот птичий крик,
И лишь поэты на пределе
Переводили их язык
На человечий, как умели.
 
Трамвайный романс
Вор заблудился в кошельке,
Бессвязно пьяные кричали.
… А вы стояли в уголке
И ничего не замечали.
 
Две бабки, белые как снег,
Скрипели, головой качали…
… А вы таились в тесноте
И никого не замечали.
 
Трамвай рывками брал разбег,
Колёса по мозгам стучали.
… А вы дышали в духоте
И ничего не замечали.
 
Глядели вы глаза в глаза.
Глазами тайну излучали.
Там, за чертой добра и зла…
И никому не докучали.
 
***

А я открытье сделал вдруг –
В саду завёлся бурундук.
Он совершал свои набеги
Из территории нейтральной,
То-бишь с заброшенного сада.
И мы бы гостю были рады,
Но бурундук был хулиган.
Он пачками таскал морковь
И я разбил коленки в кровь,
Пока три дня за ним гонялся.
Но успокоился вдруг сразу –
Зачем ловлю вора-заразу –
У нас моркови – завались!
Еще растет ее две грядки
Я поругался для порядка,
Бурундука того простил,
А он обиделся, наверно,
И в гости к нам не приходил…
 
***

В ведерке древо-апельсин,
Я разговариваю с ним.
Оно дитя, еще «пацан»,
А будет дерево…
 
А подрастет когда оно,
Направлю я его в окно.
О, как гордиться будет им
Мой город Кемерово!
 
Покров день
 
И сад уснул…
Под первый снег
Легла измученная крона.
Охранники идут в отгул.
Им вслед швыряет
Дикий смех
Самодовольная ворона.

День сороковой (рассказ)

Федька проснулся, как обычно в последнее время, с тяжелой головой. Старался вспомнить, у кого вчера он выпрашивал самогон, чтобы не наглеть придя повторно к «благодетелю». Он знал всех, кто в поселке Путиловский гнал брагу, а из нее самогон. Голова, хоть и трещала, но Федька вспомнил, что был у Нюрки и обещал ей помочь с заготовкой дров, похвалив себя, что не пропил окончательно память, он окунул голову в бочку с водой и, встряхнув оставшимися волосами, побрел к Захару, справедливо решив, что уже давненько не был у него. Почти неделю. Захар - мужик хозяйственный. Федька шел и думал, какую услугу ему предложить.

Дверь открыл Степка, сын Захара.

- Папка дома? - заискивающе спросил незваный гость.

- Нету, - ответил сын - десятилетняя копия отца.

- Где он? - упрямо допытывался Федька.

- По делам каким-то ушел, - серьезно отвечал Степка.

Федька, отодвинув Степку, вошел в избу и стал зыркать по углам. Шагнул за занавеску и, увидев флягу, аж весь затрясся. Он готов был и брагу вместо самогона хлестать, чтоб утолить жар похмелья.

- А вон мамка идет! - перебил Федькины мысли Степка.

Федька вздрогнул. Анну, жену Захара, он боялся. Это была крепкая бабенка. Она могла и с крыльца его спустить. Разозленный от неудачи Федька метнулся из хаты, чтоб не попасть под горячую Анкину руку.

Вскоре вернулся и Захар. Когда отец зашел, сын подробно рассказал о приходе Федьки и показал, как тот заглядывал за занавеску.

Захар, от греха подальше, убрал флягу с брагой в погреб, а другую флягу, залив водой, поставил за занавеску. И вовремя.

Во дворе залаяла собака. Выглянув в окно, Захар пошел принимать нагрянувших гостей – участкового милиционера Листового Ивана, председателя поселкового Совета Большевикова Григория и, конечно, Федьку-алкаша. Захар подошел к калитке, спросил:

- Зачем пожаловали? Что ли, выборы опять и бюллетени, что ли, разносите?

- Люди бают, Захар, что ты бражку гонишь, - глядя в сторону пробубнил участковый.

- Что за люди? - уточнил Захар.

- Есть бумага, вот мы и понятого взяли, - похлопав по портфелю, уточнил Листовой.

- А нельзя ли посмотреть на бумагу, - не унимался Захар

- Нельзя, тайна следствия, - парировал участковый, - Вот, посмотрим, что у тебя ... во фляге, тогда и бумагу покажем.

- А что ж, заходите, - как бы нехотя согласился хозяин, – у меня от властей секретов нет.

Федька рванул впереди всех на крыльцо и двинулся за занавеску, где стояла фляга.

- Ну давай кружку, - сказал молчавший все время Большевиков. Он вчера был на районном симпозиуме, и голова требовала свое.

Захар зачерпнул из фляги и подал кружку представителю власти. Тот медленно сделал несколько и, ничего не понимая, передал кружку милиционеру.

По лицу Болыпевикова нельзя было ничего понять, тот и сам ничего не понял. Или он еще после вчерашнего не очухался, или бражка еще не настоялась.

Листовой начал пить, и лицо его из серого превращалось в землистое. Бражкой и не пахло. Федька недоуменно переводил глаза с лица власти на лицо милицейское и его собственное лицо стало грустнеть.

- Что это? – спросил Листовой.

- Что это? - как эхо повторил Большевиков.

Захар, приняв кружку, сел за стол и перекрестившись в угол на икону стал медленно рассказывать.
- Вы ведь знаете, что у меня в прошлом месяце теща умерла.

- Да, да, - закивали все трое головой, – и мы выражаем еще раз соболезнование.

- Так вот,. - продолжал Захар, - она перед самой смертью пригласила нас с женой и высказала свою последнюю просьбу, что после ее омовения сохранить воду и через сорок дней вылить ее на могилу, когда душа будет отлетать... Завтра сорок дней, идем на кладбище, чтобы...

Он не успел договорить, как начал падать Большевиков и стало рвать Глистового, а Федька резко рванул к двери.

– Стой! – заорал участковый, но понятой, ничего не слушая, ускорился… На его беду Большевиков, падая, еще находился в сознании, и успел схватить беглеца за ногу. Листовой прищелкнул   наручник   к   своей   руке и   Федькиной.   Другой рукой с помощью   Захара поднял представителя власти и, еле живого вывел из Захарова дома...

P.S. Захара вызывали на административную комиссию, где он объяснял, как его достал Федька. Комиссия отпустила Захара... Да, штраф он заплатил. Закон-то нарушил.