Юлия Лавряшина. Серебряный ключ. Роман. Журнальный вариант (окончание)

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Лавряшина Юлия Александровна

Просмотров: 2882

2015 год, Выпуск № 3

 
 
                                               ****
Всё так закрутилось, что нам с Ромкой и поговорить по душам было некогда! Но, может, это и хорошо, как ни странно звучит… Когда людям есть чем заняться вместе, да к тому же это дело настолько важное, как у нас, их точно обволакивают незримые нити, превращая в единое существо. И никакие глупости не лезут в голову…  Теперь я знала наверняка: пусть мы год не увидимся с Ромкой, всё равно мы – вместе! Пусть он даже не пишет и не звонит, я всегда с ним рядом. А он со мной.
Но если б мы были обычными ребятами, разве мы смогли бы срастись так быстро? Некоторые в нашем классе «дружат». Мальчик носит за девочкой портфель и всё такое, но я сто раз замечала: они идут рядом и молчат. И наверняка оба просто умирают от неловкости! Если их ничто не объединяет, они шагают не по одной дороге, а по соседним тропинкам. По-моему, нужно просто из шкуры вон вылезти, чтобы свести их в одну тропу! У нас же всё произошло само собой, и нам так удобно идти рядом…
Я думала об этом, пока мы выслеживали «банду Рыжего», как прозвали их за глаза. Может, главарь у них был совсем другим, но этот очень уж бросался в глаза.
Ещё в раздевалке стадиона, куда Лёха не хотел меня пускать, потому что она была мужской, но я всё равно проникла, чтобы запомнить тех, кто нам нужен в лицо, мы услышали: на следующий день наши грабители договаривались встретиться «на Швейке». Бравый солдат здесь совсем ни при чём, так в Кемерово называют район швейной фабрики. Сама фабрика, по-моему, уже давно не работает, а название прижилось.
…Утром мы собрались там за полчаса до их прихода, и Лёшка, отведя Олю в сторонку, принялся объяснять ей, что нужно сделать, чтобы напустить на кого-то страх. Вот странно: с ней ему было легче общаться, хотя Оля явно нравилась ему, а с нами он с трудом подбирал слова. Хотя, может, так и должно быть – со «своим» человеком тебе должно становиться легче жить, а не труднее.
- Помнишь, как ты учил меня летом? – подтолкнула я Ромку локтем.
- Такую ученицу ещё поискать! – улыбнулся он.
- Да я ещё многого не умею…
- А кто умеет всё? Даже Жека чего-то не мог. Боль не умел снимать! А то облегчил бы Соне жизнь…
Но я не могла с этим согласиться: некоторые из нас действительно умели снимать боль, но только физическую. А Сонина была куда острее.
- Они ещё встречаются с Федотом? – спросила я с надеждой.
- Вовсю! – усмехнулся Ромка. Но тут же погрустнел: - Федоту недолго осталось с нами быть. И Стас Якушев ушёл… Я говорил?
- Кто же теперь в «Кобре» за старшего?
Он неловко пожал плечами:
- Ну, вроде как я…
- Да ладно! – взвизгнула я. – И ты молчал до сих пор?!
- А надо было начать с этого?
Конечно-конечно, Ромка был не из тех, кто любит петушиться и распускать хвост. В этом они с Жекой были похожи: тот тоже ничего не рассказывал о своих подвигах, я узнала обо всё от других ребят из «Кобры». У меня вдруг тоскливо заныло в груди: неужели все они остались в прошлом лете, вместе с опавшими листьями Нарымского сквера, где мы собирались? Длинноволосая трава ещё помнит касания наших ладоней… А нас, тех – вчерашних, уже нет. И, наверное, никогда не будет.
«Вот ещё! – заспорила я с собой. – Значит, моя придуманная Атенаис существует для меня, как живой человек, а по-настоящему живые ребята превращаются в призраков? Глупости! Если я попрошу папу, он максимум за три часа домчит меня до Новосиба. И я увижу всех, кого захочу!»
Конечно, оставался риск, что они окажутся уже не теми… По крайней мере, кто-то из них. Это с Ромкой мы оказались неподвластны власти времени и расстояниЮ, а с остальными не были так уж близки. И Оля мне уже сейчас дороже, чем был, скажем, Салман, ведь я так толком и не узнала его. Зато вместе с ним мы прошли испытание катастрофой за Дупленским, где людей приходилось выковыривать из искорёженного металла…
- Не дёргайся, - вдруг прогудел над ухом Лёшка. – Вот они.
А я прозевала! Слишком уж погрузилась в свои размышления и пропустила появление банды. Они опять были вчетвером, значит, вчера мы видели их постоянный состав. Честно говоря, эти ребята были глуповаты… Они одевались, как настоящие гопники, и вычислить их в толпе ничего не стоило. Неужели таксисты ещё глупее, раз до сих пор сажают в машину четверых подростков в чёрной спортивной одежде? Уж могли бы, кажется, дать друг другу наводку!
И тут выяснилось, что Лёшка умеет говорить скороговоркой: он так быстро распределил, кто из нас кого берёт для «обработки» - я едва успела уловить! Мой гопник оказался самым мелким… Похоже, Лёшка вообразил, будто с моим ростом я никого покрупнее не потяну! Но спорить сейчас времени не было. Я выхватила «своего» взглядом в тот момент, когда тот надёрнул вязаную шапку на уши и первым направился к ожидающему на стоянке такси. Мой волшебный луч нагнал его и дрожью прошёлся по всему телу.
Пацан замер и оглянулся, почуяв подвох. Физиономия у него выражала такое потрясение, что стало ясно: он в жизни ничего не боялся! Это чувство было вообще незнакомо ему, поэтому и подействовало, как электрошокер. Важно было не отпустить его в этот момент, и я поддала страха. Невидимым облаком он окутал «малыша», проник сквозь поры и заполнил всё его существо. Аж присев от ужаса, тот сдёрнул шапку и суетливо отёр взмокшее лицо. Он всё ещё пытался сопротивляться, но колени у него подкашивались, и сделать хоть шаг вперёд было просто невозможно.
Краем глаза я видела, что с остальными происходит нечто похожее. Причём со всеми – значит, Оля тоже справилась с первым испытанием. Мне ужасно хотелось взглянуть на неё, но я знала, что нельзя разрывать энергетическую нить, которой был опутан мой гопник. Иначе он может вырваться из-под моей власти, и тогда пиши пропало…
Я расслабилась только, когда он попятился и рванул мимо рынка в сторону улицы Сарыгина. Остальные бросились за ним, спустя минуту, когда я уже доползла до первой скамейки.
- А ты – сильна, мать! – выдохнул Лёшка, бухнувшись рядом. – Твой первым сломался.
Не понимая, что с ней происходит, Оля застыла, раскинув руки. Видно, у неё от слабости закружилась голова. Сообразив, Лёшка вскочил и бросился к ней, а его место тут же занял Ромка.
- Как в старые добрые времена, - прокряхтел он дребезжащим голоском, и мы с ним расхохотались в голос.
Что-то приговаривая на ухо, Лёша подвёл нашу вновь посвящённую к скамье и усадил так осторожно, словно Оля была тяжелобольной. Выглядела она, конечно, бледненькой, но улыбалась так счастливо, что в голову не приходило пожалеть её.
- У меня получилось! - шепнула она мне, и глаза у неё чуть не выпрыгнули от радости.
Я сжала её холодную руку – моя уже начала теплеть. Всё-таки привычка к затрате сил позволяет восстанавливаться быстрее. Ромка уже вообще выглядел как ни в чём не бывало! Мы все уместились на одной скамье, и, несмотря на то, что я чувствовала себя совсем выжатой, сердце у меня подпрыгивало от радости – я снова была в команде настоящих друзей! И мы занимались по-настоящему классным делом.
- Только не обольщайтесь, - предупредил Ромка. – Один раз их ничему не научит, надо будет закреплять.
- Это понятно, - лениво отозвался Лёшка.
- А я скоро уеду. Кому-то придётся взять на себя двоих.
Мы переглянулись, и Лёша ответил за всех:
- Посмотрим.
Но можно было не сомневаться: самое трудное он возьмёт на себя. Он не догадывался, что и мне было под силу справиться с этим.
 
                                               ****
От лошади даже пахло старостью… Ромку никогда особенно не тянуло к этим животным, ему нравились коты, особенно его собственный Ланс. Но отказать Насте, так рвавшейся познакомить его с Ракетой, за которой ухаживала, было невозможно. Рома глазам своим не поверил, увидев, до чего ловко Настёна держится в седле, когда пришёл посмотреть, как проходит сеанс иппотерапии в больничном саду. Снег уже лёг плотным слоем, и лошади дышали густым морозным паром.
- Она устала, - озабоченно проговорила Настя, поглаживая шею старой лошади. – Такие переходы уже не для неё… Но мне так хотелось, чтоб она тоже полечила ребят! Хоть разок…
Спрыгнув на землю, она отпустила повод, но лошадь и не думала убегать. Только слегка переминалась с ноги на ногу, задумчиво глядя на выбивающиеся из-под снега сухие космы травы.
- Думаешь, она понимает, что делает? – усомнился Рома.
Девочка поглядела на него с упрёком:
- Конечно, понимает! Не надо думать, что кто-то глупее тебя только потому, что он – лошадь!
От неожиданности Ромка сперва захлебнулся этой тирадой, потом расхохотался:
- Ну, ты даёшь!
Из больничного корпуса уже вывели троих ребят, ради которых коней пригнали в город. Было больно смотреть, как тяжело им передвигаться, и Ромка отвернулся, подумав, что, наверное, это смущает, когда на тебя так таращатся. Но успел заметить, что первой торопится девочка лет восьми в красной куртке, и загадал: если она направится к Насте, а не к Оле, то ему удастся приехать и на зимние каникулы.
- Отлично!
Это вырвалось у него, когда, обернувшись, он обнаружил девочку уже рядом с Ракетой, которую Настя развернула левым боком к зданию, чтобы детям не пришлось рисковать, подбираясь к лошади сзади. Бросив на Ромку недоумевающий взгляд, Настя принялась объяснять и маленькой Алисе, и её отцу, как правильно садиться на лошадь. Хотя этот дядька был таким здоровым, что мог бы запросто поднять дочь и усадить в седло! Но Ромка догадался, как важно девочке сделать всё самой. Ведь главное в отношении с болезнью – чувствовать, что ты одерживаешь над ней верх.
- Ракета уже старенькая, будь с ней поласковее, - попросила Настя, удивив Ромку в очередной раз.
«Вот хитрюга! – восхитился он. – Теперь Алисе будет казаться, будто она сильнее этой старой клячи. Настёна заставила её поверить, что помощь нужна Ракете!»
Слегка замешкавшись, Рома всё же пошёл рядом с Настей, которая передала повод девочке, чтобы та почувствовала себя настоящей наездницей. Изо всех сил выпрямив спину, маленькая Алиса горделиво поглядывала вокруг. Оля с Лёшкой уже усаживали мальчишек на своих коней, весело переговариваясь с ними о чём-то. Впервые за эти дни Ромка почувствовал себя не у дел: эти трое по-прежнему были одной командой, а он – всего лишь зрителем. И считал, что не вправе вмешиваться, даже если замечает, как сползает Алиса, от усталости обмякнув в седле, чуть завалившись вбок – к отцу, который всё время был настороже, готовый поймать. Но его дочь и не думала падать! И так блаженно улыбалась, что Ромка даже позавидовал тем ощущениям, которые она испытывала.
Ему вдруг пришло в голову, что эта девочка сейчас потихоньку уходит в свою Страну Чудес, где она здорова и счастлива. Оттуда придётся вернуться совсем скоро… Но сколько людей вокруг, которые даже не ступали на тропу, ведущую в сказку. Ромка покосился на Настю: из неё вышла бы отличная проводница в волшебный мир. Она сказала, что сочиняет сказку… Разве это не значит то же самое, что быть сталкером? Любой писатель скажет, что придуманный им мир не менее реален, чем тот, в котором обитают его читатели. Значит, Настёна стала бы волшебницей в любом случае. Для этого ей вовсе не обязательно было вступать в «Волнорез». Вот сейчас – разве она использует магическую силу, чтобы сотворить добро?
- Такое катание действительно помогает? – поинтересовался он, когда разрумянившаяся от восторга Алиса распрощалась с ними до следующих выходных.
- Юрий Васильевич говорит, что это расслабляет мышцы, - не очень уверенно пояснила Настя. – У таких больных они же всё время как в судороге. Он знает, что делает, можешь не сомневаться.
Ромка и не сомневался. Ему и самому хотелось бы прокатиться верхом, но в последний раз он садился на лошадь ещё маленьким, когда мама платила, чтобы его прокатили в Нарымском сквере девчонки, казавшиеся тогда ужасно большими. Вряд ли они были старше Оли… Любовь к лошадям, как и их волшебство, истощается к шестнадцати годам, и среди взрослых наездников можно встретить лишь инструкторов. Готова ли Настя ещё и к этой потере?
- Я хотела с тобой поговорить, - она бросила на него настороженный взгляд, и у Ромки знакомо заныло в груди: похоже, его Настёна опять во что-то влипла.
- Выкладывай!
Она уклонилась:
- Пойдём в Парк чудес. Наши тоже туда придут, мы договаривались. Может, кто-нибудь из детей захочет покататься? Хоть на корм лошадям заработаем. Клуб у нас не сильно богатый…
Взяв Ракету под уздцы, Настя направилась к выходу из больничного сада, граничившего с парком. Лошадиная морда мерно покачивалась между ними, дыша теплом, и Ромка догадался, почему разговор о семье Ксюши Морозовой начался именно сейчас: дружелюбный покой, который источала Ракета, смягчал ужас случившегося с теми незнакомыми ему людьми. Но Рома всё равно похолодел от страха:
- И ты собралась в это влезть?!
- А что прикажешь делать? – сразу ощетинилась Настя. – Бросить Ксюшку в беде? Она, конечно, противная… Но это же против наших правил! Ты же сам говорил, что мы должны помогать ребятам, не пытаясь их судить. Забыл?
- У тебя совсем крыша поехала?! – завопил он. – Ты хоть представляешь, что там за люди? Это же большой бизнес! У них законы хуже, чем в волчьей стае – они друг друга жрут только так! Сама же видела, что с этим учёным сделали… Не просто так же он свихнулся! До такого довести надо. А ты надеешься уцелеть?
Сердито сморщившись от его крика, она огрызнулась:
- Зря я тебе рассказала! Что ты раздул из ничего?
- Из ничего?!
- Я просто хотела с тобой посоветоваться: можем ли мы хоть чем-то им помочь? 
Ромка зло отрезал:
- Нет! Забудь.
- Как тут забудешь, когда Ксюха каждый день перед глазами? – вздохнула Настя. – И я теперь точно знаю, что она не такая, какой кажется. Ну, не гламурная совсем…
- Она – воровка, - отрывисто бросил Рома. – Думаешь, это излечимо? Она всё равно будет таскать вещи, ты хоть наизнанку вывернись! 
Они уже вели Ракету по заснеженной аллее парка, застывшего древесными заиндевелыми кружевами, точно гигантский паук накинул на высокие тополя белоснежную сеть. Заметив, что Настя улыбается, поглядывая на переплетения ветвей, и совсем не слушает его, Ромка беспомощно умолк. Через два дня он возвращается в Новосибирск и никак не сможет удержать её, какую бы авантюру она не задумала. Он прикинул, стоит ли посвящать в это дело Лёшу Орешкина, но можно было не сомневаться – Настя в жизни не простит ему, если он разболтает её тайну. Ведь не с Лёшкой же она поделилась…
Им наперерез вдруг бросился мальчишка лет пяти в шапке, похожей на шлем лётчика.
- Ух ты! Лошадь! – завопил он на весь парк. – Мама, плати-плати! Хочу кататься! 
Украдкой скорчив потешную гримасу, Настя ловко закинула мальчишку в седло и обернулась к подоспевшей матери с милой улыбкой:
- Хотите порадовать сына?
- Сколько? – хмуро уточнила женщина, уже расстёгивая молнию на сумке.
Настя пропела цену так ласково, что, будь Ромка на месте этой матери, не смог бы отказать. И она не смогла. Сунув деньги в карман, Настя бодро пошагала вперёд, и ему пришлось подстраиваться под её шаг.
- И часто вы тут… работаете?
- С Ракетой впервые, - призналась она. – Её вообще до меня никуда не брали, боялись, что не дойдёт. Она всё время торчала в стойле, представляешь? А я подумала: даже если этой лошади и суждено скоро умереть, наверное, ей было бы приятнее, чтоб это случилось не в жалком закутке, а на свежем воздухе, среди людей, которых она любит.
- Ты повзрослела, - заметил Ромка с удивлением. – Всего-то два месяца прошло…
Настя дёрнула плечом:
- Когда столько всего переживать приходится, как можно остаться маленькой? Хотя, ты знаешь, я никогда не прикидывалась старше, чем есть. Это глупее глупого, правда? Взрослой ты наверняка станешь, никуда не денешься. А ребёнком уже не будешь…
И быстро повернула к нему ожившее личико:
- Слушай, а если Ракета нас угостит сладкой ватой из заработанных денег, это ничего, как ты думаешь?
 
 
                                               ****
Ромка уехал. Когда Кузнецкий проспект поглотил их красный междугородний автобус, Лёшка легонько хлопнул меня по спине:
- Не кисни, мать! Зимние каникулы не за горами.
Оля обняла меня за плечи и прижала, но не произнесла ни слова. А что тут скажешь? Люди встречаются и расстаются, оставляя на сердце свои невидимые слепки, которые только кажутся невесомыми, а на самом деле давят так – дышать больно. Я понемногу глотала воздух, только чтоб не потерять сознание, а набрать полную грудь не получалось, так резало где-то слева… Но небо над проспектом улыбалось мне Ромкиными глазами, и его светлая чёлка свешивалась с веток снежной бахромой. И ни капли не верилось, что однажды я смогу со смехом вспоминать об этой сегодняшней боли, хотя все взрослые уверяют, будто всерьёз и думать не могут о своей первой любви.
Неужели я произнесла это слово? Хоть и про себя… Самой сделалось на миг так страшно, точно я переступила какую-то важную черту. И захотелось отпрыгнуть назад, на знакомую территорию, где было безопасно. Ромка считал, будто я повзрослела за то время, что мы не виделись, и мне даже вздумалось согласиться с этим. Но на самом деле ужасно страшно однажды проснуться и обнаружить вместо привычной себя нечто новое. Мой организм пока щадил меня и не спешил заявлять о какой-то дурацкой зрелости… И я была этому только рада, хотя слышала, как многие девчонки мечтают «стать девушками». Что в этом хорошего, скажите мне? Что вообще может произойти хорошего, если Ромка уехал?
«Не думать об этом, не думать!» – лихорадочно повторила я несколько раз. Со стороны это не было заметно, но мне приходилось отбиваться от собственных мыслей, как от злых слепней. Я начала приставать к Оле с Лёшей, что нужно срочно искать банду Рыжего, чтобы провести «сеанс лечения» в очередной раз. Мы отыскивали их каждый день ещё вместе с Ромкой, и было даже странно, почему до сих пор они не заметили нас? Лёшка объяснял это так: наши грабители слишком зациклены на том необъяснимом страхе, который испытали однажды и скрывают друг от друга. Они пытаются победить его, и все их жалкие силы направлены на это. Где уж им выискивать знакомые лица в толпе?
И тут такое лицо выплыло из дверей автовокзала… Схватив Олю за руку, я указала на него одними глазами, а она, в свою очередь, пихнула Лёшку в бок. Прямо к нам направлялся сам Рыжий! У Лёшки тотчас что-то «попало в глаз», и Оля принялась вытаскивать, чтобы закрыть его, ведь Рыжий мог вспомнить их встречу в бору. Мне бояться было нечего, и я безразлично вертела головой, то и дело выхватывая Рыжего взглядом.
- Займись им, - пробормотал Лёшка, хотя мог бы и не говорить этого, я и так уже настроилась на волну этого пацана.
А он явно направлялся к стоянке такси – куда же ещё? Получалось, мы чуть не опоздали! Если б сегодня он успел грабануть кого-нибудь и не испытать страха, то явно воодушевился бы. Сам не зная того, Ромка привёл нас в нужное место в нужное время…
Так и впившись в Рыжего своим волшебным лучом, я толкнула Олю ногой, давая знать, что опасность миновала, и пора браться за дело. Они с Лёшкой начали отыскивать в толпе потенциальных пассажиров его подельников, но, похоже, главарь явился один. Это показалось мне странным только в первую минуту, потом стало ясно, что ему хочется разобраться со своим липким страхом один на один. Точнее, со мной. Ведь на этот раз его сила противостояла моей.
И, если честно, меня начала охватывать паника, потому что Рыжий шёл и шёл себе, не обращая внимания на мои старания. А у меня даже ладошки вспотели от волнения: вдруг упущу его? Что если ничего у меня не получится? Тогда пиши – пропало! Не замечая того, я быстро пошла за ним следом, подозревая, что мой волшебный фонарь не добивает на большом расстоянии. Но Рыжий всё равно не проявлял никакой паники. Я впилась ногтями в ладони и собрала все силы: на тебе!
И тут он остановился. Оглянулся, и я увидела на его лице знакомое выражение отчаяния: ему опять ни с того, ни с сего стало страшно. И он презирал себя за то, что не мог справиться с поселившимся внутри дрожащим существом. Я держала возникшее между нами напряжение изо всех сил. Уже потом мы с Лёшкой обсудили эту ситуацию и поняли, что мне было так не просто справиться с Рыжим потому, что он был готов к бою и сражался до последнего. Когда человека застаёшь врасплох, ему легче внушить что угодно! Но Рыжий бессознательно поставил блок, и я уткнулась в него, как в стену, и не сразу смогла разрушить её. Хорошо, что вообще смогла!
Я поняла это, когда Рыжий… заплакал. Он стоял посреди вокзальной площади и растирал слёзы совсем как маленький ребёнок, обиженный миром взрослых. Наверное, в эту минуту он думал, что у него кишка тонка заниматься грабежом или что-то такое же тупое, мне были безразличны его мысли. Главное: он сломался. Я могла бы зуб дать за то, что больше этот парень не сунется в криминальное дело. Чтобы так же облажаться на глазах у всех? Нет, больше не рискнёт.
- Супер! – шепнула Оля у меня над ухом.
А Лёшка добавил:
- Настюха, ты его сделала!
Я и сама понимала, что это победа, только ощущения праздника не испытывала. Ромка уехал…
Но мои друзья не дали мне закиснуть окончательно. Уж не знаю, откуда у Оли нашлись деньги, но она купила небольшой тортик, похожий на снежную юрту, и мы отправились к Ване, которого слегка забросили за дни каникул. «Своих» грабителей Оля с Лёшей решили отыскать позднее, тем более без главаря те вряд ли сунулись бы к таксистам. Старый закон боя – главное, вывести из строя вожака. И мы это сделали!
Ваня встретил нас хмуро. Явно обиделся за то, что мы так и не зашли к нему после сорвавшегося обряда посвящения, который собирались провести в его квартире. Для начала я проникла к Ване одна, чтобы подготовить. То, что его мамы нет дома, легко было вычислить по красной лампочке сигнализации: уходя, она всегда включала её. Даже смешно - что у них красть-то?!
- Хочешь тортик? – как ни в чём не бывало, спросила я, возникнув перед ним.
Он уже услышал мои шаги (я постаралась!) и вооружился колкими, как ему показалось, фразами:
- Не прошло и года! С чего это ты обо мне вспомнила?
На экране компьютера, перед которым Ваня сидел, метались какие-то пауки, и я бы не удивилась, узнав, что, злорадно уничтожая их, он представлял и меня одной из этих тварей. Но это было ничего... Кто не мечтал раздавить своего обидчика, как мерзкое насекомое? 
Присев на диван, я миролюбиво улыбнулась:
- Да ладно тебе! Я и не забывала. Просто дел навалилось.
- Ну, понятно!
- Мы же хотели даже посвящение Оли провести у тебя, - напомнила я. – Кто виноват, что твоя мама вдруг дома осталась? Не вали всё на меня! Зато сейчас я могу тебя познакомить с ребятами – с Олей, с Лёшей…
Ваня угрюмо процедил:
- Что ж ты Ромку не называешь?
Я была готова к этому, и всё же кольнуло.
- Он уехал. Каникулы кончились. Оказывается, они очень короткие, Вань…
- Ты плачешь, что ли?! – испугался он и схватил меня за руку, которой я зажала нос, чтобы не выпустить то, что опять начало рваться наружу.
Помотав головой, я откинулась на спинку дивана и запрокинула голову, надеясь, что слёзы утихнут сами собой.
- Тортик – это классно! - отчаянно выкрикнул он. – Зови их сюда. Где чайник – ты знаешь.
Наверное, ему тоже было нелегко – так сразу простить обиду. И я, конечно, оценила, как мужественно Ваня повёл себя, но ничего не сказала ему. Впрочем, это было не обязательно. Когда люди чувствуют друг друга,  нет необходимости объяснять что-то словами, как не нужно говорить, как светит солнце, если все его видят.
- Оно всегда возвращается, - вырвалось у меня. – Я только что поняла: мы не можем видеть солнце постоянно, но ведь оно всё равно с нами, правильно?
- Это каждому детсадовцу известно, - осторожно отозвался Ваня. – А что?
- А я чуть не забыла – вот что.
По-моему, он так и не понял, что я такое несу. Но это было неважно. Я вспомнила, что Ромка всегда со мной, даже если я не вижу его глазами. И от этого стало как-то легче…
 
 
                                               ****
Когда я перезнакомила всех своих друзей, Оля сразу вцепилась в котёнка Гошу, сестрёнка которого жила у нас. За её право поселиться у нас, конечно, пришлось повоевать, хотя я вымыла Масю шампунем против блох ещё у Ваньки. Надо было видеть, как крошечные трупики этих кусачих насекомых прямо падали в воду и уплывали в далёкие моря! А котята, когда высохли, стали такими красавчиками, что я никак не могла понять, почему мама не желает принять Масю в нашу семью. Наверное, в одиночку мне так и не удалось бы её убедить, но Аня встала на мою сторону.
- Мне нужно учиться рисовать живую натуру, - заявила она.
И мама сразу же сдалась, ведь для неё профессиональная необходимость всегда была святым делом.
- А ты – хитрая, - шепнула я потом сестре.
Она смерила меня недоуменным взглядом:
- Почему – хитрая? Я – умная.
Но, к счастью, расхохоталась, а то я уж испугалась: всё ли у неё в порядке с головой? Когда человек всерьёз начинает себя расхваливать, тут уж точно – или он болен, или просто дурак. Не знаю, что я предпочла бы…
Сейчас Ани с нами не было, я не посвящала её в свои дела. Ромка был уверен, что она ещё не доросла до желания помогать другим. Интересно, может ли это проявиться с возрастом? Или во всех наших ребят это уже с рождения было заложено? Какими они были в два-три года? Почему-то первым мне представился Жека: улыбчивый мальчик с глазами-солнышками. Не погасила ли Москва этого света, который так и притягивал к нему? Говорят, небо там постоянно затянуто тучами… Я такого не вынесла бы, наверное! Когда за окном пасмурно, мне никак не удаётся почувствовать себя счастливой, а как жить без этого ощущения? Хорошо, что в Сибири много солнца!
Ромка узнавал о Жеке через Ирину Викторовну, ведь общаться с ним самим было уже опасно. Да тот и не выходил на связь ни с кем из старых друзей – берёг нас. Думать о нём было грустно… А теперь вот и Стас вышел из команды. Кто следующий? Федот? Я впервые порадовалась тому, что у него теперь есть Соня, с которой можно встречаться. До этого я думала лишь: «Как хорошо, что у Сони появился Федот!» Оказывается, и она могла стать для него спасением…
…Я решила притащить Масю для компании и незаметно просочилась через стену в свою комнату. Это получилось не сразу – всё-таки много энергии ушло на этого Рыжего. Да ещё для начала пришлось просканировать комнату, вдруг Аня сидела дома? Но, похоже, она действительно ушла на занятие к своему новому учителю рисования, как и собиралась. Она всё же набралась смелости и позвонила Старикову, которого ей рекомендовал ещё Ромкин дед. И услышав фамилию Филиппова, кемеровский художник сразу согласился встретиться с его ученицей. Мама сказала красивее: «Протеже»…
Её голос доносился из гостиной, мама разговаривала с кем-то по телефону. Если б она вдруг зашла в нашу комнату и удивилась, откуда я тут взялась, можно было принять обиженную позу:
- Ты вообще меня не замечаешь!
Это было несправедливо, конечно, зато спасло бы ситуацию. Но мама оставалась в гостиной, пока я вытаскивала котёнка из-под своей кровати. Только слышно было, как она сказала кому-то:
- Он превратил меня в тупую домохозяйку. Уборка, обеды и дети – от этого озвереть можно!
Я так и замерла с Масей в руке, хотя под кроватью оказалось пыльно, и хотелось поскорее выбраться оттуда. Но мамины слова просто расплющили меня: оказывается, мы с Аней были для неё вроде кандалов для каторжника – далеко не убежишь! А ей хотелось… Я слышала это по голосу, в котором звенели то ли слёзы, то ли злость.
Кое-как выбравшись, я села прямо на пол. Сил на то, чтобы вернуться к Ване через стену, не осталось, нечего было и пытаться. Ромка учил, что для волшебства нужно обрести душевное равновесие – если ты испуган или рассержен, ничего не выйдет. Аня то же самое говорила о творчестве, да я и сама уже поняла: когда в тебе всё бурлит, написать об этом или даже о чём-то постороннем не получится. Все слова скомкаются.
«Мы должны отпустить её, - думала я о маме. – Или вернуться в Новосибирск все вместе. Но я же не могу сейчас бросить Олю одну! Лёшка тоже может вот-вот уехать, если его бабушка… Да и Ксюхе надо помочь, раз я уж взялась. А Ванька?»
Я в ужасе вцепилась в волосы. Прошло всего-то два месяца, а я успела обрасти обязательствами, которые невозможно нарушить! Но если маме приспичит, она уговорит отца вернуться. Продать здесь квартиру, и… Мне вспомнилось, как мама уже заговаривала об этом, и даже увиделись местные газеты, раскрытые на странице с объявлениями о продаже недвижимости. Значит, она взялась за дело всерьёз.
«Да разве я не хочу этого? – я тискала Масю, которая урчала, как крошечный трактор, но не давала ответа. – Ведь это же значит, что мы с Ромкой снова будем жить рядом! Куда лучше-то? Что ж мне так тошно?»
Ответ был известен и давил до того, что не было сил подняться с пола. Тут меня мама и обнаружила, когда закончила свой предательский разговор.
- Настасья! – вскрикнула она и схватилась за сердце. – Ты откуда  взялась?
У меня было заготовлено объяснение, но сейчас почему-то невозможно стало произнести даже самые простые слова. Прижав котёнка, я смотрела на маму с пола и просто ненавидела её в эти минуты за то, что опять из-за них с отцом ломается вся наша жизнь. Ну, сколько можно?! Честное слово, мне хотелось кинуть Масю ей в лицо, чтобы та впилась коготочками!
Я заставила себя отвести глаза. Но она успела всё прочесть в моём взгляде и как-то сдавленно просипела:
- Ты всё слышала? Я не имела в виду, что вы… Вы же мои дочки.
- К несчастью.
Наверное, я поднялась слишком неуклюже, хотя пыталась подскочить рывком. Но это уже не имело особого значения – мама всё равно не любила меня. Я старалась забыть, что после развода она забрала Аню, и несколько месяцев мы вообще не виделись. Но сейчас от старой обиды снова стало трудно дышать. Да что за день такой сегодня?! Задохнуться можно!
- Ты куда? – протянула мама жалобно, как будто это я бросала её.
Во мне наконец нашлись силы огрызнуться:
- А тебе не всё равно?
- Настюшка, постой!
Она вцепилась мне в плечо и не выпускала, пока говорила – быстро и как-то лихорадочно, словно бредила:
- Ты ведь уже большая девочка, ты должна понимать, что каждому человеку нужно чувствовать себя не только мамой и папой, но и личностью. Заниматься любимым делом. Мне очень нравилось работать в театре, понимаешь? А теперь я лишена этого. И мне нечем себя занять! Я словно в вакууме. Мне даже поговорить не с кем! Только по телефону. Но все мои друзья в Новосибирске, не особенно наговоришься.
«А сама орала на меня за то, что я звонила Ромке!» - мстительно припомнила я, хотя злость уже понемногу утихала. Я понимала её. До приезда Лёшки и знакомства с Олей я и сама чувствовала то же самое. А ведь у меня тоже была и мама, и сестра, и даже появился сосед… В чём же мне упрекать её, если я сама также задыхалась тут от одиночества ещё месяц назад? Только мне повезло больше, чем ей.
- Ты хочешь вернуться? – я заставила себя посмотреть маме в глаза.
В них не было слёз, но я видела, как ей тяжело. Ничего не ответив, она согласно наклонила голову, и это походило, будто мама подставила шею под мой меч. Но я не собиралась добивать её.
- Ты можешь потерпеть до Нового года? Мне обязательно нужно доделать здесь кое-какие дела…
Её чёрные глаза так и вспыхнули. Похоже, она никак не ожидала, что я сделаю шаг навстречу.
- Конечно! – теперь в её голосе зазвенела надежда. – Я подожду.
- Отлично. Только Ане пока ничего не говори, а то она рисовать не сможет. Ей нужен душевный покой.
Несколько секунд мама молча смотрела на меня, потом притянула и прижала так крепко, что Мася громко вякнула. Мы шарахнулись друг от друга и рассмеялись в голос. Хоть я вся уродилась в папу, но все отмечали, что смех у меня мамин…
 
- Где тебя носит? Чай сто раз остыл, – недовольно пробурчал Лёшка, когда я наконец вернулась. Обычным путём – через дверь.
- Маме попалась, - ответила я уклончиво, и они понимающе переглянулись.
Лёша сразу отмяк и вдруг хитро подмигнул:
- А у меня для вас что-то есть! Только тебя ждал.
Мы сидели на Ванькиной кухне, и котята возились тут же, забавно растопыривая лапки при нападении. Торт уже был порезан, точно предстоял праздник, хотя я лично ничего хорошего не ждала. Но, оказалось, даже подарки заготовлены! Лёшка достал из кармана куртки красную бархатную коробочку, чуть отвернувшись, открыл её, не показывая содержимого. Зажав что-то в руке, он торжественно произнёс:
- Анастасия Ильина, ты получаешь знак отличия команды «КЛЮЧ».
И повесил мне на шею маленький серебряный ключик на такой же цепочке. Я просто ахнула от неожиданности и прижала заветный ключ ладонью. А Лёшка уже навесил такой же Оле, и даже Ваньке, как лучшему другу нашей команды. Они тут без меня уже успели найти общий язык… Себя Лёша тоже, конечно, не обделил: серебряные ключи сдержано поблёскивали на груди каждого из нас. Мы смотрели друг на друга и тихо сияли, а Ванька радовался, кажется, больше всех.
 
 
                                               ****
Когда юная корреспондентка с кемеровского радио уверенно шагнула в его кабинет, директор «Химкомкома» с иронией подумал: «Далеко пойдёт малышка. Нахальства не занимать!»
- В журналисты готовишься? – взяв добродушный тон, заговорил он с девочкой, вооружённой диктофоном. – Не рано начала? Тебе ещё в куклы играть надо.
- Мне уже тринадцатый год, - ответила она с улыбкой, но по тону стало ясно, что эту тему лучше не развивать.
Указав на мягкое кожаное кресло напротив, Пинчук откинулся в своём с высокой спинкой. Ему нечасто доводилось давать интервью, потому что в Кемерово его не любили, и он это знал. Считали чуть ли не главным вредителем, задумавшим уничтожить и реку, и сам город. Некоторые даже называли гастарбайтером, хотя Пинчук жил тут уже лет двадцать. Поэтому разговаривать с прессой его не тянуло – только нервные клетки тратить. Не объяснять ведь каждый раз, что бизнес есть бизнес, ничего личного против кемеровчан он не имеет.
Сегодня Валерий Александрович изменил своим принципам, потому что эта девочка уверила его секретаршу, будто её интересуют успешные люди, которые могут поделиться с подростками секретом, как сделать карьеру. Это показалось Пинчуку темой, достойной разговора. Да и новое поколение, лишённое романтических соплей, свойственных их предкам, действительно могло оценить его деятельность иначе. С помощью журналистов-подростков он мог заручиться поддержкой целой армии сторонников, которые завтра уже станут взрослыми людьми. Наверняка в их глазах финансовая успешность оправдывала некоторые издержки производства. Ну да, вода в Томи непригодна для питья, так купи себе хороший фильтр и живи спокойно!
- Представьтесь, пожалуйста, чтобы я ничего не перепутала, - девочка снова улыбнулась и включила диктофон.
- Пинчук Валерий Александрович, - и он охотно перечислил свои регалии.
Ему понравилось, что маленькая журналистка смотрит ему прямо в глаза и ловит каждое слово. И с каждой минутой воодушевление, какого Валерий Александрович давно не испытывал, возрастало, и он всё охотнее и красноречивее рассказывал о своём пути к директорскому креслу. Отчего-то его вдруг неудержимо потянуло на откровенность, и он доверительно поведал девочке, как приходилось бороться с врагами. На войне как на войне! Одного, самого строптивого противника из этих чокнутых учёных-экологов пришлось даже запереть в тёмном подвале с крысами. Хотели просто припугнуть, чтобы Морозов прекратил свою борьбу с их комбинатом, но малость перестарались… Слаб оказался человечек, рассудка лишился от страха. Пинчук хохотнул:
- Теперь, говорят, котом себя воображает! Никак, всё с теми крысами борется. Ну, пускай лучше с ними.
- Я читала о таком! – поддержала девочка. – Это заболевание называется клинической ликантропией.
- Во-от! – кивнул директор, хотя никогда не слышал такого термина.
Почему-то, когда Пинчук снова остался в кабинете один, он так и не смог вспомнить, чем занимался последние полчаса. Это слегка озадачило его, но Валерий Александрович решил, что просто ошибся со временем. Его секретарша уверяла: никто не заходил к нему в течение последнего часа. Что же он делал всё это время?
Ситуация начала с одной стороны проясняться, с другой – запутываться, когда следующим утром в кабинет директора доставили небольшой пакет. Пинчук заставил службу безопасности проверить его на предмет взрывоопасности, но внутри оказалась обычная флэшка. Даже без вирусов. У Валерия Александровича хватило ума просмотреть её содержимое без свидетелей.
Это оказалось аудиозапись интервью, которое он не давал никогда. Мог поклясться, что никому из журналистов он и под страхом смерти не рассказал бы о том, как обошёлся с Геннадием Морозовым… Тот, конечно, сам нарвался на неприятности - слишком напористо боролся против сброса в Томь отходов производства, налаженного Пинчуком. И всё же, если б у кого-то появились доказательства произошедшего в том крысином подвале, неприятности могли бы грозить нешуточные. Насилие имело место быть…
Поэтому Валерий Александрович похолодел, услышав свой голос, оживлённо повествующий о преступлении. Как это могло быть?! Когда? Неужели он был пьян до такой степени, что совершенно ничего не помнит? Но интонации его голоса были абсолютно трезвыми. Каким же образом возникла эта запись? При этом было похоже, будто он отвечает на чьи-то вопросы, но голос собеседника был вырезан, а никаких предположений даже не возникало.
И тут Пинчуку вспомнилось, как вчера из его памяти чудом исчезли полчаса… Поскольку раньше такого с ним не случалось, он легко установил связь между двумя событиями. Разумеется, первым делом ему на ум пришло применение гипноза. Кто-то загипнотизировал сперва его секретаршу, потом самого Валерия Александровича, выпытал сведения, которые легко могли его потопить, и получил возможность шантажировать его. Во втором файле на флэшке оказался номер банковского счёта, на который требовалось незамедлительно перевести довольно солидную сумму. Иначе запись его откровений будет передана в прокуратуру.
Остолбенев, Валерий Александрович потерял впустую ещё четверть часа, но уже по собственной вине. Однако он всегда был человеком действия и справился с временным параличом воли довольно быстро. Конечно, наверняка ему не было известно, что проклятое интервью у него брали именно в этом кабинете, а не где-нибудь в уединённом уголке ресторана. Но провал в памяти был связан с его рабочим местом, значит, имело смысл начинать поиски отсюда.
Вызвав к себе начальника охраны, Пинчук велел предоставить ему видеозапись с проходной. Интересующее его время он знал почти точно. Самым неприятным было то, что как раз в этот час на «Химкомкоме» начиналась вторая смена, и через проходную тёк целый людской поток. У Валерия Александровича ушла уйма времени, чтобы просмотреть записи всех камер, хотя если выполнять условия шантажиста, следовало перечислить деньги до двух часов дня. В том, что у него найдётся сумма, которой хватит даже на покупку квартиры, его враги, похоже, не сомневались. У Пинчука, безусловно, имелись деньги, и даже не такие, однако расставаться с ними он не спешил.
Впившись взглядом в экран монитора, он выискивал то лицо, которое могло показаться чужеродным. И после долгих поисков заметил среди рабочих девчонку, которой на комбинате быть не должно. Трудно было поверить, что она хоть как-то причастна к этой афере, но зацепиться больше было не за что.   
- Кто это? – он ткнул пальцем в голову с косичками.
Начальник охраны наклонился, чтобы рассмотреть, и пожал плечами:
- Понятия не имею…
- А должен бы знать! – вспылил Пинчук. – Для чего я тебя тут держу? Быстро распечатал снимок и пробежался по всем отделам! Может, какая-нибудь бухгалтерша дочку свою притаскивала…
В тайне он даже надеялся, что девочка окажется ни при чём. Ведь смириться с мыслью, что тебя обвёл вокруг пальца ребёнок, было непросто. Пинчук ёрзал в кресле, пытаясь перевести стрелку на другого человека, но остальные лица не вызывали подозрений: люди здоровались, разговаривали друг с другом, посмеивались… Они явно были тут своими. А эта, с косичками, казалась чужой.
Бросив взгляд на золотой «Ролекс», Валерий Александрович занервничал ещё сильнее: до обеда оставалось слишком мало времени. Начальник охраны должен был позвонить сразу же, как только кто-то узнает девчонку, но телефон упорно молчал. Пинчук заставил себя собраться с мыслями: речь шла о преступлении против Морозова, значит, компромат собирал некто из его окружения. Кажется, у этого учёного был ребёнок… Вдруг эта девчонка – его дочь? Пинчук никогда её не видел, но найти девочку в Кемерове не составит труда. Не Москва, чай… Конечно, если у Морозова действительно дочь, а не сын.
- Фамилия слишком распространённая… Морозовых – сотни! - пробормотал он с недовольством, но с этим ничего поделать было нельзя.
Поиски требовали времени, а его-то как раз и не было. Пинчук надеялся, что тот, кто стоит за девочкой, позвонит, и ему удастся выторговать хотя бы день, якобы на то, чтобы собрать средства. Но звонки поступали обычные: о поставках, о проблемах с транспортом… Сегодня они совершенно не интересовали директора. И всё же один звонок оказался важен.
- Никто её не знает и не видел, - покаянно проговорил начальник службы безопасности. – Что делать дальше?
- Бегом ко мне! – распорядился Валерий Александрович. – Будем искать по-другому.
Теперь он почти не сомневался в том, что они ищут дочку Геннадия Семёновича Морозова.
 
 
                                               ****
Эта Ильина бесила её всё больше. Особенно, когда Ксюша ловила на себе сочувственные взгляды новенькой. Она упорно продолжала называть Настю новенькой, чтобы кому-нибудь из класса не вздумалось принять её, как равную. Знать, что Морозова сама училась в этой гимназии чуть больше года, Ильиной было не обязательно. Ксюша-то быстро завоевала авторитет, поскольку успела к тому времени понять: если симпатию не удаётся завоевать, её легко можно купить. О том, чего стоил такой авторитет, она предпочитала не задумываться, хотя точно знала, что папа завёл бы об этом разговор, будь он по-прежнему самим собой. Только его больше не было…
«Какого фига она на меня так смотрит?! – свирепела Ксения, в очередной раз встречаясь с Настей взглядом. – Типа, жалеет! За что?! Это я имею право её жалеть. Не может ведь она разнюхать, что я…»
Даже про себя ей было страшно произнести правду о том, как ей живётся. Никто не может и не должен этого знать. Ильина? Откуда? После уроков они всегда расходятся в разные стороны, если Настя не остаётся ждать сестру. Та вообще – жучок засушенный! Вот кого надо жалеть. Ксюша замерла в школьном коридоре напротив зеркала: длинноногая, светловолосая, с улыбкой, подходящей для рекламы стоматолога. Одета лучше всех в классе. Ею можно лишь восхищаться.
Ксюша Морозова повторяла это мысленно так часто, что в носу защипало от сострадания к себе. Ведь от себя-то не скроешь: с отражением в зеркале она, настоящая, не имеет ничего общего. Но не ясновидящая же эта Ильина, чтобы разгадать её секрет!
- Чё уставилась? – бросила она, в который раз поймав Настин взгляд.
И добавила фразочку из старой комедии, которую недавно пересматривала её мама, спасаясь от очередного приступа депрессии:
- Моргала выколю!
То, что Ильина только усмехнулась в ответ, вызвало у Ксении приступ ярости, и она с силой толкнула Настю в плечо:
- Брысь отсюда, козявка!
- Не ори. Я тоже могу так врезать – мало не покажется.
Ильина смотрела на неё, не моргая, и от этого взгляда Ксюше почему-то стало не по себе. Как будто напротив неё была не обычная девчонка, а заколдованная тигрица, с трудом удерживающаяся от смертельного прыжка. И вспомнилось, как один раз ей уже прилетело гипсом по рёбрам… Хоть его и сняли, но в самой Насте, похоже, остался стержень. Чтобы сломать эту твердь, требовалось что-то помощнее физической силы. Самым ужасным было то, что свидетелем этого их молчаливого противостояния в коридоре стал Стас Бурмагин, которого Ксения однажды уже застала с новенькой. На этот раз он даже не подошёл, но его усмешка вонзилась Ксюше в сердце раскалённой стрелой. Ведь она явно не выглядела победительницей…
Все уроки Ксения ломала голову над тем, как сломать Ильину, имеющую наглость чувствовать себя с ней на равных. И даже слегка унижать своей жалостью, которой Настя не скрывала. При её-то росте смотреть свысока?! Так ничего и не придумав, Морозова вышла из гимназии расстроенной. Ещё и снег летел мелкой, острой крупой в лицо.
Поглубже натянув козырёк тёплой кепки, она направилась привычной дорогой. По сторонам Ксюша не глядела – вокруг всё было знакомым до последней урны. И не обратила внимания, когда её догнала и медленно покатила рядом «Ауди» с тонированными стёклами. Очнулась она лишь, когда в двух шагах от неё раздался громкий хлопок – отчего-то взорвалась шина автомобиля. Затем второй, третий, четвёртый! Колёса «Ауди» лопались одно за другим, резиновые ошмётки летели во все стороны, а парни, выскочившие из машины, вопили и матерились, как ненормальные.
Прохожие с перекошенными лицами разбегались, точно тараканы по углам кухни. Попятившись, Ксюша тоже решила отойти на безопасное расстояние – вдруг в этой машине рванёт что-нибудь ещё? Но тут один из парней обернулся и крикнул, указав пальцем прямо на неё:
- Уходит! Держи!
«Меня?!» - ужас обжёг кипятком, и Ксюша рванула с места с такой скоростью, какой не мог от неё добиться учитель физкультуры. Тяжёлая сумка мешала бежать, но она решила не бросать поклажу – вдруг придётся отбиваться от этого педофила? Других объяснений, зачем она могла понадобиться взрослым парням, у Ксюши не возникло. Да и некогда было раздумывать. В голове колотилось одно: «Быстрей! Быстрей!»
Добежав до перекрёстка, она оглянулась и вдруг увидела, как все трое парней, подлетев над землёй, падают, точно подкошенные. Было похоже, будто им на ноги одновременно накинули невидимые петли вроде лассо и дёрнули изо всех сил. Но такого быть не могло…
И ещё она увидела… Настю Ильину. Замерев в отдалении, она пристально смотрела на упавших, и лицо у неё в этот миг было… Ксюше не хотелось бы ещё раз увидеть такое выражение. Хорошо, что Настя в этот момент глядела не на неё.
Один из бандитов, видно, тоже заподозрив неладное, обернулся, и, заметив Настю, выкрикнул что-то загадочное:
- Вот она! Девчонка с фотки!
Дожидаться, пока они поднимутся, Ильина не стала и бросилась назад к школе.
«Так они за ней охотились? – опешила Ксения, испытав секундное разочарование. – Или за нами обеими?»
Но всё же решила не медлить. Мало ли что на уме у этих ненормальных… И машина у них такая же! Перебежав дорогу, Ксюша прыгнула в отправляющуюся маршрутку, решив, что лучше убраться ото всего непонятного подальше. Сердце у неё колотилось прямо в горле, и она боялась, вдруг её снова стошнит фонтаном, как однажды в школе. Но выйти решилась только через несколько остановок и сразу скрылась во дворах. Вроде никто не преследовал её.
Приложив пригоршни чистого снега к разгорячённым щекам, Ксюша отдышалась и попыталась собраться с мыслями. Итак, какие-то типы хотели её похитить… «Дело, конечно, обычное, но всё же напрягает, - призналась она себе. – Как-то в лом, когда такое с тобой происходит… Лучше уж по телеку слушать!»
Ей не давало покоя то, что во всём этом как-то была замешана Ильина. Не просто свидетелем она оказалась, эти парни знали её. Охотились за Настей, но ошиблись и чуть не похитили её? Ну да, она ведь шла, надвинув кепку чуть не на нос… Но у Насти сроду не было такой кепки, она носила обычную вязаную шапку. Неужели эти придурки по одежде не могли отличить?!
Ксюша ещё долго бродила по незнакомым дворам, наблюдая за дворняжками и голубями. Потом вышла к цирку и остановилась, настигнутая застарелой болью. В последний раз она была тут с папой, когда он ещё был здоровым и самым замечательным на свете. Клоун вытащил его на арену, потому что именно её отцу удалось поймать клетчатую кепку, брошенную в зал. Папа подыгрывал ему и смеялся, а Ксюша хлопала в ладоши без остановки и озиралась, сияя от счастья. Она так гордилась своим отцом, так любила его!
Стянув перчатку, Ксения растёрла по щекам слёзы. Эти тупые бабки во дворе всё предлагают маме сдать «психа» в сумасшедший дом. Якобы ей, Ксюше, легче будет жить… Да что они понимают?! Как вообще она сможет жить, зная, как над её папой в этот момент измываются санитары? Или другие больные… Насмотрелась она передач про эти психиатрические больницы! Врагу не пожелаешь там оказаться, не то, что родному отцу.
Что он плохого делает? Кому мешает? Ну да, подруг домой не позовёшь, когда по комнатам такой «кот» разгуливает… Была бы отдельная комната, они с матерью хоть закрывали бы его на время. Но Ксения и без того уже отсекла все пути к их дому: наврала о себе столько, что свою настоящую жизнь никому и не покажешь. Да ей и не нужен никто! Тем более, эта ненормальная Ильина…
Никуда не спеша, Ксения свернула на знаменитую Аллею любви и нашла заветную скамейку с выбитой надписью: «Я люблю тебя, Гена!» И хоть ни раньше, ни сейчас она не называла отца просто по имени, оказываясь в этом месте, Ксюша норовила как бы невзначай сесть на эту скамью. Чтобы, откинув голову, прижаться затылком к простым словам, не желавшим затихать где-то внутри неё.
- Я люблю тебя, - прошептала Ксюша, глядя в прояснившееся небо, истощившее запасы снега на сегодняшний день. – Я всё выдержу, ты не сомневайся…
 
 
                                               ****
Кажется, я опять влипла в историю… И как только эти уроды нашли меня?! Как вообще узнали, что это я приходила к Пинчуку под видом корреспондента с радио? Ведь я же подчистила память и самому директору, и его секретарше. Неужели не сработало? Но я же всё сделала правильно! И даже если Пинчук запомнил меня, как смог найти так быстро, не зная ни имени, ни школы?
- Балда, - шепнула я в темноту. – Через Ксюшку, конечно. Они вышли на неё, а тут и я подвернулась.
Но было совершенно непонятно, как узнали меня эти парни, которых я в жизни не видела? Я вертелась в постели уже час, но не могла ни уснуть, ни родить хоть какую-нибудь правдоподобную версию. С Аниной кровати доносилось мерное сопение, и я даже позавидовала ей, честное слово! Дрыхнет себе… Никаких проблем у человека. А тут уже голова лопается от того, как мысли толкутся, норовя оттеснить друг друга. Заснуть, похоже, вообще не светит.
И вдруг из вчерашнего дня выплыл обрывок фразы: «…девчонка с фотки». Меня кто-то снял, пока я была на «Химкомкоме»? Кто-то, кого я даже не заметила? И тут я похолодела: камера слежения! Ну, конечно, их там полно, это же важное предприятие! Как я могла не подумать об этом?! Ведь в моих силах было стереть запись!
Я прямо зубами в подушку вцепилась от отчаяния. Всё-таки я ещё не настоящая волшебница… А, может, просто сопливая малышка, которая не в состоянии позаботиться обо всём сразу. Сосредоточилась на том, чтобы заставить Пинчука говорить правду, а потом удалить все воспоминания о себе. Но про камеру я даже не вспомнила… А он – не дурак, сразу догадался, как найти того, кто взялся его шантажировать! И всё же, если б я вчера не потащилась за Ксюхой, этим парням пришлось бы здорово побегать по городу, чтобы отыскать меня. Что-то погнало меня за ней… Взрослые в таком случае говорят: судьба зовёт. Хотя не так уж моя судьба и связана с морозовской, но раз я встряла в это дело, теперь не выпутаешься.
Больше всего мне хотелось позвонить Ромке, и рассказать всё ему. Если даже он и отругает меня (в этом можно было не сомневаться!), всё-таки будет не так обидно, ведь это Ромка. Который уже не раз меня спасал… Но сейчас он был слишком далеко и вряд ли чем-то мог помочь. Только покой потеряет…
Нужно на помощь Лёшку, но об этом страшно было даже думать всерьёз. Да он мне голову оторвёт за то, что я ввязалась в такую авантюру да ещё никого не предупредила! Звонить ему среди ночи я, конечно, не собиралась, но телефон сам вдруг ожил, зажужжал сообщением. Я схватила его и нырнула под одеяло, пока Аня не проснулась. Увидев на дисплее Лёшкино имя, я чуть не икнула от удивления. А он к тому же спрашивал, всё ли со мной в порядке? Как почувствовал?! Хотя чему удивляться, когда дружишь с волшебниками?
Я послала ему смс и попросила встретиться со мной перед уроками. Хотя и не была уверена, что смогу встать пораньше после такой ночки… Но, как ни странно, проснулась я первой, и, когда мама вползла на кухню, кофе уже ждал её на столе, а я допивала свой чай с бутербродом. У неё от удивления даже глаза разлепились:
- Что с тобой?
- Сегодня у нас контрольная по математике первым уроком, надо настроиться, - легко отовралась я.
Не говорить же ей, что я шантажирую самого крупного промышленного преступника города и за мной охотятся его люди! Да она и не поверила бы… Мало всяких историй я сочиняю?
Утро встретило меня снежным покоем, и я подумала, что это хороший знак. Так чудесны были в жёлтом свете фонарей узоры ветвей, покрытых инеем! Так приятно было ступать по пухлой пелене, ещё не затоптанной сотнями ног… Я улыбалась во весь рот, читая древесные предсказания счастья (а чего же ещё?), и совершенно не чувствовала себя не выспавшейся.
«Вот каждое утро вставать бы пораньше, чтобы первой собирать эту красоту! Только не смогу я так», - вздохнув, я ускорила шаг и увидела Лёшку, быстро идущего навстречу. Мы встретились как раз у его школы, но он вызвался проводить меня до моей, и медленно пошёл рядом. Не поднимая глаз, я быстренько пересказала ему всё, что было связано с Ксюшкой Морозовой, её отцом и директором комбината.
Когда я дошла до моего визита к Пинчуку, Лёшка издал какой-то странный звук – наверное, сжевал ругательство, рвавшееся наружу. Хотя я смиренно готова была принять на свою голову даже целый поток. Он заводился всё больше, но деваться было некуда, и я продолжала рассказывать… Как подкараулила Ксюшину мать, снимавшую зарплату в банкомате, своей магической силой вытянула у неё из сумки кредитную карточку и списала номер. Как послала Пинчуку копию диктофонной записи вместе с требованием положить на счёт Ксюшкиной матери, которую я, естественно, не выдала, деньги…
- Сколько? – требовательно уточнил Лёшка.
Когда я назвала сумму, он только выдохнул:
- Офигеть!
Пока он не добавил чего-нибудь ещё, я быстренько рассказала о вчерашних злоключениях. И это совершенно взбесило его, ведь до последнего Лёша думал, что сила на нашей стороне. Схватив меня за руку повыше локтя, он стиснул её так, что я заскулила от боли. Но Лёшка этого даже не заметил. Он шипел на меня, как огромная кобра:
- Совсем чокнулась?! Какого чёрта ты одна полезла в такое дело? Дура! Мы команда или что? Да я тебя исключу за такое!
- Но я же помогала ребёнку, - пролепетала я, пытаясь вырваться из рук этого Железного человека.
- И что – помогла? Только сама подставилась!
На моё счастье, рядом с нами остановилась машина, и наружу выбралась толстая тётка, посеменившая к служебному входу в театр. Очнувшись, Лёшка быстро огляделся, но прохожих по близости больше не было, никто не мог подслушать наш разговор.
- Ладно, - буркнул он, не глядя на меня. – Чего теперь… Надо думать, как выбираться из этой бодяги… Никуда не уходи после уроков, я приду тебя встречать, ясно? Пока буду думать, как нам быть.
Мне здорово полегчало от его слов! Всё-таки приятно ощущать, что ты не одна и тебя подстраховывает кто-то очень надёжный. Пусть Лёшка и обозвал меня дурой… Но я же сама именно ею себя и чувствовала. Хотя в другой ситуации я бы этого не стерпела, и он получил бы от меня хорошего пинка!
- Пора возвращаться, - Лёшка глянул на часы. – Я побегу… В общем, жди меня после школы.
Я закивала, как китайский болванчик. Такой стоял на комоде у нашей соседки в Новосибирске, и мы с ним общались, когда я была помладше, и мама оставляла меня у неё, если нужно было ненадолго сбегать куда-то. Теперь таких болванчиков не выпускают, наверное, даже в Китае, хотя там делают все товары в мире. А я почему-то помнила его до сих пор…
Лёшка бросился бежать к своей школе, а до крыльца нашей оставалось каких-то сто метров. Я не дошла ровно половину. Серая машина, повернувшая с проспекта, поравнялась со мной, когда я уже подходила к изгороди. Я посторонилась, уступая дорогу: многих ребят родители завозили в школу по дороге на работу. Открылась задняя дверца, и я остановилась, чтобы пропустить того, кто выпрыгнет из машины. Но никто не выпрыгнул… Чёрная рука высунулась из проёма, схватила меня шиворот и рванула внутрь.
- Лёшка! – взвизгнула я.
Только он был уже далеко.
 
 
                                               ****
Вот тут-то я опять прочувствовала, как же это ужасно, что мы не имеем права спасать самих себя! Я чувствовала себя беспомощной, совсем как Ваня, ведь главная моя сила была внутри. Хоть я и лягалась, и кусалась, как дикая лошадь, но стоило моему похитителю стукнуть мне по голове, как у меня мгновенно отпало желание сопротивляться. Кулак-то у него был что кувалда… Хоть я никогда и не видела кувалду, но вряд ли она может быть тяжелее.
В голове у меня зазвенело, и всё вокруг поплыло, извиваясь загогулинами. Физиономия у человека, сидевшего впереди, вытянулась книзу, изогнулась разинутым ртом, точно как в фильме «Крик», только сейчас мне было пострашнее, чем в кино… Да что там! Такого ужаса я ещё в жизни не испытывала, ведь я видела во что эти уроды превратили Ксюшкиного отца.
- …не дёргаться, - пробился сквозь гул обрывок фразы.
Да я уже и не дёргалась. Сжавшись в уголке, я изо всех сил пыталась вернуть голову на место, чтобы послать Лёшке сигнал тревоги. Но получалось не очень, ведь успокоиться не удавалось. В моём теле дрожала каждая жилка, и начало тошнить – то ли от удара по голове, то ли от страха. Что со мной сделают? Если я не дозовусь Лёшку, то никто мне не поможет, ведь для родителей я сейчас в школе, а учителя, если и хватятся, то на следующий день. В лучшем случае…
Почему-то я решила, что меня привезут на комбинат, но машина выехала за город, и это показалось недобрым знаком.
- Надо было ей глаза завязать, - спохватился мой сосед с кулаками-кувалдами.
Лицо у него, как ни странно, было тонким и меланхоличным. Я не удивилась бы, если б он горестно вздыхал над трупами своих жертв! Ведь наверняка он был убийцей…
- Зачем? – откликнулся сидевший рядом с водителем. Тот самый, у которого вместо рта ещё недавно зияла чёрная пустота.
Это его «зачем?» просто парализовало меня. Они что – не собирались везти меня обратно?! То есть приговор мне уже был вынесен, а я ещё надеялась спастись?
«Нет-нет-нет! – взвыла я про себя. – Лёшка услышит… Я дозовусь!»
Если б можно было мысленно передать ему, куда меня везли! Я хорошо знала эту дорогу на Журавли – миллион раз ездила с дедушкой на дачу. Похоже, Пинчуку тоже нравились эти сосновые места, хотя сейчас такая схожесть вкусов ничуть не радовала.
Машина сбавила скорость – дорога здесь шла в крутую гору, с которой мы с сестрой обожали смотреть на реку, волшебно поблёскивающую на солнце. Я лишь скосила глаза, когда мы миновали наш поворот, и на секунду затосковала о том времени, когда мне было лет пять и среди узловатых корней у нас с Аней возникали целые сказочные страны. В них охранниками обычно были сдвоенные бурые хвоинки: расставив ноги, как американские копы, они стояли на охране государства днём и ночью. Им не было скучно, ведь головы у них были крошечными!
Я покосилась на Кувалду, как прозвала про себя своего похитителя. Его бритую башку нельзя было назвать маленькой, но мозгов там явно нашлось бы не больше, чем у сосновых иголок. Иначе он не стал бы воровать девочек прямо от школы: я ещё надеялась, что кто-нибудь заметил, как меня затащили в машину, и поднял тревогу. На всякий случай я даже оглянулась, но позади нас никто не полз в гору…
Дом Пинчука – а я не сомневалась, что меня везут именно к нему - был спрятан за высоченным кирпичным забором. Кто б сомневался: ему есть что скрывать! Кроме трёхэтажного дома, больше смахивающего на замок, только без флагов на башнях, а то пришлось бы вешать чёрные полотнища с черепом и костями… На миг мне даже стало интересно посмотреть такой дом изнутри, хотя это походило на любопытство курицы, интересующейся соусом, которым её скоро польют. Совсем скоро…
«Лёшенька, я здесь! Журавли! Пятый поворот направо», - я пыталась изобрести мысленную азбуку Морзе, пока меня толкали совсем не к замку, а к маленькому дому в саду. Ну как – маленькому? Нашей семье такой показался бы отличным коттеджем!
Пинчук дожидался нас в бежевой гостиной, увешанной головами оленей и лосей, играя с охранником в шахматы. Интересно, хоть раз кто-нибудь осмелился выиграть у него? Когда меня пихнули в спину, и я чуть не растянулась посреди комнаты, Валерий Александрович даже бровью не повёл. Хладнокровно сожрал ладью противника и объявил:
- Мат!
И тогда впился в меня взглядом. Словно это слово адресовал мне… Изо всех сил стараясь не дрожать, я смотрела на него, ожидая вопросов. Но Пинчук молча протянул руку:
- Диктофон.
И тут меня осенило! Как же я по дороге до этого не додумалась?!
- Он у Ксюши Морозовой, - произнесла я дрожащим голосом. – Это она заставила меня пойти к вам.
С минуту Валерий Александрович щурил на меня и без того узкие глазки, потом откинулся в кресле и углубился в размышления. Наверное, оценивал: насколько мои слова похожи на правду? Настю Ильину он знать не знал, и у меня не было причин пытаться похоронить его заживо. А у Ксюши были. И она, конечно уж, не полезла бы в полымя сама, ведь Пинчук мог знать её в лицо. То, что она подослала к нему подружку и потом забрала у неё диктофон, взяв остальное на себя, звучало вполне логично.
- А если ты посидишь немного в подвале с крысами, другой версии не возникнет? – задумчиво произнёс он.
Мёртвые глаза оленя, смотревшего на меня поверх его головы, убеждали, что церемониться этот гад не будет. А вдруг я тоже сойду с ума, если меня запрут в темноте, полной пищащих хищников?! Меня передёрнуло от одной мысли о таком кошмаре. И я заныла, как обычная девочка двенадцати лет:
- Ой, не надо, пожалуйста! Я ужасно боюсь крыс и мышей! Я ничего больше не знаю, это всё Ксюшка… С неё и спрашивайте!
Важно было не переиграть, чтобы у Пинчука не вызвало подозрений то, что я так упрашиваю его сцапать Ксюху. Но не зря же я занималась в школьном театре и даже научилась плакать по заказу. Размазывая по щекам слёзы, я разевала рот, как можно некрасивее, чтобы его стошнило от одного моего вида. Враг, которого презираешь, перестаёт быть настоящим врагом.
- Уведите её в… баню, - брезгливо поморщился Пинчук.
И, честное слово, голова оленя торжествующе подмигнула мне со стены!
 
Это действительно оказалась баня, а не какая-нибудь там фигура речи. Здесь не было жарко, ведь никто не собирался париться. Крошечное окошко под потолком было зарешёчено, лишая надежды на побег. Когда дверь закрылась, я уселась на полок, а потом и легла, решив, что так мне лучше удастся расслабиться. До города отсюда ехать максимум полчаса, значит, часа полтора у меня есть. Неужели за это время я не успокоюсь и не дозовусь Лёшку?
Но я перестаралась. Правда, поняла это лишь, когда меня разбудило лязганье замка. Завозившись спросонья, я тут же вскочила, ошпаренная ужасом: «Я уснула?! Вот идиотка!» Конечно, ночью я почти не спала, но это же не повод, чтобы дрыхнуть, когда можешь лишиться головы!
- Выходи, - скомандовал всё тот же Кувалда.
Смиренно опустив глаза, я прошла мимо него, надеясь, что он не даст мне по затылку. Но ему, видно, лень было расходовать на меня силу по собственной инициативе, а приказа никто не давал. Солнце улыбнулось навстречу, зависнув над пушистыми макушками сосен, значит, был уже полдень. А, может, и позже… Если уроки кончились, Лёшка забеспокоится, почему я не дождалась его, даже если не получил от меня сигнала «SOS». Он – сильный волшебник. Если возьмётся искать меня, то непременно отыщет. Или меня, или мой труп…
Когда меня снова ввели в знакомое хранилище мёртвых голов, Ксюшка бросилась ко мне, зарычав от ярости:
- Так это ты подстроила! Ты с ними?
Кувалда одним тычком отправил её в другой угол комнаты, неожиданно выступив моим защитником. Здорово ударившись спиной о книжный шкаф (этот монстр Пинчук ещё и классику читал!), Ксюха простонала:
- Ненавижу… Тварь! Я так и знала, что ты – дешёвка…
Она могла вопить и ругаться сколько угодно, я всё равно была ужасно рада её видеть. Ведь с этой минуты у меня были развязаны руки: что бы я ни делала, всему есть оправдание – спасение Ксюшки. Я шла к ней прицепом. И медлить не имело смысла, ведь замысел Пинчука вряд ли сулил что-то хорошее нам обеим.
Но, прежде всего, нужно было нейтрализовать саму Ксюшку, чтобы она не видела происходящего. Погрузить её в сон было несложным волшебством, и её голова безвольно поникла уже через считанные секунды.
- Что с девчонкой? – забеспокоился Пинчук. – Ну-ка…
Единственный из оставшихся в гостиной охранников Кувалда осторожно тронул пальцами Ксюшкину руку.
- Пульс есть, - пробормотал он. И озадаченно добавил. - Спит, что ли?
- Так у неё же эта самая… нарколепсия, - выдала я. – Она может даже у доски заснуть! Где угодно. У них вся семейка чокнутая.
Ухмыльнувшись, Пинчук хотел что-то приказать охраннику, да так и уснул с разинутым ртом. Мой волшебный луч окутал его сном поплотнее и пополз через комнату к Кувалде, смотревшему на босса, как баран на новые ворота. Правда, мне никогда не давался смысл этой поговорки: чем барана могут так поразить новые ворота? Но сейчас это не имело особого значения. Баран так баран… Главное, чтоб он вырубился также легко, как двое остальных.
Когда Кувалда захрапел, по-детски доверчиво прижавшись щекой к Ксюшкиному плечу, я вытащила из кармана Пинчука телефон и набрала известный всем номер полиции. А Лёшкин я, как назло, наизусть не помнила, хотя он мне был даже нужнее. С математикой у меня было туго, и запоминать цифры не удавалось… Только «02» помнилось с детства.
- Меня похитили бандиты, - пролепетала я в трубку дрожащим голоском. – Спасите, пожалуйста!
И назвала координаты с точностью, которая могла вызвать подозрения. Но я так правдоподобно зарыдала, а потом завизжала точно от ужаса прежде, чем отключить телефон, что даже самый недоверчивый диспетчер наверняка поверил бы.
Пока полиция добиралась до Журавлей, мне нужно было что-то сделать с остальными обитателями «замка».
 
 
                                               ****
Не дождавшись Настю у школы, Лёша занервничал не на шутку. Может, ей и казалось всё это забавным приключением, хотя даже она вроде уже струхнула, но он-то отлично понимал: такие люди церемониться не будут. И без того каждый день в Сети появляются всё новые фотографии пропавших детей… Кто знает, может, среди них есть и ребята из «Волнореза», так же, как Настя, переоценившие свои силы.
Отыскивать человека в пространстве Лёшка научился ещё года два назад. Хотя пользоваться этим просто ради того, чтобы разузнать, где проводит время Оля, было нельзя. Но сейчас был другой случай, опасность и вправду была нешуточная.
Спрятавшись за гаражами, он попытался сосредоточиться, чтобы уловить недоступные другим людям сигналы, исходящие от Насти, если она зовёт на помощь. Но их не было… Тогда Лёшка начал сканировать пространство другим образом, представляя Настю и пытаясь совместить воображаемый образ с реальным человеком. Постепенно расширяя границу поисков, он примерял мысленно нарисованный рисунок к каждой девочке, попадавшейся на пути.
Это заняло уйму времени, и Лёшка уже вспотел от натуги, но наконец-то перед глазами вспыхнул зелёный огонёк, означавший совпадение. Он увидел дом, в котором заперта Настя, и место, где он находится. Только названия не узнал, ведь окрестности Кемерова были плохо известны ему.
Выскочив из своего убежища, Лёша увидел молодого парня на чёрной «Тойоте» с правым рулём, собиравшемся поставить машину в гараж. Он бросился к нему, крича на бегу:
- Подождите! Помогите, пожалуйста! Девочку похитили.
- Серьёзно? – парень выбрался из машины. – Так в полицию надо.
- Они уже едут, - соврал Лёшка. – Но могут не найти. А я знаю, где её прячут.
Водитель «Тойоты» прищурился:
- А ты откуда знаешь?
Пришлось потратить часть силы, чтобы заставить его поверить. Это было некстати, ведь предстояла тяжёлая работа, и нельзя было растрачивать себя по пустякам. Он и так здорово выложился, пока определял, где Настя находится.
Может, следовало позвать на подмогу Олю, но не было времени ждать, пока она приедет. К тому же, Лёша пока немногому научил её, и пользы от её участия в операции будет маловато, а риск большой. Пусть лучше остаётся в безопасности… Настя сама заварила эту кашу, вот ей и расхлёбывать. Обо всём этом Лёшка думал уже по дороге, показывая водителю куда ехать, ведь названий этих мест он не знал. Но в голове отчётливо пульсировала точка, где находится Настя.
Хотелось разозлиться на неё, ведь она поступила слишком самонадеянно, решив обойтись без помощи «Ключа», а вот справиться без них не смогла. «Будет ей урок!» - хмурился Лёшка, но не мог справиться с тревогой, которая пересиливала злость. А вдруг с Настей уже случилось что-то… страшное? Он ведь не простит себе, что опоздал! Спокойно сидел за партой, когда её увезли… Лёша нисколько не сомневался: именно таким образом она и оказалась за городом. Не погулять же уехала вместо того, чтоб пойти в школу!
Зелёная точка становилась всё ближе, и Лёшка уверенно скомандовал:
- Поверните сюда. Ага, вон к тому дому!
Подумав о том, что им с Настей придётся на чём-то удирать отсюда, он со вздохом потратил ещё немного силы, внушив водителю:
- Ждите нас здесь. Мы скоро.
Ни на секунду Лёша не позволил себе усомниться в том, что выйдет из этого дома вместе с Настей…
Легко открыв ладонью замок на кованной калитке высоченной ограды, Лёшка шагнул внутрь и только здесь использовал невидимость. Растворяться в воздухе на глазах у парня из «Тойоты» было слишком рискованно. Потом ему, конечно, придётся подчистить память, и он всё забудет, но ведь сейчас тот вполне мог выскочить из машины с воплем:
- Куда ты делся?! Что происходит?
Лишняя морока была ни к чему. Остановившись, Лёша прислушался к ощущениям: Настя точно была здесь, но явно не в доме. Он обогнул его и увидел довольно вместительный флигель.
«Здесь, - почувствовал он. – Жива!»
И вдруг заметил спящего у крыльца здоровяка с кобурой на поясе.
- Вот оно что! Ты устроила тут сонное царство?!
От радости, что Настя оказалась не безвольной жертвой, а вовсю борется за свою жизнь, Лёшке захотелось рассмеяться. Больно забавно выглядел этот бугай, пускающий слюни, как младенец. Наверное, ему снилось, будто он опять стал маленьким и лежит у мамы под боком, наслаждаясь её теплом и запахом молока. Был же и он когда-то хорошим…
Проникнув во флигель, Лёша осторожно прошёл в комнату и увидел Настю. Ему показалось, что он бредит: поджав ноги, она удобно устроилась в большом кресле и читала. А вокруг неё спали какие-то люди и даже одна девчонка… От изумления с него мгновенно слетела невидимость. Настя испуганно вскинулась и тут же просияла. Кажется, она хотела что-то воскликнуть, но успела опомниться и с таинственным видом приложила палец к губам. Поманив жестом, Лёшка вывел её из дома и оттащил подальше от «младенца» с пистолетом.
- Ты что делаешь?! – зашипел он в очередной раз. – Почему не сбежала, если всех усыпила?
Настя пожала плечами:
- Полицию жду. Надо же сдать этого Пинчука! Хотя бы за похищение детей, раз за Ксюшкиного отца его не посадили.
Поразмыслив, Лёшка кивнул:
- Логично. Только тебе ни к чему общение с полицией, понимаешь? Ещё не хватало, чтоб нас рассекретили на этом деле!
- Что же делать?
Её бровки так жалобно поползли кверху, что Лёшке захотелось погладить Настю по голове. Как младшую сестрёнку, которой у него никогда не было.
- Думаю, - бросил он и заставил себя собраться с мыслями.
Стирать память всем полицейским и бандитам – слишком трудоёмкий процесс. Да и времени отнимет целую кучу! Но если сбежать сейчас, нет никаких гарантий, что Пинчук, проснувшись, не успеет спрятать спящую Ксюшу ещё до появления полиции.
- Надо их связать, - вдруг объявила Настя. – Всех! Чтоб никто не удрал. И полиции оставить записку.
- Пошли, - сходу согласился он.
- Я видела там рулон скотча на веранде! И как я раньше не додумалась?
На пару они ловко примотали Пинчука к креслу, на котором он уснул, Кувалду к книжному шкафу, а Ксюшу к ножке стола, чтобы тоже не сбежала раньше времени. Настя схватила лист бумаги и написала на нём крупными печатными буквами: «ПОХИЩЕНА!» Одобрительно кивнув, Лёшка приклеил надпись к Ксюшиной куртке и написал другую записку: «Господа полицейские, похищенная девочка во флигеле. Её украл Пинчук. Он – преступник!» И, посмеиваясь, подписался: «Человек-паук».
- Пусть думают, что я уполз… Давай-ка, сотрём воспоминания о том, что и ты здесь побывала.
Настя занялась своей одноклассницей, а Лёшка – двумя мужчинами. Пока все спали, сделать это было несложно, никакого сопротивления не возникало.
- Чисто! – отрывисто произнесла Настя, как в кино, и оба беззвучно хмыкнули.
Выйдя из домика, ребята позаботились и о том охраннике, что спал слаще других, и о двоих в большом доме, которых нашла Настя. Им стирать память не пришлось, они и не заметили её, так увлечённо резались в карты, когда сон настиг их.
Указания для полиции Лёша прикрепил прямо на калитке, которую оставили приоткрытой. Чугунные прутья оказались мокрыми от подтаявшего снега, и Настя пожертвовала носовым платком, чтобы протереть их, иначе скотч мог не прилипнуть, а бумага раскиснуть.
- А как теперь нам…
Не дав ей договорить, Лёшка подбежал к «Тойоте» и распахнул заднюю дверцу:
- Прошу.    
- О! Откуда? – удивилась она, но юркнула внутрь без уговоров.
- Оттуда, - ответил он, вспомнив Никулина из «Бриллиантовой руки». Его мама включала старые комедии, чтобы поднять настроение, и Лёша иногда смотрел вместе с нею.
На спуске с горы они разминулись с двумя полицейскими машинами, и Настя, бессильно растёкшаяся по сиденью, проворчала:
- Не особо торопятся! Нас десять раз убить могли за это время…
Лёшка указал глазами на водителя: «Не болтай лишнего!» Гримаской Настя дала понять, что им-то известно – этот парень ничего не вспомнит потом, о чём беспокоиться?
- Отдыхай, - шепнул он. – Я сам всё сделаю.
Благодарно улыбнувшись, Настя шепнула:
- Спасибо, что нашёл меня.
И коснулась его рукой. Лёшка едва не вздрогнул: её пальцы оказались ледяными. «Сколько же она сил потратила, - заволновался он. – А у меня с собой, как назло, ни шоколадки, ничего… Ладно, доберёмся до города, тогда…»
На Весенней Лёша затащил её в булочную-кондитерскую и на все деньги, что насобирал по карманам, накупил сладостей, чтобы домой Настя вернулась в адекватном состоянии. И так не обойтись без допроса, где она пропадала после школы! Уроки закончились уже два часа назад.
«Хотя могло быть и хуже», - он гнал от себя эту мысль, решив отложить головомойку. Но сделать втык было необходимо, а то эта девчонка влипнет в неприятность ещё похлеще, раз так легко всё обошлось в этот раз. Но Настя сама заговорила об этом. Опустив глаза, она тоненьким голоском протянула:
- Не злись на меня, пожалуйста. Я не думала, что так всё выйдет… Больше не буду, правда!
- Ксюшку ты их заставила привезти? – сразу отмякнув, усмехнулся Лёша. – Хорошо, что догадалась!
Настя сразу оживилась и, запихав в рот, остаток эклера, промычала:
- А без неё я бы ничего не смогла… Кого защищать-то?
- Надеюсь, их уже повязали, - Лёшка злорадно потёр руки. – А ты знаешь, что зеки очень не любят тех, кто обижает детей? Педофилов там всяких, похитителей… Твоему Пинчуку на зоне мало не покажется!
- Так ему и надо, - сглотнув, выдохнула Настя. – Он же такая сволочь, правда? Мало того, что всю Томь загадил, ещё и людей с крысами запирает, с ума сводит… Меня тоже хотел, представляешь?!
Протянув открытую ладонь, Лёшка дождался, когда она с удивлённым видом, накроет её своей, и твёрдо произнёс:
- Поклянись, что больше не полезешь в такие дела. Я имею ввиду: не посоветовавшись с командой! По мелочи мы, конечно, не обязаны всех подключать… Но здесь-то вопрос жизни и смерти. А нас тут мало, каждый на вес золота. Если так глупо погибнешь, кто поможет другим ребятам?
- Клянусь, - серьёзно ответила Настя. – Правда-правда! Клянусь. Я буду умнеть…
 
 
                                               ****
Всю ночь меня преследовали кошмары: подвал, полный крыс, у которых лапы, как кувалды… Несколько раз я вскакивала и обнаруживала рядом маму, которая обнимала меня и укладывала снова. А потом поглаживала до тех пор, пока я не засыпала. И как она почувствовала, до чего мне плохо? Ведь я наврала ей, будто нас оставили после уроков на репетицию новогоднего концерта. Хотя, наверное, такая версия и навела её на мысль, что это не может быть правдой: мне ведь медведь на ухо наступил, а танцевать я никогда не любила. Что мне там делать в концерте?
Днём она ничего не сказала, а ночью оказалась рядом. И это было так хорошо, словно я опять стала маленькой, когда мне в голову даже не закрадывалось сомнение: «А любит ли меня мама?» 
Утром она категорично заявила, что не отпустит меня в школу.
- У тебя типичное нервное истощение, - поставила диагноз мама, которая даже горчичники не умела правильно налепить.
Нашим лечением всегда занимался папа, всему научившийся у бабушки. Не представляю, как Аня выжила за тот год, что прожила с мамой вдвоём? Наверное, ни разу даже не простудилась… Хотя когда мою сестру шарахнуло при взрыве дома балкой по голове, мама не выходила из её палаты. Правда, она не лечила её, просто была рядом. Но иногда это важнее любых лекарств.
Я так обрадовалась, что останусь дома, и чуть не подскочила на постели. Но опомнилась и приняла больной вид.
- Спасибо, мамочка, - простонала я. – Мне так плохо…
Она вдруг улыбнулась:
- Думаешь, я ничего не понимаю?
У меня просто душа в пятки ушла! Неужели она вычислила наш «Ключ»?! Но как?
Но тут мама пробормотала:
- Новый класс, переходный возраст… Ромка твой приехал-уехал. И я тут ещё…
Моё перепуганное сердце с облегчением вернулось на место, и я пролепетала:
- Ой, всё так навалилось, мам…
Её тёплая ладонь прижалась к моей щеке:
- Поспи, детка. Я позвоню Зое Константиновне.
Вместе сходив на первое собрание, родители объявили, что наша классная – «мировая тётка». И это было правдой. Когда перед Днём учителя завуч сорвала стенгазету, для которой я сочинила смешные эпиграммы на всех предметников, и хотела влепить мне и редактору Мишке Фролову двойки по поведению, Зоя Константиновна встала за нас горой. Мы с Мишкой слышали, какой крик стоял в учительской, где решалась наша судьба. А мы маялись в коридоре, потому что нам велели ждать. Как будто двойки собирались нацепить, точно кандалы и прогнать нас сквозь строй…
- Учитель – не Господь Бог! – Зоя Константиновна произносила «г» по-украински мягко, наверное, она была оттуда родом. – И если дети с юмором указывают ему на недостатки, это не преступление. Лучше задумайтесь, чем подвергать их инициативу обструкции!
- Чему? – с ужасом переспросил Мишка.
Незнакомые слова пугали не только меня…
- Понятия не имею, - призналась я. – Давай дальше послушаем, может, что и поймём.
Хотя, в общем, всё было ясно. Завуч требовала наши головы на блюде, а Зоя Константиновна ни в какую не соглашалась их отсечь. Из учительской обе вылетели красные и злые, бросили на нас взгляды – полярные по значению – и побежали к кабинету директора. А мне вдруг вспомнилось, с какой странной интонацией директор произнесла моё имя, когда я спасала мальчишку во дворе школы. Как будто знала обо мне больше, чем предполагалось… Может, она за меня вступится? Или я уж чересчур перегнула палку с этими пародиями, и Тамара Семёновна тоже злится на меня?
Ксюха со своими моськами прямо от восторга умирали, наблюдая, как мы с Мишкой трясёмся под дверью теперь уже директорского кабинета. Знала бы она, на что я уже тогда собиралась пойти ради неё! Хотя в тот день меня так и подмывало ухватить Морозову за волосы и протащить по коридору на глазах её ненаглядного Стаса. Но мне только этих неприятностей ещё не хватало…
Поэтому я отвернулась от девчонок и шепнула Мишке:
- Мы им потом накостыляем!
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Наверное, Фролов никогда в жизни не дрался. Миша был из тех редких людей, к которым никто не лезет, потому что с первого взгляда видно, какая в нём сила. И не только физическая… И почему я раньше не присмотрелась к нему? А вдруг он подойдёт для нашего «Ключа»? Люди нам нужны позарез… Но думать об этом под дверью директорского кабинета не получалось, и я только велела себе не забыть про Мишку. В том, что он был храбрым, можно было не сомневаться: это ему в голову пришла идея сочинить пародии, и Мишка не свалил всю ответственность на меня – автора. А отправился на гильотину вместе со мной…
Когда мы с ним вместе вышли из школы и вынесли свои головы на плечах, а не подмышками, Мишка с чувством произнёс:
- Повезло нам с Зоей! Она и вправду – классная!
Конечно, точку в этой истории поставила директор, предложившая нам с Мишкой ещё и войти в состав редколлегии школьного журнала. Где, кстати, предложила напечатать мои эпиграммы, чтобы «остались для истории»! Но мы понимали, что до неё это скандальное дело могло просто не дойти, если б Зоя Константиновна не билась за нас на смерть. С виду она совсем не походила на бойца – вся круглая и мягкая. И пучок на макушке постоянно сползает на бок… Но я уже знала, что никогда нельзя угадать, каков человек на самом деле только по тому, как он выглядит.
Маме я об этой заварухе не стала рассказывать ни в тот день, ни в этот, когда она оставила меня в постели. Но мы с ней просто суперски провели время! Папа с ноющей от зависти Аней ушли, а мама в халате забралась ко мне, и мы с ней позавтракали прямо в постели. Впервые в жизни! Раньше она не разрешала даже выносить еду из кухни, чтобы мы не крошили по комнатам. А тут сама притащила поднос со всякой вкуснятиной! Я даже не знала, что где-то по кухонным шкафчикам прячутся такие штучки…
А потом мы с ней пересмотрели на её большом ноутбуке наш любимый фильм «Мост в Террабитию». Моя голова лежала у мамы на плече, и это было таким приятным ощущением – лучше не придумаешь! Особенно, когда её пальцы легонько перебирали мои волосы. И даже то, что мы с ней вместе расплакались в финале, когда погибла Лесли, ничего не испортило. Мы ведь заранее знали, что не удержимся от слёз… Но это сблизило нас ещё больше, честное слово. Оказывается, вместе поплакать бывает так же хорошо, как вместе посмеяться.
- Я так тебя люблю, - неожиданно шепнула мама, когда фильм закончился. – Ты совсем как эта девочка – от тебя исходит свет… Береги себя, пожалуйста!
И мне опять показалось, что мама догадывается о той тайной жизни, которую я веду…
- Наверное, Лесли тоже не могла дождаться, когда вырастет, чтобы зажить по-настоящему. А ведь настоящая жизнь бывает только в детстве.
Голос у неё стал низким, околдовывающим. Наверное, папа влюбился по уши, когда она вот так заговорила с ним… От её слов у меня опять защипало в носу, но всё же удалось прошептать:
- Значит, хорошо, что она умерла до того, как выросла?
- Нет! – мама даже отпрянула от меня и посмотрела испуганно. – Я вовсе не это имела… Просто надо наслаждаться своим детством, понимаешь? Я тоже думала, что вырасту и начнётся необыкновенная жизнь, полная путешествий и приключений! Но ничего такого со мной так и не произошло… А в детстве я умела путешествовать, сидя под берёзой за домом… И придумывать для своих игрушек такие приключения – о-о!
- А почему сейчас перестала придумывать?
Мне вдруг стало ужасно жаль её. Точнее, ту маленькую девочку, которая до сих пор жила в ней и всё ждала, когда же начнётся самое интересное!
Мама с виноватым видом пожала плечами:
- Разучилась…
- А я не разучусь! – вырвалось у меня. – Я ведь стану писателем. Они никогда не взрослеют по-настоящему. Ты знала?
 
 
                                               ****
На уроке литературы Андрей Викторович обвёл класс ледяными рыбьими глазами и задал «вопрос на засыпку»:
- Кто назовёт место рождения русского поэта Андрея Чернова?
Близорукая да вдобавок ещё и самая маленькая Настя Ильина, именно поэтому сидевшая на первой парте, оглянулась, вытаращив глаза. Это значило: «Что это за поэт такой?!» Уж она-то знала литературу…
- Чернов, - выдохнул кто-то сидевший позади Ксюши Морозовой. – Это же он и есть – Андрей Чернов. Вот придурок…
«Совсем крыша поехала, что ли? – раздражённо подумала Ксения. – С какого перепугу мы обязаны знать, где он родился?»
- Ильина?
Вздрогнув, Настя поднялась и поправила очки, которые надевала только на уроках. Ксюша опустила ресницы, чтобы не встретиться с ней взглядом. Ей никак не удавалось понять, почему в последние дни она не испытывает обычного раздражения на новенькую? Как будто что-то изменилось между ними, только отчего возникло это ощущение, было совершенно непонятно. Казалось, ей просто не удаётся вспомнить нечто очень хорошее, случившееся на днях… Оно было и осталось в душе теплом, только Ксюша почему-то забыла, в чём дело.
- Ты не знаешь ответа на этот вопрос?
Андрей Викторович уставился на Ильину в упор, и Ксюша физически ощутила, как у той мурашки по спине забегали. У неё самой точно забегали бы, если б учитель литературы так смотрел ей в глаза.
- Я даже не знаю такого поэта, - простодушно призналась Настя.
Ксюша затаила дыхание: «Всё, хана… Он её живьём сожрёт сейчас…» Выдержав многозначительную паузу, Чернов обвёл пустым взглядом весь класс.
- Кто ещё не знает такого поэта?
Самые догадливые и самые трусливые отмалчивались, а в результате в классе повисла тишина. Почуяв подвох, Настя растерянно обернулась и неуверенно улыбнулась, точно ища поддержки. И в этот момент будто некий защитный пузырь лопнул вокруг Ксюши. Она не встала – вскочила из-за парты и выпалила, храбро глядя учителю в лицо:
- Я не знаю! А это хороший поэт?
Глаза его совсем остекленели. На мгновенье Ксюше почудилось, будто сейчас Андрей Викторович пронзит её пластиковой указкой, похожей на сосульку.
«Какого чёрта я её спасаю?! – в отчаянии взвыла Ксюша про себя. – Мне-то что за дело?»
- Этому поэту в его родном селе собираются установить памятник при жизни, - медленно процедил Чернов. – Как вы думаете, плохих поэтов стремятся увековечить?
Тут Настю опять дёрнуло за язык:
- А может, в этом селе никто особенно не разбирается в литературе? Им хочется хоть кем-то гордиться, вот они его и выбрали. Моя мама говорит, что графоманы – самые пробивные! Может, и этот сам добился, чтоб ему памятник поставили?
У Ксюши даже заныло в груди от страха: «Вот теперь ей точно не жить…» И вдруг услышала свой собственный голос:
- Да сто процентов! Настоящий талант никогда бы не согласился на памятник при жизни.
Настя обернулась и улыбнулась ей так, словно они только что поклялись друг другу в вечной дружбе. «Ничего подобного», - вяло возразила Ксюша про себя, но тут же поняла, что ничего не имеет против. Ей ведь нужен хоть один-единственный друг… А Настя Ильина, кажется, из тех, кто не продаст. Ведь не свалила же вину на Мишку Фролова, хотя могла бы отовраться, будто это он заставил её написать эпиграммы на учителей. Кстати, суперские получились… Ксюше вдруг вспомнилось, как они с девчонками злорадно ехидничали над ожидающими расправы Настей и Мишкой, и стало стыдно.
А на жаркой волне стыда вырвалось:
- А вы, Андрей Викторович, почитайте нам стихи этого самого Чернова! И мы сразу поймём – хороший это поэт или графоман.
- Вы? – задохнулся он яростью и, пошатнувшись, схватился за стол. – Да кто вы такие?! Как вы смеете…
И вдруг, пошатываясь, вышел из класса. Потянувшись, Настя приподняла небольшой томик, лежавший на учительском столе, рядом с которым стояла её парта, и прочла вслух:
- Андрей Чернов. Берёзовое раздолье.
- Ты – дура? – спросила вслух Дуся, всё это время не поднимавшая голову. – Это же Андрей Викторович и есть тот самый поэт!
- К директрисе поскакал, - хмыкнули сзади.
- Чтоб сопли утёрла!
Настя уже раскрыла книгу и уставилась на фотографию автора:
- Точно он... Ну, я забыла, что он – Чернов! Хотя видела же какую-то его книжку… Мама ещё сказала, что стихи – полный отстой! Не так, конечно, сказала…
И она обернулась к Ксюше:
- А ты знала, что это он о себе?
- Знала, - буркнула она, села за партой вполоборота и уставилась в окно.
За ним маленькая синичка за что-то неслышно ругала снегиря, надувшегося от обиды. «И там разборки», - вздохнула Ксения и вдруг услышала Настин голос:
- Это круто, честное слово! Я-то сдуру ляпнула, а ты по-настоящему смелая.
Не поверив себе, Ксюша обернулась, прокручивая эти слова в голове, и, сама не ожидая, улыбнулась Насте:
- Да просто достал этот придурок! Носится со своими стихами, как курица с яйцом! А стихи-то паршивые…
- А вдруг нет? – Настя посмотрела на неё задумчиво. – Вдруг мы, правда, не особо соображаем? Мама моя всё-таки не литературный критик… Знаете что? Надо какому-нибудь настоящему поэту показать эту книжку!
Дуся фыркнула:
- А где ты его возьмёшь?
- Так тут же Дом литераторов рядом! Там наверняка найдётся хоть один хороший поэт. 
Настя сунула сборник в свою сумку и объявила вслух:
- Я потом назад положу! Мне его стихи сто лет не нужны.
До конца урока Андрей Викторович так и не вернулся, и Мишка предположил, что учитель повесился в туалете, не вынеся позора.
- Дождёшься! – мрачно откликнулась Ксюша и первой выскочила на перемену. Страшновато было остаться с Настей наедине, ведь она ещё не решила, как с ней держаться.
Но, возвращаясь из столовой, Ксюша натолкнулась на неё у гардероба – Настя о чём-то беседовала с их школьной техничкой. О чём можно с ней разговаривать?! Малограмотная старуха… Ксения попыталась пройти мимо, но, заметив её, Настя пристроилась рядом и заглянула ей в лицо:
- Слушай, говорят, твой отец разработал какой-то уникальный метод очистки Томи?
Ксюша сразу подобралась:
- Кто говорит?
- Мой папа! Он ведь тоже учёный. Только немножко в другой области.
- Да было дело. Когда-то…
- А где его разработка? Надо же её пристроить! Знаешь, у моего папы есть выход на губернатора, он может показать ему эту диссертацию. Или что там было…
- Диссертация, - машинально подтвердила Ксюша и спохватилась. – Ой, да это было сто лет назад!
Удлинённые Настины глазки блестели так невинно… Ксюша выругалась про себя: «Чёрт! Значит, ей известно, что никакой он не миллионер. Что ей ещё известно?»
Решив устроить маленькую проверку, она заносчиво тряхнула головой:
- У него уже давно свой бизнес, он – состоятельный человек. Не слышала, что ли? Недавно меня даже похитили ради выкупа.
Настина рука крепко сжала её локоть и потянула в закуток под лестницей, хотя им пора было подняться на второй этаж. Повернув Ксюшу лицом к себе, Настя тихо произнесла:
- Я никому не скажу никогда в жизни. Но ты сама должна знать: Пинчук будет годами расплачиваться на зоне за всё, что сделал с твоим отцом. Считай, ты ему отомстила. Только не спрашивай, откуда мне это известно! Тайна следствия, понимаешь?
Ксюша кивнула и тут ощутила, что не может вдохнуть – ком в горле разбухал с каждой секундой. Задыхаясь, она рванула ворот белой водолазки, но легче не стало. И только когда слёзы прорвались наружу горячим потоком, излившимся Насте на плечо, Ксюша почувствовала, как тяжесть последних месяцев оставляет её душу…
 
 
                                               ****
Эту девочку Никита Паппас не сразу и разглядел среди рослых ребят литературной студии, занятия которой вёл в последний будний день, и потому часто в шутку называл себя греческим Робинзоном, у которого целое племя Пятниц. Дожидаясь руководителя, талантливые дикари толкались возле Дома литераторов, двери которого выходили прямо на центральную улицу города – Советский проспект.
Прохожие обходили стайку подростков с понятной опаской, хотя юные поэты всю агрессию вкладывали в обсуждение рукописей друг друга. Иногда дело едва не доходило до потасовки, но на то и существовал Никита Паппас, чтобы во время развести бойцов по углам ринга (читай – кабинета). Он учил их говорить по делу, не переходя на личности. Сперва похвалить, потом делать замечания. Предлагать свои варианты исправления отдельного эпизода или всей сюжетной линии. И, главное, искренне радоваться удачам друг друга!
- Ругать проще простого, у вас у всех ещё – поле не паханное для критики, - внушал Никита Матвеевич студийцам. – А вот найти, за что похвалить начинающего автора, порой задача посложнее.
Кареглазую девочку с длинной косой он заметил лишь, когда та подала голос на обсуждении нового рассказа Лены Бондюгиной, которую сам Паппас считал самой способной из ребят.
- Ну да, почти все предложения начинаются с подлежащего, и это надоедает, - согласилась новенькая с нападками Жоры Степаненко, от которого все старались сесть подальше, потому что он брызгал слюной, когда входил в раж. – Но это исправить – проще простого!
- Кстати, Лена, мы уже говорили об этом, - напомнил Паппас.
Кареглазая девочка вежливо помолчала, а потом заспорила сразу со всеми:
- Зато этот рассказ – он… настоящий! И герои – живые. Прямо, как ребята из нашего класса. И всему, что с ними случилось – веришь. И слушать интересно: что там дальше?
Приподнявшись из-за стола, Паппас вгляделся в девочку, прятавшуюся в уголке:
- Это кто у нас там появился?
- Настя, - произнесла она застенчиво, хотя только что голос её звучал весьма уверенно. – Ильина.
- Привет, Настя Ильина! – улыбнулся он. – Что сама пишешь? Или послушать зашла? Это тоже можно.
У неё порозовели щёки:
- Пишу вообще-то… Но я хотела…
Она выбралась из своего угла и протянула ему книгу. Это был сборник стихов некоего Чернова. Только увидев фамилию, Паппас едва не застонал от досады.
- Вы же настоящий поэт!
- Это смелое утверждение…
- Так мне сказал сам председатель Союза писателей, - удивилась Настя.
Откинувшись в рабочем кресле, Никита Матвеевич рассмеялся:
- Ну, если Сам сказал… И что дальше?
- Вы можете сказать – хорошие это стихи или нет? – она ткнула пальцем в сборник.
Паппас заметил, сбоку палец измазан зелёной краской, и это отозвалось в душе теплом: его очень утомляли глянцевые девочки в розовом, пишущие одинаковые, пустые стихи.
- Что ты рисовала, Настя? – спросил он, застав её врасплох.
Она растерянно заморгала, потом догадалась, взглянула на руку и спрятала её за спину.
- По лету соскучилась, - вздохнула она. – Вообще-то я не умею рисовать… У меня сестра классно рисует. А я сочиняю истории.
«Как просто она это произнесла, - поразился Никита. – Словно для неё это самое обычное дело! Самое естественное. Может, так и есть?»
- Принесла?
- Нет, - смутилась Настя. – Я не думала, что можно так сразу… Но я принесу. Перечитаю только…
Кивнув, Паппас побарабанил пальцами по книге:
- А этот Чернов… Он тебе – кто? Отец? Дядюшка?
- Никто, - даже не задумавшись, отреклась она.
- Хорошо, - выдохнул он с облегчением. – Потому что я знаю этого… человека. И книги его читал.
Паппас высоко поднял пухлый томик:
- Если хотите наверняка знать, как не надо писать стихи – вот лучший образец. Нет, вру! Даже в этом он не тянет на первенство. Середнячок среди графоманов.
Громко сдув светлую чёлку с глаз, Настя просияла:
- Я так и знала! А ему ещё памятник при жизни ставят!
- Ой, я тебя умоляю! – отмахнулся Никита. – Он всем местным властям в своём районе плешь проел с этим памятником… «Бездарности пробьются сами!» - это про него. Перефразируя незабвенного профессора Преображенского, скажу: не читайте, дети, перед обедом стихов Андрея Чернова. И после обеда тоже не читайте.
- А он их нам вслух читает на уроках. Андрей Викторович у нас литературу ведёт.
Ругнувшись про себя, Паппас воскликнул в голос:
- О, ужас! Его же близко к детям подпускать нельзя!
- И ещё запрещает мне писать в сочинениях то, что я думаю на самом деле, - радостно нажаловалась Настя.
И утянув книжку, вернулась на своё место рядом с Леной, одобрительно ей улыбнувшейся. Настя наклонилась к ней и спросила шёпотом:
- А кто такой профессор Преображенский?
- Ты не читала «Собачье сердце»? – не поверила Лена. – И фильм не смотрела? Ну, я тебе принесу книжку.
Между тем Паппас жалобно протянул, запустив обе руки в густые тёмные волосы:
- Вот как бороться с этой нечистью? Их в дверь – они в окно. Однажды я написал разгромную рецензию на книжонки одной жутко пробивной графоманки, так она в суд на меня подала! Компенсацию за моральный ущерб требовала…Только с меня взять нечего было! Да и в суде не идиоты сидят, понимают, что отзыв о книге не может быть признан преступлением. Но эта дамочка добилась, чтобы та же газета напечатала хвалебную статью в её адрес. И новые книжки строчит! В твёрдых переплётах выходят. Теснённые золотом. Просто классика! Пока внутрь не заглянешь…
Настя снова наклонилась к Лене:
- А интересно тут у вас!
Серые глаза Лены заискрились надеждой:
- Придёшь ещё? Тебе сколько лет?
- Двенадцать.
- Я тебя всего на год старше, - обрадовалась она. – Мне показалось, ты помладше…
Вздохнув, Настя подтвердила:
- Всем так кажется.
- Дашь своё почитать?
От смущения Настя куснула измазанный краской палец:
- Ну, не знаю… Может, тебе не понравится. Ты совсем другое пишешь – про школьную жизнь. А у меня такие… фантастические истории.
- И что? Я и фэнтези читаю! Только драконы всякие и мечи надоели уже. Одно и тоже… Скучно!
- Драконов у меня нет, - заверила Настя. – Но всяких существ – целая толпа.
- Эй, девчонки! – окликнул их Паппас. – Хватит болтать. Сегодня я расскажу вам об одном писателе, которого знают все и не знает никто. Потому что широкому кругу читателей он больше известен, как автор одной повести «Алые паруса». Его зовут…
- Александр Грин! – выкрикнула Лена.
Улыбнувшись ей, Никита Матвеевич взял старенький томик, лежавший на столе, и раскрыл его в том месте, где торчал обрывок бумажки. Читал он очень тихо, чтобы заставить ребят прислушаться, и все сразу умолкли, внимая простым и великим словам:
- «Я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное - получить дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения - чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя. Когда жокей хоть раз попридержит лошадь ради другого коня, которому не везёт, - тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и - вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим - значит владеть всем».
Поэт медленно опустил книгу и встретился взглядом с Настей Ильиной. В первый момент Паппас даже не поверил увиденному, но из её блестящих глаз неудержимо лились самые настоящие слёзы. Спрашивать, почему девочка плачет, он не стал…
 
 
                                               ****
Она умерла, пока меня не было. Так я замоталась в последние дни с Ксюшкиными проблемами, потом перечитывала и подправляла сказку, чтобы показать в литературной студии, - некогда было съездить в клуб. А Ракета умерла. Оля уверяла, что во сне и совсем не мучилась, но я точно знала: от меня она услышала бы то же самое, если б не стало её любимой лошади. Мне было страшно спросить, куда дели тело Ракеты, ведь никто не предложил отвести меня на её могилу. Где покоятся эти прекрасные животные? Не уходят же они в другой мир вместе с телесной оболочкой? Или с ними поступают столь безжалостно, что об этом лучше и не знать?
Перекошенные от жалости Оля с Лёшкой таскали меня по конюшне, предлагая выбрать другую лошадь, и я соглашалась, что они все красавицы, но мне даже смотреть на них не хотелось. В груди было больно и хотелось только одного – сбежать ото всех и наконец прореветься. До чего же мне было стыдно, что Ракета умерла в одиночестве! Как и моя бабушка в больнице… И никого из нас тогда тоже не оказалось рядом.
Я знала, что больше никогда не приеду в этот клуб. И в седло, наверное, уже не сяду. Не так уж и хорошо я научилась кататься за это время, чтобы лихо вскочить на любого коня! Ракета понимала мой страх и была осторожна, как мать. Это она занималась мною и выслушивала меня, кося внимательным глазом, и изредка опускала длинные ресницы. Мне не было противно чистить её и убирать за ней, ведь мы стали близки, а какая брезгливость может быть, когда ты заботишься о родном существе? Не могла же она сделать этого сама!
- Ты домой? – с тревогой спросил Лёшка, когда я направилась к выходу.
- Дела ещё всякие, - пробормотала я и вышла, не простившись.
Мне не хотелось, чтобы он пробовал на мне наши волшебные штучки, и пытался смягчить боль. Это горе я хотела пережить, как самый обычный человек.
Не знаю, как долго я выбиралась бы из него, тоскуя по Ракете, но Бог сжалился надо мной и послал чудо... А чем ещё объяснить, что посреди поля, через которое я шла к остановке, мне встретился он. Красивый до того, что у меня захватило дух… Некоторые пугаются такой дикой красоты, но я сразу поняла: он не опасен. Он прекрасен… Не пытаясь избежать встречи, он стоял возле заснеженного стога, почему-то не убранного до сих пор, и смотрел на меня спокойным, умным взглядом. И только заглянув в его глаза, я почувствовала: он мой. Я не уступила бы его ни за что на свете даже лучшей подруге!
- Привет, - шепнула я, и, честное слово, он улыбнулся в ответ. – Я знаю, ты – доберман. Хочешь стать моим доберманом?
Его чёрную спину украсили снежные звёздочки, но он не встряхивался, держался с достоинством, присущим этой породе. Я присела перед ним, не чувствуя даже отголоска страха, хотя о доберманах иногда рассказывают всякую чушь. Он положил крупную голову мне на плечо и позволил погладить сильную шею. На нём не было ошейника, и это меня обрадовало: значит, он не сбежал от хозяина. Может, он просто вырос на воле? Пропитался широтой этого поля и глубиной неба, потому в нём и чувствовался внутренний покой?
- Можно, я буду звать тебя Ром? – спросила я, вспомнив героя своей сказки. Ну, и ещё кое-кого…
Доберман не возражал. Короткий хвост его дружелюбно повиливал, и меня порадовало, что я нравлюсь ему.
- Ты пойдёшь со мной?
Хотя он уже шёл со мной, и движение это было осмысленным. Ром не заискивал и не упрашивал взять его в тёплый дом, ведь наступала зима, он соглашался на мои уговоры. В квартире у нас полно места, и родители наверняка согласятся взять такую необыкновенную собаку. Конечно, мама вспомнит о моей чёртовой аллергии, но я скажу ей, что согласна пить таблетки хоть всю оставшуюся жизнь, только бы Ром остался с нами. Ведь когда я только увидела его, вместо ледяного комка, лежавшего на сердце, возникло что-то тёплое и живое. Словно там поселился жёлтый цыплёнок, и от этого хотелось смеяться и петь.
Так мы и сделали! Носились по полю, как сумасшедшие, и Ром прыгал, будто танцевал брейк, а я хохотала так, что, наверное, в клубе было слышно. Если Оля с Лёшей узнали мой голос, то, наверное, подумали, будто у меня крыша поехала с горя… Знали бы они, какая радость вошла в мою жизнь!
Потом я сняла с себя шарф и повязала Рому вместо ошейника и поводка. Ему очень шёл такой наряд, он выглядел прямо английским аристократом! Водитель маршрутки не хотел нас пускать, но днём других пассажиров у него не было, а я заплатила аж за троих, лишь бы только он разрешил нам добраться до центра. Иначе мы шли бы целый день…  
- Поводок посеяла, что ли? – спросил шофёр, когда мы с Ромом забились в самый уголок.
- Ну! – с готовностью подхватила я. – Повесила на ветку вроде… А потом не нашли.
Водитель ухмыльнулся:
- Такой зверь чтоб не нашёл? В жизни не поверю! Это ж полицейская псина, служебная. Я так думаю, это он специально сделал вид, что найти не может. Не любят собаки, когда им амуницию цепляют.
- У вас тоже собака есть?
- Кавказская овчарка, - кивнул он. – На цепи сидит. У неё шкура знаешь какая! В сорок градусов не мёрзнет!
Но слегка подумав, возразил сам себе:
- Нет, в сорок-то всяко замёрзнет… Мы её в самую стужу в сени пускаем. Не губить же, правильно?
Пока не появились другие пассажиры, мы болтали с ним о подобных интересных вещах, и я чувствовала себя великолепно: точно стала причастна к касте избранных. Собачников. Ведь они найдут общий язык всегда и везде.
Ром внимательно слушал наш разговор, и мне постоянно мерещилось, что вот-вот он вставит что-то умное. Такое уж выражение у него было… Пассажиры, конечно, озирались на него и некоторые ворчали, но мой пёс держался с таким достоинством, что претензий к нему возникнуть просто не могло.
Я думала, что самое трудное ожидало нас дома, но, едва выйдя из маршрутки, вдруг увидела папу. Стоя возле уличной скульптурки заснеженных пингвинов, он разговаривал с незнакомым мне человеком. От неожиданности я так заметалась, что папа уловил это боковым зрением и уставился на меня, онемев от изумления.
«Хана! – мелькнуло в мыслях отчаянное. – Теперь нам ни за что не прорваться в дом…»
Почему-то мне казалось: стоит Рому ступить через порог, и уже никто не выкурит его из нашей квартиры.
И тут папа вдруг раскинул руки, присел и расхохотался:
- Ай да псина! – завопил он на всю улицу. – Где ты его откопала?!
Через секунду они уже обнимались с Ромом, как старые друзья, и мне даже почудилось, будто оба вылизывали друг друга… А у меня отлегло от сердца. Правда, вспомнилось, как часто мама упрекала отца, что он ни в какую не желает взрослеть, хоть и доктор наук уже, и заведующий лабораторией, и всё такое… Но теперь это как раз и спасло меня. Точнее, нас с Ромом, ведь одолеть нас троих маме не под силу. А моя сестра заняла нейтралитет, сообразив, что собака уже стала моей, и особой радости Аня не получит. Но когда мы будем гулять вместе, кто станет разбираться, с кем Ром встретился в первую очередь? Зато одноклассники будут считать, что у Ани Ильиной есть классный добер!
- А он не цапнет меня за ногу, если я ночью пойду мимо него в туалет? – сдавшись, уточнила мама, как будто кто-то из нас знал Рома дольше пары часов и мог за него ручаться.
Но мы с папой в голос принялись расхваливать породу: самые умные, самые благородные, самые храбрые. Не говоря уж о том, что самые красивые – достаточно раз взглянуть… И ведь это всё было правдой! Ром слушал нас, улыбаясь. Наверное, ему казались одинаково смешны и мы, дуэтом поющие ему дифирамбы, и наша трусливая мама. Не позволив себе перебить нас, он дождался, когда все мы на секунду умолкли, приблизился к маме и положил тёплую голову ей на колени. Она тихонько ахнула, провела рукой по его блестящей шерсти, а потом, неожиданно для нас всех, поцеловала Рома в лоб. Я уже знала, что в этом месте его гладкая шкура пахнет мёдом…
Но мама всё-таки проговорила извиняющимся тоном:
- Но для начала мне придётся тебя помыть. И не увиливай, пожалуйста!
 
 
                                               ****
Почему она мне поверила? Ото всех скрывала правду о себе, а меня неожиданно привела к себе в гости… И смотрела так, будто пыталась припомнить что-то очень важное, но никак не могла. Я-то надеялась, что не Ксюша не вспомнит вообще ничего, но полной уверенности не было – вдруг какие-то обрывки остались? Они виделись мне разноцветными клочками, застрявшими в извилинах её мозга… Зрелище было, конечно, ещё то! Хорошо, что Ксюшка не могла его разглядеть.
Я прямо кожей чувствовала, с какой дрожью она следила за мной, когда мы вошли в их однокомнатную квартирку. Ни в коем случае нельзя было хоть чем-то выдать, что я уже была тут. Как я смогла бы это объяснить?! Но и выпучивать глаза на её папу-кота, вылизывающегося в углу комнаты, тоже не стоило. Хотя, наверное, если б я увидела его сегодня без предупреждения, у меня точно глаз выпал бы… 
- Он сдвинулся из-за этого козла, - процедила Ксюша сквозь зубы.
Похоже, она была уверена, что мне не придётся объяснять, кто такой «козёл», раз я сама заговорила о мщении. И тут я не стала разыгрывать неведение. Только спросила:
- Уголовное дело завели?
Ксюша кивнула:
- Только как бы не отмазался… У него ж денег – до фига!
- А адвокат у тебя есть? У вас то есть…
- Ну, назначили какую-то. Как мама говорит: специально самую «зелёную» дали, чтобы она всё дело завалила. Ей лет двадцать на вид! Пошли на кухню, - предложила она, покосившись на урчащего отца.
Мы уселись с ней за маленький стол напротив друг друга, и Ксюша мрачно глянула исподлобья.
- Ты в шоке?
Я пожала плечами:
- Моя бабушка после инсульта превратилась в старенького ребёнка. Даже хуже… Вилкой суп пыталась есть. Ну, и ещё всякое… С людьми чего только не происходит!
У неё так затрясся подбородок, что она обеими руками схватилась за лицо, и произнесла совсем глухо:
- Он такой хороший был… Такой добрый. Любил меня, как… Как никто…
Переехав по угловому дивану поближе, я обхватила Ксюшку за плечи, и она не вырвалась. Я сама не особо любила всякие девчоночьи «обнимашки», но мама всегда говорила, что одно прикосновение может успокоить лучше сотни слов. Резко развернувшись, Ксюша вцепилась в меня обеими руками, будто в этот момент поняла: у неё впервые появился друг. И боялась меня упустить. Прямо до дрожи боялась.
Чтобы отвлечь её, я снова заговорила о диссертации Морозова, которую упоминал и Пинчук. Из его хвастливой речи - во время которой мне то и дело хотелось прямо пнуть эту сволочь изо всех сил! – я поняла, что саму диссертацию им изъять не удалось. И Пинчук опасался, как бы она не попала в руки какого-нибудь «очередного идиота». Мне очень хотелось стать этим идиотом и найти диссертацию, ведь идеи Ксюшкиного отца могли спасти Томь, а значит, и всех детей нашего города. Сейчас-то им приходилось пить отраву вместо воды.
- Я не знаю, где она, - шмыгнула Ксюша и отодвинулась от меня с виноватым видом. – Правда, не знаю. Наверное, кроме папы, вообще никто не знает, раз этот козёл её не нашёл. А у папы сейчас разве спросишь?
- А он вообще говорит? По-человечески?
Она бросила на меня подозрительный взгляд, но, убедившись, что я не смеюсь, вздохнула:
- Ну, иногда бывает, как пропрёт его! Даже связно, целыми фразами. А потом опять…
- А можно мне поговорить с ним?
- Тебе? – удивилась она. – Думаешь, он будет с тобой разговаривать?
- Попытка – не пытка! Так моя бабушка говорила. А ты пока вот что…
Порывшись в сумке, я извлекла пакетик с диктофоном, с которого, на всякий случай, уже стёрла свои отпечатки.
- Послушай пока. Думаю, вашему адвокату эта запись очень пригодится. Только скажешь, что её принёс посыльный, а не я. Ладно? И своей маме тоже. Пусть никто не знает, что я в этом как-то замешана.
Про посыльного я придумала заранее, чтобы оправдать возникновение диктофона. Какой-то добрый человек прислал, а кто – какая разница? Пусть хоть десять экспертиз делают, голос на записи принадлежит Пинчуку – сто процентов! Мне ли не знать. А вопросы я отпечатала ему на бумажке, и помалкивала, пока шла запись, так что ничего даже монтировать не пришлось. Никто не докажет, что это «липа». А их адвокат ещё имя себе сделает на этом процессе!
- Его зовут Геннадий Семёнович, - голос у Ксюши звучал так, словно вот-вот мог сломаться.
Оставив её на кухне, я прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Ей совсем не надо было видеть, как мы будем общаться. С мыслью, что всё делается ради спасения Ксюши, я села напротив Морозова и направила ему прямо в голову свой волшебный луч. Через несколько секунд он перестал вылизываться и поднял на меня совершенно ясные глаза.
- Я хочу вам помочь, - негромко сказала я. – Вам и вашей семье. И всем детям Кемерова заодно. Скажите, где спрятана ваша диссертация? В ней ведь вы написали об очистке Томи, правильно?
Геннадий Семёнович спокойно кивнул, но слова его не показались мне разумными. В какой-то момент я даже пришла в отчаяние, ведь этот несчастный нёс полный бред. И всё же я старалась запомнить, каждое его слово. Как это обычно говорят? Надо отделить зёрна от плевел. Вдруг у нас получится?
- Горит… Горит гора… Неизвестный хранит тайну… Не найдут! – он вдруг ахнул и, как слепой, вытянул руку. – В обрыв! Сын волка крепко держит… Но мне дал – прикрыть. Никто не знает, никто не найдёт…
Умолк Морозов также внезапно, как и заговорил. И то ли уснул, то ли впал в какой-то транс… За его спиной в окне, в которое я машинально уставилась, на верхушке тополя общались два снегиря. Правда, без очков я не видела наверняка, открываются их клювики или нет, а звуки не проникали в квартиру, но почему-то мне казалось, что они разговаривают. И, похоже, о чём-то очень важном, раз забрались так высоко – подальше ото всех. Обычно снегири усаживаются на кусты или на нижние ветки деревьев. Что за тайна загнала их на самую верхушку?
У меня теперь тоже появилась такая тайна. Звучала она, как полная галиматья, но я всё же старательно записала каждое слово, произнесённое Геннадием Семёновичем. Вдруг удастся извлечь из его бреда хоть крупицу смысла? Если мы найдём его диссертацию, это, наверное, поможет спасти реку? Хотя мой папа часто ворчал, что нынешние диссертации на уровне прежних студенческих курсовых… Может, и Морозов тоже не придумал ничего нового? Но почему тогда Пинчук так испугался его? Ведь уничтожить человека можно только от страха…
 
…Разгадывать, что же наговорил мне Морозов, мы собрались у Ваньки всей командой. И Ром с нами. Все наши в него просто влюбились, но Ром не предал меня. Он всем давал лапу, здороваясь, и позволял погладить, а потом ложился у моих ног, давая понять, кому предан всей душой. Конечно, глупо гордиться этим, но мне было ужасно приятно!
Поэтому я без особой ревности позволила Ваньке уговорить меня оставлять добермана у него, когда мы уходим в школу, а родители по делам. Чтобы обоим не было скучно. И они уж точно не скучали! Ванькиного котёнка, как и мою Масю, пёс нянчил, как самый заботливый отец, и вылизывал их, точно собственных щенков. У них даже появилась своя игра: Ваня сползал на пол, цеплялся за новый холщовый поводок, и Ром возил его по гладкому линолеуму из комнаты в комнату. А котёнок восседал верхом на Ваньке, и всем было ужасно весело!
Но сейчас мы были настроены серьёзно, потому что на кону было важное дело. Каждый переписал себе слова Ксюшиного отца на отдельный листок, чтобы постоянно держать перед глазами, и мы начали мозговой штурм.
- Всё знает какой-то неизвестный… А как мы на него выйдем? – вздохнула Оля, поглаживая котёнка, забравшегося ей на колени. – Хоть бы приметы какие-нибудь дал… Сам-то он знал, кому бумаги отдаёт?
Ваня громко шмыгнул, пытаясь привлечь к себе внимание:
- Почему – бумаги? Может, это просто флэшка!
- Тогда мы её точно фиг найдём, - помрачнел Лёшка. – Флэшку в любую щель можно засунуть. Может, этот неизвестный и знает точно – где, только его-то как отыскать?
Я предложила:
- Давайте с другого конца зайдём. Про какую гору он говорил?
- А если это просто его галлюцинация? – усомнился Лёшка. – Гора какая-то горит… Может, ему это померещилось?
Но Оля вдруг так подскочила, едва не уронив котёнка:
- Это ж про Красную горку! Она горела – так уголь и нашли!
- Михайло Волков? – догадалась я. – Который на площади стоит?
Лёшка просиял:
- Камень держит? – но тут же снова скис. – Так это в какие века было, ты что?
- При Петре, кажется, - неуверенно предположила Оля. – Нам в школе рассказывали, но я как-то подзабыла…
- Ну, всяко ещё до рождения Ксюхиного отца, - заключил Лёшка. – Опять не в ту степь пошли. Какой-то сын волка ещё нужен… В зоопарк, что ли надо ехать?
Оля покачала головой:
- У нас нет зоопарка.
- Цирк есть! – вспомнила я.
Но Лёша была настроен скептически:
- И что? Думаете, он под клеткой волчонка свою диссертацию спрятал? А гора тогда при чём? И ещё неизвестный какой-то…
Но Ванька неожиданно завопил, заставив вздрогнуть даже Рома:
- Неизвестный! Это ж не какой-то неизвестный человек! Это же скульптор – Неизвестный! Как его…
- Эрнст! – я вспомнила, как о нём рассказывала Аня.
- Ну! Это его памятник шахтёру стоит на Красной горке! А волков сын – это никакой не волчонок! Это фамилия – Волков. Они же так и образовывались – фамилии! Петров сын, Иванов сын, а этот волков сын… Не знаю, за что его так. Предок лютый был, наверное.
Мы все разом вскочили, кроме Вани, конечно, и заорали, перебивая друг друга:
- Михайло! Михайло Волков!
- Всё сходится!
- И гора, и Неизвестный!
- И Михайло там уголь нашёл…
- Ванька, ну ты – голова!
Перепуганный котёнок удрал от нас под стол и забился под батарею. Ром тотчас отправился проверить, как он там устроился.
- А «крепко держит» - это точно про камень, - пыталась я перекричать остальных. – Надо искать около памятника камень, похожий на тот, что у Волкова в руках! Им что-то прикрыто.
Ваня торопливо выдал остатки информации:
- А при Михайле Волкове эта гора называлась горелой. Внутри неё постоянные пожары полыхали из-за угля, даже сама гора цвет изменила. Покраснела. Вот её и стали звать Красной.
Ласково улыбнувшись, Оля погладила его по голове, как маленького:
- Какой ты умный, Ванька… Она и вправду красная. Ну, почти! У меня дома камень есть – там подобрала. Он такого, знаете, тёмно-кирпичного цвета. А на нём как будто лицо…
- Это царь горы, - вырвалось у меня.
А Лёшка придвинулся к Оле:
- Покажешь камень?
- А ты собираешься ко мне в гости? – она скосила на него заблестевший глаз.
- Если пустишь…
Перебив их, Ваня потряс своей бумажкой:
- Погодите вы! А «в обрыв» при чём тут?
Бросившись к окну, Лёшка попытался разглядеть правый берег, но его закрывали дома. Но Оля уверенно сказала:
- Так с той вершины к реке-то как раз обрыв.
- Он спустился туда и спрятал где-то там! – меня прямо затрясло от близости разгадки. – Поехали туда!
- А я?! – вскрикнул Ваня.
Лёшка опустил руку ему на плечо:
- Давай Ром с тобой останется?
У Ваньки обиженно дёрнулся рот, но он мужественно отказался:
- Берите его с собой. У него же нюх! Он может вам пригодиться.
- Ты что? – возмутилась я. – Он же не супер-пёс какой-нибудь! Три года прошло, как можно что-то учуять?
- К тому же, ты забыл, что у нас самих есть кое-какие способности, - подмигнул Лёшка.
С облегчением вздохнув, Ваня махнул рукой:
- Точно! Бегите. А мы с Ромом будем вас ждать.
Прозвучало это так грустно, что я не удержалась и обняла каждого из них. Но Лёшка сделал больше меня. Я услышала, как он тихонько сказал Ване:
- Пойдём-ка, наведаемся в ваши удобства «на дорожку»… А то тебе одному-то несподручно.
И в который раз мне подумалось, что вот такие простые чудеса помощи можно совершать безо всякой волшебной силы.
 
 
                                               ****
Теперь Оля даже представить не могла, как жила до знакомства с теми, с кем вместе они стали настоящей командой. Вроде всё, что раньше составляло её жизнь, осталось не тронутым, но самое главное отныне было связано с «Ключом». То, что она стала носить на шее серебряный ключик, заметила только мама и, конечно, спросила, но Оля объяснила коротко:
- Лёшка подарил.
На этом мама успокоилась, потому что Лёша ей нравился, и она ничего не имела против их дружбы. Правда, Оля не была уверена, что дружат они как-то особенно, ведь Лёшка не делал никаких признаний. Просто он всё свободное время был рядом, и Оле казалось, что этого вполне достаточно. Им же не по двадцать лет, в конце концов! Тем более, скоро он вернётся в свой Королёв…
Об этом Оля старалась не думать, но мысли о неведомом подмосковном городе, откуда управляли даже космическими полётами, сами так и лезли в голову. Пока они ехали в маршрутке к Красной горке, она спросила:
- А у вас кому памятники есть?
- Королёву, конечно, - улыбнулся Лёшка. – Сергею Павловичу. Знаешь такого?
- Слышала… Сериал вроде был про него?
- Он был Генеральным конструктором. Это при нём все самые знаменитые ракеты построили, и Гагарин в космос полетел. А до этого ещё собаки…
- Белка со Стрелкой? – откликнулась Настя, сидевшая впереди них. – Я мультик смотрела.
Лёшка кивнул:
- Вообще-то там много собак запустили ещё до Белки со Стрелкой… Неудачно.
Резко обернувшись, Настя впилась ему в лицо умоляющим взглядом:
- Только не говори, что они погибли!
- Они погибли.
- Ну вот! Лучше б ты вообще не рассказывал про это!
Оля успокаивающе погладила её руку:
- Это ж давно было. Ещё родители твои не родились.
- Всё равно жалко, - Настя виновато улыбнулась. – А как вы думаете, для собак и… для лошадей существует свой рай?
На этот вопрос Оля знала точный ответ, потому что как-то услышала проповедь по телевизору, в которой призывали не пытаться заказать молебен по усопшему йорку или кошечке. Тогда её просто оглушили слова о том, что, оказывается, у животных нет души… И до сих пор смириться с этой мыслью не удалось. А почему же тогда собаки жертвуют собой, спасая хозяина? И коты будят людей в горящем доме, а не спасаются бегством, если у них – сплошные инстинкты и никакой души?
- Конечно, существует, - заверила она, не пытаясь передать своё смятение Насте. Видела же, что с ней творилось, когда умерла Ракета…
- А, может, они и на небе живут вместе с людьми, - поддакнул Лёшка, и Оля благодарно улыбнулась ему.
Кажется, Настя охотно приняла его версию, потому что задумчиво проговорила:
- Ну, а что это за рай без тех, кого мы любим?
- Так, - прервал Лёшка, - давайте лучше о живых!
Но в этот момент маршрутка уже миновала мост и пора было выходить. Взобраться к памятнику можно было по лестнице или просто по крутому склону горы, но сейчас он был скользким, и это было бы не так весело, как летом. Оля помнила, как в прошлом июне они с братом лезли наверх прямо по траве и хохотали, как сумасшедшие, сталкивая друг друга.
«А сейчас у Сашки какие-то свои дела, - незаметно вздохнула Оля. – Мы почти и не видимся…»
Тяжелее всех подъём дался Насте, и в конце они просто тащили её за руки, а она стонала, захлёбываясь смехом:
- Брось, командир, не донесёшь!
А Оля на ходу ещё и рассказывала:
- А вы знаете, существует легенда, будто Колчак от этой горы тоннель прокопал! Ну, не своими руками, понятно… Прямо под Томью! А вдруг этот Морозов нашёл тоннель и там диссертацию спрятал?
- Про тоннель он ничего не говорил, - прервал её Лёшка. – Давайте пока на камне сосредоточимся.
И вдруг остановился, хотя до смотровой площадки осталась пара пролётов:
- Стоп! А зачем нам лезть на самый верх? Если камень, под которым диссертация, где-то на обрыве. Он же сказал про обрыв! Ну-ка, смотрите во все глаза…
И они принялись озираться, отыскивая подходящий валун. Оля, которой окулист поставил двухсотпроцентное зрение, заметила его первым и легко перескочила через перила.
- Сюда! Похоже, это тот самый.
Бежать поперёк крутого склона, оледеневшего длинными травяными прядями, было не простым испытанием. То и дело один из них заваливался  на бок и скользил вниз, но небольших кустиков по склону росло достаточно, и удавалось ухватиться. Когда они добрались до камня, замеченного Олей, все уже были перепачканы до ушей.
- Хорошо, что у Ваньки матери вечно нет дома, хоть отмоемся, - шмыгнул Лёшка. На холоде он начинал хлюпать носом и очень стеснялся этого.  
Настя возмутилась:
- Ничего себе – хорошо! А ему-то представь, как живётся?  
- Хорошего мало, конечно,  - согласилась Оля. – Но сегодня это нам на руку. В таком виде домой не завалишься.
Они переглянулись, и Настя прижала руку к груди:
- Ой, так волнуюсь, прямо сердце выскакивает!
- Это оно у тебя от подъёма выскакивает, - хмыкнул Лёша.
Пихнув его локтем в бок, чтобы не дразнился, Оля предложила:
- Давайте отвалим камень?
- А вдруг там ничего нет? – прошептала Настя со страхом.
Ничего и не оказалось. С минуту они молча смотрели в пустое углубление на разбегающихся паучков и червей, потом Лёшка неуверенно произнёс:
- Это ж не единственный камень…
- А если раскопать?
Схватив палку, Настя принялась ковырять землю, ещё не успевшую промёрзнуть, как следует. Оля вяло присоединилась к ней, хотя чувствовала, что ничего интересного тут не зарыто. Подняв голову, она взглянула на Лёшку:
- Может, пора волшебные силы подключать?
- Так надо ж точный образ иметь, - усомнился он. – Это я Ваньку успокоил, что мы на раз справимся. Но чтобы искать что-то, надо это хорошо представлять. А мы даже не знаем – на листах эта диссертация или на флэшке… Или ещё как-нибудь! Раньше ещё дискеты были.
Настя поднялась:
- Ну, не три же года назад! Сто лет уж никто этими дискетами не пользуется… Давайте так: я пытаюсь найти флэшку, ты, Лёшка, бумагу, а Оля…
- А я ещё никогда ничего не искала, - вздохнула Оля. – Может, у меня и не получится. Вы же сами говорили, что способности у всех разные.
Лёшка поддержал её:
- Ты пробуй, пробуй! Вдруг ты ещё лучше нас окажешься именно в этом? Настя, ты учти, флэшка должна быть водонепроницаемая, а то она уже сдохла бы за это время. И в пакетике каком-нибудь… Надеюсь, Морозов это учёл.
Отвернувшись друг от друга, чтобы не мешать, каждый из них сосредоточился на выбранном предмете. Оля же просто попыталась представить, как проникает под землю, не слишком глубоко, сантиметров на тридцать, и её волшебная змейка прокладывает там ходы. Не сходя с места, она мысленно поворачивала вправо и влево, чуть спускалась и поднималась. Ей нужно было найти предмет, чужеродный этой земле, и такие встречались: непонятно для чего зарытые осколки зеркала, игрушечный пистолет, металлические детали, похоже, от машины.
И вдруг… Замерев, она пустила свою змейку кругом: прямоугольный предмет походил на маленький чемоданчик. А внутри лежало нечто круглое, похожее на блинчик, только не из теста, это уже точно. Поняв голову, змейка увидела над собой что-то очень тяжёлое и непроницаемое. Камень! Он потянул Олю к себе, и та сделала шаг, даже забыв открыть глаза. Но, поскользнувшись, очнулась и уже не вслепую бросилась туда, где за кустами боярышника, росшего на склоне, пряталось что-то загадочное.
- Ребята! Ещё один камень! – закричала она, прыгая от радости.
Они уже бежали к ней, то и дело нелепо взмахивая руками, и Оле хотелось смеяться во весь голос, но не над друзьями, конечно, а потому что уверенность в победе уже обернулась ликованием. Ещё камень стоял на месте, а ей уже точно было известно, что диссертация найдена. И это ей, только-только получившей силу, удалось отыскать её!
Камень, который они отодвинули, чуть скатился вниз и затаился в другом месте. Прямо под ним, упакованный в толстую плёнку, пупырышки которой так приятно щёлкать от нечего делать, лежал небольшой квадратный футляр. «Точно, как я увидела!» - возликовала Оля. Внутри оказался компьютерный диск.
- Блинчик! – вскрикнула она. – Вот так блинчик!
Ребята прыгали вокруг, обнимали её по очереди и вопили от радости. А Настя распевала во весь голос:
- Блинчик, блинчик, вот так блинчик!
Музыкального слуха у неё, похоже, не было…
 
 
                                               ****
К губернатору Кузбасса Лёшка решил отправиться сам, потому что ни Настя, ни тем более Оля не владели полной невидимостью. Такой, чтобы даже камеры слежения и другие приборы не распознали твоего присутствия. К тому же, риск был нешуточный: если посторонний проник в кабинет губернатора, это могут расценить, как террористический акт, а им только этого ещё не хватало!
Но отнести диссертацию Морозова ребята решили именно губернатору. Всё услышанное ими от взрослых об этом человеке давало надежду, что он тоже хочет помочь их главной реке, только не знает - как. А Морозов и знал это и всё расписал настолько подробно и понятно, что даже Лёшка с Олей разобрались в его методиках в два счёта.
Настя, правда, читать не стала, поверила им на слово.
- От всяких научных книжек я просто тупею, - призналась она. – Я лучше пойду своей повестью займусь, пока вы тут разбираетесь.
И они не стали возражать, тем более, обоим давно хотелось остаться вдвоём. Хотя бы и за чтением диссертации.
Визит к губернатору Лёшка наметил на пятницу, рассчитывая, что, даже если что-то пойдёт не так, бдительность охраны к концу недели несколько притупится. Да и всякие совещания наверняка проводят в понедельник или во вторник. По крайней мере, Лёше это казалось логичным. С диска он, конечно, сделал на всякий случай несколько копий, и девчонки попрятали флэшки в разных тайных местах, Оля - даже в конюшне. Для губернатора они распечатали текст на бумаге, ведь он был уже пожилым человеком, и ему вряд ли нравилось бы долго читать с экрана. Оля с Настей долго, придирчиво выбирали в магазине папку, в которую собирались упаковать рукопись. Остановились на зелёном цвете, показавшимся им вполне «экологическим».
Они остались ждать Лёшу на площади перед серым кубом здания областной администрации. Там уже установили ледяные горки, и отучившиеся дети веселились вовсю. Оля ради такого дела даже сбежала с последнего урока, ведь ей ещё нужно было время, чтобы добраться до центра. А она обязательно должна находиться рядом, когда Лёша «пойдёт на дело». И ему тоже было как-то спокойней оттого, что вся его малочисленная команда поблизости, и в случае провала он может послать им сигнал тревоги.
- Всё будет хорошо! – как заклинание, произнесла Оля, отпуская его.
В её глазах весело отсвечивало небо, но Лёшка чувствовал, что она волнуется. А Настя даже скрыть этого не могла, и личико её выглядело совсем несчастным.
- А сама к Пинчуку полезла в лапы – не боялась? – усмехнулся Лёшка.
- Самой легче, - вздохнула она.
И он согласился, потому что не испытывал особого страха. Ну да, в груди было неспокойно… Так и когда к доске вызывают, тоже иногда пальцы холодеют, но потом как-то справляешься с этим. Иногда даже четвёрки получаешь…
«Исчезнуть» с чужих глаз Лёша решил, забравшись в деревянный домик для малышей. Оттуда он уже не вышел… То есть вышел, конечно, но невидимкой. На счастье, ничья бабушка не вскинулась, когда здоровенный подросток полез в домик, и не подкарауливала у выхода. Юркнув в здание, пока не захлопнулась дверь за вошедшим чиновником, Лёша без проблем прошёл мимо вахты и бегом поднялся на третий этаж. По слухам, приёмная губернатора находилась где-то там.
Прижимая к груди папку, Лёша быстро прошёл в левую сторону, но понял, что ошибся и вернулся. Из приёмной долго никто не выходил, и ему пришлось потратить энергию, чтобы пройти сквозь двери – одну и другую. Ему здорово повезло: губернатор оказался на месте. Он изучал какие-то документы, сидя за огромным столом, а вот это было не очень-то хорошо, ведь Лёшке надо было подсунуть диссертацию незаметно. Не могла же она возникнуть на столе прямо на глазах у губернатора!
«Отвлечь, отвлечь, - лихорадочно думал Лёшка. – Как же заставить его встать из-за стола?»
Додумавшись, он обернулся к окну и усилием воли заставил створку открыться. В кабинет ворвался морозный воздух, и мальчик отшатнулся в сторону, потому что губернатор поспешил к окну. А Лёша на цыпочках бросился к столу, водрузил папку поверх всех документов, дёрнул завязки и открыл её так, чтобы название работы прочитывалось сразу.
Стоило ему убрать руки, как папка тотчас проявилась из пустоты. Беззвучно отступив, Лёша застыл возле стены в узком промежутке между креслом и диваном. Его работа была ещё не окончена.
- Откуда это? – удивился губернатор, вернувшись на место. И неожиданно рассмеялся, бросив взгляд на окно: - Снежная королева принесла?
Качнув головой, он прочёл название работы про себя, но по неясному восклицанию, стало понятно, что губернатор заинтересован. Сосредоточившись, Лёша заполнил комнату едва уловимым, но проникающим в самое сознание весёлым журчанием реки. Созданная им атмосфера была самой что ни на есть контрастирующей с цифрами и данными диссертации, от которых бросало в дрожь. А Лёша занялся главным: нужно было внушить губернатору полное доверие Морозову.
Читал губернатор долго, оставив все другие дела, ведь работа была толстенной. И Лёшка уже еле держался на ногах, не позволяя себе ни секунды передышки. Доверие учёному и его методам должно быть абсолютным. А в том, что Морозов был во всём прав, подтвердил Настин папа, которому она подсунула копию.
- Блестящая работа, - восхитился он. – Но чтобы всё это внедрить, необходимо региональное финансирование.
Именно тогда у ребят и возникла идея подобраться к губернатору. А кто ещё мог решить такой вопрос?
Наконец губернатор оторвался от чтения и снял трубку. Фамилия человека, которого он велел срочно позвать к нему, Лёшке ни о чём не говорила. Но когда тот пришёл, из разговора стало понятно, что это заместитель по науке.
- Я хочу, чтобы этот проект был реализован. И никаких отговорок не принимаю заранее, - губернатор произнёс это таким тоном, что отговорок не могло и возникнуть. Потом, смягчившись, добавил: - Наши внуки тоже пьют эту воду... И обязательно найдите автора!
Когда ошарашенный заместитель удалился, прижав рукопись Морозова к груди, Лёшка просочился сквозь ту стену, к которой прижимался. У него едва хватило сил на то, чтобы выбраться из здания, и, присев за высоким парапетом, скинуть невидимость. Надо было подняться, чтобы позвать девочек, но несколько минут Лёшка просто сидел на снегу, закрыв глаза. Знакомые голоса донеслись сквозь плотную пелену, и с двух сторон кто-то начал поднимать его.
- Простудишься, - расслышал он встревоженный Олин голос. – Нельзя долго сидеть на снегу!
Настя пропела в другое ухо:
- Бедненький! Сколько ж ты энергии потратил…
- Пойдём, пойдём. Здесь кафешка рядом. Мы тебя горячим шоколадом будем отпаивать.
Уже через четверть часа Лёша, придя в себе, вполголоса рассказывал им обо всё, что произошло в кабинете губернатора. И громко прихлёбывал шоколад – уже третью чашку.
- Как вы думаете, он доведёт дело до конца? – Настя переводила беспокойный взгляд с одного лица на другое.
Лёшка умиротворённо улыбнулся:
- Ну а как? У него ведь тоже здесь внуки живут! С Байкала им воду возить, что ли?
 
                                               ****
Ром уже нёс меня к порогу, когда из телевизора донеслось:
- На всех кемеровских предприятиях начинается внедрение новой системы очистки отходов, сбрасываемых в реку…
Дальше я расслышать не успела, потому что пёс терпел из последних сил. Мы с мамой вернулись одновременно, и, разумеется, гулять с собакой выпало мне. Но я и не спорила: поваляться с Ромом в снегу было сплошным удовольствием! Если б не он, разве я позволила бы себе такое? Ни одной девчонке из нашего класса даже в голову не придёт ползать по сугробам самой по себе, а вот с собакой – за милую душу! И никто не назовёт тебя идиоткой и не скажет:
- Здоровая деваха, а ведёшь себя, как детсадовка!
Такое иногда бросал папа в мой адрес, хотя сам никак не мог повзрослеть. Но даже мама перестала колоть его этим, наконец, поняв, что невозможно переделать человека по своей выкройке. Ведь не потребуешь же, чтоб у него ноги сами по себе, безо всякого аппарата Илизарова, стали длиннее сантиметров на десять! Каждый скажет – это выше человеческих возможностей. А вот ждать, чтобы он разлюбил смотреть на звёзды перед сном, только потому, что тебе уже хочется спать, или грызть сосульки, каждому кажется вполне нормальным. Почему?
Мы с Ромом любили сбивать сосульки с козырька подъезда, но грызть их я не решалась, ведь наш дом в самом центре, и по утрам тут такой газ иногда стоял – знаменитый туман Стивена Кинга не сравнится! Особенно в июльскую жару, или, наоборот, в сильный мороз, когда совсем не было ветра. Тогда и газ стелился по веткам деревьев и зависал прямо между ними прозрачными платками, способными удушить целый город. Говорят, в древности частенько именно платки становились орудиями убийства…
- Знаешь, Ром, с рекой у нас, кажется, получилось, - поделилась я, когда мы рысью перебежали двор и замерли возле тополя у гаражей. – Но Кемерово ещё спасать и спасать… Этот город того стоит, правда? Он такой красивый!
Думаю, Ром был согласен со мной, хоть и помалкивал. Он ведь родился здесь, в отличие от меня. Мы с ним помчались дальше, и я вдруг вспомнила о Ксюшке, которая, возможно, не смотрела новости и ничего не знала о том, что идеи её отца начинают работать. Если б нам удалось объяснить это ему… Но пока надо было хоть до его дочери донести радостную весть.
Я позвонила ей на бегу, потому что Ром не понимал смысла неспешных прогулок по морозу. И, задыхаясь ледяным воздухом, попросила минут через десять спуститься вниз. Если честно, просьба моя больше смахивала на распоряжение, но я поняла это, только спрятав трубку. Пёс лихо катил меня вдоль Весенней, как в старой песне – вдоль по Питерской! От мамы я слышала, что это спел великий Фёдор Шаляпин, от голоса которого лопались люстры в концертных залах. Интересно, зрители не боялись ходить на его выступления? Не очень-то приятно, когда на тебя с потолка осколки сыплются… Наверное, он пел так здорово, что это искупало все страхи и неприятности. А я вот даже «В лесу родилась ёлочка» не могу спеть правильно… И Ромке тоже медведь на ухо наступил. Даже страшно представить, какие же у нас дети родятся, если мы когда-нибудь поженимся… А каково им будет иметь родителей – бывших волшебников? Обидно же будет, что они появились на свет уже после того, как мы оба утратили магическую силу…
Каких глупостей я только не передумала, пока добежала до Ксюшиного двора. Она уже топталась у подъезда, дожидаясь меня, но собой радости при встрече не проявила. В школе Ксюшка старалась не замечать меня, и я понимала, как она проклинает себя за то, что раскрыла мне самую страшную свою тайну. Только время могло убедить её в том, что я не сдаю своих. Таких, как Пинчук – запросто! Они большего и не стоят. Но поговорка «ради красного словца не пожалею и отца» - это не про меня. И выдавать Морозову ради того, чтобы сместить её с места лидера и занять его самой, я не собиралась. Но и убеждать её в этом тоже…
- Это кто? - ахнула Ксюша, увидев Рома.
- Мой пёс, - отозвалась я небрежным тоном, хотя в душе у меня до сих пор не умолкали фанфары: «Мой пёс! У меня есть свой пёс!»
Он потянул меня к дереву, и Ксюшка пошла за нами следом.
- Я и не знала, что у тебя доберман, - протянула она с уважением.
Я не стала врать:
- Да он у меня недавно. С тех пор, как моя лошадь умерла.
- Кто?! – вытаращила она глаза. – У тебя ещё и лошадь была?
Она так и уводила меня от главной новости, которую я торопилась ей сообщить, но и не ответить было нельзя. И я быстренько рассказала о нашем конно-спортивном клубе, в котором больше не была с того дня, как… Стараюсь думать: как встретила Рома.
- А с чего это ты его в честь выпивки назвала?
Я прямо опешила. Почему-то до сих пор мне и в голову не приходило, что его имя звучит в точности, как название любимого пиратского пойла. У меня-то в мыслях был Ромка и мой сказочный пёс, друживший с Атенаис… Но я всё же нашлась:
- А чтобы дураков дразнить!
Ксюшка одобрительно кивнула, а я воспользовалась паузой и выдала ей облегчённую версию того, как диссертация её отца попала к губернатору и что из этого вышло. Точнее, ещё начинает выходить, но и это уже – маленькая победа!
Глядя себе под ноги, она слушала тихо-тихо. Потом кашлянула так, точно в горле у неё застрял булькающий комок, и проговорила:
- А я думала, ты только писанулась, что поможешь ему.
- Теперь вам обязательно должны заплатить за внедрение его идей, - убеждённо произнесла я, проглотив её недоверие. – Твоя мама должна выяснить, как получить гонорар. Или как это называется?
- Пускай выясняет, - отмахнулась Ксюшка. – Думаешь, на самом деле мне так нужны деньги?
Я была уверена, что нужны. Но она явно ждала от меня другого ответа. Предоставив ей всё сказать самой, я наклонилась, чтобы погреть Рому уши – они были, как оледеневшие листья какого-то растения. Как знать, возможно, в следующей моей сказке оживут ушки-листья...
- Главное, что козла этого посадят, - мрачно процедила Ксюшка. – И папа, получается, не зря работал… А вдруг его вылечить можно, а? Вот появятся деньги… Без денег-то тебя никто лечить не будет.
Я не была так уверена в этом, но ведь мне и не было ничего известно о психиатрии. Может, и существовали какие-то методы превращения котов обратно в людей. Но это Ксюша с матерью уже могли выяснить и без помощи нашего «Ключа». Мне пора было всерьёз заняться Леной Бондюгиной и до конца понять, что же она за человек.
В этот момент Ром горделиво застыл у очередного дерева, задрав лапу, а Ксюша внезапно обхватила меня обеими руками. До меня даже не сразу дошло, что это она так обняла…
- Спасибо, Наська, - выдохнула она мне в ухо. – Ты – настоящий друг!
И хоть я не сказала бы, что мы стали друзьями, отрекаться от неё вслух, конечно, не стала. Наверное, ей будет легче от мысли, что в её жизни появился друг. А мне… Ну, как говорится, от меня не убудет! Хотя самый настоящий друг у меня был только один… Взглянув на Рома, я торопливо добавила про себя: «Среди людей! И ещё один замечательный пёс».
Мы с ним уже возвращались домой, когда заметили уснувшего на скамейке парня. За то, что он был пьяный или обкуренный, можно было ручаться, даже не подходя близко: так развалиться на спине, свесив вниз голову, в нормальном состоянии невозможно. Спортивная шапка зависла на самой макушке, а перчаток не было вовсе, и я не смогла пройти мимо, ведь этот дурак мог отморозить себе и руки, и уши.
Натянув ему шапку, я попыталась разбудить его, но он только мычал и ни в какую не просыпался. Моего бедного Рома прямо кривило от резкого запаха спиртного, исходившего от парня, а меня так порадовало, что, по крайней мере, перед нами не наркоман. Это было бы куда хуже… Оставив его в покое, я попыталась найти выход. Прохожих вокруг, как назло не было. Звонить в полицию значило так подставить парня - ещё пожалеет, что не умер… Бежать за папой? Но он терпеть не может всяких алкашей и ни за что не пойдёт, на ночь глядя, спасать одного из них.
В общем, я могла надеяться только на себя. Но перенести человека в тепло с помощью волшебства было мне не под силу, хотя Лёшка рассказывал, что в «Волнорезе» имелся такой невероятный умелец. Может, сочинял… Что же я могу сделать?
Выход придумался. Но он был таким противным, что мне самой стало тошно. И всё же это было лучше, чем дать человеку замёрзнуть на улице. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы, пыхтя от натуги, затащить этого дурака на стоявшую рядом со скамьёй урну, в которую был заправлен мешок для мусора, и уложить лицом вниз. Он, конечно, не проснулся и не помог мне, но хоть не сопротивлялся. Когда его тело приняло позицию готовности, я сосредоточилась, направила луч своего волшебного фонаря к его желудку и принялась давить на него.
Ну, что произошло дальше, описывать не хочется. Всё, что этот урод выжрал этим вечером, вытошнило в урну, а я напоследок обдала его иллюзией прохладного, колючего душа. Заметавшись по скамейке, парень вскочил с диким видом, увидел перед собой Рома и шарахнулся в сторону.
- Быстро домой! – приказала я, пока он не очнулся окончательно и не понял, что перед ним не ангел возмездия, а всего лишь девчонка с собакой.
- Ага! – выдохнул он и бросился бежать.
- Надеюсь, он знает, куда идёт, - сказала я Рому, которому моя возня с чужим, дурно пахнущим человеком, была совершенно непонятна.
Но собаки не позволяют себе обсуждать действия хозяев. Я была благодарна Рому за то, что он промолчал.
    
 
                                               ****
Вот уж не думала, что мне тоже придётся заниматься ориентированием на местности! Но Паппас на занятии объявил, что в воскресенье мы все должны собраться возле Дома литераторов с лыжами, а он уже заказал автобус, который отвезёт нас в бор. Где нас ждёт настоящее приключение!
- Интересно, что он такого придумал? – Лена Бондюгина прикусила колпачок ручки, явно прокручивая в уме варианты.
У меня тоже возникли свои, но Никита Матвеевич заставил нас думать о другом:
- Вы должны разбиться на пары. Выберите человека, которому доверяете абсолютно.
Мы с Леной сразу посмотрели друг на друга, и она спросила:
- Будешь со мной?
- А ты хорошо меня знаешь? – на всякий случай предостерегла я.
Откинув на бок рыжую чёлку, она улыбнулась:
- Я тебя чувствую.
«Ещё очко в её пользу, - сделала я зарубку в памяти. – Без интуиции в нашем деле никак… Надо, конечно, последить за ней. Но пока что лучше неё, я никого не нашла для нашего «Ключа». И ей всего тринадцать! Куча времени впереди».
Дело было вовсе не в том, что Лена мне просто нравилась. И даже не в том, что глаза у неё были голубые, как у Ромки… Меня убедили её рассказы, которые обсуждали на прошлом занятии. В них было столько жёсткой правды и горечи о нашей подростковой жизни, как будто Лена была сиротой и росла на улице. Но отец у неё точно имелся, я видела, как он забирал её после занятий на машине – они жили в Кировском районе. Красивом, но жутко загазованном. Олина Радуга была против него райским местом, хоть оба района находились на правом берегу. Только Рудничный район на горе, а Кировский - в низине, и вся гадость, растворённая в воздухе, оседала именно там. 
Конечно, я согласилась пуститься в приключение, придуманное Паппасом, на пару с Леной. Мы и в автобусе сели с ней вместе, продолжая гадать, в чём же заключается игра. Когда нас в «началке» возили классом на экскурсии или в театр, вопрос - кто с кем сядет? - становился целой проблемой! Это обсуждалось недели за две до поездки, с ревностью, обидами и слезами, которые теперь даже смешно вспоминать. Подумаешь, проехать часок на соседних сиденьях – это ж не в вечной дружбе поклясться!
Оглянувшись на Паппаса, который сидел ряда на два позади нас, и прикинув, что он не услышит, Лена спросила:
- Что Никита Матвеевич сказал? Он же прочитал твою повесть?
- Сказал… Что у меня слишком много разговоров и мало событий. Почти ничего не происходит. Это плохо. И ещё всякое… Что подростковый сленг проскакивает, а это неуместно… И что волшебница абстрактного мира не может использовать всякие древнерусские выражения. Он сразу понял, что я их где-то подслушала.
- И где?
Ей действительно было интересно, я видела это. А то некоторые задают вопрос, а сами уткнуться в свой смартфон, и ты отвечаешь как будто себе самому. Это полноценный разговор, по их мнению?! А Лена смотрела на меня.
- У нас гардеробщица в школе такие словечки выдаёт, - призналась я. – Паппас говорит, что вообще-то это правильно – собирать интересную речь и всё такое. Только использовать её надо уместно. Моя Волшебница не могла так говорить. Ну, ещё кое к чему придрался…
Но тут Лена со мной не согласилась:
- Он не придирается, а советует, как лучше. Ты потом сама поймёшь, что он прав.
- Не знаю… Я с ним поспорила.
- А я не решилась, - вздохнула Лена и привычным жестом поправила рыжую чёлку. – Хотя мне тоже обидно было, что он цепляется. А через месяц перечитала – да он во всём прав оказался! У него хорошее чутьё, потому он и руководит студией. Не все это умеют.
- А в бор он вас часто вывозит?
- Да первый раз! Может, это ты его вдохновила?
Из меня сразу полезла «актриска»:
- О да! Я действую на мужчин магически! Они тут же бросаются исполнять все мои тайные желания!
Лена рассмеялась:
- Каким ты забавным голоском умеешь говорить!
- Я ещё и не то умею, - пробормотала я под нос. – Значит, таких игр у вас до сих пор не было?
- При мне – нет. Я вообще давно в бору не была, - с огорчением призналась она. – На выходные столько задают – еле успеваю сделать. Нет, чтоб дали время отдохнуть! А то одно название – выходные, а пашешь больше, чем в будни. Чем учителя думают?
- Не хотят, чтоб мы расслаблялись, - поддержала я. – В некоторых школах даже на каникулы кучу всего задают.
- А вам нет?
Оказывается, мне здорово повезло со школой! Вот про такое и говорят: всё познаётся в сравнении.
- А с родителями вы в бор не ездите? – начала я разведку. – Они у тебя лыжи не любят?
Несколько секунд Лена молча смотрела в дрожащую спинку переднего сиденья, потом, решившись, глубоко вздохнула, точно перед прыжком:
- У меня их нет. Родителей. Меня дядя воспитывает, он мой опекун.
Меня прямо в жар кинуло: ну надо же – по самому больному! Но Лена уже улыбнулась:
- Да ничего, я ещё маленькой была, когда они сгорели. В нашем же доме и сгорели. Ночью замкнуло что-то, и пожар начался. Говорят, они даже не проснулись, так в постели их и нашли… А я в тот день у бабушки была и уцелела. Потом она тоже умерла, только дядя остался.
- И как он? – спросила я с опаской: мне показалось, что её голос леденеет, когда она произносит это короткое слово.
Но Лена отозвалась равнодушно:
- Ничего. Один раз я, правда, сбежала от него. Из-за собаки… Я привела её домой с улицы, а он выгнал. У него квартира в Кировском возле ДК, знаешь? Сталинка. Ну, почти, как у вас. Он сказал, что в таких квартирах собак не держат.
- А мы держим…
- Правда? – обрадовалась она. – А какая у тебя?
- Доберман. Я его тоже с улицы привела.
- Вот видишь, - вздохнула Лена. – У тебя нормальные родители. Повезло! А он не разрешил… И я решила уйти вместе с ней. Тогда лето было, не страшно сбегать. Мы с ней целый день провели на берегу, я даже шалаш соорудила. А вечером дядя нас нашёл…
Внезапно оборвав себя, она дёрнула «молнию» на чёрном кожаном рюкзачке:
- Хочешь леденец? Меня иногда укачивает в автобусе, так я набрала с собой.
«Чего-то она не договаривает», - отметила я, сунув в рот «Барбарис». Можно было, конечно, силой заставить Лену сказать правду, но мне не хотелось испытывать своё волшебство на подруге. Когда начнёт доверять мне полностью, сама расскажет. А если нет…
Секунду поколебавшись – не огорчу ли её ещё больше? – я всё же начала вслух вспоминать, как увидела Рома. И о смерти Ракеты тоже рассказала, чтобы Лена не думала, будто ей одной достались все горести мира. Хотя родители – не лошадь, это понятно…
- И как ты не побоялась подойти к доберману? – восхитилась Лена.
- А что в нём страшного?
- Но он же был без намордника! Совершенно незнакомый пёс… А если бы голову отхапал?
Я просто ушам своим не поверила:
- Ну, с чего бы? Я ж не орала на него и не пряталась! Палкой не махала. Когда ведёшь себя по-человечески, такая умная собака на тебя в жизни не бросится!
Отведя взгляд, Лена чуть слышно призналась:
- А меня чуть не порвала одна… Правда, это не добер был – кавказец.
- Правда?! А что ты ему сделала?
- Ему – ничего. Он охранял территорию, а я туда залезла.
У меня зародились недобрые подозрения:
- Зачем?
- Посмотреть, - она бросила на меня недоверчивый взгляд. – Мне сказали, что там детей голодом морят…
Я так и подскочила:
- В смысле?! Каких детей?
- Больных. Там психоневрологический интернат. На Чкалова, знаешь? Он не один у нас, в другом вроде всё нормально. В такие интернаты родители малышей сдают со всякими заболеваниями… Ну, знаешь: с ДЦП или умственно отсталых. А у девчонки одной из нашей школы бабушка туда санитаркой устроилась работать… Пенсии-то маленькие, подработать решила. Но как посмотрела, какие там ужасы творятся, так и сбежала оттуда. Дети, говорит, реально с голоду помирают!
- И она просто сбежала? Не поубивала всех этих воспитателей?
- Как бы она их поубивала, ты что? – Лена криво усмехнулась. – Потом до самой смерти в тюрьме сидела бы…
Я вспомнила о главном:
- А ты-то зачем туда полезла?
- Решила про них написать. Думала, может, Паппас поможет в какой-нибудь газете напечатать, и тогда все узнают о том, что там творится. Но мне надо было своими глазами увидеть, понимаешь? Вдруг та девчонка наврала всё? Бабушку её, может, за пьянство уволили или ещё за что… А она в отместку наговорила на администрацию. Всякое бывает.
- Сильно тебя пёс покусал?
Поморщившись, как будто до сих пор испытывала боль, Лена потёрла ногу:
- За икру хватанул. Я ещё с забора слезть не успела… Хорошо, у меня сил хватило обратно перелезть! А то он меня порвал бы на клочки…
- Так ты теперь боишься собак?
Но она помотала головой:
- Пёс ведь свой долг выполнял, правильно? Как говорится, ничего личного!
…Как выяснилось в самом конце игры, это оказалось очень кстати. Целый час мы носились по бору, разгадывая шифры, придуманные нашим руководителем, и находя всё новые подсказки. И мне понравилось, что Лена не стремилась выиграть любой ценой и даже первой бросилась вытаскивать из заснеженного оврага нечаянно улетевших туда мальчишек. Правда, они ещё и недовольны остались… Мы их тянули наверх с помощью лыжных палок, за которые те уцепились, а они орали, что и без нас выбрались бы в два счёта. Мне так и хотелось стряхнуть Вадика на дно! Но я-то обязана была ему помочь, а вот Лена вытягивала Кирюху добровольно, и это значило куда больше. Она ведь не принимала на себя обязательств помогать ребятам, попавшим в беду. 
Одно было хорошо: мы разогрелись, как следует, пока их тащили, а то я уже подмерзать начала с непривычки. Мама вообще не хотела пускать меня сегодня в лес, ведь уличный градусник показывал с утра минус пятнадцать, что для ноября очень даже прилично. Но слова «литературная студия» производили на неё магическое действие! Она как-то призналась, что поэты кажутся ей небожителями. Правда, я-то сочиняла прозу…
 
 
                                               ****
В последнем задании было написано:
А на востоке зимними проказами
Начертанные тайны приоткроются. 
Царевна Севера, царевна синеглазая
На шее носит знаковые кольца…
Лена вслух прочла записку, извлечённую из скрюченного сухого листка, зависшего на голом дереве.
- Ему не лень было всё в стихи зашифровывать? Или поручил кому-то? Стихи-то так себе…
- Так это ж не всерьёз, для игры, - вступилась Настя. – Такие ещё называют «датскими» - их по какому-нибудь случаю сочиняют. В свой сборник он эти стихи не включит, понятно.
И осторожно потрогала сам листок:
- Интересно… А если б его сорвал ветер? Мы так и не получили бы последнее задание?
Потом пригляделась к черенку:
- Да он клеем залит! Вот почему держится… Ну, Паппас и хитрый! А как подготовился! Каждой паре свой маршрут придумать, это ж сколько фантазии надо!
Лена помахала запиской:
- Я так понимаю, нужно идти на восток.
Вытащив из кармана компас, который Никита Матвеевич велел взять всем без исключения, она определила, где утром встало солнце. Сейчас оно поднялось уже слишком высоко, чтобы можно было ориентироваться по нему.
Насте вдруг вспомнилось:
- Я давно хотела спросить, что у него за фамилия – Паппас?
- Говорят, греческая.
- Да ладно?! Он – настоящий грек?
- Ну, не древний, конечно. Но, наверное, греческая кровь в нём есть. Мне вот другое интересно: про какую синеглазую царевну он пишет? Почему не намекнул, сколько до неё идти?
Стянув рукавичку, Настя подышала на кончики пальцев:
- Значит, мимо не пройдём. Пошли, а то я опять коченеть начала!
Лена сунула записку с компасом в карман и побежала за Настей следом. Её ничуть не задевало, что иногда подруга, которая была младше на год, брала на себя роль лидера да так уверенно, точно имела на это право. Отчасти было даже спокойней от того, что ей самой не приходится принимать решения, ведь Лена никогда не рвалась в командиры. Она привыкла отвечать за себя и действовать самостоятельно. Подруги у неё были только в школе, но домой их Лена не приглашала – дядя был человеком нелюдимым и не любил гостей. И от неё требовал, чтобы после школы она шла домой, а не болталась по улицам.
Её реальностью стала маленькая комната, в которой Лена поселила любимые книги и повесила фотографию родителей. Здесь стояло фортепиано, на котором она играла в основном внепрограммные вещи, и дядю это, к счастью не раздражало. Она подбирала на слух песни, которые ей нравились, и, устраивая концерты себе самой, чувствовала, как уплывает в солнечную страну мерных приливов, где жили улыбчивые дельфины. Ей виделось, как они вместе плавают ночами в звёздном море и захлёбываются счастьем, которого Лена никогда не знала.
Некоторым спасением от одиночества, которое только усиливалось от мёртвого общения в Сети, для неё стали занятия литературной студии. Там Лена точно попадала в другой мир – умных, талантливых ребят, которые умели спорить, не хватая за грудки. А потом появилась Настя Ильина, и жизнь вообще стала прекрасна! Ничего, что дядя сам привозил и увозил её, ведь он действительно волновался, как бы Лена «не попала в историю». Дважды она не послушалась его, и едва осталась жива. И оба раза в её жизнь ворвались собаки…
Она вспомнила это, как только увидела привязанную к сосне синеглазую хаски. Царевну Севера. Длинный поводок уже несколько раз обмотался вокруг ствола, видно, собаке не сиделось на месте. Остановившись, как вкопанная, Лена тяжело перевела дух: хаски. Опять хаски.
Ничего не заметив, Настя, скинув лыжи, бросилась к собаке, радостно приветствовавшей их. Через несколько секунд они уже обнимались и валялись по снегу, и Настя кричала, хохоча во весь голос:
- Что ты там встала? Иди скорей! Меня уже доедают!
- Наверное, записка у неё в ошейнике, - отозвалась Лена издали.
Вывернувшись, Настя встала коленями прямо на снег и приказала строгим голосом:
- Сидеть! Вот хорошо! Умная собака, красивая собака…
«Красивая, - у Лены так сдавило сердце, что потемнело в глазах. – Она была такой красивой…»
Обшарив ошейник, Настя издала вопль ликования:
- Нашла.
Но, развернув, разочарованно протянула:
- Ты не поверишь… Здесь одна только буква «Х». Или икс? Что это может значить? Хаски? Ну, хаски мы и так нашли, а что дальше? Да что ты там встала?
И вдруг вскочила, точно ощутив боль, мешавшую ей говорить. Настя уже бежала к ней, а Лене хотелось только одного: спрятаться ото всех, зарыться в глубокий снег и пролежать там до весны в полном оцепенении. Медведям же удаётся… А весной и голубая льдинка, впившаяся ей в сердце, тоже может растаять.
- Что случилось? – тормоша, Настя заглядывала ей в глаза. – Ты собаку испугалась? Она – добрая, она тебя не тронет.
- Нет! – дёрнулась Лена. - Вот ещё… Ничего не случилось. Наверно, устала просто.
- До автобуса дойдёшь?
И сама покачала головой:
- Не дойдёшь. Знаешь что? Тебе нужно посидеть чуть-чуть.
- На чём? – Лена огляделась. – Тут не скамейки, ни бревна.
Настя рванула её за руку:
- А вон – пень! Садись скорей. И закрой глаза. Только не открывай их, пока я не скажу.
Опустившись на пень, Лена покосилась на подругу с подозрением:
- Что ты задумала? 
- Да ничего особенного. Плечи тебе помассирую, это здорово расслабляет.
- Я знаю. Но у тебя же руки замёрзли.
- Вот и разогреются как раз!
Лена послушно закрыла глаза и почувствовала, как Настины пальцы мягко сдавили её мышцы. Странные возникли ощущения… Вроде Настя и не касалась головы, а тепло под волосами разлилось такое, точно кто-то огромный ласково дохнул её на макушку. Оно стекло вниз и мягко обволокло сердце, избавив от той острой ледышки, что вонзилась от одного лишь взгляда хаски…
- Хаски, - вдруг неожиданно для себя всхлипнула Лена. – Это была хаски…
- Та собака, с которой ты сбежала из дома? – кажется, Настя ничуть не удивилась.
- Она была так похожа на эту! Такая же красивая и весёлая…
- Что он с ней сделал? Твой дядя… Что он сделал?
- Застрелил.
Настины руки судорожно сжались, но она сумела справиться с собой и спокойно спросила:
- У него есть пистолет?
Лена помотала головой. По её щекам всё ещё бежали слёзы, которые она вытирала рукавичкой.
- Охотничье ружьё. У него есть разрешение.
- Убивать собак?
- Он сказал…
Она судорожно втянула воздух и только тогда смогла закончить фразу:
- Что если я ещё хоть раз ослушаюсь его… Он и меня также.
- Пусть только попробует, ублюдок! – процедила Настя сквозь зубы.
Не поворачиваясь, Лена тихо сказала:
- Слушай. Это я в Сети нашла, не знаю, кто автор…
Всё чаще с неба слышу лай,
Он сыплется, как звёздный дождик.
Собаки попадают в рай,
И там нас ищут безнадёжно.
И, свесив чуткие носы,
Они по райским кущам бродят,
И почему, не знают псы,
Своих хозяев не находят…
Собачий бог не виноват.
Он, как умеет, с ними лает.
Они безгрешны и про ад
По чистоте своей не знают.
И не возьмут последний след
Своих хозяев безутешных.
Но даже там, где горя нет,
Они за нас страдают, грешных…
Больше она ничего не успела добавить – ветер донёс чей-то крик. Девочки разом обернулись и увидели бегущего к ним Паппаса. От бурной радости хаски уже чуть не кувыркалась на поводке и повизгивала.
- Это его собака, - догадалась Настя. – А я надеялась, что ничья, и ты…
- Нет! - испугалась Лена, угадав её мысли. – Второй раз я всё равно не стала бы рисковать.
Помолчав, Настя только покорно опустила голову.
- Девчонки, что случилось? – задыхаясь, выкрикивал Никита Матвеевич.
На нём не было лыж, и он проваливался в снег по колено. Если б не повисший в морозном воздухе разговор, наверняка обе расхохотались бы, глядя, как неловко прыгает по снегу их руководитель. Но сейчас они смотрели на него, не замечая ничего. Им виделись остекленевшие голубые глаза и расплывающееся красное пятно.
- Почему не возвращаетесь? – присев, Паппас быстро потрогал их ноги. – Никто ничего не сломал?
- Даже лыжи целы, - отозвалась Настя, первой пришедшая в себя.
А Лена сумела взглянуть на собаку:
- Это ваша хаски? Почему вы никогда о ней не говорили?
Задумчиво посмотрев на собаку, Никита с недоумением развёл руками:
- Сам не знаю. Хаська, в общем-то, единственное родное мне существо.
- Её зовут Хаська?
- Тебя это чем-то смущает?
- Ничем не смущает… А жены у вас нет? – удивилась Настя.
- Нет. И детей нет. И родителей. Сиротинушка я…
Он пропел это с таким надрывом, что вынудил их засмеяться. От нетерпения собака нарезала ещё несколько кругов возле сосны, и едва не удавилась поводком. Паппас бросился ей на помощь, а Лена, воспользовавшись моментом, сжала Настину руку:
- Но ты никому?
- Могла бы и не спрашивать! – фыркнула Настя и побежала к Паппасу: - Никита Матвеевич, а что значит эта буква «Х»? Мы так и не поняли!
- Главное, вы добрались до неё, - серьёзно заметил он, с трудом высвободив собаку. – Остальное узнаете в Доме литераторов. Пошли, девчонки, мы возвращаемся к цивилизации.
 
 
                                               ****
Воскресенье мы провели просто фантастически! Если б не Ленкина история о собаке, которую убил её дядя… Но я заставила себя не думать об этом до поры, до времени, ведь собаку было уже не спасти. А вот за этим ненормальным дядей придётся приглядывать, чтобы ещё на кого-нибудь не начал охоту...
Теперь главное было убедить ребят принять Лену в нашу команду. Но я была уверена, что они согласятся со мной, когда узнают, как она лазила через забор и пострадала от кавказской овчарки, чтобы помочь больным детям. Было бы справедливо, если на помощь к ним мы пришли бы уже с нею вместе. Разве это нельзя засчитать ей в качестве проверки?
Вернувшись в город, мы ворвались в большую комнату, где проходили заседания нашей литературной студии, и Паппас велел всем пяти парам игроков сложить слово из найденных нами букв. Догадались мы не сразу, но всё же получили – АРХИВ. И уставились на него во все глаза. Лица у всех были красные после беготни по лесу и оттого почти незнакомые. Мы переглядывались и пожимали плечами.
Паппас, у ног которого успокоено дремала отогревшаяся Хаська, наблюдал за нами, посмеиваясь. Если б у него были усы, они хотя бы скрыли это, но наш грек их не носил. Хоть волосы у него и были совсем седыми, но то, как свободно они свисали до плеч, делало его молодым на вид, и нам с Ленкой никак не удавалось определить, сколько ему лет. Пришлось залезть в Интернет и найти информацию о нём. Я была жутко разочарована: оказалось, что Никита Матвеевич совсем старый – ему было уже сорок шесть. Он был на целых десять лет старше моего папы… Практически в дедушки нам годился! И до сих пор вся его семья – голубоглазая Хаська… Чем вообще люди думают?
- Архив? – вопросительно протянул Лёва Соснин, глядя на Паппаса.
- Архив, - подтвердил тот.
И резко встал, потревожив собаку, которая, впрочем, тут же уснула снова. Надышалась свежим воздухом…
Быстро приблизившись, Паппас обнял нас с Леной за плечи:
- А вы и не знали, что в нашем Доме литераторов имеется архив?
- Вы говорили: мы ищем клад! – возмутился Кирилл, который вообще всегда был всем недоволен.
- А это и есть самый настоящий клад, - спокойно отозвался Паппас. – Для того, кто сумеет оценить сокровища, в нём хранящиеся. В нём свидетельства старожилов города, ещё тех времён, когда он назывался Щегловском.
Это было для меня открытием:
- А Кемерово раньше называлось Щегловском?! Почему? Разве здесь живут щеглы?
- А почему же нет? – в свою очередь удивился Никита Матвеевич. – Тут много разных птиц водится, даже иволги. Видела хоть раз иволгу?
Пришлось признаться, что я преимущественно городской житель и на природу выбираюсь нечасто. Как говорила о себе мама: «Я абсолютная урбанистка». Правда, папа считал, что гордиться тут нечем… И Никита Матвеевич тоже, наверное, так подумал, но не стал позорить меня перед всеми. Тем более, его замысел, как я поняла, в том и состоял, чтобы лучше познакомить нас с родным городом. Ну, для всех родным, кроме меня. Но я ничего не имела против, чтобы узнать тайны Кемерова. Может, в этом архиве я накопаю что-то о том доме угольных генералов, в котором состоялось Олино посвящение в «Ключ»? Или узнаю, правда ли Колчак прокопал тоннель под Томью?
- Как он здорово всё придумал! – восхищённо выдохнула Лена, когда мы вышли из Дома литераторов на проспект, залитый зимним солнцем.
Машина её дяди уже дожидалась напротив двери. Я заставила себя отвести глаза, чтобы от злости не воспламенить её: в последнее время мне стал удаваться пирокинез. Встречаться с этим человеком нисколько не хотелось… Как смотреть в глаза тому, кто смог убить невинную собаку, и при этом не испытывать желания стереть эту гадость с лица земли?
- Ладно, меня ждут, - промямлила я и потащила свои лыжи к дому, который уже сиял навстречу всем своим великолепием – высокими белыми колоннами и жёлто-карминными стенами.
Остановить меня Лена даже не пыталась, наверное, поняла, что я чувствую. Но я сама сообразила: главного-то она от меня не услышала! И я вернулась бегом. Самое интересное, что Лена даже не двинулась с места, словно ждала меня. Ничего объяснять я не стала, а сразу спросила в лоб:
- А если б у тебя появилась возможность помочь тем детям? Ну, из интерната… Ты решилась бы?
- Да, - ответила Лена так твёрдо, что я сразу ей поверила. – Я хочу этого.
Потом она уехала со своим дядей, а я ещё пару минут постояла, разглядывая голые ветки рябины, оледеневшие драконьими клыками. Закатное солнце наполнило их радужным свечением, и мне трудно было оторваться от этого зрелища – пугающе красивого. И жалела, что Лена не заметила его…
К дому я шла, думая о том, какая загадочная штука – доверие. Иногда оно возникает в первую же секунду знакомства, как у нас с Леной. А вот Ромке я не сразу доверилась, хотя надёжней него нет никого в мире. Но ведь часто бывает, что люди верят друг другу и так обманываются, что не могут прийти в себя до конца жизни. И больше никому не открываются. А собаки? Почему в них источник доверия не иссякает? Их бросают прямо на дороге под колючим дождём, а они продолжают верить, что вот-вот, буквально через минуту, знакомая машина вернётся! Хозяин распахнёт дверцу и скажет:
- Заждался, дружок? Ну, извини, я задержался.
И снова будут тепло, и любовь, и счастье…
А иногда их даже убивают за то, как сильно они верят людям. Чтобы маленькой девочке было неповадно выращивать в своей душе такую доверчивость… Чтобы она ни кого больше за целую жизнь не назвала своим другом... Ведь друзья иногда предают. Или умирают. А это очень больно… Этот проклятый дог-хантер хотел избавить свою племянницу от боли, подкарауливающей на каждом шагу. Может, он и меня пристрелит, пока Лена не привязалась ко мне всей душой?
Под аркой я уже побежала со всех ног, и вовсе не из-за голубей, стремившихся обгадить каждого проходившего внизу. Мне хотелось скорее оказаться дома, где меня ждал самый преданный друг. По лестнице я взлетела без передышки и, открыв дверь, привалилась к стене в тёмном коридоре. Но Рому не нужен был свет, чтобы увидеть меня. Его тёплый, мягкий язык вылизал мои солёные щёки… Мой пёс принял на себя все горести этого дня, и я смогла улыбнуться, чтобы понять: воскресенье мы провели просто фантастически!
 
 
                                               ****
- У тебя все дела важные и срочные, - проворчал Лёшка, когда я позвонила ему и попросила немедленно прийти к Ване.
Мы с Ромом уже сидели в соседней квартире, и обнаглевшие котята ползали по моему псу, как гигантские блошки. Но Ром был хорошо выгулян мамой (чего я никак не ожидала!) и не желал замечать вторжения неприятеля. А, может, ему даже доставляло удовольствие, как котята массировали его своими крошечными лапками! Мне тоже нравилось, когда Мася начинала расхаживать по мне, если я читала, лёжа на кровати.
Лёшка всё-таки пришёл, хоть и наворчался от души. Но стоило ему узнать, что Оля уже едет к нам, как он тут же начал собираться. Всё-таки хорошо, когда знаешь слабое место человека! Хоть я и не хотела давить на него и наслаждаться, но иногда иначе Лёшку было не сдвинуть. А ради Оли он готов был не только до нашего дома - хоть до горизонта бежать! Ничего, что это воображаемая линия, Лёша добежал бы…
- Накопала новое дело? – потрепав моего пса, хмыкнул он неодобрительно. – А старые уже забросила! Теперь, кроме меня, за бандой Рыжего никто и не следит.
- А они ещё не успокоились? – удивилась я.
Почему-то эти грабители таксистов и вправду начисто вылетели у меня из головы!
- Успокоились, - передразнил меня Лёшка. – Кроме одного.
Я подумала на рыжего главаря, но оказалось, что досаждал Лёше другой пацан – чернявый и раскосый. Может, в нём бушевали крови какого-нибудь Чингисхана и не давали ему отступить перед лицом страха?
- Скажешь тоже! – расхохотался Лёшка. – Чингисхана! Сколько веков прошло – посчитай. Какие там крови могли остаться?
Но Ваня неожиданно встал на мою сторону, хотя в последнее время Лёшка сделался просто его кумиром. Но меня это ничуть не раздражало! От него Ване было куда больше пользы и помощи, чем от нас с Олей… Хоть я и продолжала гулять с ним, но было много вещей, в которых ему нужна была мальчишеская поддержка.
- Гены передаются из поколения в поколения, - произнёс Ваня тоном настоящего «ботаника», и мы с Лёшкой фыркнули, переглянувшись.
- Спасибо, что сообщил, а то мы не знали! – Лёша пародийно раскланялся и украдкой взглянул на часы: Оля должна была появиться с минуты на минуту.
Рассказывать о деле без неё он запретил, и мы все послушно ждали. А пока решили, что Лёшке придётся применить к правнуку Чингисхана меры посерьёзнее испуга. Ну, не берёт его это!
- Может, воспоминания стереть? – предложила я.
Но Лёшка прямо шарахнулся от меня:
- С ума сошла?! Он, может, несколько лет этой ерундой занимается! Предлагаешь половину жизни ему стереть? Это уже амнезия получится. Конкретный вред здоровью. Такого мы не можем себе позволить.
- А что же тогда?
Он вздохнул:
- Вот и я не знаю. Думаю. Ромка не собирается приехать на зимние каникулы? Может, вместе сообразим?
- А до этого как? – ужаснулась я. – Ещё весь декабрь впереди! Ты целый месяц его пасти будешь?
- А что делать? – уныло отозвался Лёша. – Ты же знаешь: взялся за гуж…
Но тут радостно запиликал домофон, и он сразу воспрянул духом. Рванул к двери, и я даже не стала выходить в коридор, чтобы не мешать их с Олей встрече. А перед глазами почему-то проплыли три жёлтых шарика…
- Всем привет! – сияя улыбкой, выкрикнула Оля с порога комнаты.
И тоже потрепала пса, который только поднял голову, но не бросился встречать её, раз я осталась на месте. Ваня проявил гостеприимство:
- Чайку хочешь?
Помотав головой, Оля устроилась в кресло, на котором до неё сидел Лёшка. Но он, разумеется, не стал возражать, а пристроился на подлокотнике. Кто бы спорил, что так ему было куда удобнее!
Не теряя времени, я рассказала им о психоневрологическом интернате, в котором, по слухам, голодают дети.
- Надо бы это проверить, - предложила я.
- Не может быть! – воскликнула Оля, подавшись вперёд, отчего Лёшка едва не свалился в кресло.
- Я же говорю: информация не проверенная. Но мне это сказал человек, которому я доверяю. Она врать не будет.
Вернувшись в устойчивое положение, Лёшка язвительно уточнил:
- Так это был человек или она?
- Что?! – завопили мы с Олей в голос, и он испуганно замахал руками:
- Шутка-шутка!
И тут выяснилось, что Ваня в курсе дела! Оказывается, мать намеревалась сдать его туда, но сжалилась, узнав, что там умерли от голода уже несколько ребят. Её предупредила об этом какая-то знакомая.
- И ты молчал?! – вырвалось у меня.
Хотя следом я поняла – почему. Ему было стыдно признаться в том, что родная мать тяготится им до такой степени. Но раз уж зашёл разговор, и возникли сомнения…
Не сговариваясь, мы опустили эту тему и заговорили о других детях, которые мучились в этом интернате.
- Проверить – проще простого! Пойти и посмотреть, - заявил Лёшка.
- Так вас туда и пустили! – буркнул Ваня, для которого это «проще простого» было несбыточной мечтой.
А Оля обрадовалась:
- Невидимками, да? Я ещё ни разу не пробовала!
- Я тебя подучу заранее, - пообещал Лёша. – Хотя на разведку и не обязательно отправляться всей толпой.
Я вызвалась сходить одна, но все в голос запротестовали. Из их памяти ещё не выветрилось, как я в одиночку отправилась к Пинчуку и чем всё это кончилось. Можно подумать, всё кончилось плохо!
- А в Новосибе как ты к бомбистам полезла? – припомнил Лёшка рассказ одного чересчур болтливого гостя нашего города.
- Ладно, идите сами! – обиделась я. – У меня и без того дел хватает…
Но Оля миролюбиво тронула моё колено:
- Ну, не сердись! Мы же волнуемся за тебя. Ты у нас самая маленькая…
Неужели она думала растрогать меня этим?! Почувствовав, что я злюсь, Ром стряхнул остатки сна и сел у моих ног, приняв строгий вид. По себе знаю: когда доберман смотрит на тебя неодобрительно, очень хочется казаться милым и приветливым. И мои друзья тоже сразу как-то подтянулись и заулыбались… Меня просто смех разобрал оттого, как они струхнули, хотя только что трепали Рома, как пуделя какого-то…
- Нет, ну если ты настаиваешь, - промямлил Лёшка.
Но тут уж я не выдержала и расхохоталась в голос:
- Да ладно вам! Я не собираюсь натравливать его. Но у меня есть ещё одно предложение…
Они настороженно переглянулись, чем развеселили меня ещё больше. Но я постаралась настроиться на серьёзный лад, чтобы рассказ о Лене Бондюгиной не прозвучал шуточкой. Лёшка почему-то вдруг просиял, услышав о новой девочке, и я чуть не заподозрила недоброе, но успела догадаться: он рад тому, что именно Лена, а не другой пацан займёт его место. Ведь он всё равно уедет…
Договорились мы так: Лёша проникнет в интернат и сам проверит правдивость рассказа Лены.
- А то вы, девчонки, впечатлительные, - усмехнулся он. – Одного худого ребёнка увидите и растрезвоните, что там все с голода мрут!
Мы с Олей только переглянулись: «Ну, можно подумать!» Но спорить не хотелось, ведь мы и сами надеялись, будто на самом деле ничего страшного там не происходит. Очень уж не хотелось верить, что взрослые способны на такую жестокость. Хотя мало, что ли, в новостях рассказывают о новорожденных, выброшенных зимой в мусорный бак? Или о детях-инвалидах, которых родители заставляют есть собственные испражнения? От такого волосы дыбом становятся, честное слово. И совсем не хочется превращаться во взрослого человека…
 
 
                                               ****
Оля уже насухо вытерла гнедую Леди Гагу, которую готовили к первым в жизни скачкам, когда в конюшню ворвался Лёшка. Его чернющие глаза кричали о том, что случилось самое ужасное… Не проронив ни слова, Оля схватила друга за руку и выбежала во двор. Лёша тоже молчал, и это было хорошо, ведь вокруг толкались ребята, понятия не имевшие о том, кем на самом деле являются эти двое.
Выбежав в открытое поле, где их никто не мог подслушать, Оля сунула руки в рукава куртки – захватить рукавички она в спешке не подумала. Лёшка смотрел на неё молча. Губы его казались совсем белыми, но вовсе не от мороза – это она понимала.
- Что там? – тихо спросила она.
- Бухенвальд, - выдохнул Лёшка. – Освенцим!
Оле сразу вспомнились старые снимки военных лет, на которых иссохшие обнажённые трупы были свалены кучей. Среди них мужчины, женщины, дети… Её пробрала крупная дрожь:
- Значит, всё правда?
- Даже хуже, - пробормотал Лёшка и, не спрашивая разрешения, уткнулся ей в плечо.
Даже не подумав оттолкнуть, Оля погладила его голую шею, торчавшую из ворота куртки.
- Мы им поможем, - прошептала она.
Лёшкина шея дёрнулась, наверное, он кивнул, но вышло это  судорожно, будто рыдание едва не прорвалось наружу. Заботливым движением Оля натянула ворот его синего свитера, и легонько похлопала по спине, как иногда делала её мама, убаюкивая уже почти взрослую дочь.
- Когда мы идём к ним?
Оторвавшись от неё, Лёшка отвёл покрасневшие глаза:
- Ночью. Но мы с Настёной вдвоём справимся.
- Почему это? – возмутилась Оля. – Я тоже хочу!
- А у тебя есть метла? Или ступа? На чём ты доберёшься ночью со своей Радуги? На такси, что ли? Мы-то с Наськой добежим до Чкалова.
Она сразу сникла:
- Ну да… Сашку попросить?
- А как ты объяснишь? Тем более, нам ведь не один раз туда проникнуть придётся – пока их откормишь!
- А чем? – интерес заставил её встряхнуться.
И Лёшкина улыбка уже вышла не вымученной:
- Да я там на кухню заглянул и на склад: жратвы – завались! А они детей голодом морят, сволочи… Чтобы скорей поумирали все, что ли? 
- Почему их никто не проверяет? – удивилась Оля. – Наши учителя всё время на проверки жалуются, а в этот интернат никто не ходит?
Лёша пожал плечами:
- Может, они в доле? Там ведь не только продукты разворовывают, уж ты мне поверь!
Окоченевшими пальцами он с трудом докопался до часов на запястье и охнул:
- Домой пора! Мы с мамой договорились сегодня бабушку искупать. Она сама совсем уже ничего не может.
Слова восхищения замерли на языке – Оля успела подумать, что ничего геройского нет в том, чтобы помогать человеку, которого любишь. Когда-то бабушка купала Лёшку, теперь он её. Это было в порядке вещей, только почему-то не все люди принимали это, как должное.
- Но ты мне хоть позвонишь? – уцепилась она за рукав. – Расскажешь, как всё пройдёт?
- Утром, - пообещал Лёша. – Да не волнуйся! У нас всё получится… Не впервой!
…Но он и сам нервничал, отправляясь на дело с Настей, которая хоть и была бедовой девчонкой, получила силу всего-то четыре месяца назад. Правда, ей каким-то образом удавалось всё время оказываться в гуще таких событий, в которых другим ребятам из «Волнореза» за всю жизнь себя не попробовать. Хотя срок волшебника так короток… 
Лёша жил совсем рядом с интернатом, но пришлось сбегать за Настей – не тащиться же ей ночью одной по городу. К ночи мороз усилился, электронный термометр на проспекте показывал минус двадцать пять. Вдобавок поднялся колючий ветер, и прогулка не сулила удовольствия.
- В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит, - пробурчал Лёшка, прыгая попеременно то на одной, то на другой ноге.
- Побежали! – пискнула Настя и первой рванула вперёд.
Догнав её в два счёта, Лёшка пристроился рядом и выкрикнул из-под шарфа, которым замотал лицо:
- Тебя никто не заметил?
- Только Ром. Но он не выдаст.
- Я думаю! Жаль, что нельзя взять его с собой… Малыши любят собак.
Настя ужаснулась:
- На такой мороз?! Он же голый совсем!
- В Москве все собаки теперь ходят в комбинезонах…
- А мой папа называет это извращением.
- Правда? – удивился Лёшка. – А мне странно, что у вас их не жалеют.
Помолчав, она отозвалась уже не так уверенно:
- Так ведь они – животные. В природе никто не надевает на них пальтишки!
- В природе и нет доберманов, - ухмыльнулся Лёшка. – Эту породу человек вывел, ты же знаешь!
Болтая о чём угодно, только не о том, что предстоит увидеть и сделать, они добрались до интерната. Никакого «кавказца» во дворе почему-то уже не было…
- Я и в прошлый раз не видел его, - шепнул Лёша.
Наверное, пёс цапнул не только Лену, и его перевели на другую работу. В лучшем случае… Лёшка вскрыл замок, и они просочились внутрь. Слегка отогревшись в предбаннике между дверями и придя в себя, ребята решились выглянуть в коридор и прислушались. Наверняка кто-то оставался с детьми на ночь, но Лёша надеялся - дежурный спит себе крепким сном. Судя потому, что ему довелось увидеть днём, детские стоны и слёзы тут вообще никого не волновали. Тратить силы на создание невидимой завесы пока не стоило – мало ли на что они могли понадобиться?
Уже точно зная, где находится кухня, Лёша повернул направо, не сомневаясь, что Настя пойдёт за ним. Её лёгкие шаги звучали шелестом, словно по коридору гулял порыв ветра. Только не ледяного, как за окном, а весеннего, гоняющего первые листки. И хотя Лёшка уже был по уши влюблён в Олю, ему нравилось иногда просто смотреть на маленькую Настю: на её волосы с летней рыжинкой, спускавшиеся ниже поясницы, на нежный овал лица и улыбку с щербинкой между зубами… А глаза у неё были, как у кинозвезды Одри Хёпберн, фотография которой висела в бабушкиной комнате. Тёмные, лукавые, слегка вытянутые, как у газели, глаза… Сейчас он их не видел, да и лучше – не отвлекали.
На кухне Лёша разрешил включить фонарик – каждый захватил свой.
- Если появится сторож, ныряй под стол и тогда уже натягивай невидимость, - шепнул он и осторожно открыл огромный холодильник.
Но Настя зашептала ему на ухо:
- Я тут прочитала в Инете, что если долго голодал, лучше первым делом сока выпить. Потом фрукты, а потом уже всякие молочные… А ты что – колбасы им хотел дать?
Смутившись от её догадливости, Лёша буркнул:
- Ничего я не хотел! Так – заглянул…
И хотел уже закрыть дверцу, но Настя схватилась за неё:
- Подожди! Проверь нижний ящик, там фрукты должны быть.
В холодильнике действительно оказались абрикосы, да такие спелые, что он удивился:
- А почему это никто их домой не упёр?
- Может, сил не хватило? – предположила Настя с явным презрением в голосе. – Прут целыми мешками, наверное! Сволочи…
Перетащив пакет с абрикосами к раковине, Лёша быстро перемыл их, то и дело прислушиваясь. Но звук воды никого не пробудил. А Настя, присев, начала шарить в нижних частях рабочих столов в поисках соков, и вскоре шёпотом завопила от радости:
- Есть!
Коробочки были маленькими, с соломинками – как раз то, что нужно!
- Мультифруктовый, - прочла она. – Потянет.
Она подхватила всю упаковку:
- Пошли?
Покосившись на её оживлённое лицо, Лёшка едва удержал вздох: «Дурочка… Она ещё не представляет, что там увидит…» Но поворачивать назад было поздно. Да и пугать Настю раньше времени не хотелось: если они сбегут, уже точно никто не поможет этим ребятам.
 
 
 
                                               ****
Кажется, ничего страшнее я в своей жизни не видела… Это были не дети. То есть я не думала, что дети бывают такими. Они точно выползли из какого-то фильма ужаса, где страшный мутант высосал из их тел все жизненные соки. Осталось нечто скрюченное, беспомощное, не имеющее тканей – одни кости.
Первый мальчишка, которого я увидела, лежал прямо поверх одеяла, хотя сперва я в темноте приняла его за скомканную простыню. И только потом разглядела, что это – человек. Голова у него была вытянутая, как у инопланетянина, какими их часто изображают. Их чёрного рта вырывались стоны, но такие слабые - я бы и не поняла, что их издаёт человек, если б не видела его перед собой.
Лёшка резко пихнул меня в бок:
- Ну, что уставилась? Мы ж не разглядывать их пришли!
Его грубость заставила меня очнуться. Присев перед постелью мальчика, я проткнула фольгу на коробочке сока, которой было запечатано отверстие, а другой конец соломинки вложила в его сухие губы. Хотя трудно было поверить, что у него хватит сил справиться даже с этим… Но пацан хотел жить больше, чем мне казалось: стиснув трубочку, он начал сосать сок с такой жадностью, что я обрадовалась: «Этот и абрикос одолеет!»
Больше ему пока ничего нельзя было дать, но он и не просил. В его плавающем взгляде трудно было что-то распознать – рад он или нет? Но я и не ждала благодарности, ведь в таких интернатах не запирают здоровых детей. Понимают ли они вообще, что с ними происходит? Может, и нет… Но это не значит, что кто-то имеет право убивать их заживо!
Мы выпоили весь сок и скормили все абрикосы, но никто из сотрудников, на наше счастье, так и не появился.
- Этого мало! - вцепилась я в Лёшку, когда он повёл меня к выходу. – Я читала, и необходимо дробное питание. Это значит: понемножку, но часто. А мы теперь только следующей ночью придём? Слишком большой перерыв получится!
- Думаешь, я сам не понимаю? – огрызнулся он. – С завтрашнего дня будем ходить сюда по очереди. Ты кормишь в начале ночи, а я под утро. Или наоборот. Как тебе легче?
Мне всяко было тяжело, я любила поспать. Не так, как Ромка, который был просто страшным засоней, но и мне проснуться ночью и отправиться на мороз было всё равно, что выйти в открытый космос. Туда даже легче – если днём.
Да ещё и мороз ночью становился просто нестерпимым! Я натянула капюшон поверх шапки и спрятала руки в карманы, но всё равно было жутко холодно. На какую-то секунду я даже пожалела, что узнала от Лены про этот интернат… Но отступать было поздно. Я же видела этих заморенных детей своими глазами! Да они мне сниться будут, если я их брошу…
Я решила, что чуть легче будет, если выберу начало ночи. Главное, не уснуть, тогда не придётся будить себя всеми силами. А под утро я могу и не проснуться – мама в школу-то нас с Аней поднимает просто с боем! Лёшке, видно, тоже хотелось сразу отработать, а потом уж спать до утра, но он благородно уступил мне. В любом случае, ему было проще: он жил почти рядом с интернатом, а мне предстояло каждую ночь тащиться по морозу целый километр…
Когда я прокралась домой, только Ром встрепенулся, спугнув тишину. Но я уговорила его не поднимать обычного радостного шума, который легко перебудил бы весь дом в пять этажей. Аня крепко спала, хотя когда я нырнула под одеяло и скрипнула пружиной матраса, сестра что-то простонала. Но я даже не попыталась разобрать, потому что уснула мгновенно. И никакие ужасы мне не снились…
Но в школе я всё равно клевала носом, и наш разоблачённый гений Чернов не упустил случая подколоть меня:
- Что, Ильина? Всю ночь Некрасова учила? Иди к доске!
Он даже не представлял, о чём меня просит… Стихи-то я выучила в лёгкую, память меня никогда не подводила, а вот смысл их зазвучал для меня в полную силу только сегодня. И голос прямо зазвенел от ненависти, когда я дошла до слов:
                            В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
- Достаточно! – испуганно прервал меня Андрей Викторович.
Похоже, ему показалось, будто я сейчас призову всех строить баррикады… Коля Трусов фыркнул:
- Артистка!
Но Ксюшка Морозова гаркнула на весь класс:
- Заткнись!
И больше никто не решился надо мной посмеяться. Нельзя сказать, что мы с Ксюхой стали не разлей вода после того, как дела в их семье пошли на лад. Я чувствовала, что она сторонится меня, но и сама не горела желанием обниматься с ней при встречах, как делали другие девчонки. Главное, Морозова перестала травить меня, и мне тоже больше не приходилось наказывать её публичной рвотой… Мы существовали параллельно, не касаясь друг друга, и обеих это вполне устраивало.
Но и задирать меня она не позволяла. Значит, слово «благодарность» всё же было знакомо ей. Я тоже поблагодарила её взглядом, когда села на место, но Ксюшка изобразила презрительную усмешку, которая значила: «Да я не для тебя старалась! Просто Колян – полное чмо».
И с этим я была согласна… Хотя мама и продолжала убеждать меня, что мальчишки именно так и проявляют симпатию, но меня просто бесило, когда Колька толкал меня плечом на переменах или под локоть в столовке, чтобы я облилась компотом. Очень мне нужна такая симпатия, от которой у меня вся форма липкая и синяки на руках! А намекни ему, что ухаживать за девочками нужно иначе, он ещё разорётся на всю школу:
- Да пошла ты! Сдалась ты мне!
Я же и останусь в дурацком положении.
Подперев голову кулаком, я думала обо всём этом, глядя на засахаренные инеем ветки за окном, которые мерно и тихо покачивались. И сама не заметила, как уснула… Да так, что голова сорвалась с руки, и я чуть не клюнула носом парту.
Вокруг сразу заржали, а Чернов прямо возликовал от того, что я сама предоставила ему повод поиздеваться над собой.
- Что такое, Ильина? Тебе неинтересна гражданская лирика Некрасова?
Если честно, она была мне не особенно интересна, мне больше понравились его стихи о любви, которые я откопала в старом сборнике среди маминых книг. Но кто признаётся в таком учителям? А у Некрасова было написано прямо про моих родителей:
                            Мы с тобой бестолковые люди:
Что минута, то вспышка готова!
Они опять начали ссориться, чуть ли не каждый день, и мы с Аней просто замирали в своей комнате, когда из кухни доносились их раздражённые голоса. Это не могло кончиться добром, но если б они снова начали разводиться и делить нас, я, кажется, уже не выдержала бы. Все понимали, что мама места себе не находит без работы и чувствует себя совершенно ненужной человечеству. Это она сама так сказала! Роль домашней хозяйки, необходимой своей семье, не могла её удовлетворить. И как раз вчера я придумала выход. Но для этого мне нужно было попасть в кабинет директора.
Поэтому я ушам своим не поверила, когда Андрей Викторович сладеньким голоском произнёс:
- А пойдём-ка, Ильина, к директору! Объяснишь Тамаре Семёновне, почему ты спишь на уроках…
Я выскочила из-за парты так резво, что он наверняка тут же пожалел о своём предложении, которое не было воспринято мной как наказание. Но отступать было поздно, иначе класс был бы разочарован. Вот и Колян уже злобно завопил:
- Тащите её, Андрей Викторович! Пусть её там поколбасит, как следует!
Нет, он точно был в меня по уши…
Но тащить меня не пришлось: по коридору я шла быстрее учителя, как будто спешила за наградой. На рыбьей физиономии нашего литератора застыло выражение полного недоумения, которое возле двери приёмной сменилось подозрительностью.
- Ты что задумала, Ильина? – схватил он меня за рукав.
Сделать невинные глазки мне ничего не стоило:
- Я?! Это ж вы ведёте меня к директору.
И влетела в приёмную прежде, чем он успел что-то сказать.
 
 
                                               ****
Дверь в кабинет директора оказалась открыта, потому что секретарша куда-то ушла, и Тамара Семёновна сразу заметила наше вторжение. Вряд ли директор была рада меня видеть, ведь в последний раз моё имя звучало в её кабинете, когда случился скандал из-за стенгазеты. И хотя тогда всё закончилось для меня благополучно и я вовсю уже работала в школьном журнале, наверное, в глубине души взрослые недолюбливают детей, то и дело попадающих в истории. А я в этом была просто чемпионкой!
- Настя Ильина, - произнесла директор и как-то загадочно улыбнулась.
Потом перевела взгляд на Чернова и окаменела лицом:
- Андрей Викторович… Слушаю вас.
То, что я уснула на уроке, конечно, меня ничуть не красило. Но я уже придумала, как использовать это для того разговора, который планировала. Только нужно было, чтобы Чернов испарился из этого кабинета…
И Тамара Семёновна, похоже, желала того же, потому что произнесла ледяным тоном:
- Спасибо, Андрей Викторович. Возвращайтесь в класс. Я побеседую с Настей.
Она назвала меня просто по имени, и это показалось мне добрым знаком! А литератор сразу как-то скис, сообразив, что его прогоняют, и бочком просочился в коридор.
- Садись, - предложила директор.
И указала на то самое кресло, в котором я сидела, когда нас с Аней только записывали в гимназию.
- Хотя нет, - спохватилась Тамара Семёновна. – Сперва закрой дверь. И поплотнее.
Стараясь не выдать удивления, которое слегка отдавало страхом, я сделала всё, как она просила, и присела на кончике кресла. Но когда директор встала и направилась ко мне, невольно отползла к спинке и вжалась в неё. А уж когда она протянула руку, я вообще чуть не зажмурилась… Ловко подцепив пальцем цепочку, Тамара Семёновна вытянула из-под моей блузки серебряный ключик и довольно улыбнулась, точно убедилась в какой-то своей догадке.
- Ключ? Вы так именуете свою ячейку? Или отряд? Как вы сейчас это называете?
- О чём вы? – пролепетала я, чувствуя, как это происходит в реальности, когда кровь стынет в жилах. – Это просто так… Брелок.
Директор кивнула:
- Ну, конечно. В двенадцать лет я ответила бы точно так же.
И вдруг, наклонившись, доверительно проговорила:
- Я ведь была такой же, как ты в двенадцать лет. И в тринадцать… Одним словом – до шестнадцати. А потом мне пришлось уйти. Ты знаешь – почему.
«Не может быть! Она – из «Волнореза»?! Из тех первых ребят? Но в Кемерово же никогда не было своей команды!» - мысли метались, сталкиваясь друг с другом, и от этого начала болеть голова. Я не знала, что и сказать! А вдруг это была ловушка? Может, кто-то разнюхал о нас, и директриса пытается расколоть меня?
- «Волнорез», - произнесла она почти без голоса.
- Что это такое? – пробормотала я, заставляя себя не отводить глаза.
Выпрямившись, Тамара Семёновна произнесла с гордостью:
- Меня посвящал сам Лёня Волков. Ты, конечно, знаешь кто это…
         О Лёне я слышала. Ещё Жека рассказывал, что этот мальчишка был первым, кто получил волшебную силу от какого-то таинственного человека. Но Лёня жил в Москве…
- Я ведь родилась в Москве, - улыбнулась директор, уловив мои мысли. – В Сокольниках. Там и школу закончила, а в институт поступила Ленинградский. Потому что мне как раз исполнилось шестнадцать, надо было исчезнуть…
- Вы окончили школу в шестнадцать лет? – удивилась я.
Она кивнула:
- Потому что пошла с шести. Вот так я и простилась с Москвой… В Кемерово уже позднее вслед за мужем приехала. Как декабристка – в Сибирь!
Меня просто раздирали сомнения: всё, что она говорила, было правдоподобно. Но ведь взрослые здорово умеют врать! Всё детство учатся… И тогда я решила проверить её на честность – когда люди врали, у меня начинало гореть в горле. Только для этого необходимо было включить мой волшебный фонарик…
- Я не совсем поняла вас, Тамара Семёновна, что такое «Волнорез»? – произнесла я со всем простодушием, на которое была способна.
Но её было не подловить!
- Проверяешь на честность? – усмехнулась она. – Помню-помню… В какой форме тебе видится твоя волшебная сила? У меня была третья рука, такая – телескопическая, которая могла протянуться на сотню метров. Дальше не брала.
«Не слабо!» – оценила я про себя, но только вежливо улыбнулась. Всё это вполне можно и придумать! Хотя никакого жжения я почему-то не чувствовала… Неужели Тамара Семёновна действительно из наших?!
Предоставив мне просканировать её вдоль и поперёк, она опустилась в соседнее кресло и начала рассказывать о том, как однажды во время летних каникул каталась на теплоходе по Москва-реке, и вдруг у всех на глазах за борт свалилась девчонка и начала тонуть. Что заставило её прыгнуть следом, пока взрослые метались вдоль борта?
- Я, конечно, неплохо плавала, даже в бассейне тренировалась, но потрясающих результатов никогда не показывала… А девочка была на вид моей ровесницей, я могла и не дотащить её до берега. Но у меня получилось! Та девочка оказалась волшебницей…
Я изобразила недоверие:
- Волшебницей?
Директор усмехнулась:
- Именно. Себе она помочь, как ты понимаешь, не могла, а плавать действительно не умела.
Похоже, она говорила правду. Или знала о нас больше положенного. Я решилась спросить:
- А почему вы мне об этом рассказываете?
Взгляд у неё был настолько спокойным и уверенным, будто Тамара Семёновна знала обо мне всё.
- Когда ты пришла к нам в гимназию в прошлом году, я ничего не почувствовала. Ты была обычной девочкой…
И неожиданно процитировала моего любимого «Маленького принца»:
- «Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете...»
- Я начинаю понимать, - пробормотала я ответ Принца.
Её неподдельно обрадовало, что мы говорим на одном языке. А у меня восторженно заколотилось сердце: неужели я вижу перед собой человека, который уже прошёл шестнадцатилетие?! Это же, как жизнь после смерти! И она может рассказать мне обо всём… Ромка говорил, что со временем выросшие волшебники перестают быть опасны для нас, мы ничего не потеряем, общаясь с ними. А наша директор была уже очень взрослой…
- А в этом году, только увидев тебя, я поняла, что ты стала другой. Такой, какими были мы в восьмидесятых… Что-то изменилось за лето. В Новосибирске тебя наделили силой? Как называется их отряд?
И я точно шагнула с обрыва:
- «Кобра».
Схватив листок с её стола, я быстро написала расшифровку:
- Это значит «КОманда доБРА».
Прочитав, Тамара Семёновна медленно разорвала его на мелкие части и бросила в корзину:
- Никто не узнает, кроме нас с тобой. Я убедилась, что ты из наших, когда тебе удалось снять того мальчишку с лестницы, помнишь? Обычная девочка не смогла бы… Тем более, с гипсом на руке. И то, как изменилась Морозова – тоже не само собой произошло, правда? Не представляю, каким образом, но ты это сделала!
Ей не пришло в голову, что я была причастна и к гибели мальчика из нашей школы, портрет которого в траурной рамке весь сентябрь висел на первом этаже. А я не смогла сказать об этом… Наверное, струсила. Мама назвала бы это малодушием… Но мне было так страшно разочаровать Тамару Семёновну! Ведь я столько хотела узнать от неё. А разве она стала бы разговаривать с той, что не уберегла ребёнка? Пусть он и был маленьким мерзавцем…
- Как-нибудь я расскажу тебе, какие мы творили дела, - директор улыбалась своим воспоминаниям, но как-то грустно. – А я ведь до сих пор ловлю себя на попытках то мысленно снять с кого-то агрессию, то проверить – правду ли говорит… Так иногда не хватает волшебной силы! Особенно, когда в школе работаешь. Вокруг столько детей, которым надо помочь.
- Есть дети, которым вы сможете помочь! – подскочила я. – До вас не доходили слухи о психоневрологическом интернате? Там такое творится!
За пару минут я выложила ей всё, что увидела собственными глазами. И в какой-то момент вдруг увидела напротив себя вместо директора школы двенадцатилетнюю Томку, готовую ринуться в бой. Из кабинета я вышла в полной уверенности, что на самом деле детство никуда не уходит. Оно остаётся жить в нас, только некоторые стыдятся это признавать и прячут его подальше, как платьице, из которого выросли. Потому что цветочки на нём слишком простенькие…  
И только возвращаясь домой, я вспомнила, о чём хотела поговорить с директором, когда литератор только потащил меня к ней в кабинет. Как же я могла забыть?!
 
 
                                               ****
Уже которую ночь Аня просыпалась от того, что сестра в темноте поднималась с постели, быстро одевалась и выходила из комнаты. Наверное, Насте казалось, будто она всё делает бесшумно, но Аню мог разбудить любой шорох. Удивляло, что сестра до сих пор не знала за ней такого…
Глядя в темноту, Аня гадала, куда же она уходит? И догадки лезли в голову – одна другой страшнее… Перебирая варианты, девочка засыпала, но среди ночи её снова будил шорох: Настя скидывала одежду и забиралась под одеяло. Поворочавшись, затихала… Неужели опрокидывалась в сон мгновенно? 
Как же Ане хотелось внезапно разбить тишину вопросом:
- Куда ты ходишь?
Но это звучало слишком просто, она пыталась придумать нечто позаковыристее и опять засыпала до утра. А по дороге в школу этот разговор казался невозможным, ведь Настя наверняка выпучила бы глаза:
- Куда хожу? Никуда я не хожу!
Надо было ловить с поличным… Или точнее сказать – на месте преступления… Хотя Аня от души надеялась: о преступлении речь не идёт. И всё же ей не удавалось придумать ничего законного, что могло заставить человека оставить тёплую постель и выйти на мороз.
Однажды ночью случилось неожиданное: только Настя натянула колготки и свитер, как в комнату вошла мама. Забыв, что нужно притворяться спящей, Аня приподнялась на локте, чтобы видеть лица обеих. Они смотрели друг на друга и молчали, кажется, целую вечность. Потом мама тихо произнесла:
- Значит, это правда… А я не поверила, когда твой учитель позвонил мне и пожаловался, что ты спишь на уроках. Просил проверить, чем ты занимаешься ночами… Что всё это значит? Куда ты ходишь?
- Никуда не хожу, - Настя метнула в сестру быстрый взгляд и снова посмотрела маме прямо в глаза. – Сегодня – первый раз! Я забыла собаку покормить…
- Какую ещё собаку?! – мама взглянула на Рома, который с радостным любопытством вертелся тут же. Любые незапланированные события приводили его в восторг!
Настя мотнула головой:
- Да не эту! У нас в подвале собака родила щенков. Она их молоком кормит, но ей же самой тоже надо что-то есть! Я обычно заносила ей что-нибудь, когда Рома выводила, а сегодня… то есть уже вчера – забыла. Не голодать же ей!
«Вот врушка! – восхитилась Аня, не сдержав усмешки. – Даже не запнётся!»
- До утра потерпит. Всем спать! - отрезала мама и вытолкала пса из комнаты.
Но Аня и не подумала лечь. «Если я сейчас её не расколю, то уже никогда!» - решила она и сообщила свистящим шёпотом:
- Только не думай, что я тоже купилась на эту историю! Выкладывай всё, если не хочешь, чтобы мама узнала, сколько раз ты уже по ночам уходила!
Протяжно вздохнув, сестра, не раздевшись, села на край её постели и начала легонько похлопывать по одеялу.
- Ну, так и быть… Слушай. Это был самый необычный день в моей жизни. Вторник.
- Что необычного во вторнике?
- Ничего. Просто это был тот самый вторник, когда на землю опустился ледяной дракон. Но его никто не заметил, даже я увидела только его клыки, похожие на сосульки, зависшие между ветками рябины. Дело в том, что дракон был очень маленьким. И, главное, он умел становиться невидимкой.
Аню уже, мягко покачивая, уносило в прошлое, туда, где до сих пор летал на зонтике крошечный Элиот, о котором Настя рассказывала ей много вечеров подряд. Неужели он не появится в этой новой истории? Голос сестры звучал убаюкивающе, и ей уже виделись ожившие картинки: дракончик с ледяными зубами, сбежавший от Властителя снегов и опустившийся на рябину, пылающие ягоды которой издали показались ему тёплыми. Он совсем не боялся потерять клыки, это дракон, ведь он был добрым от природы и никого не собирался рвать ледяными зубами. А на земле он первым делом встретил…
- Элиота на зонтике, - пробормотала Аня.
И почувствовала, как сама полетела, подхваченная тёплым ветром. Будто уже наступила весна, и птицы, возвращаясь с юга, радостно махали крыльями, разгоняя остатки зимы. Элиот с дракончиком кувыркались в воздушных волнах, и с ними резвились бабочки, которые то и дело меняли цвет, то целиком, то отдельными пятнышками. А солнце смеялось, приветствуя всех, кто не боится подняться над собственной судьбой, чтобы увидеть, как же на самом деле прекрасен мир…
Когда солнечный луч всё же разбудил её, оказалось, уже почти одиннадцать часов. Но Настя ещё спала, и Аня с облегчением вспомнила, что наступило воскресенье – их единственный выходной. В этот день родители не тревожили их с утра и можно было валяться в постели хоть до полудня. Но Аня тихонько спрыгнула с кровати и на цыпочках подбежала к столу. Бумага и карандаши всегда были наготове, ведь никогда не знаешь заранее, когда проснётся желание что-то нарисовать.
Привычно подложив под себя ногу, Аня уселась на мягкий стул и быстро начала набрасывать картинки, выплывшие из темноты перед сном. Они виделись ей так отчётливо, будто она рисовала с натуры. И щербатый Элиот, хохочущий во весь рот, и жёлто-малиновый дракончик, и разноцветные брызги бабочек – все они купались в прозрачных солнечных лучах. Потом Аня нарисовала отдельно рябину, в ветвях которой спрятался невидимка-дракон, и только ледяные клыки его торчали наружу. А ещё ей захотелось нарисовать свою сестру, вокруг которой летали выдуманные ею щенки.
Когда, позёвывая и постанывая, проснулась и Настя, на столе уже аккуратно лежала целая стопка рисунков. Ахнув, она быстро просмотрела все, потом ещё раз, уже разглядывая, и помчалась по квартире, отыскивая сестру:
- Анька, ты где? Это просто супер, слышишь!
Вынырнув из ванной, Аня просияла навстречу умытыми глазами:
- Они тебе понравились?
- Да не то слово! Слушай, я отнесу их Паппасу, у нас же сегодня занятие! Это прямо готовые иллюстрации! Вдруг он решит напечатать в их союзовском журнале мою сказку с твоими картинками?
- Разве ты её уже написала? – усомнилась Аня.
Но сестра беспечно махнула рукой:
- Напишу! Главное, она придумалась.
- Если кто-нибудь собирается завтракать, прошу посетить клозет, - церемонно предложила мама, появляясь на пороге комнаты.
И насмешливо посмотрела на старшую дочь:
- А я-то думала, ты спозаранку к своей кормящей матери побежишь…
- Какой матери? – не поняла Настя.
Аня незаметно пихнула её в спину:
- К собаке в подвале.
- А! К собаке!
Подтолкнув сестру к туалету, Аня мило улыбнулась:
- Она ещё не проснулась, мам!
А сама подумала: «Интересно, Наська всё же уходила, когда я уснула?» Но даже спрашивать об этом не стоило: Аня чувствовала присутствие тайны, на которую не имеет права.
 
 
                                               ****
Публикации в журнале Паппас обещать не стал, но предложил нам с Аней на пару выступить в каком-нибудь детском саду или у первоклашек. Чтобы я читала сказку вслух, а она тут же показывала бы свои картинки, которые ему действительно понравились. Получился бы такой живой журнал.
- Я, конечно, с вами пойду, - заверил Паппас. – А то дети обычно на ушах стоят, если взрослых нет.
И тут меня осенило:
- Никита Матвеевич, а давайте выступим перед больными детьми! На Чкалова есть такой психоневрологический интернат… Там дети вообще ничего хорошего не видят!
- Так уж и не видят? – усомнился он.
Господи, если б ему была известна хоть часть того, что там творится! И о чём должен был узнать весь город. А как он может узнать, если не через газету? Паппас куда лучше нас с Леной мог написать статью, которая всколыхнула бы всех. Кроме того, что Никита Матвеевич умел писать, он ещё и любил детей, поэтому статья не прозвучала бы фальшиво.
Тамара Семёновна, которую я тоже втянула в это дело, уже обратилась в гороно с требованием устроить проверку, но там что-то не особо торопились. Может, Лёшка был прав и кто-то там «в доле»? А дети продолжали голодать… Мы с Лёшкой, конечно, подкармливали их каждую ночь и уже разводили каши из пакетиков вместо сока, которым поили их вначале. Нам стало спокойней, что никто не умрёт от истощения, но мы же не могли жить так постоянно. Мама уже поймала меня… И Аня, похоже, догадывается. Не спрашивает потому, что не хочет знать правду? Или боится – не отвечу?
Надо признать, Никита Матвеевич не загорелся моей идеей насчёт интерната… Ему казалось, что такие дети просто не поймут, о чём мы им рассказываем, но я за эти дни почитала об аутистах, которые там тоже содержались, и выяснила, что многим великим людям ставили такой диагноз. Кому ещё в детстве, другим – после смерти, ведь вряд ли во времена Леонардо да Винчи уже знали о таком заболевании.
Почему-то меня особенно поразило, что Стивен Спилберг – аутист. А какие фильмы снимает! Ну, ладно, Ван Гог, все знают, что у него большие проблемы были с головой, раз ухо себе отрезал… А Билл Гейтс? А Ньютон? Хотя, если нормальному человеку яблоко упадёт на макушку, он только ругнётся, но никакая идея его не осенит. А эти вот аутисты живут в собственном мире, который с нашим лишь слегка соприкасается. Но то, что они очень умные, в этом можно не сомневаться. Никто же не назовёт Эйнштейна дураком! Тоже аутист.
Когда я выложила всё это Паппасу, он посмотрел на меня так внимательно, будто у меня самой отыскивал признаки аутизма. Не знаю – нашёл ли… Потом начал размышлять вслух:
- Такие учреждения очень закрыты, туда так просто с улицы не попадёшь. Это тебе не обычная «началка»… Придётся действовать через администрацию области, они опекают писателей. В том числе, и юных.
И он легонько стукнул меня пальцем по кончику носа, но я ничуть не обиделась. Главное, Паппас поддержал меня!
Я выпалила:
- Только надо сделать это срочно!
Вот тут он удивился:
- А в чём срочность?
- Новый год скоро, - нашлась я. – Ёлки начнутся, уже не до литературных чтений. А потом каникулы, может, детей разберут.
Пришлось даже соврать, чтобы убедить его окончательно:
- И мы тоже уедем в Новосибирск.
Как бы мне хотелось и вправду отправиться туда! Повидать всех-всех-всех: Ромку, Салмана, Пашку, Мартина, Федота с Соней… Сколько нам нужно рассказать друг другу! Я ведь тоже ничего толком не знала об их сегодняшних делах. Писать об этом «ВКонтакте» было запрещено, а со времени осенних каникул, когда мы общались с Ромкой, прошёл уже месяц.
«Неужели месяц?!» – опомнилась я. И вдруг поняла, что не так тосковала по Ромке всё это время, как осенью. Неужели взрослые правы, и всё первое действительно недолговечно, как первый снег? Он же всегда тает…
Стоило мне только подумать об этом, как мой телефон потребовал ответа, и я быстренько распрощалась с Паппасом. В тёмном вестибюле Дома литераторов я не разглядела, кто звонит, и ответила вслепую. А услышав Ромкин голос, прямо ахнула:
- Я только что про тебя думала!
И вдруг поняла, до чего же рада слышать его голос. Какой там первый снег? Мы – это совсем другое! Даже если новые люди в нашей жизни ненадолго и заслонят нас друг от друга, всё равно ничей голос никогда не отзовётся во мне таким теплом. Хоть месяц пройдёт, хоть десять тысяч месяцев!
- Ничего не случилось?
- Федот отпочковался, - уклончиво отозвался Ромка.
Что это значит, мне не нужно было объяснять… Федот ведь был ненамного младше Жеки, значит, должен был начать терять силу. Как и Стас Якушев. Этак скоро наша «Кобра» совсем отощает! Впрочем, «Ключ» был ещё меньше…
Но я по голосу слышала, что не в Федоте дело. Ромка хотел сказать мне что-то другое, но никак не решался. Тогда я спросила напрямик:
- А что ещё произошло?
После недолгого молчания он вздохнул:
- Я не приеду на зимние каникулы. Мама везёт юниоров на Россию, а одного они меня не отпускают.
- А твой отец? – спросила я и поняла, что губы у меня еле шевелятся.
- У него не бывает каникул, он же пожарный. А отпуск летом был.
Мы молчали, не зная, чем утешить друг друга. Телефон? Скайп? Всё это не то! Руки по Скайпу не коснёшься…
Я первой заставила себя заговорить:
- Ничего не поделаешь. Ты не виноват. Никто не виноват, что мы ещё маленькие.
- Я хотел познакомиться с твоим Ромом…
Мне показалось - он улыбнулся. Наверное, ему было приятно, что я назвала любимую собаку в его честь, хотя другой мог бы и обидеться. Но я потому и решилась на это, что мы с Ромкой были на одной волне, и он понимал всё, о чём я только думала.
- Ты ему точно понравился бы, - заверила я, хотя от Ромки, наверное, пахло бы его котом Лансом.
Правда, у нас и самих жила Мася, которая теперь спала только у мамы в ногах. Вот и спасай после этого бездомных животных! Хотя на самом деле я даже радовалась этому, ведь Ром заслонил от меня маленькую Масю, и я боялась, что она станет страдать и ревновать. То, как она быстро утешилась мамиными коленями, меня нисколько не задевало.
Я спросила про Ланса, и услышала смех: оказывается, Ромкин кот вторые сутки караулил мышь, которая скреблась в углу кухни. Откуда она там взялась? Ночами вся семья вскакивала в ужасе, разбуженная звуками страшной бойни, но мышь вскоре вновь подавала признаки жизни. Ромкин отец был уверен, будто Ланс всего лишь устраивает показательные выступления, чтобы им не расхотелось его кормить.
- Интересно, коту может такое прийти в голову?
А мне самой пришло такое вот: мы болтаем о животных, потому что не хватает сил поговорить о себе. Впрочем, по телефону всего и не скажешь – таково железное правило «Волнореза». А мне хотелось бы рассказать, что мы устроили Лене проверку, оставив Ваню одного посреди улицы. Она не могла не заметить его возле Дома литераторов, ведь человек в инвалидном кресле всегда привлекает внимание. Только большинство людей старается отвести взгляд…
Ваня изображал полную растерянность, как будто нуждался в помощи. И оставалось надеяться, что до того, как Лена выйдет из дядиной машины, не найдётся доброго человека, который вызовется помочь мальчику. На всякий случай Ваня заготовил ответ: мол, он ждёт тут маму, она забежала в магазин. Для Лены мы придумали другую версию…
Когда автомобиль её дяди приостановился возле узкой полоски тротуара за липами, отделявшей проспект, мы с Лёшкой спрятались за углом. А Лена, выскочив из машины, быстро пошла к двери Дома литераторов, глядя себе под ноги. Было очевидно, что она придумывает на ходу очередную историю. Так она вполне могла и проскочить мимо Вани, действительно не заметив его! Но он (умница!) подумал о том же и рывком повернул своё кресло, отчего колёса противно скрипнули. Лена очнулась и подняла глаза.
Дальше всё сложилось так, как я и надеялась. Она вызвалась довезти его до дома, который он якобы потерял. Вина была на Лёшке, игравшем роль старшего брата: типа, он повёз Ваню на прогулку, но увидел знакомых пацанов и сбежал с ними. А брату велел ждать тут.
- Я окоченел уже, - тянул Ванька так жалобно, что отозвалось бы не только доброе Ленино сердце.
Бросив полный сожаления взгляд на заветную дверь, которую ей так мечталось открыть всю неделю, Лена повезла Ваню к площади Кирова. Моя бабушка называла её площадью старого цирка, хотя он сгорел пятьсот лет назад – ещё до папиного рождения! Мысленно Лена уже простилась с возможностью попасть сегодня на занятие литературной студии, ведь Ванька сочинил себе адрес просто в несусветной дали. Но мы заранее договорились, что выручим её минут через десять, если за это время она не начнёт психовать. А дёрнется на Ваню хоть раз, значит, не прошла проверку. Он должен был вытащить из кармана белый платок, если заслышит в её голосе раздражение.
Условного знака мы так и не дождались. И Лёшка бросился вдогонку, чтобы изобразить блудного брата. Лена даже не усомнилась в его раскаянии, я заметила, что она вообще думала о людях лучше, чем они того заслуживали. А всё потому, что сама была не способна делать гадости, и всех остальных считала такими же хорошими. Ну, в случае с Лёшкой она не ошиблась…
Мы договорились открыться Лене после выступления в интернате, куда хотели взять её с собой. Даже если читать она ничего не будет, побывать ей там необходимо, ведь она так рвалась туда. Пусть поможет Ане картинки держать!
Насчёт своей сестры мне тоже хотелось поговорить с Лёшей всерьёз. Пусть Ромка и был против того, чтобы принять Аню в «Кобру»… Его можно понять, ведь она здорово доставала его, влюбившись! Но всё это было в прошлом. По крайней мере, хотелось в это верить. Зато она не сдала меня маме той ночью… Ведь я сразу поняла, что Аня не раз и не два замечала, что я куда-то ухожу, когда все уснут. Значит, тайны хранить она умела – уже неплохо для начала! Если в интернате её не стошнит от вида больных ребят, значит, у неё может быть будущее в «Ключе».
Правда, я пока не придумала, куда мы денемся друг от друга, когда мне стукнет шестнадцать и нам нельзя будет даже общаться, не то, что жить в одной комнате… Но до этого ещё так далеко!
 
 
                                               ****
Я ничуть не удивилась, узнав, что новым директором психоневрологического интерната назначили нашу Зою Константиновну. Она ведь была психологом по образованию и имела твёрдый характер, так что лучше неё никто не наведёт там порядка! Как заметила по этому поводу моя любимая гардеробщица Клавдия Григорьевна:
- Уж она этим чужеядам покажет, как детишек пиять.
- Что значит «пиять»? – не удержалась я.
- Так мучить, ясно дело! – хмыкнула она. – Ишь, развелись там шаврики… Наша Зоенька их живо взбутусит!
Этому назначению, конечно, Тамара Семёновна поспособствовала, даже уточнять было незачем. Она только сообщила мне, что заведено уголовное дело, и истязателям детей мало не покажется. Хоть я никому в классе ни о чём не рассказывала, вся наша гимназия знала о том, как мы с Аней выступали в интернате, и руководитель нашей литературной студии случайно обнаружил там истощённых детей.
- Случайно, как же, - хмыкнула на это Аня и посмотрела на меня выжидающе.
Но я выдержала её взгляд. Взрослые в таких случаях обычно отвечают: «Без комментариев». Ксюшка Морозова тоже выпытывала, как это мне удаётся всё время оказываться в гуще самых невероятных событий, но я отделалась невинной улыбкой:
- Такое вот моё счастье!
Только Лене я открыла нашу тайну, ведь в интернате она вскипела от негодования так, что чуть не вцепилась в волосы директрисе – теперь уже бывшей. И это наша спокойная, мягкая Лена! Убедившись, что в ней есть бойцовский заряд и она не побоится вступить в схватку, спасая других, я приехала к ней в Кировский и подкараулила после школы. Пришлось сбежать с последнего урока, чтобы Лена не ускользнула домой, ведь только дорога заняла у меня полчаса. Я еле успела перехватить её возле школьного крыльца.
Она страшно перепугалась, увидев меня:
- Что случилось?! Что-то с Никитой? Матвеевичем…
«Интересно! – удивилась я. – Первая мысль у неё о Паппасе… Неужели? Но он же старый!»
Но выяснять всё это сейчас я не собиралась, тем более, Лена и сама сообразила, что выдала себя и смутилась. К счастью, после уроков дядя её не встречал, и мне удалось выкрасть подругу и увести на набережную. Томь уже покрылась льдом, и первые рыбаки уселись возле чёрных лунок. Нашим ребятам сто раз приходилось спасать тех, кто проваливается под лёд, но об этом надо будет беспокоиться ближе к весне. Здесь набережная была не такой ухоженной, как в нашем районе, но я и не настраивалась любоваться пейзажами. К тому же, снег приукрасил её, как мог.
- Лен, ты никогда не мечтала иметь волшебную палочку? – начала я, как мне показалось, издалека.
- Кто ж не мечтал? – улыбнулась она, уже успокоившись насчёт любимого поэта.
- А что бы ты сделала, если б она у тебя появилась?
Вот тут я замерла, ведь от её ответа зависело всё. Некоторое время Лена шла молча, раздумывая, только её крупные губы подрагивали, точно она проговаривала про себя какие-то мысли. И, может, даже спорила с собой. Я не торопила её, хотя мне не терпелось убедиться в том, что моя подруга была тем самым человеком, каким казалась.
Наконец она бросила на меня виноватый взгляд:
- А ты не будешь смеяться?
У меня прямо сердце оборвалось… Неужели сейчас я услышу о какой-нибудь ерунде вроде розового кадиллака или модельной фигуры?
- А почему я должна смеяться?
Лена прикусила губу:
- Ну, это, наверное, очень пафосно звучит…
Для меня вновь забрезжила надежда, и, не выдержав, я поторопила её:
- Ничего-ничего! Говори.
Смущённо рассмеявшись, она призналась:
- Я бы наколдовала, чтобы те ребята стали здоровыми. Ну, те – из интерната. И все остальные. У меня чуть сердце не лопнуло, когда я их увидела! Ты говорила, что там больные дети, но я даже не представляла… Как они живут, а? А мы ещё имеем наглость жаловаться на что-то! Хотя - здоровые, и всё у нас есть, что надо. А они там с голоду умирают…
- Уже не умирают, - возразила я. Зря мы, что ли, с Лёшкой стараемся?
Лена поняла меня по-своему:
- Сейчас за их интернат возьмутся! Какую Паппас статью написал, а? Прямо супер! Шум поднял на весь город…
Её опять увело от главной темы, и мне пришлось руководить разговором. Убедившись, что рядом никого нет, я повернула Лену к себе лицом:
- Такого волшебства, чтоб их вылечить, не существует. Мне тоже хотелось бы… Но кое-что другое возможно.
Она вопросительно улыбнулась:
- Что это значит?
- Сейчас я расскажу тебе один секрет, но ты должна поклясться, что никому никогда…
- Клянусь!
То, как Лена ответила, не усомнившись ни на секунду, означало, что она доверяет мне абсолютно. А в нашем деле это было важно. Я ведь тоже доверяла ей больше, чем родной сестре…
Когда я выложила всё, что знала сама, пришлось завести Лену в тёплую булочную напротив бассейна, потому что её начало трясти. Конечно, не от холода, но на морозе она дольше приходила бы в себя. Здесь так сладко пахло сдобой, что мне сразу же захотелось есть.
- Ты не сочиняешь сейчас? – она глядела на меня с мольбой. – Это всё - правда?
Ну, конечно, когда имеешь дело с человеком, который постоянно фантазирует, трудно разделить его вымысел и реальность. Я её прекрасно понимала. Поэтому постаралась, чтобы голос звучал, как можно убедительнее:
- На сто процентов!
Прислонившись к стене, Лена откинула голову, и в какой-то момент мне почудилось, будто сознание сейчас ускользнёт от неё. И это было бы очень плохо, ведь слишком впечатлительным нечего делать в «Ключе»… Но Лена выстояла. Даже взгляд её стал как будто увереннее:
- И ты предлагаешь мне…
- Да, - ответила я, пока она не произнесла лишнего. – Ты согласна?
- Ты ещё спрашиваешь… Конечно! Конечно, согласна! Если ты считаешь, что я достойна.
- Остальное обсудим на улице, - шепнула я.
Мы купили по мягкой, ещё тёплой булочке и вернулись на мороз. Но теперь нам не было холодно, ведь в нас обеих кипела радость. Теперь мы стали даже больше, чем просто подругами: у нас было общее дело, важнее которого не придумаешь! 
…Её посвящение мы назначили на воскресенье, хотя для этого нам обеим пришлось бы прогулять занятие литературной студии. Но иного шанса вырваться из цепких дядиных лап у Лены не было. Ванька заверил, что его мама собирается к подруге на дачу, и её не будет весь день. Почему бы ей не вывезти и сына на свежий воздух – не обсуждалось. Уверена, что подруга эта была мужского пола, и Ваня тоже догадывался об этом.
Чернов, конечно же, донёс, что я сбежала с его урока, когда отправилась в Кировский. И на следующий день меня вызвали к директору прямо с урока литературы. Наш учитель чуть от радости не лопнул, решив, будто меня ждёт очередная головомойка.
А я неожиданно для себя попала на особое торжество. Для нас двоих. Маленький круглый столик уже был накрыт к чаю, и даже тортик красовался в середине – какой я люблю, со сметанным кремом. Откуда она узнала, интересно? Может, какие-то способности всё же сохраняются?
- Двадцать первое декабря, - негромко произнесла Тамара Семёновна, заперев дверь кабинета. – Сегодня особенный день!
- Конец света, - подтвердила я.
Все вокруг только об этом и говорили, а некоторые сегодня даже в школу не пришли. Мне эти разговоры о календаре племени майя казались полным бредом, и меня удивило, что директор устроила поминки по этому поводу.
Но ей удалось поразить меня ещё больше:
- Вот ещё! Это день моего второго рождения.
- День посвящения? – догадалась я.
Кивнув, она улыбнулась, но будто и не мне – куда-то в пространство, где маленькая Томка до сих пор стояла в кругу друзей, впитывая их магическую силу. И тут что-то показалось мне неправильным: и в этой картинке, и в самой дате…
- Но вы же вытащили кого-то из наших из реки, - вспомнилось мне. – Не в декабре же это было!
- В сентябре, - согласилась она, ничуть не смутившись.
Разрезала тортик и положила мне соблазнительный кусок. На вкус он оказался ещё лучше, чем на вид.
- И что ж вас так долго не принимали?
Она чуть не пролила чай от удивления. И оно было неподдельным – я сразу же проверила, хоть торт и отвлекал меня.
- Долго? Всего три месяца! Или теперь проверку проходят быстрее? Да я, к тому же, заболела пневмонией после того вынужденного купания и почти месяц провалялась в больнице.
Всё-таки темп жизни действительно стал другим… Меня-то приняли в «Кобру» буквально через пару дней после нашего знакомства с Ромкой, а в восьмидесятых присматривались, принюхивались. Может, они были такими подозрительными от того, что мало умели? Способности ведь тоже развиваются с годами.
- Как вы справились, когда всё… Ну, закончилось? – спросила я о том, что грозно маячило в будущем каждого из нас.
Тамара Семёновна опять посмотрела сквозь меня. В чашке, которую она держала на весу, заколыхалось янтарное озерцо, точно отголоски невидимой бури нарушили его покой.
- Непросто. Вот ты, Настя, хорошо пишешь, я знаю. Представь, если б ты вдруг поняла, что письменно не можешь связать и двух слов. Не в состоянии выразить свои фантазии… Да и самих фантазий больше нет! Ты – пуста. И не понимаешь, ради чего живёшь в этом мире.
«Слава Богу, у Жеки есть и другой талант», - почему-то в первую очередь я подумала именно о нём, хотя мы не успели стать настоящими друзьями.
- Мне нравилось щёлкать всё вокруг, - отозвалась я. – А потом пришлось продать фотоаппарат, и на этом всё кончилось. Но я начала записывать то, что раньше сочиняла вслух.
Несколько раз мелко кивнув, директор подтвердила:
- Я тоже справилась, как видишь. Нашла родственное дело. Ведь сейчас я тоже пытаюсь спасать детей, только уже другими методами. Но тогда мне казалось, что я зависла в вакууме… И мне никогда не вернуться в мир обычных людей. Но и с нашими я больше общаться не могла. Меня спас Питер…
- Город? – не поверила я.
Она так счастливо улыбнулась, что подтверждения и не требовалось. Неужели бывают на свете такие города, которые могут заменить друзей? Хотя… Выбора-то у неё не было. Она просто спаслась, цепляясь за набережные Невы, и ограду Летнего сада, и бесчисленные колонны, уводящие взгляд к небу. Мы семьёй ездили в Питер уже года три назад, ещё до развода родителей. Но до сих пор помнится, как у меня бежали слёзы, когда я просто стояла посреди Исаакиевского собора, задрав вверх голову. Ничего прекраснее я в жизни не видела и даже не представляла, что меня может так потрясти что-то, созданное человеческими руками. Безо всякого волшебства.
- Понимаю, - прошептала я, ощутив в груди отзвук того восторга.
- Я знала, что ты поймёшь. Если тебе будет так же плохо, уезжай в Петербург, он вытянет тебя.
- Но там же всё время дожди…
- Когда идёт дождь, никто не увидит твоих слёз. В этом городе можно выплакать своё горе до самого дна. И станет легче. Кстати, пасмурных дней там не намного больше, чем в Москве! Ты знала, что в нашей столице очень мало солнца? Может, и в этом причина всех российских бед?
Мне тоже всегда казалось, что счастливой можно себя чувствовать только в солнечные дни. Когда небо становилось тяжёлым и серым, оно начинало давить на макушку, и от этого мысли еле ползали, а настроение скисало… Сегодня солнце только изредка прикрывалось плоскими облачками, похожими на блестящие полоски слюды. И это сулило хороший день!
 
 
                                               ****
Теперь Ваня почти не выходил на балкон, ведь кто-нибудь из друзей обязательно вывозил его на прогулку. Чаще всё-таки Настя с Ромом, который понимал ответственность и не рвал поводок, хотя энергии в нём было хоть отбавляй. Но пёс спокойно шёл рядом с его креслом на колёсах до речки Искитимки, где Настя спускала его с поводка, и Ром начинал нарезать круги по снегу, шалея от восторга. Они тоже не стояли на месте, чтобы не замёрзнуть.
- Мама говорит, они в детстве валенки носили, так можно было гулять, сколько хочешь – ноги не мёрзли, - рассказывала Настя. – А теперь не модно  в валенках ходить, вот и трясёмся, как цуцики! А дизайнерские – дорогие слишком.
Ванины ноги не мёрзли, но он всё отдал бы, чтобы так же подпрыгивать от холода и жаловаться, что болят кончики пальцев. Ему хотелось бы полазить по танкам, специально для детей установленным на берегу Искитимки в парке Жукова, но приходилось довольствоваться только разглядыванием. У него была уже целая компания друзей-волшебников, но никто не мог помочь ему.
Но Ваня даже не заговаривал об этом. Какой смысл ныть и упрекать тех, кто ни в чём не виноват? Чтобы им надоело слушать, и они перестали к нему приходить? Вот уж страшнее этого он ничего и представить не мог! Сейчас Ваня чувствовал себя вовлечённым во все их дела, хоть магической силой никто с ним и не делился.
Зато её получила Лена Бондюгина, и это впервые произошло на его глазах. Ваня замер в уголке комнаты, чтобы не помешать ребятам провести обряд. Никто не рассказал заранее, как это будет, и он едва не завопил от восторга, увидев, как в их ладони, сложенные лодочкой, прямо из груди каждого перетёк маленький святящийся шарик. У Вани бешено заколотилось сердце, ведь он впервые видел их волшебную силу так реально. До сих пор они только говорили о ней и о том, что удалось сделать и кому помочь, но это происходило не у него на глазах. Разве что Настя шастала к нему и возвращалась домой прямо через стену, но к этому Ваня давно привык…
Ваня сидел так, что лицом к нему стояла Оля Логова, и невозможно было отвести глаз от всего её облика, внезапно наполнившегося сиянием. Синие глаза её светились, а волны волос парили в воздухе. Она не улыбалась, была серьёзна, но от неё ощутимо исходили флюиды счастья, и Ваня догадался, что делиться волшебной силой с другом – это так же здорово, как и получать её самому!
И такой красивой была Оля в эти минуты, что ему невольно подумалось: «Хорошо, что Лёшка скоро уедет…» Но Ваня тут же ужаснулся этой предательской мысли, ведь Лёша помогал ему, как никто другой.
«Какая же я – сволочь! – покаянно обругал он себя. – Знали бы они, больше и разговаривать со мной не захотели бы».
И он поклялся себе, что Оля никогда не узнает, как у него останавливается сердце, когда она только входит в комнату... Или когда на дисплее телефона высвечивается её короткое, ласковое имя… Никогда. Ведь ему никогда не стать здоровым человеком. Зачем Оле взваливать на себя такой груз? Пусть она лучше ничего не знает… 
Ваня не подозревал, что Оля думала о нём больше, чем ему казалось. Правда, совсем не так, как он хотел. Выросшая в дружной семье, она никак не могла примириться с заброшенностью этого мальчика. Увидеть его маму не составило бы труда, но разве слова незнакомой девчонки могли вразумить взрослую женщину? На это не стоило и рассчитывать…
«В старости они все кусают локти! Плачут, каются. Говорят, что теперь никогда не сделали бы своих детей несчастными. Только уже поздно… Вот если б она сейчас увидела свою старость – без Ваньки – вдруг испугалась бы? А если нет? Ну, тогда уже ничего не поможет», – размышляла Оля, со злости кусая губы.
Лёшка учил её премудростям волшебства, и многое у неё уже получалось. Но пока он не показывал ей, как создать иллюзию, а Оле именно это и хотелось сделать для Елизаветы Николаевны – так звали Ванину маму. И она стала тренироваться самостоятельно: нужно было в деталях нарисовать в воображении то, что человек должен был увидеть, а потом, включив свою силу, оживить картинку. И проделать это не раз и не два: в сознании должна закрепиться такая модель будущего, которая могла изменить настоящее.
Тренироваться Оля решила на старшем брате. Пугать Сашу она не собиралась, и всё же ему тоже стоило кое-что внушить: он не выпускал из рук камеру, и в его фильмах мир всегда представал чуточку иным, вызывающим изумление. Но Саша не решился учиться на оператора, выбрал экономический факультет, хоть весь прошлый год и заговаривал о поступлении во ВГИК. Оле казалось: он предал свою мечту. Хоть у неё самой и был математический склад ума, и цифры не пугали её, а увлекали своими замысловатыми играми, девочке не удавалось представить брата до конца жизни занимающимся вычислениями.
«Он же будет самым несчастным человеком, если не начнёт работать в кино!» - решила она и отчётливо представила Сашу седым и унылым стариком в бухгалтерских нарукавниках, которые никто и сейчас-то уже не носил, но Оле они казались олицетворением скучнейшей жизни. Сгорбившись, постаревший брат сидел перед компьютером и подслеповато щурился на экран, зевал и почёсывался, поглядывая на часы. За окном кружился снег, но Саша не замечал его.
В этот момент реальный Саша сидел с учебником за столом, и вдруг, вздрогнув, опустил книгу. Глаза у него сузились, точно он пытался что-то получше рассмотреть, потом расширились, как от страха. И Оля обмерла от восторга: «Увидел?! Неужели получилось?»
- Саш, ты что? – её голос дрогнул от волнения, но брат не обратил на это внимания.
- Знаешь, - отозвался он не сразу, - иногда я думаю: а вдруг мы ошиблись?
- Кто это – мы? – удивилась Оля.
- Ну, мы с родителями… Вдруг из меня выйдет паршивый экономист? А я ещё и терпеть не могу математику…
У неё радостно завибрировало всё внутри, точно брат уже протянул руку к двери, к которой раньше боялся и приблизиться.
- У тебя 96 баллов по ЕГЭ! – напомнила Оля на всякий случай.
Он приподнял брови:
- И что? Если я знаю, что такое водка, это ещё не значит, что я люблю её!
Это её развеселило:
- Ну, ты сравнил!
- Сравнение не особо, - согласился Саша.
- Так ты об этом сейчас подумал? – продолжала допытываться она. – Мне показалось – увидел что-то страшное.
- Себя. Впустую прожившего целую жизнь, - подтвердил он, медленно процеживая слова. – Прямо как наяву…
Оля едва не завопила в голос: «Получилось! Он увидел!» Но вместо этого, вонзив ноготки в ладони, осторожно заметила:
- Ты же только на первом курсе. Можно всё поменять! У тебя пока ни жены, ни детей, никто не пострадает.
- А родители? – с тоской отозвался он.
- Ой, только не говори, что наши родители не желают нам добра! Они у нас классные.
Ей уже не терпелось заняться Ваниной мамой, но Оля помнила, что запасы волшебной энергии не бесконечны и вряд ли дважды удастся создать полноценную иллюзию в один день. К тому же, нельзя было ослаблять натяжение, возникшее между ней и братом. На помощь как всегда пришёл Лёшка.
- Орешкин рассказывал, что ты читал ему стихи про белую лошадь. Почему?
- Там очень живая картинка нарисована, - пробормотал Саша.
Но ответ её не устроил:
- Ты же не только поэтому их читал! Это тебе картинка нужна. А Лёшке – зачем?
Он вздохнул:
- От тебя не отвяжешься… Белая лошадь – это не животное, понимаешь? Это признак уникальности человека, его талант, может… Есть люди, рядом с которыми, если присмотреться, ходит такая лошадь. Лёшка тоже из таких, хоть я и не понял пока, в чём его талант.
«Лучше тебе и не знать», - подумала Оля.
- И обыватели гонят их обоих, человека и лошадь, потому что они им непонятны. Чужды. Эти стихи посвящены французскому поэту Артюру Рембо. Он был гением.
- И его гоняли? – Оля с удивлением ощутила, как у неё от жалости спазмом сжало горло. С чего бы? Она знать не знала такого поэта!
- Не то слово! В конце концов он бросил писать стихи и стал… Как все.
- И был несчастным до конца жизни, - прошептала она.
Саша уставился на неё с удивлением:
- Откуда ты знаешь? Рембо не проходят в школе.
- А разве может быть по-другому, если ты убил свою белую лошадь?
Приложив ко рту стиснутый кулак, он долго молчал, глядя на сестру, потом вдруг выдохнул так резко, точно собирался прыгнуть в воду.
- Ты права. Устами младенца…
Можно было обидеться на последние слова, но Оля не позволила себе этого. Пусть брат считает её маленькой, пусть думает, что сам пришёл к мысли спасти свою жизнь, лишь бы он был счастлив! Ещё не поздно. Пока человек жив – ничего не поздно исправить.
 
 
                                               ****
Я просто глазам своим не поверила, когда встретила в подъезде Ванькину маму, тащившую наверх ёлку. Не особенно большую, но пушистую, и, главное, пахла она, как настоящее чудо.
- Здравствуй, - сказала Елизавета Николаевна первой. – Как тебе? Думаешь, ему понравится?
Ей хотелось порадовать сына – это было что-то новенькое! И я, конечно же, решила раздуть этот слабенький огонёк.
- Ой, ну конечно! – воскликнула я. – Такая суперская ёлочка! Вам помочь?
Как ни странно, она не отказалась, и мы вместе поднялись к ним. В коридоре нас встретил Гоша, уже вымахавший в здорового кота. Интересно, сколько им с Масей лет сейчас в переводе на человеческий? Наверняка уже старше нас стали… Гоша принялся настороженно обнюхивать колючие ветки, и хвост его при этом торчал вверх ровнее, чем ствол дерева.
- Мама? – донёсся недоверчивый Ванькин возглас.
Ему, видно, тоже не верилось, что его мать могла вернуться средь бела дня, тем более, в будни. Это нас уже отпустили на каникулы, и мы с Аней второй день спали до полудня. И просыпались в пустой квартире, если не считать Маси, которая дрыхла с нами вместе. Но это нас нисколько не огорчало, потому что мама наконец нашла работу, да ещё какую: Тамара Семёновна приняла её на должность руководителя школьного театра! Именно об этом я и хотела просить её ещё в тот раз, когда Чернов потащил меня в кабинет директора, но тогда выяснилось, что Тамара Семёновна была членом «Волнореза», и это выбило из моей головы все остальные мысли. Даже о маме забыла, как ни стыдно это признать…
Но когда мы с ней ели торт в честь дня её второго рождения, я всё же завела этот разговор, и Тамара Семёновна даже обрадовалась. Оказывается, она давно искала человека, знающего театральное искусство, любящего детей и при этом непьющего. Не удавалось. Три в одном не совмещалось никак…
Но моя мама подходила на эту роль идеально! За неделю она успела подготовить такой новогодний праздник, какого, по словам директора, стены нашей гимназии ещё не видели. Любопытно, видят ли что-нибудь стены? А если видят, всё ли запоминают? Вдруг из них можно извлечь информацию о каком-нибудь семидесятом годе, ведь тогда школа вовсю уже стояла! Или лучше восемьдесят пятом, когда здесь учился папа… Было бы интересно узнать, каким он был в моём возрасте! Впрочем, мама считала, что наш папа ничуть не меняется с годами. По-моему, это совсем не плохо!
А вот Ванькина мама явно изменилась, только я никак не могла угадать, почему же это произошло. Когда мы втащили ёлку в комнату, она попросила меня подержать деревце, а сама присела перед Ванькой и снизу заглянула ему в глаза:
- Тебе нравится?
Я отвела глаза, чтобы не смущать их обоих, но боковым зрением заметила, как он погладил маму по щеке и что-то прошептал в ответ. А потом они обнялись, а я чуть не слилась с ёлкой, лишь бы только не мешать им, ведь в такие моменты люди должны оставаться наедине, неважно – кем они друг другу приходятся. Если б кот подержал дерево, я вообще вытекла бы в коридор, а оттуда на лестницу. Но Гоша только смотрел на меня жёлтыми глазами и нахально ухмылялся. Иногда кошки кажутся совершенно бесполезными существами! Правда, и мой доберман вряд ли справился бы с такой задачей... Да ещё и сгрыз бы махом половину ствола! 
Минуты шли, а мать с сыном всё шептались о чём-то, и я решила отползти вместе с ёлкой к стене, чтобы прислонить её и удрать. Ей это не особо повредило бы, а им помогло. Я заставила её замереть в устойчивом положении и на цыпочках выбралась в коридор. У меня было ощущение, будто я вторглась в чужое волшебство.
И я убедилась, что интуиция меня не подвела. Выскочив из подъезда, я чуть не столкнулась с Олей, которую никак не ожидала тут увидеть. В первый момент я страшно обрадовалась, решив, что она приехала ко мне, но вид у неё оказался слишком растерянный.
- Это ты, да?! – вырвалось у меня. – Ты её заставила?
Олин взгляд виновато ускользнул:
- Я не заставляла! Она сама одумалась. Я просто показала ей кое-что…
- Ну, ты даёшь! – восхитилась я. – Почему мне не пришло в голову взяться за его мамашу? Ты – просто молодец! Жалко, ты не видела, какое у Ваньки было лицо… Он так счастлив сейчас!
Такие улыбки, как у Оли, обычно называют голливудскими, но, по мне, так у неё в тысячу раз лучше, ведь в ней нет ничего на показ. Если уж наша Оля улыбается, так от души! А сейчас она просто светилась от радости – ей же удалось по-настоящему помочь хорошему человеку.
Но мы с ней сразу обговорили то, что надо будет закрепить достигнутое: некоторые не усваивают урок с первого раза. Вон сколько мы с бандой Рыжего возились, пока Лёшка не додумался сфотографировать «потомка Чингисхана» и подсунуть снимок всем таксистам. У нас заняло это пару дней, зато последнего из банды теперь водители близко не подпускали!
Оля сходила со мной в магазин, куда я направлялась, когда встретила Елизавету Николаевну, и помогла выбрать сухой лук и крепкую морковку среди вялой. В этом она разбиралась, куда лучше, чем я. Но мама боялась, что я вырасту слишком оторванной от жизни среди своих фантазий, и загружала меня бытовыми делами. Знала бы она, как глубоко я порой погружаюсь в эту самую реальную жизнь…
Проводив меня до арки, Оля побежала на встречу с Лёшкой, который ждал её на площади Советов, чтобы посмотреть причудливые ледяные скульптуры. Потом они собирались пойти в кинотеатр «Космос». Спрашивать, какой фильм им хочется посмотреть, я не стала, чтобы Оля не подумала, будто напрашиваюсь пойти с ними.
На прощание она сунула мне листок:
- Прочитай, когда будешь одна.
Я прочла ещё в подъезде. Если честно, не всё я там поняла… Некоторые слова и вовсе оказались незнакомыми, но мама всегда говорила, что стихи главное чувствовать. А эти, нерифмованные, вливались прямо в сердце, которое замирало от первых строк. Они рассказывали про весёлого парня, похожего на Ромку, и про белую лошадь, похожую на мечту… Только это было совсем не про нас, ведь заканчивалось всё грустными словами:
Мы с тобой в чудеса не верим,
Оттого их у нас не бывает...
Свернув листок, я достала телефон и на последние деньги позвонила Ромке.
- Сегодня случилось чудо – проснулась любовь.
Я объявила это безо всякого вступления, и неудивительно, что его голос напрягся:
- Любовь?!
А я не сразу догадалась: он решил, будто это меня угораздило влюбиться в кого-то. И потому ответила опять же двусмысленно:
- Мечта сбылась под Новый год! Здорово, правда?
- Просто отлично, - процедил Ромка сквозь зубы. – Я и не знал про такую мечту…
- Ну, ты даёшь! Найди хоть одного ребёнка, который не мечтал бы, чтоб мама его любила!
После паузы донеслось неуверенное:
- Мама?
И тут до меня дошло, что именно Ромка подумал. Но я удержалась от смеха, ведь сама была виновата в том, как он запутался.
- Ванькина мама, - пояснила я. – Сегодня она принесла ему ёлочку. Наверняка и подарки под неё положит.
Он с облегчением воскликнул:
- Отличная работа!
- Синеглазого ангела любви с Радуги, - ответила я уклончиво.
Вдаваться в подробности по телефону было опасно. Хотя я склонялась к мысли, что все эти прослушки спецслужб – всего лишь наша собственная паранойя. С чего им придёт в голову мысль прослушивать разговоры какой-то девчонки из Кемерова? Но даже если таинственный агент завис сейчас на нашей линии, пусть поломает голову, о каком ангеле любви идёт речь. А Ромка наверняка догадался, ведь Оля и ему рассказала, почему их Рудничный район называют Радугой.
Наш разговор оборвался потому, что у меня, как обычно некстати, кончились деньги. А значит, предстояла неприятная беседа с мамой, которая вообще отказывалась понимать, о чём мы готовы болтать с Ромкой часами. Я стояла на площадке подъезда и смотрела из окна во двор, где кусты нарядились в снежные колпачки. Такие маленькие, что они вполне подошли бы моему Элиоту… Я любила своего придуманного человечка, ведь он был со мной уже не один год и часто мирил с сестрой, а недавно помог больным детям.
Точно уже не вспомнить, но, кажется, он появился в то время, когда я пошла в первый класс и оказалась там единственной «домашней» девочкой. В садик я ходила с ребятами старше меня на год – в группе, подходящей мне по возрасту, не оказалось мест. А в школу родители не рискнули отдавать меня в шесть лет, чтобы я не начала болеть от всяких перегрузок. И на год отправили к бабушке в Кемерово, вот почему эта квартира была для меня такой родной.
Летом мама забрала меня и отдала в новосибирскую школу… Там мне было до того одиноко и страшно, что появился Элиот. Откуда я взяла это имя? Наверное, услышала по телевизору, или мама что-нибудь рассказывала при мне про писателя Джоджа Элиота, который был вовсе даже не мужчиной, как я узнала позднее, а женщиной по имени Мэри Энн Эванс. Мужской псевдоним понадобился ей, чтобы романы, которые она писала, воспринимали всерьёз.
Мне повезло больше: Паппас никогда не делал разницы между написанным мной или Леной и рассказами остальных студийцев только на том основании, что мы с ней – девочки. Он всех оценивал только с точки зрения увлекательности и качества текста. И всё же я понимала, каково пришлось Мэри Энн Эванс… Но мой Элиот был стопроцентным мальчиком – наверное, я не дослушала то, что говорила когда-то мама.
А, может, всё началось не так… Разве вообще можно вспомнить, как пришла идея? Ведь она тут же уносит за собой, и сам момент появления теряется среди спиралей, которые закручивает её полёт. Как мне придумалась сказка про Атенаис? И все остальные? Не вспомнить… А вот встреча с живым человеком никогда не забудется. Вот в чём разница между настоящей и придуманной реальностью.   
 
 
                                               ****
Никогда ещё у него не было такого новогоднего праздника! Как Насте удалось уговорить свою маму пригласить незнакомых соседей к ним в гости, Ваня даже спрашивать не стал. Даже если она и применила волшебство, пусть… Ведь Новый год не отделим от волшебства!
А ещё в гости к Ильиным пришёл Лёша Орешкин со своей мамой, Екатериной Сергеевной. Почти под самый Новый год они похоронили бабушку и теперь готовились к возвращению в Королёв. Поэтому Лёшке откровенно было не до веселья, хотя сёстры в нарядах миньонов из мультика старались развлечь гостей изо всех сил. И говорили похожими голосами! Да и Настин папа, который всегда ужасно нравился Ване, был в ударе: нарядился Снегурочкой и дурачился так, что развеселил даже Орешкиных. А смуглолицая Настина мама явилась Лешим, изо лба которого торчал изогнутый сук, а с плеч свисали листочки.
- Для тебя тоже есть костюм, - объявила Настя, когда Ваня только появился на пороге их квартиры. – За мной!
И она увезла его в свою комнату, где царил кавардак театральной костюмерной: кругом валялись какие-то кофточки, шляпки, маски – видно, сёстры не сразу определились с образами. Ваня очутился здесь впервые и вертел головой во все стороны. По стенам были развешаны Анины рисунки, выполненные на больших листах. Некоторые он узнал: на них был изображён Элиот, про которого Настя написала совсем недавно, хотя, по её словам, сочиняла эту историю целую жизнь.
- Вот! – она с ликующим видом взмахнула плащом тореадора и нахлобучила на Ваню шляпу.
Его окатило жаркой волной:
- Издеваешься?! Какой из меня…
Но договорить ему Настя не позволила:
- Вот именно! Знаешь, сколько тореадоров страдает в схватке с быками? Сами виноваты, если честно! Нечего лезть к животному. Он-то им ничего не сделал…
- И ты хочешь, чтоб я нарядился убийцей? – набычился Ваня.
Неожиданно легко согласившись, Настя вытащила из-под кипы вещей чёрную маску:
- Тогда будешь Зорро. А кресло – это твой конь.
- Да это прошлый век! – возмутился мальчик.
- Во-от! Как раз родителей порадуешь, пусть детство вспомнят. Будет им такой новогодний подарок.
Он обиженно пробубнил:
- Ага, сама так миньоном нарядилась…
Но в душе Ваня даже обрадовался возможности доставить радость маме, ведь до сих пор ему не представилось случая отблагодарить её за настоящую ёлку, от запаха которой замирало сердце, когда он просыпался ночами. А главное за то, что все вечера она теперь проводила дома, и они играли в лото, и в слова, и вместе смотрели фильмы. Всё изменилось так внезапно, что походило на чудо… Относиться к которому нужно очень бережно.
- Ты мой герой! – воскликнула мама, увидев его в костюме Зорро. – Я обожала этот фильм. Фотографии Алена Делона из библиотечных журналов тайком вырезала.
- Ай-яй-яй! – хором пропели миньоны голосками, которые их отец назвал «гадскими».
- Я не похож на Делона, - вздохнул Ваня и снял маску.
Присев, мама быстро коснулась ладонью его щеки:
- Зато ты похож на меня. Это для меня больше значит.
Воспользовавшись моментом, Лёшка отвёл Настю в сторону. Вид у него был озабоченный.
- Стрёмно, что вы остаётесь без мальчишек. Сначала я даже обрадовался… Ну, ты понимаешь.
- Из-за Оли, - кивнула она.
- Но бывают же ситуации, когда девчонкам одним не справиться. Без обид!
Настя с недоверием оглянулась:
- Ты Ваньку предлагаешь? Но…
- Нет! Ну, ты что? С ним мы уже всё решили. Надо найти кого-то… поспортивнее.
- У нас же не секция боевых искусств, - пробормотала она обиженно.
В себе Настя тоже не находила особой спортивности. Оля – конечно, это не обсуждается. Как говорил Юрий Васильевич: «У нас все наездницы – тонкие и звонкие!» Только Насте так и не пришлось даже сесть на молодую лошадь. А теперь уже и не хотелось. Но когда есть волшебная сила…
- Физическая тоже не помешает, - закончил Лёшка её мысль.
Отчасти она согласилась с ним, и сильный мальчишка действительно мог им пригодиться – не всегда же можно действовать волшебством.
- Может, кто из «Буцефала» подойдёт? – предложила Настя.
Но Лёшка отверг это:
- Я присматривался, нет там никого. То есть ребята классные, конечно! – опомнился он. – Только нам не подходят. Одним уже пятнадцать – какой смысл принимать? Другие… Ну, в общем, Оля всех там знает, как облупленных.
…Стоя за углом прохода в их с сестрой комнату, Аня, кусая губы, прислушивалась к тому, о чём шёл разговор. Она давно догадалась, что Настя состоит в каком-то тайном обществе вроде масонской ложи, о которой им рассказывали на истории, но не могла понять, чем они там занимаются. Лёшка с Настей говорили намёками, разгадать которые ей было не под силу. Может, это всё была просто игра…
Правда, друзья сестры казались слишком взрослыми для детских игр. Да и Настя всё реже играла в последнее время, а раньше любила устраивать с куклами съёмки фильма или ток-шоу. У неё здорово получалось имитировать разные голоса. Сама-то Аня давно распрощалась с игрушками, но любила слушать, как играет сестра, тихонько рисуя в уголке. У них даже лет в шесть не получалось устраивать общие игры.
«С чего бы ей сейчас приглашать меня? – Аня пыталась рассуждать по-взрослому здраво, но обида на сестру сбивала с толку. – У неё всегда были свои друзья, у меня – свои».
На самом деле у Ани друзей практически не было, потому что другие люди казались ей неинтересными, малозначительными в сравнении с нею самой. А значит, смысла тратить на них времени не было никакого! И в старом классе, и в новом ребята улавливали её тайное к ним отношение, потому никто и не рвался подружиться с этой смуглолицей тоненькой девочкой, похожей на языческого идола, вырезанного из тёмного дерева.
Время от времени одиночество начинало глодать её изнутри, и тогда Аня бросалась к сестре, точно зная, что не оттолкнёт. А любой другой может… И сейчас ей тоже нестерпимо хотелось прошмыгнуть к Насте, вцепиться в руку, упросить взять в свою команду, чтобы быть вместе. Но необъяснимый внутренний страх мешал сделать даже шаг. Не потому, что рядом с Настей сейчас был Лёша… Можно было дождаться, пока он уйдёт. Нет, она побаивалось самой Насти. Мерещилось, будто на этот раз оттолкнуть может и она. Ведь новая тайна значила для Насти больше, чем их взрывные отношения с сестрой.
Услышав шуршание Ваниных колёс, Аня отпрыгнула в сторону, но было поздно – он заметил.
- Подслушиваешь? – его бледное лицо мгновенно превратилось в хищную мордочку какого-то зверька.
- Вот ещё! Просто… стесняюсь пройти в туалет.
- Ну да! Пройти стесняешься, а сказать об этом не стесняешься!
- Тебя, что ли? – удивилась Аня и снисходительно фыркнула. – Не смеши!
Ваня сразу весь пошёл пятнами, даже шея:
- Ну, да… Это же всего лишь я. Не человек же!
На его голос уже выскочила Настя:
- Ванька! Ты что такое несёшь?!
На сестру она бросила взгляд, полный бешенства:
- Что ты ему сказала?
- Ничего! – огрызнулась Аня, незаметно отступая к гостиной, где были взрослые. – Ничего такого, чего он сам не знает!
Лёшка туманно заметил:
- Видишь? А ты говоришь…
Его намёк так и хлестнул Аню: старшая сестра вовсе не забыла про неё! И даже уговаривала Лёшку принять её в их тайное общество. А она опять всё испортила. Как тогда с Ромкой... Как десятки раз до этого.
Попятившись, Аня выскочила в переднюю, а оттуда в подъезд, где сорвала с головы огромный глаз миньона и в ярости растоптала. Ей ничего больше не нужно было от сестры! Ничего.
 
 
                                               ****
Аня чуть не испортила нам весь праздник, уже почти ночью убежав из дома в одном карнавальном костюме. Мы придумывали его вместе и хохотали, как ненормальные, пародируя голоса миньонов, распевающих знаменитую финальную песенку. И я даже не сомневалась, что вся новогодняя ночь пройдёт также весело, ведь компания подобралась отличная! Но моя сестра ухитрилась опять всё скомкать, как в Новосибе на празднике объедков… С чего-то они сцепились с Ванькой, и она так унизила его, что он ещё долго сидел весь красный. Но повторить Анины слова отказался наотрез. Впрочем, я не особенно и пытала его, боясь обидеть ещё больше.
Когда я выбежала за Аней в подъезд, её уже не было. И во дворе тоже.
- Идиотка, - процедила я сквозь зубы, не сдержав злость. – Кругом пьяных просто стада ходят, а я её понесло… И раздетая ведь!
Лёшка выскочил следом за мной и аж передёрнулся от холода:
- Ну и морозяка!
- Родители заметили, что нас нет?
- Пока не заметили, треплются, телик смотрят, - заверил он. – Надо найти её по быстрому… Включаем радары?
Но я вспомнила, как мы дня три искали Аню всей «Коброй», когда ей взбрело в голову спрятаться у Ромкиного деда. И никакие наши волшебные радары не помогали, потому что она сопротивлялась изо всех сил. Если сейчас повторится то же самое, живой мы её в такую стужу не найдём…
- Надо было Рома взять! – с опозданием сообразила я. – Он бы в два счёта её нашёл безо всяких радаров. Если она блок поставит, мы можем и не пробить.
Однако то ли моя сестра повзрослела за это время, то ли зима быстро усмиряет любые вспышки, но Аня неожиданно показалась из-под арки. Я схватила её за руку и потащила в подъезд, и она совсем не сопротивлялась. Придержав дверь, Лёша зашёл за нами следом, но ни он, ни я не сказали Ане ни слова. Если человек раздетым выбегает на мороз, значит, ему по-настоящему стыдно за себя. Зачем ещё на мозги капать?
А родители и впрямь даже не заметили нашего исчезновения – так им было весело в своей компании. Только мама крикнула:
- Ребятишки, ну идите уже поешьте, в конце концов! 
Зато Ванька ждал нас прямо в передней. От переживаний лицо у него вытянулось прямо на глазах, как будто это он обидел Аню, а не она его. Но выяснять отношения никто из них не стал. Когда сестра замешкалась, увидев его, Ваня первым протянул руку:
- Мир?
«Мужчина не подаёт даме руку первым», - подумала я, но, разумеется, промолчала, ведь это был не тот случай. Уверена, что и Аня вспомнила о том же, ведь мама  одновременно вдалбливала нам правила этикета. К счастью, и она ничего не сказала, только пожала Ванькину руку и прошептала:
- С Новым годом!
Извиниться было выше её сил, и мне это было понятно. А никто другой и требовал от Ани покаяния!
Эта вспышка отняла у нас всех столько энергии, что мы набросились на мамины салатики, и взрослые только успевали удивляться, сколько в нас, таких маленьких, влезает!
Чем бы ни занималась наша компания в новогоднюю ночь, я всё время думала, кого же из мальчишек мы можем принять в команду на смену Лёшке. Глупо звучало, конечно, «на смену»! Разве один человек может заменить другого? Каждый сам по себе, каждый – особенный. Я вспомнила нашего школьного редактора Мишку Фролова, но мы общались только по делам газеты или журнала, и мне трудно было даже самой себе сказать – подходит ли он… Ванька вообще никого не мог посоветовать, ведь все друзья бросили его, когда он перестал ходить в школу. Что таким людям делать в нашем «Ключе»?
На помощь неожиданно пришла Лена, которой вспомнился мальчишка из летнего лагеря. Однажды он спас двух мальчишек из младшего отряда, которые перевернулись в лодке. Взяли они её без разрешения… Пока все орали и бегали по берегу, этот Артём выудил обоих пацанов и, держа за шкирки, добрался до берега, работая одними ногами. А потом никому не разрешал управлять лодкой без него, за что его прозвали Боцманом. 
- Он точно кемеровчанин. И живёт вроде у нас в Кировском – говорили, что он в бассейне занимается, поэтому и плавает хорошо. Только вот фамилию его не помню, - с огорчением призналась Лена.
Мы встретились уже второго января, потому что накануне целый день отсыпались вместе со всей страной. Во сне я даже слышала раскатистый храп русского народа, а очнувшись уже после обеда, поняла, что храпел мой доберман. Ему ведь тоже не довелось за ночь глаз сомкнуть – Рому жизненно необходимо было участвовать во всём происходящем. Он даже не испугался фейерверков, которые запускали на берегу Томи. Ваня с мамой хотели остаться дома, чтобы не обременять нас, но мы обременились с огромным удовольствием.  
- Скоро тебя очистят, и ты снова станешь самой прозрачной, - шепнула я реке.
Это стало моим ей новогодним подарком - всё же я приложила к этому руку! А Ксюшка Морозова в свою очередь сделала подарок мне, сообщив, что им выплатили за отцовское изобретение такую сумму, что они смогли поменять свою квартиру на «двушку». И теперь у неё имелась своя комната, куда она приглашала меня в гости. Хоть меня не особо тянуло общаться с Ксюшей, но я порадовалась за неё от души. Тем более, болезнью учёного, внезапно ставшего известным, заинтересовались какие-то светила психиатрии, и у семьи появилась надежда.
В классе Ксюша объявила, будто Геннадий Морозов, о котором рассказало кемеровское телевидение, это всего лишь однофамилец. Всё-таки версия с папой олигархом нравилась ей больше… Хотя я и пыталась убедить, что таким отцом, как у неё можно только гордиться! Он ведь пострадал за весь город, а, значит, за всех нас. Всё-таки Ксюшке не помешало бы ещё промыть мозги…
Но мысли о ней остались в старом году, а этот начался с поисков Артёма-спасателя-тонущих-малышей. В нашем районе тоже имелся бассейн, даже побольше того, что был в Кировском, да ещё и под боком, поэтому я предложила для начала поискать этого бесфамильного героя здесь. Её дядя на пару дней уехал к своей матери, а Лена отговорилась простудой и примчалась ко мне, как только за ним закрылась дверь. Тянуть время было некогда: если Артём найдётся и подойдёт нам, посвятить его надо до Лёшкиного отъезда.
- Стыдно врать, - сокрушённо призналась Лена. – Но что поделаешь, если мой дядя шага мне ступить не даёт?
На наше счастье, тренировки в бассейне начались уже второго числа, ведь спортсмены такие же сумасшедшие люди, как мы, писатели, и для них нет лучшего отдыха, чем работа. Я, конечно, ещё не считала себя настоящим писателем, но ничто в мире не доставляло мне такой радости, как сочинительство. А этим крепким ребятам с глянцевыми телами в кайф было часами рассекать воду…
Артёмы здесь были – целых трое! Но ни одного из них Лена не узнала. На нас смотрели, как на полных идиоток, когда мы кидались к незнакомым мальчишкам с воплем: «Артём!» И опять выяснялось, что это не тот парень, который вытащил утопающих из реки.
В конце концов у меня зародилось подозрение:
- А ты вообще помнишь, как он выглядел?
Лена слегка стушевалась и всё же кивнула. Не так уверенно, как хотелось бы, но другого варианта у нас всё равно не было.
Пришлось тащиться в её Кировский – через весь город! По дороге я не удержалась и поворчала, что наверняка тренировки уже закончились, и никого мы сегодня не найдём. Но удача сжалилась над нами! Мы встретили Боцмана… на улице. Точнее, во дворе, когда срезали путь от остановки до бассейна. Он ждал кого-то, болтая по телефону. Самым поразительным было то, что Лена узнала его со спины. И схватила меня за руку:
- Это он!
Лицо у неё покраснело так густо – даже спрашивать ничего не надо было. В таких случаях говорят: сердце подсказало. Значит, на Артёма оно настроено особым образом.
- Быстро устраиваем проверку, - шепнула я. – Спрячься пока!
К счастью, двор оказался пуст, только голуби толкались у подъезда в ожидании какой-нибудь доброй бабушки с пшеном. Пока она не появилась, а Боцман не оглянулся, я быстро запрыгнула на качели и также мгновенно слетела с них, растянувшись на снегу. Мой вопль заставил Артёма оторваться от телефона. Обернувшись, он увидел страшную картину: раскачивающиеся качели и лежащая без чувств девочка…
Для него настал час Икс, хотя сам Артём об этом и не догадывался. Но Боцман не сплоховал: подскочив ко мне, он упал рядом на колени и попытался привести меня в чувство. Я изображала полную невменяемость, даже когда этот изверг снегом растёр мне лицо снегом, хотя так и подмывало дать ему коленом! А вот когда он навис надо мной и до меня дошло, что сейчас Боцман попытается сделать мне искусственное дыхание, моё сознание мгновенно прояснилось.
Вывернувшись из-под него, я перекатилась по снегу и вскочила на четвереньки, прикинувшись возмущённой до предела:
- Ты что это делаешь, придурок?!
Предполагалось, что он начнёт извиняться и оправдываться, но Артём внезапно расхохотался, усевшись на снегу. Он тыкал в меня пальцем и захлёбывался, заставив меня растеряться – такой реакции я никак не ожидала. Решив, что уже можно появиться, Лена выскочила из-за гаража, за которым пряталась, и бросилась ко мне с воплем:
- Настя, что с тобой?!
Актриса из неё была никакая – голос прозвучал так фальшиво, что даже мне резануло ухо. Хорошо, что Боцман ржал, как конь, и ничего не услышал. Правда, на коня он совсем не походил… Я бы даже назвала его симпатичным – черноглазый такой, с хорошей улыбкой. Было понятно, почему Лена не забыла его!
- Тёма! – «узнав» его, воскликнула она уже более убедительно. – Ты меня помнишь? Мы вместе в лагере были.
Он её не помнил. Это было так очевидно, что я поспешила бросить ему подсказку, как спасательный круг, и назвала её имя:
- Лена, дай руку!
- Привет, Лена! – деланно обрадовался Боцман. – Конечно, я тебя помню, о чём речь!
У меня аж в горле зажгло от его откровенной лжи, и Лена тоже её почувствовала, ведь она стала одной из нас. Радость на её лице начала медленно угасать, и мне стало жаль подругу просто до слёз. И захотелось пнуть этого Тёмку, всё ещё сидевшего на снегу, чтоб хотя бы научился врать более убедительно.
Но в следующий момент он реабилитировался в моих глазах. Вскочив, Артём наспех отряхнулся и широко улыбнулся Лене:
- Так ты тоже в Кировском живёшь? Здорово! Почему мы раньше не встречались?
У неё опять засияли глаза, и она сразу стала очень симпатичной со своей весёлой рыжей чёлкой и улыбчивым ртом. Он перевёл взгляд на меня, и его физиономия вновь расплылась от прорывающегося смеха:
- А это твоя сестрёнка?
- Ага, первоклашка, - огрызнулась я.
Иногда здорово доставало то, что меня до сих пор принимают за маленькую девочку, ведь через полгода мне уже стукнет тринадцать! Разглядывая меня, Артём одобрительно протянул:
- Артистка!
- С чего ты…
Но договорить он мне не дал:
- Ты же притворялась? Хотела посмотреть, как я себя поведу?
Мы с Ленкой так и остолбенели: как он догадался? Или наша хитрость была шита белыми нитками? Посмеиваясь, Боцман пояснил тоном знатока:
- Женщины часто подстраивают несчастный случай, чтобы познакомиться с мужчиной.
- Да какой ты мужчина?! – вспылила я.
Но Лена дёрнула меня сзади за куртку, призывая не оскорблять человека её мечты. И проговорила примиряющим тоном:
- Настя, ты тоже ещё не женщина…
- Вот именно, - заключила я. - И поэтому такой ерундой не занимаюсь! Очень мне надо было с тобой знакомиться…
- А зачем тогда ты устроила этот спектакль?
Интуиция у него была что надо и безо всякой волшебной силы… Мы с Леной переглянулись, и она начала первой:
- Ты не удивляйся, пожалуйста, но мы не случайно тут встретились. Мы с Настей искали тебя.
Он посерьёзнел прямо на глазах:
- Помощь нужна?
- Нужна, - подтвердила я. – Только не нам. Пойдёмте в какое-нибудь тёплое местечко, поговорим…
 
 
                                               ****
Спустя полчаса Тёма, фамилия которого, как мы выяснили, была Кондратьев, уже всё знал о нашей организации. Мы сидели в маленьком кафе, правда, заказать смогли только по чашке чая – на большее ни у кого из нас не было денег. Мне ещё нужно было оставить на проезд до дома.
- Значит, это действительно была проверка, - задумчиво протянул Артём.
Я быстро добавила:
- Только с другой целью.
Он кивнул:
- Я понял. Извини, что заподозрил тебя в такой глупости.
- Ты ещё ничего не ответил, - робко напомнила Лена.
В его присутствии она так волновалась – просто ужас! Даже Паппас, в которого Ленка тоже была слегка влюблена, не действовал на неё так магически. Может, потому, что она отчётливо видела пропасть между собой и нашим руководителем? А с Артёмом её не было, и всё казалось возможным. Когда-нибудь…
- А я могу отказаться? – уточнил он, заставив Ленкин взгляд померкнуть.
Но соврать ему насчёт этого я не могла даже ради неё:
- Конечно, можешь. И никто тебя не будет преследовать или мстить как-то. Вставай и уходи.
- Подожди! – опешил Тёмка. – Что ты меня гонишь? Я же просто… поинтересовался.
Лена глубоко вздохнула:
- Скажи, пожалуйста, а что тебя… смущает?
- Что! – он воздел руки. Они у него были большими и крепкими – надёжными. – Она ещё спрашивает! Это же чёрт знает какая ответственность… А если у меня просто времени не хватит? У меня же и школа, и бассейн три раза в неделю!
Я не удержалась:
- А мы просто так целыми днями по улицам болтаемся!
Словно очнувшись, Артём уставился на меня:
- Ну да… Вы же всё успеваете. Но как это происходит? Вы передадите мне часть силы – и что? Я сразу смогу творить чудеса?
- Нет, мне придётся учить вас, - я не удержалась от вздоха, потому что этот процесс и впрямь казался мне куда тяжелее самой работы.
Лена радостно объявила:
- Будем учиться вместе, я тоже ещё ничего не умею. Меня приняли совсем недавно. И Олю тоже.
- Но её Лёшка уже успел подучить.
Мне нужно было посоветоваться с ним, что и как лучше объяснять ребятам, ведь хоть я и помнила Ромкины уроки, чаще мои действия были интуитивными. Как таким поделишься?
- Главное: ты с нами? – Лена прямо замерла в ожидании ответа.
Нужно было втолковать ей, что нельзя так откровенно показывать мальчишке, до чего он тебе нравится, иначе у него весь интерес пропадёт. Мама не зря говорила: охотничий инстинкт жив в мужчине с рождения до старости. И ничего с этим не поделаешь, приходится подстраиваться. Если Тёмка посчитает Лену легко пойманной добычей, он перестанет её замечать. И как она сама этого не понимала?
Он вдруг наклонился ко мне и с жаром прошептал:
- А ты можешь… ну, показать что-нибудь? Прямо сейчас!
- Сомневаешься? – я усмехнулась, хотя прекрасно помнила, как отказывалась поверить Ромке и его друзьям.
Напрямик Тёма не ответил, но этого и не требовалось. Я понимала, что поверить на слово в такое вряд ли кто сможет. Опустив глаза, чтоб он не отвлекал меня, я вызвала к жизни свой внутренний взгляд, который видел куда больше. И сразу заметила, как пульсирует у него в плече красная точка боли.
- Ты повредил плечо. Сильно болит… Мешает тебе плавать.
Невольно тронув плечо, Боцман заёрзал:
- Не понял! Ты спрашиваешь или…
Лена подалась ко мне, будто пыталась защитить:
- Нет, Настя не спрашивает.
- Посидите секунду молча, - попросила я. – Не мешайте. Я ведь тоже ещё не ас!
Кажется, он даже не понял – зачем. И Лена, может, тоже не догадалась, но послушно замерла. Артём вопросительно смотрел на неё, а она-то вообще не отводила от него глаз, и мне показалось, что эта минута полного неведения как-то сблизила их. Так что я помогла им ещё и в этом, хотя нацеливалась только на его плечо. Я поливала красную точку голубоватым светом своего волшебного фонарика, и она постепенно бледнела, становилась всё меньше, пока не сверкнула искоркой и не погасла.
Осторожно пригасив свет, я перевела дух:
- Больше не болит?
Секунду Тёмка смотрел на меня, отказываясь поверить в происходящее, потом аккуратно покрутил рукой, и лицо его просияло:
- А ведь не болит! Обалдеть! Это ты сделала?!
- Не ори, - одёрнула его я. – Всему городу совсем не обязательно знать, чем мы тут занимаемся.
Теперь Лена бросилась на выручку ему:
- Да он же от радости!
- Значит, я теперь смогу сам все травмы излечивать? – ликовал Боцман, чуть ли не подпрыгивая на стуле. – Вот это класс!
Но я остудила его восторг:
- А вот и нет. Никто из нас не имеет право использовать волшебство для себя. Только другим помогать. Если тебя это не устраивает, давай распрощаемся сразу.
В глазах Лены мелькнул неподдельный ужас. Может, вчера она и не вспоминала об Артёме Кондратьеве, но сейчас и мысли не допускала, что может снова потерять его. Я даже не ожидала, что она может пнуть меня под столом! Но как бы ей не хотелось, чтобы Боцман вступил в нашу команду, всё зависело только от него. И я не могла идти ни на какие уступки – у нас ведь была не просто компания друзей!
Но Тёмка сам спас положение. Озадаченно посопев, он вдруг улыбнулся:
- Да фиг с ними – с травмами! Не первая и не последняя. С этим я уж сам как-нибудь… А то, что вы делаете, - это…
Ему не сразу удалось подобрать слово, но нашёл он хорошее:
- Это такое настоящее! Если вы считаете, что я гожусь…
- Ты согласен? – выпалила Лена, не дав ему договорить.
Он кивнул. Глаза его светились такой радостью, что слов не нужно было вообще. И я поняла: он поверил. Всем своим существом поверил и захотел быть с нами. Никакого противного жжения в горле от лжи не возникло.
…Они с Леной посадили меня в маршрутку, и, оглянувшись, я увидела, как мои новые друзья медленно пошли рядышком. Так медленно идут только те, кому очень не хочется расставаться. И мне стало тепло от уверенности, что теперь жизнь будет приносить Лене больше радости. Она это заслужила, честное слово!
 
 
 
                                               ****
Она сама попросила Настю поехать с ней в аэропорт, чтобы не возвращаться оттуда одной. Потом – когда Лёшка улетит. Оля готовилась к этому всю неделю после Нового года. И когда им пришлось ради посвящения Артёма Кондратьева опять забраться в заброшенный дом угольных генералов, потому что Ванькина мама теперь почти всё время проводила дома (Оля подстраховывала!)… И, выводя Вэнди или другую лошадь на прогулку по зимнему полю… И помогая маме на кухне, что девочке не особенно нравилось, но стыдно же было волшебнице не уметь жарить картошку!
В общем, готовилась она тщательно и всё равно оказалась в полной растерянности, когда на самолёт рейса «Кемерово-Москва» объявили посадку.
«И всё?! – взорвалось у неё в голове. – Сейчас он улетит, и мы уже никогда не увидимся?»
В больших, почти чёрных глазах Лёшки застыло отчаяние. Оля видела его, но не подозревала, что такое же отражается в её собственных, оледеневших голубым. Находясь за тысячи километров, Москва гигантской воронкой утягивала у них солнце завтрашнего дня. Как радоваться ему, когда в груди что-то болит так сильно – вдохнуть невозможно?
- Вы ещё встретитесь, жизнь длинная, - рассеянно заметила Лёшкина мама, перебирая документы. – Вроде всё взяла…
«Вот именно – длинная, - откликнулось в Оле. – Попробуй - доживи…»
Старательно глядя по сторонам, лишь бы не мешать им, Настя расспрашивала у Лёшиной мамы о Королёве – и о городе, и о генеральном конструкторе. Но ответов почти не слушала, краем глаза следя, как Лёша неуверенно берёт Олину руку. Её тонкие пальцы даже не отозвались, и Настя на расстоянии почувствовала, какие они сейчас холодные. В этой амазонке, всегда такой энергичной, совсем не осталось сил.
«Как бы мне её тащить не пришлось!» – озабоченно подумала Настя. Хотя у неё была пара приёмчиков, как вдохнуть в Олю бодрость… Но сейчас она не считала себя вправе вмешиваться: люди должны прощаться по-человечески и страдать от любви безо всяких волшебных палочек-выручалочек.
- Ну, попрощались? – Лёшина мама взглянула на них весело.
Ей не терпелось вернуться домой, к мужу, к друзьям, в зелёный городок, который она давно любила больше, чем родной. К смерти матери она давно была готова и, хоть рыдала на похоронах совершенно искренне, довольно быстро пришла в себя. И даже удивлялась тому, что Лёшка так тоскует по бабушке и пересматривает старые альбомы, где она ещё молодая и круглолицая.
Настя бросила на неё сердитый взгляд: «Ну, не улетает же ещё самолёт! Можно дать им ещё минутку?» Хотя, что они могли сказать друг другу за эту минуту? Когда тебе так мало лет, обещания увядают слишком быстро… Уже летом они могут и не вспомнить друг друга.
Она встрепенулась: лето! И бросилась к Лёшке:
- Слушай, мы с Олей приедем к вам летом! Ну, не совсем к вам – в Москву! Есть какие-то детские летние программы обучения… Я разузнаю! У меня… блат у директора школы.
Точно давящая скорлупа раскололась… Лёшка ожил и крепче сжал Олину руку, уже сумевшую ответить:
- Точно приедете? Обещаешь?
Это Оля могла пообещать. Да она из кожи вон вылезет, чтобы войти в одну из этих программ! Они разом благодарно взглянули на Настю, и снова впились взглядами друг в друга.
- Значит, до лета?
- Всего-то пять месяцев!
- Я покажу тебе такие места в Москве! – он опомнился. – То есть, вам покажу.
- Спасибо, - скромно отозвалась Настя. – Но я надеюсь, что и Ромка этой идеей загорится…
Кажется, они не услышали её, но она не особенно огорчилась.
- Дурачки, - сказала Лёшина мама. – Им кажется, будто это на всю жизнь. А ведь у каждого из нас в школе за год пара таких бессмертных любовей случалась… Теперь всех и не вспомнишь!
«Ну, конечно! Склероз уже, вот и не помнишь… А, может, и не было ничего. Как такое можно забыть?» - Настя отвернулась, чтобы не выдать своего презрения к женщине, ничего не понимавшей в любви. Всё-таки она была матерью её друга, и ссориться напоследок не стоило.
…Это «напоследок» они увезли с собой в автобусе с замороженными стёклами. По краям возле чёрных резинок слегка оттаяло, и люди выглядывали через эти щёлки, чтобы понять, в каком измерении находятся.
- Уже ФПК, - сообщила Настя, тоже припав к светящейся полоске стекла. – Из наших тут никто не живёт. Надо бы подыскать!
Но Оля не отозвалась. Улыбаясь одними уголками губ, она смотрела на спинку переднего сиденья, словно это был дисплей, на котором возникли слова, которые Лёшка шепнул напоследок. И ещё быстро обнял - тоже напоследок, отчего его мама ахнула и, рассмеявшись, шлёпнула его перчаткой по плечу:
- Лёшка! Ты что делаешь?
А Насте он напоследок опустил обе руки на плечи:
- Береги себя. И её…
Она только кивнула в ответ. Что тут скажешь? В их команде жизнь спокойной не бывает. Постараются беречься! А там уж – как получится.
Сегодня Насте ещё предстояло дать новичкам первый урок. Новогодние выходные закончились, и Ванина мама вышла на работу, так что можно было воспользоваться его квартирой. Всё и продолжится, и начнётся сначала, как это периодически бывает в жизни. Приподнявшись, она снова выглянула в окно: белые карагачи проплывали мимо, покачиваясь воздушными айсбергами. Между ажурными ветвями светились голубые кусочки неба, в котором ослепительной птицей мчался самолёт на Москву.
«Мы тоже прилетим туда, - откинувшись на спинку сиденья, пообещала Настя в пространство. – Город большой, и наша помощь может пригодиться!»
Ей представилась Москва – раскидистая, как старое дерево, которое ещё полно соков и собирается жить вечно. На могучих ветвях она держала целые века, и некоторые выглядели по-настоящему уродливыми, но никому не под силу было сорвать их и выбросить, раз уж выросли. Где-то в густой кроне скользили тени тех, кого Настино сердце уже любило: Жеки, Ирины Викторовны, Кораблёва… Теперь к их маленькой стае летел Лёшка. Хоть они и не встретятся, Насте было спокойней оттого, что этих близких людей объединял большой город, с которым ей только предстояло познакомиться.  
Оставалось дожить до лета…
 
2013 г.