Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Вячеслав Килеса. Приезд незнакомки. Рассказ

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
ПРИЕЗД НЕЗНАКОМКИ
 Вечером, после ужина, жена неожиданно вспомнила:
 — Тебе звонила какая-то женщина из Тирасполя. Сказала, что ее зовут Маша, и что вы были раньше знакомы: когда ты в армии служил, как я поняла.
 — В армии? — Донов нахмурился. — Да, что-то припоминаю... Она еще что-нибудь говорила?
 — Она будет тебе звонить часов в десять в воскресенье, — жена с любопытством посмотрела на Донова: — Какое-то юношеское увлечение, да?
 — Просто знакомство — Донов отвернулся, не желая продолжать разговор, и жена, поняв это, безразлично пожала плечами и занялась мытьем посуды. Они давно не интересовались делами и переживаниями друг друга: два корабля, вынужденные стоять на приколе в одной семейной гавани.
 Маша... Память Донова, всколыхнувшись, перенесла его через множество лет в Тирасполь, где он, двадцатипятилетний лейтенант, призванный после окончания вуза на два года в армию, приглашает в театр официантку генеральской столовой Машу, самую красивую и недоступную девушку в дивизии, — и с удивлением обнаруживает, что она соглашается. И этот вечер в театре — ставили очень смешную и увлекательную комедию, — когда общий смех настолько их сблизил, что Донов решился взять Машу за руку, и она не сразу ее отняла. А потом он провожал ее домой и на перекрестке она попрощалась с ним, пояснив, что возле подъезда на лавочке постоянно сидят соседи и она не хочет, чтобы их видели вместе, — а он еще долго стоял, слушая, как удаляются в темноте ее торопливые шаги, потом нашел троллейбусную остановку и отправился на квартиру, снимаемую у одинокой старушки, и был безумно счастлив...
 Время до воскресенья тянулось долго, мучительно, но вот оно пришло, и вместе с ним телефонный звонок. Дети отдыхали в оздоровительном лагере в Евпатории, жена со своим другом Володей ушла купаться на озеро, — и Донов радовался одиночеству, позволявшему разговаривать с Машей без возможных насмешек присутствующих. Да, это была она, Маша, и он с удивлением слушал ее не изменившийся голос, называвший его «Санечкой» и рассказывавший, как долго вела она переписку с различными адресными бюро, пока не установила его адрес и телефон.
— У тебя жена и двое детей: мальчик и девочка? — полувопросительно, полуутвердительно спросила Маша.
 — Да. А у тебя?
 — Сейчас никого. Дочь выросла, живет с мужем в Петербурге, я — одна, в той самой Тираспольской двухкомнатной квартире, ты должен помнить.
— Маша, — волнуясь, прервал ее Донов. — Ты не хотела бы встретиться?
— Да, — Маша ответила сразу, словно ждала этого вопроса.
— Я работаю сейчас в Симферополе и сниму для тебя квартиру. Ты была когда-нибудь в Крыму?
— Нет. Я почти все время проработала в Германии, в Тирасполь вернулась четыре года назад.
— Прекрасно. Посмотришь Крым, на море искупаешься. Согласна?
 — Конечно. Я как раз ухожу в отпуск.
 Договорились, что через неделю Донов позвонит Маше по телефонному номеру ее подруги и узнает, когда ее встречать.
Положив телефонную трубку, Донов замер, переживая и осмысливая состоявшийся разговор, потом сел за пианино и долго играл сонаты Бетховена, успокаивая фантазиями глухого старика разыгравшееся воображение: приезжает Маша, забирает его в Тирасполь и начинается жизнь, посвященная любви и музыке.
 Донов представил шумящие аплодисментами концертные залы, расклеенные афиши с его именем – и горько усмехнулся.... После окончания музыкального училища Донову предсказывали звездное будущее – он прекрасно играл на фортепиано и великолепно пел, - но родители уговорили поступить по знакомству в юридический институт, соблазняя высокими заработками и престижностью профессии, и Донов поддался на уговоры и не жалел, и только в последние, рыночные годы начал уставать от мелочности адвокатского существования, занятого выдаиванием денег у клиентов и ублажением взятками судей.
 Квартиру – точнее, комнату - Донов снял по объявлению: он не хотел вовлекать в личные дела симферопольских знакомых, у которых ночевал: что-то объяснять, потом опасаться длинного языка. Объявление дала худенькая, замотанная жизнью женщина, вынужденная для удовлетворения потребностей сына-старшеклассника периодически сдавать в наем небольшую, но уютную комнатку: в двух других располагалась хозяйка, отрекомендовавшаяся Донову как «Екатерина Васильевна, можно Катя» и ее сын Олег.
 Хранившихся «про запас» денег не хватило, пришлось брать в производство неприятное, но прибыльное дело с полной предоплатой, договариваться на работе об отгулах, что-то врать жене, решать другие пустяковые проблемы. Но все заканчивается, – и в среду утром Донов стоял на перроне, встречая одесский поезд, волновался, сможет ли узнать Машу, пытался представить, какая она будет. Последний раз они виделись на днестровском мосту, их излюбленном месте свиданий. Цвел июнь; Донов ждал приказ о демобилизации и готовился к гражданской жизни, думая о том, как совместить свои планы с появлением в его жизни Маши, уже получившей от него предложение выйти замуж и обещавшей сегодня дать ответ, который, конечно, будет положительный, и Донов стоял на мосту, не зная, радоваться ли новому дню, который придется делить на троих, учитывая Машину трехлетнюю дочку.
 Маша пришла с опозданием, чего обычно, ценя свое и чужое время, не позволяла; в выражении ее лица Донов уловил напряженность, как у человека, не уверенного в правильности принятого решения и все-таки собирающегося ему следовать.
Ты окончательно отказался от роты? – спросила, поздоровавшись, Маша.
Конечно! – удивленно посмотрел на нее Донов. – Армия – та же тюрьма
и я не собираюсь в ней сидеть.
 - Но многие остаются в армии – и не жалеют. Твоя нынешняя зарплата лейтенанта выше зарплаты инженера; у тебя есть талант руководителя, тебя ценит командование. Здесь у тебя есть будущее: ты уверен, что оно будет на гражданке?
 - Я уверен в себе, – хмуро ответил Донов. – И потом: музыка. Я должен к ней вернуться - и вернусь. Я тебе рассказывал.
 - Да, помню – вздохнула Маша. – Ты – человек мечты. А я...
 Маша запнулась и с неохотой продолжила:
 - Я – человек быта. Я эти дни места себе не нахожу, все думаю, думаю. После техникума, выйдя замуж за офицера, я связала свою жизнь с армией: работала поваром, потом официантом. Когда ушла от пьяницы-мужа, командир дивизии выделил мне двухкомнатную квартиру, пробил место в садике для дочки. Я знаю, что в трудную минуту мне здесь помогут.
 Маша умоляюще посмотрела на Донова:
 - Санечка, останься в армии. Я слышала, как заместитель командира дивизии за обедом огорчался, что не уговорил тебя стать кадровым офицером. Армия нуждается в умных командирах: а ты умница, так все говорят.
 Маша взяла Донова за руку.
 - Санечка, если я попрошу командира дивизии, он поможет с военной академией и ты быстро получишь полк. А музыка... Я рожу еще одного ребенка и ты будешь играть нам по вечерам. Санечка, я боюсь тот мир, куда ты меня зовешь, я его не знаю. Если бы одна, а так, с ребенком...
 Маша ожидающе посмотрела на Донова. Он молчал. В августе его ждали в московской филармонии, и если прослушивание пройдет удачно, он будет зачислен в штат. А Маша... Она не знает, как тяжелы будни строевого командира, как нелегко быть думающим в мире посредственности и как противно растить из вчерашних школьников пушечное мясо.
 - Понимаешь – Донов осторожно сжал Машины руки, – для меня офицерский мундир – как чужая судьба. Меня корежит от армии, я не дождусь, когда от нее избавлюсь.
 - Да, конечно.
 Машино лицо стало холодным, отстраненным. Осторожно выдернув руки, она внимательно посмотрела на Донова и тихо сказала:
 - Речка – и два берега. Желаю счастья, Санечка!
 Повернулась и пошла прочь. Донов видел, как она вышла на набережную, потом на площадь и скрылась за углом трехэтажного магазина. А Донов еще долго стоял на мосту, вглядывался в текущие воды Днестра и уверял себя, что поступил правильно.
 ... Одесский поезд опоздал на десять минут. Маша вышла из вагона в числе последних пассажиров; Донов помог ей сойти на перрон, перехватил огромную сумку и, неловко улыбаясь, произнес:
 - С приездом!
 - Доброе утро, Санечка! – откликнулась Маша и, окинув Донова быстрым взглядом, отметила:
 - Такой же, только потолстел.
 - И поглупел, – засмеялся Донов. Неловкость первых минут не проходила. Одетая в желтое платье странного фасона, эта идущая рядом с ним женщина с усталым лицом совсем не походила на ту, с сияющими глазами и лукавой улыбкой Машеньку из далекого прошлого, и Донов поскучнел.
 Что-то почувствовав, Маша остановилась.
 - Санечка, ты такой кислый, словно лимон проглотил. – Маша внимательно смотрела на Донова. – Я сильно изменилась, да? Хочешь, я сегодня уеду обратно?! Только город посмотрю, - но это могу и одна сделать.
 - Что ты! – всполошился Донов. – Не обращай внимания, на работе были неприятности, я еще не отошел, к тому же так долго не виделись!
 - Двадцать один год – я посчитала.
 - Больше, чем у трех мушкетеров! – пошутил Донов.
 - Каких мушкетеров? – изумилась Маша.
 - Ну, этих: Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна.
 - А, из фильма... - протянула Маша и, перейдя на деловой тон, спросила:
 - Что запланировано?
 - Сейчас едем на квартиру - вот, кстати, твой ключ от дверного замка – потом прогулка по городу.
 Комнатка Маше понравилась; распаковав вещи, она из привезенных с собой продуктов приготовила на кухне обед – очень вкусный, Донов давно такой не ел: жена готовила на скорую руку, лишь бы заполнить желудок. Маша радовалась, слушая похвалу в свой адрес, подкладывала Донову лакомые кусочки, рассказывала, что правильно сваренная и пожаренная еда делает человека здоровым, поэтому, работая долгие годы заведующей столовой, она все сложные блюда готовила сама, особенно когда командующий войсками в Германии принимал иностранные делегации. Пришел из школы хозяйский сын Олег и Донов с удовольствием отметил, что Маша, не жадничая, покормила мальчика.
 В «их» комнате стояли две односпальные кровати; осмотревшись, Маша сказала:
- Я себе возьму ту, возле окна, а тебе постелю другую. Не возражаешь?
- Нет – ответил Донов.
 До этого момента он не мог решить, удобным ли будет остаться на ночь, и готов был поближе к вечеру, пожелав Маше спокойной ночи, отправиться на свою квартиру. В том далеком прошлом они, всласть целовавшиеся, так и не стали близки.
 - Ты помнишь, Санечка, тот концерт в Доме Культуры, где ты так красиво играл? У меня с тех пор полонез Огинского «Прощание с родиной» - любимая мелодия. А когда удалось попасть в Лейпциг, отнесла цветы на могилу Мендельсона и вспоминала твой рассказ о свадебном марше, подаренном этим нищим композитором любимой девушке, выходившей замуж за богача, и о том, что это оказался подарок для девушек всего мира.
 Да, тот концерт, посвященный Дню Победы... Донов вспомнил его так отчетливо, словно он состоялся вчера. Зал Дома культуры был набит; музыкальные вариации Донова оказались апофеозом концертной программы. Вдохновленный любовью к Маше, сидевшей в первом ряду, Донов играл на вершине своих возможностей – и был награжден шквалом аплодисментов. А потом Маша предложила отметить успех у нее дома, и Донов впервые переступил порог Машиной квартиры. Был поздний вечер; в одной из комнат спала уложенная приходящей няней Машина дочка. Донов сидел на кухне, пил шампанское, надеялся, что останется до утра и, будучи девственником, страшился и ждал этого момента. Маша была оживленно-испуганной; Донов ловил ее убегающий взгляд, что-то говорил, потом встал и прижал Машу к себе, чувствуя, как трепещет под ласками ее тело. И вдруг, как гром с неба, – протяжный звонок в дверь.
 - Господи, кто может быть?! – оттолкнув Донова, Маша поспешно приводила в порядок одежду. – Полночь скоро, кому не спится? Нужно открыть, а то дочку разбудит.
 Выбежав в прихожую, Маша повернула в замке ключ и распахнула дверь.
 - Здравствуй, Мария! Извини, что поздно: свет на кухне горит, решил навестить.
 Маша зажгла в прихожей электросвет и остановившийся в проеме кухонных дверей Донов увидел высокого, лет сорока – сорока пяти мужчину, рассматривавшего Машу со счастливой улыбкой.
 - Вот, зайду, думаю, чайком угостишь, – повторил мужчина растерянно молчавшей Маше.
 - Добрый вечер! – решил заявить о себе Донов.
 Мужчина вздрогнул, повернул голову и ошеломленно замер, разглядывая Донова.
 - Кто это? – удивленно-требовательным голосом спросил он у Маши.
 - Это мой знакомый, Александр Николаевич – объяснила Маша. – Пришел, как и вы, в гости. Идите на кухню, сейчас сделаю чай.
 Донов повернулся и уселся на табурет; мужчина разместился напротив. Донов смотрел на Машу, хлопочущую возле газовой плиты, чувствовал, что она перепугана, - и понимал, почему. «Я работаю среди сотен мужчин, оторванных от женщин, – объясняла Маша Донову в начале их знакомства. – Меня называют Ледяной принцессой не потому, что не умею улыбаться, - я не позволяю себе этого. Репутация – главная моя ценность: появятся грязные слухи - я потеряю уважение командования и работу. Не обижайся: расставаться будем за квартал от дома, я так всем говорю, кто бы ни провожал». Сегодня Маша впервые нарушила свое правило – и попалась.
 Мужчина, сидевший со смятенным лицом, вдруг привстал:
 - Алексей Петрович, подполковник, замкомандира летного полка. А вы кем будете, молодой человек?
 - Гвардии лейтенант Донов, командир мотострелкового взвода – нехотя отрекомендовался Донов. Ситуация складывалась нелепая и он не знал, как себя вести.
 Маша налила гостям чай, открыла банку с вареньем и, сказав, что пойдет заниматься дочкой, ушла в комнату.
 - Для меня Мария – как родная – вдруг начал объяснять подполковник. – Конечно, я понимаю..
 Подполковник встал: злой, разочарованный, с горькой улыбкой.
 - Вас и Марию объединяет молодость. А я...
 Махнув рукой, подполковник прошел в прихожую и вышел, осторожно закрыв дверь.
 - Ушел? – зайдя в кухню, Маша быстро подошла к окну. – Нет, стоит у беседки, смотрит. До утра теперь не уйдет.
 - Кто это? – спросил Донов.
 - Давний знакомый, со времен замужества. Интеллигентная жена, взрослые дети, – а туда же: «Не могу без тебя, все брошу»... Трудно быть одной!
 Маша на секунду задумалась, решительно сказала:
 - Позвоню знакомой, попрошусь переночевать. Ты сможешь проводить, дочкину одежду понести?
 - А зачем уходить? – удивился Донов.
 - Он после твоего ухода начнет опять ломиться, отношения выяснять. А если ты не уйдешь: такое устроит, всех соседей разбудит!
 Через десять минут Маша со спящей дочкой на руках и Донов с сумкой вышли из подъезда. Вокруг никого не было: подполковник то ли затаился, то ли ушел. Пахло сиренью; вышитое звездами небо казалось нарисованным. Маша и Донов молча шли между домами. Происходящее казалась настолько нереальным, что Донов засмеялся.
 - И часто так бегаешь? – спросил он.
 - К счастью, нет. Привяжется какой-нибудь: скандалить нельзя, приходится прятаться. Все, пришли.
 Сидевшая на лавочке женщина поднялась им навстречу, забрала у Донова сумку и вместе с Машей вошла в подъезд.
 - Спокойной ночи, Санечка! – услышал он Машин голос и, повернувшись, отправился ловить такси.
 После этой ночи Донов виделся с Машей не раз, но на квартире у нее так и не побывал. Отложенное на потом – отложенное навсегда.
 ...Подождав, пока Маша распакует и разложит вещи, Донов предложил познакомиться с окрестностями. Расспросив прохожих, посетили несколько магазинов, зашли на рынок, наполнив сумки овощами и фруктами. Расплачивался Донов. Маша оживленно болтала, сравнивала крымские и тираспольские цены, рассказывала о трудностях существования Приднестровской республики. Донов поддакивал, задавал вопросы, ощущая себя играющим роль в придуманном кем-то спектакле.
 - Ты так и не стал музыкантом: почему? – спросила вдруг Маша.
 - Наверное, не хватило настойчивости, - откровенно сказал Донов. – С зачислением в штат московской филармонии не получилось: обещанное мне место отдали бесталанной дочке влиятельного человека. Предлагали подождать, закрепившись кем-нибудь в Москве или Московской области, но начались трудности с пропиской. А тут позвонили родители: освободилась должность заведующего юридической консультацией. Вернулся в Крым, через три года женился на коллеге, появились дети. Была вакансия в симферопольской филармонии, приглашали, но я на работе ждал получение квартиры.
 Донов вздохнул.
 – Думаем, что откладываем на завтра дела, а оказывается – жизнь.
 – Тебя надо подталкивать, Санечка, тогда все получилось бы, – неожиданно серьезно сказала Маша. – Ты из тех мужчин, кому нужна женщина-лоцман.
 – Сомневаюсь, чтобы женщина смогла мной управлять! –хмыкнул Донов. – Для меня на первом месте работа, затем – все остальное, в том числе и женщины.
 Бросив на Донова недоверчивый взгляд, Маша, секунду помолчав, занялась пересказыванием модного кинофильма, то и дело спрашивая мнение Донова. Тот отвечал неохотно: ему хотелось поговорить о себе, об одиночестве, в котором плавала его душа последние годы. Он понял, что нашел в Маше внимательного слушателя, и был готов раскрыться, как на исповеди.
 Зайдя в небольшой сквер, они сели на скамейку и Донов принялся рассказывать о своих метаниях: между необходимостью устроить быт для семьи и мечтой бросить все, подобно Гогену, и уйти в творчество. Маша слушала, поддакивала в нужных местах, говорила утешительные слова. Протянувшаяся между ними ниточка начала связывать их, немолодых людей, близостью, иногда более долговечной и прочной, чем пылкость чувств юных влюбленных.
 Вечерело. Из соседних домов в сквер потянулись подышать свежим воздухом молодые мамы с колясками, уставшие после кухонных забот старушки.
 – Пойдем – предложил Донов. – Познакомишься с Екатериной Васильевной: помню, она говорила, что в это время с работы возвращается.
 Судя по оживленному разговору, завязавшемуся между Машей и Екатериной Васильевной, женщины друг другу понравились. Олег смотрел в комнате телевизор; взяв в книжном шкафу «Триумфальную арку» Ремарка, Донов уселся на диван и углубился в чтение.
 Книги для Донова были единственным другом. Когда на голову сваливались неприятности, Донов выбирал в домашней библиотеке подходящего по настроению автора и уходил в воображаемую страну, возвращаясь в повседневность спокойным и отдохнувшим. Жена тоже любила чтение, – это было одним из факторов, способствовавших их мирному сосуществованию, – но ее книжный мир никогда не пересекался с миром Донова.
 - А, читаешь! - Маша зашла в комнату веселая и довольная. – Я тоже книжками балуюсь, особенно Мопассаном и Есениным. На ужин отбивные будут, – не возражаешь? Екатерина Васильевна очень милый человек, приятно разговаривать!
 Поужинав, сели смотреть по телевизору кинофильм «Соломенная шляпка» и Донов, восхищаясь мастерством актеров, в который раз порадовался везению родиться современником Андрея Миронова, Александра Ширвиндта и Людмилы Гурченко. Особенностью социализма было создание поколений романтиков, неистово веривших как в коммунизм через двадцать лет, так и в возвышенность человеческих отношений, бросавших солдат на пулеметные амбразуры и превращавших любовь в чудо, поиску которого посвящалась вся жизнь. Поэтому Донов в наступившей эпохе прагматизма, насмешливо спрашивающей: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?!», чувствовал себя иногда последним римлянином, бродящим среди развалин захваченного варварами города.
 После кинофильма посидели на кухне, попили чай, посплетничали о политике. Взглянув на часы, Екатерина Васильевна и Олег пожелали всем спокойной ночи и разошлись по комнатам; Маша и Донов последовали их примеру.
 Переход к постели произошел обыденно, словно Донова и Машу соединяли давние супружеские отношения. Позже, вернувшись на свою кровать, Донов с грустью подумал, что чувства изнашиваются, как одежда, и когда после единственного или единственной появляется череда новых партнеров, венец любви превращается в половой акт, где сексуальная техника никогда не заменит исчезнувшую восторженность души.
 Донов привык просыпаться рано; лежа на кровати, он смотрел, как бегают по стенам, разгоняя тени, лучи июльского солнца. День обещал быть жарким; поднявшись, Донов надел спортивный костюм и занялся утренними процедурами. Маша в комнате отсутствовала: судя по доносившимся из кухни голосам, она и Екатерина Васильевна готовили завтрак.
 Выполняя комплекс физических упражнений, Донов поймал себя на мысли, что не может определить свое отношение к Машиному приезду. Вместо ожидаемого праздника получалось непонятное беспокойство мысли, и, решив подумать над этой ситуацией, - одному, без Маши, - Донов после очень вкусного завтрака извиняющимся тоном сказал, что должен ехать на работу.
 Пристально посмотрев на Донова, Маша неловко улыбнулась, сказала, что работу, конечно, пропускать нельзя; она найдет, чем занять время, тем более что нужно съездить на вокзал и купить на воскресенье билет на одесский поезд.
 - Я думал, ты дольше погостишь, – поразился Донов.
 - Дома огородом надо заняться и в Санкт-Петербурге побывать, у дочки.
 На работе Донову удивились, – все знали, что у него до понедельника отгулы, но спрашивать ни о чем не стали: напичканная тайнами адвокатская братия в чужие дела без спроса не лезла.
 Усевшись за свой стол, Донов разложил на нем судебные документы и надолго задумался. Приехала женщина, которую он когда-то любил и никогда не забывал: она оказалась не той, какую он помнил, – но и Донов давно не был романтично настроенным лейтенантом, видевшим в каждой привлекшей его внимание девушке ждущую его Ассоль.
 Донов подумал о жене и вздохнул. Его разочарование началось через год после свадьбы, когда выяснилось, что жену раздражают его мечты о музыке и главным для нее является благополучный быт, на формирование которого она направила свою жизнь и – после рождения детей – жизнь Донова. Разговоры о преобладании духовного мира над сытостью воспринимались как уклонение от обязанностей главы семьи добывать деньги, - и Донов замолчал, закрылся. Постепенно он и жена превратились в отдельные государства, связанные брачным договором, ордером на жилье и свидетельствами о рождении детей.
 Донов нравился женщинам, - сохраняя, впрочем, первые годы верность жене, - пока желание почувствовать свою нужность кому-то не толкнуло на первую измену. В каждой из очередных женщин Донов искал то воплощение мужской мечты, которое заставило когда-то капитана Грея направить корабль в Каперну. Но проходил месяц, другой, утихал восторг первых поцелуев и Донов, с грустью убеждаясь, что нет ничего нового под солнцем, начинал искать благовидный предлог для расставания.
 Пододвинув к себе одно из дел, Донов занялся составлением апелляционной жалобы; рассортировав деловую почту, ответил на несколько писем. После работы зашел в театральную кассу, приобрел билеты на завтрашний спектакль; потом забежал в магазин, купил сыра и шоколадных конфет: из тех, что нравились Маше. Подходя к подъезду, представил ждущую его Машу и вдруг почувствовал, что возвращается домой, - ощущение, исчезнувшее после смерти погибших в авиакатастрофе родителей.
 Его действительно ждали: он понял это по Машиной улыбке, по начавшейся вокруг него суете. Показав билеты, Донов гордо сообщил, что завтра днем они пройдутся по музеям, а вечером будут лицезреть в театре булгаковскую «Мастера и Маргариту».
 - Надеюсь, это будет прекрасно, – весело сказала Маша. - Хотя, скажу честно, я «Мастера и Маргариту» так и не дочитала до конца, этот роман – какой-то надуманный.
 - По мнению литературоведов, «Мастер и Маргарита» - величайший роман века. – возмутился Донов. - Так все считают.
 - Я с ними не спорю, – пожала плечами Маша. – Я свое мнение высказала, а не каких-то литературоведов.
 - Тем более что никого из них ты не читала, – презрительно усмехнулся Донов. – Если не разбираешься в чем-то: промолчи, не хвались невежеством. Смешно: официантка судит классика литературы!
 - Я здесь не как официантка сижу, а как обычный человек, имеющий право на мнение, – побледнев, Маша посмотрела на Донова с укором. – Возможно, роман замечателен, но это не мой роман, он не для меня писался. Почему ты такой злой, Санечка?! Господи, ну зачем я сюда приехала?!
 Маша расплакалась.
 Донов смутился. Усевшись рядом с Машей, начал просить прощения, потом обнял ее и так они просидели долго, долго, пока Маша, осторожно высвободившись из рук Донова и взяв зеркальце, не сказала грустно:
 - Ревушка- коровушка! Испортила всем настроение! Краска на лице размазалась: только в огороде вместо пугала стоять.
 Поднявшись, Маша ушла в ванную, а Донов, походив по комнатам и, пообщавшись с Екатериной Васильевной, вновь открыл Ремарка, прислушиваясь иногда, как Маша в перерывах между телевизионной информацией рассказывает Екатерине Васильевне свои впечатления о Германии. В комнату Маша вернулась поздно, когда Донов, по ее мнению заснул, и, улегшись в кровать, беспокойно ворочалась, о чем-то думая.
 Утро всегда действовало на Донова живительным образом, и сегодня он поднялся, полный сил и надежд, и намерений отнестись к Маше как к долгожданной гостье. Поэтому, наверное, завтрак прошел весело и непринужденно, и Донов с радостью увидел довольное лицо Екатерины Васильевны, наверняка что-то понявшей и переживающей за Машу, почувствовал благодарность, светившуюся в Машиных глазах, и подумал, как приятно делать других счастливыми. Мы не боимся – особенно в молодости – терять людей: их много и вместо старого друга легко завести нового. И лишь тогда, когда опыт превращается в мудрость, понимаем, что вместе с людьми уходили частицы прошлого, обедняя и укорачивая настоящее, и что есть потери, которые не заменишь.
 Экскурсию по городу начали с Пушкинской улицы и набережной Салгира: как считал Донов, главных достопримечательностях Симферополя. На набережной у Донова было любимое место: на противоположном от здания Киевского районного суда берегу можно было сесть на бетонное основание столба и наслаждаться зрелищем многоярусной вербы, протягивающей ветки к воде, изогнутого дугой мостика, мельканием рыбок. Потом Донов повел Машу к Петровским скалам, показал, откуда отправлялись в полет в довоенное время планеристы, рассказал, как после гибели одного из них, Ричарда Петровского, в похоронах участвовал весь город, а погибшего, словно воина, везли на пушечном лафете.
 - Какое разное каждое поколение– задумчиво заметила Маша. – Я иногда, читая о людях тех лет, их не понимаю: как меня не понимает дочка. Эта безумная и смешная сейчас вера в мировую революцию...
 - По содержимому веры, по идеалам поколения и различаются, – резюмировал Донов. – Достоинство поколения определяется по его духовным ценностям. И жаль, если о нас напишут, как Александр Блок о мировоззрении народников: «Бога нет, душа – клеточка, отца – в рыло».
 Музеи оставили Машу равнодушной: « Оно все мертвое – объясняла она Донову о краеведческих экспонатах. – Пусть бы покоилось с миром! А то рассматриваем, как обезьян в зоопарке, да еще деньги за это платим».
 Пообедав, сходили на рынок, потом отдохнули, а вечером направились в театр. Минувший день развеял Доновские сомнения: он начал привыкать к Маше, к тому, что рядом идет заботливая, думающая о нем женщина. Они были людьми одного поколения, гражданами несуществующего государства: ничему не удивляющиеся, мало во что верящие и все-таки стойкие, как оловянные солдатики.
 Донов привык, что в театре среди зрителей попадаются знакомые лица, но эта встреча, произошедшая в фойе, была ему неприятна: перед ним остановился, держа под руку свою высокомерную, славящуюся ехидный умом супругу, заместитель директора адвокатской фирмы Ретюнский.
 - А-а, вот для чего отгулы брались, – насмешливо протянул Ретюнский и поклонился Маше:
 - Позвольте представиться: Павел Викторович, коллега вашего спутника, а это моя супруга, Ольга Владимировна.
 Супруга Ретюнского снисходительно кивнула головой, бесцеремонно разглядывая Машино желтое платья.
- Черт бы вас побрал! – воскликнул мысленно Донов, представив, какие шуточки будет отпускать на работе Ретюнский по поводу Машиного наряда.
 - Рада познакомиться! – улыбнулась Ретюнская Маше. – Булгаков вновь начал входить в моду, вы не находите?! Хотя я считаю, что Сартр о подобных проблемах писал острее. А вы как думаете?
 - Возможно, вы правы, – осторожно ответила Маша, беспомощно оглядываясь на Донова, - и Донов понял, что о Сартре, конечно же, Маша слышит впервые.
 Донов представил, как Машу начнут прямо при нем изящно унижать – при невозможности Донова этому воспрепятствовать: хамить Ретюнским, превращая в своих врагов, он не собирался, - торопливо сказал: «Извините, мне надо отлучиться. Маша, не забудь: восьмой ряд, пятое - шестое место», - и нырнул в толпу зрителей. Зайдя в туалет, дождался второго звонка и направился в партер. Усевшись рядом с Машей, спросил: «Отбилась?», услышал Машино: «Так, поговорили», и перевел взгляд на сцену.
 Спектакль Донову не понравился: вместо удивительного романа с ясными и сильными сюжетными линиями показали слащавую мелодраму, которую спасала от провала только игра актеров. Помня предыдущий разговор, Маше свое впечатление решил не высказывать, предложив пройтись по проспекту Кирова, а потом посидеть в кафе «Парус».
 Свободный столик нашелся в углу, неподалеку от входа в кафе; заказав кофе и пирожные, Донов начал рассказывать о перипетиях тяжбы, которой занимался в числе прочих последний год: женщина, продав квартиру, отнесла полученную в долларах сумму на хранение друзьям, а когда пришла за деньгами, наткнулась на недоуменное удивление. Письменных доказательств передачи денег у женщины не было, и Донов совершал чудеса адвокатской ловкости, поддерживая процесс и ведя его к выигрышному финалу. Возмутившись предательству друзей, Маша, повторяя: «Я всегда знала, что ты очень умный», - хвалила Донова, но какая-то неловкость между ними не исчезала, и Донов не удивился, когда Маша, помолчав, вдруг спросила:
 - Что с тобой случилось в этих годах, Санечка? Тогда, на Тираспольской площади, ты меня не бросил.
 - Какой площади? – невольно спросил Донов и тут же поправился: «Да, помню: комендант и нищий».
 На одетого в лохмотья старика они наткнулись возле «Детского мира»: старик лежал, привалившись к бровке тротуара, то ли после припадка эпилепсии, то ли после перепоя; немногочисленные прохожие, бросая равнодушные взгляды, проходили мимо. Донов собирался последовать их примеру, когда Маша, подойдя к старику, провела рукой по его лбу и, обернувшись к Донову, встревожено сказала:
 - У него кровь: ударился, когда падал, о бордюр. Телефон на той стороне площади: вызови «Скорую помощь».
 Донов поморщился: после работы он забегал к командиру соседнего взвода Боре Чибизову, поздравить с днем рождения и выпить стопку водки, и переодеться в гражданскую одежду не успел, а прославившийся свирепым характером комендант Тирасполя полковник Шаулимов как раз по вечерам выходил на ловлю нарушающих устав младших офицеров, причем площадь была одним из его охотничьих маршрутов, - но возражать не решился и поспешил к телефону.
 Дозвониться удалось быстро; объяснив, куда выезжать, Донов повернул обратно и остановился, увидев возле Маши возмущенно жестикулирующего коменданта и патруль. «Нужно завернуть за угол и исчезнуть – мелькнула мысль. – Шаулимов запах водки на расстоянии пяти метров чует. А Маше завтра все объясню».
 Донов начал осторожно пятиться назад и вдруг увидел, как солдаты патруля по приказу коменданта схватили нищего за ноги и руки, собираясь оттащить в ближайшие кусты, а Маша их отталкивает. Выхода не было: Донов поспешил Маше на помощь. Его появление прервало перепалку в самом напряженном месте: «Сейчас генерал здесь проедет!» - «При больном сердце человека нельзя двигать, может умереть».
 - Разрешите доложить, товарищ полковник! – отдавая честь, застыл Донов перед Шаулимовым. – Этот больной – ведущий актер нашего театра, лауреат всесоюзных премий. У него сейчас роль нищего в спектакле, видимо, он ее отрабатывал, пока сердце не схватило. Сейчас «Скорая» подъедет, я вызвал.
 - Да!? – комендант призадумался - оказаться виновником смерти лауреата ему не хотелось – и приказал патрулю:
 - Станьте так, чтобы артиста с дороги видно не было. Дождитесь врача.
 А Донову бросил:
 - Молодец, лейтенант! Хвалю!
 Потом, уловив исходивший от Донова алкогольный запах, насупился, поизучал вытянувшегося в струнку Донова глазами и отвернувшись, сказал:
 - Идите, лейтенант! И в таком виде больше не попадайтесь!
 - Слушаюсь! – отчеканил Донов, подхватил Машу под руку и быстро зашагал прочь. Свернув возле магазина грампластинок в переулок, они остановились и начали хохотать.
 - «Лауреат всесоюзных премий...» – давилась от смеха Маша. – Я не знала, Санечка, что ты такой выдумщик.
 - А что оставалось делать? Еще немного и вы с Шаулимовым начали бы дубасить друг друга кулаками. Послушай, ты так серьезно к этому отнеслась. Почему?
 - У меня отец на улице умер: схватило сердце и никто не помог, - помрачнев, пояснила Маша. - А нищий - он такой же, как мы, и его кто-то сейчас ждет. В мире нет человека, которого кто-нибудь не ждал.
 Через три месяца Донов демобилизовался и эта история забылась, как и многое другое. А сейчас...
 - Понимаешь, Маша – медленно произнес Донов. – Я не хочу ни в чем оправдываться. Просто я стал очень осторожным и не уверенным: ни в ком и ни в чем.
 - Я – временное явление, а с Ретюнским работаешь постоянно, – подсказала Донову Маша. – Ты это хотел сказать?!
 - Наверное.
 - «Позади Москва, отступать некуда» - клятва панфиловцев – откинувшись на стуле, Маша внимательно смотрела на Донова. – Санечка, у тебя что: такой Москвы нет и ты всегда готов отступить?
 - Не знаю. – Донов встал: ему стало неловко, словно его уличили в постыдном поступке. – Пойдем домой, а то от этого философствования голова заболит.
 Ночью Донову приснился сон: его, маленького мальчика, опять побил соседский мальчишка Ванька и он плачет, уткнувшись лицом в забор, и Донов сразу проснулся, и оказалось, что у него по щекам и в самом деле текут слезы, а пришедшая к нему Маша вытирает их и целует его, как покойная мама в детстве, и Донов заплакал еще сильнее: то ли по неудавшейся жизни, то ли по мальчику Саше, всегда знавшему, что он будет великим музыкантом.
 Поднялись рано и, взяв приготовленные с вечера сумки, поспешили на вокзал, откуда уходили троллейбусы на Алушту. Расположившись на пляже, сразу побежали купаться, и Донову было приятно видеть, как мужчины оглядываются на Машу, стройная фигура которой выгодно отличалась от тучных тел лежавших на песке женщин. Донов учил Машу плавать; потом, когда время подошло к полудню, они, собрав вещи, пообедали в кафе, распили захваченную с собой бутылку шампанского и отправились кататься на катере. Донов рассказывал о расположенных на берегу достопримечательностях, читал стихи любимого им Блока и чувствовал, как переполняет его чувство восторга: словно вернулись те далекие годы, когда каждая встреча с Машей оказывалась букетом счастья. Иногда, с оглядкой на окружающих, он осторожно целовал Машу, шептал о том, какая она красивая и как он рад ее приезду - и с нежностью ощущал ласковое пожатие Машиных рук. Потом вновь был троллейбус, город Симферополь и заглядывающий в их комнату вечер. Екатерина Васильевна с сыном ушли к кому-то в гости, поэтому после ужина Донов, пользуясь их отсутствием, привел Машу в гостиную и, усадив в кресло, торжественно сказал:
 - Знаешь, я все решил: придется тебе забирать меня в Тирасполь.
 Слова эти дались Донову нелегко: он думал над ними весь день, мучаясь от неизбежного расставания с детьми и предстоящими поисками работы в чужом городе. Но другое чувство, более сильное – то ли проснувшейся любви, то ли желание перемен, - заставляло его свернуть на этот путь, оборвавшийся на Тираспольском мосту и продолженный здесь, в Симферополе.
 - Спасибо, Санечка, за эти слова – Маша смотрела на Донова с грустью, словно на больного ребенка. – Я понимаю, как тебе трудно было их сказать. Но, Санечка, это невозможно, - и не потому, что я тебя не люблю. Я, наверное, всегда тебя любила, поэтому и замуж не вышла: я это недавно поняла, когда занялась твоими поисками. Но у тебя своя судьба и я не хочу ее ломать. Тогда, на мосту, я была права – как и ты. Мы действительно два берега – и так ими останемся. Бывает мечта, которой нельзя исполняться. Прости, я не умею правильно говорить, но я сегодня вдруг представила тебя, бросающего все нажитое, детей – и поняла, что это трагедия, виновником которой я оказываюсь. Менять можно только в юности.
 - Тогда зачем ты приехала? – недоуменно спросил Донов, чувствуя невольное облегчение от Машиных слов.
 - Только не затем, чтобы отнять тебя у семьи. Мне захотелось доставить себе капельку радости: пообщаться с мужчиной, бывшим все эти годы моим идеалом. Воспоминаний об этом мне хватит надолго: может быть, до конца жизни. А все остальное – лишнее, и не будем об этом.
 Встав, Донов обнял Машу, прижал к себе и почувствовал текущие у нее по лицу слезы.
 - Прости, Санечка, - Маша уткнулась ему в плечо. – Я понимаю, что дура, но иначе не могу. Ворованное счастье... Нет, прости. Мы поздно встретились, Санечка. Может, тогда, в Тирасполе, еще можно было что-то изменить, но не сейчас.
 - Мы еще увидимся?
 - Вряд ли: но кто знает? Будем в это верить. Человек должен жить верой в другой день, где все будет лучше, интереснее, - иначе зачем жить?! Правда, Санечка?
 - Наверное. Знаешь, Маша, я тебя очень люблю. Наверное, нужно было пережить эти годы, и твой приезд, чтобы это понять. Возможно, ты не права и нам нужно остаться вместе?
 - Мы и так вместе – пусть и на расстоянии. Ты и я – люди обязательств. Кому нужны твои дети, кроме тебя? Хватит, Санечка, не расстраивай меня еще больше. Пойдем спать.
 В эту ночь они любили друг друга так, словно встретились на заре юности и все было впервые, и аромат нежности витал над постелью дурманящим фимиамом. Это была ночь, которую Донов запомнил навсегда, потому что такого у него никогда не было и – он знал – никогда не будет.
 Утром встали поздно, долго собирались, поглядывая друг на друга, словно стараясь запомнить. Посидели перед дорогой, попрощались с Екатериной Васильевной и Олегом и вскоре были на вокзале. Донов занес Машины вещи в купе, потом вывел Машу на перрон и долго ее целовал, пока проводница не закричала, что поезд отправляется и пора занимать места.
 Маша поднималась по ступенькам в тамбур, когда поезд тронулся, убыстряя движение. Шумели, махая руками, провожающие, мелькали вагонные окна с приплюснутыми к ним лицами, а Донов не мог оторвать взгляд от поворота, где исчез вагон, увезший Машу. Он понимал, что видел ее в последний раз, и от этой безнадежности ему хотелось расплакаться и что-то сделать, потому что не могут вот так расставаться люди, предназначенные друг для друга. Поезд ушел, а Донов все стоял и стоял, словно не зная, куда идти.
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.