Досадно, что сам я немного успел,

 Но пусть повезет другому.

Выходит, и я напоследок спел:

"Мир вашему дому!"...

В. С. Высоцкий

 

 

Случилась эта история в серёдке прошлого века – после войны, в пятидесятом. Время тогда было, конечно, трудное, но интересное – дух оптимизма и уверенности в завтрашнем дне витал над страной Советов. Выстрадав и одержав Великую Победу, огромная страна возвращалась к мирному созидательному труду.

 Перестраивалась на новый лад тяжёлая промышленность, отстраивались города, и набирал рекордные обороты второй этап индустриализации страны. И уж конечно, этот послевоенный трудовой ритм требовал огромных минеральных ресурсов. А посему геологи в те времена трудились, как говорится, с огоньком, ведь труд их был весьма востребован и почётен – искали они схороненные в недрах богатства, не считаясь ни с трудностями таёжного быта, ни со всякого рода лишениями. Случались тогда, конечно, перебои  в снабжении экспедиций продуктами и снаряжением, но особо остро чувствовалась в геологоразведке недохватка  гусеничной техники; выбить в тот трудный период лишний трактор в Главке – дело было чрезвычайной сложности.

Но в то время с запада на сибирские сталеплавильные заводы, в том числе и на Кузнецкий металлургический комбинат в Сталинске, продолжала поступать на переплавку отвоевавшая уж своё, порой изувеченная на полях сражений,  а нередко и до черни обгорелая военная техника. Эти отголоски войны прибывали на КМК целыми эшелонами, и мартеновские печи завода просто не успевали переработать такое количество металлолома. Возле копрового цеха и даже за его пределами росли груды искорёженной боевой техники. Этих трофеев было так много, что они занимали довольно обширную площадь, растянувшись от Куйбышевского моста до старого здания СМИ. Чего только не было на этом скопище: пушки, самоходки и, конечно, танки. Поникшими казались теперь грозные когда-то германские монстры: «Тигры», «Пантеры», «Фердинанды»; печально выглядели и наши прославленные в боях бронемашины.

Зрелище, конечно, было шокирующим: молчаливые, израненные железные рыцари, прибывшие с полей сражений, где они насмерть противостояли друг другу, грудились теперь в одной свалке. Они теперь, ставшие никому не нужными, ждали своей незавидной доли – одной для всех. Зрелище это чем-то напоминало ожидающих казни Фивейских легионеров на Марсовом поле.

А ведь над созданием этих танков работали лучшие конструкторы – ночей не спали, колдовали, душу вкладывали в эти машины. Но после «рождения» их сразу направили на нещадную бойню, - а они что, они лишь машины, они лишь выполняли волю человека. Теперь они ожидали от человека своей последней участи… Резали танки автогенами и кусками отгружали на переплавку - в мартены. И никого не интересовало, а была ли у этих машин душа?..

Но некоторые танки были ещё почти целёхоньки и, учтя сложное положение в народном хозяйстве, в верхах сочли возможным не спешить с их уничтожением, а, так сказать, «амнистировать» и отправить на новую службу, - вот хотя бы в помощь геологоразведчикам. Перепало тогда военной техники и Усинской экспедиции, ведущей разведку марганцевых руд в горах Кузнецкого Алатау. Для отправки в экспедицию на базе готовился тяжёлый танк КВ-1С. Башню с него, конечно же, сняли и вместо неё приладили кабину от старенькой полуторки, отчего танк стал смотреться довольно миролюбиво. После ремонта танк должен был своим ходом через Хакасию прибыть в посёлок Верхняя Ивановка в распоряжение начальника экспедиции Трифонова.

 В это же время в Кузнецкий геологоразведочный трест направлялись по распределению полные сил и задора молодые специалисты - в основном это были выпускники Томского политехнического института. Судьбе, наверное, так было угодно, что дипломированный специалист, миловидная девушка Нина Бурова была направлена на работу в Усинскую экспедицию. Прибыв на основную базу, жаждущая деятельности девушка немного заскучала - уж который день маялась она в ожидании какой-нибудь оказии к приписанному месту работы. Вот тут-то ей весьма кстати и предложили «прокатиться» на военной технике, - на что она с великой радостью и согласилась. 

В гараже экспедиции над недавно «обезбашенным» танком мараковал  бывший танкист Николай Суслопаров: две недели уже бился он над машиной – старался оправдать оказанное ему доверие в реанимации и подготовке танка для дальнего похода. Долго танк  не хотел заводиться: стонал, фыркал, чихал – казалось, что машина уж более не воспрянет. Но упрямства парню было не занимать, и он усердствовал, старался – будто вдыхал новую жизнь в давно умолкший дизель.  И вот, благодаря его настойчивости, танк  наконец-то всё же ожил, затарахтел – заработали клапана сердца-мотора, побежала по трубкам-артериям газойливая кровь, и машина «запела». 

Погоняв мощный дизель по гаражу и убедившись в надёжности ходовой,  довольный своей работой Суслопаров принялся любовно наводить последний марафет: вытёр всю пыль, подкрасил стальные диски, катки – да что там говорить, - старался парень, словно к параду готовился. И вот когда он протирал ветошью моторное отделение, Нина подошла к машине и, звонко поздоровавшись с парнем, торжественно объявила, что поедет с ним в Ивановку.

- Вот это да! – изумился водитель. – Здорово! Не скучной, однако, будет дорога!.. – стерев с ладоней липкий мазут, парень, нагловато улыбаясь, протянул сильно пахнущую соляркой пятерню девушке. – Меня Николай зовут, а вас, извините, как величать?

- Я Нина Бурова, молодой специалист, - не без гордости объявила девушка.

- И поди ещё не замужем?..

Девушка, слегка покраснев, кротко ответила: «Нет», - и тихо спросила, когда же ей собираться.

- А что? Машина готова! Вот прям завтра и двинем, - уверенно заявил Суслопаров. – Ты не боись, техника военная, я ремонт ей хороший дал, пройдёт по тайге, где и лосю не пробраться.

- Да я понимаю. Вы, наверное, и на войне были?

- Да, был! Правда, меня только в сорок пятом призвали, но на машинах этих я походил по Европе, - с гонорком ответил молодой водитель танка. - Ну, дорога у нас длинная, я ещё тебе порасскажу потом о фронте. А пока готовься, - харчей собирай в дорогу, ну и всякое другое…

 

Наутро Суслопаров выглядел франтом: старательно выбрился, под военным кителем красовалась чистая рубаха «в петухах», на боку - офицерская сумка, а на ногах блестели новенькие яловые сапоги. Всё это, по его мнению, должно было произвести на девушку сильное впечатление; у него на молодуху созрели вполне определённые планы.

Нина прищла в гараж часам к девяти – руки ей оттягивал огромный чёрный чемодан, а плечи горбились под увесистым рюкзаком.

- Опаздываете, мадам! – игриво бросил Суслопаров. – А чего это вы с собой столько притащили? Весь гардероб, что ли, собрали?

- Да я ведь надолго еду, - ответила она, смутившись. – Здесь все мои вещи. Я ж буду жить и работать в Ивановке.

- А-а! Ну, тогда ладно – железный конь всё увезёт. Прошу вас в салон, мадам!

Нина опустила чемодан на землю и стала снимать рюкзак. Николай любезно помог ей освободиться от груза и, прилаживая вещи позади кабины, с некой издёвкой в голосе, спросил:

- Надеюсь, там хрусталя нет?

- Нет, - ответила она чуть взволнованно. – Там в основном книжки, одежда… две банки варенья и пластинки…

Суслопаров удивлённо покачал головой, но не стал более докучать; зрителей возле машины стало собираться всё больше и больше. «Пора «отчаливать», пока начальство не переиначило, - подумал Николай, - а то ведь могут зараз кого-нибудь ещё навязать». Он спрыгнул на землю, подошёл к мастеру и, выслушав последние наставления и напутствия в дорогу, вернулся к машине.

Нина уже сидела в кабине, восторженно рассматривая и ощупывая рычаги и датчики невиданной ранее военной техники. Суслопаров лихо, одним махом, заскочил в кабину и нажал на стартер. Взревел мотор, и Николай заметил, как глаза девушки засветились каким-то небывалым невероятным счастьем. А счастье Нины было в предстоящей дороге: она с новеньким дипломом, на боевой машине да ещё с военным водителем отправляется на работу в тайгу, и они преодолеют и высокие горы, и дремучую тайгу, и всё-всё на свете… 

 

Поднимая пыль грунтовых дорог и вызывая изумление сельских жителей из расположенных на пути следования деревень, танк весело бежал на восток. Танку очень понравился его новый заботливый хозяин, его «доктор», подаривший ему вторую жизнь, и он, охотно подчиняясь его воле, словно воодушевлённый, нёсся вперёд, не жалея ни «лаптей», ни клапанов своего сердца-мотора. Обезбашенный, он впервые участвовал в мирном походе  и был теперь похож на старого, демобилизованного солдата, уставшего от сражений, снявшего наконец-то погоны и отбросившего сеющее лишь смерть оружие.

До посёлка Коммунар, что расположился на верхнем притоке Белого Июса, Суслопаров увлечённо рассказывал Нине байки о своей фронтовой жизни; врал, конечно, больше чем наполовину, но врал уверенно. Из-за рёва мотора и лязга гусениц девушка мало что уловила из его рассказов, но отметила про себя, что человек он всё же геройский. Николай же время от времени украдкой поглядывал на девушку, на её стройную фигурку и соображал: «Как бы половчее «склеить» эту мадам?» Он долго не решался перейти к обхаживанию, но наконец насмелился, - не сбавляя хода, со словами:  «Эх, Нинок», - обхватил правой рукой деву за плечи и попытался её прилобунить.

- Николай, что вы себе позволяете? – сбросив с плеча цепкую пятерню, строго осадила его Нина и тут же почувствовала, как запылало жаром её лицо.

- Да я что, я ничего… Я так, по-дружески я, - разочарованный своим неудавшимся «кобеляжем», произнёс водитель танка и добавил газа.

- Смотрите лучше за дорогой, а то все кочки вон уже собрали, - бросила она, огладив рукой воспылавшее лицо.

Они долго потом молчали, но длинной была дорога и «жаркий» инцидент потихоньку начал остывать, а через какое-то время и вовсе забылся. В принципе, Нина и не очень-то обиделась на выходку парня, ей даже где-то в глубине души польстило, что понравилась она ему и что она проявила характер и так строго осадила парня, сбив с него форс.

 

От Коммунара дорога резко пошла в горы. По нанесённой на карту схеме нужно было вывершивать речку Большую Сыю и через Шатайские гольцы спускаться в долину реки Усы. Машина пока уверенно шла по высокой траве, кроша кустарники, подминая деревца, легко преодолевая валёжины и буреломы. От ощущения мощи своей техники и собственной удали Суслопаров воодушевлённо запел любимую фронтовую песню, добавляя кое-что от себя:

 

                                    Броня крепка, и танки наши быстры,

 Пойдём с тобой в решительный поход…

 

Нина слушала популярную в те годы песню, и сердце её наполнялось гордостью - и за советскую военную технику, и за этого вот поющего лихого «танкиста», и за то, что она тоже участвует в этом походе. Она искоса поглядывала на молодого парня, уверенно дёргающего рычаги, и в ней стало просыпаться чувство уважения и даже интереса к нему. Нина представляла, как они на полном ходу въедут на танке в посёлок и как все с интересом будут разглядывать боевую машину и восторгаться их небывалым  преодолением главного горного перевала.

А дорога становилась всё труднее, всё круче – хотя дороги-то уже никакой и не было, шли по намеченному на карте, но не хоженому ещё никем маршруту. На пути стали попадаться непреодолимые скалы, и водителю приходилось постоянно искать объезды. Уже где-то там далеко внизу угадывалась долина Усы, когда путь преградила высокая каменная гряда. Ниже гряды склон был сплошь заполнен гранитными глыбами. Эта нескончаемая каменная река уходила далеко вниз, теряясь в зарослях чахлого пихтача. Преодолеть эту россыпь крупных камней или, как ещё её называют, курумник, было весьма непросто даже для танка. Николай в очередной раз стал искать объезд, но крутизна склонов, в сочетании с глубоко врезанными  в скалы ручьями, не позволяла сделать манёвр - машина могла бы просто опрокинуться. Очевидно, водитель где-то отклонился от намеченного маршрута, а скорее всего, на весьма условной карте этот каменный покров и вовсе не был помечен. Николай остановил машину. Призадумался, - возвращаться и искать другую дорогу – далеко, да и не факт, что найдёшь лучше, -  а хотелось парню быстрее, и тогда Суслопаров со словами: «Была не была! Где наша не пропадала!» - решил «штурмовать» склон с каменной рекой. 

- Держись крепче, - бросил он в пол-оборота своей спутнице, - идём на штурм!

Медленно со страшным скрежетом гусениц машина двинулась по курумнику. Нина до боли в пальцах вцепилась в железные поручни. Николай же сосредоточено молчал,  стараясь выбирать камни размером поменьше, но то и дело на пути попадались крупные глыбы, и тогда машина, то приподнималась, так что в окошко видно было лишь голубое небо с плывущими облаками, то вновь опускалась, утыкаясь в замшелые камни. Водитель понимал, что для гусениц елозить по склону с разворотами ещё того хуже, и нужно было стараться двигаться по горизонтали. Танк терпел, скрежетал и лязгал стальными гусеницами, но упорно шёл, подчиняясь воле своего хозяина. 

Половина каменистого склона уже была пройдена, и впереди виднелся спасительный лес, когда резкий звук лопнувшего железа оборвал все надежды рискованного штурма. Поношенные стальные пальцы на траках не выдержали нагрузки, лопнули, и правая гусеница со зловещим лязгом сползла на камни. Машину резко развернуло, стянуло вниз и со страшным скрежетом осадило стальными катками в расщелину гранитных глыб.

Суслопаров медленно молчком выбрался из танка, обошёл его кругом...  Оценив ситуацию, он сорвал с головы шлем и, матюгнувшись, ударил им об землю. Потом вспомнил о пассажирке, поднял глаза - из кабины на него таращились округлённо испуганные глаза Нины. 

 - Всё, приехали! – в сердцах объявил он.

Нина понимая, что случилось что-то ужасное, выбралась из машины и, не зная как ей себя вести, задала глупый вопрос:

- И что, нельзя ничего сделать?

- А что ты здесь сделаешь!? Как ты его обуешь? Гусеница-то вон где, - почти криком изрыгал свои мысли Николай. - А эту махину без двух тракторов не поднимешь…

Он ещё немного походил вокруг своего «стального коня» и затем, прислонившись к ещё тёплому мотору, которому совсем недавно так старательно «давал профилактику», молча закурил. Мысли его были под стать ситуации. Но он ещё пока надеялся, что потом как-нибудь вытащит машину из курума, что трактор в помощь ему обязательно дадут, а пока, по всей видимости, нужно было добираться до Ивановки пешим ходом.

- Ну что, Нинок, - обратился он к стоящей в полной растерянности девушке. – Надо нам дальше ножками топать.

- А танк здесь останется? – задала она снова глупый вопрос.

- Да, пока будет здесь стоять, - ответил он уже спокойно, понимая её состояние. – Ты вот что, давай доставай-ка варенье, - сейчас чай пить будем. Да заодно выбери из вещей только самое необходимое и сложи в рюкзак. Остальное придётся пока оставить, путь у нас длинный, – сказав это, он отправился собирать зажатый в курумниках хворост.

Пока Николай собирал дрова для костра, Нина торопливо перебирала аккуратно уложенные в чемодане платьица и кофточки. Жаль было ей расставаться с таким богатством, и она, как бы таясь, засунула всё же в рюкзак свои самые любимые вещицы. Но вот уж и Николай подошёл с охапкой сучьев, – удобно приладил в камнях котелок и быстро развёл под ним костёр; сухой валежник сразу же взялся пламенем. Окинув скептическим взглядом приготовленные Ниной пряники, парень достал из мешка старательно завёрнутый в тряпицу внушительный шмат белого сала. Аромат от хорошо сдобренного чесноком ломтя моментально разбередил аппетит. Суслопаров, хитро поглядывая на Нину, отрезал совсем не тонкий лоскут сальца, приложил его на добрый ломоть ржаного хлеба и протянул этакий бутербродец девушке. 

- Давай-ка пробуй! – с аппетитной произнёс Николай. - Это батяня на дорожку солил. Он мастер у меня по соленьям…

И хотя Нина и не очень любила сало, но от такой любезности отказаться не могла. Тем более, что сало действительно оказалось очень вкусным.

За чаем с земляничным вареньем первый шок от пережитого стал понемногу проходить. Нине, конечно, было жалко оставлять и патефонные пластинки, и книжки, и статуэтку, и трёхлитровые банки с вареньем, не говоря уже о кофточках, и она с обречённостью в голосе заявила:

- Давай, Николай, хоть из второй банки попробуем. У меня там смородишное… мама варила!..

- Ты давай ешь, ешь, - тебе нужно колориев набираться, - нарочито строго отреагировал на её предложение Николай. - На сальце вон налегай, а то не дотянешь до места, сомлеешь по дороге.

- Я на практике в маршруты ходила… и по тайге тоже…

- Ну, вот и хорошо, что не совсем городская фифа. Сейчас практика твоя ой как пригодится…

Они ещё посидели у догорающего костерка, собрали в рюкзаки кой-какие пожитки и стали спускаться по каменной реке вниз к ближайшему водотоку, который непременно должен был вывести их к большой усинской воде. Книзу камни становились всё крупнее и далее терялись в зарослях кустарника и высокой травы. Пройдя сотню метров, они остановились и, - словно прощаясь с машиной, не сговариваясь, обернулись. Непривычно притихший беспомощный танк, неуклюже накренившись на бок, производил впечатление раненого и брошенного в горах товарища. Они надеялись и словно обещали теперь, что обязательно за ним вернутся…

Продвигаться по заросшим травой каменным глыбам было очень неловко и опасно – ноги то и дело попадали в расщелины, отчего приходилось двигаться очень медленно и осторожно. Курумник каменным языком протянулся до самой реки. По карте выходило, что они сваливались в речку Шатай, и теперь нужно было выходить к её устью, а уж потом по самой Усе добираться до Верхней Ивановки. 

Вскоре путники спустились в долину небольшой речушки, здесь шагалось гораздо легче и веселее; под ногами зашуршала мягкая лесная подстилка из травы и листьев. Но солнце уже пряталось за острые макушки пихт, и сумерки стали быстро сгущаться в узкой долине. День угасал, а ночи в тайге тёмные и прохладные - нужно было быстренько устраиваться на ночёвку. Суслопаров предусмотрительно захватил с собой из танка топор и, найдя сухое место в пихтаче, принялся рубить лапник, а заодно готовить дрова для ночного костра. Нина как могла, помогала ему: собирала хворост, выстилала пихтовыми лапами ночные лежанки, а под конец вызвалась и ужин приготовить. Николаю очень понравилось, что инженерша не сидела без дела, как барыня, а трудилась вместе с ним, а теперь вон ещё и кашу на костре варит. «Какая молодец, - подумалось ему, - такую деваху и в жёны взять можно…»

Таёжные комары почуяли пришлых людей и наполнили воздух тихим нудящим звоном. Их становилось всё больше, и Суслопаров запалил ещё один дымокурчик. Он, конечно, был очень расстроен из-за танка, но теперь успокаивал себя тем, что они благополучно спустились по куруму, не переломав себе ноги.

Ночь прошла в полудрёме; комарьё, слетевшись со всей округи, мало обращало внимание на дым от костра и всё кружило и кружило возле ночлежников, норовя прокусить брезентовую робу. Суслопаров в эту ночь почти не спал - брошенный танк не давал ему покоя, в голове его роились мысли о неоправданном риске, - ведь мог он повернуть назад и найти другой путь… И зачем он полез в этот курум?.. Ну, что уж теперь – теперь как есть… и потом он же в ответе не только за вверенную ему машину, но и за эту вот молодую инженершу!.. - Николай приподнялся с пихтовой подстилки и на мгновение навис над сладко спящей молодушкой. Его так и подмывало подкатиться к ней под бочок, но, помня её реакцию на первую попытку, так больше и не решился к ней приблизиться. «Красивая всё же деваха», - насмотревшись, заключил он и, осторожно поправив на её плечах накидку, отвернулся спиной к костру в надежде хоть немного  поспать.

Утром, лишь только солнце осветило вершины сопок, ночёвщики поднялись с лежанок, быстренько доели остатки каши, попили чайку с пряниками, и, не мешкая, продолжили свой путь. Николая удивляло, но больше радовало, что молодая девчонка шустро шла по тайге и почти не отставала от него; ещё до полудня они вышли к большой воде.

 Оказавшись с правой стороны от устья Шатая, Суслопаров понял, что они совершили ошибку, - перебрести речку здесь было невозможно - стремительный шумный Шатай вылетал из теснины скал, перерезая мощной струёй русло Усы. Пришлось им снова возвращаться вверх по реке и искать подходящий для переправы брод. После непродолжительных поисков путники нашли шумный каменистый перекат. 

Камни на перекате были крупными и скользкими. Николаю было жаль мочить свои, хоть уже изрядно и обшарпанные об траву, но ещё новые яловые сапоги, и он, разувшись, стал засовывать их в рюкзак. Нина тем временем подошла к краю бурлящей воды, посмотрела на свои зашнурованные ботиночки и в нерешительности остановилась. Николай  тут же упредил её намерение и повелел подождать. Она оценила его галантность, подчинилась и стала наблюдать за его пробным переходом. Закинув за спину оба рюкзака, Суслопаров, не спеша, прощупывая ногами  каменистое дно, перенёс мешки на противоположный берег. Потом тем же проверенным путём вернулся за Ниной.

Тут Нина вдруг заволновалось, сердце её трепетно забилось, но она без каких-либо дополнительных уговоров, преодолев свою стеснительность, взгромоздилась на любезно предоставленную мужескую спину; парень даже слегка сомлел... Он уже нёс её на закорках по бурлящей воде и, чувствуя спиной теплоту и упругость горячих девичьих грудей, словно таял от приятной, разливающейся по всему телу неги. Очень уж ответственным и дорогим был сейчас этот груз для него, а оттого брёл он в этот раз, несмотря на стынущие от холодной воды ноги, очень осторожно, - ему даже хотелось, чтобы этот бурливый перекат не кончался как можно дольше. Спина его просто горела от женского тепла, и он понимал, что и она чувствует его сильную мускулистую спину. «Вот и есть наконец-то контакт», - озорно подумалось парню, - но ведь это всего лишь стечение обстоятельств, и он обязан был, наверно, именно так сейчас поступать… Стараясь как-то скрасить затянувшееся напряжённое, но чувственное молчание, Николай уже на подходе к берегу решил немного схохмить:

- Вот так, водитель танка Николай Суслопаров, - не умеешь водить машину, вози пассажиров на себе. 

- Да не казните вы себя так, Николай, - дружелюбно ответила Нина, уже оказавшись на берегу. – Там ведь другой дороги не было. Кто знал, что так получится? Вот спасибо вам огромное за перевоз!.. 

Она смотрела на него теперь с какой-то весёлой стеснительностью, и этот взгляд окончательно смутил парня.

- Да мне не трудно, - ответил он и, пряча глаза, полез в рюкзак за сапогами.

 

Они снова дошли до впадения речки в большую воду, и тут у Суслопарова родилась отличная идея – соорудить плот. Эта мысль понравилась и его спутнице. Николай свалил несколько пихт, очистил стволы от сучьев и затем, нарезав гибких молодых прутьев ивняка, что в изобилии росли вдоль берега, принялся увязывать лозой брёвна. Он уже имел в этом деле небольшой опыт - ещё до войны ему доводилось вязать салики и сплавляться по реке.

 Вскоре сооружение было готово - получилось оно довольно шаткое и хлипкое, но хорошо держалось на плаву. Приладив к ивовым вязанкам рюкзаки и вырубив ещё пару берёзовых шестов, Суслопаров торжественно пригласил Нину:

- Прошу вас, мадам, на корабль!

Нина ступила на колышущийся плотик, и тот сразу же дал осадку, просочившись меж брёвен холодной водой. Вытолкав плот на стремнину, довольный своей придумкой Николай ликовал – теперь он ощущал себя капитаном корабля; но по этой горной реке парень сплавлялся впервые.

Судя по карте, серьёзных порогов на отрезке от Шатая до Верхней Ивановки не было, однако шиверы, перекаты да и просто торчащие из воды камни стали встречаться довольно часто, и это потребовало от шестовика немало усилий. Суслопаров приказал Нине прижиматься к брёвнам и как можно крепче держаться за ивняковые вязанки-вицы, особенно на опасных участках. Он пока ещё справлялся с сырым тяжёлым шестом, - уходил от лобового удара о камни, но плот с каждым проходимым перекатом, с каждой каменистой шиверой становился всё более расхлябанным и всё менее управляемым. Они уже проплыли значительное расстояние, когда на одном стремительном сливе Николай не справился с течением и плот наскочил на гладкий выступающий лоб каменного «бойца». Нина, прижимаясь всем телом к смолистым брёвнам, не успев ничего понять, вдруг оказалась в воде. Мощная струя понесла её вниз, и она, хлебанув немного воды, пыталась судорожно грести по-собачьи к берегу. Где-то рядом, отчаянно работая руками, спешил на помощь Николай. Он вовремя подхватил её и помог добраться до спасительного берега. Мокрые и не успевшие ещё как следует испугаться, они лежали на галечнике; ниже от них по реке беспорядочно плыли брёвна разбитого плота.

Немного опомнившись от произошедшего, сплавщики принялись выжимать намокшую одежду. Вдруг Нина замерла – словно окаменела, и затем, протяжно вымолвив – «дипло-о-м!» – судорожно расстегнула карман штормовки и извлекла из него разбухшую книжицу. Открыв её, она ужаснулась – все чернильные надписи, все отметки расплылись и теперь едва читались. Слёзы навернулись на глазах девушки – она вот-вот готова была безудержно возрыдать, когда Николай, молчаливо наблюдавший эту сцену, упредительно вставил:

- Ты радуйся, что диплом твой не в рюкзаке оказался!

Нина это услышала, немного успокоилась и, смахнув успевшую выкатиться из глаза одинокую слезу, подумала - действительно, как она правильно поступила, что из чемодана переложила документы в карман, а не в рюкзак. Потом вспомнила о содержимом рюкзака: 

– Эх, платьишки, кофточки…

Всю их нехитрую поклажу вместе с рюкзаками поглотила коварная река. Не было у них теперь ни запасной одежды, ни топора, да и спички в кармане у Николая размокли, и разжечь костёр было нечем. 

Ощупывая под собой галечник, Нина вдруг радостно заявила: - А камни-то ведь почти горячие!.. На них и одежда, и документы наши как на печке подсохнут! 

            Солнце в ту пору ещё было жарким, и одёжка довольно быстро стала просыхать на тёплых камнях, да и сами сплавщики основательно прогрелись и даже стали подгорать под жгучими лучами. 

Николай снова переживал свою очередную неудачу - теперь уже со своим наскоро слепленным «кораблём». Он снова искал себе оправдание, и снова ему было неловко перед спутницей. Но  время ведь их поджимало, да и река уж больно норовистой оказалась… Хорошо хоть, он успел помочь девушке добраться до берега, -  снова успокаивал свою совесть Николай. – Даже подумать страшно, что могло бы произойти!.. - Он иногда украдкой посматривал на полуобнажённое тело Нины – она всё больше ему нравилась – и он затаённо любовался её фигуркой. Но теперь он испытывал к ней совсем другие чувства, - ему импонировала стойкость этой хрупкой девушки и, несмотря на постигшую их неудачу, её рассудительность и относительное спокойствие в непростой ситуации. 

Они какое-то время отрешённо лежали на тёплых камнях и, разомлев от солнца,  лениво соображали,  сколько же им ещё предстоит пройти, прежде чем они доберутся до Ивановки? Нина время от времени вставала и заглядывала в сохнущий на камушках диплом, словно надеялась, что расплывшиеся буквы и отметки в книжице подсохнут и обретут былую чёткость. 

По намокшей карте, что хранилась в кармане у Николая, выходило не так уж и далеко - чуть больше десяти километров до геологического посёлка. Бессмысленно было дожидаться, когда окончательно просохнет разложенная по берегу одежда, потому как полуденное солнце постепенно клонилось к западу. Облачившись в уже изрядно подвяленные на солнце, но ещё влажные рубашки, «освобождённые» коварной рекой от всякого груза, побрели они вниз по реке, - где лесистым берегом, а где по каменистому бечевнику.

В посёлок геологов путники добрались лишь поздним вечером. Контору экспедиции, что разместилась в большом рубленом доме, нашли довольно быстро. На их счастье, начальник по обыкновению засиживался на работе допоздна.

Долго винился Суслопаров перед начальником экспедиции за оставленную в горах машину. Тот внимательно слушал, кивал головой, но постепенно удивление на его лице сменилось скорбным выражением. Он долго думал, много курил и наконец, пронзая взглядом Николая, изрёк:

- Ладно, танкист Суслопаров, выводы мы сделаем - подробную объяснительную напишешь! – Николай согласно кивнул головой.  

Трифонов перевёл взгляд в потолок и, словно обращаясь к кому-то там наверху, добавил:

– Ну и маршрут же они выбрали!  Мы уже по хребту с Чебаков дорогу наметили. Не посоветовалось трестовское начальство с нами… На карте-то всё гладко!.. А такой тягач нам бы ой как пригодился! Да!.. - он снова перевёл взгляд на парня.

 - Вот что, пока, я так думаю, поработаешь ты у нас, паря, помбуром. На буровом участке запарка - людей там не хватает. 

Затушив о пепельницу очередную папиросу, Трифонов встал из-за стола, давая тем самым понять, что разговор с «танкистом» закончен и, направляясь к сидевшей в уголке девушке, добавил:

- А про трактор и не думай! Не дам! Он у меня рабочий один! И то через день на ремонте, - его еще не хватало угробить на твоих курумах.

По той властной интонации, с какой начальник произнёс свой «приговор», Суслопаров понял, что спорить и возражать ему бесполезно.

Нина всё это время тихонечко сидела в дальнем углу, зажав в руках испорченный диплом и направление на работу. Она очень устала, и ей было совсем не до разборок – единственным желанием сейчас у неё было поесть чего-нибудь и как следует выспаться.

- Что там у вас, девушка, в руках? - обратился наконец Трифонов к скромно сидящей полусонной даме.

Нина встрепенулась и протянула начальнику документы.

Трифонов внимательно рассмотрел диплом, направление на работу… И на лице его промелькнула ироническая усмешка.

- Славный диплом, - весело объявил он, - хорошо обмыли!

При этих словах даже сидевший с опущенной головой Суслопаров заулыбался.

- Да уж, ребятки!.. Спасибо, что хоть сами-то живёхоньки остались! – начальник снова закурил и уже намного веселее добавил: - Вот что, мои горе-путешественники, ступайте-ка вы сейчас к коменданту, пусть он вас накормит, устроит да выдаст всё необходимое хотя бы на первое время.

Трифонов вернулся к столу и, взяв чистый листок бумаги, зашуршал по нему карандашом. 

- Вот ему от меня записка, - протянув листок Суслопарову, объявил малость подобревший начальник. – Всё, голуби мои. Ступайте! Остальные бумаги завтра напишете. Жду вас к восьми утра.

Уставшие, но довольные, что всё наконец-то как-то, более или менее, но благополучно разрешилось, молодые новоявленные спецы отправилась искать коменданта. Николай старался держаться бодрячком, а у Нины силы были почти на исходе, - не так, конечно, совсем недавно представляла она себе прибытие в экспедицию, но теперь была рада и тому, что всё же дошла до этого посёлка разведчиков в горах.

 Коменданта они нашли довольно быстро – это было нетрудно, так как тот, зная привычки и обычаи начальника, уже ожидал молодых на складе; в небольшом посёлке все про всех знали, и слухи о прибытии новых людей разносились мгновенно.

 

На следующий же день танкист Суслопаров, отписав Трифонову длинную объяснительную, был по приказу оформлен помощником бурильщика на левобережный разведочный участок. Нину начальник отправил в распоряжение главного геолога, который сразу же приспособил её на документацию керна буровых скважин.

Быстро день за днём полетели, замелькали, закружили напряжённые рабочие будни разведочной экспедиции. Николай с Ниной частенько встречались вечерами; зародившееся в том походе чувство не прошло бесследно и только разгоралось – и вскоре дело у них шло уже к свадебке. Они часто вспоминали свои приключения и, конечно, брошенный в горах танк, в чреве которого остались банки с маминым вареньем и пластинки с весёлыми вальсами - они непременно собирались к нему вернуться. Но особо по машине тосковал Николай – ему, конечно, нагорело за его непродуманный риск, но он столько души вложил в этот танк, что готов был отправиться к нему на выручку в любую минуту, только дали бы трактор… Очевидно, та часть его души, которую он оставил в нём как бы тянулась к его большой широкой душе – по крайней мере, какая-то незримая связь между ними существовала, и потому, наверно, он каждодневно вспоминал о нём. А потом, ведь благодаря этому танку они и познакомились с Ниной, выходит, что танк, вольно или не вольно, но оказался их сводником.

Но время шло, одни заботы сменялись другими, экспедиция работала в чётко налаженном Трифоновым ритме, и свободного времени у геологов практически не было. А к концу лета зарядили дожди… Но вот уже с осени и снег повалил - быстро обелились и закрылись перевалы. 

А танк, погребённый глубокими снегами, ждал теперь до весны. Вот уже и снега сошли, вновь оживилась природа. Но скоротечно пролетело и это новое лето, и опять задули северные ветры, неся с собой снова холодные дожди и снег. Похоже, это было его последнее пристанище…

Но хочется почему-то думать, что старый израненный железный воин вовсе не сожалел об этом своём последнем походе, об этом отчаянном рывке через перевал. Ведь, в конце концов, после всех ужасов фронта, после сеющего смерть огня батарей, ему всё же в конце своего пути довелось послужить людям на поприще мира. Пусть он и не дошёл до конца, не дотянул немного… зато так старался. И если всё же у машин есть душа, то душа нашего танка, наверное, нашла успокоение в тех скалистых горах и теперь радуется мирному голубому небу, а по ночам тихо млеет от мерцания ярких далёких звёзд. Может быть, он и теперь всё ещё ждёт…

 

P.S. К вопросу о душе.

 

А мы ведь их помним; да и памятники ставим не только людям, но и машинам. Посчитать, так по стране тысячи памятников танкам установлено – то память и уважение от совести и души нашей.

Но вот про душу-то знаем мы как раз и немного… Хотя порой вроде как открываем её друг другу, делимся ею; но очень уж тонкая и неуловимая это субстанция - всё здесь таинственно и непостижимо разумом человека. Верно лишь то, что душа в нас от Бога, - его это дыхание и промысел. По Священному Писанию – весь мир на земле сотворён Словом Божьим с участием животворящего Духа… Может, тогда не только человек, а и всё сущее на земле, созданное когда-то Творцом, априори в какой-то степени духовно. Нам, людям, наверно, непросто всё это осознать, мы порой и со своей-то душой толком разобраться не можем. Привыкли мы судить о душе человека больше по его поступкам. Об одном скажем - малодушный, другой и вовсе бездушный, а про иного рассудим, что он с большой широкой душой. 

Но ежели человек, как сказано в Писании, венец творения Господня и создан «по образу Божию и по подобию», то и наделён он особой благодатью и, вероятно, самой большой душой. А потому, наверно, и способен человек делиться ею или вкладывать в свои земные творения какую-то её частицу. Ведь создавая что-то от сердца, с душой – будь то картина живописца, стихи поэта, интересная книга, творение архитектора, а то и просто добротная машина, - разве творящий человек не вкладывает в своё произведение душу?!  И, наверно, тем добротней и лучше получается его творения, чем больше души в них вложено. Потому-то мы и помним творения рук человеческих, созданных с участием души. Помним - не забываем, а забудем – душа заболит и напомнит.