Рассказы (Сергей Адодин)

Рейтинг:   / 5

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Адодин Сергей Сергеевич

Просмотров: 5825

2007 год, Выпуск № 3

Молебен

- Эх, да чтоб меня! – досадливо хмыкнул дед Лазарь, выйдя по утру на крыльцо веранды. Его взору предстала нерадостная картина: поникшие бабкины георгины, утонувшие анютины глазки, всюду мутная жижа. Некогда аккуратные высокие грядки были подмыты водой, лук лежал в грязи. Оставленные вчера на бетонной плите перед верандой калоши, не уплыли только потому, что в них была вода. Трезор, цепной пес, услыхав хозяина, высунул, было, рыжую морду из будки, но, уловив его настроение, быстро спрятался.

С неба струилась, нет, лилась почти сплошным потоком вода.

- Хоть рыб запускай, - горько усмехнулся старик, вспомнив слова внучки-библиотекаря. Та что-то говорила про какую-то иностранную книгу, мол, такой же дождь там шел месяца три, что ли.

- Ну, тогда мы здесь все уплывем, - бормотал он, выволакивая тяжелую скамейку с веранды на крыльцо – под навес. Облокотившись одной рукой на раму окна, дед медленно сел, щадя больную поясницу. Вытащив из кармана трико раскрытую пачку «Примы», постучал синим ногтем о торец – чтобы легче достать сигарету. Покатав ее между пальцами, сунул в рот, прикурил от спички. Зажигалкам он никогда не доверял – считал, что газ портит табак. Затянулся, выпустил дым в серое мрачное небо. Закашлялся, вызвав этим краткий интерес Трезора, сплюнул в грязь. Загрустил.

Дождь длился уже шестнадцатый день. Последний раз такое было году в пятьдесят восьмом – тогда лило недели три подряд. Траву скосить не успели, картошка вся сгнила в земле, Каменка поднялась и затопила понтонный мост, а так же несколько огородов, расположенных близко к реке. В общем, хлопот было…

Из соседнего дома вышла Тамара Михайловна – местный фельдшер.

- Томка, а ты, куда это собралась-то? Воскресенье же, как-никак. А сапоги надо повыше носить. А то, что это? Баловство одно. Эх, скоро будем на лодках по деревне разъезжать, как в этой, Венеции.

- И тебе доброго утра, Федосеич! Как спина? Почему без бандажа ходишь? По уколам соскучился?

- Дык я, это… покурить просто вышел, ненадолго… чего ругаешься?

- Ага, ненадолго, а как скрючит, так сразу по-другому запоешь.

Тут женщина поскользнулась на мокрой доске крылечка и ухватилась рукой за перила, чтобы не упасть.

- Ну, ядрить твою перекись через медный купорос! – выругалась она, - Да сколько же можно лить-то? Веришь, нет, я вчера к капусте подойти не смогла! Воды – почти по колено. Сгниет все напрочь!

- Точно, будем картошку в магазине закупать. Втридорога. Да ты собралась-то куда?

- Да мальчика одного прокапать надо. Дочь его позвонила, попросила.

- Это, случаем, не Иван Николаича? Почтальона нашего? Так он, говорят, запил, вроде.

- Ну, вот и пойду из запоя выводить. Ему пенсию скоро разносить.

Тамара раскрыла над головой мужнин черный зонт, взяла пакет с лекарствами и, выйдя за ворота, направилась в сторону клуба.

Докурив сигарету, Лазарь Федосеевич, единственный на весь район печник, бросил окурок в жестяную банку из-под кофе, стоявшую на крыльце, медленно, в три приема, поднялся со скамейки и зашел в дом.

- Ну, чего там, солнца не видать? – спросила из своей комнаты Зинаида Никифоровна – его жена.

- Да какое там? Забудь про солнце. Все заволокло – ни просвета.

- А вчера в «Вестях» погоду передавали – по всей области дожди идут.

- Так возьми, да позвони им, пусть хорошую погоду передадут в новостях, - пошутил дед, ставя чайник на газ.

- А сегодня поп наш молиться будет, чтоб дождь перестал, - сказала бабка Зинаида, заходя на кухню.

- Во дает, циркач! А ты почем знаешь?

- Да мне Ильинична сказала, у ей внук там работает, в церкви.

- Митька, что ли? Так он школу-то еще не окончил, вроде.

- Да он там по воскресеньям работает, да во время каникул.

- Никак, в попы решил записаться? А парень-то, вроде, толковый, в технике всякой разбирается, ему бы ехать поступать в университет какой. Эх, пропадет! – дед Лазарь сокрушенно махнул рукой, покачал головой и поставил на застеленный вышарканной клеенкой стол два бокала.

- Да чего он пропадет-то? Вон, говорят, попы получают хорошо, живут богато, - возразила жена, вытаскивая из буфета небольшой тазик с булочками.

- Ну, не знаю, может, где-нибудь, в Москве они и хорошо живут, а по нашему-то и не скажешь. Сколько видел его, все в одном и том же ходит, да и попадья его тоже не щеголяет. Хорошо еще, что детей у них нету. Да и разъезжал бы он тогда на машине, а не на лисапеде. Садись, давай, за стол, я, вон, налил уже.

Завтракали супруги молча, время от времени, поглядывая в окно.

* * *

- Здорово, Митяй! Ты куда это с утра пораньше?

- На рыбалку, поди, пошел.

- А чего ходить? Можно прямо тут ловить, карась подплывает прямо к забору!

Дмитрий обернулся. Над высоким зеленым штакетником торчали две головы. Одна из них, рыжая, принадлежала Антошке, вторая, лысая – Сережке. Оба брата счастливо ухмылялись.

- Сами-то чего не спите, караси? Детское время еще, баиньки надо.

- Да он щютник! – округлил глаза Сережка.

- О-хо-хо! Держите меня! Ржу – не могу! Насмешил. Похвально. Бить не будем. Помилуем, - простонал Антошка, делая вид, что утирает слезы.

- Не, в натуре, ты куда?

- В церковь.

- А че, праздник какой-нибудь?

- Ну, в принципе, каждое воскресенье – малая Пасха, - терпеливо объяснил Дмитрий.

- Че, надо говорить: «Христос Воскрес»? – деланно удивился Антошка.

- Да нет, не обязательно, - смутился Дмитрий.

- Да ладно, не бери в голову. Слушай, а что – правда, батек сегодня Богу будет молиться, чтобы дождь перестал? – заинтересовался Сережка.

- Ну, молебен будет после Литургии. Отец Владимир всех приглашал.

- Скажи ему, что мы не придем, - захихикал Антошка.

- Ага, и да поможет ему Гидрометцентр! – фыркнул Сережка.

- Да ну вас на фиг! – отмахнулся Дмитрий.

- Ой, он что – так сматерился на нас?

- Да нет, послышалось. Ты че, ему ведь так нельзя говорить, Боженька накажет.

Махнув рукой, Дмитрий поспешил в храм, стараясь не обращать внимания на дальнейшие реплики одноклассников.

* * *

Литургию отец Владимир совершал со смешанным чувством радости и горечи. Радостно ему было всякий раз, когда он, облачившись, становился перед престолом и зычно возглашал: «Благословен Бог наш…». А горечь была оттого, что в новенькой кирпичной церкви, отстроенной богатым спонсором – бывшим директором совхоза, а ныне преуспевающим бизнесменом, совсем не было народу. Люди не хотели ходить на службы.

Отец благочинный, открывая приход, докладывал архиерею, что в деревне полным-полно верующих христиан, жаждущих духовной жизни. Спонсор докладывал, что приход священника прокормит. Получив указ о переводе, отец Владимир ехал в гостеприимную деревню добрых христианских традиций. Приехал – ни прихода, ни жилья. Первые полгода с матушкой жили в бане. Потом сняли небольшой домик. На первой же службе понял, что будет трудно – в храме было пусто. В последующие две недели ситуация не изменилась. Послушавшись совета своего друга – настоятеля поселкового храма, ходил по дворам, знакомился с жителями. Посещал все деревенские мероприятия, первое время ходил только в рясе. Пока не понял, что, изодрав эту, другую пошить не сможет – не хватит денег. Затем устроился в одну компьютерную фирму в городе, стал собирать системные блоки за три тысячи рублей в месяц. На жизнь стало хватать. С клиросным пением, уборкой храма, бухгалтерией справились – вдвоем с матушкой. Потом в храм стал ходить соседский парнишка – Дима. Дело пошло. Втроем было уже веселее.

Два дня назад батюшка развесил по деревне несколько объявлений о том, что после воскресной Литургии в храме св. Дмитрия Донского состоится молебен о прекращении дождя. Зная обо всех трудностях деревенского жителя, связанных с затяжными дождями, отец Владимир надеялся, что теперь-то люди придут. Но Литургия уже подходила к концу – матушка Ирина уже пропела «Отче наш», а во всем храме их было только трое. Он, жена и Дима.

Причащалось двое – он сам и Дима. Иру исповедовать он не мог, а ближайший другой священник находился в сорока километрах. Проповедь звучала для худого застенчивого мальчишки и любимой супруги.

- Господу помолимся! – возгласил отец настоятель перед заключительной молитвой, оглядев пустой храм.

- Господи помилуй! – пропели в ответ два молодых голоса.

* * *

Жители деревни не сразу поняли, что произошло. Вроде бы, ближе к полудню, появилось солнце, но дождь не переставал. Затем кто-то сказал, что над церковью дождя, вроде бы, нет. Ему не поверили, но народ стал постепенно подтягиваться к храму. Братья Коноваловы – Антон и Сергей прибыли первыми и стояли тихо. Молчал и Витька комбайнер – первый в деревне безбожник и острослов. Была молчалива и Валентина Семеновна – учительница биологии, воинствующая атеистка. Подходили молодые и старые. Пришел и дед Лазарь – в фуфайке, препоясанный дырявой шалью, и полиэтиленовом дождевике. Вскоре только самый больной или ленивый не стоял у церковной ограды, разинув рот. Вовсю сияло солнце. На сухой церковной крыше сидели отец Владимир с Димкой. Перепачканные с ног до головы, они спокойно красили оцинкованное железо в синий цвет. Внизу стояла матушка Ирина и, щурясь, давала указания, как лучше красить. На собравшихся людей они, вроде бы, не обращали никакого внимания. Только изредка счастливый Димка украдкой бросал взгляд на притихших земляков, поливаемых дождем.

Пять месяцев жизни>

Пробуждение из небытия было долгим и неясным. Чувств еще не было, но было смутное осознание своего “я”. Был Свет. Он был совсем рядом и нежно ласкал юную, только что созданную душу, удивленную собственным существованием. От Него исходила любовь, согревая крохотное, размером в одну клеточку, тельце, питая жизнью, окружая заботой и наполняя необъяснимой радостью и спокойствием...

Юное существо училось управлять обретенным сознанием. Пока что оно работало только на восприятие, давая возможность впитывать происходящее так, как губка впитывает воду. Ощущалось присутствие Бога. Дав жизнь, Он поддерживал ее, наполнял смыслом, и дарил Самого Себя. Время вытеснялось вечностью, прерываемой частыми снами. Они давали отдых от ярких впечатлений, несли что-то необъяснимое, сладостное. Была легкость, какую ощущают лишь птицы небесные, скользящие в струях летнего ветра...

Вскоре ощущение полета стало незаметно проходить. Изо дня в день становилось все тяжелее, сны менялись, чувство вечности ускользало: наступало время. Хотелось удержать все это, вернуть в прежнем объеме, но это было невозможно. Росло тело. Рост притуплял чувства и несколько изменял способы познания окружающего. Становилось как-то неловко и тесно, но с течением времени былые ощущения улетучивались из крошечной памяти, живущей только настоящим. В снах появлялись цветовые гаммы, обрисовывались смутные контуры внешнего мира...

С каждым днем Божье создание обретало все больше уверенности, что его тело является чьей-то маленькой частицей. Кто-то питал его и заботился о его безопасности.

Кто-то шепнул ему новое слово: “мама”. Оно что-то затронуло в душе и породило новое чувство, которое стало нарастать и скоро захлестнуло сознание сладостным волнением, чувство, укрепившееся навсегда - нежнейшая любовь к той, что называлась мамой...

Человек! Он был человеком, притом, мужского пола. Мальчик. Правда, тело еще не сформировалось, ведь ему было еще только семь недель со дня пробуждения к жизни, но пол был уже определен, как и многое другое, например, цвет глаз, голос, характер, наклонности. Он будет любить петь, у него будет сочный баритон и тонкий музыкальный слух.

Сны обретали все более четкие контуры, несли все больше информации...

Интересно, знает ли мама о моем существовании? Ведь я - внутри, и она не может видеть меня. Но она должна чувствовать мою любовь. Да и вес мой растет, и потребности в пище увеличиваются. Из снов я теперь знаю, что есть небо, облака, солнце и деревья, и хочу увидеть все это собственными глазами. Но больше всего мне не терпится увидеть маму. Я знаю, что она самая красивая и добрая. Скорей бы наступил день моего рождения! Он должен быть весной - через шесть месяцев.

Весна. Какая она?..

Малышу снился чудный сон. Он с мамой был в зоопарке, но звери не сидели в клетках, а свободно гуляли по покрытой растительностью территории. Жирафы подозрительно обнюхали их и, покрывшись от нетерпения разноцветными пятнами, стали ожидать угощения. Мартышки же от бананов отказались и, смешно кривляясь, умчались донимать старого бегемота, мирно дремавшего в поросшей тиной луже. Мальчик хотел было поиграть с кудлатыми медвежатами, что шумно возились, отбирая друг у друга банановую кожуру и кусаясь, но внезапно пошел сильный холодный ливень, и мама, подхватив сынишку на руки, поспешила укрыть его под навесом...

Сон прервало появление Ангела. Малыш видел Ангела впервые, но он ему очень понравился. От него исходили свет и любовь. Внезапно все тело пронзила жгучая красная боль. Во сне мальчик не заметил, как к нему подобрался острый инструмент. От него пахло смертью. Ножницы стали методично отсекать крохотные ручки и ножки, заставляя ротик малыша открываться в беззвучном крике.

Мама, мамочка, беги отсюда, спаси меня, мама!

Хищно изогнув свой клюв, приблизился крючок Брауна к головке малыша и отделил ее от четвертованного туловища. Маленькое тельце еще раз судорожно дернулось и затихло...

С ужасными воплями налетели, было, полчища бесов, почуявших смерть некрещеного младенца, но Ангел отогнал их властным движением руки. Он взял трепещущую от страха пятимесячную душу и, нежно прижав ко груди, начал свое восхождение к Богу.

Малыш же, прильнув к любящему сердцу Ангела, думал о своей маме...

14 часов

основано на реальных событиях

Набегая на прибрежные камни, легкие морские волны ласково окутывали их на мгновение и отступали, теряясь в утомленной дневным неистовством пучине. Их мягкий шепот убаюкивал, умиротворял древние молчаливые скалы, нависшие над узкой полоской берега. Тонкий серп молодого месяца, купаясь в легких тучках, небрежно озарял серебристо-темную волнистость. Величие этой картины дополнялось тем, что на одном из прибрежных камней спиной к скалам неподвижно стоял на коленях седовласый старец, чье лицо было почти полностью скрыто косматой белой бородой. Выделялись глубоко посаженные карие глаза, спокойно взирающие на окружающий мир из-под густых кустистых бровей. В широких, изъеденных морской водой и ветром ладонях старик держал плетеные самодельные четки. Огрубевшие от работы узловатые пальцы, не спеша, перебирали веревочные зернышки одно за другим – молитва за молитвой.

Но вот пальцы замерли – прервалось размеренное дыхание, память, беспрепятственно пройдя сквозь время и тысячи километров, выхватило молодое мужское лицо. Измазанный грязью воин лежал на теплых горных камнях, терпеливо наблюдая за верандой одноэтажного кирпичного дома через затемненное стекло оптического прицела Мини-Драгунова.

Вот уже четырнадцать часов, как он ждет на позиции, не имея права встать и размяться. Другого случая может и не представиться. Он получил приказ ликвидировать одного из командиров бандформирований с дурной славой извращенного палача. Сейчас цель была внутри изъеденного выбоинами от бронебойных снарядов дома.

На грубой деревянной скамье у веранды сидели два бородатых парня в камуфляже и щелкали семечки, положив автоматы на столик перед собой. В прицел было видно, что предохранители были сняты. Боевики, беседуя, не переставали изучать усыпанную раздавленными ягодами тутовника улицу и большой сад, прижавшийся плетнем к обмелевшей горной речке.

Контрактник ждал. Он умел ждать. Снайпером его назначили не зря. В свои тридцать два года он был мастером спорта по стрельбе и восточным единоборствам. Его профессией была война. За последние двенадцать лет он побывал в десятках горячих точек планеты. Даже в Израиле и Эфиопии ему находилось дело.

Наконец открылась входная дверь. Из дома вышел бородатый мужчина с обожженным лицом в военной форме без знаков отличия. На руках у него сидел мальчонка лет пяти, крепко обхватив его талию ногами. Мужчина улыбался девочке помладше, которая ехала на его правой ноге, цепко ухватившись ручками и ножками. Следом за мужчиной из дома выходила раскрасневшаяся молодая женщина в цветастой косынке и весело грозила пальцем девчушке.

Телохранители вскочили на ноги. Один из них дал сигнал водителю стоявшего неподалеку внедорожника и, вскочив на крыльцо, стал оглядывать окрестности, задрав дуло автомата в сумеречное небо. Автомобиль стал осторожно сдавать задним ходом прямо к веранде, стараясь не задеть беседку из виноградной лозы и яблоню. Снайпер занервничал. Оставались считанные секунды, а мальчик все не слезал с рук, несмотря на уговоры мамы. Сейчас машина заслонит от него цель, и задание останется невыполненным. Четырнадцать часов против нескольких секунд.

- Слезай, - беззвучно прошептали его пересохшие губы.

- Уходи! – крикнуло сердце. Еще секунда. И еще.

- Ну что же ты, пацан, - выдохнул он, нажимая спусковой крючок.

Венгерская пуля прошла расстояние в шестьсот метров в один миг, мягко проткнув густой вечерний воздух.

Мальчик судорожно обхватил шею отца, который, захлебнувшись собственной кровью и страшным проклятьем, уже падал на земляной пол веранды, пытаясь непослушными пальцами зажать рану в спине сынишки. Двухлетняя девчушка, напугавшись неожиданного падения и пронзительного крика матери, истошно заорала, пытаясь выбраться из-под папиной ноги. Стоявший на крыльце брат убитого, бросив оружие, рванулся, схватил племянника и, убедившись, что маленькое сердечко уже не бьется, завыл страшно, почти по-звериному, прижимая тельце к груди. Второй уже палил из автомата наугад в сторону горы, через речушку, надеясь зацепить невидимого стрелка.

Поздно. Снайпер, матеря все и всех, уже бежал вниз по склону горы, пригибаясь. Он надеялся добраться до части еще до наступления темноты. В части его ждал командир и, вероятно, новое задание. А где-то далеко отсюда его ждали жена и маленькая дочка.

Седовласый старец едва подавил стон. Слезы привычно полились по морщинистым щекам. Глаза закрылись. Пальцы, помедлив, вновь тронули зерна четок. «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству Щедрот Твоих очисти беззаконие мое», - зашептали губы слова молитвы. Сердце отозвалось тяжкой болью за неповинное дитя.

Море огорченно плеснуло волной, месяц спрятался в тучу. Старик положил земной поклон и долго не поднимал головы, шепча молитвы за весь мир.

Вот уже пятьдесят с лишним лет несет он ночную стражу на одном и том же месте у ставшего родным северного моря, моля Небесного Владыку дать людям еще один день на покаяние.

посвящается всем меломанам

Однажды свежим мартовским утром, почти переходящим в день, Денис проснулся со странным чувством – ему не хотелось слушать рок. Это ошеломило, насторожило и расстроило его одновременно. Все дело было в том, что Денис, будучи меломаном в высшей степени, под музыку жил: засыпал, просыпался, принимал пищу и учил уроки. Даже лекции и семинарские занятия он посещал, не расставаясь с плеером ни на секунду. Плеер был дорогой, особой конструкции: благодаря полной герметичности, его можно было слушать даже под тропическим ливнем. Аудиокассеты к нему подбирались с особой тщательностью, почти ритуально. «Рок-н-ролл – моя религия», - спел кто-то из классиков 70-х, и Денис был полностью с ним согласен.

Но вернемся в то самое утро. Ничто не смогло бы поразить Дениса сильнее, чем абсолютное нежелание услышать пропитый голос Оззи Осборна. Вам, может, и смешно, но Денису было вовсе не до смеха. Постояв в недоумении перед величественной пирамидой аудиокассет, он к великому своему ужасу обнаружил, что не испытывает желания послушать ни «Блэк Саббат», ни «Рэйнбоу», ни «УДО». Тогда обескураженный Денис стал наугад включать альбомы других команд, но все было тщетно. «Дайр Стрэйтс» казались слишком нудными, «Дип Пёпл» - слишком крикливыми, «Дрим Театр» - шумными. Не изменили печальной картины ни бородачи из «Зи Зи – Топ», ни «Айрон Мэйдэн». Больше ни на что глаза даже смотреть не хотели.

Денис нервно ворвался в кухню, распечатал дрожащими от волнения руками пачку «Золотой Явы» и стал курить в форточку, переваривая происшедшее. Где-то внизу врубили на полную громкость то ли «Руки Вверх», то ли «Отпетых Мошенников», и Дениса передернуло от неподдельного отвращения.

Тут же душу его наполнило некоторое удовлетворение тем фактом, что поп-музыка все еще оставалась ему ненавистной. Эстрадных исполнителей Денис не любил, и вообще свято верил, что все катаклизмы и нестроения в мире происходят только оттого, что одна категория людей пишет поп-музыку, а другая ее слушает. Переубедить его в этом было просто невозможно. Даже свои положительные черты характера он приписывал исключительно влиянию рок – культуры, а отрицательные – воздействию эстрады. Стоило бедному Денису услышать где-нибудь в автобусе: «Крошка моя, я по тебе скучаю…», как настроение неизбежно портилось на целый день. Его спасение было только в плеере и «джентльменском» наборе кассет. Лучшими его друзьями после Ричи Блэкмора и Ронни Дио были пиво, водка, сигареты и крепкий листовой чай.

Если вам хоть на миг показалось, что Денис был каким-нибудь хулиганом с подворотни, то вы ошиблись. Молодой человек успешно заканчивал пятый курс медицинской академии на факультете стоматологии. Несмотря на изобилие отвлекающих элементов, он много читал, учился на «четыре» и «пять», получал престижную губернаторскую стипендию, и даже подумывал о красном дипломе. За всю свою жизнь он не обидел и мухи. Обладая спокойным, рассудительным характером и приятной внешностью, однако, всячески избегал представительниц женского пола, считая любовь чувством иррациональным. Женитьба же представлялась ему как минимум татаро-монгольским игом. «Рокеры не сдаются», - часто говорил он.

Жизнь Дениса проходила очень спокойно. Все невзгоды обходили студента-медика стороной. Духовная сторона бытия волновала его немногим больше, чем события в совхозе «Путь Ильича». Желание креститься в православную веру возникло у него лишь однажды, когда ему объяснили, что в Крещении прощаются все содеянные им грехи. Тогда он поинтересовался, нельзя ли устроить так, чтобы простились и будущие грехи? Не торопясь принимать Крещение, он, все же, был абсолютно убежден, что лишь православная вера является истинной. А когда он прочитал (буквально, за неделю проглотил) предложенные ему книги диакона Андрея Кураева, то вообще сделал для себя вывод, что все остальные религии не представляют ни малейшего интереса, а разнообразные секты, скорей всего – печальный удел любителей «попсы».

Произведя статистическую выборку и несложные арифметические расчеты, он на примере своих знакомых вычислил, что «несчастные», по его мнению, приверженцы эстрады большей частью находятся в каких-нибудь сектах, а любители рок-музыки крещены в православную веру. Заглянув в мини-библиотеку своего соседа по комнате (тот слушал исключительно танцевальную музыку), Денис обнаружил Бхагават-Гиту, Агни-Йогу и даже книги Рона Хаббарда. «Вот до чего доводит попса», - печально подумал Денис и еще раз убедился в истинности… рок-н-ролла. На этом его духовные искания несколько утихли.

Позднее ему довелось просмотреть видеокассету о сатанизме в зарубежной музыке. Увиденное оставило довольно неприятный осадок в душе. Прямые воззвания к дьяволу в некоторых текстах «АС/DC», Билли Айдола, «Айрон Мэйдэн» коробили. Сатанинская тематика у «Блэк Саббат», «Дио», «Доорз», «Лед Зеппелин» отталкивала. Горящие кресты в видеоклипе Мадонны, шестерки, пентаграммы, черепа и монстры на обложках альбомов различных групп и исполнителей – все это приводило в недоумение и наталкивало на невеселые мысли о критическом состоянии их душевного здоровья. В сатанизм оказалась вовлечена почти треть зарубежных рок - групп, значительная часть металла, большинство современных танцевальных команд, а также техно -, хаус -, рэйв -, индастриал -, и эйсид – направления в поп-музыке. От увиденной грязи хотелось избавиться, как от неприятного сна. Но Денису, все же, не хотелось верить, что весь этот сатанизм был взаправду.

Выкуренная сигарета произвела психологический эффект, и Денис успокоился. Сегодня ему не нужно было идти на «тер. стом.» в поликлинику, и он решил погулять по городу. Позавтракав в оглушающей тишине безо всякого аппетита, Денис отправился в зимне-весеннюю прохладу. Без плеера было как-то неуютно и ужасно скучно. Обязательный обход музыкальных ларьков показал, что никаких изменений в аудиомире не произошло. Цены все те же, ассортимент не увеличился, качество на прежнем уровне. Супермаркеты по-прежнему изобиловали малодоступными для студенческого кармана напитками. Табачные магазины тоже не могли предложить ничего нового. Пустые кинотеатры привычно показывали третьесортный хлам. В театре музкомедии шла все та же «Сильва». На набережной было холодно, серо и пусто. «Солдатское» кафе – опять закрыто. Весьма некстати, надо сказать.

Утренняя хандра постепенно перерастала в вечернюю депрессию. Визит в семейную общагу к другу показал, что тот отсутствует дома. На работе – в церковной лавке на улице Кирова его тоже не оказалось. Тогда Денис решил поискать его в кафедральном соборе. Близился вечер, а значит, где-то в это время должна быть и вечерняя служба. Автобус за несколько минут довез Дениса до цирка и устало укатил вверх по проспекту.

Собор еще издали поражал своим великолепием. Горящее золото куполов напоминало взметнувшиеся к небу языки пламени свечей. Впервые за свои двадцать лет Денис переступал порог церкви. Шапку он предусмотрительно снял, опасаясь всячески расписанных ему другими студентами «злых бабушек». Войдя в притвор, он задержался у стеклянных витрин с книгами и иконами, близоруко пощурился на стенд с обложками сектантских печатных изданий с предостерегающим заголовком: «Осторожно – сектанты», перечитал все объявления о работе приходской библиотеки и воскресной школы, полюбовался на винтовую лестницу, таинственно уходящую наверх и вниз, и только потом решился войти в храмовую часть собора.

Какое-то время он стоял в проходе, впитывая окружающее и происходящее. Денис ожидал увидеть одних только стариков, но к его удивлению, вокруг стояли люди всех возрастных и социальных (как сказал бы декан) категорий. Впереди высился великолепный иконостас, а перед ним стояло несколько священнослужителей. Царила невероятно торжественная атмосфера. Никто не переговаривался. Многие стояли на коленях. Денис замер.

Молодой священник приятным звучным тенором читал необыкновенно красивые слова: «Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию, но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление». Небольшой хор из одного священника и трех диаконов, стоявших рядом, запел: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя». Священник продолжал неспешное чтение, а Дениса постепенно охватывало какое-то странное чувство. Незнакомые слова приятно ложились на слух и согревали остывшее за день сердце. Время бездействовало.

Слабое зрение не давало возможности подробно разглядеть иконостас, и Денис, положив руки на оградку, закрыл глаза. То ли от насыщенности впечатлений, то ли от проведенного на ногах дня, хотелось лечь и поспать. Чтение убаюкивало.

Но вот запели: «Душе моя, востани, что спиши?» Денис вздрогнул, открыл глаза и отогнал сон. Вскоре кафедра перед ним опустела. Началось чтение псалмов. Немного постояв, он уже собрался, было, уходить, но вдруг откуда-то сверху полилось дивное пение. Мужские голоса задумчиво выводили старинным распевом: «С нами Бог, разумейте языцы».

Невероятная красота пения вдруг закружила голову. Стали добавляться другие голоса, хотя количество певчих не изменилось. Голоса эти были сказочно красивы, они умножались, и вот уже огромный хор пел, наполняя молодой собор чудным пением: «Хвалите Его во гласе трубнем». Никогда еще не касались слуха Дениса такие совершенные звуки. Сердце наполнялось необычайной сладостью. Мир Христов наполнял некрещеную душу, призывая к Божественному общению.

«Придите…», - слышались удивительные слова. Они были обращены и к нему тоже.

«Его же славословят непрестанно ангели», - лилось из открытых небесных врат. Лучшей музыки нельзя было и представить.

Как возмутительно было бы пить из лужи, испробовав сладчайшего нектара, так невозможно было бы слушать любую другую музыку после ангельского пения. Широко открыв глаза, смотрел Денис куда-то вверх, сквозь купол, вызывая, может быть, у кого-то недоумение. Ему было все равно. Закончилась служба первого дня Великого поста, а он все слушал и внимал небесам, позабыв о земном. Сейчас он стоял, устремившись мыслями к Тому, Кого воинства небесные славят, Кто повесил землю на водах, пред Кем трепещут херувимы и серафимы, Кого хвалит всякое дыхание, Кто призвал его, Дениса, видя незачерствелое еще сердце и неогрубевшую душу. И Он, некогда распятый на Кресте, принимал сейчас свое чадо с любовью, выше которой нет на всей земле.