Пустоцвет (Повесть)

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Есенин Владимир Иванович

Просмотров: 5487

2007 год, Выпуск № 3

Бабушкам, сберегшим в сердцах своих
веру отцов, святое православие,
земной поклон.
Автор

Пустоцвет

Повесть

Но имею против тебя то, что ты
оставил первую любовь твою.
Откр. 2, 4

I

Вдоль дороги среди невзрачных домишек хозяйство Сапрыких пряталось за добротным забором. Пирамидой возвышалась крыша из оцинкованного железа с редкой по тем временам телеантенной. Из огорода крестом торчало пугало в драной фуфайке и шапке-ушанке. На одном из створов прочных ворот вывеска: «Собака». Узкая ограда хибары бабушки Нюры и Петьки Сафрончука, паренька лет четырнадцати, в выцветшей рубашке и видавших виды штанах, примыкала к забору. Соседи. Частенько от нечего делать парнишка садился на крыльцо, а рукой подать – другая, невидимая жизнь. То пес прогремит цепью, скользя по проволоке, то подаст голос хозяин, то хозяйка. То потянет вареным мясом, от которого у вечно голодного Петьки рот наполнялся слюной, а мысли начинали играть, рисуя вкусное блюдо.

- А кто они, что делают? – интересовался Петька у бабушки. - Ворота есть, а сроду никто не заезжает.

Бабушка, худенькая, в платке, цветастом сарафане, с лицом в глубоких морщинах и батогом в руке, исподлобья взглядывая на внука, говорила:

- Сколь живу, не видела, чтобы кто приезжал к ним. Дом они ишшо до войны ставили. Так и стоит – ни-и-куда не глядит. Сапрыкины они. Сначала-то собаками звали… Так себе, пустоцветы! Ни котенка у них, ни дитенка…

- Зато собака! - Петька мечтал о четвероногом друге, да бабушка запрещала держать, мол, самим есть нечего.

- Ну да, объявление висит, а нам и так хорошо, - урезонивала бабушка. – Кот у тебя эвон какой красавец!

Сосед, мужик кряжистый, возрастал к плечам широкогрудо, длиннорукий и неспешный, появлялся по утрам. Дверь на одном из створов приотворялась, и черные глаза на широком лице простреливали улицу из конца в конец. Показывался сам, и ни с кем не здороваясь, шагал на работу. Раз в два дня свету Божьему являлась хозяйка Маруся. Ее природа создала из округлостей - маленькая, пухленькая, с короткими ногами, нос и тот - картошкой. И она, ни с кем не общаясь, шла в магазин. Обратно тащилась тяжело дыша с полной хозяйственной сумкой, а лицо, усыпанное потом, блестело бисером. «Как только не лопнут?! Нам бы на месяц хватило!» - отмечал Петька.

Так бы и жили - ни здравствуй, ни прощай, но однажды, когда Петька слонялся по улице, в зазор между не закрытыми по случайности створами ворот, соседская свинья выставила рыло. Похрюкала-понюхала, взмахнула ушами-лопухами и вынесла ходившее ходуном сало на придорожную траву. «Вот это по-о-орода!» – Петька присвистнул, а она принялась рыть землю.

Ни души, только птички и кузнечики рассыпают окрест звонкие голоса, да на столбе, наблюдая за происходящим, каркает ворона. Петька с силой похлопал свинью ладошкой, покрутил хвостик - никакого внимания. На разные лады покричал несколько минут, чтобы шла домой – результат прежний. «Настырная!» - обозлился Петька. Принял боксерскую стойку и, подпрыгивая, стал отрабатывать на свинском заду удары: левой, правой, и так и эдак… Увы! Тогда осенило прокатиться верхом. Разбежался, вскочил на спину, свинья истошно завизжала, сбросила его, да так поддела грязным пятаком бок, что Петька взвыл от боли и испуга. Плюнул и пошел домой.

Как бы там ни было, но день этот уже был нескучным. Бабушка спала, свесив по-детски маленькую руку над полом и сложив пальцы горсточкой. Сколько помнил Петька, она всегда что-то делала: то хлопотала во дворе, то дома, то в огороде. Успевала и внука погладить по голове, и доброе слово сказать. И хотя на это уходила минута, для него она была особой. Ее слова, наполненные любовью, гнездились в душе. Бывало, бабушка спросит.

- Чего пригорюнился, внучек?

- А почему они все… плохие?! Хотят, чтобы я подлизывался к ним.

- Так не бывает, что все, - выходит, сам плохой! С человеками надо жить в мире и дружбе. А угождать - Богу, который испытывает, есть ли у человека сердце или камень у него.

У Петьки, конечно, было сердце, и он старался забывать обиды.

Бабушка с виду оставалась такой же, как год и два назад, стареть-то дальше некуда, но в последнее время сильно сдала. Больше молилась перед черной иконой или лежала на кровати почти бездыханно. И внук понял: он хозяин в доме. Мыл полы и посуду, стирал белье, варил картошку, топил баню, ходил за пенсией и в магазин, трудился на огороде, где росли картошка, лук, капуста, огурцы, морковка и горох. Как у людей.

Повеяло предвечерней прохладой, а вместе с ней пришло беспокойство: у соседей заскрипели ворота, загремела цепь – с работы вернулся хозяин. Мария (так за забором ее звал муж) гремит ведром с кормежкой для свиньи, радостно повизгивает пес – время ужина. Петька сглотнул слюну и вспомнил о надоевшей картошке с капустой. Тянул время, чтобы сильнее проголодаться, тогда все что хочешь становится вкусным. «Натрескаются и придут выговаривать!» - подумал он. И верно, вскоре заглянула соседка. Стоя на улице, положила полные руки на калитку и обратилась к Петьке:

- Тебя, вроде как Петя зовут?

- Ну, – делая вид, что занят, ответил он.

- Кузьма Мефодьевич просит зайти к нам…

Идти держать ответ не хотелось, и он, понуро, плелся за Марией, но любопытство все же тянуло в дом за забором, как железку к магниту. И вот мир, где жизнь была сытой и обустроенной. Идеальная чистота, порядок, все блестело свежей краской – от резных наличников до ступенек высокого крыльца веранды. Поодаль стояли рубленая баня и большой сарай, даже собачья конура просторная, из хороших досок. Огромный пес Тарзан с красными глазами, завидев гостя, с рыком рванулся было к нему, но Сапрыкин цыкнул, и тот, поджав хвост, лег и положил пасть на лапы. От ворот вдоль стены - гравийная дорожка, босым ногам больно и Петька передвигался крадучись. Хозяин наблюдал у крыльца явление соседа с видом незаслуженно оскорбленного человека с долей высокомерия и любопытства.

Несмотря на лето на Сапрыкине была безрукавка на меху, хорошие яловые сапоги и штаны навыпуск. Петька скосил взгляд на хозяйку. На ее лице вызрело подобострастное выражение. Стало тихо, воробьи - и те угомонились. Хозяин молча и неподвижно рассматривал Петьку, и того сковал безотчетный страх, вытравил все желания, кроме одного – рвануть отсюда подальше.

- Привела, как велел, - сказала Мария.

Тот хмыкнул и спросил:

- Значит, боксер, говоришь?

У Петьки загорелись щеки - не в силах разлепить губы, он молча кивнул.

На лице Сапрыкина отразилось удовлетворение, и он сказал то ли себе, то ли супруге:

- Парнишка-то, видать, смирный.

Сел на крыльцо и обратился к Петьке:

- Ну, кабы на боксы только взял, а то ведь верхом ездить удумал! Зачем?!

Озорник молчал.

- Как дальше-то жить будем?

Петька пришел в себя, и мир ожил, ворвался в уши воробьиным гомоном, шумом листвы тополей, звоном кузнечиков, прохладным вечерним ветерком на разгоряченных щеках.

- А если бы убежала? Тогда как? – промямлил он, надеясь поскорее отвязаться от соседей, уйти от этого дурманящего запаха щей из дверей веранды, и сказал про себя: «А на фиг бы вас всех!»

- Ну правильно… Вижу сообразительный, - отметил Сапрыкин, и его лицо стало добродушным.

А свинья извелась вся, хрюкая на разные лады. Хозяин совсем подобрел, подошел к ее рубленому домику с длинным окном у земли, наклонился и через решетку почесал за ухом: «Барыня, Барыня». Она грузно плюхнулась на бок, выставив два длинных ряда сосков. Мария расчувствовалась, всхлипнула и привычным движением смахнула слезу.

- Мы ее ма-а-хонькой взяли. В коробке на матрасике жила, из сосочки кормили, чтоб росла, матерела. Ручная, добрая …

- Будет плакаться тут! Чужое, значит, не тронь! – Сапрыкин снова оглядел соседа с головы до ног. – По огородам-то наверняка лазишь?

- Зачем? Баба сказывала, что писано: «не укради», - сказал Петька.

- Эва-а, писаным только забор бывает. Про коммунизм вагон и маленькая тележка писано, и что? Ладно, - продолжал хозяин, - предложение есть. За Барыней присматривать. Народ всякий... Ну и когда Марее подсобить... А сам на довольствии будешь!

Он неторопливо разминал «Беломорину», прикуривал, пускал пласты дыма, а Петька соображал: хорошо ли быть свинопасом, что подумает красивая девочка Таня, которая живет через дорогу. В папиросной дымке слабо дрожали малиновые лучи. Давно пора есть - желудок прилип к позвоночнику. Мария вынесла на веранду здоровенную чашку щей и пригласила Петьку. Веранда была больше, чем вся Петькина изба. В углу стоял кованый сундук, в другом – шифоньер и рядом диван, слева от входа, под лампочкой, столик, на котором дымились щи.

- Ладно, бери ложку, - разрешил Сапрыкин.

Перед школой Петька каждый день поджидал Таню, чтобы идти поодаль, а она делала вид, что не замечает соседа. Жила с родителями, а у него отец с матерью утонули, когда еще был в люльке, - «казанка» перевернулась. На ней бывают новые платья, а он все в одних и тех же застиранных брюках. И мечта о новых занозой торчала в Петькином сердце. Ходил бы с Таней в кино, дружил! Сегодня, наконец, мечта обретала черты реальности: «Может, заработаю на брюки!»

На удивление бабушка сегодня сидела на крыльце, опершись о батог. Рядом кот Рыжий мерцал зелеными глазами. Злился. Кот заслышал скрип калитки, громко замяукал, перебрасывая хвост по половице: мол, где тебя носит?!

- Уж спать пора… Чего было, сказывай, - проворчала бабушка.

- Предложение от них - за свиньей смотреть.

- Так это ладно. Подумаешь – свинья… Мы в Каргаске жили, у нас лошади, коровы, телята, овечки были, курей – не считано. Батька, бывало, рыбы целый облосок наловит. Бо-о-чку солили на зиму. Слышь-ка, Петь, а может, и на штаны заработаешь.

- Заработаю!

Бабушка жила верой и воспоминаниями. То шептала молитвы, то рассказывала о своем житье-бытье, а внука хоть и волновал больше день сегодняшний, но и о Боге думал. В избе - кухня с печкой и комната, где святой уголок с иконой и медным распятием. На черной от времени доске просматривался лик Богородицы в золотом нимбе с Младенцем на руках. Однажды Петька, еще несмышленыш, перекрестился перед иконой. Бабушка, поправляя его руку, учила говорить: «Слава Тебе Господи! Пресвятая Богородица, спаси нас!».

Бог был огромным и неизвестным миром, уходящим куда-то далеко за их ограду, высоко в небо. Бабушка любила и славила Бога. Уже потом, в школе, он входил в жизнь, с удивлением узнавая, что все считают: Бога – нет. «Как это нет?!» - возмущался он, если в нем самом после каждой молитвы открывалось нечто, чему хоть и не знал названия, но любил. И Петька затаился, храня росток веры, жизнь с ней была не такой уж серой и безрадостной: «Пусть не верят, пусть я буду один...»

Только бабушка все понимала, и он не раз порывался спросить: почему люди не хотят знать Бога? И хотя сейчас от последних ее слов о брюках сладко заныло под сердцем, Петька решился задать ей вопрос, давно вертевшийся на языке, о котором стеснялся даже думать. Завтра первый рабочий день и во взрослую жизнь хотелось входить, оставаясь в ладу с бабушкой, с собой и с хозяевами. Душой-то он знал - Бог есть, а вот в рассуждениях - полная беспомощность доказать существование Его.

Петька почесал затылок и спросил:

- А почему, баба, говорят, что Бога нет?

Он ждал, она обидится и разозлится, но бабушка улыбнулась, даже морщины стали не такими глубокими на ее неожиданно просветлевшем лице.

- Кто верит, у того Бог есть. А кто не верит, так их и зовут - безбожники. Их жалеть, Петя, надо!

- Говорят, покажи Его, тогда поверим... А правда, почему Бога не видно? Хоть бы одним глазком глянуть!

Бабушка задумалась, отрешенно смотрела куда-то в себя, будто в ней была бесконечная даль и там содержался ответ на все вопросы.

- Ладно, баба, - выдохнул внук. - Не видно Его - так и не надо, все равно Он есть!

- А тебя-то самого весь народ видит? – голос ее стал таким, каким произносила молитвы.

- Откуда? Конечно, не видит.

- Тебя тоже, выходит, нет? Стоишь тут, мерещишься мне!

- Я не мерещусь. Я есть! – хотел было обидеться Петька, но вспомнил о своем глупом вопросе.

- То-то. Господь не девица, чтобы на Него кто-то глаз положил… И не последний кусок сахару, чтобы до праздника чай вприглядку пить, - она, охая и кряхтя, подалась спать и уже в дверях добавила: - И с хорошими глазами можно слепым быть…

Он сел на крыльцо – подумать и подышать. Рыжий уже простил его и терся у ног. Это еще тот гулена и хитрован. Ночами орал на огородах, бывало, являлся под утро ободранный, грязный – что за удовольствие шариться где попало? И ничего, будто так и надо. А вот Петьке стоило задержаться, как Рыжий весь свой характер наружу, видите ли, он тут хозяин наравне с бабушкой! Кстати, кот тоже не прочь отведать мясного блюда и охотился на воробьев. При виде их приседал, сжимался пружиной, готовясь к стремительному прыжку. Однако воробьи, только он появлялся во дворе, с паническим чириканьем веером разлетались по сторонам.

А прошлым летом Петька обнаружил Рыжего во дворе напротив крыльца под забором - дохлым. «Вот тебе и на! Только что спали вместе?! – так сильно расстроился, что забыл о неотложных делах на огороде. – Такой хороший кот был!» Поднял безвольное тело за передние лапы, погладил на весу, положил на землю, но тот вдруг встал и замурлыкал. «О как! – удивился Петька. – Хочешь валяться - валяйся! Пусть на тебя воробьи с…». Где-то с месяц, притворяясь дохлым, кот ловил воробьев, пока те не сообразили что к чему. Вся ограда была в перьях, а Рыжий поправился, аж лоснился от сытной жизни. Увы, успешная охота закончилась, а привычка притворяться – осталась. Сейчас Рыжий ждал, когда Петька возьмет его за лапы, воротником положит себе на шею - доехать до кровати.

Давно Петька не ложился в таком распрекрасном расположении духа, разве когда был еще совсем маленьким и просто жил, радуясь свету и бабушке. Завтра наконец-то первый в жизни рабочий день. Вот оно, будущее - прорастает! Не зря верил, придет время, и сам все для себя сможет делать. Он будет, как Сапрыкин, строгим и хозяйственным и добрым, как бабушка.

Все погрузилось во мрак, а Петька мечтал и мечтал, лежа на кровати в своей кухоньке, закинув руки за голову глядел в оконце с яркими звездочками на черно-бархатном небе. Они мерцали далеким, но реальным светом, знаком будущей жизни, которая казалась Петьке бесконечной сказкой со счастливым исходом. Он и заснул в сказке-мечте, где все жили счастливо - и соседи, и он с бабушкой, и красивая Таня, и Барыня, и Тарзан, и Рыжий. А с бабушкиной иконы ласково улыбалась Богоматерь.