Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Пустоцвет (Повесть)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

II

Петька проснулся от стука в окно.

- Подъем! Марея ждет! – сам Кузьма Мефодьевич зашел к ним, уходя на работу.

Он продрал глаза, с трудом возвращаясь из мира снов: «Щас. Я щас!»

Оконце сияло от солнца, гомонили воробьи, и даже Рыжий слинял куда-то, а Петька, оказывается, дрыхнул, забыв обо всем на свете. Он пружинисто соскочил с кровати, перекрестился, быстро размялся, сполоснул под рукомойником лицо и был готов. Еще не просохла роса, и трава вдоль улицы сверкала радужными искорками, черемуха и ранетка в палисаднике у Тани оправились от дневного зноя, посвежели. Начиналась новая жизнь, было легко, радостно и интересно.

Мария Степановна - так попросила звать - встретила работника там, где вчера их ждал хозяин. Сказала, кормить будет утром и вечером, а вся работа связана с Барыней. Рядом со свинарником пробита скважина с ручным насосом на трубе. Тут же на двух столбах крепилась здоровенная емкость для воды, в которую по утрам предстояло закачивать воду - для мытья свиньи и полива огорода.

Сегодня Тарзан на удивление спокойно встретил Петьку, чего не скажешь о Барыне. Слушая насос, который чавкал клапанами, она все время повизгивала, видимо, считала, что работник ест предназначенный ей корм. Петька совсем развеселился. Ручка насоса отшлифована до блеска, и держать-то ее приятно, да вот ходила она весьма туго, и он с удовлетворением наблюдал, как после каждого качка дергается шланг, пропуская очередную порцию воды. Работа!

Вышла Мария Степановна с ведром корма. Петька остановился, смахнул застилавший глаза пот и посмотрел на ладони - малиново-красные.

- Ах ты, Боже мой! – воскликнула хозяйка. – Рукавицы же вот! – показала на скамейку рядом с насосом. - Волдырями пойдут!

- О, а я что-то и не заметил, - работник героически улыбнулся. – Ххэ, да на мне как на собаке!..

Она отлила густой жижи псу, остальное - свинье и скрылась на веранде. А он продолжал. Ручка стала казаться наждаком. Уж и белый свет померк, но прожорливая емкость все требовала воды - на толстых ногах, с плоской физиономией она вдруг ожила, смахивая на Кузьму Мефодьевича, который кривил губы в презрительной усмешке, мол, это тебе не Барыню боксовать! Когда Петька совсем выбился из сил, сверху пролилась серебряная веревочка. «Слава Богу!» - с облегчением выдохнул он, и опустился на скамейку.

Мария Степановна вынесла пол-литровую банку с чем-то густым и белым.

- Ну-кася, ну-кася, что там у тебя?

Повернул ладони кверху, словно просил милостыню, скрюченные пальцы дрожали, а сам не чуял собственного тела.

- Свиное сало. Хорошо помогает! – сказала Мария Степановна, смазывая ладони и морщась, будто болело у нее.

Петька долго сидел, держа ладони кверху, и взрослая жизнь показалась не такой уж заманчивой.

Без мужа Мария Степановна была весьма общительной. В простеньком, выгоревшем до белизны ситцевом платье, формами напоминала снежную бабу. Присела к Петьке вполоборота и стала расспрашивать: как, да что, да почему. Но рассказывать особо нечего, живут себе с бабушкой да живут. Однако он оживился, заерзал, как только речь зашла о школе. Хороший момент договориться о брюках.

- Я в восьмой перешел… Окончу - и в город… В училище на киповца поступать.

- Они кто такие, киповцы? – уважительно поинтересовалась она.

- О-о, считайте, инженером стану! КИП - это контрольно-измерительные приборы и автоматика. Когда не так, как я воду качал, а кнопку нажал - и все само работает!

- О как! А я подумала, весовое хозяйство какое…

- Вот и надо школу закончить, - продолжал Петька закидывать удочку.

И правда, боль в ладонях улеглась, теперь в них что-то щекотало и приятно пульсировало. Петьке стало хорошо сидеть с Марией Степановной на скамеечке в уютном дворе, и ему захотелось быть хозяином в таком доме, но когда это будет? Даже простая мечта о брюках почти безнадежно запуталась в паутине забот, и он, потупив взор, продолжал:

- Ботинки-то, Мария Степановна, у меня есть. К школе берегу. Вот брюк пока нет! Кроим, кроим пенсию, никак на брюки выкроить не можем. Я уж было решил на заработки податься, да вы переманили, - закончил он свою хитроумную тираду.

Солнце уже высоко над забором, густо заполняло прохладный двор теплом. Тарзан с Барыней вальяжно развалились каждый у себя, но пес, высунув голову из конуры, явно слушал беседу - подергивал веками, навострив уши-кульки в их сторону. Вчера он потянулся мощным телом и так клацнул челюстями, что у Петьки по спине пробежали мурашки. И сейчас в самый неподходящий момент Тарзан встал, и не спеша направился к нему.

- Познакомиться хочет, - сказала хозяйка съежившемуся работнику.

Пес обнюхивал ноги, а у него все ныло в животе от страха, вызывая противную дрожь. «Господи! Спаси и помилуй!» – прошептал Петька и, набравшись смелости, заставил себя погладить лобастую голову Тарзана раз, другой, третий.

- Хороший, хороший, Тарзан, Та-а-рзан!

Ошейник из сыромятной кожи совсем стер шерсть на шее собаки, отчего казалось, что голова крепилась к туловищу непрочно и может отвалиться. А он явно признал в Петьке если не друга, то равноправного обитателя двора, вплотную встал боком у колен, свесил набок длинный язык, мол, здесь его собачье законное место. Он гладил и жалел Тарзана: «Посиди-ка всю жизнь на цепи! Когда даже в избе и дня не высидишь!».

- Смазать бы тоже! – кивнул Петька на шею пса.

- Экий, паря… Ветеринар! – сказала Мария Степановна. – Болело бы, так не носился бы как угорелый… А то, суку зачует, того и гляди цепь порвет! Вот ей борова надо, - указала на Барыню, - так Кузьма ни в какую, своих де нет детей, так поросячью ораву и даром не надо.

- А-а-а, - Петька покраснел. Стеснялся таких разговоров. Если по правде, и его мучили эти дела. Инстинкт, помноженный на любопытство, был силен, и он подумал, жалея пса: «Тут вообще взбесишься!»

В памяти живо всплыл прошлогодний эпизод, когда ходил в ночную рыбачить километра за три от дома. Была теплая июльская ночь, журчала быстрая речка, вытекая серебристой косичкой из омута у Петькиных ног. Вода лежала темным зеркалом, а он сидел за кустом и наблюдал за поплавком. Благодать! Ночью-то мечтается по-особому – живее, искреннее, и он уже населил омут килограммовыми окунями, когда на противоположный берег явилась девушка. Сбросила халат и несколько минут стояла обнаженной в свете полной луны. До чего же красивая! Вся из желанных женских черт: с литой грудью с чуть вздернутыми сосками, тонкими шеей и талией, стройными ногами, - она была такой осязаемой, что у Петьки кровь закипела в жилах, гулкими ударами отдаваясь в ушах. Он так и закаменел над удочкой.

Девушка пустила ногой круги, пробуя воду, и стала медленно входить в омут, каждая деталь ее обнаженного тела была прекрасной. Он, весь горя, оставлял в воображении ее на берегу, какой увидел в первое мгновение. Поплавала, поплескалась, снова вышла на берег и растворилась сказочным видением во тьме.

Петька глядел на хозяйку, а видел прекрасную девушку на берегу быстрой речки.

- Я и говорю, Мария Степановна, ботинки-то есть, а вот брюки бы…

Она как-то не так посмотрела на его пунцовое лицо, одернула прилипшее к фигуре платье и тоже скраснела.

- Понятное дело, надо… - помолчала. – Мне, Петя, всех жалко: и собаку, и людей, и себя жалко. Одна да одна. Молчком.

Оба задумались, и разговор угас.

Прошла неделя, а Петьке казалось, будто он у Сапрыкиных давно, что раньше в этом круговороте дней только его и не хватало. Три раза ходил в магазин, в основном за хлебом на корм, и каждый день караулил Барыню. Мария Степановна не забыла о школе и вспомнила об этом обыденно, - даже не сразу сообразил, о чем речь. Закачал воду, и она по обыкновению присела рядом.

- У нас «Зингер», Петя. Трофейная. Так что, не переживай, сошьем не хуже фабричных… Только будь смирным. Так-то Кузьма мужик ничего, но слова поперек не скажи. Закаменеет, прямо боязно делается, - вскинула глаза и продолжала. - Мы с ним как живем? Молча! Вроде рядом, а сказать нечего. Все хорошо, тихо, мирно, а что-то не так... То ли он какой-то не такой, то ли со мной что? Шла за него такая счастливая! После войны мужики в дефиците были. А тут - хозяйственный, мастеровитый, непьющий… В общем весь из себя заметный. А сейчас? Ни худого, ни ласкового слова не дождешься. Другой раз до того тошно, думаю, лучше бы пил, друзей водил, как у других. Вроде, Петя, и не в тюрьме я, но и не на свободе. Что был день, что не было… Так и жизнь катится, будто ее и нет. Вот нет ее, и все тут!

В волнении Мария Степановна преобразилась. Неподвижное доселе лицо заиграло, ожило, и она показалась Петьке обаятельной доброй женщиной. Он кивнул в знак сочувствия, а Мария Степановна в отчаянии махнула рукой, утерла покрасневший нос-картошку. Перед Петькой была маленькая, растерянная, несчастная женщина.

- Ах, да что это я?! В общем, Петя, чижало мне. Сердце нет-нет да сдавит. А ты знай свое дело да молчи... Главное, не перечь ему. Лучше мне высказывай…

- Конечно, конечно! - воскликнул Петька. – Подумаешь, хозяйство – Барыня с Тарзаном! Вон бабушка говорила, раньше, знаете, сколько скотины держали. И ничего. А молчать – это же не воду качать. Я смирным буду, вот увидите!

Они часами просиживали на скамейке, то молча, то беседуя о том о сем. И Петька замечал: она завидует его молодости и надеждам. Он хотел стать героем, чтобы Таня потом узнала, на кого не смотрела. Мария Степановна в ответ грустно улыбалась, мол, ее время ушло. Однажды она присела к нему особенно задумчивой, в глазах вопрос: говорить или – нет. Петька ждал.

- Знаешь, Петя, сон привиделся: будто я еще в девках по лугу иду, а цветов-то, цветов – сколько глаз хватает, – проговорила она тихо, пытливо глядя в его глаза. - Небо синее-синее, а впереди видочек такой чудный, рощица березовая. Я цветы рву, рву, а у рощи - старец весь в белом, седобородый, высокий, будто бы с маминой иконы сошел. Он далеко-далеко от меня, а я все равно слышу, говорит мне: «Мария, не собирай цветы, а приди ко мне». Я этак букет-то выпустила из рук, ничего мне не надо стало, иду, вроде, к нему, а на месте стою, а он все там же, вдалеке, - улыбается и зовет меня. А я разозлилась, что хочу к нему, а и шагу сделать не могу. Тут тучи, небо потемнело, хоть глаз коли! Только старик весь светится, прямо как луна в небе, и так жалеючи покачал головой, мол, неправильно я делаю. Проснулась, Петя, веришь, вся подушка мокрая, а в голове одно: есть ведь и другая жизнь, хорошая… А я, правда, живу, будто меня все кто-то зовет, куда-то манит, а я - ни с места. Вкопанная!

Ему захотелось помочь Марии Степановне добрыми словами, но их он знал только в молитве. До сих пор молился за себя да бабушку, а за чужого человека - и в голову не приходило. Теперь надо. Так-то Мария Степановна хорошая, но знает ли она, что Бог есть? Можно ли открыться ей, попросить за нее?

Одно время в школе косились на Петьку за слово «Бог» и однажды вызвали к директору вместе с классной руководительницей, Галиной Ивановной. Петька интуитивно понял: лучше поиграть, прикинуться простаком, а то, как говорит бабушка, безбожники будут заставлять отказаться от Бога. На второй год оставят - стращали. Вот он то краснея, то белея на все вопросы, отвечал односложно: «Я откуда что знаю? В школе не проходили…». Директор в годах, с усталым и строгим лицом, пообещал выгнать ученика на все четыре стороны, если тот не прекратит распространять религиозный дурман.

Но бабушка-то говорила только о Боге и на вопрос директора будет ли он исправляться, опять заныл:

- Про религию не проходили… Я откуда что знаю? Уроки учу…

- Да какой он верующий, - заговорила Галина Ивановна. – Он, знаете, с бабкой живет, еще при царе родилась. Вот и нахватался «Господи, прости!» да «Царица небесная!» и так далее. В общем, Сафрончук и сам не понимает, что болтает.

- Так усильте воспитательную работу! – потребовал директор. – Домой сходите, побеседуйте. Выговор вам… Для начала.

Петька сильно удивился, что Галина Ивановна заступилась, ведь из-за него имела столько неприятностей, а вот ответила добром. Он шел, и чем ближе к дому, тем сильнее нарастало чувство вины, стыд за слабость перед бесененком, который, казалось, завелся в их классе, нет-нет да дергал Петьку за язык. Дома, сбросив пальтишко, встал перед Богоматерью, и произнес молитву:

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий!

Помилуй меня, раба Твоего Петьку, грешного,

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Аминь.

Галина Ивановна однажды пожалела, дала на дом легкое задание: выучить стихотворение «Мороз воевода дозором обходит владенья свои», а он?! Сказала, мол, не все класс смешить да прекрасный русский язык словечками коверкать и, если у Сафрончука задание от зубов будет отскакивать, забудет и поведение, и двойки - поставит за четверть тройку. Шанс! И выучив стихотворение как «Отче наш», Петька ходил по классу в ожидании урока весьма довольный собой, а одноклассники посматривали на него: чего это он такой таинственный?

Наконец Галина Ивановна торжественно произнесла.

- Пожалуйста, Петя.

Откинул крышку парты, встал, и, с пафосом без запинки декламируя стихотворение, наблюдал - учительница одобрительно кивала головой. И уже было занесла ручку над журналом - вывести отметку, когда на последнем слове бесененок дернул-таки за язык. Вместо: «ледяной махает булавой», выскочило: «ледяной махает топорой». Откуда - он и в толк взять не мог. Класс того и ждал, кто-то сдавленно хихикнул, и все взорвались смехом. Лишь две отличницы, аккуратно положив перед собой руки, тихо сидели со щеками цвета перезревших помидоров. Учительница с перекошенным лицом - допек - подскочила и рванула парту так, что Петька сел на сиденье, а она, не удержавшись, попятилась, споткнулась и, едва не упав, вприсядку, спиной топ-топ - обратно до своего стола. «Может, им что-то другое послышалось?» - мелькнула у Петьки мысль. Тут и отличницы прыснули, зажали лица в ладонях, согнулись и их спины затряслись.

- Вон! Вон из класса! - вне себя закричала Галина Ивановна. – Чтобы духу твоего здесь не было! Во-о-он!

А бесененок тут как тут: мол, теперь, Петька, ты захохочи! Но он, покраснев, стараясь перекрыть гвалт, во всю силу легких выпалил:

- Булавой!

- Во-о-он!

Из школы выскочил, перепуганный, растерянный, а перед глазами прыгала и вертелась злорадная тень: ну, кто из нас сильнее?! Никак не ждал и не желал Петька такого итога и не мог понять: почему и над чем вповалку хохотал класс? Шел домой не чуя ног, глотая слезы: «Подумаешь, одно слово не так сказал!»

Вспоминал о проделках школьного беса, а Мария Степановна тоже молчала, наверное, перебирала в памяти их совместную с Сапрыкиным жизнь. Лицо ее было грустным и растерянным.

- Не дал мне Бог бабьего счастьица. Нет ребеночка у нас. Раньше Кузьма не хотел - теперь я не могу! – она с тоской и болью посмотрела на Петьку, и ему показалось: просила разрешения полюбить его, хоть не как своего, а просто, раз уж жизнь свела по соседству.

- Мария Степановна! – тихо сказал он. – У вас в доме, наверное, бес проказит. Давайте помолюсь за вас.

Она удивилась, обрадовалась, и на лице ее высветилась надежда - давно ждала чего-то такого, и вот - сбылось.

- Очень благодарна буду!

- Я молитвы знаю! У бабушки в тетрадке есть, и икона у нас старинная, - похвалился Петька.

- А у нас нету! Кузьма не верит ни в Бога, ни в черта, ни в партию, ни в коммунизм. В себя, говорит, верю - под себя гребу, вот и живем хорошо. У меня, Петя, тут все болит и мается, - она крестом прижала ладони к груди. – И что болит, и отчего – не пойму. Помолись ради Бога! А пока - ступай, после обеда жара спадет, за Барыней присмотришь. А про штаны-то…Что-нибудь придумаем.

Домой возвращался человеком, которому впервые раскрыли душу, и от гордости распирало грудь. Одно плохо: бабушка-то сидит на картошке с капустой. Она и Рыжий ждали во дворе.

- Брюки пообещала сшить! - ответил на ее немой вопрос.

- Вот и ладно, – обрадовалась она. – Я ведь только за тебя и молюсь. Мне уж одно… Скорей бы Господь прибрал, совсем немощной сделалась. Ни ног ни рук не чую, а душа болит за тебя, она и держит на белом свете!

- Будет, баба, что попало-то говорить. Пенсия теперь только на тебя пойдет, - бодро ответил Петька.

- Ай, да ничего уж мне не надобно!

- А знаешь, Мария Степановна хочет, чтоб помолился за нее.

- Когда муторно, все Бога поминают… – вздохнула она. – О Нем надо и в радости помнить!

А кот извертелся, с недовольным видом обнюхивал Петькины ноги и он поднял Рыжего за передние лапы к лицу и строго сказал:

- Веди себя смирно, тогда и сытым будешь!

В ответ тот громко и вопросительно мяукнул – так с ним еще не общались. Кот считал, что Петька должен любить только его, а Тарзан – собака - этого не достоин. Каждый день фыркал, поднимал голову и мяукал: мол, опять не нашим духом пахнет! Петька гладил кота, брал на руки, заглядывал в глаза и говорил:

- Ты почему такой?! Тарзан же твоих воробьев не ловит.

Но Рыжий стал держать Петьку на расстоянии, не терся у ног, не играл. Вычеркнул из домашней жизни, считая соседом, завидев, обиженно орал и шел своим путем. Спал где-то возле печи. «Ну и ладно, мне работать надо, а не баловством тут заниматься!» - думал Петька.

Так-то все шло по-прежнему, но в мыслях Петька во многом переселился в другую жизнь, вызревавшую в мечтах о будущем. После восьмого класса получит в городе профессию, устроится на работу, пойдет в школу рабочей молодежи, а там, глядишь, и в техникум, а то и в институт поступит – на заочное. С планом на душе легче. И когда Петька спускался с небес, мир казался прекрасным, но через секунду настроение омрачалось, он вспоминал штаны и погружался в задумчивость и грусть. Однажды Барыня показалась Петьке не такой уж и некрасивой. Как в первый достопамятный день, обошел вокруг, рассматривая со всех сторон. Если с боку, можно нарисовать всего-то одной линией – начать и закончить пятаком. Завитушку хвоста сделать совсем легко, уши, правда, труднее. Но и эти лопухи оказались на месте. «Как это я раньше не заметил?!» Окинул взглядом улицу и в убогости кособоких домишек тоже увидел своеобразную красоту. И тут вспомнились слова бабушки, что и с глазами можно быть слепым. «А я разве не слепой?!» Петька застыл от охватившего чувства – прозрел! «Если мне и дальше все так будет открываться, увижу Бога!» Снова посмотрел на Барыню, на витиеватые завитушки, вычерченные рылом на земле, и понял: она-то никогда не будет рваться в другую жизнь, мечтать о цветущем луге. Ее жизнь ограничена кругом возле ворот, как у хозяина - забором. Так что особо и следить-то за ней не надо. Обычно в пять, когда в их халупе пикало радио, Барыня, призывно хрюкая, направлялась к воротам. Петька – следом. Мария Степановна ждала их. Сегодня она тоже смотрелась иначе. Словно нарядили ее в волшебное платье, проявляющее красоту.

Петька каждый вечер с удовольствием поливал Барыню из шланга, тер спину и бока щеткой. Вода с журчанием стекала куда-то в яму в огороде, а пол влажно блестел, отдавая прохладой. И сам обливался – благодать! На веранде уплетал заработок: щи, огромную котлету с картошкой, запивал это целой кружкой компота. А на сытый желудок все сильнее свербело - посмотреть телевизор. Глянуть, как это можно пробежать взглядом тысячи километров, сидя в избе. И хоть дальше веранды не пускали, в глубине души считал, если по справедливости, то жить должны втроем – он, бабушка и Мария Степановна. Кузьме Мефодьевичу и одному хорошо. Его как бы вообще не было - так себе, тень мелькала, и все. Петька уже не спешил домой, старался больше помогать хозяйке. Несмотря на запрет мужа, Мария Степановна обещала как-нибудь включить телевизор, но пока не решалась. Мол, он сказал, что смотреть в нем нечего, только зря лампы жечь, а будет путевое - разрешит.

Однажды работник уже поднялся из-за стола и, весело переговариваясь с хозяйкой, собирался домой, когда с работы раньше обычного пришел Сапрыкин.

- Ну, как? – бросил жене, посмотрев на повеселевшего от сытной еды Петьку. – Люди работают, а вам, гляжу, праздники тут!

- Все делает, молодец! – похвалила хозяйка. - Послушный, смирный мальчишка.

Сапрыкин неопределенно хмыкнул, глядя на работника с немым вопросом, но тот попрощался и поспешил домой.

- Наелся, напился, а теперь молиться! – вдруг бросил вслед Сапрыкин. – С бабкой Нюрой каждый день, поди, поклоны бьете? Сколь помню, все молится да за нос ловится!

Петька помрачнел и обернулся. Хозяин стоял в той же горделиво-обиженной позе, что и в первый день знакомства, только улыбался с самодовольной ехидцей.

- А вам-то что?! Бабушка плохому не учит...

Петька брел к своей калитке, памятуя слова бабушки о том, что безбожников надо жалеть. Пытался пожалеть Сапрыкина и не мог, не получалось - плюнул.

Круг дня замкнулся, опускалась теплая ночь, завтра наступит другой - а это все ближе к желанной цели - учиться и закончить школу. Там, как и в доме за забором, тоже появилась близкая душа - та самая классная руководительница. После памятного разговора у директора пришла к ним для беседы. У них Галина Ивановна была такой же, как Мария Степановна в отсутствие мужа. Простая, обычная женщина, совсем не злая. Вздыхая, осмотрела убогое жилище, покачала головой, и сели на крыльцо. Петька, не понимая почему, признался ей в своей вере в Бога, чего в школе никогда и ни за что бы не сделал.

- Я знаю, - сказала она.

- А заступились! Почему?

- Так надо было… мне. До этого директора был один тоже неверующий, не чихнет без партии. А когда помирал, сказал: а Бог-то есть! – Они еще помолчали, прислушиваясь к тишине, и учительница снова вздохнула. – Ты верь, пожалуйста, но пойми, у нас, педагогов, должно считаться, что Бога нет. Учил же историю… Была революция, стала советская власть… Безбожная… Понимаешь, Петя, это политика государства. Идеология такая! Поэтому, Петя, свою веру не выдавай словами, чок-чок зубы на крючок! Крестик прячь… И я не скажу. Ну выгонят нас с тобой из школы - и чего хорошего? А когда еще в Бога все поверят - неизвестно. Чего мы с тобой добьемся?! Договорились?

Петька помолчал.

- Да.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.