И в городе и за городом погода была подстать настроению: дождь, слякоть, лужи…Лето не лето, осень не осень. Небо хмурилось, а ветер  беспрестанно гнал одну волну мрачных туч за другой.

Промокшие и продрогшие все разместились в ритуальном автобусе.

Вот и простились еще с одним нашим одноклассником. Андрей долго болел. И вот… сердце подвело.

Военный оркестр и караул, салютовавший генералу, уселись в свой автобус.

Единственный, кто из класса пошел по военной линии, это - Андрей. И дошел он до высоких чинов.

 

В школе Ершов Андрей был крепким троечником. Мы вместе с ним готовили уроки и занимались вместе. Мне поручали сначала в пионерской дружине, а потом в комсомольском отряде «подтягивать» его учебу. Жили мы рядом – в одном дворе, в одном доме. И дружили с детского садика.

Из троечников вывести Андрюху было невозможно. Он был убежден, что важно понимать предмет и иметь самые общие представления о нем. Зубрить, учить наизусть – это было не его. Он проповедовал, что если ему понадобятся знания по какому-нибудь предмету для конкретного решения, то он по учебнику разберется и найдет нужный подход. А «корячиться», сидеть подолгу над учебником – «пустое дело».

С Андрюшей долго билась наша англичанка – Луиза Викторовна. Почему-то она была убеждена, что он – прирожденный лингвист, предрасположенный к языкознанию. Как-то она чувствовала, что мой одноклассник вполне свободно может овладеть английским. Не знаю, что она видела и как. Может быть это женская интуиция? Не знаю! Долго она билась с ним. Потом бросила это бесполезное занятие. И на всю семью моего друга – следом за ним с разрывом в три года и пять лет учились брат Сергей и сестра Алена - легла тень «бездарей».
Так, на лихих тройках Андрюхан и проскочил школу.
После школы почти все одноклассники поступили в институты. Андрюша не поступал никуда. Пошел работать на завод. А потом загремел в армию.
Проводили мы его до военкомата и больше почти не встречались. Очень редкими стали встречи. Но, несмотря на это,  линия жизни его  не была для меня тайной.
Заслали его на Дальний Восток. Морская часть, где служил Ершов, стояла между Совгаванью и Ванинским портом, в какой-то, по его же словам в тех редких письмах, что он присылал, Тьмутаракани.
Романтических чувств, любви к морю у моего друга не возникло.
Прибрежные серые горы, стального цвета волны, чайки, оживлявшие унылый пейзаж,  сопки, тайга,  лагеря зеков кругом…  Андрюха, да и многие его сослуживцы мечтали о времени, когда они, забравшись в поезд, идущий на запад, смогут спеть «Прощайте, скалистые горы…»
Отец Андрея прилагал много усилий, чтобы вытащить сына ближе к дому.  Мать у них давно умерла и поэтому отец стремился, чтобы дети и он были вместе.
Отца его знали мы – одноклассники, да и весь наш двор.
 Сильвестр Адамович Ершов мог починить все, что попадало ему в руки. А попадали ему телевизоры, велосипеды, часы, утюги, деревянная мебель…
В войну Сильвестр Адамович был боевым летчиком и служил вместе с легендарным Каманиным Николаем Петровичем, одним из первых Героев СССР. Звезду Героя получил за спасения «Челюскина», воевал, а в мирное время командовал отрядом космонавтов.
Каманин периодически навещал своих бывших сослуживцев, интересовался их жизнью.  Сильвестр Адамович при такой вот встрече просил Каманина поспособствовать переводу сына ближе к дому. Регулярно заходил в военкомат, где убеждал военкома о переводе сына в воинскую часть, расположенную в европейской части страны.
Неизвестно, помогли ли Андрюше усилия со стороны, но известно, что до него довели информацию о наборе учеников в школу военных переводчиков. Школа находится в Москве. Вступительные экзамены по английскому языку, русскому языку  и литературе.
«Чем черт не шутит, - думал он. – Смогу ведь подготовиться и попробую сдать!»  Усиленные занятия принесли пользу. Андрей Ершов был зачислен в школу военных переводчиков.  День и ночь пришлось ему теперь заниматься. И принцип «знать предмет не напрягаясь» пришлось пересмотреть. Тут было полное погружение в языковую среду. Все двадцать четыре часа ежедневно посвящались учебе, работе над произношением, тренировке памяти, выработке способности думать не на родном языке….
На несколько лет для нас Андрей просто-напросто исчез. Он специализировался в английском и французском языках. Говорил, часто общался с натуральными французами, англичанами, американцами, с носителями языка.
Надо сказать, что в школьные годы Андрюхе выбили передний зуб. Произошло это из-за того, что на уроке военной подготовки он тянул ружье на себя, а я – в свою сторону. Я отпустил винтовку, и приклад угодил Ершову в лицо.  Врачи вместо переднего зуба установили ему пластинку.  И вот эта пластинка во многом способствовала тому, что разговаривал Андрей на  французском с грассированием прирожденного жителя Прованса, а на английском он говорил с акцентом выпускника Йельского университета. Так считали знающие филологи-языковеды.
Плотно занимаясь основным предметом – языками, подчиняя изучению их всё своё время и усилия, на другие дисциплины взгляды его не претерпели изменений. К второстепенным дисциплинам у него и отношение было не первоочередным, как и в средней школе. Например, в то время в ВУЗах преподавалась политологическая дисциплина, знакомящая с теорией марксизма-ленинизма. Когда в школе военных переводчиков проходили работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и все ученики зубрили её, Андрей поступил иначе. Безусловно, это крайне скучное дело разбираться в критике Лениным реакционной философии.  Андрюша взял в библиотеке воспоминания русских эмигрантов. Прочитал, что в 1908 году, во время написания изучаемой работы, Ульянов-Ленин был во второй своей эмиграции. Жил в Женеве, в Париже… Любимое времяпрепровождение эмигрантов – посещение пивных заведений. Любимым развлечением русских было: уставить кружками, полными пива, какой-нибудь стол в пивной и за этот стол усадить самого маленького в компании человека. Нередко им оказывался Ильич. Все посетители бара восторгались, видя несоответствие между физическими кондициями клиента и количеством пива. Ершов пересказывал преподавателям этот эпизод. И преподаватели, удивляясь, что ученик знает такие неожиданные подробности бытия вождя, уже с меньшим интересом пытались у него выяснить суть ленинской работы. А в общем, в этом сказывалось его стремление к остроумным ответам, которое пересиливало желание отвечать по существу, что было заметно ещё и в школьные годы.
Учась в школе переводчиков, Андрей женился.
После учебы мой бывший одноклассник редко бывал в Москве. Почти все время он был в зарубежных командировках. Выполнял порученные задания.
Однажды, когда Андрюша был дома, раздался телефонный звонок. Смутно знакомый голос попросил пригласить Алену. Узнав, что дома Алены нет, голос поинтересовался, кто у аппарата. Андрей назвался.

- А, помню, помню! Это говорит Луиза Викторовна.  Много времени я  потратила с Вами, когда Вы учились в школе. И, следует сказать, Вы не оправдали моих надежд. И все в Вашем семействе – Вы, Сергей, Алена – оказались со средними способностями. Никто так и не научился свободно разговаривать по-английски.
Андрей вздохнул глубоко и сказал учительнице на чистом английском языке:
- Уважаемая Луиза Викторовна! Время проходит, взгляды и способности людей меняются и порой меняются радикально. Сегодня у тебя отсутствуют знания в какой-то области, а завтра, если обстоятельства привносят в твою жизнь что-то новое, то и ты соответственно меняешься, приобретая новые навыки, культуру, опыт… Всего наилучшего!
Трубка долго молчала. Затем она тихо опустилась на рычаг.  Андрюша не был уверен, что Луиза Викторовна всё поняла в его речи.

 

В прошлом году я и брат мой Игорь сразу после школы поступили в своём Петрозаводске в университет. Не бог весть какой важный эпизод биографии. Хотя для нас и ближнего окружения, конечно, факт значимый. Я хочу рассказать о некоторых событиях, случившихся с нами во время учёбы. А сначала – небольшая история, предшествующая поступлению на строительный факультет ПГУ.
Наш отец приобрёл дачу – сельский дом на берегу Белого моря. Отец с мамой разошлись, и так получилось, что нас, близнецов, разлучили: Игорь жил с отцом, а я – Борис – с мамой. Но вот отец серьёзно заболел и решил, что надо успеть сделать что-то нужное для нас, чтобы братья жили вместе, хотя бы на общей даче. Отец видел, что мы тянемся друг к другу.  К этому времени учились мы в старших классах разных школ.
Дача на берегу Белого. Это дом, долго стоявший нежилым. Поэтому ясно, в каком запущенном виде он был.
Нам с Игорем, типичным горожанам, заниматься строительными работами раньше не доводилось. Для найма рабочих необходимых средств не было. Отец смог выделить нам деньги только на материалы. Мы решили, что будем делать всё сами.  И начали работы в летние каникулы.
Питались мы примитивно: макароны «Доширак», тушёнка, хлеб, чай. Иногда покупали картошку и варили её, благо печь в доме была.
Работать пришлось много – чистить дом, менять стены, делать пристройку. Работали с утра до вечера. В эти летние месяцы ни разу не были в лесу, на рыбалку ходили только один раз – сосед Фёдор позвал. Двадцать килограммов гвоздей использовали. Ложишься спать, а в ушах – ритмичные удары. Лежу и думаю: «Кто же это стучит? Мы же перестали. Кроме нас - никто не колотит так долго». Прошло некоторое время, и я понял, - боже мой! -  это же моя кровь пульсирует в жилах, пульсирует в висках!
В то лето я понял значение слова «корявый». От постоянного подъема и переноса тяжестей мы ходили ссутулившись, а руки были приспособлены только для того, чтобы хватать бревна, доски, рубанок, молоток, топор. Чувствовал я себя корявым пнем, лесным человеком. У Игоря были такие же ощущения. Вставали рано утром и трудились весь день, прерываясь только на еду. За лето втянулись в такой режим, и он был нам не в тягость.
Нет ничего более приятного, как приостановив работу, взять пригоршню опилок и вдохнуть смолистый запах только что отшлифованной доски. Великое наслаждение - из груды невзрачных досок сделать необходимое в хозяйстве, обработанное с любовью, чистенькое и гладенькое изделие, на которое невозможно налюбоваться.
За время совместных работ мы ещё больше прониклись братскими чувствами друг к другу.
Нередко на море стоял туман. И помню, под вечер уже темнота окутала землю, слышалось с моря громкое чавканье, отчетливое шлепанье. Как будто море наступает на сушу. Потом взошла луна и серебром залила туман, который становился гуще и гуще. Это не море, а туман наступал на сушу.
A как-то на рассвете, мы видели туман, стремительными потоками плывший между островками и сопками. Эти потоки струились сказочно быстро! Вставало солнце, и они на пару с ветерком туман изгнали.
Редкое,  волшебное зрелище однажды предстало перед нами. Над морем в тех местах небо кажется необозримым. Стоял жаркий день. Пекло немилосердно. В такие дни обычно ищешь тень, чтобы в ней скрыться. Море было почти гладким. Плавные волны, медленно вздымаясь и опускаясь, катились, меняя цвета от нежно-розового до бледно-голубого. Над морем стояла дрожащая пелена. Чувствовалось волнение света. Угадывались колебания воздушных слоев. Освещение было каким-то неземным, мистическим.  Всепоглощающее марево царило кругом.
И вот небесная бездна стала вдруг выше и шире. Раздвинулись границы, открылись бесконечные выси.  И в море вдруг возникли нереальные, миражные формы - замки, нескончаемые заборы, частоколы и мосты.
Мы смотрели неотрывно и зачарованно. Не могу точно назвать это явление - аберрация света, дифракция, интерференция, поляризация… Но такого волшебного видения мы больше не наблюдали. И, конечно, это явление я расцениваю как награду, подарок нам свыше за труды…
За время работ мы очень привыкли к инструментам,  освоили их. Нам нравилось самим планировать, что и как делать. Творчество ведь всегда окрыляет. А результаты были видны. Главное, мы поняли, что строительные работы - это наше будущее, наша стезя.
Мы были несказанно рады, что мы теперь - вместе, что у нас ясная перспектива и всё намеченное получается. После летних работ и совместного проживания  мы уже не представляли, что можно жить отдельно друг от друга. Мы были «не разлей вода», «два сапога  пара». Мы не представляли себе, что можно прожить день, не встретившись.
Поступили в ПГУ мы легко и учились легко. На факультете нам всё нравилось – преподаватели, среди которых были доктора и кандидаты наук, учебный процесс, сокурсники.
 На вечере танцев мы познакомились с девушкой. Звали её Лина. Она училась в нашей группе и, конечно же, мы её видели и раньше, но не решались подойти. На вступительном экзамене мы помогли ей решить  задачку.
Если кто-то думает, что королева не может проживать в провинции, то он ошибается. Зря он так думает. Она была истинной королевой красоты!
Просто сказать, что она красива – ничего не сказать. Всё вокруг неё меркло, становилось тусклым и ненужным. Большущие, лучистые глаза с трепещущими густыми и длинными ресницами. Матовая, нежная кожа c румянцем, покрывающим полщеки. Но самое притягательное и обворожительное на её лице – улыбка. Ослепительная улыбка. Улыбка, излучающая доброту и жизнерадостность. Будто возник ослепительно-яркий свет и вспыхнуло солнце! И наступила весна! И распустились цветы! Улыбка-восторг! На неё посмотришь – и безудержная радость охватывает тебя.
Оба мы потеряли голову. Оба влюбились. Не могли ни о чём думать – только о ней. Задыхались, захлёбывались даже при произнесении её имени.
Много времени мы проводили вместе - втроём или кто-то из нас с Линой вдвоём. Но вдвоём – реже. Почему-то она отдавала предпочтение нам перед сокурсниками. Нам не верилось, что это было так. В благодарность за помощь на вступительном? Или ей понравились крепкие ребята, да ещё оба на одно лицо, что необычно?
Как-то я, не в силах  больше сдерживаться, запинаясь и теряя голос, объяснился Лине в любви. На это она сдержанно сказала:
- Мы замуж, Боря, не спешим. Поживём – увидим!
Через какое-то время Игорь поделился со мной тем, что признался Лине. Ответ был такой же сдержанный.
Долго думал я, как же быть. Если Лина согласится выйти за меня…  Нет. Не могу перебегать дорогу брату. Это значит, что всю жизнь потом – врозь. Так можно и порвать братские отношения .
Возникла фигура, о которой мы все знаем, – любовный треугольник.
В один день Лина получила два письма.
Вот одно из них: «Дорогая Лина! Я тебя очень люблю! Очень! Я знаю, что и Игорь тебя тоже любит. Я не могу стоять на вашем пути. Перехожу на другую кафедру – архитектуры и проектирования. Постараюсь не попадаться вам обоим на глаза. Хотя бы первое время. Будьте счастливы. Борис».
Второе письмо было похоже на первое: «Линочка! Я безмерно тебя люблю! Но знаю, что и Борян без тебя не может. Он тоже болен тобою. Чтобы не стоять у вас обоих на пути к счастью, я ухожу – перевожусь на вечерний, а днём буду работать на стройке. Счастья тебе и вам обоим. С уважением, Игорь».
Прочитав оба письма, девушка воскликнула:
- Как жаль! Так ведь можно и без женихов остаться! Нельзя с мальчиками так жестоко! Оба ведь хороши, оба красавцы! Надо мириться! И определиться - кто же он, с кем в ЗАГС пойду?