Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Рассказы и рассказочки

Рейтинг:   / 6
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Славяне в опасности 

1

Случай – насмешливей некуда. Эта женщина разорила, повыкрала – оптом и в розницу, масштабно – мой личный архив, а мои книги, с её же слов, сожгла. (Так и не знаю, с какой целью вершился тот пламенный ритуал). И она же, десятилетием позже, заполучает вёрстку моей новой книги «Нежность» и прочитывает! В Кемерове.

Так раскочегарилась, впечатлилась тем чтением, что даже позвонила мне по возвращении в Юргу.

– Ну, прочитала я твою книгу. Всё там неправда, выдумала ты всё, а про меня – злобная ложь! – И тому подобное, напористым текстом.

Ещё не издано, но уже обгажено. Первый читательский отзыв!

– А по какому праву ты позволяешь себе рыться в чужих бумагах?

А она не слышит, продолжает «рецензировать» меня. Лишь с третьей попытки пробилась я, наконец вняла она моему вопросу. Но, поскольку в такой постановке он вообще вне её понятий, она и ответила не на него, а по-своему:

– И рыться не надо, там в открытую всё лежит, любой может прочитать.

Ничего себе. А охрана авторских нрав?! Выясню, где там так: – в книжном издательстве? В типографии? В Союзе писателей? Эта женщина ездит туда по своим делам, но вот и моими, оказывается, по-прежнему заинтересована плотно.

– Книга о моей жизни, – сказала я ей. – О моей. И только.

– Но ты и конкретных людей называешь!

– Да. Так или иначе присутствовавших в моей жизни. И не но приглашению, не по моим интересам, а по своим, по собственному желанию. На моей территории.

К слову. Как распознала-то она, где про неё речь, если всё измышлено, а её там я либо не именую вовсе, либо одной или двумя буквами инициалов?

Зато сейчас стишок у меня сочинился с полной её фамилией во строке:

Ну, что, Р...ова, готовы спички

Очередную книгу мою ожигать?... и т.д.

Впрочем, как сказала она сейчас, две книжки уцелели-таки:

– Дочка у себя под матрасом спрятала.

Стало быть, шесть минув две.

– Ещё письма сожгла, – оказала она сейчас. – Много.

Ага. И не ей адресованные. А много – это не просто много, но вдвое больше, потому как в конверты с получаемыми письмами я вкладываю и черновики, копии ли своих ответов.

Плюс другие мои бумаги, участи неведомой.

Между прочим, в ночь с того дня, когда она позвонила мне после своего шмона в Кемерове – 24 марта 1999 года, – США начали бомбардировку Югославии...

На вопросы же своих здешних знакомых, когда наконец выйдет из печати та моя, седьмая, книга, отныне отвечаю:

– Спрашивайте у Р-вой, ей известнее.

 

2

А затем земля содрогнулась.

– Что за звук? Откуда?

Дребезг. В моей комнате. Вдруг.

Я, в наклоне к прикроватному холодильнику, взглянула вправо. Это два книжных шкафа дребезжат стеклянными дверцами, покачиваясь!

Закрыв холодильник, села я наблюдать допрежь небывалое, невиданное. И соображать.

Шкафы так тряско и сильно кренились от стены, что упали бы, пожалуй, кабы не подперты – один креслом, другой журнальным столиком, отяжелённым книгами и вазой с цветами. Да и моим взором, пожалуй!

Прикресельному-то угловому шкафу, брякающему приотворённой дверцей, не упасть, кресло там не одно, а встык со вторым, которое встык с шкафом, что у стены противоположной. Зато столику натиска шкафной громады не сдержать, он и сам содрогался, и содрогалась на нём, опасно раскачивалась высокая ваза с астрами.

Мои первые предположения:

– С головой непорядок?

– Землетрясение?

Нет, голова не кружится и всё на своих местах. Тихо и на улице, тяжёлая техника там не двигалась, землеройно-буровых работ не велось; да и при таковых не случалось раньше ничего подобного.

– Землетрясение? Где? И почему в комнате сотрясаются только эти два шкафа со столиком?

Когда наконец утихло, позвонила наверх, в «девятую» – узнать о тамошних ощущениях и времени, потому как мои часы стояли. На телефон там не отозвались, и позвонила другой знакомой, на другую улицу, где чрезвычайных явлений, однако, не отмечено, а моё по времени выпадало примерно на 19 : 40 .

– Может быть, вам показалось, Екатерина Владимировна?

– Спасибочки!

– Тогда чем, по-вашему, вызвано это? Что сами думаете?

– Ну-у, если не землетрясение... Вот именно: если.

Тогда-то и подумалось: а нет ли связи со вчерашней посылкой?! Ибо должна же быть причина, а посылка лежит как раз на этом столике. Усомняюсь, конечно, но и:

– А как знать?! Ну, не версия, так деталь в сказку.

Накануне почтальон Лена принесла мне восемь бандеролей в клеёнчатых пакетах, выгрузила на столик, понедоумевала:

– Живёт рядом, а посылает по почте.

Я попросила её подождать:

– Я не знаю, что там, и, возможно, верну это сейчас же, с вами. На ощупь там что?

– Книги.

– А может, бумаги, блокноты, записные книжки?

(Размечталась, ага.)

– Да нет вроде. Ну, давайте посмотрим.

Ножницами вскрыла она пакеты, вынула книги.

– Это из моей библиотеки, дарила когда-то.

– Оставляете?

– Да. Спасибо. – Оплатила Лене тяжкую доставку и тоже в недоумении остаюсь:

– Это по-каковски же?!

Дарено давно, давно же и с отправительницей сего не общаемся, за исключением нескольких её телефонных звонков, из которых предпоследнему одиннадцать лет и пятый год последнему – того самого 24 -го марта в 99 -ом. И вот – клюнуло, что называется. В одно место. Но тогда почему бы не в другое?!

В виду сего гуманитарного груза мой ум примитивно ударился в вопрошания:

– Без возвращения похищенного каков смысл данной акции?

– Но если вдруг возвращаются подаренные книги, то почему не все, а лишь часть их?

– И почему тогда только книги, а не другие подарки тоже?

(Провиант и дензнаки не в счёт.)

Нет, тут не восемью пакетами обойтись, а почтовый фургончик снаряжать ко мне. Да с прицепом под то, чему нет материального значения.

– «Смысл», «мои бумаги», «на моей территории»... А ещё мудрецов читаем. Черти обхохотались!

Да уж.

Как и при маме, огромная часть моего архива оставалась в другой комнате, но уже вне моего взора и доступа, а потому пока-то спохватываться буду, обнаруживать невосполнимое пустоты в своей биографии и внутренней жизни – пока-то прозрю глубину катастрофы...

Ну, а эти книги, в пыли и даже извёстке, через день мне протёрли и выхлопали. Испачканным же внутри уже не помочь, их уже и не отдать никому. Как и собрание сочинений Гюго, десятитомное, но вернувшееся без трёх первых томов.

Никакой записки с объяснениями.

Книги отдавала я по причинам, не о которых сейчас речь, но что в чужие руки – понимала. Они и сами единодушно протестовали – отчаянно! – надрывая мне сердце.

Она ведь у них перед выносом – тех, что из моих рук – выспрашивала, охотно ли переселяются к ней, в каком настроении, и по тычку пальца в раскрываемые наугад страницы вычитывала вслух и мне показывала ответы – только протеста, только горести. Досадовала:

– Но почему, почему?

– А чего ты хотела бы? – говорила я. – Они здесь у себя дома, не случайные, любимые.

– В моём доме их тоже будут любить!

Стало быть, вот какие книги лежали на столике! То ли с радостью оттого, что вернулись домой из долгого плена, то ли в негодовании на меня за предательство и за то, что татям дверь открывала. А которые в шкафах, конечно же, солидаризовались с ними.

– Так что резкого возгона энергий в комнате на одну-то

локальную встряску вполне...

Экзотические изыскания моего ума прервал телефонный звонок взбудораженного Лёни:

– Катя, через час возможен повтор! По радио объявили. Не

пугайся!

Оказалось, всамделишное землетрясение. Алтай тряхнуло сильно, но и по Кузбассу волна прокатилась, местами, и до Новосибирска. Двадцать седьмого сентября 2003 -го года, субботним солнечным вечером.

 

3

Теперь понимаю, почему в присутствии этой женщины «плакали» астры в вазе, а в моих снах с некоторых пор плачет либо во хмелю покойный папа. И почему Р. недавно, во сне, вернула мне ключ от моей квартиры. (Которого я ей не давала.)

– На ошибках учатся!

– Умные. Не я.

Именно эта женщина, Б., назавтра после землетрясения года 2003 -го протирала – услужливая! – вернувшиеся от Р. в мою библиотеку пыльные книги. Из одной что-то выпало. Б. подняла и отпрянула.

– Ну, напугала. Вы знаете, что здесь? Отрезанная голова!

Фото Р., вырезанное по контуру лица. Я его отослала обратно, но почте: «Я возвращаю ваш портрет». Но для Б. сие, быть может, что-нибудь означало? Потому как эстафету от Р. она уже приняла. А я не знала.

Они и работали некогда в одном учреждении, там же и ныне.

И ведь было решено мной, сказано Б.

– Всё, учебный год закончился, отслужила я, больше не встретимся

– А мы на вас и далее рассчитывали. Отдохнёте за лето и...

– Не по силам мне. Себя обслужить бы.

– Екатерина Владимировна, вы не принадлежите себе.

– Да что вы говорите? И кому же принадлежу?

– Людям, читателям.

– Ну, спасибочки вам.

Однако же – дети, школьники: забота всеобщая, а я отродясь прежде всего гражданка. Которая и рубрику «Заветные страницы» в юргинской «Новой газете» придумала и вела шесть лет, на общественных началах, разумеется. По «Заветным» я и вспомнена Б.

Их в гранках приносила мне на вычитку и затем забирала С.А.Ш., то есть – подошла к кровати, постояла, ушла.

Примерно в два месяца раз у меня медицинская процедура по пролежням. Дважды в месяц или единожды – почтальон. Горничная трижды в месяц (теперь – дважды). Н y , и Б. кое-когда – в мою библиотеку да по тем самым «всеобщим» делам.

– Вот и все мои посетители.

Но лишь Б. тогда пользовалась моей библиотекой и проявляла активный интерес к бумажной части интерьера: всё-то ею осматривалось, обтрогивалось.

– А там что?

Или подсунет мне прочесть, полистать что-либо принесённое.

– А я пока посмотрю книги. Можно?

– Пожалуйста.

«Славянка» глупая, я лютых ворогов в свой дом не ожидала по-прежнему. Даже после Р. Тем более – её дублёров! За чужими руками следить и ставить на потёмки чужой души не выучилась тоже.

Притом при посетителях я сосредоточена на собственном теле, которому мучительно и маетно, а надо перетерпеть, не слишком удручая их впечатлений.

И вот: пока я ухлопываюсь в отзывах на востребования извне и в подготовке чужих заветных страниц для всех, выкрадываются мои собственные заветные!

– Болтун – находка для шпиона.

– Это про меня.

По выходе из печати моей седьмой книги Б. выспрашивала:

– А на следующую когда наберётся?

– Да у меня понаписано – хоть на семь книг ещё.

А уже растаскивалась! Черти обхохотались.

– Алёна, мне большой пакет с бумагами, пожалуйста. С пола.

– Здесь нет.

– А где? Из комнаты не выносилось. Ну, ладно, потом.

И уже обмерла.

На кровати всему не поместиться, и бумаги стопами высятся на тумбочке, на холодильнике, на полу. В папках и просто так, в полиэтиленовых мешочках и пакетах, понапихано вперемешку. Вблизи, да вне моего доступа. А также в другой комнате, в книжном шкафу.

– Вот освобожусь, соберусь с силами – разберу.

Невесть как, впрочем, ибо руки мои никакие, а и на кровати враз всего не разместить, а подаватъ-убирать вовремя некому.

Короче, только нишу пока, пишу – запасаюсь воздухом.

– Способ дыхания.

Так с детства: пишу, чтобы жить дальше. Способ самопрояснения, самовоспитания, самопреобразования – самой себе опора. Да с книгами мудрыми.

– Ни на ком не повиснуть. И обществу не в ущерб.

Провозглашала:

– Всё насущно необходимое у человека, позванного жить, есть изначально. При любых обстоятельствах.

Допровозглашалась!..

– Алёна, а бумаг ведь мало.

– Много. И на холодильнике вон.

– А за ним, на тумбочке? Отсюда не видно.

Однажды перепугалась ужас как.

И узрила же я из-за прикроватных стульев Б. в наклоне! Подняла она с пола сумку с общими тетрадями битком и понесла к двери.

– Эй, куда?! – закричала я.

– В мусор, – ответила она.

– Да как это – в мусор? Тетради, рукописи?! Что за юмор? Сюда их!

Она засмеялась и положила сумку на кровать. Однако и после этого лишь год спустя скажу ей:

– Дом закрыт.

Когда уже не только спохватываюсь о пропажах и обмираю в тоске, а поиски безуспешны или откладываются в силу разных причин, но вот же пропажа явная – объёмистая папка с повестями, в машинописи. С журнального столика. Видела я её там, видела и была спокойна.

Б. тоже отметила её, вслух:

– Папка лежит.

Прямо перед ней, сидящей в кресле. Я промолчала. А в день энный папки не вижу!

На том столике лежало и помногу бумаг, а та же Б. ставила туда свою сумку. Или в кресло второе, или на пол там, что вообще вне моего взора. Другие подробности опускаю.

С Б. уже не виделись, но по телефону она интересовалась: – Над чем работаете сейчас, что пишете?

– Писать, чтобы украли? – спросила я.

– Снова что-то пропало?

– И на кого думаете?

– Ни на кого.

Распрощавшись, тотчас перезванивает:

– На меня не грешите! Я не приходила.

– Это ещё при вас.

– А ещё мастер к вам приходил, холодильник ремонтировать.

– Ну уж!...

И в следующем разговоре она полюбопытствовала!

– Нашлось, что терялось?

– Кто бы положил обратно, – ответила я. Она хмыкнула.

Спрашивала и я, дважды:

– Вы хотите сказать мне что-нибудь?

– Нет, – отвечала она, – не хочу.

В течение года вписывала я в листок для Алёны: «Достать из-под кровати белую папку» – и вычёркивала: а вдруг и там папки нет?! С рукописями и прочими бумагами.

Наконец и от «Заветных страниц» свободна я насовсем, и для «Огней Кузбасса» пять материалов подготовила и отослала, – отваживаюсь наконец:

– Лезем под кровать, Алёна. За белой папкой.

Которой там нет. И не было. Там я сама пряталась.

– А что есть? Подноси и показывай. Вытряхивай.

И осталась я в бумажных ворохах – осматривать остатки своей бесценной наличности, осознавать себя в реалиях уже иных непоправимо.

Кем-то замечено: «Лучше страшный конец, чем бесконечный страх». Я не предполагала, сколь страшен конец, уготованный мне. Убийственный.

Рукописей исчезло несчётно. Куда надо мне возвращаться. И никому больше. Даже названия тех писаний о том же:

– «И без надежда лежащую», «Перед Порогом», «Поле перейти», «На своём месте» (сборник рассказов), «Узкий путь, или Антахка-рана» (начальная треть), «Короткое дыхание» (мои мысли, заметки, образы), «Тридцатая свеча», «Дела неотложные» и т. д.

Пространнейшая автобиография в черновике. Стихи, много. Недописанные сказки. Ежедневники. Рабочие материалы и заготовки. Выписки из редких книг, куда тоже надо мне возвращаться. Переписка, личная и деловая. И прочие документы моей внутренней и внешней жизни.

– Как если бы и не было этой жизни!

Что Р. некогда сокрушительно и с размахом начато, то Б. почти завершено. Возможно, в совместном проекте.

Они ведали, что творили. У обеих здесь было по четыре года вольницы.

– А в открытую всё лежит, и рыться не надо...

Обокрали, обоврали и ушли молитвы петь.

Вне моего понимания.

Но я известила-таки Б.:

– Я знаю, что это сделали вы.

– Что я сделала?

– Вы знаете, что. – И положила телефонную трубку. Любые разговоры с ними бессмысленны.

Она перезвонила мгновенно, якобы в недоумении. И я повопрошала-таки риторически:

– Что, третьего теперь будете ко мне засылать? Или сами?... А в почерке моём разобрались?

И потешилась она:

– Ваши проблемы. Ищите у себя дома.

Очень много книг выкрадено.

Но речь о чём? ОНИ ПРОШЛИ. На моём рубеже, мной же укрепившиеся, и это моя проблема. Но и общая: прошли и, значит, ИДУТ. Фальшивые люди.

– Что теперь могу, на своём месте, под самые корни подрубленная, на исходе дней?

– Слава Богу, жива пока, не умерла от горя. Значит, выживет и кто-нибудь ещё. Из тех, кого уничтожают. Любой национальности.

По ЮТВ видела транспарант: «Юрга – территория любви». Похоже, я здесь закрываю собой некую аномальную зону. На своей Дубровке. Куда не поспешит доктор Рошаль. И никто в защиту.

Зато снаружи на стене моей комнаты появилась новая вывеска того предприятия, что подо мной, вместо бывшей парикмахерской: «ЗАЩИТА. Охранное предприятие».

Но охранников там тоже не хватает – вновь и вновь приглашают по «бегущей строке» телеобъявлений на работу.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.