Князь-раб (главы из романа)

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Александр Родионов

Просмотров: 5983

2007 год, Выпуск № 4

* * *

Костылева никак не задело мимолетное известие о казни Гагарина. Он думал о губернаторе Черкасском. Чего ради он обнадежил их с Федором? А Татищев с какой стати говорил новому губернатору, что у тебя Сибирь по части руды не топтана. Неправда ведь. Топтана. И я, и Михайла, и Комарок там потоптались. Михайла и теперь где-то топчется...

Ожидание в Преображенском для Костылева и его приятеля завершилось неожиданно в самом начале апреля. Заключенным сибирякам показалось даже, что дверь крепкокованная не так угрозливо на петлях скрежетнула, когда они услышали:

- Сибиряне-тоболяне. Комарок да Костылев - к начальству. С котомками! - с удовольствием неким распевисто сообщил часовой, сочувствуя будто бы мужикам, что вызывает их не на пытку, а на добрую весть.

Нечасто такое в Преображенском случалось - на волю без кнута и батогов.

В Московской конторе Сибирской канцелярии рудоприищиков ждал Татищев. Был он краток и говорил по делу:

- В руде вашей медный признак верный.

Комарок было разинул рот: «А злато-серебро?», но Татищев не дал ему задать свой вопрос, распорядясь:

- Завтра же с моей командой вам отправка на Камень уральский - в Уктус. Оттуда я с вами определю опытного мастера-плавильщика и пойдете с ним к вашей Синей горе.

В полный разгар весны вышли сибиряки на конях из Уктусского завода. С ними шел назначенный в разведочный поход рудоплавилыцик Инютин. По указу Татищева Инютину надлежало со знанием заводского дела опробовать рудный прииск. Ни Костылев, ни Федя Комарок еще не ведали - какими передрягами обернется для них появление этого незнакомца в горах Алтайского хребта.

Комарок был в своей поре - болтливее всех:

- Знаешь, какой вид мне во сне к утру был? Будто мы с тобой в горах Алтайских ночуем рядом с бабами каменными. И одна из них - помнишь, мы встречали такую, она еще с чарочкой к груди прижатой, одна, значит, усатая вся, на меня валится. И навалилась уже тяжко. Я из-под ей выворачиваюсь, а у ней руки-то раскаменели и она меня обнимает, а я бьюсь-бьюсь и вывернуться не могу.

- Ты же вчера в заводской слободке ночевал?

- Ну, - подтвердил Комарок.

- На тебя там, случаем, никто не навалился?

Комарок кивнул:

- Одна. В два обхвата. Умаялся я...

- Че ж ты лопочешь. То у тебя не сон, а явь такая.

- Я все-таки больше про каменну думаю. Тоскует она там возле гор. Вековечно тоскует.

- А мне, Федор, теперь ой как важно увидеть не каменную, а свою родную-живую. Мы по пути в мою сторону на Ишим завернем. Я уж сколь в Коркинской слободе не был! На день-два и завернем. Теперь меня никто под караул не возьмет. Бумага у нас пропускная по всей Сибири теперь. С печатью! И орленая сверху!

Помолчал Костылев и снова Комарок ему нужен:

- Я, знаешь, кого еще вспоминал кажин день? Михайлу. Было - беседовали мы с ним на Троицу в березовом колочке. Детство перебирали. Он мать свою, Марью нашу, вспоминал, как она ему однажды в малолетние годы говорила: «Смотри, Мишенька! Подорожник уже четыре листочка выбросил. На все четыре стороны дорожку указывает. Вот и нам теперь наша пора выпала - на все четыре стороны».

...Степан попросил спутников обождать малость во дворе и вошел в свой родной дом на берегу Ишима. Теплый свет солнечный ласкал скобленые половицы, в горнице пахло чебрецом и березовыми ветками. Вчера миновала Троица. В углу за ткацким станочком сидела его жена. Солнышко золотило ее косу, подрагивающую на спине, когда приударяла ткачика движком, сродняя нитку с ниткой, скользнувшую к готовой ткани вслед за челноком через суровье основы.

«Ну вот она - моя Златая Баба. Живая и солнечная...» - замер Степан в дверном проеме, любуясь женой и сдерживая крик.

Жена златовласая его была так погружена в тканье, что не почувствовала - кто за спиной.

Она ткала так же, как в тот день, когда они расстались.

И не было в той ткани случайной нитки.