Князь-раб (главы из романа)

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Александр Родионов

Просмотров: 5971

2007 год, Выпуск № 4

* * *

Они убежали, когда в крепости уже все свыклись с мыслью - эти двое дождутся отправки в Кузнецк, а может, их и в Томск вернут. Но однажды они не вернулись с заготовки леса на речке Повалихе, а по этой самой речке вышли к ее устью и ждали там, когда к ним сплавится на лодке Федя Комар. В крепости их хватились только на следующий день, едва вернулись казаки с лесом и сообщили о побеге Серебреникову. Тут же обнаружилось - нет лодки, а кто-то вспомнил - Федя Комар подался вверх по Оби вентеря ставить. Тут же смекнули - Комар в сговоре с беглецами. А раз они говорили про Алей и про Чарыш, то искать их нужно вверх по Оби. Максюков снарядил погоню, но она пошла в безлюдное пространство.

Беглецы поднялись на крутой яр, почти у Касмалы, и скрылись в бору. Через месяц блужданий столкнулись они нос к носу с промысловой ватагой и коль уж зима рядом - решили никуда не ходить, а зверовать с промысловиками. Потом при расставании за свою добычу они выменяли у охотников всю походную снасть. А едва начал приседать снег, еще по насту вышли из Касмалинского бора и пошли на юг.

...В один из вечеров в зимовье на Касмале, тяготясь бездельной скукой, Степан глянул на Комара с улыбкой:

- Федя! А ведь за тобой должок. Забыл?

- Когда ж я успел задолжать тебе? - вылупился на Степана задремавший было Комар.

- Помнишь, сказку ты начал, да не кончил? Да в Белоярской... Ну?

- Ну, было. А то не сказка. То казак мне ваш, томской, за правду рассказывал.

- Ну, да нам нет разницы. Ты ж при мне не досказывал, чем там у него кончилось?

- Да так и ниче не кончилось. Не взял он тех сокровищ.

- Но ведь раскопал могилу!

- Раскопал. Нахапал полну пазуху золота, а как вылазить собрался наружу - засмотрелся на красавицу. Она на своем троне как живая так и сидит, волосы блудно по плечам разметаны, лицом сияет. Тут жадность казака и одолела. Дай, думает, еще гребень на память о ней возьму. Только прикоснулся - как затрескотит вокруг! Над ним плиты каменны зашатались, земля сверху посыпалась, гул и хряск стоит! Отшибло ум казаку. Обеспамятовал. Очнулся - ни царской дочки, ни золота. Одна персть на полу, а в дырке, что он прокопал - небо синее-синее, но маленькое...

- С овчинку? - подначил Комара один из промысловых.

- Ага, - не вдумываясь, согласился Комар.

- Дурак твой казак, - поднял голову над лежанкой Волков. - Кабы б не забыл, что ворон ему накаркал: «Не тронь красавицу, не тронь!» - то и вынес бы добро на свет. А так - че скажешь. Дурак.

- Ниче не скажешь, окромя одного - мозги ему там в могиле стряхнуло. Золото - оно хошь кому мозги стрясет, - вставил Степан свое заключение.

- Как стряхнуло? Его ж не ударило еще, при памяти добро за пазуху пихал, - возразил Михайло. - Это ж не то, что наш Корень. Того не стряхнуло, а придушило.

- И Корень тоже с мозгами стряхнутыми, - стоял на своем Костылев. - Ему еще в Юрге мозги повредило от одного раздумья. Золото, коли жадовать на него, весь ум человеку перетряхивает. Сам не свой становится.

- Вы про какого Корня? - удивленно спросил один из охотников. - Эт, который в Чаусском проходил летом? Он откуда-то с Юрги.

- Он самый и есть,- лениво ответил Волков.

- И че с ним приключилось?

Пришлось Волкову рассказать всю историю с юргинским бугровщиком. Так, за перетекающей из одного в другое беседою и вечер скоротали.

...Едва начал оттаивать снег и сверкать поутру разящим глаз рябым зеркалом, по утреннему насту вышли они из Касмалинского бора и направились в полуденную сторону.

Костылев забеспокоился - уже солнце на сосны накололось, подплавило их темный гребень, а спутников его все нет.

Волков и Комар вышли к развилке реки почти в один час. Степан выжидательно глянул на их котомки:

- Комарок, давай, развязывай. Чем порадуешь?

- Худородный ручей мне достался, - пробурчал Комар хмуро, - так, одни титьки курячьи да рога собачьи. Хрящ глинистый по берегу пликами тонкими насыпан и ничего боле.

Мало радости оказалось и в котомке у Михайлы. Камешки, правда, были не первопопавшиеся - пестренькие от радужных оттенков и налетов, но только сверху - корочкой. А чуть надломишь - обычные, какими усеяны здешние речки.

Волков швырнул свою котомку под корень сосны:

- Завтра к дому выходим. Пора прятать рожу под рогожу... Наслушались Тастаракая - горы тут золотом усеяны...

- Кабы он с нами был, так и указал бы чего-нибудь, - возразил Костылев.

- Да - указал бы ручей чудесный - золото горстями черпай. Нет, домой завтра, и пораньше...

- Не спеши, Михайла. Завтра еще вверх по моей речке сходим. Вон туда, - кивнул Степан на выхваченную закатным лучом вершину сопки. Она перед погружением в сумеречный покой ярилась и торжествовала над округлой золотистой вершиной.

- Чего ради мы туда попремся? - проворчал Волков, подкармливая костер сухими ветками.

- Завтра увидишь, - только и ответил Костылев.

Утром они часа два продирались по буреломному берегу речки невеликой - даже берега чистого не размыла, где можно было бы пройти беспрепятственно, потом миновали заросли акации на косогоре, спустились снова к воде, над которой нависала непролазная крушина и за приметным поворотом русла уперлись в отрог скалы. Степан даже и не сказал ничего - спутники его завороженно пооткрывали рты, охваченные неведомым чувством и тревоги, и радости.

Искрящаяся у основания синими, зеленоватыми надломами громада нависала над речкой. Солнце било с востока, и цвет камней, сгущенный тенью, обретал необъяснимую весомость.

Волков и Комарок, разом стряхнув немоту восторга пред увиденным, потянулись потрогать камни чудного облика, зашуршали синей осыпью у подножия, ощупывая тело скалы.

Комарок запрокинул голову кверху, пытаясь глазом охватить нависшую над ним расцвеченную громадину - шапка упала.

- Это не все чудеса, братцы. Айдате - покажу.

Степан, утопая по щиколотку в осыпи щебенистой, прошел за выступ каменный. Друзья приблизились к Степану. Он молча указал им взглядом - перед ним черным зевом зияла полукруглая нора аршина полтора в поперечнике.

И снова замолкли мужики, даже не переглядывась. Углубление было полузасыпано дробным камнем в ржаво-бурых потеках и будто обрызганных голубым крапом.

- Ты это вчера нашел? - глухим голосом спросил Волков. - Или тут кто-то сыстари побывал.

- Нашел вчера. Но не я такое нашел.

- Кому же здесь сапоги по тарначу драть в ум придет, кроме нас. Кругом дичь такая и пустошь...

- Кто-то... Я не знаю кто.

- Ты что - умом тут поперхнулся? - уставился на Костылева Федя Комарок.

- Иди ты... Вон гляньте на правой стенке норы - прямо с краю. Комарок нырнул в отверстый лаз и тут же выскочил:

- Кто там клин всадил в щель?

- Не знаю, видно, тот самый «кто-то»... - ответил Степан.

Они постояли у отверстого лаза молча и нерешительно.

- Надо бы повыше глянуть, - наконец предложил Степан, и все они согласно покарабкались вверх, обходя скальный выступ по цепкому карагайнику.

Остроребристый гребень скалы, вверху ничем не приметный - грязно-серый, вскоре нырнул под заросшую кустарником почву, а когда они добрались до следующих торчащих из земли камней, то тут же заметили - камни здесь совсем иные, нежели те, что будто обрызганы синевой. Здесь светло-бурые глыбы, кое-где с прозернью блескучей, похожие на стадо разлегшихся по склону буйволов, покрывали весь крутой откос горы. А дальше - дальше шла непрерывная отвесная стенка из такого же камня, вся в редких продольных трещинах и широченных ржавых потеках, красно горевших под полуденным солнцем.

С трудом продирались они больше часа вдоль стены по зарослям кустарника и молодого осинника до излома горы, выбрались на ее макушку, глянули на восток и замерли зачарованно.

Внизу перед ними лежало круглое озеро с неподвижной зеленой тайной острова посредине. Густая налитая зеленью кайма тальника обнимала водную гладь, слева к озеру спускался низкий каменистый отрог, а впереди и справа ковыльно светло лежали пологие холмы, края которым не было.

- Братцы! - будто парнишонка малый вскрикнул Михайла. - Гляньте туда, - он указал рукой на полуденную сторону. - Кажись, там снег на горах...

- Да ну... Летом? - недоверчиво протянул Комарок.

- Снег - я тебе говорю! - твердил Волков. - Снег! Степан! Ты помнишь, как назвал твоего зверя золотого Тастаракай?

- Помню.

- Барс ведь?

- Барс.

- А я слышал, что такой барс любит в лето по снегам шастать. Во-о-он где он живет, - открывая для себя местообиталище невиданного зверя, удивился Волков, не давая более выплескиваться своим мечтательным догадкам.

Степан не выкрикивал восторгов, но подумал о дедуле Силантии. Что говорил он о дальних горах, о Беловодье в те дни, когда возвращались с бугрованья на Иртыше...

Любование окрестным миром рисковало слишком затянуться.

Это был день потрясений, следовавших одно за другим.

Сперва скала синяя с необъяснимым отверстым лазом внутрь ее. Бронзовый клин в стенке! Потом, ближе к вершине горы, стена великокаменная, будто кем-то когда-то возведенная... А теперь вот и чудное озеро с островом посредине. Вечер тоже не поскупился на неожиданности.

Рудоприищики вернулись по своему следу к найденному у подножия скалы отверстию и решили там же на ручье и заночевать, чтобы не спеша и не расставаясь с находкой, обсудить - как дальше быть под этим небом, которое еще вчера было обыденным и привычным над этими затравенелыми сопками, а нынче и цвет его будто поголубел и стал похож на тот камень, которым сложен корень скалы, уходящий в неизвестную глубину.

Комар, собирая валежник под старыми соснами, будто застрял невдалеке от ручья и затих.

- Федор! - окликнул его Волков. - Ты на каком суку там завис? Будем ай нет корье на шалаш брать?

- Будем, будем. Погоди... - отмахнулся от него Комар, опускаясь на колени перед невысокой чередой маленьких холмиков, рядком протянувшихся вдоль берега ручья. Федя что-то яростно раскапывал, его скрюченная к земле фигура то колыхалась над травой, то исчезала. А спустя малое время - уже и солнышко село, и пичуги в кустах песни допели, он вышел к костру и протянул друзьям ладонь. На ладони, играя сизым отливом в свете огня, лежали черные обломки, не похожие ни на простой камень, ни на металл. Они были ноздреваты и раковисты, черно-сизые в краях рваные кусочки покрывал будто туман утренний: то нежно-зеленый налет, то голубовато-дымчатый.

- Дай-ка, дай-ка сюда, - потянулся к Феде Волков. Он взял тяжелые обломки и едва ли не обнюхал их, близко рассматривая.

- Ты видел хоть когда-нибудь такое? - спросил он Костылева.

Тот помотал головой, тоже разглядывая бесформенные обломки.

- А я видел, - твердо сказал Волков.

- Где?

- На Каштаке.

- У тебя все на Каштаке. И золото - у каждого глухаря в зобу по самородку. И серебро...

- А ты не подъелдыкивай. Мужики там печь с каким-то греком выкладывали из плитняка - серебро и в самом деле хотели плавить. Я хоть и мальцом был, да помню. Не успели тогда серебра выплавить. И камней рыжих в печь наломали в яме, и угля нажгли, и камень им пересыпали. Печь разожгли и топили ее круглые сутки смольем, да, видать, кому-то из киргизов в ноздри тот дым едкий попал. Они ведь нюхачие, киргизы. Начали налетать на Каштак да рубить и колоть наших томских казаков. Главный казак заторопил всех по становищу - уходить надо восвояси, уходить! А грек бегает вокруг печки и по ляжкам себя бьет: «Уходи нет! Плавка! Плавка!» Тогда казак главный послал его куда подальше и сказал: «Ломай свою печку, серебро свое выламывай. - В Томском доплавишь...» Я как щас помню - мужики вот таким же камнем, из печки вывороченным, баулы набивали, на коней вьючили. Мне поглянулся тот камень - я малость у печи набрал, долго потом с осколочками дома уже забавлялся, в Томском. Они черные, да будто теплые. На солнышке по весне такой радугой иногда брызнут - до сего дня в глазах свет стоит. А может, и прав ты - до нас тут кто-то уже прошел, копал да плавил?

Костылев ничего не ответил на эти догадки. Он такого нигде не видел. В плавильнях он никогда не бывал.

Надрали корья с толстенной упавшей сосны, устроили навес и ногами к костру улеглись спать, так и не договорив - что же завтра?

Комар долго ворочался, лежа промеж Степана и Михайлы, бормотал что-то вполголоса и наконец сказал громко:

- Братцы, а ведь я боюсь тута.

- Каво бояться, - в полудреме буркнул Волков. - Акромя медведя к нам выйти некому. А он теперь сытый - ты видел - под ягодой кусты гнутся. Сытый он. Спи. Он такого худого, как ты, на дух не возьмет. Ты теперь вонючий, как киргиз. Целое лето в бане не был. Спи.

- Боюсь, ребятки. А ну как придет энтот «Кто-то» за своим бронзовым клином? Всадился мне этот клин в мозги - покоя нет. Че он энтот «Кто-то» клин сразу не выдернул? Хороший хозяин такого добра не бросит.

- Спугнул его кго-то, - успокоил Федю Костылев.

- По-твоему выходит - один «Кто-то» спугнул другого «Кто-то». Куда ж они делись? - тянул свои домыслы Комар.

- Да не зуди ты под ухом, - ткнул Комара под бок Михайла. - Ушли твои «Кто-то» куда-то... Волкам сено косят.

- Я знаю, куда они ушли. Вон, видите, по небу тянется цыганская дорога - вся звездами, как горохом, усеяна. Это энти «Кто-то» золота тут нагребли да и ушли в свои палестины. Но вот пестерька у них худая оказалась - золотом след посыпан, ажно до земли свет его долетает.

Комар глазел на Млечный Путь, знать не зная, что где-то на другом краю земли на берегу Каспийского моря глазеет на то же небо участник неудачного похода за Эркетским золотом, схоронивший в прибрежном ракушечнике своих однополчан или растерявший их в морских хлябях. Бухольц смотрел на войлочное небо Петербурга и ни одного золотого проблеска не видел. Все они, неволей службы подталкиваемые к походу, тяготились неудачей. А в предгорьях Алтая - на краю Русской Сибири - лежал добровольный охотник за рудой Федя Комар и долго не мог оторвать глаз от звездами вымощенной дороги. Он и знать не знал неволи похода.

Он жил так, как хотел.

Поутру они не увидели Комара под навесом, но костерок был заряжен новым валежником и поплясывал невысоким огнем. А Комарок похаживал у подножия скалы. Вскоре он вернулся к ночлегу.

- Вы меня в крошки, однако, просмеете. Но энтот «Кто-то» - он там. - Комар указал в сторону отверстия в скале. - Там он. Я заглянул туда на заре, а он глазом посверкивает, он у него светится. Сверкнет и плачет будто. Слезы аж слышно, а не видно. Кап-кап. Кап-кап.

- Пошел с утра дурь молотить, - разминая занеженное сном тело, насмешливо покивал в сторону балагура Волков.

- И он там - это не «Кто-то». Нет. Я долго не спал и ночью просыпался. Клин бронзовый перед глазами, чаши медные... А у кого они? Кто в них дорогие каменья выносил царевне в могилу? Да там, однако, царь тот - отец ее, царевнин. Про которого томский казак рассказывал. Это здесь отец ее золото копал. Я всю ночь об этом, будто наяву, грезил.

- Ага. Копал, - поддакнул Костылев. - Я гляжу - еще один от золота прям поутру с ума поехал. Где тот казак томский был? На Иртыше. Сам же рассказывал. А эта худобедная речушка как называется? Она и в племяшки Иртышу не годится. Да ей и прозванья-то нет никакого. И какое тебе здесь золото? Каменья - сине да зелено...

- Не веришь - сам посмотри. В занорыш этот. - Комар кивнул в сторону отверстого лаза. - А я туда залазить боюсь.

Костылев смутился:

-Я и сам, признаюсь, туда лезть не отважился. Ну, как впервой дыру увидел. Но давайте спробуем. Михайла, ты полезешь?

Волков кивнул готовно.

Вывернули корневище посмолистей, намотали на него бересты, запалили факел от костра и поднялись к устью лаза. Волков ввалился в скалу, будто в глотку зверю, и пропал. Вскоре послышался грохот чего-то обрушенного. Так гремит лед, когда падает с карниза.

Минуты не прошло - Волков вывернулся наружу и отдышался.

- Там теснотень такая - собаке негде хвост откинуть. А вверху - вот они, твои глазки сверкающие, - и Михайла швырнул под ноги Комару увесистую сосульку. - Вот они - твои кап-кап. Там снег и лед - не видно дна...