За стеной (повесть)

Рейтинг:   / 1

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Ольга Белоусова

Просмотров: 5547

2007 год, Выпуск № 5

Понятие «нормальный»

определяет общество,

в котором ты живешь.

Фокс Малдер.

Я проснулась в ужасном настроении. Впрочем, по утрам у меня такое случается. И, думаю, не только у меня. Кому и когда добровольно хотелось вылезать из теплой кроватки? Но в тот день мое недовольство окружающим миром достигло наивысшей отметки. Я долго лежала с закрытыми глазами, пытаясь понять, с чего мне так мерзко, а потом разом все вспомнила. Уж лучше бы у меня память напрочь отшибло.

Вчера приходил Серый. Само по себе это событие отнюдь не блещет оригинальностью, и пережить его я в состоянии. Ведь переживала же все последние восемнадцать лет нашего знакомства. Да вот только на сей раз мой дружок детства прибыл не один. И опять же, приведи он с собой чистюлю-Эдика или даже, на худой конец, глупого Дрю, это вряд ли можно было бы назвать бедой. Но нет же, Серый пришел с родственниками! Вернее сказать, с одним родственником, потому что больше у него никого не осталось. Да и Тим ему всего лишь троюродный дядька, пятая вода на киселе, как говорит мама. И они на пару завели песню... Ну, знаете, как раньше бывало: «У вас товар, у нас – купец...» Только Серый обошелся без предисловий. «Тетя Нел, нам с Диной пора жить вместе. Вы не против?» Против? Кто против? Мама против? Моя мама только «за»! Ах-ах, жаль, бабушка не дожила до такого радостного события... Уж действительно, как жаль! Она бы меня в обиду не дала! Короче говоря, не успела я и рта раскрыть, как мать (моя собственная мать!) нас благословила.

– А чего тут думать? – удивилась она, когда, после ухода дорогих гостей, я все ж таки попыталась устроить дома небольшой скандал. – Ваше время пришло. А, на мой взгляд, так Сержик еще и подзадержался маленько.

– Ты могла, по крайней мере, спросить меня...

– О чем, например? Серж или не Серж? Ты ведь прекрасно знаешь, ни к кому другому он тебя все равно не отпустит.

К несчастью, в ее словах имелся смысл. Серый в своих пристрастиях был удивительно постоянен, неважно, что это – пиво, охота или женщина. Слабо утешало только то, что мы в общине такие не одни. Мое поколение, пятое от Взрыва, выросло, значит, наступила пора свадеб.

В этом месте у меня снова начала болеть голова.

По крыше нудно тарабанил дождь – погода проявляла характер. Вылезать из кровати не хотелось, но я с детства усвоила, что есть вещи, без которых ни один более-менее приличный день пройти просто не может. И расставание с одеялом непременно входит в их число.

– Дина, вставай, – позвала мама из кухни. Я сделала вид, что не слышу, хотя прекрасно понимала, что этот трюк не сработает. – Вставай, Дина, – повторила мама через пару минут. – Пора просыпаться!.. Дина!

Лучше встать, пока у нее хорошее настроение.

Я доплелась до умывальника, поплескалась в холодной воде и заглянула на кухню.

– Нарви лука, – сказала мама, не оборачиваясь. – Завтракать будем.

Она всегда поднималась ни свет, ни заря, искренне считая, что жизнь очень коротка, и потому долгий сон – роскошь, которую мы себе позволить не можем.

На улице было свежо и мокро. Длинные толстые стрелки лука издалека напоминали лужу крови. Старательно обходя особенно грязные места на дорожке, я пробралась в середину этой «лужи» и принялась выбирать лучшие кустики.

– Мы собираемся за ягодой, – сообщила из-за забора Лера.

– Доброе утро, – буркнула я, срезая ножом сочные стебли. Красноватый сок на руках тоже напоминал кровь.

Лера выпрямилась, откинула со лба длинные волосы и засмеялась.

– Доброе утро, Дина. Слушай, мать тут рассказала, зачем они вчера к вам ходили. Сержик молодец, не забыл, что мой отец ему дядька, пусть и не по прямой линии. Он такой довольный – первый раз, все-таки, родича сватал.

Полдеревни за мой счет развлеклись. Интересно, это должно греть мне душу?

– Отстань!

– А Эдик только завтра собирается... Он мне по секрету сказал. Вы, пожалуй, нас перегоните.

– Если у нас соревнования, добровольно уступаю тебе пальму первенства, – я махнула рукой, во все стороны полетели алые брызги луковичного сока.

– Ненормальная, – снова засмеялась Лера. – А что такое пальма?

– Отстань от меня, а?

– Ты в лес пойдешь?

– Ненормальным в лесу не место, – мрачно сказала я, выбираясь из луковых зарослей. Лук – как сорняк, дай волю – заполонит весь огород.

– Значит, пойдешь, – откликнулась Лера. Я решила проигнорировать ее высказывания, иначе наш разговор мог затянуться на неопределенное время, сполоснула лук в тазу и зашла в дом.

На кухне на своем любимом месте (у него уже и место свое здесь появилось!) у окошка, как ни в чем ни бывало, сидел Серый. После смерти отца, когда он остался совсем один, он частенько ел у нас. Мама его жалела и подкармливала, а он помогал нам по хозяйству и приносил мясо с охоты. Охотником Серж был хорошим. Наверное, лучшим в общине. Он никогда не возвращался из леса с пустыми руками.

– Утро доброе, моя красавица!

– Кому доброе, а кому и нет.

Он ухмыльнулся. Я схватила нож и принялась с остервенением крошить ни в чем не повинные стебли. Мама разлила по тарелкам жидкий суп.

– Осторожнее, Диночка, ты ведь не с заклятым врагом сражаешься, – заметил Серый. Я молча высыпала лук ему в суп, плюхнулась на свое место и уткнулась в тарелку.

– Рита сказала, что завтра начнут расчищать старые дома, – задумчиво заметила мама, усаживаясь рядом. – От мусора и привидений. Ох, и расплодилось же их у нас...

Одной из главных идей в деревне была: «Каждой семье отдельное жилье!».

– Мам, давай немного передохнем, – жалобно попросила я.

– А кто тебе мешает?

– Мне перечислить поименно?

– Я ведь о тебе забочусь!

– У меня будет несварение желудка!

– Не волнуйтесь, тетя Нел, – сказал Серж, отставляя в сторону пустую тарелку. Вот это аппетит! Как же я его прокормлю?! – Мы все обсудим, как только Дина успокоится. Кроме того, нам не нужен дом. Я ведь живу один.

У меня внутри все замерло. О том, что дом у нас уже есть, я как-то не подумала.

– Ты поел, дорогой? – ласково поинтересовалась я.

– Да, спасибо.

– На здоровье. А теперь... иди-ка ты отсюда! Не порть мне с утра настроение! У тебя для этого целая жизнь впереди.

– Не нужно, Диночка, воспринимать данное событие как личную трагедию, – спокойно, слишком спокойно сказал Серый. Я знала этот его обманчивый тон – как правило, он не сулил ничего хорошего. Раньше я никогда не позволила бы себе подобных высказываний: побоялась бы последствий. Мы с Сержем выросли вместе, и я еще в детстве усвоила одну простую истину: в его присутствии некоторые слова лучше произнести про себя, чем вслух. Обычно я так и поступала...

– Если бы это зависело от меня, я бы прожил свою жизнь один, но общине нужны дети. И ты хорошо это знаешь. Ты ведь разумна, Дина, так какая муха тебя сегодня укусила?

Серый встал.

– Уже уходишь, Сержик?

– Дела, тетя Нел.

– Надеюсь, мы сегодня больше не увидимся, – пробормотала я.

– Надейся, Диночка. Надежда дышит до последнего, – он развернулся и направился к выходу. Я смотрела, как он нагибает голову, чтобы не удариться о притолоку.

– Не смей мне угрожать!

Серый даже не обернулся. Хлопнула входная дверь. Я предпочла думать, что это сквозняк.

– Дина, Дина...

– Что, мама?!

– Дурная ты еще. Сержик – лучший из парней твоего поколения...

– Чем лучший?

– Он не глуп и силен.

– Веский аргумент!

– Очень веский. Нам нужны дети. Здоровые дети.

К здоровым Старшие относят тех, кто сам ходит и сам думает, а главное – может иметь детей. Количество рук, ног и голов при этом не пересчитывается. Кого теперь это волнует?

А было время, когда жизнь ребенка не стоила и одного хлебного колоска.

После Взрыва людей в деревне оказалось так много, что в каждом доме теснилось по три-четыре семьи. Город умер, и больше им некуда было пойти. Сюда пришли те, кто смог выбраться из развалин, не утонул в болотах, не попал на корм оголодавшему лесному зверью. Почти все они были облученные и обреченные. И очень хотели есть. А есть было нечего, потому что Взрыв весь урожай отправил псу под хвост. Вокруг деревни всю траву подобрали, каждый колосок, каждое деревце перетрясли. Много тогда, в самом начале, умерло, и много еще потом, пока приспосабливались к новому миру.

Трупы сжигали. Боялись заражений и невероятных размеров, до которых такими темпами могло дорасти кладбище. К тому же, на второй или третий год рядом с деревней появились волки. Страшные, как смертный грех, злые и вечно голодные, потому что зверье почти все вымерло от радиоактивного заражения, они приспособились питаться исключительно трупами, и чувствовали их даже под землей. А бороться с ними сил не хватало.

Людей не жалко было: и мучиться перестал, и общине его кормить не надо. А вот со скотиной – это настоящая беда... И помочь ничем не можешь, смотришь, как болеет, и есть все равно нельзя. Мясо такое на вкус – проглотишь, и наизнанку тут же выворачивает. Поэтому, наверное, и людоедства у нас не было.

Людоедства не было, а голод был. Вот и не ценили детей – лишний рот. Да они и рождаться почти перестали. Долго, очень долго на каждого новорожденного приходилось десять умерших. А на каждого здорового новорожденного – четыре больных. Сейчас во всей деревне только одна улица жилая. И смерть больше не кажется полезной штукой. Потому что, если не будет людей, то что же тогда будет? Но это так, фи-ло-со-фия...

Мама налила кисель в чашки. Какое-то время мы молчали. Кисель был кислым, но я знала, что сахара дома нет, и не будет до осени – пчелы залегли в очередную спячку.

– Ты завела бессмысленный разговор, дочь. Община – от слова «общее». Мы зависим друг от друга. У тебя нет выбора. Так же, как нет его ни у кого из нас.

Мать была не права. Выбор имелся. Но только для самоубийц. Не нравится жить в общине – живи без общины. Я видела одного такого. Он убил отца Сержа, и община его изгнала. Когда он выходил за ворота, Серый бросил в него камень. Только камень, хотя в его глазах была ненависть, страшная, как Взрыв. Тот человек ушел, и только потом я поняла, что его приговорили к смерти, куда более ужасной, чем от удара ножом. Много позже кто-то принес в деревню изжеванные обрывки одежды.

Так что мать моя была не права. Просто о таком выборе как-то глупо говорить вслух.

– Если ты можешь дать общине детей, значит, дашь, – сказала мама, уловив мои мысли.

– А кому они здесь нужны, мои дети?

– Ты не можешь знать, какие дети у тебя родятся.

– Если они будут похожи на меня...

– Они будут похожи на тебя и Сержа. Значит, они будут сильными и умными. Они смогут выжить в этом мире и продолжить род. Это – главное.

Я сделала очередной глоток, посмотрела на мать. Она – одна из немногих детей, переживших Взрыв. Ей почти семьдесят, а выглядит не старше тети Риты, как будто застряла где-то в своей молодости. Она сказала мне однажды, что просто запретила себе стареть, и так, мол, страшная. И все, не стареет. Только исхудала сильно, как река после мертвого сезона, а ходит тяжело – ноги болят. Кожа мягкая, тонкая, рвется легко, и вся в мелких крапинках. Мама называет это веснушками, но я знаю – это от первых дождей после Взрыва. Раны у нее плохо заживают, и всегда шрамы остаются, даже от легких царапин. На лбу один, широкий, красный. Когда Взрыв случился, ее толчком с кровати на пол сбросило, вот и разбилась сильно. До сих пор ноет. А вокруг глаз – черные круги, такие, что бровей не видно. Облучение. По-разному, но оно проявляется у каждого в деревне. У каждого, кроме меня.

– Почему я родились такой, мама?

В общине ее долго считали бесплодной, поэтому мое рождение стало для всех настоящим чудом. Говорили, что быть такого не может – и родила поздно, и ребенок здоровый. То есть, абсолютно здоровый. Говорили, девочка не выживет, не приспособлена. Не может быть, но вот было. Не должна была жить, но выжила. Отец умер через год, и я его совсем не помню. Зато помню бабушку, которая похоронила своего мужа, двух сыновей и много чего еще, а умерла, когда мне исполнилось девять. В отличие от мамы, она любила рассказывать о прошлом и считала, что мы обязательно должны вернуться в Город. Да вот только ее мало кто поддерживал.

– Почему я родились такой? – повторила я вопрос, чувствуя, что мама не хочет отвечать.

– Не знаю, Дина, – она раздраженно нахмурилась. – Ты до сих пор об этом переживаешь?

– До сих пор? – я чуть не подавилась киселем. – Представь себе! Я ведь не похожа на них, – я махнула рукой в сторону двери, через которую недавно вышел Серый. – Думаешь, они это забыли? Как бы не так!

– По-моему, Сержу абсолютно все равно, похожа ты на него или нет. Кроме того, никто ведь не показывает пальцем на Дрю...

– Спасибо за сравнение!

Дрю – огромный, волосатый, добрый, совершенно глупый и очень сильный Эдькин младший брат. Мы используем его для перевозки тяжестей, на большее он все равно не способен.

– Ничего уже не изменишь, Дина.

– Так ли уж ничего, мама?

– О чем ты говоришь?

Я потерла нос, сделала пару глотков из чашки и спросила, наконец, о том, что меня давно мучило:

– Скажи, а может так быть, что там, за лесом, есть люди... Такие, как я?

– Нет!

Ответ матери был резким, испуганным протестом. Я поторопилась продолжить, пока она не прервала мои рассуждения и не выпроводила из-за стола.

– Но почему ты так в этом уверена? Бабушка говорила, что всеобщей войны не случилось. А вдруг Взрыв затронул не весь мир? Вдруг где-то далеко живут другие люди. Живут и ничего не знают о нас? Может, стоит их поискать? Город...

– Нет.

– Но почему, мам?

– Забудь о Городе. Нет там ничего, и быть не может. А если кто-то где-то и есть, то очень далеко, и искать их незачем. Радиация везде и на всех действует одинаково. Ты – лишь исключение, подтверждающее общее правило. К чему куда-то ходить, когда в собственной деревне такого полным полно?

– А если хочется? Бабушка говорила...

– Моя мать слишком увлекалась глупыми сказками. Из-за их дурацкой станции мы чуть не сдохли, а она все мечтала туда вернуться! – голос мамы внезапно сорвался на крик. – Зачем?! Мы никогда никому...

Она оборвала себя на слове, как будто испугалась, что раскрыла страшную тайну. Я ждала, затаив дыхание. Еще ни разу я не видела ее такой. Но продолжения не последовало. Мать внезапно успокоилась, покачала головой и сказала:

– Я всегда считала, что тебе не следует забивать голову рассказами о прошлом. Мы остались живы. Не всем так повезло. Подумай лучше над этим, Дина.

И я подумала.