Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Скажи мне несколько слов. (рассказ)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

* * *

Восьмого августа случилось то, чего двадцать три года боялся Павел: ушла из дома и не вернулась девушка двадцати трех лет, ростом метр семьдесят шесть, рыжие волосы до середины спины, густая апельсиновая челка, карие глаза, зеленые контактные линзы, веснушки, одета в потертые джинсы, ярко-оранжевую футболку и джинсовую куртку, на ногах кроссовки; ушла рано утром, когда все спали, никого будить не стала, куда ушла – не сказала, но, как обычно, оставила на кухонном столе записку на русском: «Не волнуйся, скоро буду» – значит, отцу записка, не Антонио.

В одиннадцать вечера, когда к окнам прочно приклеилась опасная темнота, Маруся еще не вернулась, и Павел внутри развозмущался, пряча беспокойство; в половине же первого ночи злость прошла, а беспокойство, невысказанное, задрожало, заколотилось о ребра.

По комнатам струилась прохлада, проникающая в домашнее тепло с каждым хлопком входной двери. Телефон молчал. Очень громко молчал. Сердце устало ухало, как после давки в утреннем автобусе. И было не отдышаться, потому что не хватало воздуха.

Беспокойство разрослось так, что заняло всю грудную клетку. Оно заставляло Павла кругами ходить по дому, браться то за одно, то за другое дело, подниматься наверх, не допив на кухне чай, в погоне за кажущимся телефонным звонком, выдернуть из розетки радио, выключить телевизор и выглядывать на улицу, одновременно прислушиваясь к звукам из дома.

Беспокойство было прямо-таки нехорошее, выматывающее, оно, ни с кем не разделенное, вцепилось в душу, как бультерьер в палку, и грызло, и цеплялось, не отставая.

Павел подошел на цыпочках и приложил ухо к двери спальни Антонио, из-за которой раздавались сварливые голоса телевизора. Павел постучал, но Антонио за ток-шоу не слышал его. Павел было решил, что Антонио уснул перед телевизором, а такое действительно случалось часто. Он постучал громче, потом еще громче, потом окликнул. Прислушался к англоязычному телевизору.

Антонио не отвечал. Павел приоткрыл дверь, заглянул в щель шириной в палец, никого не увидел. Открыл дверь шире. Распахнул ее настежь.

В комнате не было Антонио. На кровати валялась его скомканная домашняя рубашка. Как обычно, стоял яркий запах мужского одеколона. Вслед за радостным возгласом телеведущего комната наполнилась аплодисментами и – затем – рекламой.

От ночного холода и беспокойства Павла передернуло. Он выключил телевизор и погасил в комнате свет. Порывался выйти на улицу, но не хотел отходить далеко от телефона. Сел в глубокое кресло и обхватил руками плечи, разгоняя холодные мурашки.

На какое-то мгновение выбравшись из тесного тела, Павел почувствовал Марусю. Как уже бывало раньше с ним, когда Машка убегала из дома.

Вообще такое часто с людьми происходит. Называется – интуиция. И еще одно есть подходящее слово – родство. На самом деле происходит это очень просто. Протягивается на один-единственный миг тоненькая ниточка и понимаешь, каково сейчас близкому человеку. Нужно только закрыть глаза и представить себе его. И все сразу становится ясно. Только легче от этого знания делается редко. Обычно – тяжелее. Так и тянет позвонить. Но что-то останавливает. Или некуда звонить. Остается одно – ждать. Пережидать. Если это не самое тяжелое в жизни, то просто очень тяжелое. Пережидать.

Вот сейчас – Маруся жива и здорова, но ей тоже неспокойно. Все в ней дрожит и звенит, как посуда в шкафу в трехбалловое землетрясение.

Случилось с ней что-то. Да, что-то не очень хорошее. Обидели, расстроили, разочаровали? Или просто взбрело что-то в голову?

Подобные мысли так просто не отпускают, кружатся вокруг, как пчелы над арбузом. Не пускают в сон, мешают обычным, привычным, безобидным вечерним занятиям. Заставляют буквы в книге прыгать перед глазами черными точками. Не пропадают, даже если закрыть глаза и притвориться спящим. Нет, не пропадают. Сидят рядом в темноте и нашептывают глупые вещи о высокой преступности в Соединенных Штатах Америки.

И думаешь: может быть, я чем-то обидел? Шаришься в памяти и множество шершавых слов находишь.


* * *

В половине двенадцатого Антонио вошел к Павлу без стука и в мокром плаще, но с кухонной Марусиной запиской в руках и растерянностью на загорелом пухлом лице. От шапки его волос пахло уличной влажностью, с плаща стекал дождь. Антонио всего потряхивало, глаза беспокойно бегали, ни за что не цепляясь, и Павел не знал: замерз ли под дождем, волнуется или, может быть, успел выпить?

Антонио что-то быстро и неразборчиво спросил, Павел его не понял. Антонио спросил громче, с раздражением в голосе. Он даже не пытался казаться вежливым. Антонио был трезв, как стеклышко, но зол на Марусю, впервые, и эту злость надлежало выкричать, сорвать на ком угодно, лишь бы прекратить кипятить ее в себе с каждым шагом.

Павел пожал плечами – ему нечего было ответить.

Антонио развернул скомканную записку и вопросительно поднял брови.

Павел прочитал наизусть: «Не волнуйся, скоро буду». Ему стало жаль Антонио, но по-прежнему нечего было ему сказать. Он смотрел поверх его головы, на прямоугольник двери. Ждал, когда же Антонио наконец уйдет.

Антонио уходить не собирался. Он выплюнул резкое слово и хлопнулся в кресло Павла. Смотрел он на Павла выжидающе, напоминал боксера перед поединком, и на всякий случай Павел сказал ему на чистом русском языке, качая головой и пожимая плечами, переводя свои слова на международный язык тела:

– Я тоже не знаю, где она. Я тоже беспокоюсь. Я очень беспокоюсь, – выделил он дрогнувшим голосом слово «очень». – Она ничего мне не говорила. Она меня не предупреждала. Я ничего не знаю. Антонио, я сказал бы вам, если бы что-нибудь знал, но я тоже ничего о ней не знаю. Совсем ничего не знаю. Она просто взяла и ушла. Наверное, – предположил он вслух, – ей понадобилось немного побыть одной. Но ведь это совершенно нормально. Я думаю, она где-то в городе. Может быть, сняла номер в гостинице, если у нее есть с собой деньги. Или, например, сидит на вокзале в зале ожидания, – Павел принялся размышлять вслух, – это на нее похоже. Или... Нет, я ничего не знаю. Я совсем ничего не знаю.

Антонио показал на телефон, выразительно шевеля густыми бровями.

– Нет, нет, – Павел выразительно помотал головой. – Она не звонила. О-на не зво-ни-ла, – громко и четко повторил он в надежде, что Антонио поймет его и выйдет. Рядом с Антонио, как и прежде, Павлу было неуютно и зябко.

– Она не звонила, – еще раз повторил Павел и замолчал.

Антонио расстроенно сдулся, зачем-то застегнул на все пуговицы плащ и вышел из комнаты, пробормотав недовольное « Sorry ». Кресло после него осталось дождливо влажным. Павел лег на кровать и прикрыл глаза – не в сон, в томительное ожидание, которое не подчиняется законам времени.

Первая мысль: если досчитать до тысячи, то телефон обязательно зазвонит.

Вторая мысль: надо что-то делать, надо что-то делать, нельзя сидеть сложа руки, надо что-то делать, куда-то идти, звонить... может быть, просто обойти квартал... поискать Машкину записную книжку?.. Маруся, конечно, вернется, но... но когда? ... и все-таки где она прячется? Может быть, она голодная? Она взяла с собой деньги? А зонтик? А если она в эту минуту на улице, под дождем, без зонта, и ей некуда пойти? Если Антонио правда обидел ее, то вернется она не скоро, Машка гордая... Сумасшедшая, и не предупредила заранее, ни слова, ни взгляда, ничего, ну, сказала бы, так мол и так, буду там-то... там-то – это где?

– Друг? – сквозь громкие спутанные мысли услышал он русское с акцентом слово и в недоумении приподнялся на локтях. Над ним навис Антонио с англо-русским словарем в руках. Антонио слегка покачивался вперед и назад, будто таким нехитрым способом не давал себе снова сорваться в грубость.

– Я не знаю, – в такт ему, медленно и раздумчиво ответил Павел. – У нее нет здесь ни друзей, ни подруг. Нет, нет, no , no , no !

Павел замолчал, потому что вовсе не был уверен в сказанном и Марусиной откровенности с ним. Он выхватил из рук Антонио словарь и, прошелестев страницами, ткнул пальцем в подходящее слово «нигде». Его обуревал страх за Машку. Он думал: Антонио – мужчина, он должен сделать что-нибудь, позвонить... хоть что-нибудь сделать, хоть что-нибудь, а не сидеть сложа руки.

Антонио вышел.

Павел увидел свое всклокоченное отражение в оконном стекле. Он настежь распахнул окно, наполовину высунулся в охлажденную и дождем промытую ночь. На улице было по-ночному тихо-тихо, но из-за стенки доносились грузные шаги Антонио (наверное, от окна к двери, от двери к окну, и снова, и снова, и снова). Павел закурил папиросу, пуская в американскую беззвездную ночь облако никотинового дыма.

Капля никотина, Павлу обычно дарящая спокойствие, на этот раз не возвратила ему ожидаемого душевного равновесия. Не докурив, Павел выронил папиросу за окно, спустился вниз к телефону и проверил, на месте ли его гудки. Затем, вернувшись в свою комнату и свет не гася, лег на кровать, уложив голову на пропахшие куревом пальцы.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.