Нина Красова.Три рассказа

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Нина Красова

Просмотров: 4954

2007 год, Выпуск № 6

Иван Фёдорович

С Иваном Фёдоровичем мы знакомы с того самого времени, как поселились в Александровке. Высокий, костистый старик, для своих девяноста лет выглядит величественно. Орлиный нос, кустистые с проседью брови и блестящий, без единого волоска череп внушают нам чуть ли не благоговейное почтение. В дом он входит по-хозяйски, словно прожил в нём всю жизнь. Неопределённо хмыкнув, каждый раз с интересом рассматривает иконостас и усаживается на лавку как раз под иконой Серафима Саровского. Это место он облюбовал с первого посещения.

Пьём чай с мёдом, и Иван Фёдорович рассказывает нам о людях, населяющих деревню, о давно ушедших временах или о том, что произошло в деревне в последние месяцы, а то и часы. Иван Фёдорович – наше местное «информбюро».

– Чего морщишься-то, – спрашивает старик, поудобнее усаживаясь на своей излюбленной лавке и пристраивая рядышком чудо-посох из ствола молодой кедрушки, вывернутой с корнем.

– Ой, Фёдырыч, – шепелявлю я, – вторые сутки с зубами маюсь, в больницу боюсь. С детства страх перед врачами.

– Это ты зря. Врачи – дело нужное. У меня-то самого тоже петрушка как-то с зубами вышла. Ну, я тогда ещё молодой был, только семись четыре стукнуло. И тут ну тебе – зубы болеть! Раньше-то как было? – зашатается и выпадет. Никаких забот. Ну-у, рази что за дверную ручку какой зачепишь... и готово. А тут, зверь тя задери, болит и мулит. Пишша вся стала как каменная. Я его, гаду, подёрьгаю – крепко сидит, как немец под Минском...

– А почему «как под Минском»?

– Дык я там воевал... Ты, зверь тя задери, про зуб слушай и со своей коментарией не встревай. И вот помучилси я так дни три. Старуха извела: поезжай в город да поезжай. А надо сказать, что в городе, в той самой пулуклинике, де зубы деруть, у меня племяшка работала. От башковитая баба! И в кого только уродилась? Главной между медицинскими сестрами была. А такая приветливая да любезная была сродственница! Меня люби-и-ла. Бывалча, как приеду, так всё: «Дядечка Ваня, не хошь ли того, не хошь ли энтова...» И всегда у неё спиртишка водилси. Ну кто же в своём уме и твёрдой памяти от рюмочки откажется.

И вот отправляюсь я, зверь тя задери, к племяшке за помочью. Достал меня по дороге зуб треклятый. Добралси-то только вечером. А там: то-сё, с зятьком по рюмочке да по другой... К утру никакой тебе зубной боли. Каки врачи, когда душа с головой повторенья просят. Погостил пару-тройку дней, да и восвояси. К старухе под подол...

А через недельку зуб опять коить начал. Вот так я, девонька, зверь тя задери, месяца два и ездил в город. Всё б ничё, да старая восстанию подняла. Ещё раз, говорит, с невыдернутыми зубьями домой возвернёшься, сама с тобой поеду, а за скотиной и соседка приглядит. И племяшке телеграмму отстукала такого же содержания. Она ж у меня по прохвесии фронтовой телеграфист была. Толк в сообчениях знала. Не то что я – тракторист замусленный. А кто ж в Тулу со своим самоваром попрётся? Еду к племяшке один. Со старухиной строгой инструкцией, зверь тя задери. Голова ж у меня хоть и трактористская, а тоже соображает. Говорю племяшке-то:

– Ой, чё-то тётка разболелась. Радикулит совсем извёл. Просит тебя, родимая, Христом Богом литровочку спирту на лекарство передать.

А она, ехидна лелейная, головкой кучерявой кивает:

– Конечно, сделаю, дядечка Ваня.

Ты-то вот не знаешь, а раньше чугунка до Барзасу ходила, это навроде нынешней лектрички, а там как повезет. Где попуткой, зверь тя задери, где на одиннадцатом нумере, пешедралом тоисть. В вагонах холодишша. На станции вышел и зуб на зуб не попадает. Их у меня в роте токма четыре штуки осталось опосля больничной зекуции, так имя с энтим делом и вовсе не справиться. Тут ещё и укол отходить начал. Чую, что сознание потихонечку меня покидает. Дай, думаю, к куму зайду. Отогреюсь, оклемаюсь и валенки заодно заберу, что намедни подшивать отвозил. Кум по энтой части ба-а-льшой мастерюга. К нему от станции три минуты ходу...

Прихожу, а там дым коромыслом – младшая кумова дочка, крестница моя, произвела на свет сына. Ну меня под белы рученьки и за стол. Сопротивление изъявляю, кричу, что токма за валенками забег. А людям радостно! Не слушают. Стакан самогона наливают. Кума на тарелку солёный огурчик с груздочком накладывает.

А я чё, лыком шит, зверь тя задери? Стоп, возглашаю, стоп, чесной народ. Энтот новый человек и мне вроде как внуком приходится. Так что ж мы его на земную жисть мутным самогоном принимаем?

А сам скорей торбу развязывать и банку с чистейшим медицинским спиртом бац на стол! Вся кумпания замерла ажно. Потом засуетились, стаканы высвобаживают, к банке тянутся. Разлили. Водички для запивки приготовили. Здравницу высказали, как положено, и хлоп... Первым кум опамятовал да как зарычит:

– Ты что же, курьва, над моими сродственниками и над внуком новорожденным шутки шутить задумал? Ты чего налил? Или, думаешь, не разберём спьяну?

Иван Фёдорович немного помолчал, а потом, блеснув совсем не стариковскими глазами, закончил:

– Я тогда, девонька, едва ноги унёс. А через недельку и племяшка заявилась. Тётке спирту на лекарство привезла. Ластится ко мне: «Не сердись, дядечка Ваня, из любови к тебе спирт водичкой подменила. А если б ты где в поезде хлебнул или на дороге. В такой морозище и до беды недалеко». Ишь, жалельщица нашлась. А то, что с кумом до смерти рассорились, так им, бабам, всё хиханьки да хаханьки, зверь тя задери. Бабы, оне народ такой – нашего брата-мужика ни в грош не ценят. Вот у мусульманов – порядок. Был у нас на фронте узбек один... Ой, чего энто я тебе про баб? Я ж про зубы рассказывал. Ты поезжай, не боись. Там наш деревенский Федька Нечаев зубы дёргает, как морковку. И пикнуть не успеешь. Я тебе к нему записочку сочиню...