Из книги «Да свершилась воля Твоя!»

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Ябров Анатолий Степанович

Просмотров: 6535

2007 год, Выпуск № 6

Преподобный Анатолий Печерский 

Непростое интервью

Живой голос, свидетельствующий
о татаро-монгольских захватчиках

Однажды я сказал ему, святому своему покровителю: хотел бы, отче, написать биографию, хотя бы коротенько. В шеститомнике «Жития русских святых» тебе посвящено всего лишь полторы строчки: «Другой святой Анатолий Затворник, жил и скончался в XIII веке и погребен в Феодосиевых (Дальних) пещерах».

Он не согласился: сам напишу. Корплю... В таком роде докладывал две недели.

– Сколько листочков сделал? – спросил я наконец.

– Листочков? Третье слово грифельком вывожу.

– Не-ет, так дело не пойдет. Не упрямься, рассказывай, отче. Сам запишу наш разговор.

– Родился я в 1185 году в деревне, которой ныне нет и в помине: сожгли при нашествии татары дотла. Деревенька называлась Цветочком. Да, так, Цветочком. Располагалась она на берегу Днепра, здесь, где втекает в него приток Звенящий. Тогда он так именовался. Семья наша была большая, крестьянская. Я был пятым ребенком. Меня нарекли Павлом, в честь святого Апостола. Фамилия моя Митрохин. Отца величали Матвеем Ивановичем, мать – Татьяной Лукьяновной. Жили бедно, земли было мало, лошадей часто отбирали на службу, а возвращались они увечными.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, отправили в город, в Киев, учиться ремеслу. Претерпел здесь, у мастера, побои, тяжелый труд по хозяйству. От него я бежал в монастырь. Меня приняли монахи тепло, накормили, одели. Оборван был. И стал я помогать на кухне. Носил дрова, воду, занимался уборкой. Нес послушание.

17 октября 1203 года меня постригли в монахи. Я поселился в Дальних пещерах рядом со старцем Автропием. Он был моим наставником. Строгий, неутомимый, он столь много дал мне, что я благодарен ему и по сей день.

Жизнь протекала в основном в молитве. Горящая лампадка была нашим солнцем. Отец, узнав, что я живу среди монахов, дважды приходил, чтобы забрать меня. Но я уже дал обет и остался верен Богу. При постриге меня назвали Анатолием в честь епископа, жившего в древности.

В то время Киево-Печерская лавра была большой строительной площадкой, в центре которой высился Успенский собор. Да и тот еще достраивался. Все монахи участвовали в Богоугодном деле. И я три дня в неделе подносил на особом приспособлении за плечами камни, кирпичи. Месил раствор, таскал из Днепра воду. Хотя работа и тяжелая, выполнял ее с душевной радостью.

Сколько же нас собралось в то время человек? Думаю, не ошибусь, если скажу: около пятисот. Вместе с монахами работали ведь и наемные люди. Лошадок не хватало, управлялись вручную.

Помню хорошо один из праздничных молебнов. Случилось то в Пресвятую Троицу 1207 года. Храм привели в порядок, покрасили. Он, казалось, радовался вместе с нами, христианами. Великий князь со свитой и дружиной прибыл. Его встречал митрополит, духовенство. Храм изнутри украшало множество зелени, цветов. Пел большой хор.

В 1215 году меня постригли в иеромонахи. Ушел в затвор и семь лет прожил в одиночной пещере. Затем я вернулся в Лавру. Потекла обычная монашеская жизнь – в молитве, бдении, в труде.

Любопытный случай произошел со мной однажды. В своей келии я молился ночью, и вдруг открылась входная дверь. На пороге я увидел светлого лучезарного юношу. Не входя в келию, он сказал мне:

– Анатолий, тебе нужно уйти из монастыря вновь в затвор, в дальние пещеры. Ты будешь там старшим.

И я снова ушел в затвор. Пять лет держал обет молчания.

Начались страшные годы татарского нашествия. Лавру заняли и осквернили. Многие монахи бежали, одни погибли, других взяли в плен, в рабство. Мне повезло. Я все дни скрывался в пещерах. Лишь однажды побывал в их руках, но в плен брать не стали: я ни ростом, ни здоровьем не отличался. Какой от меня прок? Выпороли плетью и бросили.

Лавра опустела. Нас оставалось человек тридцать. И те прятались в норах, как кроты. В тревоге и жили, и молились. Но когда боевые действия закончились, жизнь мало-помалу начала налаживаться. Латали, восстанавливали разрушенное.

Я был уже в зрелом возрасте – пятый десяток. Вел службу в храме. Нас тоже обложили данью. Своих средств недоставало, устраивали крестные ходы со сбором подаяний.

В 1240 году сильно заболел и пролежал без движения два с половиной года.

Наступило тяжелое время для меня. За мной ухаживал молодой служка, паренек внимательный, но мне казалось, такой же беспомощный, как и я. Однако Господь благоволил, и я встал на ноги, вскоре окреп. Но последовали новые неприятности. Татары заставили нас работать на них. Мы делали струги. Стремясь завоевать новые земли, вороги вознамерились заиметь суда. Неподалеку ведь и Черное, и Азовское моря.

Работали мы без роздыха весь световой день под лучами солнца. И я опять слег. Меня унесли в пещерку, там я и обитал. Некому было ухаживать за мной, больным. Лишь приносили раз в несколько дней еду – лепешки. Но я оклемался. Наступила зима, татары на стругах ушли куда-то, а с ними и опасность. Возобновились службы в храме.

Меня рукоположили в иереи. И я вел эти службы. Братия наша была дружной, способствовала во многом этому и опасность. Киев был разорен, Лавра тоже. Вот один из случаев. Сооружали предел к храму. Налетели татары. Кого отстегали нагайками, кого угнали с собой, отобрали все съестные припасы. От голодной смерти спасал нас Днепр – занимались рыбной ловлей.

Однажды, закончив службу в храме, я вышел на воздух. Стоял жаркий день. Я сел на камни в тени, в прохладу. И неожиданно нагрянули татары. Они, остановившись возле меня, что-то долго лопотали, показывая жестами, как будто отстраняли что-то то влево, то вправо. Я, ничего не поняв, перекрестился и показал вверх, на кресты: священник, мол, что вы хотите? Тогда, спешившись, несколько человек схватили меня и бросили к одному из всадников.

Голова моя болталась с одной стороны коня, ноги – с другой. Привезли на пристань, где струги делали. Впихнули в одну из избушек, посадили за стол и положили передо мной огромные счеты. Вместо костяшек нанизаны речные камни. Приказчик из наших, но лоснящийся, как татары от сытости, диктовал мне цифры, а я считал на тех счетах. Дело для меня новое, не сразу его освоил, потому получал оплеухи и от приказчика, и от татарина, надзирающего за нашей работой. Он мало-мальски говорил по-русски.

Приказчика вечером сменил его помощник. Зажгли лампу. Он диктовал, а я считал. Стало получаться, но за день руки немели, однако мои притеснители не обращали внимания на мои жалобы. Продолжали посылать тумаки и требовать: считай! Ночь просидел за этими ужасными счетами. Кровь сочилась из пальцев. Руки едва шевелились. Да и спать невыносимо хотелось. Вместо того чтобы дать отдохнуть, меня напоили каким-то отваром, и я, как блаженный, продолжал двигать гальки то влево, то вправо. У меня уже не только кожа, мясо-то стерлось. К концу дня я потерял сознание. Меня опять напоили тем отваром. И я снова стал работать.

Что они считали? Флотилия делала набег на приморские города, надо было оценить награбленное, добычу. Три дня и три ночи мучили меня за столом, отпаивая отваром. Когда отпустили, сам не смог идти, меня унесли наши монахи. Я проболел после этого больше месяца.

До последних дней моих набеги портили монашескую жизнь. Лавра оскудела во всех отношениях. Монахи уходили на север, в леса. Я же, по состоянию здоровья и по положению, не мог этого сделать.

В 1244 году мы вновь строили для татар струги. Я вынес напряженную и каторжную работу на ногах, но ослаб сильно. И уже не мог исполнять службу как священник. Молился в своей пещерке. Жизнь угасала.