Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Мой друг Генка Лютиков

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Так вот, как я уже говорил, после смерти его жены мы сошлись с ним на столько близко, что моя благоверная устроила скандал и предложила перебраться “к своему пустомеле на постоянное жительство”. Я ответил ей по-учебнику, то есть так, как говорил мудрый отец малыша по поводу кота “Матроскина”, что он кота видит “в первый раз”, а её, то есть жену, “знает уже много лет”. Так что выбирает, конечно, её, а не кота. Вечно правило общения с женщиной: когда она на тебя нападает – уступи, пройдет азарт нападения и сделаешь так, как хотел. Метод проверенный в моей жизненной практике. Если что-то тебе нужно, то никогда не говори, это мне нужно, напротив, говори, что навязывают – глядишь и получишь желаемое.

Я обозвал Лютикова про себя самыми жуткими прозвищами, а вслух заявил, что ноги моей не будет в его доме и что ты, моя дорогая, как всегда права и прочая, прочая…

На следующий день я наказал жене, чтобы на его звонки она отвечала, что меня нет дома, что я в ванне, что гуляю…

Но уже после второго звонка Лютикова супруга стала выговаривать мне, что среди мужчин дружбы не бывает, если они не сексуальные извращенцы, что она не ожидала от меня такой подлости по отношению к одинокому человеку…

Мог ли я тогда предполагать, что жить Лютикову оставалось несколько дней? Конечно, вечером на второй день я был у него и пил чай с булочкой. Он был неестественно возбужденный, даже встревоженный и неожиданно заговорил о своей смерти.

– Я тут пару ключей от квартиры заказал для тебя и к нотариусу сходил, завещание написал. Знаю, мои тряпки-деревяшки никому не нужны, а вот книги, да еще мои бумаги, о которых я пока умолчу, тебе пригодятся. Хотел было отдать в какой-нибудь интернат, да ведь что получше, то персонал по себе растащит, а самое ценное, увы, никто не оценит.

– Да, ты что, Генка? Сдурел, что ли? На тебе еще пахать можно!

– Ну, “пахать” – ты загнул, а смерть-то каждый из нас за плечами носит, так что позаботиться вовремя о кое-каких вещах все-таки следует. Я написал детям насчет квартиры, так они отмахнулись, да и что за деньги нынче можно за неё получить. Однако квартиру на их усмотрение оставил.

– Да, что случилось-то? Заболел что ли? Почки?

– Да нет, с почками как обычно, “стабильно плохо”, дело вовсе не в моем здоровье…

– Да не томи ты? То не остановишь, говоришь, говоришь, а то клещами тянуть…

Он развел руками: – Сказать-то мне нечего, дружище, вернее много что есть сказать, да вот как сказать, ума не приложу.

– Это ты-то, “ума не приложешь”? Ты-то, сказать “не знаешь как”?

– Есть вещи о которых чем больше говоришь, тем меньше о них скажешь, пока и вовсе за словами всё потеряется.

– А ты скажи мало!

– Так в том-то и дело, что о таких вещах в двух словах не скажешь, а в трех – уже ложь.

– Ты сегодня загадками говоришь

– Так и для меня загадка. Вот как рассказать о предчувствии? Могу, как ты это называешь, “лекцию” на этот счет прочитать и буду читать, а в глубине души, все время будет скрести, что пустое говорю. Так всегда бывает с личностными фактами. Кстати, принято считать, что факты, подтвержденные практикой жизни, являются основой знаний. Однако пристальный взгляд на факты и отношение к ним человека… Словом, такие убеждения, по меньшей мере, представляются чересчур смелыми. В хаосе фактов человек, в первую очередь, обращает внимание, запоминает, систематизирует, классифицирует и т. д. только такие факты, которые представляются ему существенными с точки зрения “пользы” и “вреда”. Однако человеку приходится сталкиваться с фактами, которые “выламываются” из осмысленной им системы фактов и представляют, в глазах человека, как некие курьезы, “случайное”, вплоть до недостоверного. Ведь так и говорят: “померещилось, послышалось”. В силу этого, он не может точно сказать: “вредные” или “полезные” эти факты и отправляет их на периферию своего сознания и памяти…

– Да постой ты! На хрена мне твоя теория фактов и их классификация?!

Генка недоуменно уставился на меня, словно я сказал какую-то очевидную глупость.

– Но ведь ты же сам только что просил рассказать меня о том, что побудило написать это завещание, словом, о моем предчувствии, и… и сердишься?

– А без предисловий, отступлений и всего того, без чего ты никак обойтись не можешь… Ты, ты! – выкрикнул тогда я, – Ты помирать будешь, как в паршивой опере, часа два рассказывая о том, как тебе больно и что ты думаешь по этому поводу, с перечислением всех сопутствующих твоей смерти причин и обстоятельств, начиная с того момента, как мама тебя на пол головкой уронила!

В тот раз, я был по настоящему взбешен и не столько манерой Лютикова говорить “не по делу”, сколько тайным страхом, поразившим меня, что завещание Лютикова не к добру, что Генкины предчувствия, это вам не “хурды-бурды”. Я испугался, что останусь один, без него. Мы расстались не самым дружеским образом, правда, ключи от квартиры он все-таки сунул мне в карман и быстрое суетливое движение обожгло меня. Эта была предпоследняя встреча с Лютиковым,

Больше суток я не мог выдержать, хотя наказал жене, чтобы она говорила, что меня нет дома. Позвонил, а потом сидели с Генкой и пили крепчайший цейлонский чай. Слушали новости по телевидению, единственное из всего, кроме в “Мире животных”, да кажется – “Диалоги о животных”, что регулярно смотрел Лютиков. Сообщалось, что Борис Николавич в очередной раз “передумал” со своим преемником и вместо Степашина выбрал какого-то офицера КГБ – Путина. Лютиков прокомментировал “новость”:

– В России устанавливается наследственная форма правления, этакий аналог царской власти. Никого не должны вводить в заблуждение выборные демократические процедуры. Помяни мое слово, скоро примут закон, разрешающий губернаторам избираться на три срока подряд, да и сами срока увеличат лет до семи. Практика передачи власти, своему правопреемнику, станет повсеместной и примет самые бесстыжие формы. Н-да. .

Лютиков по обыкновению задумался. В комнате установилась не привычная, звенящая тишина, которая исходила из глубин моей души и заполняла собой квартиру.

– А с другой стороны, – Лютиков вышел из задумчивого состояния и, кажется, не замечал этой, внезапно наступившей, звенящей тишины. – Дальше уж некуда, обожрались свободой. – И снова ушел в себя. Я сходил на кухню и принес горячего кипятку.

– Чай-то остыл у тебя! – Лютиков болезненно сморщился: – Погоди ты с чаем… Я вот что думаю, может это и благо для нынешнего поколения, что “свободе” головку скручивают? Много ли среди нас готовых принять на себя бремя свободы? Узел, узел какой-то! Где конец, где начало – не понять! Свободен ли западный человек? Нет! Его свобода – иллюзия! Его бог – закон! И все же мы говорим: “Там свобода!” Если закон – свобода, то, что цепи? Русский суперэтнос практически лишен генов пассионарности. Со времен Иоанна Васильевича “вырубались” и “пропалывались” носители этих генов. Мы, в массе своей – рабы, так как же нам без “царя”? А если бы в нас были гены пассионарности? Если бы в нас ключом била жизненная энергия, гнавшая нас на протяжении веков навстречу солнцу? А? Представь себе современного Стеньку Разина, захватившего атомный ракетоносец, или несколько шахт с баллистическими ракетами? Вот бы рванул на груди рубашку, да так, что мир бы вздрогнул и Чернобыль с Хиросимой показались бы сущей чепухой. Терпение наше в отсутствии у народа пассионарности. Обескровленная нация, вялая, с рыбьей, рабской кровью в жилах.

Он опять замолчал и мне показалось, тоскливо поглядел в окно, где потухал закат.

– Надоело.

– Что надоело?

– Жить надоело, старик. Я как “шут гороховый”, лишний и никому не нужный человек. Обломок империи, которую никогда не любил. Я надоел всем самим фактом своего бытия….

– Да что на тебя нашло сегодня?

– Ты погоди, не перебивай меня. Новизны в жизни нет, познавать нечего. Все по кругу, по кругу, как лошадь, в конной молотилке. И мелется одна и та же мука. Время, старик, течет все быстрее и быстрее, куда быстрее, чем мы успеваем состариться и умереть. Дети уже в десять лет сомневаются в ценностях своих родителей, а в двадцать, – смотрят на них с удивлением: “Вы еще живы?” Раньше, в мое время, мы начинали сомневаться в двадцать лет, а отрицать лет в сорок. Ускорение времени стало ощутимым, его можно потрогать руками, как предмет. Оно сидит в сердце и когда начинаешь шевелиться, сердце кровоточит. Я вчера письмо от детей получил, сообщал им насчет завещания, так вот вежливо дали понять, что в моей “рухляди не нуждаются”. Они никогда меня не понимали, да и мать не понимали, хотя мы с покойницей были полными противоположностями. Я отжил свое историческое время, и она отжила, только раньше меня на десять лет! Вот так, старик!

– Ты сегодня мне решительно не нравишься, Генка!

– А разве я сам себе нравлюсь? Я не нравиться хочу, я хочу всю свою жизнь, чтобы хоть одна-единственная душа меня поняла! Одна!!

– Ну, я-то тебя, понимаю!

– Понимаешь? Ни хрена ты не понимаешь! Так, любопытный человеческий экземпляр! Ты – любопытничаешь. Если бы понимал, то давно бы уяснил, что между наличием колбасы в гастрономе, её качестве и между тем, какую музыку мы слушаем, какие книги читаем, какое телевидение имеем, существует четкая связь. А я вот читал твои “размышлизмы” в газете, на этот счет, так ни хрена ты не понимаешь!

– Ну, ты по газетным статьям не суди, газета, она знаешь ли…

– Потому что знаю, и говорю. Ладно, проехали. Ты бы на кухню смотался за чаем.

Когда я вернулся с чаем, Генка быстро спрятал в карман какой-то пузырек, но по стойкому запаху, определил, что пил он валерьянку или валокордин. Это было для меня нехорошей новостью. Генка никогда не жаловался на сердце. Я не стал расспрашивать, раз спрятал так поспешно, то явно не хотел, чтобы эта сторона его жизни обсуждалась. Я уважал Генкину свободу, в том числе и его право на такую бесхитростную тайну. И, видимо, напрасно. Я разлил чай в стаканы, Генка любил пить чай из стаканов, тонких, чтобы виден был цвет чая.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.