Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
10.
Аварийной бригаде отдано было одно из помещений административно-хозяйственного отдела. Хозяин его был, по всему, большим любителем настенной информации и рекламы. Расписание движения транспорта, репертуары гастролирующих коллективов, графики дежурств по горкому и даже плакат по технике безопасности на стройке.
Слесарь Оськин полулежал в расслабленной позе на кресле у стены, вытянув ноги в заляпанных глиной и черноземом бахилах. Вяло пробегал глазами раскрытую в руках газету. Одна рука была перебинтована. За столом с телефонным аппаратом в стиле «ретро» сидел бригадир участка водоснабжения Тютиков, перочинным ножом ел из банки рыбные консервы, жевал всем лицом.
– Ты чего, говорят, оженился? – глянув на уткнувшегося в газету Оськина, спросил он.
– Говорят, говорят... – буркнул Оськин, не прерывая чтения. – Зря не скажут.
Тютиков прищурился, поджал губу.
– Чего же на свадьбу не позвал?
Оськин захрустел газетой, переворачивая страницы.
– Ты бы, бугор, все равно отказался.
– Это почему же – отказался? – Тютиков даже жевать перестал.
– Так – безалкогольная.
– Вот и брешешь! Кошкин-то был? Был. А со свадьбы куда его на «воронке» доставили? Прямиком под душ. Сам бумагу в конторе видал.
– Враньё – вяло опроверг Оськин. – Не был Кошкин на свадьбе.
– Эхма! Не был!.. – скептически бросил Тютиков и замолчал, сосредоточив всё своё внимание на еде.
Оськин, молодой, узколицый, с длинными волосами, закрывающими уши и лоб до самых бровей, был скуп в словах и движениях, даже как бы нарочито меланхоличен. Рсстёнутая брезентовка надета прямо на майку, по погоде. Над его нечёсаной головой висел плакат: симпатичная белозубая девушка в защитной каске призывала загибать торчащие гвозди.
Тютиков был много старше, потертая кепка морщинила кожу лба, придавала плохо пробритому лицу выражение непреходящей озабоченности. Привычкой его было то и дело задирать левый рукав. Создавалось впечатление, что у него непрерывно где-то что-то «горит».
– А молодая жена как? Соответствует? – спросил он.
– Вполне.
Тютиков вздохнул и произнёс философски:
– Жена, брат, это – радикулит: если приобрел, то надолго... А тёща как?
– Приличная женщина.
Лицо Тютикова ещё больше наморщилось, но сказал он с некоторым даже восхищением:
– А моя Гавриловна – перва змея по Расее!.. Детей заводить думаете?
– Как получится.
– Получится, получится, – заверил Тютиков и заскрёб в банке. – Но не советую.
Оськин выглянул наконец из-за газеты, усмехнулся бригадиру своим узким аскетическим лицом:
– Что, своих надорвался воспитывать?
– Мне еще и на воспитаньях надрываться? Эхма, куда хватанул. Мое воспитанье простое: как чо не по мне, капрызы – по заднице шшолк!.. Ты знаешь, для примера, чо это такое – женские сапоги? Скоро узнаешь... Это, по-культурному сказать, кто с копейки живёт, катастрофия семейного бюджета. – Он повернулся к Оськину и с изумлением на лице, будто только что уяснил для себя этот факт, воскликнул: – А жрут! А жрут!
Оськин, спрятавшийся опять за газету, никак не прореагировал.
Распахнулась дверь, вошёл Анохин. Он был в рабочей куртке, в сапогах и защитной каске, – видать, прямо с завода. Сказал от порога:
– Здорово, мужики. Как дежурство?
– Сурьёзных сигналов, товарищ Анохин, не поступало, – с готовностью ответил Тютиков. А Оськин только шевельнулся, поджал под себя длинные ноги, ничем не меняя меланхолического выражения лица.
Анохин прошел в угол к шкафу с одеждой, стал переодеваться в чистое. Посмотрел на слесаря.
– Что с рукой?
– На дамбе ночью. Об железяку.
– Ты, говорят, на северном участке и раньше бывал?
– Приходилось.
– Ага, ну-ка, ну-ка, – заинтересованно проговорил Анохин, завязывая галстук, причесываясь, – по порядку только.
Тютиков при этом преобразился – вздёрнул плечами, заглянул под рукав, не удержался – фыркнул:
– Да он слова этого отродясь не знает – «порядок»!
– Его тут, в твоей бригаде, никто не знает, – вяло, пренебрежительно отпарировал парень.
Тютиков вскинулся было, но Анохин жестом осадил его, гася возникающую перебранку, – и к Оськину:
– Так я слушаю.
– Надоело уж рассказывать, – капризно протянул тот и стал бережно трогать перебинтованную ладонь.
– Ну-ну, всё же. Давай. Не ломайся, не гармонист на свадьбе.
Оськина самого подмывало рассказать, о чём спросил его секретарь парткома, но он не хотел, чтобы на него упало подозрение, что он «выслуживается перед начальством». Немного покуражившись и подёргав из бинта ниточек, он сказал:
– В общем, сосед у меня, пенсионер местного значения. Рыбак заядлый. Раз встретились с ним дома, сидим. Ну, посидели, он и говорит…
– Во-во! – опять не выдержал Тютиков, встрял, как бы желая обесценить то, что собирается рассказать слесарь. – Посидели. Сообразили. Вздрогнули! Других интересов нету... Нету, говорю, других интересов!
Оськин мельком кинул по нему взгляд, продолжал:
– Хожу на рыбалку, говорит, мимо Дамбы, откосы сплошь в пене. Ты, мол, там скажи, Дима, начальству. Говённый это признак. Я ему (кивок в сторону бригадира) и говорю: «Съездить бы надо, мало ли...» Так не пустил! «Чё там делать, каку собаку?..»
Тютиков при этом аж зарзал на стуле.
– Нет, ты скажи: почему не пустил? Вот секретарю партейному счас прямо и выложь.
– Да отвали ты, – процедил Оськин, отвернулся к окну. – Я, между прочим, беспартийный.
– Ишь ты, не в губу ему! Видали? – глядя на Анохина, Тютиков часто закивал головой в сторону слесаря. – Нет, видали? Чуть чево – сразу отвали. Распустился народ. – Теперь он повернулся всем корпусом к Оськину: – Чево глаза-то воротишь от правды? Не твоя она, выходит, правда-то... Вот то-то и оно! – Опять полный разворот в сторону Анохина – Я перед тем ему и Кошкину, обоим дал летучку с помпой. На компрессорную послал. Кошкин этот, скажу я вам, тоже одного поля ягода (деловито заглянул под рукав). Сёдня на смене еще и не видать... Они укатили – и с концами. Загудели там в лесочке. Вот именно! Загудели, говорю. А у меня тут колодцы залило, помпы нет, вода, тудыт её, во все дырки хлещет...
– И всё-таки, Дима, ты же побывал? – прервав Тютикова, Анохин остановился перед слесарем.
– Само собой. Я что, отпираюсь? Через неделю, – подумал, поглядел в потолок – Или две.
– Ну-ну, – поторопил Анохин.
– Не брехал сосед. Он всю жизнь тут протрубил, разбирается, что к чему. Дамба на одной стороне и вправду в пене метров на сто... – Немного подумал, глянул в потолок. – Или двести. Сверху уже и не пройти. Вода на две ладони от края... Приехал к бугру... доложил. Мол, это... завал дело. Ну, так и далее.
– А вы, бригадир? – спросил Анохин.
– В оперативный журнал внес. Как положено. Начальнику цеха телефонировал. Куклину.
– Ну-ка дайте, – сказал Анохин.
– Кого?
– Журнал.
– Так он это... – засуетился Тютиков, – в сейфе у меня. Тамока
– Распорядитесь, пусть доставят, – сдержанно сказал Анохин, с неприязнью глядя на бригадира, на его лицо, которое, как он заметил, живо менялось в зависимости от разговора и в то же время сохраняло поверх всего стойкое выражение озабоченности. Потом направился к выходу, обернулся. – Вы когда последний раз. Куклина видели?
– Я-то? Да это... кажись, ночью на Дамбе. В самом начале аврала. Он на своем «Жигуле» был.
– А позже?
– Позже – нет. Да в таком вавилоне...
Анохин вышел. Дверь захлопнулась.
Тютиков обернулся к Оськину, на глазах преобразившись. Подмигнул ему, как своему единомышленнику, с которым они так ловко только что обвели третьего.
– Чё я тебе говорил! Нет, чё я тебе говорил!.. Ой, как оно засуетилось!.. А признайся, где Кошкин? Куда отправил? За этим самым, от которого, культурно сказать, фиволет на роже? Придёт опять на развезях – уволю!
– Не вышел он сегодня на работу. Ты можешь понять? –Заболел наверное после вчерашнего аврала.
Тютиков вскипел:
– Не вышел! Заболел! Хворь известная! Начит, опять бумагу жди. Как теперь журнал доставлю, а? Кошкин вчера с им замеры ходил делать...
– Дай машину, я к нему в общагу смотаюсь – и вся проблема. – Оськин усмехнулся. – Но ты же этого не хочешь?
– Не учи, – огрызнулся Тютиков. – Учитель нашёлся... «Заболе-ел»! На это вы мастера. Не умеете чтобы культурно, без фиволета... – Он встал из-за стола – слегка косолапый, приземистый, – шагнул к шеренге сапог у двери. Из одного, заткнутого портянкой, достал термос с бумажной размочаленной пробкой. – Зря ты, Дима, при начальстве – на своего бригадира. Ой, зря. Память стало отшибать – или как?.. Ничё, жизнь тёрку даст – поумнеешь... – Плеснул в кружку, подвинул по столешнице в сторону Оськина. – А чего проще: уважай Тютикова и всегда будешь иметь свою сайку с маслом...
Оськин заёрзал в кресле, зло, как на врага, посмотрел издали на кружку. На длинном лице его отражалась мучительная борьба: послать к чёрту или?.. Тютиков еще ближе подвинул кружку, сам сел поодаль, заговорил доверительным тоном:
– Слышь, Дима... Да ты не тяни, не то всунется кто ненароком...
Оськин встал, молча и решительно, не притронувшись к кружке – вышел из комнаты. Устоял перед подлой!