Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Ломбард или древние одежды (повесть)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

* * *

Режиссер Зарчиков, ругаясь, и это записал на пленку. Прежде чем отправиться в ломбард, он поставил в "репортер" новую кассету. Ему казалось (даже когда был с юной прелестницей!), что вроде бы забыл нечто важное для себя. И вот сейчас, у порога кабинета, словно споткнулся: ах, да-а! этот асфальтовый каток... до чего ж виртуозно он схлебнул коньяк! нужно непременно научиться этому... Вернувшись, сделал на перекидном календаре пометку.

В длинном, пустом коридоре Зарчиков вдруг смалодушничал и о том (для спектакля это было очень важно!) опасении поведал "репортеру": если я захочу показать своего патрона – иначе, не как в минувшей предвыборной кампании, он не проглотит меня, как глотали экскаваторы, бульдозеры с тяжелым ножом-челюстью или машины с мигалками? Пожалуй, проглотит – и пуговицы для современного Шерлока Холмса не оставит. Владыка...

Звонить в дверь пришлось раза три, пока впустили в коммерческо-смотровой зал, пестрый от висевших картин. Тихо-тихо, но живо, возбуждающе, звучала западная музыка – с кастаньетами, лихими вскриками. Ростовщик – стриженый наголо, в белоснежной сорочке и мышиного цвета куртке с множеством карманов и золотых бляшек, встретил его недоброжелательным взглядом: шаришься еще... И, повернувшись, торопливо пошагал к столу: заноза! даже не затворил за ним, все-таки директором всего Дома творчества, дверь! Одергивать его сегодня не имело смысла.

Возле стола, чуть в стороне от входных дверей, Олег Борисович увидел свои, то есть жены, матерчатые чемоданы и трех посетителей, один из них был местный художник.

- Да я опоздал всего-то на одну неделю! – взволнованно, с вкрадчивой оробелостью говорил он. А правая рука прилипла к сердцу. – Это мои лучшие картины... Я их не продаю... за бесплатно. Временно в залог положил.

- Какая мне разница, насколько ты опоздал? Ты заложил их до седьмого декабря. Сегодня какое? Для меня достаточно и одного дня. Гуляй, друг ситный!

- Да ведь я был в Германии. Это тебе о чем-то говорит? Я готов доплатить, как в камере хранения, даже марками, валютой!

- Не мешай. Меня – видишь? – ждут деды.

Ища сочувствия, художник обратился к подошедшему директору Дома творчества:

- Помоги, Олег Борисович. Две картины захапал. Что делать – ума не приложу...

- Я вам не судья в тайных сделках, - Зарчиков, приподняв руки до уровня груди, отгородился от просителя и жестом.

Ломбард, известно, заведение непростое. Он начал свое шествие из итальянской провинции Ломбардия в средние века – конец четырнадцатого – начало пятнадцатого. Построен по дьявольскому принципу: заложи что-то – получишь средства, конечно, минимальные, а вернуть заложенное – извини и подвинься, не каждому удается. Сам же дьявол, главный ростовщик, играет по крупному: требует заложить не шубу, золотую цепочку или дорогое украшение (зачем князю тьмы тряпье и побрякушки?), а саму душу, само сердце, лишь тогда он даст тебе нечто взамен. И ты станешь его вечным угодником.

Те, кого тайный ростовщик назвал дедами, были, довольно одного взгляда, беженцами из Средней Азии – лица морщинистые, темные, прокаленные южным солнцем, одеты в длинные стеганые халаты. Хозяйка по-мусульмански приставила руки к груди – своей мыслью и сердцем настраивается на удачу. Возможно, и просит помощи у своего аллаха.

- Что у вас? Быстро показывайте, - и тайный ростовщик, не желая присутствия Зарчикова, кивнул ему на чемоданы: вот, мол, ваши вещи, забирай. Но артист сыграл, уныло разведя руки:

- Увы и ах, я занял очередь, ваша милость.

Ростовщик какой-то миг смотрел на него непонимающе, но, заметя, что старик вывалил из кисета кусок золота, быстро и жадно схватил его обеими руками – то была внушительная голова рогатого быка с человеческим обличием – и с той же торопливостью начал обдувать от табачной пудры, которой пользуются нюхальщики. Однако спохватился, опомнясь, царапнул слегка и, присматриваясь, покатил на лицо хмарь, зауросил, будто ему возвратили долг не той монетой:

- Что ты мне предлагаешь? Это золотишко даже на зубы не пойдет. Куда, прикажешь, употребить его? На пайку самоваров? Исчезли они. Использовать так в качестве сувенира? Но в бычьей голове еще меньше прелести, чем истинного золота. Две тысячи дам – и ни копейки больше!

- У меня внук раздеты, поесть и на лепешка муки... пусто. У меня сноха раздеты. Терпим. На работа устроиться – денег много, много имей. Комиссия пройти – дай. Новый пачпорт – дай. Куда ни сунься – все дай и дай. А где взять? Помоги во имя вашего аллаха!

- За такую дурацкую бычью голову?! – Так и сяк вертел он редкостную статуэтку оккультного божка. – Внуки раздеты, лепешек нет... Скажи ты беда какая! Олег Борисович, сколько стоит медкомиссия при устройстве на работу?

- В наш бар устроилась девушка, тоже беженка, только русская. Медкомиссия – больше двухсот рэ. Фото – пятьдесят пять рэ. Оформление паспорта – семьдесят рэ. Это в течение месяца. Нужно быстрей – доплати еще. Тут уже целая лесенка.

- Скажи ты, как мы растем! Аппетитно. Хотя и в ущерб себе, но добавлю еще тысчонку, старик. Жаль мне вас, потерявших кров. – Ростовщик, радуясь музыке, ее барабанному, электризующему ритму, подергал плечами. – Олег Борисович, оцените новый диск. Художники привезли презент из Каталонии. Где только не носит их черт! Уступлю. Знойная Испания. – Достал из кармана тощенький бумажник, отсчитал шесть новеньких купюр, бросил барски, как игральные карты, выигрышную взятку, - раскидисто, веером, с торжествующей радостью. Они послушно покатились по лакированному столу. Казалось, вырвались под каталонскую огневую музыку на танец. – Бери, старик, и гони на работу снох, чтоб лепешки появились.

Беглый южанин помялся, раздумывая: не возмутиться ли? Но молодой ростовщик, понуждая, захлопал ладонью по деньгам под ритм барабана и кастаньет:

- Бери, бери, несчастный, пока я не передумал! В госбанке тебе и половины этого не дадут. Если не отнимут вовсе. Скажут: золото принадлежит государству! – и поспорь с ними.

- Сахтир! – глухим, убитым голосом молвил старик. Непослушными руками спихал большие купюры в тот же кисет, где недавно еще хранилась золотая голова рогатого божка. Кисет, казалось, тоже протестовал, не принимая нищенскую плату. Когда старик управился, он и жене сказал: - Сахтир. – Теперь оба, кивая друг дружке в знак согласия, шаркающей походкой направились к двери.

- Вот и благодарны мне: сахтир... сахтир... У тебя-то что за дело? Жена в дорогу собралась – одолжиться решил? Не те времена, Зарчиков, не те времена. Только под залог-с и на четко определенное время.

- Дай-ка я тебе на ухо шепну, что такое "сахтир". Это во все времена – в старые и в новые – звучит по-персидски одинаково: жестокое сердце.

- Да ну-у?!

- Именно так. Догони и отлупцуй беженцев. – Режиссер был столь доволен разве что днем, когда администратор только-только привел прелестную студенточку. Сейчас его распирало другое: за этим радиоспектаклем, дай время, ты с визгом будешь гоняться за мной. Но в баре, при крутых, обдерем подлеца, как липку. И готов был запеть: белая птица, прекра-асная-а птица...

На белую птицу, как в именитом балете (накликал беду?), появился коршун-чародей, чирей из легиона вторично взявших власть. Дверь его кабинета находилась рядышком, справа и была полуоткрыта. Вроде самого и не было на месте (телефон-свидетель молчал), а тут словно из-под земли объявился. Плоский, сероликий, тощий – папка-скоросшиватель и только. Судя по образу жизни, у него вроде и ленточки-пружины, фиксаторы, внутри действовали: все приходящее он протыкает, нанизывает и замыкает навечно, распиная эти ленточки-пружины, как руки, на римском кресте.

- Дай-ка мне рогатенькую вещичку, - протянул он свою плоскую длань к ростовщику. Видимо, наблюдал из-за косячка за своим служивым. – Ты, пройда, (присматриваюсь и прислушиваюсь) давно стал надувать меня.

Сложные чувства пережил ростовщик в долю секунды. Успел побагроветь и даже бросил взгляд на дверь: а не уйти ли ему? Но отдал-таки Грошевскому-Чванову голову золотого быка. Олег Борисович тоже при этом поскорбел: уплыла от нас вещичка! чем теперь привлечь крутых? А новый владелец, даже чуть светлея лицом, дразняще покидал реликвию на ладони:

- Хороша, мужики? Пожалуй, все его московские поклонники будут теперь моими! Ты-то, пахучий, что здесь принюхиваешься? Делать нечего?

- Деньги нужны, Сергей Иванович. Сто двадцать тысяч! Причем срочно, завтра-послезавтра в Москве делают сыну операцию со вскрытием черепа. Одолжи. На год-полтора.

- Ты с ума спятил? Просрали власть, когда делали операции бесплатно, а теперь... Иди к тем, кто в Кремле засел

Конечно, ему обидно (да что там!): путо с петлей, но без утраченной головки, узла-начала, уже не путо и рано или поздно его придется выбросить. Но что было делать при этой двойственности?!

- Я всегда был с тобой, Сергей Иванович, и никому ничего не уступал. Мне непонятны твои слова. Тогда возьми и нашу семейную реликвию, - рассерженный Зарчиков достал из кармана колье и потряс его перед самым лицом патрона. Это же вещь. Чудо из чудес!

- Вещь из серии француза Де Бирса? Где искуственное – дешевое! – выдается за естественное – дорогое? И ты думаешь, я отвалю тебе за него полный альпинистский рюкзак с полозьями?!

- Да этому колье ни одна сотня лет! – вспыхнул от такой неожиданной наглости режиссер. – Оно украшало, если хочешь знать, жену сибирского губернатора князя Матвея Петровича Гагарина.

- Это не того, что повесили за жульничество?

- Его самого.

Упомянутый губернатор заступил на должность 8 октября 1712 года. Тоже хапал сильно, бессовестно. Жил на широкую ногу. Через семь лет попал-таки в застенок, два года шло дознание. Подвергался и пыткам. 16 марта 1721 года губернатора казнили. Так когда-то в России поступали с титулованными обирателями.

Плоский, иссохший человек поморщился, словно от зубной боли, взял колье и засунул режиссеру в нагрудный карман, точно сопливый платок:

- Не примасливайся! Пусть твое колье Де Бирса украшает Фаину Романовну – от него пылью пахнет. А от тебя самого... – Понюхал с одной стороны, с другой: - Вот ты какой... тюльпанчик! Даже глазки подкрашены. Я не вещь, тебя самого в залог возьму. Но денег не проси. С этой минуты будешь моим смотрителем коммерческого зала и нахапаешь за неделю. Какие это деньги – сто двадцать тысяч! Один вот такой бычок десять раз покроет операцию. – И опять, любуясь, побросал золотую реликвию на ладони. – А ты, пройда, не мертвей. Я продал тебе бензоколонку – и гуляй, друг ситный! Как сам любишь говорить.

Когда сверзнутый ростовщик вышел, тоже бросив президенту городской компании персидское словечко: сахтир! – Грошевский-Чванов ничуть не обиделся:

- Глупости какие-то швыряет походя. – И вновь обратил свой непростой взор на режиссера, теперь уже издали вдыхая аромат "тюльпанчика". – Зайдем-ка ко мне, закрепим нашу сделку.

Олег Борисович понял, что он разумел под этим, но пошел за ним, как пес за хозяином, поманившим его. И в кабинете Грошевского-Чванова свершилось то, что свершалось в его собственном, правда, без изысканных поз, телячьих лизаний, а грубо, по-уличному, когда оглушают и валят человека внезапно, волтузят почем зря, мнут и обирают бессовестно.

Жена, само воплощенное ожидание, встретила его... Невозможно выразить взгляд умной женщины, пребывающей в своей самой лучшей поре, и что-то понимающей в психике человека. Казалось, ей хотелось вскочить и заслониться рукой. Пожалуй, княгиня Тараканова, какой она нам помнится всегда по известной картине, в свой последний час такими трагическими глазами смотрела на потоп. Актриса – на человеческий крах. Красные глаза и полное затмение внутреннего солнца еще больше усиливали отталкивающее впечатление. Надо было что-то сказать, разрядиться, чтобы не остановилось сердце. Но она поосторожничала:

- Ты не в регби играл там с отставниками? Затылок, вижу, как телята изжевали. С игрового поля порядочные люди выгоняют животных...

И культурный человек заревел медведем:

- Ты, инспектор доморощенный! Все не то видишь, не то!, что нужно. От твоих выкрутасов у меня башка кругом идет. И вот такая! В охапку не вберешь. И горит огнем. Снежком охлаждал. – Швырнул ей на стол колье, с которым так внезапно осрамился. – Ничего я для тебя не сделал.

- То-то и оно – ничего...

- Не придирайся к словам! – Зарчиков резко опрокинул бутылку, целя в граненую хрустальную стопку – не рассчитал, коньяк хлынул поверх и залил стол. Режиссер присел мгновенно и, ворочая нарядными глазами, раз, другой, третий схлебнул излишки и настольный разлив да так лихо, что, пожалуй, теперь ему позавидовал бы и передовик дорожного строительства.

Дежа вю... Дежа вю... Все это уже было. Фаина Романовна, ненавистный инспектор, верно, досаждала, приезжая сюда внезапно. Недремлющая дежурная у входа тотчас сообщала: Олег Борисович, гостя... Птички улетали из кабинета с той резвостью и прытью, когда их атакует ястреб. Муж, паинька, встречал ее словами: с чем приехала? не дефицит выбросили?

Сейчас Зарчиков медленно пил коньяк, мысленно разрешая опаснейший вопрос: с кем бритые? то бишь крутые? С ним (ведь так охотно вызвались днем: кого замочить?) или с этим коршуном, генеральным директором компании? Примерялся: что будет, если он не станет пачкаться в его лживом коммерческо-смотровом зале и выйдет из-под юрисдикции? Казалось, жена даже своим безмолвным присутствием, путает мысли. Зарчиков, чувствуя, что и оставшаяся половинка его – Пелий! – начала рассыпаться, снова пошел в атаку на жену:

- Где же мои вещи, позволь спросить тебя? Ты оставляешь меня ни с чем!

Фаина Романовна давно приготовила вчетверо сложенную бумажку и, поигрывая ею, ожидала, когда же хозяин кабинета обратит внимание.

- Вот договор, - подала ему документ. – Здесь есть и телефон квартиросъемщиков. Третья комната, твой кабинет, заперта. Созвонись, приди – там все твои вещи в сохранности. - Зазвенел телефон, находясь рядом, она подняла трубку:

- Фаина? Я готов в дорогу. Заходите ко мне, в бар, напою горячим кофе, расскажу все-таки один-другой анекдотец про Василия Ивановича. Растопим тоску и помчимся. Нельзя унылость брать с собой в дорогу.

Фаина Романовна, не приглашая Зарчикова, встала с мыслью: Боже, я все это, что произошло и происходит, принимаю, как твою бесценную помощь, бесценное вразумление, и только ты знаешь, насколько я благодарна тебе.

Олег Борисович, только что атаковавший жену: где мои вещи, ты оставляешь меня ни с чем! - оставшись один, вроде как обессилел и онемел. Он долго стоял, тупо уставясь на картину: белое небесное диво с головкой горлицы, в клюве – неземной цветок и встреча... с крылатым населением земли. Ревность, зависть, куриное высокомерие, индюшья воинственность – как сценично все здесь проявилось! И совершенство – вроде не совершенство. И красота – не красота. Зачем этот укор им, имеющим все, что дано полноправной птице? Стиляжка?! За таким придворным хвостом, чего доброго, последуют еще пажи?

- Вот сюжет, который ищу! – Рука (затаенная, до пота!) сжимала в кармане коробочку репортера, будто живое счастье. И теперь, когда он очнулся, когда ощутил это всей глубиной сердца, выдернул руку с доминошным прихлопом и словесным жаром: - А вот и краски! Бегом (бегом, бегом!) отсюда в заветную долину Эя, Олег Борисович! Ты, чистая космическая птица, я понял, даешь мне шанс вырваться из болотной цепкой тины на твои просторы. Я тебя, небесное озарение, понесу с собой, как талисман, цветок твой будет сиять ярче Плеяд на каждом спектакле. Да, да, я подниму мою древнюю многовесельную лайбу, и она еще как засверкает своими гранями! Куда Плеядам! Ни минуты на раскачку. – Режиссер схватил трубку и, покрутив диск, заорал заполошно своему администратору: - Сашка, сволочь, свистать всех наверх! И мигом ко мне. Юную фею, что приводил, хоть на руках, но принеси. Контракт, считай, подписан, премия – двойная! И художников сюда – двух, трех. Ни реалистов, ни оппортунистов – фантазеров-насмешников. Чтоб кур, п...дюков, кречетов сказочно могли подать. Для наших костюмов. И чтоб они, тьма ты беспробудная, курили и сморкались в Голландии или в Белом доме США, как в Сибири, - смачно, изысканно. И реверансики, реверансики, кому надо, могли отвесить, как во Франции. Чтоб мужики беленели. Что открыто у костюма, должно быть открыто. Свою половину можешь не тащить в театр, путь дома учится кудахтать – на десять, двадцать минут запалом. Зачет сдавать будет на птицефабрике. Никаких вопросов ко мне. Здесь все услышите. Я вам фрагменты такого текста зачитаю – сам импортный Миллер померкнет!

Положив трубку, Олег Борисович мысленно продолжал подгонять себя: бегом в заветную долину Эя, только бегом! Белая небесная птица, не оставляй мое сердце, я готов, готов бежать бегом - прощай, болото! И вы, живые куры, и вы, воинственные индюки, прощайте! "Арго" покидает вас навсегда. Я буду и рулевым, и кочегаром в жизни. Мой купеческий товар не оставит никого равнодушным. Я понял то, что люди называют изюминкой...

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.