Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Колдунья Азея (роман) ч.3

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

…В комнате было темно. Слышалась возня и тяжелое дыхание. Евграф последний раз дернулся, застонал и… оказался рядом с Пульхерией. Они лежали молча. В окно сквозь тучи пробился слабый свет луны и упал на фигуру женщины.

- Пульхерьюшка, как мне хорошо с тобой. Только вот уж больно редко мы видимся. Второй раз всего. Твой, смотрю, смурной.

- Будешь тут смурной: нелады за неладами. Пьет беспросыпа. Забыла, когда уж и ласкал. Соскучилась я по тебе, Еграшенька. – Пульхерия, повернувшись, уткнулась ему в плечо.

- А приехали-то зачем, по делу? – Настороженно спросил Полозов.

- Дак, хотел просить, чтобы ты долг отсрочил. Падеж скота… будь он неладен. Дома шаром покати, все подобрали. Помощи ждать неоткуда. Тятя мой как сквозь землю провалился. Помоги, Еграшенька.

Евграф притих, какая-то мыслишка подлая, назойливая свербела в его голове: «а что если…». Решимость еще не оформилась, но, нарастая, как снежный ком, для снежной бабы, заполняла голову, и от ее назойливости Евграфа бросило в жар. Какой-то частью гордой самости он понимал, что так нельзя, что это подло. Но подсознательно уже чувствовал, что поступит именно так. Он посмотрел на Пульхерию. Во внешности мягкая покатость, в облике навовсе осталось что-то по-детски беспомощное. Она не привыкла думать и действовать самостоятельно. Каждая, не понятая ею фраза пугала ее. Капризный тон голоса сохранился в девственной нетронутости.

- Пульхерьюшка, - слащаво начал он, - Все для тебя сделаю, любушка. Данзан гостем в дом вошел. Ублажить его надо…. Знаешь ведь обычай у них…. А баба моя прихворнула. Откажу, обиду затаит смертную Данзан. А он мне ой, как нужен, сахараночка ты моя.

- Евграф, ты что удумал? – испуганным голосом, чуть не плача, прошептала Пульхерия.

Но Полозов, схватив трясущимися руками Пульхерию за щеки, нервно заговорил:

- Выручи, сахараночка, выручи. Касьян спит, никто не узнает…. А я для тебя в огонь и в воду… Касьяну долг отсрочу… надолго… - Он говорил отрывисто и был как будто не в себе. Пульхерия испугалась:

– Евграф ты что?!.. Побойся Бога….

- Да боюсь, боюсь я Бога! Но так надо - Бог простит.

- Нет, Евграф Давыдыч, все, что угодно, только не это. Из-за тебя грех на душу взяла, потому, что люблю тебя. Ты свою жену пожалел, а меня некому жалеть. Тяти теперь нет…. Касьян всегда пьяный не жалеет, не любит,… что мне делать?! Задавиться? Я думала, хошь ты…. А ты ко мне сухой, как былка. - Пульхерия разрыдалась.

- Ты что, так к сердцу приняла? Я-то подумал: нет никого ближе тебя. Ну, перестань, ну перестань, любушка ты моя. Не хочешь, ну и не надо. Порву я с Данзаном и все. Аграфена как верста, всегда на одном месте. Ее не сдвинуть. С Данзаном у меня большое дело заворочено. Думал, ты войдешь в долю, в пай войдешь. И того же разу я тебе большие деньги…. Хочешь, денег дам…. Много…. Ну что тебе стоит…. Забудем все. Вместе забывать будем. Теперь мы одной веревочкой повязаны.

Пульхерия заколебалась. Воля ее была подавлена. Она не знала, что делать. Сомнения разрывали ей душу. Евграф обнял женщину и прошептал:

- Приеду в Нерчинск, подарок тебе привезу. Такого ты еще не видела. Сколько баб есть, лучше тебя нет.

После долгого гнетущего молчания Пульхерия, откинув одеяло, села:

- Ну ладно, - тихо и слезно сказала она.

…Данзан нервно ходил по комнате. Хмель начал выходить, желание обнять чужую жену распаляло темпераментную душу. Касьян спал, а Полозов, обнадежив, пропал. Подойдя к столу, он плеснул в чайный стакан спирта и проглотил обжигающую жидкость.

За его спиной скрипнула дверь. Данзан повернулся и увидел Полозова. Тот, уговорив, Пульхерию, провел ее в свои покои, помог раздеться и лечь. Поцелуем, успокоив ее, уверил, что действительно исполнит все, что обещал, пошел за Данзаном. Данзан вопросительно посмотрел на Евграфа. Тот взял гостя за локоть и отворил дверь в свою спальню…

… Касьян открыл глаза. В окна забрезжил рассвет. В доме было тихо. В голове шумело. В горле, словно сухое сено. Он попытался приподняться. Затошнило. Скрипнула дверь, в открытый проем протиснулась Пульхерия. Она застегивала блузку. В больной голове Касьяна промелькнула и погасла мысль: «Жена…. Но почему из двери хозяев?» с улицы зашел Полозов, за ним Аграфена.

- Ну что, гостюшки дорогие, будем чаевать? – спросила Аграфена.

Возвращаясь, домой, Касьян никак не мог взять в толк, почему Полозов так легко согласился продлить кредит, даже отвалил денег на покупку скота, объясняя это тем, что хочет войти в долю. Но переполнявшая его радость такой удаче, не дала ответить на роившиеся в голове вопросы…

Гвоздев знал, что Полозов в начале своей карьеры занимался шинкарством. Тем же, что и теперь, только незаконно. Приискатели забегали в его лавку похарчиться, но выходили от него мокроусыми. От попустительства местных властей возникали все новые вестники больших возможностей Полозова. Незаконное всегда выгодней. Потихоньку, полегоньку Евграф Давыдович стал золотореченским набобом.

…Прошло не более трех месяцев, как в доме Касьяна поселилась радость. Он узнал, что Пульхерия понесла.

За окнами темнело. Небо стало красным. Солнце вот-вот скроется за горизонтом. Тишину вечера нарушали лай собак, да гармошка на том берегу выводила мелодию. Пульхерия не видела и не слышала всего этого. Она сидела у окна и смотрела вдаль, будто хотела увидеть, что же там за чертой. По щекам ее катились слезы. Вечерняя мгла заволокла небо. Женщина не заметила, как мимо окон промелькнула фигура. И даже когда дверь отворилась, она не очнулась. В комнату вошел Евграф. Увидев Пульхерию, сидящей в темной комнате, произнес:

- Здравствуй, Пульхерия. Чего в темноте? Сам-то дома? – Пульхерия вздрогнула и обернулась.

- Уехал на прииск, - вытирая слезы, сказала она.- Ты здесь зачем?

- А я стосковался, вот и приехал.

Подойдя, он попытался обнять ее. Пульхерия оттолкнула его руки:

- Не надо. Нельзя мне.

- Как нельзя? – опешил Евграф.

- Нельзя, – чуть слышно прошептала женщина, - брюхатая я.

- Неужто от меня, голубушка ты моя?! - Обрадованный Полозов обнял ее за плечи.

- От тебя-то бы, туда-сюда. - Отряхнулась от его рук Пульхерия. Она понизила голос до шепота и с ужасом выдавила - А если от Данзана?..

Тут накопившиеся за время переживаний слезы вырвались наружу. Пульхерия зарыдала.

- Ну не плачь. Смотри, что я тебе привез. Он достал из кармана завернутый в платок предмет. Развернул платок, на ладони оказалась брошь, покрытая патиной, но камушек в серединке броши сверкнул переливами в луче заходящего солнца.

- Это дорогая вещь, старинная. Не говори, что это от меня. А увидят, спросят, скажешь, нашла в родном доме в тайнике. Пока Пульхерия любовалась подарком, Полозов быстро ходил по комнате, лихорадочно соображая, что делать. Вдруг его осенила мысль:

- Тебе нужно под любым предлогом уехать из дома – сказал он.

- Куда-а-а?! – провыла ничего не понимающая женщина.

- Куда! Куда! К Стародубовым. Они помогут тебе родить. А я что-нибудь придумаю.

- А что я скажу Касьяну? – всхлипывая, спросила она.

- Скажи, что поедешь к своей сестре погостить. А это путь немалый. Соскучилась мол. Он ничего не заметит. Я ему работенку подкину…

- Ну что, красавица, как спалось? – спросила Трифела Пульхерию, входя в дом. За окном во всю светило солнце.

- Плохо, Трифела-птица. Плохо.

- А что так?

- Все кошмары снились, будто я под землей, как крот ползу по ходам. А выхода нет. И воздуха не хватает. Вот тут и проснулась.

Трифела укоризненно качает головой.

- Ну, ляг, посмотрю тебя. - Она задирает подол платья Пульхерии и руками гладит огромный живот, молча качает головой. Потом, опустив подол, говорит, будто успокаивает саму себя.

- Ну, ничего, родишь, куда денешься. Вечно ведь носить не будешь. Вставай. Сейчас сливанчик сгоношу.

- Воды-то нет, – засуетилась Пульхерия. - Сейчас схожу.

- Да сиди уж. Азея сходит, – проворчала Трифела.

- Ничего, Трифела-птица, я потихоньку. Не боись. – ответила Пульхерия и, переваливаясь из стороны в сторону, засеменила к двери. Через некоторое время она появилась на краю поляны с полным ведром воды. Не дойдя несколько шагов до порога, Пульхерия вдруг покачнулась, медленно согнувшись, поставила ведро на землю и, обмякнув, опустилась рядом. Трифела, выглянув в окно, увидала молодицу. Шепча молитву, выскочила на крылечко, помогла зайти в дом.

…Пульхерия мучилась вторые сутки. Как будто чувствуя свою ненужность, ребенок ни хотел рождаться. В комнате было душно, пахло травами. Одна мысль пульсировала в мозгу Пульхерии: «Я умру, но он должен родиться. Он должен увидеть свет».

Когда Пульхерия в очередной раз потеряла сознание, Трифела решилась. Нужно было спасать роженицу. Сама она родить не смогла бы. Повитуха разорвала простынь на полосы. Обработала спиртом, который третьего дня привез Евграф, нож и иглу с нитками. Азея принесла казан с кипятком. Прочитав молитву, Азея решительно взяла нож. Это была первая и последняя в жизни операция. Благо, что до этого она видела кесарево сечение, когда работала акушеркой в больнице. Вообще клан колдуний принципиально был против вивисекции - вторжения в живую ткань организма.

…Пульхерия с трудом открыла глаза. В комнате горел ночник. Она хотела пошевелиться, но острая боль иголками впилась в тело. В голове зашумело, к горлу подступила тошнота. Она застонала. Весь мир над ней заслонило лицо Азеи.

- Больно, – простонала Пульхерия.

Азея поднесла кружку с взваром к ее губам.

- Выпей и поспи. Все, отмучилась. Мы с Трифелой-птицей тебя спасли. Ее увезли в Золоторечье, что-то там стряслось. Но я с тобой.

- Ребенок живой? – испуганно прошептала женщина.

- Живой, живой. Мальчик. А теперь поспи. Поспи.

«Мальчик» - пронеслось в мозгу Пульхерии - «наследник». Ванечка, мой Ванечка - это имя она припасла сыну загодя. И она погрузилась во мрак…

Данзан пил чай, прихлебывая его с шумом из глубокой кисешки. Каждый раз он крякал от удовольствия, стирая пот со лба тряпицей, зажатой в кулаке. Услышав топот копыт, он недовольно фыркнул, встал и вышел из юрты.

- А! друг, Евграф. Какими ветрами? - Данзан принял чембур лошади, привязать к столбу коновязи

- Да вот по делу к тебе приехал. Поговорить надо.

- Раз надо, однахо, поговорим. Заходи. - Сняв седло с Евграфова Бурки, он забросил его в юрту, слева от двери.

- Да пушай лежит возле юрты, кому оно нужно?

- Собаки-гужееды отгрызут ремни.

Из другой юрты, стоящей шагах в восьми от первой, высунулись две женские головы в бараньих малахаях. Данзан, уставившись на них, смешно подняв толстые губы, и коснувшись ими широкого пупырышка-носа, два раза ударил рукой по своей ляжке. Головы исчезли.

Полозов, нагнувшись, вошел в юрту. Мухну, первая жена Данзана сидела с правого бока юрты, она успела надеть свой нарядный малагай, украшенный серебром. На ней был атласный халат-дэгэл. Данзан, войдя, мельком глянул на жену, и удивился ее быстрому преображению. Пока мужчины обменивались новостями, Мухну, шурша своим халатом дэгэл, поставила низенький стол две пиалы-кисешки с чаем, постояв в раздумье, принесла в глубокой деревянной тарелке творог:

- Эрхэм хундэт найз аа! - Почти торжественно произнесла Мухну, - цаган зугээр.

Полозов понимал бурятский язык: «Дорогой друг! Пожалуйста - творог». Евграф в этой фразе усмотрел ее признательность и надежду.

Потом из казана, стоящего на огне в уёмистую деревянную чашу налила наваристый бухулер, в нем плавали большие куски баранины. Затем, выловив с помощью деревянного, похожего на двурогие вилы с короткой ручкой, инструмента большой гладкий булыжник из бухулера, подала Евграфу. Тот неумело, смешно стал перебрасывать из руки в руку. «Давай сюда, - потребовал Данзан, - ты, однахо, еще не научился по-нашему греть руки». С любовью и надеждой поглядывая на Евграфа, Мухну передала в руки Евграфу кисешку кумыса, другую поставила перед мужем, и удалилась в свой угол. Села, сложив ноги калачиком. Данзан, по бурятскому обычаю, побрызгал безымянным пальцем в три стороны кумыс, вопросительно посмотрел на гостя.

- Каяться к тебе приехал, Данзан. Помнишь, в гостях ты был у меня.

- Ну, как не помнить. Хорóша, однахо, у тебя баба. Хорóша.

- В том-то и дело, что не моя жена с тобой была. Пьяные мы тогда были. Бес попутал. Не с моей женой ты был, а с Пульхерией, Касьяна Гвоздева.

- Ах, ты (ругательство). Ну, ничего, тоже, однахо, хорóша.

- Хорошá-то, хорошá. Родила она. У Трифелы да Азеи, у колдовок обитается. Что делать? Сын-то на тебя похож.

Данзан был невозмутим. Он достал кисет. Закурил трубку. Через клубы дыма не определить, «хорошо он думает или плохо». Помолчав, почфыркав с шумом чаю, он повернулся к жене, сказал:

- Ну что, Мухну, мужиха, однахо, брать нада.

Та согласно кивнула головой.

- В этом году тринадцать месяцев. Прибавления Бог дает. Не зря, Мухну, однахо, ты читала в Дацане всю ночь молитву богине Лхаме. - Так буряты называют «Небесную деву».

Жена Данзана с удовольствием приняла Ванюшу в свою юрту, и назвала его Анчик или Ванчик. Теперь у Данзана стало восемь детей: пять мальчиков и три девочки.

Пульхерия огорчила Касьяна тем, что ребенок у нее родился мертвый. Но она стала тосковать по своему Ванюше. Все время плакала, таяла на глазах. Врач сказал, что это нервное. Вмешался Полозов, он появился в Нерчинске с новостью, что умерла знакомая его бурятка, а у нее остался малыш. Как ни возражал Гвоздев, а Пульхерия поехала с Полозовым и привезла Ванюшу. Вначале Гвоздев не хотел смириться с тем, что его приемный сын инородец. Но, через полгода, он уже души нечаял в своем приемном сыне.

Забегая вперед, поведаем - Ванюша, Иван Касьянович рос крепышом, вымахал батыром. В его лице угадывалось что-то восточное, но он почти не отличался от местного населения. Теперь это ученый, пишет и публикует стихи. Живет далеко от малой Родины, но ежегодно проведает могилы отца и матери. С Данзаном он не встречался никогда, не помнит и бурятскую юрту. Сына своего он назвал Касьяном.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.