Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Мелодия текущего тока (повесть)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

-7-

Сколько времени Серафим просидел меланхолично под пихтой, в каком-то полузабытьи и апатии, не определил бы даже он сам: может, час, может - полтора. Его опять стал трясти «колотун». Это и заставило Серафима подняться и продвигаться хоть куда-то, лишь бы согреться. Усталость только на какое-то время обманчиво затаилась рядом с ним. Теперь она, словно тень, вновь сопровождала его. Ручей, вдоль которого он намеревался выбираться из тайги, явно не торопился выводить к какой-либо речушке или реке. Идти вдоль него было настоящим мученьем. Мало того, что ручей петлял и терялся, его берега были настолько заболочены и заросшие всяким кустарником, что Серафиму не единожды уже приходилось проваливаться почти по пояс в кочкарнике или искать обходы. Зачерпнув в сапоги воды, он уже не стягивал их, а ложился навзничь, поднимал по очереди ноги, и вода сама стекала по ним.

Наконец занятие сие ему надоело. Вновь усилилось желание выбраться отсюда. А ещё как-то само собой он мысленно обратился за помощью к Богу. Молитв Серафим не знал, никаких. Уж так воспитали его. С раннего детства всё было на то направлено – в детском саду, школе, музучилище, консерватории. Особенно, в последней: на лекциях по философии, научному коммунизму и атеизму. Нет Бога – и всё тут. И – никакой тебе первопричины, трасцендента или абсолютного разума. Всё было всегда! И будет всё всегда! Разве что, переходя из количества в иное качество! Тут уже действовал закон диалектики, который исторический материализм взял на вооружение у идеалиста Гегеля.

Зато теперь Серафим стал задерживаться на мыслях о Боге. Или – чего там ещё… Ну, не может ведь всё существовать так вот, само по себе. Есть, должно быть, нечто разумное во всём этом мироздании. И, должен же хоть кто-то, да следить за судьбами человеческими, за их поступками, делами, мыслями. Должна же быть хоть какая-то логика, закономерная справедливость на этой грешной земле. Недаром ведь говорят, что каждому воздастся по его заслугам…

«Господи, Боже… - шептал Серафим,- помоги отыскать мне дорогу. Многое я и не прошу. Не дай мне сгинуть в дебрях таёжных, как распоследнему несмышлёнышу… Выведи хотя бы на тропу какую-нибудь… Ещё одну ночь в тайге мне не сдюжить… Боже, Боже, спаси и сохрани меня… Дай мне силы и всели в меня надежду…»

Он остановился возле кедра. Большая коричневая куча, наподобие соломенной копёшки, расположилась метрах в пяти от ствола дерева. Почти все отверстия-ходы в ней были закупорены. Лишь единичные рыжевато-коричневые муравьи, казалось, хаотично и бесцельно передвигались по муравейнику.

«Им-то хорошо,- подумал Серафим.- Дом – рядом. А ещё они всегда отыщут путь назад, не то, что я… Ведь есть же у них какой-то внутренний компас, или передвигаются они по каким-то своим приметам? А вдруг у них имеется память? Или им тоже кто-то помогает отыскивать дорогу?»

И тут, непонятно откуда, почудилось, будто кто подсказал: «Ищи стороны света, определяй направление и не блукай по кругу…» Ему припомнились наставления отца: деревья обрастают мхами с северной стороны! А муравейники – спутники почти каждой кедры, - находятся с юга – там светлее и теплее… «Да это же – природный компас! - с запозданием дошло до Серафима. – Надо только уметь им пользоваться!» А ещё ему припомнилось, что на деревьях с южной стороны всегда больше мохнатых сучьев…

«Та-ак, - рассуждал Серафим, - если и впрямь муравьиные кучи располагаются с южной стороны, значит, юг должен находиться именно там! Но насколько точно указывают они на южное направление? Может, есть отклонения? Нет, надо поверить по другим приметам…»

Он обследовал ближайшее дерево. Никаких особых признаков на нём не обнаружил. Вроде, везде одинаково ровно: нет ни сухих сучьев, ни особо мохнатых лап. Предположив, что юг именно со стороны муравьиной кучи, выцелив «с севера» ближайший кедр, Серафим подался к нему, ища спасительный муравейник. Увы, там его не оказалось.

«Надо искать отдельно-стоящее дерево, лучше лиственное – берёзу,- припомнилось ему.- С северной стороны у старого дерева всегда обнаружишь моховое покрытие. А, и впрямь, какая-никакая, а зимняя одёжка для дерева…»

И он побрёл, как ему показалось, к берёзе, что стояла несколько на отшибе от других деревьев. Подойдя к ней, внимательно обошел вокруг. И – о радость! С одной стороны он и впрямь обнаружил бурую замшелость. Ну, не совсем, чтобы именно с одной только стороны, а всё же – и впрямь один бок берёзы сильнее зарос мхами и лишайничками.

«Та-ак, - повеселел Серафим.- Стало быть, север находится в той стороне.- Только не спеши, не торопись. Надо убедиться в истинности предположения. Кучу муравейную надо поискать поблизости». Нашёл. И точно, она оказалась с другой стороны – с юга, там, где больше солнышка бывает. И ещё на одну примету наткнулся Серафим: свисающие длинными седовато-зелёными бородами лишайники с пихт и елей. И они указывают на север. Так, три признака у него уже имелись. И он почти со стопроцентной уверенностью мог определить теперь тот самый искомо-злополучный север!

А ещё ему пришли на память наставления отца: если заблудился в лесу – не паникуй! Осмотрись. Анализируй каждый свой шаг. Выбери направление и – строго по нему – по азимуту! От одного ориентира – до другого. При этом, таёжники ещё и затеси оставляют, чтобы потом можно было отыскать дорогу или вернуться назад. Затеси делать Серафиму было нечем. Да и не стал бы он их оставлять – силы были на исходе.

Постоянно, ни на минуту не прерываясь, его, как зубная боль, мучил голод. К голоду стала примыкать ещё одна спутница – жажда. Как ни странно: он мёрз от стужи этой ранне-осенней порой, как какой-нибудь эфиоп летом в промозглом Питере, его трясло в ознобе. Вокруг была сплошная сырость, а жажда никак не покидала Серафима. Пока пробирался вдоль ручья, несколько раз припадал к воде. Сейчас ручья рядом не было. Не было и никаких лужиц, вода впитывалась в сухую почву и пружинящий ковёр из травы, хвои, мелких кустарников и листьев. И в ямках корневищ-выворотков тоже ещё не успела скопиться вода. Тогда он принимался обсасывать мокрые листья деревьев, на которых собирались капельки дождя, а, накопившись, тяжело срывались вниз. И ему казалось, что жажда немного притуплялась. Но ненадолго. Он стал повторять свои приёмы утоления жажды, как какой-нибудь воробей или синица.

Пройдя азимутный отрезок пути, метров сто-сто пятьдесят, он останавливался у избранного ориентира. Запоминал, откуда пришёл. Пытался отыскать очередные признаки, указывающие на север. Частенько на берёзе мхом было покрыто почти половина окружности. Тогда он делил этот полукруг пополам, определяя «север», отыскивал очередной ориентир, и двигался далее.

И опять, время от времени, мысленно обращался к Всевышнему – всё видящему и всё знающему. Давал клятвенные заверения: если выберется – непременно поставит свечку в новом Храме.

Таёжный морок, между тем, как и вчера, стал сгущаться. Сеющий, противный дождь, казалось, не прекращался ни на минуту. «Надо, надо сегодня же выбираться из тайги,- стучало в голове Серафима.- Ещё одной ночи в сырости и мокрым мне не осилить…»

Очередной отрезок пути как-то неожиданно вывел Серафима к небольшому обрывчику, с корневыми обнажениями. А совсем рядом, метрах в десяти-пятнадцати друг от друга, стояли аж четыре кедра. И, как всегда, нелазовые. Но то, что увидел возле одного из них – обнадёживающе обрадовало Серафима. Тут явно совсем недавно побывали люди! Шишкари!

Во-первых, к одному из кедров, внаклон к его стволу, была приставлена сучковатая сушина – признак того, что по ней взбирались на дерево. Во-вторых,- невдалеке он обнаружил брошенный старый колот – на высоком, метров в пять, прочном шесте – поперечный берёзовый чурбак, которым с размаху ударяют по стволу кедры, сотрясая дерево. От таких ударов спелые коричневые шишки сыплются сверху, словно град.

Но самое главное – он обнаружил стоянку шишкарей. Здесь была целая куча, почти с муравьиную, только пониже и пошире, нынешних ошелушенных шишек. Серафим пал на колени перед нею. Запустил в кучу свои озябшие и мокрые пальцы. Взметнул вверх ворох шелухи. И тут же почувствовал ни с чем не спутываемый кедровый аромат. Именно аромат, не запах. А ещё (о, радость!) руки его ощутили внутри кучи – преющее тепло! Мало того, среди шелухи попадались спелые и совершенно ядрёные кедровые орехи. Пусть и не так много, но попадались - гораздо больше, чем в тех шишках, что находил он на земле. И орешки тоже были слегка тёплыми и липковатыми от смолы. Торопливо расщёлкивая скорлупки, Серафим извлекал ядрышки и разжевывал их, распаляя свой голод, как костерок порцией сухих веточек.

Оставив у кучи свой мешок, Серафим решил обследовать ближайшие места от стоянки шишкарей. Внимание его привлёк тот самый обрывчик, в метр-полтора – с обнажившейся желтоватой супесью и корнями кедра. Ему показалось, что тут что-то нарыто. Он приблизился. И впрямь, натакался на тайничок, замаскированный ветками. Тайничок уходил под обнажившиеся корни. Серафим осторожно убрал маскировочные ветки, запустил руку в темнеющий зев углубления. Его рука упёрлась во что-то твёрдое - скользкое и гладкое, похожее на крупный округлый камень. Однако, это оказалось не камнем, а трёхлитровой банкой. Банка была тяжелой и наполнена чем-то беловато-серым. Сняв крышку, сыпнул на ладонь содержимое. Понюхал, лизнул, сплюнул. Содержимое банки было… обычной крупной солью.

Поставив банку в сторонке, Серафим запустил в тайник руку повторно, надеясь извлечь оттуда что-либо из съестных припасов. И опять рука почувствовала что-то прохладно-скользкое, но уже не твёрдое. Он извлёк свёрток полиэтилена – нового, ещё неиспользованного отрезка «рукава» тепличной плёнки. Когда Серафим развернул его – в отрезке было метра полтора на два.

Сколько ни обследовал он тайничок далее, больше в нём ничего иного не было. Соль и кусок плёнки – вот и всё содержимое. «Ну, плёнка – понятно,- размышлял Серафим,- подстилать под шишки или орехи. Или укрывать ею кучи заготовленных шишек, оставляя на какое-то время. А вот зачем столько соли? Что с нею одной делать-то? Может, грибы солить на месте. Или для засолки рыбы? Если рыбы – то невдалеке должна быть речка или озеро…» От этих размышлений Серафиму стало веселее, хотя и огорчился он, не обнаружив в тайнике ни куска сухаря. Эх, с каким бы удовольствием он сейчас погрыз сухарик! Ещё лучше, если бы в тайник положили хоть коробок спичек… Ну, да и плёнка – уже божий подарок!

То, что он находится где-то не так далеко от дороги, Серафим уже почти не сомневался. Однако, и на явную близость от неё он тоже не надеялся: вряд ли стали бы делать стоянку шишкари рядом с трассой или дорогой. И тут в него вселилось сомнение: идти ли сейчас же, в надвигающуюся вечернюю темноту и выбираться на трассу или переждать ещё одну ночь? А, ну, как собьёшься с пути и опять заплутаешь? Можно ведь и по новой очень даже запросто уйти в другом направлении… С другой стороны – ещё ночь в тайге, без огня и пищи?

И Серафим, как некогда Робинзон Крузо, попав на необитаемый остров, стал своё нынешнее положение делить на «Худо» и «Добро». Опасение заблудиться повторно и надежда выбраться на дорогу уже завтра, пересилили в нём лихо - коротать под дождём ещё одну ночь в тайге.

Приняв решение остаться здесь на ночь, Серафим взялся устраиваться на отдых и ночлег. Прежде всего, он выбрал место посуше, под кроной кедра, где было поменьше выпирающих корней и прочих сучьев с кустарниками. Хоть и неприятно, но пришлось идти в мокреть – заготавливать всё тот же папоротник. Притащив охапки три, разложил их, выравнивая ложе. Затем сгрёб насколько можно рыжую старую кедровую хвою, очищая её от сучков и посторонних веток. Хвою набросал поверх папоротника. Затем принялся перетаскивать с помощью полиэтиленовой плёнки парящую кедровую шелуху. Правда, пока было ещё светло, пытался он отыскивать в ней оставшиеся орехи. Насобирал горсть, другую, третью, ссыпая в мокрые карманы ветровки.

Как ни неприятно было находиться в мокрой одежде – другой у него не имелось. И обсушиться было не на чем. Пришлось сначала снять резиновые сапоги, стащил носки, уже совсем драные, отжал их насколько можно, переобулся. Потом снял ветровку, пиджак, галстук, рубашку. Скручивая их, вода стекала струйками с мокрой одежды. Тело его тут же покрылось пупырышками, как у купавшихся пацанов в непрогретой ещё весенней воде и греющихся у костерка. Зубы его принялись лязгать, а мышцы тела сокращаться в дрожи. Дрожь эту он не унимал, знал, что так организм сам борется с ознобом и простудой. Одевать на себя сырую и холодную одежку было очень неприятно, а куда деваться.

Серафиму почему-то припомнилось, как после консерватории, пришлось служить ему год на Дальнем Востоке в гарнизонном оркестре. При этом, жили оркестранты в обычных армейских ротных казармах. Он попал к морским пехотинцам. Как и всем остальным молодым морпехам осеннего призыва, выдали комплекты новенького повседневного нижнего белья, которое тут же досталось казарменным и ротным «дедкам». Ему оставили лишь один бэушный хлопчато-бумажный бессменный осенний тельник. Стирался он раз в неделю, во время скорых утренних субботних помывок в гарнизонной бане. Наскоро пожулькав тельняшку с хозяйственным мылом, прополоскав и отжав, после бани натягивал её Серафим мокрой на голое тело. И – ничего, даже зимой, когда морозы доходили за минус двадцать, а приморские ветра пронизывали насквозь. Уже к обеду тельняшка полностью высыхала. И что интересного – ни разу не простудился, не пришлось даже и дня сачкануть в санчасти.

Вот и теперь, Серафим надеялся на то, что удастся хоть как-то согреться на подпревающей куче и под плёнкой. Он разъединил «рукав» полиэтиленовой плёнки. Получилось нечто похожее на большой мешок, только без днища. Как в палатку при зимней рыбалке, забрался Серафим в «рукав. Свернувшись калачиком, прижав к животу мешок с грибами, устроился на приготовленном ложе. Чтобы сохранить своё же тепло, как в парнике, заделал отверстия в плёнке, оставив лишь небольшенькую щелку, чтобы можно было дышать. Он – то расслаблялся, давая дрожи бесчинствовать над собой, то напрягался, унимая её.

В голове не было почти никаких мыслей – так он устал, продрог и хотелось есть. Он вспомнил про орехи, что насобирал в куче и ссыпал в карман ветровки. Достав горсточку, принялся расщелкивать их, набивая рот. Потом долго и тщательно пережевывал, ощущая приятный живительный сладковатый вкус кедровых ядрышек. Так проделывал он это, пока в кармане не закончились, хоть и мизерные, но запасы. Ему показалось, что голод немножко, да притупился. Захотелось пить. Но выбираться из нагретого места наружу было выше его сил, даже пошевелиться лишний раз ему не хотелось. Зато он перестал дрожать, как распоследний цуцик. Приятное тепло подогревало его уже снизу, от кучи. «Боже, дай сил пережить ещё одну ночь», - обращался он к Всевышнему. С этими мыслями Серафим забылся и незаметно заснул.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.