Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Ржа (повесть - начало)

Рейтинг:   / 5
ПлохоОтлично 

Содержание материала

10.

В следующие дни индейцы ходили смотреть, как горит свалка. Они видели издалека, с высокой дюны — к дымно– огненной исполинской колонне подкрадываются игрушечные пожарные машинки. Струи воды, которые те выпускали с расстояния в полсотни метров, не долетали до гудящего стеной пламени, испарялись на подлете. Облачка пара относило в сторону ветерком.Из аэропорта приезжала машина с пенопушкой: полоснула несколько раз по резиновому вулкану белоснежным тугим потоком, но это не произвело никакого эффекта. Пожарные поливали всю свалку вокруг на сотни метров, а на их красно– белые каски хлопьями ложилась черная горячая сажа.

Улицы поселка затянуло едкой, почти невидимой, ощутимой лишь на вкус, резиново– дымной занавесью. От нее щекотало в носу и щипало в горле.

На третий день, когда из почерневшего, в сугробах черного пепла, оврага перестал подниматься огонь, индейцев постигло горе — вернувшись из тундры они нашли свой вигвам разрушенным.

Потолочные доски были проломлены, и разноцветные бочки грудой просели внутрь. Некоторые из них лежали на асфальте, на боку.У входа валялась старая тряпка, заменявшая еще недавно дверь в индейское жилище, и два сигаретных окурка с оплавленными фильтрами.

Пашка со знанием дела поднял окурки и всмотрелся в них:

– «Космос», – наконец сказал он.

Никто не возразил, и даже не спросили — откуда он знает.

В вигваме оставались кое– какие индейские пожитки — пара старых одеял, пучок недоделанных стрел и банка килек в томатном соусе, которую хранил там на черный день Пашка.

Он и сунулся в разрушенный вигвам — за кильками. Хотел пролезть между бочкой у входа и провисшими потолочными досками, но только сунул туда голову и сразу высунул. Недовольно поморщился.

– Насрано... – коротко объяснил он.

Алешка пришел домой раньше обычного, подавленный. Папа не пил уже несколько дней, поэтому возвращаться домой было даже немного приятно: никто не ругался, в квартире вкусно пахло борщом и котлетами, мама улыбалась. Именно в такие вечера, когда дома все было хорошо, Алешка почему– то особенно остро переживал собственную слабость, беззащитность и уязвимость маленького мальчика. Воцарившееся вдруг благополучие пугало его своей скоротечностью и неизбежным наступлением привычного конца.

– Пап, – сказал он, – Ты можешь сделать мне лук?

Отец лежал на своей кровати в спальне, у плотно зашторенного окна, и читал книжку при свете настенного светильника — это было его любимое времяпрепровождение в трезвом виде.

– Лук? – спросил он с неудовольствием отвлекаясь от страниц фантастического романа. – Зачем тебе?

– Мы в индейцев играем, – объяснил Алешка.

– А сам что, не можешь? Мы в детстве делали без посторонней помощи, – папе явно не хотелось делать лук.

– У меня не получается, – Алешка чувствовал себя беспричинно виноватым. – Дерева хорошего нет. Я покажу.

Он сбегал в прихожую, где в самом низу стенного шкафа, за пылесосом, хранилось его боевое оружие — кривая ивовая ветка с вялой капроновой тетивой. Папа взял лук и хмыкнул:

– А где я тебе возьму хорошее дерево? Оно на улице не растет.

Алешка поскучнел и отнес лук на место.

Младший Ильгэсиров был грозой всех мальчишек в поселке. Он происходил из благороднейшего рода, на что прямо указывала его легендарная фамилия. Когда Эллэй, предок– основатель якутского народа, приплыл верхом на бревне откуда– то с юга по Большой Реке, то встретил на ее берегах мелких и смирных аборигенов– кочевников. У них не было даже мечей для защиты — только луки и костяные ножи. У самого Эллэя меча теперь тоже не было. Совсем недавно он был молодым, подающим надежды начальником большого армейского соединения, с мечом, личной гвардией, шатром, парочкой наложниц и всем остальным, что полагалось в те древние времена генералу. Но ни меч, ни гвардия, ни даже смазливые пленницы не могли его спасти, когда армия, теснимая с запада превосходящими силами противника, была вынуждена рассеяться в бегстве по речным долинам северной Азии. Бесславный конец ждал молодого монгольского сокола (Эллэй — значит, сокол) в комариных дебрях среднего течения Лены, если бы не жалкие тунгусы (тунгус — значит, лентяй).Глава одного из тунгусских семейств лично выловил генерала из воды вместе с мокрым бревном и позволил остаться — работником за еду. Военачальник доил оленьих маток и питался речной рыбой так долго, что единственная книга, пергаментный сверток, который он привез с собой на бревне, сгнила от летней северной сырости и рассыпалась в прах от лютых зимних морозов. Поэтому народ в итоге произошел от Эллэя безграмотный, но вполне унаследовавший и буйный степной норов, и аристократическое высокомерие в смутном таежном сердце, и презрительную враждебность к эвенским племенам, приютившим монгольского сокола.

Знаменательной датой считается день, когда Эллэй, окончательно подчинив и запугав дряхлеющего хозяина, взял в жены сразу четырех его дочерей. Справедливости ради нужно заметить, что старик– эвен был не особенно против — судьба не наградила его сыном, а весьма крепкое хозяйство надо было на кого– то оставить. Эллэй собрал по случаю свадебных торжеств все семьи, кочевавшие по окрестностям. Он вышел к диким гостям с деревянной чашей сладковато– пьяного кумыса, а с высокой ели, под которой он собирался провозгласить первый тост, упало соколиное яйцо и угодило в чашку, забрызгав самого жениха и окружающих.

– Ильгэ! – воскликнул ошарашенный легендарный предок, пытаясь разглядеть сквозь еловые лапы хищную птицу.

«Ильгэ» по– монгольски означает «яйцо». Гости этого не знали и восприняли произошедшее как великий знак, тем более что так оно и было: от четырех тунгусских жен беглого степного генерала пошло ветвиться могучее древо якутских родов. А тех эвенов, что присутствовали на свадьбе и были забрызганы кумысом, стали называть по местности, где они кочевали — Ильгэ сирэ. Что, впрочем, означает лишь Земля Яйца. Они — ловкие, скромные и бесхитростные охотники, видели, как возник народ, который силой прогонит их внуков и правнуков из благодатной долины Туймаады в намертво промороженную тундру, а их земле даст собственное имя, какого она не носила раньше.

По прошествии веков четырнадцатилетний Леша Ильгэсиров полностью оправдывал предвзятые якутские представления о типичном эвене: он был невысок ростом и широк в талии, глуп как сосновый пень, зол на всех без разбору, очень много ел и никогда не занимался ничем полезным. Он не любил русских за то, что у них большие носы и разноцветные волосы. Иногда он отлавливал возле школы какого– нибудь чистенького русоволосого мальчика и долго, с желчью в голосе, рассказывал тому:

– Я видел твою маму. Она такая некрасивая! У нее рыжие волосы — ффу! Она страшная, твоя мама. Уродина... Нуучча! (это слово одновременно означает «русский» и «носатый»)

Если школьник пытался бежать, Ильгэсиров хватал его за горло толстой сильной рукой, слегка придавливал и продолжал:

– Я видел твою маму, когда она шла с работы. Я шел за ней и смотрел, какая она страшная... Я всегда хожу за твоей мамой...

Якутских мальчиков он ненавидел гораздо глубже. Он, как и многие эвены, был уверен, что от якутов плохо пахнет. Плохо пахнет от якутов на эвенской земле. Схватив за руку напуганного круглолицего якутенка, Ильгэсиров начинал монотонно и страшно бубнить над ним по– эвенски. Мальчик не понимал чужого языка и от этого боялся еще сильнее, а Ильгэсиров смеялся, тряс жирными щеками и хлопал себя по круглым бокам.

Ходили слухи, что Леша Ильгэсиров вспарывает животики домашним котятам, если те вдруг выбегут на улицу, что он душит голыми руками доверчивых собак, что он даже носит за голенищем сапога охотничий нож. Все верили этим слухам, хотя никто ни разу не видел ни того ножа, ни тех котят.

Боялся Леша Ильгэсиров только взрослых мужчин и ребячьих стай. Со взрослыми он всегда, даже пьяный, разговаривал угодливо– вежливо. Чем крупнее и суровее на вид был взрослый, тем елейней становились интонации представителя легендарного эвенского рода. А когда его окружала стая дворовой ребятни, он вставал в защитную позу, протянув вперед короткие толстые руки, и скалил зубы, покрытые черным налетом:

– Я вас знаю...

– Эй, Леша, ты зачем так много ешь?

– Я вас видел...

– Эй, Леша, ты больше в длину или в ширину?

– Я знаю, где вы живете...

– Ты что, дебил?

– Я приду завтра...

Индейцы подумали, что варварское разрушение их железного вигвама вполне могло быть делом рук жирного Ильгэсирова. И, встретив Лешу в своем дворе, они тут же окружили его, выставив перед собой натянутые луки и настоящие индейские копья — обожженные на костре заостренные палки. Леша неуклюже вертелся на месте, как загнанный бегемот. Врагов было немного, но они были вооружены и, судя по лицам, исполнены решимости. Он хорошо помнил, как минувшей зимой эти же мальчишки и еще десяток других вот так же, с палками в руках, окружили его, прижали к стене дома и долго закидывали снежками и сосульками. От крепких кусков снежного наста его щеки горели, но он не пытался закрываться руками, а только рычал взахлеб и сквозь пелену тяжелой ненависти, застилавшей маленькие глазки, старался запомнить каждого. Несколько раз он бросался на рискнувших подойти слишком близко, но град ледяных обломков больно стучал по голове и заставлял отступать обратно к стене. Вдоволь натешившись, дети прогнали его, как побитую собаку. Теперь, вот, напали снова. И если нет снега, значит, будут кидаться камнями...

Зная, что Леша уважает возраст, индейцы решили, что допрос поведет Коля, как самый старший из них.

– Это ты сломал наш вигвам? – спросил Коля замершего от напряжения Ильгэсирова.

– Я тебя знаю. – выдавил из себя угрожающе Леша, – Ты Чимитдоржиев. Я видел твою маму с водителем вахтовки. Ты, наверное, тоже водитель вахтовки...

Звякнула тетива, и Леша подпрыгнул на месте, скривив толстое лицо. Это Пашка пустил стрелу в широкую вражескую задницу.

– Я тебе в лицо выстрелю, – спокойно сказал Спиря, поднимая лук к испуганным и злобно– суетливым Лешиным глазам.

Леша молчал.

– Это ты сломал наш вигвам? – снова спросил Коля.

– Я не знаю, что такое вигвам, – сказал Леша и добавил что– то по– эвенски.

Ему ответил Спиря, звонко и четко, как никогда не говорил с соплеменниками– индейцами. Ильгэсиров мрачно посмотрел на маленького бледного мальчика.

– Ты Слепцов. Я знаю твоего деда, – сказал он с интонациями лицемерного дружелюбия.

– Скажи нам, Леша, мы тебя отпустим, – заговорил снова Коля, – тот домик из бочек ты сломал?

– Нет, – сказал Леша, расплываясь в улыбке облегчения, понимая, что его не будут бить и забрасывать камнями.

Все знали, что Ильгэсиров слишком глуп, чтобы врать.

Кольцо индейцев расступилось, и Леша быстро, насколько позволяли его толстые короткие ножки,отбежал в сторону, боком. Он не решался повернуться к детской стае спиной.

– Иди, бить не будем, – сказал весело пухлощекий индеец Дима: ему было смешно. – Ты, Леша, такой толстый, даже толще меня — наверно, масло любишь кушать.

Замороженное сливочное масло с горячим чаем было традиционным северным лакомством, и Дима пытался представить, сколько кусков молочного жира может проглотить это туполицее чудовище.

– Люблю, – мрачно прошипел Леша. – И тебя я тоже знаю. У тебя два брата...

– Они тебе морду набьют, если ты им попадешься, – хохотнул Дима и заговорил по– якутски, с вызовом в голосе.

Лешу мелко затрясло от сдерживаемой ярости. Он рявкнул неразборчиво, развернулся и пошел прочь, демонстративно медленно, переваливаясь тяжелым туловищем.

– Что ты ему сказал? – спросил Алешка Диму.

– Что он меня ударил и его за это уже ищут, – Дима радостно хихикал. – Он понял. Знает язык откуда– то.

– Разве он тебя ударил? – спросил Алешка.

– Нет, конечно, – ответил Дима. – Потому и смешно.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.