Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
и ЗАО "Стройсервис".
15.
Племя вышло из тундры, когда солнце над грядой сопок уже краснело по– вечернему. Резиновые сапоги шаркали по растресканной, укатанной грузовиками, земле. Редкие прохожие тянулись от автобусных остановок к цветным коробочкам пятиэтажек. Индейцы шли быстро и уже на подходе к родным улицам догнали четверых мужиков в пыльных робах – те шагали вальяжной шеренгой, занимая всю ширину внутриквартального проезда.
– Твой отец, – толкнули Алешку.
Вождь закрутил недоуменно головой, и вдруг один из идущих перед ним взрослых обернулся и оказался, и правда, его отцом. Он улыбался сыну с высоты своего роста.
– Это мой папа с друзьями, – объяснил Алешка.
Ему почему–то было приятно, что вот, идет его отец, такой большой и сильный, и что у него есть такие же большие и сильные друзья, и все они сейчас увидят Алешку. Тем более, что в одном из папиных друзей он опознал того бородатого, который пил чай с конфетами в каптерке пилорамы.
– А вот сын мой, – проговорил отец весело.
И Алешка даже засмеялся – так это было хорошо: такая неожиданная встреча. Работяги остановились, развернулись к пацанам, и один из них, незнакомый, с блеклыми серыми глазами вдруг ухватил Алешку одной рукой поперек туловища, поднял в воздух и зажал подмышкой. Алешка, ошеломленный, задрыгал ногами в пустоте и неожиданно для самого себя жалобно крикнул:
– Папа!
– Ага! – заворчал блеклоглазый, и от него потянуло тухлым спиртовым перегаром. – Вырываешься! Ну, дык, я тебя…
И он играючи перекинул тело Алешки несколько раз – из одной крепкой руки в другую, каждый раз переворачивая вождя вверх тормашками. Было страшно, противно и больно. Кувыркаясь в пьяных руках, Алешка видел лицо отца – все такое же улыбчивое и расслабленное.
– Ну, ты же индеец, – ухмыльнулся отец. – Индейцы должны уметь применять всякие там боевые приемы!
«Он пьяный», – мелькнуло в Алешкиной голове, и ему стало очень стыдно перед своим племенем, которое стояло рядом и смотрело во все глаза. Стыдно – аж до жжения где–то в горле. Кто–то мелко хихикал: по голосу, вроде бы, Дима.
– Отпусти! – сказал Алешка твердо.
– Не отпущу! – пьяный перехватил Алешку еще раз и тот повис бессильно прямо перед своими воинами. Первым стоял Пашка, и на лице его была жалеюще–ехидная улыбочка.
– А я тебе что–то принес, – сказал отец.
И в его руках, как будто ниоткуда, появился лук.
Это был странный лук: два тонких стальных стержня шли, изгибаясь, параллельно друг другу. Их концы удерживались вместе аккуратными брусочками из твердого полированного дерева. А посередине из такого же дерева было квадратное ложе с круглым отверстием для стрелы. Толстая капроновая тетива удерживала согнутую сталь. Лук был ростом с Дуди.
– Ну– ка! Попробуй!
Алешку поставили на ноги, взъерошенного, как воробья, и отец сунул ему в руки железный лук и неоперенный деревянный стержень – стрелу.
– Это что? – угрюмо спросил Алешка.
– Ты же просил настоящий лук! – пьяно улыбнулся отец – Куда настоящее–то!
Вождь неуверенно взялся за деревянное ложе, не с первой попытки попал стрелой в прорезь, потянул тетиву изо всех сил. И усилия его хватило, чтобы отклонить капроновый шнур на полсантиметра. Тетива своей жесткостью напоминала стальной стержень.
– Я не могу… – сказал Алешка.
Отец оглянулся на молчащих воинов и выцепил взглядом Диму.
– А ну–ка ты! – он протянул лук.
Толстый индеец шаркнул резиновыми подошвами и подошел к оружию. Взял, удивившись легкости и твердости лука, тоже не сразу попал стрелой в прорезь ложа, и тоже бессильно пожал плечами, подергав неподвижно–жесткий капрон.
– Эх! – презрительно поджал губы Алешкин отец. – А клянчил настоящий лук! Каши мало ел! И друзья твои…
Он сам небрежно принял оружие из рук Димы, поднял к груди и плавным движением плеча растянул тетиву – так, что концы стальных стержней сошлись на треть расстояния между ними. Послышался тихий отчетливый хруст – то ли лука, то ли закаменевшего от напряжения плеча. Вскинув лук вверх, отец спустил тетиву, и она не звякнула, а гулко вздохнула, как эхо взрыва. Стрела белым трассером ушла под углом в высоту, превратилась в точку, а потом упала короткой черточкой за несколько улиц от них.
Индейцы почтительно зашептались.
– А ну, дай болт! – скомандовал отец.
Его бородатый спутник, единственный трезвый из друзей Алешкиного папы, улыбнулся, сунул руку в черный пластиковый пакет, стоявший на земле у его ног, и достал оттуда ржавый стержень с отточенным концом.
– Железная стрела, – выдохнули воины.
– Пойдем– ка! – Алешкин папа направился к подъезду своего дома. Индейцы устремились за ним. Алешка, превозмогая стыд и беспомощность, тоже бежал рядом, но старался держаться подальше от блеклоглазого.
Все вместе зашли в подъезд. Внутренняя дверь тут была сделана из древесно– стружечных плит, толщиной в пару сантиметров. От двери до стены напротив было метра четыре. Алешкин папа кивком головы отогнал в сторону мелких воинов, встал спиной к стене, вложил стальной болт в ложе, и снова растянул тетиву. Замер так на мгновение, в течение которого сам не мог понять, что сейчас произойдет. А потом выстрелил.
Что–то стукнуло, и железный стержень исчез. На красной поверхности дверного ДСП чернела дырка с белыми свежими краями. Пашка выскочил вперед, распахнул дверь и охнул: стрела наполовину торчала из внешней двери, застряв в толстой доске.
– Вов, этим ведь убить можно, – тихо и трезво сказал бородатый, косясь на гордого и пьяного Алешкиного папу, – Еще убьют кого–нибудь.
– Они не смоо–о–о–гут, – удовлетворенно протянул Алешкин папа. – Ты же видел. Пусть играют.
И он снова дал стальной лук сыну.
Потом Алешку на глазах у всего племени загнали домой. Его папа сказал, что хватит уже шляться и что он хочет показать дяде Сереже, как он, Алешка, умеет играть в шахматы.
В шахматы играть Алешке не хотелось. Он зашел в прихожую, прислонил смертельно– бесполезный лук к стоящему в углу зеленому пылесосу «Буран» и скинул сапоги. Из спальни выглянула мама. При первом же взгляде на мужа, ее лицо поблекло – тот, нетрезво пошатываясь посреди прихожей, стягивал нога об ногу пыльные кирзачи.
– Дай пожрать! – бросил он жене, как ни в чем не бывало.
Половину прихожей заполнили его друзья в таких же пыльных робах и кирзовых сапогах. Длинный и плечистый блеклоглазый, трезвый с рыжей бородой и смущенно опущенным взором, и еще один, помельче, якут квадратного сложения. От множества мужчин комната вдруг стала тесной.
– Я ничего не готовила, – сказала мама с вызовом в голосе.
– Ну, так приготовь… – голос Алешкиного папы тихо и угрожающе дрогнул, и мама, как будто кто подменил ее, вдруг спокойно и деловито отправилась на кухню.
Когда мужчины расселись там же, на кухне, вокруг обеденного стола, она уже стругала салат в небольшой эмалированный тазик. Салаты на Крайнем Севере считаются чрезвычайно дорогим блюдом, куда дороже любого сорта мяса или, там, икры. Поэтому ее действия выглядели просто образцом радушия и гостеприимства.
Перед Алешкой лежала шахматная доска. Напротив него сидел пьяный и смотрел на него тусклыми глазами рыбьего цвета. Хрустела шинкуемая капуста в маминых руках.
– Ходи! – сказал блеклоглазый.
– Я не хочу играть, – ответил Алешка.
Он старался дышать в сторону, чтобы не чувствовать запаха переваренного спирта из чужого рта. Но это плохо получалось.
– Ну, тогда я похожу, – пьяный двинул пешку на две клетки. – Теперь ты!
Алешка посмотрел ему в глаза, задержал дыхание и поднял доску за край, ссыпая фигуры на стол. Принялся складывать их поспешно внутрь складной доски.
– Эй, ты чего? – блеклоглазый дернул доску на себя, и фигуры разлетелись по кухне, стукая об пол блестящими лаковым гранями.
– Зачем же так! – трезвый с рыжей бородой всплеснул руками и полез под стол собирать шахматы.
– Зачем же так, – повторял он, фигурки хрустели в его больших горстях.
Алешке было невыносимо. Он хотел куда–нибудь пропасть, улететь в окно, провалиться сквозь пол, спрятаться под одеялом, уснуть, умереть, испариться, лишь бы не находиться сейчас тут, на этой хрустящей салатом и шахматами, заполненной отцовским перегаром и маминым смирением просторной светлой кухне.
– Вот, возьми, – рыжебородый, стоя на коленях, сунул Алешке в руку закрытую доску с фигурами, а потом поднялся на ноги. – Я, Вов, извини, пойду. Извини.
Отец ему что–то говорил. Потом хлопнула входная дверь.