Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Тёмное эхо (роман)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Глава 11

Тяжелее всего было уходить. Не подозревая, что и Машу мучает то же самое, Аркадий уговаривал себя, что это труднее всего, каковы не были бы обстоятельства. Но если люди необходимы друг другу, что может облегчить расставание?

То, что через такое же испытание уже прошли миллионы других, не делало боль в груди, хоть чуточку слабее. Аркадий тащил свое разбухшее сердце прочь от больницы к остановке, с трудом дыша жгучим, морозным воздухом, в холодном автобусе усаживал у окна и, как беспокойного младенца, пытался занять впечатлениями. А оно все плакало и плакало так же безутешно, как умеют лишь те самые младенцы.

А дома наваливалась тишина обезлюдивших комнат: Стас тоже пропадал где-то. Наверное, страшился оставаться в этой квартире, лишившейся Мишкиного топота, затихающего у входной двери: «Кто там?», тихих звуков сражений, разворачивающихся на ковре, частого шелеста страниц…

Аркадий вошел в комнату младшего сына и остановился на пороге, хотя его детям никогда не пришло бы в голову орать, как подросткам из американских фильмов: «Не входи в мою комнату без разрешения! Это моя собственность!» Письменный стол и сейчас был завален всякой всячиной, крайне необходимой Мишке. Перед тем, как начать пылесосить, Аркадий обычно пристально оглядывал ковер: не затаилась ли в его узорах рука робота или маленький, не больше скрепки, автомат. Однажды тупой пылесос сожрал детальку конструктора, и Мишка заставил переворошить весь мешок.

«Машу заставил», - вспомнилось ему. Тогда еще Машу. Она и не подумала спорить и доказывать, что, мол, обойдешься и без него, а, весело переговариваясь с сыном, утащила пылесос в ванную, чтобы произвести вскрытие без ущерба для квартиры…

«Головоломка, которую мне не решить никогда, - подумал Аркадий, разглядывая светло-коричневый ковер, который теперь чистил сам. – Она ведь была хорошей матерью. Она ведь души в мальчишках не чаяла. Что же случилось с ее душой?»

- Надо сделать у него ремонт.

Аркадий произнес это вслух, и сам удивился, услышав, ведь мысли его были о другом. Возлежавшая на диване Нюська нехотя подняла голову, и уставилась на хозяина с холодным изумлением: «Что, старый, совсем из ума выжил? Уже сам с собой разговариваешь?»

- Это я тебе говорю! – оправдался Аркадий. – Помогать будешь? Ни черта ведь не делаешь в доме, могла бы хоть раз лапой шевельнуть! Надо сменить обои, и плитки наклеить на потолок… Будет красиво. Он обрадуется, когда вернется. Давай? Ты будешь мазать хвостом, а я приклеивать.

Не проявив интереса, кошка зевнула, показав маленькое розовое нёбо. Аркадий махнул рукой и медленно обошел комнату, стараясь не наступать на игрушки, которые все еще группками лежали на ковре, некогда было убрать. Взял картонный истребитель, который Мишка доклеил накануне травмы, погладил крылья – на пальцах осталась зеленая полоска.

У Аркадия перехватило горло: краска еще не высохла, а все в их жизни уже перевернулось. И они больше не спорят из-за штор, которые Мишка задергивал даже днем. Ему казалось, что из окна напротив его комната отлично просматривается.

«Надо купить жалюзи! – осенило Аркадия. – Он вернется, а они уже висят. Почему я раньше не додумался?»

Сев рядом с кошкой, он взял не дочитанную Мишкой книгу. Она была библиотечной, захватанной десятками других детей, а ему почудилось, будто страницы пропитались запахом его сына. И опять что-то взорвалось в сердце, и стало так больно, что, казалось, уже и не продохнуть. Аркадий осторожно положил книгу, не закрыв ее, и вышел из комнаты.

Он направился на кухню, пытаясь вспомнить: есть ли в холодильнике что-нибудь из остатков. Ему не хотелось готовить, вообще ничего не хотелось. Он чувствовал себя устрицей, из которой высосали содержимое. Внешне все оставалось на месте, даже седины не прибавилось, а внутри была пустота. Из этой пустоты надо было извлекать какие-то мысли, ведь работа не могла ждать. И ребята из лаборатории, хоть и сочувствуют ему, но ждать тоже не могут. Дети не только у него…

Звонок раздался в тот момент, когда Аркадий открыл холодильник, свирепо загремевший полками и стеклянной крышкой масленки. Он прислушался: почудилось? Закрыв дверцу, Аркадий подождал, и звонок повторился.

«Не Стас», - решил он. В их семье все звонили три раза, а то и больше. Открыв дверь, он не смог скрыть довольно нелепого удивления: «Почему она звонит не по-нашему?» Исключая друг друга, возникли две догадки: Маша не осмелилась самовольно воспользоваться их тайным кодом; или – она отреклась от всего, что составляло их жизнь. От всего большого, ото всех мелочей. Последнее сразу скукожилось перед тем, что каждое утро Маша проводила у сына, хотя ей давно пора было уезжать. И как бы ни был Аркадий сердит на нее, он не позволил бы себе обвинить ее в том, что это – показуха.

- Привет, - сказал он, приказав себе ничему не удивляться и не злиться. – Проходи.

Машин взгляд метнулся к знакомой вешалке, похожей на черное дерево с крюкообразными ветками:

- Можно раздеться?

- А Матвей не закиснет в машине?

Она посмотрела с удивлением:

- Он же уехал. Вообще из города. По делам.

- А я должен был это знать?

- Я думала…

- Нет. Мишка не говорил мне.

У него опять начало разбухать сердце: «Маленький мой… Сам лежит переломанный, а меня оберегает».

- Тогда раздевайся, - он принял злосчастную шубу, на этот раз обвисшую тяжестью укора: «Матвей сделал из нее принцессу, а ты не смог!»

- Я принесла копченую курицу, - сказала Маша полувопросительно. – Вроде бы, свежая… Ты еще не успел поужинать?

Он решил не ломать комедию.

- Доставай. Надеюсь, она не совсем окоченела?

- Там потеплело. А Стаса нет? – она заглянула в комнату старшего сына, пугающую тем уровнем порядка, который только и был удобен ее хозяину. Ее губы дрогнули: здесь ничто не изменилось.

Аркадий подтвердил:

- Вечный хаос. Да будет так! Хоть в чем-то же должно быть постоянство.

Этот упрек вырвался против воли. Уж слишком много испытаний было в последнее время для этой несчастной воли. Ничего не сказав на это, Маша осторожно шагнула к Мишкиной комнате, и остановилась на пороге. Точно так же, как он сам пять минут назад. Приподняв голову, Нюська с неподражаемым безразличием оглядела любимую хозяйку, и только дернула хвостом.

- Она меня не узнала…

Не заглядывая в лицо, Аркадий угадал, как оно дрогнуло. Такое тонкое и правильное, что не будь Маша грешницей, с нее впору было писать икону. Короткие волосы не закрывали длинную шею, нежность которой стекала на плечи. Сейчас они были закрыты кофтой, но Аркадий помнил их. Он смотрел сзади на ее шею, и думал о том, как же это странно, что не в его праве теперь прижаться к ней ладонью, губами, щекой… Не то чтобы ему очень уж хотелось этого, но сама невозможность казалась неправильной.

В их бывшую спальню Маша не зашла, но в этой нарочитой тактичности, ему опять увиделась бестактность, как та, которую она допустила, явившись к нему в этой норковой шубе… И Аркадий позвал грубее, чем намеревался:

- Так ты простишься со своей курицей или нет?

Она заторопилась, улыбаясь жалобно, не похоже на себя. Выбираясь из не подходящего для нее пакетика «Ив Роше», курица зацепила его культей и порвала. Аркадий только подумал: «Жалко. Красивый пакетик», а Маша уже бросила его в мусорное ведро.

- Я руки помою…

Это опять прозвучало вопросом, и оттого, что теперь Маша спрашивала разрешения на каждую мелочь, ему стало не по себе, хотя Аркадий понимал, что не он виноват в этом. Или он? Если она влюбилась в другого, значит, он выпустил ее любовь, не удержал, не уберег… Любовь вдруг представилась ему глотком воды, которую держат в пригоршне. Пока все пальцы руки-семьи тесно прижаты друг к другу, вода не вытечет. В какой момент они слегка отстранились, позволили просочиться капле? Он не заметил…

Не дожидаясь, пока Маша вернется из ванной, он нарезал хлеба, и водрузил курицу на большое блюдо. Она выглядела глуповато, но разве может быть иначе, если тебя лишили головы и покровов? Ему вспомнилось, что в последний раз они баловали себя такой курицей летом прошлого года, когда делали ремонт в комнате Стаса, и готовить ужин ни у кого уже не было сил. Секунду поколебавшись, он напомнил об этом Маше, когда она неуверенно, как не званная гостья, присела к столу, и сказал:

- Я собираюсь заняться Мишкиной комнатой, пока он в больнице. А то он все обижался. Только ты не проговорись, это будет сюрприз.

У нее прояснились глаза. Все такие же синие, хотя они все реже сияли вот так, как сейчас. Аркадию подумалось, что тоска затягивает взгляд облачностью.

- Можно я тебе помогу? Ты же не справишься один! – взмолилась Маша.

Ее рука двинулась к нему по столу, потом замерла, подалась назад, и снова начала свое беспорядочное движение.

- У меня есть Стас.

Аркадий услышал, что это прозвучало утверждением, что у нее Стаса больше нет.

- Стас и ремонт? – Маша дернула плечом. – Две вещи несовместные…

- А ты и ремонт? Из норкового манто в робу?

- Ну и что?

- Ничего, да? – Аркадий с наслаждением рванул куриную ногу, втянув пряный запах. – Держи. Только не вздумай сказать, что притащишь и этого своего… Легкача… Что вы, мол, вдвоем возьмете на себя заботу обо мне. Это уже «Покровские ворота», ей-богу!

Маша рассмеялась охотно, даже чересчур охотно. Но куриная нога желтела в ее руке сигнальным флажком, призывающим быть настороже.

«Да я и так не расслабляюсь, - заметил Аркадий про себя. – Как расценивать этот ее смех? Теперь очередь Матвея быть преданным ею? Склонность к предательству – это хроническая болезнь?»

- Я же сказала, что Матвей уехал. А когда вернется… Он найдет, чем себя занять.

Внезапно Маша поняла, что это прозвучало пренебрежительно, и заторопилась затушевать это нечаянное впечатление.

- Если б вы встретились с ним не так… Теперь это невозможно, конечно, я понимаю… Но будь все по-другому, знаешь, он понравился бы тебе. Ты ведь любишь увлеченных людей.

- Увлеченных чем? – Аркадию хотелось спросить: «Тобой?», но это прозвучало бы вульгарно. Хотя если он допускал эту вульгарность в мыслях, то какая, в сущности, разница…

Но Маша не услышала его мыслей. Раньше такого не случалось, и ни одного из них не удивляло, что так происходит. Разве это не естественно для мужа с женой? Они были, как два сообщающихся сосуда, их чувства, их мысли перетекали, наполняя обоих. Теперь между ними появилась перемычка.

- Он увлечен жизнью, понимаешь? Ему до всего есть дело. Он мог бы не появляться на телевидении неделями, деньги-то его работают и без него, но ему это интересно! Как готовится передача, как снимается… Освещение, угол съемки, все приемы интервьюирования – ему во все хочется вникнуть.

«Талантливый дилетант», - подумал Аркадий, но не сказал этого. Не только из-за того, чтобы она не заподозрила в нем зависти. Но больше оттого, что в горле возникла странная горечь. Не от курицы, она была отменной и действительно свежей... Дело было, скорее, в том, что в Машиных глазах опять возник тот живой блеск, наводящий на мысль о солнечном небе, который, как ему показалось, уже утрачен ею…

Рванув кусок мякоти, Аркадий ровным тоном заметил:

- Если ты надеешься подружить нас, то это абсолютно безнадежное предприятие.

- Я… - взгляд ее погас. – Нет, я не надеюсь, конечно. Что ты…

- Думаю, он тоже не очень-то к этому стремится. При всей его любвеобильности… Не ставь, пожалуйста, ни его, ни меня в дурацкое положение.

- Да я не…

- Сама подумай, кто пойдет в гости к разбойнику, отнявшему дом? Может, мне еще порадоваться, что он там так удобно устроился, когда я сам остался во дворе?

Маша тихо добавила:

- Но с детьми.

Ее блестящие от куриного жира пальцы теперь скользили по ободку тарелки. Потом нашли кусок хлеба, отщипнули мякоти и принялись лепить шарик. Аркадий вспомнил, что у нее была привычка складывать кораблики из любой бумажки – из конфетного фантика, из автобусного билета… Куда они звали ее эти кораблики?

Но на его памяти Маша никогда не лепила хлебные шарики. Ему открылось, что она меняется. У нее возникали новые привычки, возможно, изменялись взгляды, требования к жизни… Может, уже сейчас она и помнить не помнила те кораблики. Лет через пять Аркадий мог и не узнать в ней ту девочку, которая бежала после института к нему в общежитие, и, налетая на него, забрасывала обе руки ему на шею. Руки у нее и сейчас были тонкими, как тогда, только в те годы ногти были длиннее, ведь ей не приходилось стирать детские вещи.

Он с недоверием уставился на ее пальцы. Сейчас ведь ей тоже не приходилось стирать…

- Ты не наращиваешь? – он показал рукой. – Так это называется?

Маша с безразличием осмотрела свои ногти:

- А… Неудобно с длинными. Я привыкла так. Маникюр делаю, конечно.

- А как же светские рауты? – ему внезапно захотелось, чтобы она сказала, что не бывает на них.

Но Маша усмехнулась:

- Там все, как одна длинноволосые, длинноногие, и с длинными ногтями. Я же не как все.

«Разве?» – едва не вырвалось у него. Перешагнуть через детей, мешающих побыстрее добраться до вершины, это как раз становилось нормой жизни.

Кажется, она угадала его мысль, все-таки время еще не совсем развело их. И отпрянула от Аркадия.

- Я знаю, о чем ты подумал!

- И что? – не смутившись, спросил он. Ему хотелось хоть как-то отплатить за свою слабость, допустившую, чтобы Маша купила копченой курицей его расположение на десять минут.

- Зря я пришла.

Аркадий заинтересовался:

- А, кстати, зачем ты пришла? Поесть не с кем было? Богатые не умеют просто есть, им непременно нужно продемонстрировать, что они едят.

В ее глазах опять появился блеск, но уже совсем другой, Аркадий это понял.

- Это всего лишь курица, - сказала она.

- Ну да. Ты же не могла притащить в наш дом омаров или еще что-нибудь из вашей жрачки! Но ты ведь знала, что я и копченую курицу редко могу себе позволить.

- Ты зациклился на своей бедности.

- Зациклился? Это его словечко? – Больше всего Аркадия задело сочувствие в ее голосе.

- Стас тоже так говорит.

- Стас еще ребенок, если помнишь. Ты решила помолодеть настолько?

Маша откликнулась, почти не задумавшись:

- Молодости не бывает слишком.

Еще не договорив, она уже поняла, какая это глупость. И Аркадий, конечно, это понял, но промолчал. Пощадил. Как и в тот день, когда в Машином теле тряслась каждая жилка в предчувствии разговора, который был уже неизбежен, и все же казался ей той чертой, за которой только смерть. Разве нет? Ведь той жизни, в которую она вросла за двадцать лет, там не будет. А что будет?

Тогда Маша еще не знала этого. Ее тошнило от страха, и так давило на уши, будто что-то менялось во всей атмосфере. Глаза ее детей, неестественная улыбка Аркадия – вот, что было в воздухе. А еще несчастный взгляд Матвея из вероятного будущего, в котором она не решилась бы на тот разговор…

«И что было бы сейчас?» – Маша украдкой всматривалась в лицо Аркадия, в новые морщинки у глаз, которых он, может быть, и не замечал.

В юности эти глаза были распахнутыми, бездонными, а потом как-то уменьшились, и стали похожими на неправильные треугольники, в которых были заключены живые темно-серые шарики. Ей было бы куда легче, если б это лицо вызывало у нее отвращение, но его-то Маша как раз не испытывала. У нее все также сжималось сердце, когда она смотрела в его печальные глаза, как и двадцать лет назад. За последние месяцы Маша убедила себя, что муж стал ей чужим, и очередная встреча никак ее не взволнует, но сейчас она отчетливо ощущала, что страдает не только из-за Мишки.

- Скажи, ты не опаздываешь на работу? – тихо спросила она, внезапно почувствовав, что губы у нее измазаны куриным жиром. – Это не дело, что ты мчишься в больницу к восьми утра, и перекладываешь Мишку на каталку. Давай, я поговорю с врачом? Пусть передвинут кровати, раз у них каталки не проходят!

- Они не сделают этого, - Аркадий встал и нашел в ящике салфетки.

Маша благодарно улыбнулась, с некоторым страхом отметив, что он все также угадывает ее мысли.

- Мишка говорил, что других мальчишек медсестры заставляют вставать и самим выходить к каталке. Один даже бегом бегает… Что, сестры не знают, что с переломом позвоночника запрещено вставать? Им плевать на все! Они прикрываются своей мизерной зарплатой, чтобы вообще ничего не делать. Чтобы сердце зря не напрягать… Лучше я буду ездить каждый день к восьми утра, и возить Мишку на эту лазерную терапию, чем на них надеяться.

- Ты – молодец, - проговорила Маша, и поняла, как мало сказано в сравнении с тем, что она чувствовала.

Отведя взгляд, он спросил:

- Ты пробудешь здесь весь месяц?

Ей захотелось набрать побольше воздуха, как перед погружением на глубину.

- Я собираюсь остаться на полгода. Пока Мишка будет на домашнем обучении, - она испуганно замолчала, ожидая, что ответит Аркадий.

В его взгляде была одна только усталость.

- Это было бы хорошо, - наконец, сказал он. – А как с работой?

- Я придумаю.

Как бы рассуждая вслух, Аркадий заметил:

- Кто-то должен оставаться с ним днем. Встречать учителей. Если они, конечно, будут приходить…

- Как это – если? Они обязаны!

- Кормить его, наконец… Матвей тоже переедет сюда?

Маша неловко призналась:

- Не знаю. Мы пока еще не разобрались с этим.

- Не думаю, что он будет рад…

- Нам всем вообще нечему радоваться!

Она вдруг поняла, что лжет: эти полгода с сыном, что вырешила ей болезнь, были радостью. Но Маша, конечно же, отказалась бы от нее, не задумываясь, если б это могло вернуть Мишке здоровый позвоночник.

- Что ты так смотришь? – она начинала нервничать, когда глаза Аркадия становились такими всепрощающими.

В минуты подобные этой Маша чувствовала себя безрассудной, не особенно умной девчонкой, хотя они были с Аркадием почти ровесниками. Однажды стало ясно, что молодость Матвея окрылила ее: хоть он сможет воспринимать ее всерьез. В семье к ней так не относились даже сыновья.

Аркадий опять отвел глаза:

- Чаю хочешь?

- Да. Конечно! Надо запить горячим, а то… - она вдруг поняла, что плачет, но не поняла из-за чего.

Словно на его глазах совершалось нечто непристойное, за чем совестно было подглядывать, Аркадий отвернулся и включил чайник. Не обернувшись, он отчетливо произнес, чтобы отвлечь ее:

- У меня есть пакетики. Мальчишкам с ними проще, чем заваривать. Ты не против?

- Нет, - она шмыгнула, и промокнула лицо салфеткой. – Давай пакетики.

- Если это осложнит… твою жизнь, ты можешь и не задерживаться на полгода. Мы выкрутимся. Мама будет приезжать.

Маша оторопела: «Какая еще мама?! Я – их мама!» Но успела сообразить, что Аркадий говорит о своей.

- О чем ты? – пробормотала она. – Я не могу… Не могу отказаться еще и от этого. 

(окончание следует...)

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.