Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Тёмное эхо (роман)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Глава 6

Теперь нужно было как-то сжиться с этими холодными словами «компрессионный перелом». Мишка запомнил их сразу, хотя, в отличие от отца, еще не знал, что такое компрессия. Но он всегда жадно впитывал новое, и откладывал в памяти даже незнакомое, чтобы потом посмотреть в энциклопедическом словаре.

Правда, в этот раз словарь не понадобился, потому что доктор в травмпункте все подробно объяснил. И еще сказал вещь настолько страшную, что у Мишки все свело в животе: нужно будет целый месяц лежать в больнице, не вставая и даже не садясь в постели. Лежать и лежать на твердом щите… Он взглянул на потолок, чтобы ни с кем не встречаться взглядом, и задержал дыхание, пытаясь справиться с тем, как защипало в носу: смотреть на него целых тридцать дней…

- Ты одни только несчастья приносишь!

Сперва Мишка подумал, что отец сказал это ему, и весь съежился от чувства вины, которые на этот раз было ледяным и проникало насквозь. Когда он понял, что эти слова предназначались матери, то уже не испытал облегчения – так глубоко проник холод. Если б Мишка не онемел от него, то сказал бы, что отец несправедлив, ведь мама столько лет приносила им счастье. Зачем же говорить так, будто этого совсем не было?

- Она же и тебя бросила, - как-то упрекнул его Стас. – На мужика променяла… Хоть бы он ее тоже бросил, чтобы она узнала!

Украдкой Мишка уже рассмотрел Матвея, и пожалел, что ему это удалось, ведь раньше этот человек был абстрактным «мужиком», и воображение могло изгаляться над ним, как угодно. А теперь уже никуда не денешься оттого, что у Матвея такие забавные, желтоватые волосы, и немного странные зеленые глаза, такие обычно ведьмам рисуют, и стрижка, словно у какого-нибудь певца, и улыбка, от которой тоже тянет улыбнуться.

Мишка постарался не смотреть ему в глаза, чтобы Матвей не проник еще глубже. Туда, где теперь никому не должно было найтись места, кроме папы и брата. Ни тому, ни другому не нужно было знать, что там, рядом с ними, еще и мама…

Она хотела остаться с ним в палате, но отец отослал ее за вещами, которые Стас уже должен был собрать. Не стесняясь бывшего мужа, она несколько раз поцеловала Мишкину ладошку, и он едва не расплакался от страха: значит, у него и впрямь совсем плохи дела, если она позволила себе такое при других мальчишках. Двое из них были, как и он – «позвоночные», а остальные щеголяли гипсом на руках и ногах. Один из тех, кого тоже приговорили к месяцу неподвижности, все время садился на кровати, и Мишке было слышно, как медсестра посулила ему большущий горб.

- Я не буду вставать, - ужаснувшись, шепнул Мишка отцу. – Буду лежать, даже не пошевелюсь. Только… забери меня домой! Я правда-правда буду лежать!

Глаза жгло все сильнее, ведь они уже видели, как отец тоже уходит, и Мишка на целую вечность остается один на жестком щите. И уснет один, и проснется, и никто не поможет достать «утку» из-под кровати, нянечек не докричишься, об этом мальчишки уже предупредили. И как вообще справляться с этой дурацкой «уткой»?!

Отец заговорил таким мягким голосом, от которого глаза стало жечь уже совсем нестерпимо:

- Тебя же здесь лечить будут, глупыш. Доктор сказал и лазерная терапия будет, и физио, и массаж… Ну, массажистку я мог бы нанять, а остальное? Надо вылечиться, заяц, чтобы всю жизнь со спиной не мучиться. Сравни: какой-то месяц или целая жизнь?

- А ты не можешь остаться со мной? – Мишка шептал совсем тихо, чтобы никто в палате не услышал. - Вдруг у них есть лишние кровати? Хотя ты… Тебе работать нужно, да? А может, тогда мама?

- Она не сможет, - отрезал Аркадий, потом спохватился и заговорил прежним тоном. – Ты ведь большой парень, только с малышами мамам разрешают лежать вместе. Такой закон.

- Дурацкий закон! Кто его придумал? – в горле кипели злые слезы, и Мишка судорожно глотал их, понимая, что отец все замечает.

- Не знаю. У этого человека, наверное, не было своих детей.

- Тебя сейчас уже выгонят? Они говорят: тихий час.

- Не выгонят, а попросят уйти. Думаешь, тут злодеи какие-то? Вечером еще пускают, я приду.

Мишка сразу оживился:

- Ладно! А Стас придет?

- От него тебе тоже не удастся отдохнуть. Что тебе принести? Что-нибудь из игрушек?

Пугливо скосив глаза, мальчик зашептал:

- Ну что ты, пап, они же засмеют! Скажут: вот деточка, все еще в игрушечки играет!

- Но ты ведь играешь! Чего тут стесняться?

- Нет, пап, не надо. Они… Они сломают все.

Аркадий нашелся:

- Тогда мы с тобой в «Морской бой» сыграем, когда я приду. Пойдет?

Хотя отец еще был тут, Мишка уже затосковал по тому времени, когда тот вернется с листочками и карандашами, и они сразятся на равных, не волнуясь о том, что папе нужно работать, а ему – делать уроки. Его фантазия уже рисовала отрывистыми мазками вскипающие серые волны, черный и белый глянец больших крейсеров, неустойчивую верткость шлюпок…

Мишке никогда не хотелось стать моряком, но нравилось читать о море, которого он даже не видел в живую. А вот когда лечащий врач, сухощавый и седой, больше похожий на полковника в отставке, обмолвился о том, что после выписки надо будет плавать, чтобы укреплять мышцы спины, сразу представилась настоящая, большая вода, не рассеченная пенопластовыми линиями и не скованная прямыми бортиками.

А следом Мишка вспомнил, что об этом не может быть и речи, ведь это стоит «сумасшедших денег», как говорил отец. Мальчик еще размышлял над тем, что это сумасшествие, видимо, заразно, если люди, гоняющиеся за такими деньгами, тоже теряют разум…

Однажды Мишка услышал, как соседки то же самое говорили о его маме, и сегодня, в тот первый момент, когда, наконец, сумел продохнуть, он всмотрелся в ее лицо со страхом. Но признаков безумия, как он себе их представлял, не было заметно. Ни блуждающего взгляда, ни отвисшей челюсти… Она была все такая же красивая, только очень испуганная и виноватая.

Когда она вернулась с целым пакетом вещей, как будто Мишка собирался вести тут светскую жизнь, Аркадий подавил естественное желание уступить ей место возле сына. Маша протиснулась между соседней кроватью и напрягшимися коленями Аркадия, и возле тумбочки присела на корточках.

- Она открывается наоборот, - сказал Мишка об этой тумбочке. – И как из нее доставать?

- В нашей медицине многое наоборот.

В голосе отца больше не было мягкости. Он не был ни холодным, ни злым, но – неприятным, как пенопласт. Маша посмотрела на него снизу.

- Скажи мне, прошу тебя, может, надо за что-нибудь заплатить? Разреши мне!

Он заставил себя признаться:

- За лазерную терапию надо… Если, конечно, у тебя есть с собой рубли. Я потом верну, само собой. И еще… Десять сеансов массажа делают бесплатно. А если мы хотим еще десять…

- Хотим! Я сейчас, - она легко поднялась и улыбнулась сыну. – Я еще вернусь!

Но ее пустили только на минутку – проститься, потому что тихий час был в разгаре, а взрослые, якобы, мешали детям спать, хотя Мишке сразу стало ясно, что спать никто и не собирается. Он вцепился было в горячую отцовскую руку, но тут же разжал пальцы и сурово сказал:

- Ты не беспокойся, я не буду хныкать. И домой проситься больше не буду. Я отлежу сколько надо.

- Ты у меня совсем взрослый парень, - серьезно отозвался отец, понизив голос. – Я знаю, что ты выдержишь.

Когда родители уходили, то и дело оглядываясь, опять вместе, будто и не расставались, Мишка подумал, что они, наверное, догадываются, как у него что-то рвется и болит в груди. И оттого у них сейчас такие одинаковые, хоть и разные по цвету глаза. Мишке хотелось усмехнуться над тем, что вот у них опять нашлось что-то общее, но губы уже стали непослушными настолько, что он и пытаться не стал. Только сжал их поплотнее.

Он вдруг обнаружил, что все в палате и в самом деле затихли. Может, потому, что грубоватая медсестра, которую все звали «лупоглазой», включив в коридоре кварц, распахнула дверь, и велела им набросить на «мордахи» полотенца. Иногда Мишка приоткрывал глаза, любуясь голубоватым светом, проникающим под ткань. И слушал, как по больничным коридорам прогуливается эхо. Оно было совсем не похоже на то, которое на днях они слушали с папой, когда в первый раз выбрались на лыжах. Мишка увидел этот день так отчетливо, будто в память впечатался цветной снимок. И ему стало еще горше, чем было до сих пор, ведь такое уже не могло повториться. По крайней мере, не в этом году…

Он весь был хрустящий и ослепительный этот день, хотя мороз был не сильным, иначе отец не взял бы его. За их домом на окраине открывались дали, от шири и глубины которых захватывало дух. И перелески – недвижные, похожие на тонкую цветную гравюру. И холмы, и золотистые по осени поля… Когда-то мама говорила: «На это можно смотреть часами…» Только у нее никогда не выдавалось этих часов…

Просто смотреть Мишке, пожалуй, наскучило бы, а вот пробежаться наперегонки со Стасом по свежему, искристому снегу… Он старался изо всех сил, и у него неплохо получалось, если только они хвалили его не из жалости, как самого маленького. Но Мишка верил им, ведь он сам чувствовал, как слаженно работают руки, и лыжи не проскальзывают, отчего обычно выбиваешься из сил. На нем была легкая куртка и тоненькая спортивная шапочка, с модной «косичкой» на макушке, но все равно довольно быстро стало жарко. Еще и от радости, что они все вместе, и папа совсем не «замороженный», как сказал о нем Стас после того, как мама… В этот день у отца весело светились глаза, и от этого Мишке хотелось смеяться и болтать глупости.

Все вызывало у него восторг: и то, что березы будто обернулись фольгой, и острые гребни снежных волн, и солнечная прозрачность воздуха. Незнакомые мальчишки на грохочущих кусках фанеры скатывались с выстроенных природой горок, и что-то орали друг другу. А Мишка испытал жаркий прилив гордости за то, что не барахтается в снегу, как маленький, а идет на лыжах вместе со взрослыми. Ведь издали Стас выглядел совсем взрослым…

Они прошли поверху крутого склона, приглядывая, где лучше спуститься. Мишка заметил, что кроны деревьев внизу похожи на паутину, сплетенную из снежной нити. Ему представился гигантский, неугомонный паук, который сновал в низине, и опутывал деревья до тех пор, пока его собственный глаз не застывал в восхищении. Мишка рассмеялся, но на вопрос отца, только помотал головой.

Небо над ними пыталось соперничать в красоте с землей, и хотя было лишено ее разноликости, все равно заставляло вдохнуть поглубже, чтобы восхищение вошло и осталось в груди светящимся комочком. Он может согреть, если опять вспомнится, что глаза у мамы такого же цвета… Мишка отогнал мысль о том, что, наверное, это она следит за ними издалека, и от радости, что у них все хорошо, это небо так и сияет.

А потом он помчался с горы вслед за папой, который, правда, упал внизу, но махнул им рукой: давайте сюда! Потом выяснилось, что отец пытался предупредить, что там опасно, и потому махал, но Мишка уже успел слететь вниз, задохнувшись от восторга и пронзительного страха, и провалиться в какую-то яму, и очнуться по уши в снегу. Он сразу вскочил, чтобы отец не подумал, будто ему больно или что он напуган, и радостно выкрикнул:

- Ну что, поехали?

- Куда поехали? – отец ткнул палкой в его сломанную лыжу. – Похоже, мы откатались.

Но никто не ругал Мишку, и это было естественным продолжением такого чудного дня, в котором были еще и прихваченные морозом ягоды рябины, терпко-горьковатые, заставляющие морщиться; и сумятица звериных следов, которые они вместе пытались распутать; и эхо, отзывавшееся на их голоса…

Больничное было его жалким подобием. Мишка с силой зажмурился: слушать его целый месяц… И дышать этим спертым воздухом – трое лежачих в одной палате. И не видеть своих игрушек. И все время лежать и лежать…

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.