Тёмное эхо (роман - окончание)

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Лавряшина Юлия Александровна

Просмотров: 5671

2010 год, Выпуск № 6

Глава 20

- Сначала вставай на колени, а потом сползай, - Маша следила за собой, чтобы не слишком впиваться в руку сына, а пальцы сжимались сами собой.

Им предстояло сделать первые шаги, и сейчас было куда страшнее, чем когда они проходили через это в одиннадцать месяцев. Но Мишка решил показать характер: оторвавшись от материнской руки, он сразу пошел к двери, и Маша поняла, как не терпится ему хоть ненадолго вырваться из больничного заключения.

Она рванулась за ним следом, с болью следя за тем, с каким мучительным усилием сын передвигает ноги, точно больной ДЦП. За пять минут до этого, врач заверил, что дня за три мышцы оживут и перестанут болеть. Он был слишком молодым, этот доктор… Считанные дни обернулись двумя неделями, но сейчас они еще не знали об этом.

У Маши пронзительно щемило в груди, ведь это только казалось, что сын уходит от нее. На самом деле Мишка шел к ней, к той их жизни, которую они чуть не потеряли… Сейчас необъяснимое бегство Матвея, из-за которого она промучилась всю ночь, уже казалось Маше избавлением. Не столько от него, сколько от того неудержимого в ней самой, что взбунтовалось с его появлением. Теперь оно казалось Маше темным и разрушительным, и было странно, что раньше, совсем недавно, она воспринимала то же самое, как прорыв к свободе. Путь к свету.

Потихоньку прошаркав по коридору, они выбрались в полутемный, прохладный холл, в котором ничто не располагало к свиданиям. Не было ни скамеек, ни лимонов или пальм в горшках, которыми гордились другие больницы. Хотя в этой лежали дети, которым в радость было бы увидеть зелень…

- Мишка… Идет… - прошептала Маша, бережно баюкая в себе это новое чудо.

- Давай спустимся вниз! – его умоляющие глаза могли уговорить кого угодно.

Но спуститься они не успели.

Оттого, что Аркадий не просто бежал по лестнице к ним навстречу, а словно ломился сквозь воздушную стену, всем корпусом устремившись вперед, у Маши сразу упало сердце: «Что еще?!» Ей как-то удалось пережить сегодняшнюю ночь, такую черную, что не верилось в существование утра. Но Аркадий нес в себе черноту еще большую, она почуяла это, как звери чуют приближение катастрофы.

- Папа! – завопил Мишка, всем своим существом ликуя оттого, что отец видит его на ногах, уже снова – равного среди равных.

Маша едва не крикнула: «Обрадуйся! Потом… Потом ты перевалишь на меня свою ношу. Я приму ее. Но сейчас – обрадуйся!»

Однако Аркадия не нужно было учить быть отцом. Мгновенно отрешившись от всего, с чем бежал сюда, он победно вскинул руки и потряс сжатыми кулаками, как постаревший, но все еще сильный вождь племени:

- Мы победили!

Боясь тряхнуть сына, он только прижал его заросшую голову, и припал губами к макушке. Он еще не оторвался от мальчика, но уже поднял глаза на Машу, и она попятилась под этим мрачным взглядом.

- Не устал? – он улыбнулся Мишке. – Вот молодчина какой! Я знал, что ты сразу сможешь ходить. У кого-то не получилось, а ты сможешь!

«Чуть-чуть переигрывает, - заметила Маша. – Но сейчас такой момент… Фонтан эмоций. Можно и пережать немножко».

Ей вдруг захотелось броситься по лестнице вниз, убежать от того страшного, чем Аркадий еще не поделился с ней, а, значит, ничего этого как бы и не было. Но Маша только незаметно придвинулась к сыну, прячась за его слабеньким телом.

- Я хочу сходить на первый этаж! – счастливо сияя глазами, заявил Мишка. – Не берите меня за руки, я сам, ладно? Я за перила возьмусь.

Смирившись с необходимостью удержать все в себе еще на четверть часа, Аркадий пристроился рядом с сыном. Маше пришлось спускаться позади, сравнивая их затылки и плечи. Ей хотелось, чтобы в Мишке было побольше отцовского…

Иногда Аркадий оборачивался, и взгляд его не сулил ничего хорошего.

«Не со Стасом, - уговаривала она себя. – Это он не смог бы скрывать так долго. С мамой? С отцом? Телеграмма? Нет, из-за них он так не мчался бы… Да они и не написали бы мне по старому адресу. Они знают».

Ее кольнула вспомнившаяся строчка из отцовского письма: «Вот уж не думал, что вырастил вертихвостку. Ты, дочь, еще сама не понимаешь, что потеряла. Локотки кусать будешь». Она и не рассчитывала особенно, что родителей обрадуют перемены в ее жизни, но такая злорадная холодность расстроила Машу. Чтобы ответить им она собиралась с духом несколько недель…

На площадке второго этажа Мишка остановился и, быстро взглянув на отца, виновато вздохнул:

- Я, наверное, рано обрадовался…

- Что? Больно? – всполошилась Маша.

Аркадий заслонил сына:

- Давай отнесу тебя назад.

- Ну, вот еще! – от возмущения Мишкины щеки стали багровыми. – Я сам поднимусь. Просто до первого этажа уже не дойдем сегодня.

Дотащив непослушные ноги до своей кровати, мальчик вытянулся на животе, совсем по-детски скрестив обутые в носочки ступни. Маше захотелось подержаться за пяточку, как она делала десять лет назад, но Мишка смертельно обиделся бы, если б она так опозорила его перед мальчишками.

Аркадий провел ладонью по его спине:

- Отдохни пока… Теперь самое страшное позади, теперь ходить будем. А сейчас полежи, нам с твоей мамой поговорить надо.

«Надо?» – жалобно пискнуло у нее внутри, но ослушаться Маша не посмела.

Не взглянув на нее, Аркадий вышел из палаты, уверенный, что она последует за ним. У нее заколотилось сердце, и ослабели ноги, но Маше хватило сил подмигнуть сыну, и выйти в коридор. Едва не прищемив ее юбку, Аркадий резко закрыл дверь в палату. Лицо у него перекосилось от ярости, которую больше не нужно было сдерживать. Таким Маша видела его только в тот день перед Новым годом, когда упал Мишка. Из-за нее.

- Что случилось? – выдохнула она, погружаясь в холодную дрожь.

- А ты не знаешь? Действительно, не знаешь? Похоже, что нет… Он изнасиловал эту девочку. Нину… Как ее? Да ты помнишь!

- Стас?! – вскрикнула она, и ударилась спиной о стену, оказавшуюся совсем близко.

Аркадий прошипел:

- С ума сошла?! Стас… Твой Матвей это сделал. Где эта сволочь?

- Он… уехал, - Маша плохо понимала, что говорит. – Вчера. Господи… Подожди, я что-то…

Большие пальцы вдавились в виски. Вот оно что. Вот от чего он бежал… Не вчера. Столько дней пытался убежать… Не удалось. Нина? Господи… Как же это случилось?

Не пытаясь помочь ей, Аркадий резко бросил:

- Она в больнице. Он сам довез ее до больницы, представляешь? Как это назвать? Отрезвление? Или дьявольская хладнокровность? Изнасилование может сочетаться с хладнокровностью? Избил ведь до этого… Я не видел ее, но, говорят, изуродовал. Бедная девочка… Почему она? Из-за Стаса? Не до конца еще уничтожил нашу семью? Стас с ума сходит, - он тоже устало привалился в стене. - Почему-то он все кричал: «Но я ведь только подумал! Только подумал!» Что это значит? Шок?

Маша опустила руки. Внутри было пусто… Выжжено до черноты…

- Я не пустил его к тебе, - угрюмо заметил Аркадий. – Он мог бы тоже натворить что-нибудь…

- Что? – безразлично спросила она.

- Не знаю. Ударить тебя мог.

- Меня?

- А кого же еще? Он считает именно тебя виновной во всем. И в том, что случилось с Мишкой. И что с Ниной тоже… Ты притащила сюда это…

Кажется, он хотел сказать «чудовище», но у Маши уже вырвалось:

- Животное. Молодое, сильное животное. Он сам так сказал о себе. Вчера.

У Аркадия опять дернулось лицо:

- Знаешь, меня как-то не трогает, что он это понимает…

- Он ненавидит себя.

Маше было все труднее говорить, рыданья уже душили спазмами, но их приходилось сдерживать. Она вытолкнула из горла:

- Мне уехать?

- А Мишка? – зло бросил Аркадий. – Ты уже так влюбила его в себя! Страшно и представить, что с ним будет, когда ты уедешь…

- Что же…

- Делать? Откуда мне знать? Стас не простит тебе этого. Не скоро.

Она уцепилась неприятно влажными ладонями за крашеную стену:

- А ты?

Откинув голову, Аркадий прижался затылком к плакату: «Осторожно, грипп!» Зловещего вида зеленый вирус с выпученными глазами тянулся к его виску. Маше захотелось закрыть его рукой, чтобы не тронул.

- Я не знаю, как быть, - признался он. – Чтобы не уподобляться тебе, и думать в первую очередь не о себе самом, я должен бы сказать: «Оставайся!» Ты действительно нужна Мишке. Но я сейчас не чувствую ничего, кроме… отвращения. И к тебе, уж извини, и ко всей этой истории в целом. Может быть, это пройдет. Может, мы переболеем этим…

- Как гриппом, - тупо глядя на буквы поверх его головы, подсказала Маша.

- Так? Ну, может быть. Грипп тоже не подарок. Ломает всего. Тебя не ломает?

- Я уже сломалась…

- Еще нет, - заверил Аркадий. – Сейчас у тебя есть за кого держаться. Мишка – святое существо. Ему и в голову не приходит, что это по твоей милости, он провалялся здесь целый месяц.

- Ты думаешь, он не понимает?

- Ладно, не будем об этом, - Аркадий вяло махнул рукой. – Оставайся с ним, а я поеду к Стасу. А он, оказывается, настоящий мужик, не отшатнулся… Он с ней сейчас. Тоже в больнице. На другом конце города. Весело мы встретили Новый год…

Маше зачем-то вспомнилось:

- Лошади.

- Что? Ну да… Очень какая-то буйная лошадь. Бешеная просто. Ох, - он провел рукой по лицу, словно пытался стереть наваждение. – Это все – правда?

Она промолчала. Ей еще предстояло поверить в то, что произошло. Сейчас были потрясение, боль, но настоящая чернота еще только подкрадывалась…

- А ведь он не показался мне зверем, - задумчиво сказал Аркадий. – Он устроил мальчишкам праздник… Я, конечно, бесился, когда видел его…

- Ты? Бесился?

- Но на это были причины, правда?

Нужно было хотя бы кивнуть. Хоть как-то подтвердить, что она расслышала последние слова. Но Машу все сильнее сковывало неживое оцепенение, будто это она умирала оттого, что надругались над ее телом.

«Над душой», - она подумала об этом с той отстраненностью, которая свойственна тяжелобольным, и не понятна всем остальным.

Аркадий заглянул ей в лицо:

- Ты жива?

- Я жива, - ответила она.

- Придется жить, жена, - он попытался усмехнуться, потом мотнул головой. – Мерзко все. Кроме одного… Я зайду, поговорю с ним, побудь пока здесь. А потом останешься с ним.

- Навсегда? – спросила она шепотом, но Аркадий уже не услышал.

Когда он вошел в палату, Маша обнаружила, что осталась одна в полутемном, слишком мрачном для детского отделения коридоре. Не было видно ни больных, ни медсестер. Это значило, что наступило время «тихого часа», а ей подумалось: пришла пора длинного туннеля. В конце которого не каждого ждет свет… Но как будет с тобой, никогда не знаешь заранее.