Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Зиму пережить (повесть)

Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 

Содержание материала

12

Грабёж среди бела дня

Если пройти рощу насквозь, потом за рощей миновать школьный двор, потом обширную и совсем неинтересную территорию кирпичного завода, засыпанную красной крошкой, каким-то жестяным хламом, заставленную без всякого порядка кособокими приплюснутыми строениями, — то остановишься перед островерхой горой шахтного террикона.

Сама шахта с вертящимися беспрерывно колёсами главного ствола, корпусом комбината, грузовыми эстакадами, лесоскладом и веткой железной дороги — чуть поодаль, под склоном увала.

Хорошенько полазишь по его крутым, в рваном камне бокам, пообиваешь локти и коленки — соберёшь по кусочку полведра, а то и ведро угля. Иногда попадалось дерево — черенок от шахтёрской лопаты или топора, сосновый изжёванный клин, а если повезёт, то и чёрный обломок рудстойки.

Однако добыча эта была осложнена двумя немаловажными обстоятельствами.

Первое: шахта была под охраной. Случалось, появлялся неожиданно дед с берданкой, а может, не дед, просто мужик в тулупе — издалека да с испугу разве разглядишь. Лютым матом гонял всех от террикона. И не потому, что шахте жалко этих бросовых в массе породы кусочков угля. Террикон, самовозгораясь, постоянно тлел — и глубоко внутри, и поближе к поверхности — и существовала реальная опасность провалиться в выгоревшие пустоты или быть подмятым скатившейся сверху глыбиной.

Днём по склонам курчавился суетливый дымок, а ночами, особенно когда дул ветер, гора то там, то тут беззвучно фыркала искрами, калилась пятнами, и казалось: багрово-смутные, зловещие пятна эти сами по себе плавают в угольной черноте неба.

По ближним окрестностям растекался тяжёлый, мертвенный запах жжёного камня.

Подножие террикона зимой бело заравнивало. Чтобы отыскать обломочек угля, надо карабкаться ближе к эстакаде, на чёрный, све-женасыпанный язык породы, — но тогда ты становился виден всему, пожалуй, району, не только что мужику в тулупе.

Тут частенько просвистывали камни, подскакивая с костяным, щёлкающим звуком бильярдного шара. Рабочий, опрокидывая наверху вагонетку грозил вниз кулаком, ругался. Но для него-то мы были недосягаемы!

Второе обстоятельство, сильно затруднявшее нам, зарощинским, пользоваться халявным, хотя и нелёгким углём террикона — это вечная и неугасимая враждебность точилинской братии. Террикон, стоявший на земле их района, они считали своей законной собственностью и никого постороннего к нему близко не подпускали.

Мы пытались по-мирному доказать им, что отвал — не их, а «общий» и что его «на всех хватит». Точилинских во главе с Гошкой Мякишом эта логика не убеждала, ибо их — больше и они, безусловно, — сильнее.

Возле отвала шуметь и затевать драки нельзя — услышит охранник — точилинские устраивали засады на ближних подступах, то есть во дворе кирзавода.

Напали они на нас с Шуркой однажды, когда мы, насобирав в мешки с горем пополам по ведёрку угля, крались узким проходом между складами. Напали подло, как фашисты, сзади. Меня подмяли двое хиляков и несколько раз больно сунули лицом в снег. С залепленными очками, привязанными к ушам, я ворочался в снегу, фактически выключенный из драки.

Шурка, уронив мешок, стал отступать спиной к стене склада.

Мякиш в своём по-чапаевски развевающемся ватнике без застёжек и ещё один с ним, долговязый, в фабзайцевской чёрной шинели, как глиста, прыгали перед ним, тесня в снег. Долговязый всё норовил пнуть своими ходулями, обутыми в кирзовые ботинки на деревянной подошве.

Шурка, извернувшись, всё же сумел заехать Мякишу по его широкой морде. Морда аж хлюпнула. Рукавица смягчила удар, но Мякиш от неожиданности не удержался, сел раскорякой в снег.

Все трое остановились, тяжело, враждебно дыша. Мякиш, судорожно запахивая полы, повторял на всхлипе: «Ну падла, за это ответишь... Ну падла, за это ответишь». При этом часто сплёвывал, провожая каждый плевок глазами — удостоверялся, нет ли крови.

А те двое, что свалили меня, подхватили наши мешки с углём, резво кинулись за склады. Это был грабёж среди бела дня.

Шурка с отчаянным криком: — Куда, гады, а ну положь! — упал грудью на Мякиша, и они вместе плюхнулись в сугроб.

Захлебываясь от снега, набившего рот, от горечи обиды, он коленками стал вколачивать Мякиша в снег, пока его сзади не опрокинул долговязый. Они яростно забарахтались, теперь уже втроём...

В общем, когда всё кончилось и точилинские слиняли, я протёр наконец свои очки — и вижу: Шурка сидит на пятках в месиве снега, сгорбился, нервно проводя рукавичкой под носом. Полуоторванный ворот пальто свисает собачьим языком с его плеча.

По дороге домой, бесславной, надо сказать, дороге, после долгого молчания Шурка спросил меня:

— Тебе за мешок дома влетит?

— Не знаю, — сказал я. — Если бабушка маме не скажет, тогда, может, нет.

— Бабушка у тебя порядочная, не скажет. А мне уж точно мать врежет. У нас больше такого крепкого нету, она из брезентухи сама шила. Злая чё-то она стала последние дни. Может, потому, что от папки давно ничего нет?.. Меня за эту вшивую печку прям запилила. Еслив бы, говорит, не твой стройбат. А чё он мой? Скажи: чё мой?

— Пальто вот у тебя... — я покосился на его живописно болтающийся воротник.

— Ерунда. Счас приду, нитками пришпандорю — и харэ!

Назавтра он, как всегда, поднялся на наш второй этаж, брякнул в дверь. В одной руке — пустое мусорное ведро, в другой — наподобие посоха — старый черенок от лопаты.

— Пошли, что ли?

— Куда? — не понял я.

— Куда-куда — на кудыкину гору, терриконом называется!

Я, стоя в дверях, замялся:

— Да у нас вроде ещё немного есть...

Шурка презрительно выпятил губы:

— А у нас нету, — вызывающе сказал он. — Небось сдрейфил?

— Сам ты сдрейфил. У них вон какая атанда.

— А это на что? — Шурка пристукнул черенком о пол. — Пускай только сунутся. Одному по кумполу засвечу — другие сами отскочут. Через склады не пойдём. И ты тоже прихвати чё-нить поувесистее, понял? .

— Ведро-то взял — кумпол прикрыть? — поинтересовался я.

— Мешки все в погребе, раскапывать надо, — буркнул Шурка: должно быть, ему мать всё же «врезала». — Это уж теперь когда за картошкой полезем...

«Поувесистее, поувесистее...» — уныло думал я, одевшись и заглядывая в кладовку, шаря глазами по заваленным всяким хламьём углам и полкам.

Я понимал: боец из меня — смехотура одна, и что бы я ни прихватил поувесистее, на исход стычки это повлияет мало. А если вдруг мне по кумполу достанется и очки раскокают — тогда что? Где мать достанет другие?..

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.