Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Скорпионовая мазь. Повесть в стиле ретро

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Глава четвёртая

Иван Демидович легко договорился с Сергеенко о встрече. Ему даже показалось, что Степан Осипович был сам заинтересован в предстоящем разговоре. Выяснив, в чём дело (они договаривались по телефону), Сергеенко пригласил Ивана Демидовича к себе, назначил время, объяснил, как найти дом, каким транспортом легче добраться... И вот теперь, после того как они встретились и Степан Осипович в общих чертах узнал причину любопытства следственных органов к личности Осокина, наступила длинная и неловкая пауза. Сергеенко молчал, курил и упорно смотрел куда-то в окно.

Иван Демидович, чтобы как-то расшевелить его, занялся демагогией:

– Я не предполагаю, – начал Иван Демидович, – что действия Осокина вредны или чем-то опасны для нашего социалистического общества. Более того, считаю, что Севальнев поступил неправильно, попросив Осокина никуда не уезжать из города. Это бессмысленно делать, не имея никакого следственного материала, да и не надеясь его получить... На самом деле преступления нет, есть лишь какие-то предположения, предчувствия... У нас с вами, Степан Осипович, разные, так сказать, сферы деятельности. Вы – врач, я – юрист. Поэтому у нас с вами могут быть разные точки зрения в оценке опасности частной деятельности того или иного лица...

Иван Демидович, взглянув на Сергеенко, заметил, что тот слушает его болтовню с напряжённым вниманием, поудобнее устроился в кресле и пустился в дальнейшие рассуждения:

– Я считаю, что общественная опасность преступления всегда находится в зависимости от некоторых конкретных условий. Таких, например, как место совершения, время и так далее... Но в числе этих обстоятельств мы особенно обращаем внимание на личность злодея. Она, как правило, оказывает решающее влияние на характер и степень опасности преступления. Это происходит потому, что сама опасность преступления, как, впрочем, и опасность других неприятных событий, определяется теми средствами, которые есть в распоряжении общества для борьбы с ними.

Иван Демидович замолчал, но молчал и Степан Осипович.

– Теперь, Степан Осипович, – вздохнув, продолжил Иван Демидович, – мы попробуем сделать вывод: если установленное законом наказание будет достаточным для предупреждения новых преступлений со стороны конкретного лица, то мы имеем одну степень опасности совершённого им преступления, если недостаточным – то другую, более высокую... В вашей врачебной практике, Степан Осипович, тоже встречается нечто подобное: опасность той или иной болезни зависит от характера её возбудителя. Эта опасность может быть очень большой, если не выработано эффективных мер лечения болезни. Но, как только эти меры, средства, способы установлены и имеются в распоряжении врачей, болезнь уже не кажется такой страшной.

Вот у нас с вами и выходит, что средства, которые имеются у общества, традиционные средства, для предупреждения новых преступлений со стороны конкретных людей, влияют лишь на степень общественной опасности преступления, но не на наличие её или отсутствие...

Тут в глазах у Ивана Демидовича мелькнул огонёк, и на лице явно проступило довольное выражение – пришла мысль.

– Правда, в отличие от врачей, мы пользуемся только традиционными средствами... У вас же, я слышал, в последнее время появился такой термин, как “нетрадиционная медицина”... Впрочем, бывает полезно или выгодно считать, что иногда личность “автора” может оказывать решающее значение на признание его какого-то проступка преступлением... Именно поэтому признаётся преступлением повторная мелкая спекуляция, повторное мелкое хулиганство и тому подобные занятия некоторых несознательных граждан...

– Ну и какое же обвинение можно теоретически предъявить Осокину? – спросил Сергеенко, по-прежнему глядя в окно.

– Если потерпевший или заинтересованный хорошо попросит, вероятно, знахарство.

– Вся беда в том, что Осокина, вероятно, нельзя считать знахарем.

– Это почему же?

– Хотя бы потому, что он окончил четыре полных курса мединститута, а в общественном понимании знахарь – это человек безграмотный... Тут нужна особая статья: Осокин знает лечебное дело, но он не врач и не несёт той моральной ответственности перед обществом, какую, допустим, на меня возлагают диплом и клятва Гиппократа..

– Вот теперь я не понимаю.

– Общество должно быть свободно от таких, как Осокин. Каждый должен заниматься только своим делом, согласно государственному сертификату. Государство должно жёстко контролировать доступность профессиональной информации – только согласно специальности и диплома... Надо, чтобы научная и техническая информация были доступны только тем людям, которые имеют на это право. У нашего общества есть такие возможности и надо полнее их использовать.

– Жёсткая позиция... Так начиная, с какого класса, вы предлагаете засекретить учебники?

– Ирония тут неуместна. Если бы не теоретические, а жизненные обстоятельства свели вас с Осокиным, я уверен, что через некоторое время вы бы тоже заняли более жёсткую позицию... Тут я говорю не о какой-то потенциальной опасности... Пусть всё, что я сейчас говорю, кажется наивным, смешным, но это результат долгих раздумий... Чтобы вы поняли, я расскажу поподробней:

– В институте Осокин отличался большой работоспособностью и любознательностью. Кроме учебной программы следил за текущей периодикой по лечебному делу, а патентная литература, особенно описание изобретений, заменяли ему бестселлеры. И это было не чистое любопытство. Характерен такой случай: как-то Осокину попался материал по препарату инженера Н.И.Сидорова. Когда Николай Иванович работал на Урале, на коксохимическом заводе, он обратил внимание на то, что некоторые рабочие специально умываются технологической водой, той самой, которой обливают выдавленный из батареи спечённый коксовый пирог. Сидоров стал изучать состав отходящей воды и обнаружил в ней много веществ, сходных по биологической активности с известными в медицине препаратами. Стал экспериментировать, делать смеси. Наиболее интересный из полученных им препаратов был назван ферезол. С помощью этого препарата с человеческой кожи легко снимаются родимые пятна, рубцы после ожогов и операций... Убираются бородавки, сухие мозоли, жировики, подагрические бляшки, фурункулы, гнойнички, угри. Очень сильное косметическое средство. С момента открытия препарата прошло около двадцати лет. За это время тысячи людей убрали со своего тела ненужные наросты, но в аптеках ферезол так и не появился. Сидорову самому приходилось изготавливать препарат, самому же и снабжать всех соответствующими инструкциями. Делал он это безвозмездно.

Как только патентный материал по ферезолу попал в руки Осокину, тот сразу же собрался и укатил “в научную экспедицию” на Кемеровский коксохимический завод. Осокин сразу смекнул, что ферезол – это золотое дно для “делового человека”. Он уже тогда хорошо понимал, что в лечебном деле, как нигде, велики профессиональные и чиновничьи амбиции: Сидоров не медик, а инженер-химик, значит, формального права изобретать какой-либо лечебный препарат у него нет... Именно поэтому ферезола в официальном лечебном пользовании у нас в стране никогда не было и не будет... Может быть, он понимал это не так, как я сформулировал вам сейчас, и в Кемерово он поехал по другим соображениям, а не из-за того, что через несколько лет ферезол принесёт ему деньги... Хотя вряд ли этот препарат стал самым важным лечебным средством в его арсенале. Как-то Осокин сказал мне: “Я медитирую и тренирую руки на осязание – ты считаешь эти мои занятия ненужными с точки зрения медицины… Но теория одно, а жизнь – другое. Первое, что говорит человек, пришедший к лекарю, это: “ИЗБАВЬ МЕНЯ ОТ БОЛИ”. Ты будешь хвататься за шприц с промедолом, а я буду лечить мановением руки”.

Когда Осокина исключили из мединститута, наши пути окончательно разошлись, впрочем, мы никогда не были единомышленниками... Я даже не знал, в Томске ли он, или ещё где... Вдруг – это было года три-четыре назад, осенью – его привозят к нам на “скорой”, а я как раз дежурил в институтской клинике. У Осокина был паралич дыхательных мышц, сердце еле шевелилось, но травматических повреждений на теле я не обнаружил. Закончив осмотр, вспомнил про его увлечение в институте ядовитыми веществами. Осокин тогда интересовался растительными ядами и отравлениями. Особенно его интересовали яды, убивающие человека через длительный промежуток времени с момента попадания вещества в организм, к примеру недели через две-три... Быстро установить, чем именно он был отравлен, мы не могли и поэтому никаких специальных лечебных манипуляций не делали – просто наблюдали. Я даже не решился сделать ему подкожное введение атропина, зная, что при отравлении сложными растительными ядами в восьмидесяти случаях из ста атропин противопоказан. Промыли желудок и поддерживали дыхание аппаратом. Следили за сердцем.

К утру дыхание у Осокина восстановилось, он пришёл в себя и стал собираться домой. Я был поражён! Ночью он был в тяжелейшем состоянии, почти мёртвым, а тут стоял на ногах, и его даже не качало.

Убедившись, что всё нормально, мы его отпустили, Поговорить толком мне с ним не удалось, единственно, что я узнал, благодаря этому случаю, что он живёт в Томске, имеет свой дом где-то в Овражном переулке, одинок... Недавно купил себе машину, часто меняет место работы... Вот и всё, что я разузнал... Не скрою, он всегда меня интересовал... Всё собирался сходить к нему, наладить какие-то отношения, да что-то меня останавливало.

Но всё-таки мы встретились. В тот же год, летом. Он сам подошёл ко мне. Я сидел на скамейке в скверике, что недалеко от мединститута, и с тоской смотрел, как за оградой по проспекту катят автомобили. У меня умирал больной от повторного желудочного кровотечения, а я ничего не мог сделать. Настроение было мерзкое. Больной был моим хорошим знакомым. Я испробовал, наверное, все возможные средства, но ничего не помогало. Бывает такое, когда кровоточат все капилляры стенок желудка. Оставалось последнее средство – удалить желудок,и тем самым остановить кровотечение... Однако и эта варварская операция не гарантировала жизни больному.

Вы не представляете, в каком я был состоянии... И как раз в этот момент ко мне подошёл Осокин и присел рядом на лавочку. Мы поздоровались, и он спросил, почему у меня такой кислый вид. Я ему рассказал. Мог бы не рассказывать, но сыграло ещё то, что Осокин тоже знал этого моего больного.

Осокин меня выслушал и заявил: “Резекцию желудка он не перенесёт. Ладно, я подарю тебе его жизнь”.

Так и сказал! Меня ошарашили эти его слова, а он посмотрел на меня, усмехнулся и приказал садиться в машину. Дорогу мы промолчали. Привёз он меня к себе в Овражный переулок, попросил подождать, вылез из машины и ушёл в дом. Я остался один. Ждал долго, уже начал злиться на Осокина и на себя, когда он вышел с портфелем, и мы поехали.

Больной лежал в отдельной палате под капельницей. Осокин попросил медсестру удалиться и закрыл за ней дверь... Потом я много раз вспоминал всё, что произошло дальше. Да и сейчас помню до мельчайших подробностей: Осокин вытащил из своего портфеля большую тёмную бу-тылку, вероятно из-под шампанского, и сказал, что надо заставить больного выпить всё её содержимое. Но больной был в бреду – он не мог выполнить наших требований. Тогда Осокин отмерил длину зонда, я приподнял больного, а он осторожно ввёл зонд в желудок и через воронку начал вливать жидкость. Когда из бутылки вылилось почти всё, изо рта больного сильно пошла кровь. Осокин бросил бутылку за кровать, быстро вытащил из своего портфеля несколько металлических пластин, приложил к животу больного, на область желудка, и приказал мне медленно его опускать. Когда я это сделал, он подсунул ему под спину ещё несколько пластин, закрыл глаза, стал, как бы щупать в комнате воздух и нашёптывать какие-то заклинания. Я со страхом следил за состоянием больного, каждую секунду ожидая самого худшего.

Через полчаса, постепенно, его состояние начало стабилизироваться. Желудочное кровотечение прекратилось. Можно было убирать капельницу. Ещё через несколько часов я поверил в это окончательно. Тогда Осокин забрал свои металлические пластины и ушёл.

Ночь я провёл беспокойно. Снился мне один и тот же нелепый сон: я в белом халате брожу по палатам клиники и распеваю какие-то псалмы, а за мной, следом, с ведром и поварёшкой идёт Осокин и раздаёт больным какое-то зелье... Едва рассвело, я побежал в клинику. Больной спал, выглядел он нормально. Я осмотрел палату: всё было в порядке, потом вспомнил, что Осокин бросил свою бутылку за кровать больного, заглянул. Бутылка лежала там. Я забрал её и ушёл к себе.

В бутылке осталось немного жидкости. Результаты исследования её состава ошеломили меня. Главными компонентами были: вода, керосин и какая-то грязь. Основной химический состав “препарата” Осокина был столь очевиден, что я не стал детально заниматься нерастворимым в воде, спирте и органических растворителях серым осадком.

Я пришёл в ужас. Что вы скажете о враче, влившем через зонд в желудок умирающему человеку пол-литра керосина с водой? Только одно – преступник! А если бы ещё больной умер во время наших манипуляций – я бы предстал перед судом как убийца. Почему больной остался жив – я не знал. Осокин на эту тему не захотел со мной разговаривать и давать какие-либо объяснения. Самостоятельно я не мог разобраться и понять, почему кровотечение прекратилось и больной остался жив.

Свято веря в установленные законы и правила и посвятив свою жизнь науке, я обязан был как-то объяснить это, или считать себя шарлатаном и преступником. Я забросил работу над диссертацией и начал поиски... Но всё было напрасно!

Порой мне казалось, что Осокин разрушил во мне всё, во что я свято верил. Раздавил меня... Целых два года моей жизни тянулись как бесконечный кошмар. И всё-таки я нашёл! Случайно, в журнале “Химия и жизнь”, мне на глаза попалась статья о ферромагнитных жидкостях. Сначала меня поразило сходство химического состава ферромагнитных жидкостей с “препаратом” Осокина. Я стал докапываться до сути и понял, что это и есть то самое, что ищу...

Ферромагнитные жидкости приготовляются на основе воды, керосина, различных масел, даже ртути. В них “растворяются” мельчайшие частички железа, ферритов или других ферромагнитиков. Эти жидкости имеют очень редкое свойство – менять свою вязкость в сотни раз, могут мгновенно превращаться из прозрачных в совершенно чёрные и снова становиться прозрачными. Они обладают и другими совершенно неожиданными свойствами...

Теперь я мог представить, что произошло в желудке у больного, когда Осокин разложил свои металлические магниты-пластины на его животе. Жидкость “застыла” в желудке, и поэтому прекратилось кровотечение из капилляров. Я повторил этот опыт во время операции на собаке: жидкость моментально останавливала кровотечение из мельчайших сосудов.

Изготавливая в домашних условиях ферромагнитную жидкость, я старался буквально повторить состав “препарата”: вода, керосин, серый порошок. В магазине “Юный техник” я купил магнитную антенну для радиоприёмника (ферритовый стержень с проволочными катушечками). Чтобы получить порошок, я разобрал антенну и истолок ферритовый стержень в ступке, но частицы получились крупные и во взвеси не держались. Тогда я отколол от точильного камня кусок, тоже истолок и смешал с ферритом и таким образом получил абразивную смесь. Засыпал её в свою электрическую кофемолку и стал гонять. Потом всё, что получилось, разделил с помощью магнита. В итоге: я налил в стакан смесь керосина с водой, всыпал туда свой порошок и стал размешивать чайной ложечкой. Ложечка не встречала никакого сопротивления, но стоило поднести к стакану магнит – она будто натыкалась на препятствие. Жидкость моментально становилась вязкой.

Степан Осипович закончил свой рассказ, закурил сигарету, отвернулся и стал смотреть в окно.

– Вот и хорошо, что всё хорошо закончилось, – сказал Иван Демидович, чтобы как-то подвести итог этому разговору.

– Ничего хорошего не вижу. Всё скверно, – дымя сигаретой, возразил Сергеенко.

– Но ведь вы же узнали секрет...

– Наплевать мне на этот секрет! – Сергеенко резко обернулся и тяжело посмотрел на Ивана Демидовича. – Вот тут я перед вами исповедовался. Рассказал, как совершил преступление, как потом тайно пытался оправдаться, снять с себя обвинение... Зачем я всё это вам рассказал? Все эти годы я надеялся, что когда я разгадаю загадку препарата, то всё встанет на свои места. Но ничего не изменилось. Разве только то, что какая-либо научная работа, или исследования вызывают теперь страх и отвращение... Почему я тогда никому не заявил о случившемся: я боялся потерять всё, что имел, – свою работу, будущее... Помните, в начале разговора я вам заявил, что деятельность Осокина считаю опасной. Вы удивились. Конечно, он не грабит, не убивает, но такие, как Осокин, отнимают у нас веру в светлое будущее.

– Зря вы так себя казните. Спасение жизни человека никогда не считалось преступлением.

– Спасение жизни – моя профессия. Поэтому я всегда обязан соблюдать, свято соблюдать определённые правила... Ответьте мне честно. Если бы тогда человек погиб – я был бы осуждён?

– Очень могло бы получиться... Осокин пользовался довольно оригинальным лекарством... Вряд ли бы вас поняли, особенно коллеги.

– Выходит, я совершил преступление, затем это преступление скрыл...

– Вы ставите всё с ног на голову. Но я понимаю, чего вы хотите:искупления. Вы понесли громадный моральный ущерб, живя все эти годы в страхе саморазоблачения. Да вот беда! Никто возместить этот ущерб и отпустить эти грехи вам не сможет... Хотя бы потому, что вы сами ни во что не верите, а от науки вас теперь тошнит... Был такой писатель – Бернард Шоу. Так вот он как-то сказал: “Там, где нет религии, ханжество становится правилом хорошего тона.” Сейчас, когда прошло столько времени и нет ни одного пострадавшего, когда смысл того происшествия до конца ясен, непорядочно считать себя преступником и просить искупления своих грехов ... И у кого? Смешно сказать! У бывшего прокурора.

Окурок сигареты ожёг пальцы Степану Осиповичу, и он со злостью раздавил его о подоконник. Так же со злостью он ответил:

– Я стою на ногах, а не на голове... И считаю, что правила и законы действуют всегда и должны неукоснительно соблюдаться. Если по правилам больной должен был погибнуть, то таковы правила. Они выше и главнее судьбы отдельного человека, а всякие философствования, как ни крути, – это предательство высших интересов общества, и в конечном итоге могут принести гораздо больше вреда, чем пользы.

– Да, конечно... Мы засиделись, – засуетился Иван Демидович.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.