Виктор Соснора. Николай

Рейтинг:   / 3

Подробности

Категория: Проза

Автор: Соснора Виктор Александрович

Просмотров: 3486

2013 год, Выпуск № 1

Он будет, будет славен,

Душой Екатерине равен!

(Державин, На рождение Николая)

Историк пишет: 25 июня 1796 г. в среду в 03 час. 45 мин. в Царском селе родился Николай с пушечной пальбою и звоном. Екатерина IIтак выразилась (Гримму): сегодня муттер родила большущего Николая, голос у него бас, длинный телом, а руки не менее моих и кричит он; в жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря; рыцарь Николай уже три дня кушает кашку и беспрестанно ест, я полагаю, что никогда осьмидневный принц не лопал кашу, это неслыханно, он смотрит на всех во все глаза, голову поворачивает не хуже моего.

Историк добавляет: этот Николай сделался 14 декабря 1825 г. императором и оправдал предсказание — он жил и умер рыцарем.

6 ноября 1796 года скончалась Екатерина IIи над Россиею пронесся грозный метеор, — пишет Н. Карамзин. Но императрица успела выбрать Николаю няню Лайон, шотландку, и он пламенно привязался к своей няне-львице (Лайон-Леон, каламбур Николая). 7 марта 1801 г. Павел Iсказал гр. Кутайсову: подожди еще пять дней и ты увидишь великие дела. Через пять дней его убили. За четыре часа до смерти Николай спросил: почему тебя зовут Павел I? – Потому что я первый из императоров, кого зовут Павел. – Тогда меня будут называть Николай I. – Если ты вступишь на престол.

Павел ушел спать и был задушен, уничтожен. Императором теперь Александр, старший брат. Николая учат, он пишет: два, Болугьянский и Кукольник, один толковал о римских, немецких и бог знает каких законах, другой что-то о мнимом естественном праве, в прибавку к ним еще Шторх с лекциями по политэкономии.

И что же выходило? Что вышло, мы увидим, продолжая листать книги. О религиозно-нравственном воспитании: учили креститься да говорить наизусть молитвы, бедное образование, — пишет Николай. Первые книги: Индостанские виды и рисунки Чесменского сражения, Сцены храбрости австрийских солдат во время войны 1799 г., а вообще-то оловянные и фарфоровые солдатики, гренадерские шапки, трубы, зарядные ящики, вырезывание из бумаги крепостей, пушек и кораблей; иногда, подражай часовым, Николай вскакивал с постели, чтоб хоть немножко постоять на часах с алебардой или с ружьем у плеча, но днем боялся выстрелов и плакал, и прятался в беседке, вид пушек страшил его, еще боялся грозы и фейерверков и просил закрывать печные трубы и окна, однажды от стрельбы, гроз и т. д. Николай спрятался за альковом и товарищ игр Эдуард стал стыдить его; Николай ударил друга прикладом ружья с такой силою, что шрам у того остался на всю жизнь. В воспитательном журнале запись: в играх Николай кончает тем, что причиняет боль себе и другим, у него страсть кривляться и гримасничать, он груб, заносчив и самонадеян, — падал ли, ушибался — тотчас же говорил брань, рубил топором барабан, ломал игрушки, бил палкой товарищей. В 8 лет он говорит в резком тоне о политических делах (за столом), в 9 лет за ужином доказывает возвышенным голосом о диктанте, что никто не имеет права что бы то ни было ему диктовать; в ошибках сознается только под нажимом (розг!), спорит с учителем об орфографии русских слов, неприлежен, в играх берет па себя первую роль, любит церковное пение, уже будучи императором и потом он пел с певчими, его учат: французскому, русскому и немецкому языкам, дают уроки греческого и латыни, географии и истории, Николай неплохо рисовал; арифметика, геометрия и алгебра не дались, физика интересовала в 11 лет, но лучше шли уроки верховой езды. На коне, над людьми он был бесстрашен. Расписание Николая по дням (школьным): 7—8 час. — вставание, одевание, пьет чай, за обедом ест немного, а в ужин кусок черного хлеба с солью, спать ложился после 21 час., а до сна обязанность — записать в журнал, что делал днем, что думал, — это страшно не нравилось; здоровье отменное, лишь беспокоит печень и глисты, его закаляли, чтоб играл в саду при дожде. Николай любит театр, играет роли в операх, балетах, комедиях, к 12 годам у него 8 учителей; особенно ненавидел Николай латинский язык. В 15 лет Николай не чтит учителей и науки, в журнале 1810 г. запись: ласкаясь к Аделунгу, Николай вздумал укусить его в плечо, а потом наступает ему на ноги, и так не раз. Аделунг учитель логики и морали; пригласили новых учителей, генерала и полковника, те в один голос пишут: когда с ним говорят о том, что он должен дать государству, чего от него ждут, он предлагает посмотреть в окно, а там — дым, выходящий из трубы; в эти же годы он пристрастился острить, он хочет блистать острыми словцами, — пишут, — и сам первый во все горло хохочет. В начале войны 1812 г. Николаю 16 лет, его сверстники уже гремят саблями по врагу, а он? Когда получили известие о вступлении французов в Москву, Николай держит пари на 1 руб. с сестрой Анной, что к 1 января 1813 г. в России не останется ни одного француза; он выиграл, и 1 января Анна вручает 1 руб. (серебряный), Николай спрятал монету себе за галстук. Но в 1814 г. император Александр призвал брата на войну, а императрица-мать напутствует сына: опасность не должна и не может удивить Вас, Вы не должны избегать ее, когда честь и долг требуют от Вас рисковать собою. Николай рискнул: он ехал на штурм Парижа из Петербурга, но в Германии свернул и посетил сестру, переодетый курьером, и только по носу сестра узнала Николая и обняла его; за эти объятия Александр приказал задержать Николая в Везуле, чем и лишил возможности пожать лавры за штурм пустого Парижа. В Париже он обозревал различные учреждения Франции: политехническую школу, дом инвалидов, госпиталь, казармы. Больше ничего. В доме инвалидов сержант-француз, с лицом в рубцах, на двух костылях. В каком деле вы ранены? — спросил Николай. — При Березине. Казаки меня порубили, да мы упали вместе, они и не поднялись, а я тут с обмороженными ногами. Что нам нужно в вашей России? Дьявольская страна, в нее легко входить, а если и выйдешь, то в инвалидный дом.

В 1815 г. Наполеон играет свои 100 дней, союзные войска вновь во Франции. Николай в свите Александра, но союзники обошли русских. Тогда Александр демонстрирует пред Европой силы: 26 августа в годовщину Бородина при Вертю Александр производит примерный, а 29 августа парадный смотр в присутствии всех королей Европы, в строю идут 150.000 русских войск при 540 орудиях, Александр лично командует и салютует монархам. Николай ведет вторую бригаду третьей гренадерской дивизии и в первый раз обнажил шпагу — перед фанагорийским гренадерским полком. Отметим: в 19 лет Николай обнажил шпагу мирно, в кровь ее не мокнул. Из Парижа Николай едет в путешествие по России, из Петербурга маршрут — Луга, Порхов, Великие Луки, Витебск, Смоленск, Могилев, Бобруйск, Чернигов, Киев, Полтава, Харьков, Екатеринославль, Елисаветоград, Николаев, Одесса, Херсон, Перекоп, Симферополь, Севастополь, Южный берег Крыма, Керчь, Таганрог, Новочеркасск, Воронеж, Курск, Орел и Тула. Из дневника Николая: в Белоруссии дворянство из богатых поляков не показало преданности России и присягнули Наполеону, крестьяне их бедны, притом наблюдается общая гибель крестьянских провинций, жиды здесь вторые владельцы, они изнуряют до крайности несчастный народ, они здесь всё — купцы, подрядчики, шинкари, мельники, перевозчики, ремесленники и пр., они настоящие пиявицы, истощающие губернии; удивительный факт, что в 1812 г. они отменно верны нам были и даже помогали, где только могли с опасностию для жизни. В Порхове арестантский острог в жалком положении: деревянная изба без окон и отдушин и 22 инвалида на 66 арестантов, без одежды, без лекарств, без суммы на содержание; караульные собирают милостыню; в острогах надобно б строить окна. Воронежский острог обнесен порядочной каменной стеной. Я спросил список арестантов, и получил ответ от прокурора, что у него списка нет, а есть у караульного офицера, я послал за тем, и он отозвался, что и у него нет списка, а должен быть у прокурора; я спросил, как же он делает перекличку, ежели не имеет списка, он ответил, что переклички не делает. Интересны также впечатления, навеянные на Николая поездкой по Южному берегу Крыма, — пишет историк. Николай пишет: Крым — места любопытные, нет беднее и ленивее южных татар. Одно и то же фруктовое дерево, которое кормило деда, кормит и внука, а этот редко посадит молодое дерево, они живут на произвол природы — оливы, фиги, капорцы, груши, яблоки, вишни, орешники, все растет дико и без присмотра, все удается — померанцы, лимоны и пр. Если б Крым был не в татарских руках, то был бы совсем другим, прекрасным краем, там, где переселенцы русские.

О прекрасном крае, где переселенцы русские, Николай пишет: поселение Елецкого полка. Теперь строится по плану магазин и 12 изб с офицерским домом. Госпиталь отменно дурен. 1800 русских крестьян при перевозе их в Крым так худо содержали, что половина их пропала, не дойдя до места.

Вот и все, что увидел двадцатилетний Николай, а ездил он 2,5 месяца, на конях. Через 17 дней Николай едет в Англию. Императрица-мать и Александр обеспокоены, как бы он не увлекся английским. Он не увлекся. Он пробыл в Англии четыре месяца и получил полное понятие о жизни английских людей, беседуя с представителями британской армии. Лейб-медик принца Леопольда Штокман пишет о Николае в Англии: это необыкновенно красивый, пленительный молодой человек, прямой, как сосна, с открытым лбом, маленьким ртом, тонкой чертой подбородка и пр. красивостями, его манера держать себя полна недурными жестами, когда в разговоре он хочет оттенить что-либо, то поднимает плечи кверху и несколько возводит глаза к небу; он ест умеренно и пьет одну воду. Мистрисс Кембел, статс-дама, отличавшаяся строгостью суждений о мужчинах, сказала: он дьявольски красив. Это будет самый красивый мужчина в Европе. На ночь солдаты приносили Николаю мешок из кожи, набитый сеном, и он спал на этом.

Затем Николай едет в Брюссель, оттуда в Берлин, где будущий тесть, король Пруссии Фридрих-Вильгельм IIIподарит ему 3-й Бранденбургский кирасирский полк. Обнажив палаш, Николай принял подарок. 31 мая 1817 г. помолвленная невеста Николая Шарлотта выехала из Берлина в Петербург. Королева Луиза сказала о ней: наши дети — наше сокровище.

Переезд через русскую границу 9 июня (Шарлоттой). Вдоль пограничной полосы выстроились отряды русских и прусских войск. В 7 часов утра Николай в форме подаренного Бранденбургского полка сказал солдатам: друзья, помните, что я наполовину ваш соотечественник (немец). В 9 часов подъехала придворная карета, и Шарлотта, обойдя прусские ряды, направилась шатко к русской границе. Николай, протягивая руку, как бы желая помочь ей переступить пограничную черту, шепчет: «Наконец-то Вы у нас, дорогая!» и потом, чтоб слышали все: «Добро пожаловать в Россию!» Он ведет Шарлотту по рядам русских войск и говорит офицерам: это не чужая, господа, это дочь союзника и друга нашего.

На пути к Петербургу на каждой станции Николай показывает Шарлотте войска и тут же производит им учения. Нацмер отметил в дневнике: невозможно поверить, чем только этот господин способен заниматься по целым дням. Этот господин Николай шагал, кричал и делал ружьем повороты, а Нацмер — прусский дипломат, сопровождающий Шарлотту (шпион).

16 июня Шарлотта в Дерпте, у нее на глазах слезы, она страшится России, русских, ее страх усиливается в Гатчине, в Царском селе, на дворцы ей тяжело смотреть. Но обе императрицы пришли в восторг от Шарлотты, обнимают. 20 июня торжественный въезд Шарлотты в Петербург. Мы пишем подробно каждую дату Шарлотты, п. ч. историк и мемуаристы подчеркивают важность жизни жены Николая, имея в виду века. Ф. Ф. Вигель пишет о Николае тех дней: он необщителен и холоден, в чертах его белого лица суровость, тучи в первой молодости облегли чело его, многие в неблагосклонных взорах его уже читали историю. Сие чувство не могло привлекать к нему сердец. Скажем всю правду: он совсем не был любим. Принцесса ездит по Петербургу в золоченом ландо с двумя императрицами, прибывает в Зимний дворец, тут в первый раз Шарлотта приложилась к русскому кресту, войска идут церемониальным маршем, впереди Николай, женщины смотрят с балкона, «с этого балкона меня показали народу», — вспоминает Шарлотта. Ночью, оставшись одна в комнате Шарлотта сказала себе: я нахожусь в мировом царстве и все видится мне в исполинских формах. 24 июня — миропомазание Шарлотты, нареченной Александрой Федоровной, но лучше нам называть ее Шарлоттой во избежание путаницы. Ее приобщили св. Тайн. 25 июня обручение с Николаем. 1 июля в день рождения Шарлотты обряд бракосочетания. Шарлотта пишет: я очень счастлива, что наши руки соединились, с доверием отдаю я свою жизнь в руки моего Николая. Венцы во время венчания держали принцы. Николай получил награды: назначили инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардии саперного батальона. Николай с Шарлоттой в Павловском дворце, веселятся 2 медовых месяца в комнатах. Шарлотта первая женщина у Николая. Беззаботное течение жизни при Павловском дворце нарушено лишь таким прискорбным случаем, пишет историк, — 7 июня принц Вильгельм, брат Шарлотты отправился осматривать лошадей и перед конюшней был укушен в ногу собакою. Николай собаку убил. Это первая убитая им собака. Однажды Шарлотта лишилась чувств, Николай принес ее во флигель, там дежурный камер-паж Дараган. Николай спросил: — Сколько тебе лет?— 17. — Я старше тебя на четыре года, а уже женат и скоро буду отец.

Николай поцеловал Дарагана. Как пишет Дараган, Николай часто его целовал. Маркиз де Кюстин, француз, пишет: можно подумать, что Николай держит юнкерский полк для поцелуев; так часто он поднимал мальчиков в военной форме над землею и целовал их. Но это позднее, и не нам вмешиваться в эту окраску Николая, а истории. В то время, пока Шарлотта беременела, на маневрах 1817 г. главнокомандующий русской армией фельдмаршал светлейший князь Михаил Богданович Барклай де Толли, громаден ростом, по приказу Аракчеева нагибался к самым носкам солдат, сгибаясь втрое, ровняя шеренги. Над ним шел на коне Николай. Геройский опыт войны 12—15 гг. забыт, начался гул шагистики. Барклай недолго смешил солдат, Отправлен в Эстляндию наместником, а его георгиевские кавалеры ушли в отставку продавцами вин. 17 апреля 1818 г. в Светлую неделю около 11 час. утра родился будущий царь-освободитель Александр II. Шарлотта вспоминает: в 11 час. я услышала первый крик моего первого ребенка, я почувствовала что-то внушительное, тут же русские поэты стали говорить, что ребенку делать дальше.

Жуковский:

Жить для веков в величии народном,

Для блага всех свое позабывать,

Лишь в голосе отечества свободном

С смирением дела свои читать, —

да, действительно занятие для царя.

Рылеев:

Старайся дух постигнуть века,

Узнать потребность русских стран,

Будь человек для человека,

Будь гражданин для сограждан.

Советы наперебой. Поэт Жуковский учит Шарлотту русской речи. После первого ребенка Шарлотта пишет: помню, я испугалась, смотря на себя в зеркало, волосы мои, завитые, распустились, я бледная как мертвец и неинтересная в глазетовом платье, с кокошником, шитом серебром, на голове. Потом у нее будет столько детей, что Шарлотта запутается в именах, и напишет человечней: я имела в течение двух лет трех детей.

13 июля 1819 г. Александр сказал, что хочет передать престол Николаю и удалиться. Этот факт, правда описан лишь двумя — Шарлоттой и Николаем, дуэт, пристрастный к венцу.

15 января 1821 г. в Пруссии в королевском дворце представление поэмы Томаса Мура «Лалла Рук». Живые картины, пение, музыкальные номера, сочиненные капельмейстером короля Фридриха — Спонтини. Эмира Бухарского Алариса играл Николай, а Лаллу Рук — Шарлотта. Принц Вильгельм (укушенный собакой) изображал собою Джегандер-шаха. Дараган, камер-паж, целованный, пишет: в то время император Александр в апогее своей красоты, сутуловатость и держание плеч вперед, мерно-твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку, — им любовались!

В юности Александр пишет Лагарпу-учителю: я жажду лишь Мира и охотно уступлю свое звание за ферму возле вашей. Через три месяца он же пишет В. П. Кочубею: я вовсе не гожусь для звания, предназначенного мне в будущем, от которого дал клятву отказаться, мой план в том, чтобы по отречении от этого неприглядного звания (императора) поселиться где-нибудь с женою на берегах Рейна, где буду жить частным человеком. Первое письмо февраль, второе май 1796 г., Екатерина умерла в ноябре, это она его провоцировала на корону, мальчик способен лишь отказываться, ведь папа-Павел мог бы его высечь или сдать в Сибирь. Папа-Павел единственный законный престолонаследник и, пиша, Александр доказывал отцу истинность того, что он пишет, мы к тому, что версия о нелюбви Александра к власти слащава. О его отношении к убийству отца известно, но не в этом главное, а в пустяке: взойдя на престол, Александр 16 лет молчит и властвует. И только 7 сентября за обедом в Киеве говорит: когда кто-нибудь находится во главе такого народа, как наш, он должен оставаться на своем месте до тех пор, пока в состоянии садиться на лошадь, после этого он должен удалиться. Да и то это слова со слов Михайловского-Данилевского, флигель-адъютанта. Больше Александр не говорил об отречении ни разу, а то, что он ушел не в гроб, а в скит — это народы говорят, сибирские тракты. 19 сентября 1823 г. на брест-литовских маневрах лошадь полковника М. лягнула копытом ногу императора, он скрыл страдания и вышел к обеденному столу. После крещенского парада Александр заболел горячкой и рожистым воспалением на той ноге. Он тяжело перенес вторичные боли и с этого времени, как пишет Меттерних, в уме Александра усилилось утомление жизнью. Александр сказал генерал-адъютанту И. В. Васильчикову: в сущности я не был бы недоволен сбросить с себя это бремя короны, страшно тяготящей меня. Но он не сбросил бремя. События вокруг говорят: рок идет. 7 ноября 1825 г. в Петербурге наводнение такое же, как перед рождением царя в 1777 г., вода прибывала, юго-западный ветер стал бурей, Александр смотрит на это бедствие как на наказание за свои грехи. Император на лодке поехал в Галерную и спасал тонущих (ни одного, кстати, не спас), заболела жена, императрица Елизавета Алексеевна, и император уединился, умер друг — командующий гвардейским корпусом генерал-адъютант Ф. П. Уваров, а в кабинет Александру доносят: есть по разным местам тайные общества, имеют секретных миссионеров. Александр не снял венец, а ввел тройную полицию и стал следить ... за графом Аракчеевым! Ближайший сотрудник Аракчеева Г. С. Батенков пишет: квартальные следили за каждым шагом всемогущего графа, и указал на одного из них — тот, будучи переодетым в партикулярное платье, спрятался торопливо за молочную лавчонку, когда увидел нас на набережной Фонтанки. Я знаю, что я окружен убийцами, которые злоумышляют на мою жизнь, — сказал Александр одному генералу в Польше, в июне. Мании маниями, но он знал и фамилии, не все, но те. Любимая поговорка Александра: десять раз отмерь, а один отрежь; вот он и мерил, не резал. 30 августа 1825 г. в день своего тезоименитства Александр слушал в последний раз божественную литургию. 1 сентября он уехал в Таганрог, 12 сентября в Таганроге он получает еще одно трагическое известие: домоправительница гр. Аракчеева Настасья Федоровна Минкина зарезана дворовыми людьми. Еще удар, сокрушительный. 20 октября Александр едет в Крым и 5 ноября возвращается больной, гастрически-желчная лихорадка. 15 ноября в 10 час. 50 мин. Александр скончался.

Перебирая диагнозы 14 врачей (противоположные), а также легенды о старце Федоре Кузьмиче, распространенные фантазией старца Льва Николаевича, будем придерживаться физиологии: Александр скончался. Подтвердим тезу антизагадочной заметкой в газете «Русский инвалид, или военные ведомости», воскресенье, ноября 29 дня, 1825 г., внутренние известия, С'Петербург: 27 ноября Божественное Провидение по неисповедимым судьбам своим поразило Российскую империю таким несчастием, которого нельзя выразить. Фельдегерь, прибывший сюда из Таганрога 27 сего месяца, принес горестное известие о кончине Его Величества Императора Александра. Узнав о сем неожиданном бедствии, высочайшие члены императорской фамилии, государственный совет, министры собрались в Зимнем дворце, где первый Николай, а за ним чиновники и полки императорской гвардии присягнули в верности и подданстве его величеству императору Константину. А. И. Оленин пишет: Николай, остановясь между нами и держа правую руку и указательный палец простертыми над своею головою, призывая сими движениями Всевышнего произнес: Господа, я вас прошу по примеру моему немедленно принять присягу на верное подданство Константину, — тут Николай был прерван рыданиями государственного совета и некоторые голоса произнесли: какой великодушный подвиг. В чем подвиг? Сейчас. Стали целоваться. Князя А. Н. Голицына Николай обхватив обеими руками за голову, целовал в уста, в очи, в лоб. Почему? Подвиг Николая считают в том, что он добровольно отрекся от престола в пользу старшего брата Константина, потому что много лет назад Константин письменно отрекся от престола в случае смерти Александра, и Александр говорил о венце Николаю, а Николай ни с того, ни с сего отдает трон опять же Константину. Подвиг. Послали за Константином в Варшаву, тот отказался ехать, но формально не отказался от престола, он не прислал манифеста об отказе. Он отнекивался непонятно от чего, он предпочел бросить тень на Николая, ну, что ж, пусть та тень и штрихует те дни, но Николай вынужден объявить себя императором. Так что распри братьев самодурны, за ними ничего нет, они келейны, вне политеса. Николай надел корону, но это не подвиг, а разноречия у историков по поводу тех дней. Одну неточность мы оспорим: Жуковский писал, что ангел Николай добровольно отдал трон Константину, хоть мог бы сесть сам (см. выше). Это поэтизмы. Не ангел, не мог, накануне пресловутого «жертвенного» выступления Николая (см. выше, где с пальцем вверх!), Николай ринулся, как гром на престол. Дежурный штаб-офицер, полковник лейб-гвардии С. Трубецкой пишет, что Николай ломился в двери и лез на трон, а гр. Милорадович отвечал, что Николай не может и не должен наследовать Александру, что законы империи не дозволяют наследовать по завещанию, что отречение Константина не явное, а давнее и ни народ, ни войско не поймут отречение Константина и припишут все измене. Совещание длилось до 2 час. ночи, Николай доказывал свои права, но гр. Милорадович признать их не хотел и отказал наотрез в содействии. На том и разошлись. А остальное... самоотверженный жест с пальцем в сторону Бога, поцелуи губ Голицына, и слезы, и позы... братья ж внуки Екатерины, они это умеют. Другое: тут нет нарушений законов, нет интриг, нет и недостойности. А вот 13 декабря 1824 г. в 23 час., когда Николай вышел на государственный совет, он пишет: я начал читать манифест о моем восшествии на престол, все встали и я тоже, был 01 час ночи и понедельник, что многие считали дурным началом. Роковой день — по словам Николая — 14 декабря. Сумрак, утро, -8°, отдаем слово Николаю: сегодня вечером нас не будет на свете, но мы умрем, исполнив свой долг. Снегу мало, весьма скользко, начинало смеркаться, ибо уже три часа пополудни, Николай приводит к присяге войска, главный штаб, сенат, синод. Николай: шум и крики делались настойчивей и частые ружейные выстрелы перелетали через войска, выехав на площадь, желал я осмотреть, не будет ли возможности, окружив толпу, принудить ее к сдаче без кровопролития, в это время сделан по мне залп, пули просвистали мне через голову, рабочие Исааковского собора из-за забора начали кидать в нас поленами, я послал генерала-майора Сухозанета объявить им, что ежели сейчас не положат оружия (полен!), велю стрелять, — «ура» и прежние восклицания были ответом и вслед за этим залп; тогда, не видя иного способа я скомандовал «пли». Первый выстрел ударил высоко в Сенатское здание, и мятежники ответили неистовым криком и беглым огнем, второй и третий выстрелы ударили в самую гущу толпы и мгновенно все рассыпалось, — первый бой Николая (и последний), ему 29 лет. В разгар мятежа генерал Головин, командир 2-ой гвардейской дивизии спросил принца Евгения Вюртембергского: да что такое происходит? да какого мы ждем неприятеля? А генерал Бистром, командир всей гвардейской пехоты в ответ: будь я проклят, если знаю, о чем спор. Николай сказал Лаферроне, как ему нелегко кровь лить у солдат. Слезы в изобилии текли из глаз Николая, — пишет Лаферроне. Я буду непреклонен, — сказал Николай, помолчав, — я обязан дать этот урок России и Европе. Бисмарк пишет о Николае: это идеальная натура, закалившаяся под влиянием изолированности русского самодержавия. Карамзин, историограф, о причинах николаевских выстрелов пишет по-другому: видел императора на коне среди войска и камней пять, шесть упало к моим ногам. Когда грянула первая пушка, Шарлотта упала на колени и подняла руки к небу. Почему я женщина в эту минуту! — это крик Шарлотты. А императрица Мария Федоровна сказала: что скажет Европа! После дня 14 декабря у Шарлотты начались нервические припадки и трясение головы. Но голова у нее, кстати, тряслась и до 14 декабря, не наше дело. 15 декабря 1825 г. за победу над революцией всем нижним чинам в награду Николай дал по 2 рубля, по 2 фунта говядины и по 2 чарки вина. Он уволил ненавистного гр. Аракчеева от дел, роздал в знак поощрения мундиры императора Александра полкам лейб-гвардии, этой милости он лишил только Гренадерский и Московский полки, мятежные. Николай похоронил императора Александра и умерших вслед за ним историографа Карамзина и императрицу Елизавету Алексеевну, вдову Александра, если учесть еще наводнение, смерть друга Александра Уварова, казнь жены Аракчеева Минкиной, — прямо шекспировские трупы. По делу декабристов доносы шли со всей России, одни обвиняли в мятеже Царскосельский лицей, другие Харьковский и Казанский университеты, а князь Максутов, к примеру, донес, что виноват Невский проспект и Красный мост, и посоветовал Николаю запереть в Петербурге все колокольни, чтоб не было сигнала к революции. Верховному уголовному суду преданы дела 121 декабриста. Первое заседание суда 3 июля, последнее 11 июля 1826 г. Сенатор Павлов предложил четвертовать шестьдесят трех, подвергнуть постыдной смерти еще трех и одного простой смерти, но получалась картина неполная, шестьдесят семь штук, некуда деть пятидесяти четырех. Суд решил четвертовать четырех, отсечь голову тридцати одному, а прочих сослать в вечную каторгу. Николай смягчил дело. Пятерых он повесил, а остальным дал жизнь в тюрьме. О пятерых: офицеров не вешают, а расстреливают, ну, это воров вешают, вот и повесил их Николай, как воров из шайки. Он их вешал 2 июля 1826 г. на Кронверкском валу Петропавловской крепости, Пестель и Каховский повисли сразу же, а Рылеев, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин сорвались с петель, с грохотом упали. Николай их вешал во второй раз. Историк пишет: ходили слухи, что Николай сказал — по приговору не будет пролито крови, он удивит всех своим милосердием. И вдруг случилось обратное. Не случилось обратное. С повешенных разве льется кровь? — ни капли, Николай не соврал, он же отменил указ Верховного суда об отсечении 31 головы, вот тогда было б крови, кровеизобилие. Николай удивил, он удавил, — словоигра, острота. После повешения Николай бледнел, мрачнел, ходил в церковь, заперся в кабинете. Генерал-адъютант Дибич пишет: войско держало себя с достоинством, а злодеи с тою же низостию. Это во время повешения, отклик, то есть злодеи падали вниз, все ниже и ниже с виселиц. Потом увезли их в ночное время на устроенное для животных кладбище Голодай и там неизвестно где закопали. О Сенатской площади, о декабристах — пишут, присоединимся, но не забудем, что: 1) самому старшему из мятежников Тизенгаузену 47 лет, Лунину 43,  Краснокутскому 38, очень немногим 36, остальным же, более 100 арестантам — до 30 лет, мичману Мише Бестужеву – 17; 2) Поджио в крепости, самоописание: — Сторож! — крикнул я. — Молчанье. — Часовой! — вдруг ключ заскрипел в замке, входит сторож и расставляет на столе миску оловянную со щами — одну, другую с гречневой кашей и тарелку, на которой разложены четыре кусочка телятины. — Это обед? — спросил я. – Молчание. — Дай же,— я сам себе отвечал, — поизведаю эту стряпню! Щи — что за капуста! Что за жир, вдобавок подгорелый! Посмотрим телятину на воде жареную. На каше должен был остановиться, сливочное масло до того меня покривило, что сторож счел меня за бунтовщика и вынес почти нетронутый обед. — Авось, не будет ли другое? — крикнул я, и при этом желании явился плац-адъютант. — Что вам угодно? — Прикажите внести мой чемодан, также и трубки и табак. — Здесь этого не полагается.— Я солдатского черного хлеба не могу есть, а в белом мне отказали. — Булка положена за чаем. — А табак? — Сердце царево в руце Божией, пожалуйста, потише.

Под вечер принес мне сторож кружку чаю, четыре кусочка сахару и ломоть булки. Мучения, которые я испытывал ночью на ложе, давали мне понятия о прокрустовом одре (блохи). Но у меня была медвежья шуба с собою и я ее употребил... 3) На личных допросах Николай сказал Николаю Бестужеву: вы знаете, что все в моих руках, и если бы мог довериться в том, что впредь буду иметь в вас верного слугу, то готов простить вам. Бестужев: Николай! В том-то и несчастье, что вы все можете сделать, что вы выше закона, желаю, чтобы впредь жребий ваших подданных зависел от закона, а не от вашей угодности. 4) 14 декабря полковник Булатов отказался начальствовать над войсками на Сенатской. При личном допросе Николай: я удивлен, видя вас в числе мятежников, полковник! Булатов: это я удивлен, что вижу вас пред собою. — Что это значит? — Вчера два часа стоял я в 20 шагах от вас с двумя заряженными пистолетами и с твердым намерением убить вас, но возьмусь за курок, и сердце мне отказывает.

Николаю понравилось. Полковник Булатов умер 19 января 1826 г. в каземате Петропавловской крепости, после очередного сеанса с Николаем он бился головою о стену и раздробил себе череп. 5) Правитель дел следственной комиссии А. Д. Боровков пишет о Якубовиче: он старался увлечь более красноречием, нежели откровенностью, так, стоя посреди залы в драгунском мундире, с черною повязкой на лбу, огромные черные усы, он сказал: цель наша — счастие отечества; нам не удалось — мы пали; но для устрашения грядущих смельчаков нужна жертва. Я молод, виден собою, известен в армии храбростию, так пусть меня расстреляют на площади подле памятника Петра Великого. 6) Николай Муравьев сослан в Сибирь без лишения чинов и дворянства и 18 апреля 1827 г. уже пошел в службу городничим г. Иркутска. 7) Николай говорил на допросе кн. Грабе, Горскому и остальным: вы должны сознаться во всем, сказать истинную правду и тогда надеяться на мое милосердие. 8) На личном допросе Рылеев признался в конце: свою судьбу вручаю тебе, Николай. Николай откликнулся, послал жене Рылеева 2.000 рублей, через несколько дней она получила еще 1.000 рублей от императрицы, и Рылеев пишет жене: молись за императорский дом, милости, оказанные нам Николаем и Шарлоттою, глубоко врезались в сердце мое (деньги врезались), что бы со мной ни было, буду жить и умру за них.

Но жить ему не пришлось, он умер за них, дважды повешенный. 9) И. Ростовцев донес на декабристов и пишет: я не воображал, что Николай до такой чрезмерной степени велик душою! Щеголев пишет: Николай выдавал себя не за того, он играл, в дни и месяцы сыска над декабристами Николай показал свое лицо в неожиданно зловещем освещении, царь — актер, искусно меняющий личины.

Не актер Николай, хоть и пел арии, он — всем неожиданность, царь — лжец, да никому и в голову не пришло, что Царь будет лгать малым сим, и не прекословили, веря в помазанность: Царь — высшее, его Слово правдиво. Николай — первый очеловечил престол, то есть он играл все же, но играл в царя, а оказался человеком, с тех пор на царя стали смотреть как на генерала, злого и логичного, от Богоносца не осталось и следа на земли. Нужно сказать, при Александре не было тайной канцелярии, шеф жандармов генерал-адъютант Бенкендорф, еще его званияе — командующий нНиколаевской главною квартирою (с девами), а директором канцелярии IIIотделения назначил Николай еще одного. Бенкендорф пишет: под моим начальством средоточие высшей секретной полиции, которая в лице тайных агентов должна способствовать действиям жандармов.

Николай пишет: лучше предупреждать зло, чем преследовать его наказанием, когда оно уже возникло (это о доносах).

Бенкендорф спросил: каковы руководящие инструкции?

Николай как раз держал в руках носовой платок, он протянул его генералу и сказал: вот тебе вся инструкция, чем больше отрешь этим платком слез, тем вернее будешь служить моим целям.

22 августа 1826 г. коронация Николая. Ясно, без облаков, климат у солнца блестящий, обряд венчания совершен Новгородским митрополитом Серафимом, ему содействует киевский митрополит Евгений и московский архиепископ Филарет, во время обряда ассистенты Николая братья Константин и Михаил. После речи Филарета Николай залился слезами, тот говорил о героизме в душе Николая. На другой день после коронации Константин уехал из Москвы в Варшаву, сказав другу Ф. И. Опочинину: теперь я отпет.

Стали праздновать, Бенкендорф пишет: молодежь снова принимается за танцы и уже значительно менее занимается устройством государства, политикой обоих полушарий и мистическими бреднями.

Средь торжеств Николай урвал день, чтоб ускакать в Тулу и он осматривал там ружейный завод. Праздник окончен 23 сентября фейерверком, только заключительный, финальный букет состоял из 140.000 ракет и грохотали 100 пушек. Из декораций фейерверка обратили на себя внимание Триумфальные ворота с надписью УСПОКОИТЕЛЮ ОТЕЧЕСТВА НИКОЛАЮ. Отставленный от дел Аракчеев получает впервые в жизни взятку: он просился за границу, едет, и Николай дает ему на дорожные расходы 50.000 руб. Но граф Аракчеев не принимает наград, чем и прославлен. Историк пишет: он не замедлил дать пожалованным ему деньгам такое назначение, которое едва ли найдет себе в служебном мире много подражателей. 17 апреля граф обратился к императрице Марии Федоровне с просьбой принять от него 50.000 руб. для составления капитала, на проценты от которого воспитают в императорском военно-сиротском доме пять девиц сверх штата. Но граф Аракчеев не довольствовался сим поступком и довершил оказанное им благодеяние тем, что пожертвовал вдобавок к николаевским 50.000 руб. еще свои 2.500 руб., дабы бедные девицы, — как писал он, — в сем году еще воспользовались дарованной мне от Николая и государей императоров милостию.

Нужно прибавить, что все имущество гр. Аракчеева оценено в 38.890руб. (В том же году (1826) закончен «Борис Годунов» Пушкина, поэт получил за драму от Николая 40.000 руб.). Вскоре скончалась мать Николая, императрица Мария Федоровна, 24 октября 1828 г. Императрица оставила многотомные записки, целый ящик! Это восходило к 70-м гг. 18 в. и заканчивалось вот-вот, Мария Федоровна писала дневники изо дня в день. 14 января 1829 г., прочитав, Николай записки собственноручно сжег. Это первое уничтожение государственных бумаг Николаем. В то время маркиз де Кюстин пишет: Шарлотта, несмотря на слабое здоровье, танцевала полонезы на сельском балу с открытой головою и обнаженной шеей. Уж лучше б пожалел француз голову и шею своей императрицы — на эшафоте, было б национальней. Чем прославился этот в России вне пасквилянтства? — тем, что засматривался на миндальные глаза молодых ямщиков и торговцев пряностями, он талантлив, литератор, и мы охотно срисуем у него про бал: полные народом залы старого дворца, это море лоснящихся от масла голов, а над ними господствует благородная голова Николая; бал считается маскарадом потому что мужчины носят кусок шелка, именуемого венецианским плащом, этот плащ комично болтается поверх мундиров; Россия котел с кипящей водой, крепко закрытый, но поставленный на огонь, Я боюсь взрыва, — пишет Кюстин. Это неплохая метафора, хотя слово в слово он писал то же и об Италии, и об Испании, дежурный котел с кипятком. Но выходки француза насчет русских балов требуют ответа. Пролистаем. Не буду я списывать с Бальзака, влюбленного в польку (он считал ее русской, раболепство), а Бальзак в истории дендизма. Не хочу брать оружие у Стендаля, куда более осведомленного о России, он шел в поход 1812 г., его герои списывают письма любви к дамам с русских денди, но я не могу умолчать о гении дендизма тех лет, перед кем падают мировые масштабы — скажем, о Бреммеле из Барбе д'Орвильи: как-то, можно ль поверить? у денди явилась причуда носить потертое платье, (это от русских!) они преступили все пределы дерзости, вздумали, прежде, чем надеть фрак, протирать на всем протяжении, пока он не станет своего рода кружевом, или облаком, они хотели ходить в облаке, эти боги; работа эта очень тонкая, долгая и для выполнения ее служил кусок отточенного стекла; а вот другой пример: Бреммель носил перчатки, которые облегали руки, как мокрая кисея, перчатки были изготовлены четырьмя художниками-специалистами, тремя для кисти рук и одним для большого пальца. Русские и погубили эту грозу английской скуки, моцарта праздной элегантности, они вместе выскабливали фраки стеклами, но не вынесли яд стрел, которые он метал своим изысканным ртом в них, обыграли в карты, дотла, хоть Бреммеля и предупреждали: не садись в карты с русскими.

Николай же всю жизнь ходил в мундире, не снимая ни с кем (мундир!), он спал, не расстегиваясь, перед сном снимал только шинель и клал ее на себя, оставляя девиц открытыми. Внешность Николая, маркиз де Кюстин: на полголовы выше человеческого роста, он усвоил себе французскую привычку стягиваться корсетом, чтобы оттянуть живот, но от этого расширяются бока и выпуклость их грозит красоте организма, греческий профиль, вдавленный лоб, прямой нос, красивый рот, овальное лицо, он не забывает, что все на него смотрят, Николай актер, но без живого лица. О внешности Николая пишет еще И. П. Дубенский: Николай высокого роста, сухощав, грудь имел широкую, руки длинноватые, нос римский, рот умеренный, взгляд быстрый, голос звонкий, ближе к тенору, но говорил скороговоркой. Баронесса М. ГГ. Фридерикс пишет: известно, что он имел любовные связи на стороне, какой мужчина их не имеет; хоть предмет его и жил во дворце (фрейлина В. А. Нелидова), но это делалось так скрыто, так благородно, так порядочно, так он себя держал осторожно перед женой, детьми, бесспорно это великое в таком как Николай; после Николая эта особа (Нелидова) приходила читать Шарлотте, когда та отдыхала после обеда. Трудовой день Николая: раннее утро, смотр, парады, затем приемы, двухчасовая прогулка в экипаже, — вместе с Шарлоттой, днем они не разлучались, он отпускал ее только поездить верхом и принять ванну от конского пота, — затем опять приемы, посещают ряд заведений, состоящих в ведении Николая и Шарлотты, потом Шарлотта сопровождает Николая в один из лагерей к оттуда оба спешат на бал. Ел Николай мало, овощи, не пил вин, одну дождевую воду, за ужином ел тарелку одного и того же супа из протертого картофеля, не курил и не любил, чтоб другие при нем курили. Всегда одет. Спал на тоненьком тюфячке, набитом сеном. Его походная кровать стояла в спальне Шарлотты, покрытая шалью (прижизненный музей). Стены в кабинете Николая оклеены простыми обоями, на камине часы в деревянной отделке, над часами большой бюст гр. Бенкендорфа, когда Николай ложился, то брал бюст себе в ноги. Вольтеровское кресло, диван, письменный стол, несколько простых стульев, большое трюмо, у трюмо стояли сабли, шпаги, ружье, а на полочке, специально сделанной, склянка духов, он всегда употреблял, щетка и гребенка.

Петербург встает не рано, в 9—10 час. на улицах пусто. Костюм извозчиков такой же, как у большинства рабочих, мелких торговцев и т. д.: на голове суконная дынеобразная шапка, либо шляпа с маленькими полями и плоской головкой, этот головной убор похож на женский тюрбан, или берет басков; и молодые, и старые носят бороды, тщательно расчесываемые, взгляд их лукав, так что когда видишь этих людей, кажется, что попал в Персию, длинные волосы падают с обеих сторон, закрываля уши, сзади же острижены под скобку, бороды достигают груди; кафтан из синего, зеленого или серого сукна, без воротника, опоясан ярким шелковым кушаком; высокие кожаные сапоги. Николай вставал раньше всех в России, в зимние дни, в 7 час. уУтра; проходившие по набережной Невы у Зимнего дворца могли видеть Николая, сидящего в кабинете за письменным столом при свете 4-х свечей, покрытых абажуром, и подписывающим вороха бумаг. Он знал поименно всех офицеров и нижних чинов Петербурга и окрестностей, в 8 утра он являлся на линейное и ружейное учение сапер, уезжал в 12 (с ним Шарлотта) в Петергоф, а затем 4 часа скакал 12 верст до лагеря и оставался там до вечерней зари, лично руководя прокладкой траншей, заложению мин и фугасов. В гвардейском корпусе, состоящем из 24 пехотных и кавалерийских полков и 6 отдельных батальонов и дивизионов он знал по фамилиям всех офицеров и фельдфебелей, всех пажей пажеского корпуса, всех воспитанников школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров из кадетских корпусов. Ни один частный дом в Петербурге и общественное здание в России не возводились и не перестраивались без его ведома, все проекты он рассматривал сам. Войска в строю, мундиры и воротники, застегнутые на пуговицы, руки по швам тешили его глаз, военных отличали усы, усы их привилегия, никто кроме них не смел растить усы, права на усы лишены даже военные медики и капельмейстеры. У Николая 13 сподвижников, министры, князе-графы: Волконский, Чернышев, Канкрин, Бенкендорф, Перовский, Уваров, Протасов, Толь, Клейнмихель, Нессельроде, Панин, Киселев, Адлерберг, Меншиков, — из знакомых здесь один Эдуард, друг детских игр, получивший от Николая шрам ружьем, он стал главнокомандующим над почтовым департаментом. В своем роде Канкрин, единственный не-носитель формы в России, нарушитель, министр финансов. Идя на прогулку по Зеркальной линии Гостиного двора, он одевался в военный генеральский костюм, на ногах теплые полуботфорты с кисточками (запрещенными), теплая шинель и рукава с поднятым воротником, обвязанным шерстяным шарфом, лишь на голове .форменная штука — треуголка с султаном из белых перьев, а на глазах зеленый шелковый зонтик. Николай выговаривал ему, но не переубедил и сказал в сердцах — старик, старик! О том, как работали 13 министерств, пишет барон М А. Корф: денежная отчетность в таком порядке, что 6 находящейся в суде частной сумме 650.000 руб. потерян всякий след, кому она принадлежит, никто не знал, и ее хранили под названием «сумма неизвестных лиц». Наконец члены 3-его департамента преданы суду — три, а члены 4-ого — двадцать четыре раза! Картина тем ужаснее, что место действия в столице, окно в окно с кабинетом Николая. Сколько долговременный опыт ни закалил членов Государственного совета, однако, и они при докладе этого дела были вне себя. С годами Николай занимается государственными делами единовластно. Н. М. Колмыков пишет со слов генерал-губернатора Москвы светлейшего кн. Д. В. Голицына: вскоре после моего назначения в Москву ко мне принесли массу протоколов, где определялась торговая казнь через палачей на площадях. Не мое дело, а суда. Я подписывать отказался. Вызвали в Петербург, Николай: в чем дело? — Ввиду отсутствия защиты о вине подсудимого мне невозможно подписать. — У тебя есть прокуроры и стряпчие, чтобы судить. — Нет, Николай, — позволил я себе сказать, — прокуроры и стряпчие не защитники, а преследователи, тут нужны адвокаты. Николай при слове «адвокаты» нахмурился и сказал: — А кто погубил Францию, как не адвокаты? Кто были Мирабо, Марат, Робеспьер? Нет, князь,— заключил Николай,— пока я буду царствовать, России не нужны адвокаты, без них проживем.

На преступников налагались клейма — в 17 в. каленым железом, а со времен Петра Iособыми штемпелями с наложенными на них стальными иглами, образовывавшие буквы. Иглы эти вонзались в тело, от них раны, которые «для неизгладимости» затирались порохом. Вместо пороха (он ценился!) Николай открыл смесь индиго и туши. По высочайше-утвержденному 10 мая 1839 г. положению комитета гг. Министров заготовлены образцы орудий для телесного наказания преступников, как-то: кнут, притяжные ремни и штемпеля. Л. А. Серяков пишет: я живо помню: кобыла — доска длиннее человеческого роста, дюйма 3 толщиною и поларшина ширина, на одном конце вырез для шеи, а по бокам вырезы для рук, так что, когда клали на кобылу, преступник обхватывал ее руками и уже на другой стороне руки скручивались ремнем, шея притягивалась также ремнем, равно как и ноги. Другим концом доска крепко врывалась в землю наискосок, под углом. Далее. Кнут состоял из довольно толстой и длинной рукоятки, к которой прикреплялся толстенный кнут, длиною аршина полтора, а на кончик кнута навязывался шести или восьмивершковый в карандаш толщиной четырехгранный сыромятный — ремень. Шпицрутен — палка, в диаметре несколько менее вершка, в длину сажень, это гибкий, гладкий лозовый прут. Таких прутьев для предстоящей казни нарублено множество, многие десятки возов. Наступило время на второй неделе Великого поста. Морозы в те дни лютые. На плацу врыта кобыла, близ нее два палача, парни лет 25 широкие в плечах, в красных рубахах, плисовых шароварах и в сапогах с напуском. Около 9 утра прибыли осужденные к кнуту, их клали на кобылу, по очереди, так что одного били, а другие стояли и ждали. Первого положили из тех, кому 101 кнут. Палач отошел шагов на пятнадцать, потом медленно — тихим шагом пошел, кнут тащился меж ног по снегу, когда палач подходил близко к кобыле, то высоко взмахивал правой рукой с кнутом, раздавался свист, а затем удар; опять отходил и опять приближался и т. д. Первые удары делались крест накрест, с правого плеча по ребрам под левый бок и слева направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Мне казалось, что палач с первого же раза весьма глубоко прорубил кожу, смахивая с кнута полную горсть крови. Казнимых рубили как мясо. После 20—30 ударов подходил к стоявшему тут же на снегу полуштофу, наливал стакан водки, выпивал и опять принимался. Все это делалось очень, очень медленно. Когда наказуемый не издавал уж ни стона, ему развязывали руки и доктор давал нюхать спирт. Если находили, что тот еще жив, опять привязывали к кобыле и наказывали далее. Под кнутом не один умер, помирали и на второй и третий день. Но кнутом казнь не оканчивалась, отбив число, снимали с кобылы и сажали на барабан, спина походила на высоко вздутое рубленое мясо, на нее накидывали тулуп, палач брал коробочку, вынимал рукоятку, на которой сделаны были буквы из стальных шпилек по 1/2 дюйма длины, держа рукоятку в левой руке, палач приставлял штемпель ко лбу несчастного и правой рукой со всего размаху ударял по концу рукоятки, шпильки вонзались в лоб и так получалось требуемое клеймо, так же высекали буквы на обеих щеках. Казнь кнутом продолжалась до сумерек, и все это время бил барабан. Николай любил, как мучат мужчин и часто смотрел казни. Наказания же шпицрутенами на другом плацу, за оврагом. Музыка, видите ли, там играет целый день — барабан да флейта! Много народу бежало! бегут! Два батальона солдат, тысячи полторы построены в две шеренги параллельно, лицом к лицу, каждый держит в левой руке ружье у ноги, а в правой шпицрутен. Вызывали штук по 15 осужденных, спускали с них рубахи до пояса, голову оставляли открытою, руки привязывали к примкнутому штыку так, что штык приходился против живота, вперед бежать невозможно, напорешься, а спереди тебя тянут за приклад 2 унтер-офицера. Ни остановиться, ни попятиться. Твердая инструкция. Вот всех установили и под звуки барабана и флейты они начинают идти друг за другом. Каждый солдат делает из шеренги (правой ногой!) шаг вперед, бьет шпицрутеном и встает на место. Наказуемый получает удары справа и слева и голова его дергается то в ту, то в другую сторону. Во время шествия по этой зеленой улице слышим одни крики несчастных: братцы, помилосердствуйте! Если кто-то падал и не мог идти, подъезжают сани-розвальни, в них кладут обессилевшего и везут вдоль шеренг, удары при том продолжались до тех пор, пока тот дохнуть не мог. В таком случае подходит доктор и дает нюхать спирт. Мертвых выволакивают вон, за фронт. Ни одному из наказанных не было менее 1.000 ударов, большею же частию давали по 2 и 3 тысячи. Перемерло много.

Вот как дословно пишет Л. А. Серяков: перемерло, впрочем, много казненных. Этому способствовало: недостаток докторов, отсутствие медикаментов, плохой уход за больными. Тут же в рапорте от 11 октября гр. Пален донес Николаю о тайном переходе двух людей (евреев) через р. Прут и прибавил, что только смертная казнь способна покончить с нарушителями карантина (гетто). Николай пишет на этом рапорте резолюцию: виновных прогнать сквозь 1.000 человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить. Он острит. Комитетом Министров возбужден вопрос о даровании крепостным «права на собственность», на что Николай отвечает: пока человек есть вещь, другому принадлежащая, нельзя движимость его признавать собственностью. Много таких фраз от Николая, осталось.

Историк пишет: законы наши восходят к Уложению царя Алексея Михайловича (1649 г.). Николай обратил заботливое внимание на отечественное законодательство. С 1754 г. одни издержки на содержание комиссий по законам составляют сумму до полутора миллионов руб. серебром. Плодом же усилий этих было несколько проектов и глав, не получивших силы закона. А число актов возрастало. Существуя в своей необъятной массе без правильного разбора, законы представляли изумительное противоречие между собою. В делах судебных, правовых и уголовных старое сливалось с новым. Законодательство наше представляло нестройную громаду, где терялся ум самого опытного правоведа. Усмотрел Я, — пишет Николай, что все труды (по законам) не достигли цели, и Я признал нужным принять их в Мое ведение. Опростим: Николай стал Закон. Николай издает полное собрание законов в 45 томах, объемлющее 176 лет и заключающее в себе 30.000 актов. Это для Истории. Через 20 лет Николай издал еще 20 томов уже своих личных законов, заключающих 20.000 актов,. иИсторик пишет: и вся эта громада представляется в стройном виде делом одного художника, светлым умом своим объемлющего все условия общественного здания. Все основано на мысли, что народ благоденствует. А. Ф. Львов, композитор, пишет: были сочиняемы инструментальные пьесы нарочно для царственного персонала. Николаю назначена партия на трубе, т. е. корнетеи -а-пистоне, на котором он любил играть. Во время репетиции Николай обыкновенно уводил меня в кабинет, и там я должен был сыграть на скрипке его партию. Внимательно прослушав 2 или 3 раза, Николай возвращался к Шарлотте и играл в назначенной пьесе без ошибок. Не ошибался он ни в ритмах, ни в нотах. Один французский дипломат пишет: у Николая нет любимой лошади, собаки, птицы, женщины, всего этого у него в избытке, но не любил он никого, у него не было любимой еды, своего стула, посуды, одежды, безделушки даже. Человек без всяких примет. Николай, говорит: деспотизм еще существует в России, ибо он составляет сущность Моего правления, но он согласен с гением народа. Речь Николая к депутатам петербургского дворянства 21 марта 1848 г.: Николай, изволив обнять их, целовал за службу и сказал: господа! внешние враги нам неопасны, одушевленные войска готовы с восторгом встретить мечом нарушителей наших границ. Из внутренних губерний Я получил донесения самые удовлетворительные. Но в теперешних обстоятельствах (Франц. Ррев.) я вас прошу, господа, действовать. Подайте между собою руку дружбы, как дети, так, чтоб последняя рука дошла до меня и тогда под моею главою (руководством) никакая сила земная нас не потревожит. Я прошу вас наблюдать за мыслями и нравственностью молодых людей. Ваш долг, господа, следить за ними. Господа! у меня полиции нет, я не люблю ее: вы моя полиция. Каждый должен доводить до моего сведения действия и поступки, какие он заметит. Будем идти дружною стопою, и мы будем непобедимы.

Чтоб не очернить и не высветлить образ, не будем комментировать цитации, а лишь приводить их. Царь, возомнивший себя царем в безвременье, отсюда обилие бед, которых могло не быть, они плод самодурной фантазии. Военное дело, садизм, законы, — все это было для него искусство для искусства. Николай — персонаж, играющий навязанную ему рождением роль. Он жил на людях: что скажет Европа? Единственные люди ему — Европа. Николай не понимал, что император — это административная должность, думая, что он Провидение, и так держал руль. Отсюда вытекает, что Николай нереален, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А последствия, вытекающие из тела государства, — кровь, заключим мы. Как-то на учении Николай до того забылся, что хотел схватить за воротник офицера. Тот ответил: Николай, у меня шпага в руке. Николай отступил назад.

С. Соловьев, историк, пишет: Николай страшный нивелировщик: все люди перед ним равны. Как мы видим, получается многословная формула Николая. Надеждин, писатель, издатель Чаадаева пишет: у нас одна вечная, неизменная стихия: Николай! Народ русский существует только в своем Николае, без него это ряд нулей. С этой же державной единицей нули превращаются в биллион. Вот мой символ веры. Замкнутая художественная вещь не означает прорыв безвременья, бриллиант замкнут в оправе, принадлежит всем, неподвижен, недвижим, безымянен, как Гоголь, николаевский. Безвременье — это когда идеи превращены в чтиво, в газеты. Это когда мы не знаем, с чего начать в юности, и плохо кончаем, смертью, бесповоротной. Это когда царь в каске. Это когда женщины, как цепные собаки, отдаются без воя, ворам. Это когда за спиною спеет пустыня, а в ней смокинг, без человека. Это когда время тускло, неустойчиво, ждешь лета, а влажная зима мозолит глаз. Когда огни стоят в стеклах и лампочки не перечесть. Когда красный карандаш и нож теряют разницу и равновесие. Когда не живет душа. Когда дует и некому накормить. Когда ласточки, как львы, взлетающие на треугольниках. Когда дети скворчат. Когда бездна без ремня. А вишни краеугольны. Когда временам подходит слово «грязнословие». Когда сидишь и понимаешь, что одиночество не худший вид движения, а через зарю придет и человек с кувшинами на ногах. Когда никто никому не нужен, как в мирное время (надмирное). Когда ястреб строгает жизнь больше, чем плотник. Когда зверей уничтожили на корнях. Когда ругается горе. Когда плачут финны. Когда желтые маковки лука принимают за церковь греческого вероисповедания. Когда я, закинув голову, лежу на спинке кровати и никто меня не рубит (и голову, и спинку). Когда звезды сверкают холодным лбом.

Историк пишет: ни одно счастливое усилие ума в области искусства не остается без николаевского привета. Без Пушкина нет нас, и мы пишем о нем, но то, что опущено перьями авторов: гроб. О гробовых досках Пушкина пишут не так пылко, как о ямбах и о вольности. Мы напишем про гроб. Гроб — это последнее здание (дом), в котором живет тело (остатки живут!). Но прежде вспомним, что пишет Николай Пушкину в пересказе уст Бенкендорфа: Николай надеется, что вы хорошо испытали себя прежде чем сделать этот шаг (жениться!) и нашли в себе необходимые качества сердца и характера для составления счастья женщины, в особенности такой милой и интересной, как госпожа Гончарова. Пушкин знал, что Гончарова кандидатка Николая.

О Николае Пушкин пишет:

Тебя мы долго ожидали.

И, светел, ты сошел с таинственных вершин,

И вынес нам свои скрижали.

После женитьбы с 1 января 1832 г. Пушкин стал получать в министерстве иностранных дел, без должности, по приказу Николая, ему дали деньги на жизнь, в карман. 31 декабря 1833 г. Пушкин пожалован в камер-юнкеры, водить жену на глаза Николая. Затем Пушкину дают должность читателя архивов с громадным окладом. 26 февраля 1834 г. Пушкин просит у Бенкендорфа ссуду из казны 20.000 руб. Дают, и он пишет: теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно поступать, как им угодно. Они смотрят, он пишет 26 июля 1835 г. — Бенкендорфу: из 60.000 моего долга половина — долги чести (карточные!). Я умоляю Николая оказать мне милость дать возможность заплатить деньги. Дали. Деньги дали, как и молил. Лемке пишет: когда Пушкин умер, толпы народа пошли отдать долг гробу. Похороны назначены в Исаакиевском соборе, об этом напечатано в извещении, вынос тела (в гробе!) торжественный, днем. Но Николай уносит гроб ночью, в присутствии вдовы, друзей Пушкина, Дубельта и 20 жандармов. Гроб несут не в Исаакиевский собор, а в конюшни. После отпевания в конюшенной церковке гроб скрывают в подвал. На следующую ночь ящик с гробом ставят на телегу, и Николай садит на гроб 4 жандармов и одного А. И. Тургенева, и везут эту компанию в с. Михайловское. На станции П. жена писателя Никитенко видит телегу, на ней солому, под соломой гроб обернутый в рогожу. 4 жандарма и один А. И. Тургенев носятся по двору, перепрягая курьерских лошадей. И крестьяне тут. – Что это? — спрашивает жена Никитенко. - А бог его знает, что. Вишь, какой-то Пушкин убит, и его мчат на почтовых в рогоже и в соломе, прости Господи, как собаку! — это крестьяне, в ответ. 19 февраля 1837 г. Паскевич — Николаю: жизнь Пушкина, как литератора, талант его созревал, но человек он дурной. Николай — Паскевичу: мнение твое о Пушкине Я разделяю и про него можно сказать, что в нем оплакивается будущее, но не прошедшее. Храните гордое терпенье, — писал Антон Дельвиг, барон (прощальная песнь воспитанников царскосельского лицея, 1817 г.). Храните гордое терпенье, — пишет Пушкин в послании в Сибирь, 1826 г. Союз поэтов, любимцы муз, святое братство. В 1830 г. Дельвиг начинает выпускать «Литературную газету». В 1830 г. выпуск ее заканчивается, запрет. Мотив — переход литературной борьбы в политическую. Вот что писал Дельвиг о гг. Полевом, Грече и Булгарине: эпиграммы демократических писателей 18 столетия приуготовили крики «аристократов к фонарю» и ничуть не забавные куплеты «повесим их, повесим!» Барон Антон Дельвиг намекал, что гг., объявившие себя демократами (Полевой, Греч и Булгарин) пишут слогом топора и являются провокаторами революции в России. В черновиках Дельвига: партия Булгарин-Белинский, еще не объединенная... потом, правда, он это вычеркнул. Дельвиг знал, что Николай демократ. Началась буря с рыбой. Кит-Бенкендорф напал на Дельвига, сокрушая этого юношу в круглых очках, но барон был толст и стоек. Дельвиг: есть закон, и он запрещает преследовать редактора за статьи, пропущенные цензурой. Бенкендорф: закон есть для подчиненных, но не для начальства. Тогда Дельвиг поместил в печати четверостишие памяти жертв Июльской революции. Бенкендорф озверел и грозил сослать всех князей в Сибирь. Вмешался граф Блудов, управляющий министерством юстиции, он твердо обещал Бенкендорфу формальный арест, Бенкендорф принес извинения и разрешил газету. Но Дельвиг слег и умер. Никто не был при его смерти, его нашли завернутым в шелка, с кровью во рту, больничный столик был полон бокалов, Софья Михайловна (жена) не ночевала дома, гуляла с кем-то и в ту ночь. Зеркало было разбито в дым. Это от этой сцены пошло у Есенина: я один и разбитое зеркало. Что же с Дельвигом? Конечно, не Бенкендорф убил. В 32 года бойцу, умнейшему, поэту, Бенкендорф не мешает. Но наступает момент, когда жизнь ведет черту над головою, а под чертой — ты, тварь и более никого нет; дружбы вырваны, любовь — беда, а «творчество» у натур гениальных выносится за скобки жизни, всегда, это у графоманов стоят «проблемы творчества». Так умер Дельвиг, поэт гениальной чистоты, первый, объявивший Пушкина над литературой, великий друг, Дух Вторый. Распад Дельвига — это падение золота пушкинской поры, смерть союза поэтов, он один мешал им разойтись: Пушкину к прозе, Жуковскому к воспитанию чужих детей (Нниколаевских), кн. Вяземскому к карьере по просвещению, кн. Баратынскому в никуда, в бесполезную жизнь, бестворческую. Время эстетики миновало. Эти поэты не столько родовиты, как аристократы речи. Лучший стилист из них безусловно Дельвиг. Да мало листков от него осталось, что ж, ищут и никак не найдут архив. (Не ищут, потому и не находят!).

Жихарев пишет: Чаадаев владел прекрасно четырьмя языками: русский, французский, английский, немецкий, легко справлялся с греческим и латинским. Всеобщая история и богословие, в этом Чаадаев был выше специалистов, но и в остальных науках солидно, это последний русский энциклопедист. Щеголеватость была потребностью его натуры. Дома и в одиночестве Чаадаев всегда безукоризненно одет, выбрит, причесан, граф Поццо ди Борго заметил, что будь на то власть, он заставил бы Чаадаева беспрепятственно разъезжать по Европе, чтобы показывать европейцам ун руссе парфатемент комильфо. В Москве он пользовался репутацией лучшего танцовщика, вообще. Никогда не писал по-русски. С Чаадаевым дружили: Александр I, Пушкин, Баратынский, Хомяков, Герцен; кн. Голицын, и Орлов — министры двора, гр. Закревский — люди противоположных положений и убеждений. Один называет себя его учеником, другой просит разрешения видеть комнаты гениального человека и т. д. Чаадаев живет во флигеле, дом Левашовых на Басманной. О комнатах гениального человека Жуковский говорил, что флигель держался уже не на столбах, а одним только духом. Хомяков пишет: чем объяснить его известность, он не был ни деятелем-литератором, ни двигателем политической жизни, ни финансовою силою, а между тем имя Чаадаева известно всем русским людям, оно состояло в самой личности Чаадаева, в той выпуклости, с которой фигура вырисовывалась на фоне николаевского общества. Рассказ Тютчева в пересказе Феоктистова: задумал Чаадаев подарить друзьям свой портрет масляными красками, найден живописец. Чаадаев заставил его переделывать портрет не менее 15 раз, и несчастный художник воскликнул: откровенно говоря, я не могу смотреть равнодушно на вас, писать два или три месяца одно и то же лицо — это ужасно! Мне остается только пожалеть, — возразил ему с невозмутимым спокойствием Чаадаев, что вы, молодые художники не подражаете вашим предшественникам, великим мастерам 15 и 16 вв., они не тяготились воспроизводить постоянно один и тот же тип. — Какой же это? — Тип Мадонны. 1 июля 1833 г. Чаадаев пишет Бенкендорфу: я вряд ли могу надеяться, что взоры Николая падут на меня. Взоры пали. Философическое письмо Чаадаева опубликовано в № 15 журнала «Телескоп», он пишет: мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежали ни к одному из великих семейств человечества, ни к западу, ни к востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, мы живем в самом тесном горизонте без прошедшего и будущего, мы явились в мир как незаконнорожденные дети без связи с людьми. Нам нужно молотом вбивать в голову то, что у других инстинкт, наши воспоминания не дальше вчерашнего дня, мы чужды самим себе, мы идем по пути времен так странно, что каждый сделанный шаг исчезает безвозвратно, мы идем вперед, но по какому-то косвенному направлению. Через 2 дня после выхода Философического письма Николай читает и налагает резолюцию: нахожу, что содержание есть смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного. В тот же день Бенкендорф составил отношение московскому генерал-губернатору кн. Д. В. Голицыну, а Николай пишет па проекте: очень хорошо. Из текста проекта: жители столицы, будучи преисполнены достоинства Русского Народа тотчас постигли, что подобная статья не могла быть писана соотечественником их, сохранившим полный свой рассудок, и потому изъявляют оне искреннее сожаление о постигшем его расстройстве ума. Здесь получены сведения, что мнение о несчастном положении г. Чаадаева единодушно разделяется всею московскою публикою. Вследствие чего Николаю угодно, чтобы приняли надлежащие меры к оказанию г. Чаадаеву всевозможных медицинских пособий. Николай повелевает, чтобы поручили лечение его искусному медику. Николай наказал Чаадаева сумасшествием на один год, Бенкендорф сделал приписку (в руки Чаадаеву): прошедшее России удивительно, ее настоящее великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Прочтя предписание о собственном безумии и о светлом будущем России, Чаадаев смутился чрезвычайно, — пишет кн. Щербатова,— побледнел, слезы брызнули из глаз, он не мог выговорить ни одного слова. Наконец, собравшись с силами, трепещущим голосом сказал: справедливо, совершенно справедливо. Кстати, в той же книжке Телескопа статья Раумера, он пишет: у пас в России один центр всего и этот центр есть наш Николай, в священной особе которого соединены все великие государственные способности. Герцен пишет о Чаадаеве: стройный стан, одевался очень тщательно, бледное лицо его совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или мрамора «чело как череп голый», серо-голубые глаза, печальные тонкие губы. Десять лет стоял он, сложа руки где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах, в театрах, в Английском клубе и воплощенным вето, живым протестом смотрел на вихрь и капризничал, делался странным. Было нелегко с ним, стыдился неподвижного лица его, язвительного снисхождения, прямо смотрящего взгляда. Чаадаев получил в наследство 4556 душ и удобной земли 3000 десятин, свыше 1000 десятин леса, а брат выплачивал ему периодически по 70.000 руб. золотом. Пока Чаадаев отбывал срок сумасшествия, его посетили: маркиз де Кюстин, гр. Сиркур, Мериме, Лист, Гакстгаузен, 14 апреля 13856 г. он умер, пережив Николая на свой срок, на один год.

Гоголь вне опасности в Риме, пишет гениально, просит у друга Ж. денег, но это он просит у Николая, ведь письма идут на стол нашему герою. Николай от души хохочет и шлет деньги на «Мертвые души», на чернила, это мысль Николая, что Гоголь обличает мелкопоместное дворянство, от этой густопсовой идеи Гоголь и бежал в Рим через Академию Художеств. К слову, непонятно, как Гоголь перемалывал сверхсуммы, щеголь, едок, но это тогда ничего не стоило; и как Гоголя убили по возвращению в Россию, мучили, сливая кровь, били лед на висках, пьявки уши объели ему до корней, Гоголя убивали вне пуль и Кавказов, его и захоронили ив живом теле, оно еще долго крутилось в гробу, как сверло, волосы рвались, зубы искусаны и сломаны, это при вскрытии земли нашли такие картинки. Гоголь завещал не хоронить его, не слагать в могилу без трупного запаха, сложили. Николай ни при чем, это люди Николая хоронят, их вдоволь. Гоголь — вопрос русский, святой, он жил без людей, без портрета, боялся женских ню, а разобрали его на косточки, чистя, медики, мужланы. Шарлотта любила Гоголя, но линиям сестринским. Гоголь — дух изысканный, звонкий, кровавый, равновеликий Высшему Духу, он один в империи взмахнул пером и, очертив вокруг себя мелом круг, сражался с нечистой силой, пока не пал как в песне, и долго его закладывали в землю, а он возвращался и ходил по Риму с Ивановым, с Соболевским, а у нас его нет. Он очень загадочен, безвозрастной, в 22 года он писал как Гомер. Гоголь сделал русский рисунок речи, раскрасил его мазками и вместо страниц ввел в переплет картины. Этого не умел Пушкин в прозе, и не умел никто после Гоголя. Рядом с ним, но обиняком стоит только одна книга — у нас — «Герой нашего времени». Шарлотта читает Героя, заперев ключ, Николай ломает спальню и выхватывает книгу. Тут странный нюанс: Николай кричит, как туча — как она смела читать, и что—Лермонтова! и где — в супружеской постели! Вообще-то Шарлотта и Лермонтов человечнейшая и симпатичнейшая история, они могли быть большими друзьями, да были б, ведь высшая знать и кандидат Шарлотты А. В. Трубецкой родственники Лермонтова, уж не говоря о прямой родне, надмиллионерах Арсеньевых. Ведь младший Трубецкой, Сергей дрался с Лермонтовым плечом к плечу при р. Валерик и принимал после дуэли его последние вздохи, ведь Сергей пошел на слом судьбы (своей) будучи негласным секундантом поэта. А Столыпины, ведь Столыпин Алексей, Монго, двоюродный дядя и друг Лермонтова, внук министра Мордвинова, однополчанин, секундант тоже. Их было много тогда, этих чистых ребят, денди, жадные люди до боя, рано погибли, ни один не умер в мирной раме. В 20 лет Лермонтов корнет лейб-гвардии гусарского полка, лейб-гусары носят алые доломаны и ментики, белая масть лошадей, присвоенная полку, любимейшая масть Лермонтова. Юноша пишет Лопухиной: если будет война, клянусь Богом, буду всегда впереди. Он и был. Мы любим детали, Лермонтов блестящий шахматист, и как он пел у Шарлотты голосом, играл на фортепьяно и скрипке, танцор, живописец и дуэлянт, к слову, в записках Мартынова любопытнейшая деталь: в Петербурге только двое, кто мог завязать печную кочергу двойным узлом кн. Вельский и Лермонтов, но, — добавляет Мартынов, — у Лермонтова слишком длинные руки, ниже колен, нечеловеческие, поэтому он и связывался с кочергой. Согласимся; да, поэтому. Отметим, Мартынов ревнив и пойдем дальше, поедем на Кавказ. В бою на р. Валерик Лермонтов действует в составе штурмовой колонны, он адъютант, в том бою потери в офицерах 2%, в адъютантах 20%. За храбрость и мужество в бою 11 июля генерал-адъютант Галафеев представил Лермонтова к ордену св. Владимира с бантом, а Николай не дал. В бою 10 октября ранен Руфин Дорохов, командовавший сотней отборных конных бойцов, казаки-охотники из кавалерии Левого фланга кавказской линии. Дорохов передает команду Лермонтову, а отряд с тех дней называется Лермонтовским. Н. А. Султанов, служивший в отряде, пишет: поступить в команду мог кто угодно, ему брили голову, приказывали отпустить бороду и вооружали двустволкой со штыком. Кавалеристов отряда отличала отчаянная отвага, преданность командиру и презрение к огнестрельному оружию. Лермонтов как командир вел общий бойцам «образ жизни», спал на голой земле, ел из котла, небрежно относился к форме, к внешности. К. X. Мамаев пишет: даже в этом походе он не подчинялся никакому режиму и его команда, как блуждающая комета бродила всюду, являясь там, где ей вздумается, в бою они искали самых опасных мест. Нужно знать того, кто отдал свой отряд поэту: Руфин Дорохов, сын героя-генерала 1812 г., дуэлянт, буйноповеденческая личность, разжаловался в солдаты много раз, воспет Д. Давыдовым. Лев Толстой, любивший салонное и жеманное, в романе «Война и мир» изменил в фамилии Дорохов Р. на Л. и вышел из-под пера Толстого некий Долохов, сильно измененный, офранцуженный; сентиментальный граф дал ему нищую маму-старуху, которую тот Долохов кормит с ладони. Истинный Дорррохов никого не кормил, а только воевал и дрался. В письме к М. Ю. Юзефовичу Дорохов пишет: славный малый, честная, прямая душа, не сносить ему головы, мы с ним подружились и расстались со слезами на глазах, какое-то черное предчувствие мне говорило, что он будет убит, жаль, очень жаль Лермонтова, он пылок и храбр, не сносить ему головы (письмо за полгода до смерти, до дуэли). Дорохов пишет стихи и пьесы, знаком с Пушкиным. Мартынов Николай, убийца, жил 60 лет, сын пензенского помещика, сверстник, соученик, корнет Кавалергардского полка, на Кавказе он не в ссылке, а в командировке, уже ротмистр, тоже участник экспедиции Галафеева, но в отряде Дорохова не был, вышел в отставку в чине майора, и стал жить в Пятигорске; красивый, носит маленькую бородку и усы, выбритый подбородок, склонен к холе, волосы расчесанные на пробор, локон к левому уху, с него снимал акварель Т. Райт, профиль. Мартынов писал стихи, поэмы и прозу, но современникам в этом виде незнаком, его опубликовал Н. Нарцов в 1904 г. в Тамбове. Чтоб ни произошло между ним и Лермонтовым, вскрытие письма, ревность к сестре, несосчитанные деньги, лермонтовские насмешки и пр. — это было всегда, с детства их дружбы, это повод для дуэли, но не причина. Причина глубока. Нам ее не вскрыть, чтоб не бросить черный луч на и так бесцветную муть Мартынова. Пожалуй, тут связь со стихами. Я приведу еще друзей Лермонтова, ведь и Дмитриевский, секундант, тифлисский чиновник, — поэт, Лермонтов ценил его, тот печатался в Сыне Отечества, у него хранилось бандо Екатерины Быховец, забрызганное кровью Лермонтова. Еще один, доктор Мейер («прототип» Вернера) знал философию, литературу, историю, писал стихи и новеллы, после выхода Героя говорит Сатину (в письме): ничтожен Лермонтов, ничтожен талант его. Не правда ли, странно дымный список пишущих возле поэта, и один из них убийца, а остальные исчезли, как огонь. Не стоит описывать лишнее, но обратим глаз на один факт: перед дуэлью друзья (иЛермонтов) отправились в Шотландку, место увеселений, и пили там, пикник. Не забудем о трех алкоголиках-профессионалах Льве Пушкине (пишет стихи!), Екатерине Быховец, «кузине» Лермонтова, устроившей эту пирушку накануне смерти (и она пишет!) и Оммер де Гелль, француженке, поэтессе и резидентке французских шпионов в Крыму. Мартынова среди них не было, он перед стрельбой не пил. Отбросим стихи, этот хлам божий, но когда героя убивает майор в отставке, пишущий поэму «Герзельаул» — ужасная смерть без боя, не состязаясь, берет дуло и пуля бьет незащищенное тело, пронзая от пятого ребра снизу до лопатки (мы и мишени жалели, стреляя, рвутся, не видать кругов!). Вот что пишет о пирушке в Шотландке Оммер де Гелль, обо всех до дуэли: молодые люди, в числе их и Лермонтов стояли на балконе у окна, стараясь установить свои головы так, чтобы была пирамида, а как Лермонтов по росту был ниже всей компании, то голова его пришлась в первом ряду, совсем на подоконнике и его большие выразительные глаза выглядывали так насмешливо, это забавляло и знакомые подходили с ним разговаривать. Через 2 час. 15 мин. он был убит. Забавно, на дуэль ехал и А. П. Бенкендорф, родственник того, шефа, и он — поэт! Лермонтов известен при дворце не понаслышке, со дня свадьбы А. Г. Столыпина с любимейшей фрейлиной М. В. Трубецкой, сестрою кандидата Шарлотты, вход во дворец — знак плюс, поэт знаком с Шарлоттой прямее, чем пишут. Шарлотта видит Лермонтова, увидев, просит достать стихи, и по ее желанию во дворце читают вслух «Демона», и Демон нравится Шарлотте. В том же году Лермонтов сталкивается на маскараде с двумя масками, в голубом домино и розовом, голубое – цвет Шарлотты, розовое– ее дочери Марии, Лермонтов пишет им: как часто пестрою толпою окружен. Шеф Бенкендорф негодует. Дуэль Лермонтова с Барантом на женской линии и плоскости, и Шарлотта взволнована, всюду  твердит строки Лермонтова: в минуту жизни трудную. В июне Шарлотта дает Героя нашего времени Николаю, Шарлотта в восхищенье, Николай резко отзывается о Печорине и ссылает Лермонтова на Кавказ, где тот уже был более года, опять. Николай пишет Шарлотте 14 июня 1840 г.: счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он прочистит себе голову. Под пулями. Через 11 месяцев и 1 день Лермонтов убит выстрелом в грудь навылет. Сейчас скажем условия дуэли: 1. барьер в 10 шагов; 2. встают на крайних точках; 3. каждый стреляет когда хочет; 4. осечки считаются за выстрелы; 5. после первого промаха противник имеет право вызвать выстрелившего на барьер. Право каждого на три выстрела с десяти шагов с вызовом отстрелявшегося опять нажимать курок. Ничего, кроме смерти, тут быть не могло. Не было ни врача, ни экипажа. Пишут, что секунданты надеялись на мирный исход, но за кого они принимали стрелявшихся? — вопрос, и ответ: они принимали и того, и другого за Лермонтова. Напомним, см. выше — у Лермонтова кодекс чести, штыковой бой и ножи, на знамени его отряда презрение к огнестрельному оружию,дуэль с Мартыновым шестая из дуэлей Лермонтова, и никому он не тянул руку с миром, но и не стрелял, ни разу. Это знали обе кавказские линии, Петербург, Москва, Николай, секунданты, знал и Мартынов. И зная, выстрелил и убил, прострелил насквозь, всего, виртуоз. Вблизи дуэли замешаны 6 женщин Лермонтова: Реброва, Быховец, сестра Мартынова, французская поэтесса-шпионка, кн. Щербатова и некая петербургская франтиха. И француженка Оммер де Гелль пишет то же, что и знаменитый боец, денди и бреттер Дорохов: мне жаль Лермонтова, он дурно кончит, он не для России рожден, Лермонтов сидит у меня в комнате, как и к нему привязалась, мы так могли б быть счастливы вместе, ведь мы оба поэты. Мы оба! Нужно отметить, что к дуэли с Лермонтовым готовился в те дни брат Баранта Проспер и французский полковник Тэтбу плыл на шлюпе к поэту, чтоб стреляться. В том-то и щегольство этого Лермонтова – он не имел права стрелять, поэтому и шел на дуэли на пистолетах, охотно. Зная это, не один пытался всадить пулю в блистательное (т. ск.) тело, и посчастливилось Мартынову, тому, с кем Лермонтов десять лет жил бок о бок, дружа семьями, ценя его красоту и в общем-то данность. За этими красивыми глазами билось сердце майора, женское. Источники упоминают, что 15 июля то начинались, то прекращались ливневые дожди, офицеры стрелялись под дождем, и сильная гроза продолжилась и после дуэли. Труп лежал. Васильчиков поскакал в город за врачом, — нет врача. Глебов и Столыпин уехали в Пятигорск, наняли телегу и отправили с нею кучера Лермонтова Ивана Верткжова и человека Мартынова Илью Козлова, те и привезли тело на квартиру. 6 августа в Одесском вестнике № 63 сообщение А. С. Андреевского: 15 июля около 5 часов вечера разразилась ужасная буря с молнией и громом: в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов. Не некролог, а новелла, космично, Белинский: этой жизни суждено было проблеснуть блестящим метеором и оставить после себя длинную струю благоухания. Вот и Белинский пустил длинную струю благоухания. Лермонтов очень много знал, и в чем-то проговорился, поэтому Бог его и забрал к себе, быстренько, не дав развиться... этим разговорам, — пишет Джеймс Джойс. Узнав, Шарлотта пишет в дневнике 7 августа 1841 г.: гром среди ясного неба! Почти целое утро с Машей (дочерью), стихи Лермонтова. 12 августа Шарлотта пишет С. А. Бобринской: вздох о Лермонтове, о его разбитой лире, о русской литературе, он мог бы быть выдающейся звездой. В этот же день Шарлотта дарит Марии обе книги Лермонтова. Николай, узнав о смерти Лермонтова, говорит: собаке — собачья смерть! Опять собака! (см. выше). Даты жизни Лермонтова: 1814—1841. Уже в числах-перевертышах скрыт фатум. Прибавим к исследованиям роковых дат: все крупные правительственные заговоры в России после 1841 г. имели честь быть в лермонтовские дни. Две мировых войны для России 1914, 1941 гг. О поэзии: в 1941 г. покончили с собою Вирджиния Вулф и Марина Цветаева, обе поклонницы Лермонтова. В 1941 г. умер Джеймс Джойс, считающий в жизнь свою главным в себе влияние Лермонтова.

Достоевский называл прозу Лермонтова единственной в русской литературе, да она и одна у нас в бриллиантовой чистоте (голубого бриллианта!), в антисоциальности. Достоевский не литература, а гениальная импровизация, он — Инквизитор-Импровизатор, без искусств, над культурой. Это от юношеских ран о Петрашевском, казнью, ссылкой, от пускания благоуханных струй Белинского — Достоевский несвободен. Петрашевский утопист, читал книжные новинки из Европы кому попало, а приверженец Петрашевского студент Филиппов основал в Петербургском университете общество по искоренению грубости нравов у студентов. Чтоб распространить шире вежливость и деликатность, они ввели дуэли: если студент оскорбит товарища, он должен драться с ним на дуэли. Студенческий суд рассматривает проступок и присуждает виновного к поединку: если обиженный слабосильный и не умеет защищаться, суд назначал лицо, с которым обидчик должен драться на пулях. Для этого вскладчину нанимали учителей фехтования и стрельбы и занимались, а сам Филиппов стал знаменитым рубакой и грозой тех, кто оскорблял слабых. За это Николай арестовал кружок. Петрашевского он обвинил, что тот сумел распространить эти шпаги и револьверы по всей России, где петрашевцы излагали пламенным языком идеи братства и спорили о труде для всех и о безоблачной любви. В. Берви-Флеровский пишет: 22 декабря 1849 г. нас привезли на Семеновскую площадь. Свежевыпавший снег, окружение войск, на валу толпы народа; к солнце, только что взошедшее красным шаром, блистало, облака сгущенные.

Солнца не видел я восемь месяцев, — пишет Д. Д. Ахшарумов, — кто-то взял меня за локоть и сказал: вон туда ступайте. Направившись, я увидел среди площади подмостки квадратной формы, со входною лестницею, и все обтянуто черным трауром — наш эшафот. Там стояли: Петрашевский, Львов, Филиппов, Спешнев, кареты все подъезжали и оттуда один за другим выходят заключенные, Плещеев, Ханыков, Кашкин, Европеус, а вот и мой милый Ипполит Дебу. Все прощались. Теперь нечего прощаться, становите их, — закричал генерал. Всех нас было 21 человек. Явился какой-то чиновник со списком в руках и стал, читая, вызывать нас по фамилии. После него подошел священник с крестом в руке и сказал: сегодня вы услышите справедливое решение вашего дела, последуйте за мной. Нас повели на эшафот. Нас интересовало, что будет с нами далее. Вскоре внимание наше обратилось на серые столбы, врытые с одной стороны эшафота. Для чего столбы у эшафота? — Привязывать будут, военный суд, казнь расстрелянием.

Войдя на него (эшафот) мы столпились, нас поставили двумя рядами: один, меньший, наиболее суровых преступников: Петрашевский, Спешнев, Момбелли, Львов, Дуров, Григорьев, Толль, Ястржембский, Достоевский, другой ряд — Филиппов, Дебу Старший и Ипполит, Плещеев, Тимковский, Ханыков, Головинский, Кашкин, Европеус, Пальм. Расставлены. Войскам скомандовано: на караул! и этот ружейный прием, исполненный вмиг несколькими полками, раздался ударным звуком. За тем скомандовано (нам): шапки долой! Холодно, а шайпки все ж прикрывают голову. Чиновник в мундире читает изложенные вины каждого в отдельности, мы содрогались, дело закончилось словами: полевой уголовный суд приговаривает всех к смертной казни — расстрелянием и 19 сего декабря Николай собственноручно написал: быть по сему. Мы стояли в изумлении. Затем нам поданы белые балахоны и колпаки, саваны, и солдаты, стоявшие сзади, одевали нас в предсмертное одеяние. Кто-то сказал: каковы мы в саванах! Взошел (на эшафот) священник, тот же, что вел нас, с евангелием и крестом, и поставлен аналой (столик для икон и книг). Священник: братья, пред смертию надо покаяться, кающемуся Спаситель прощает грехи, я зову вас к исповеди. Никто не отозвался. Тогда подошли к Петрашевскому, Спешневу и Момбелли и стали привязывать их к серым столбам веревками, по одному на столб. Приказ: надвинуть колпаки на глаза. Раздалась команда, «клан» и группа солдат— 16-стоящих у эшафота направили ружья к прицелу на Петрашевского, Спешнева и Момбелли. Момент ужасен страшно. Но вслед за тем увидел я, что ружья, прицеленные, вдруг подняты стволами вверх, от сердца отлегло, отвязывают привязанных, приехал какой-то экипаж, флигель-адъютант читает бумагу, и в ней извещалось о даровании нам Николаем жизни и — всем каторгу. По окончании чтения с нас сняли саваны и колпаки, взошли на эшафот люди, вроде палачей одетые в старые цветные кафтаны, и, став позади ряда Петрашевского-Достоевского, стали ломать шпаги над головами поставленных на колени ссылаемых в Сибирь. После нам дали каждому арестантскую шапку, овчинные, грязной шерсти тулупы и такие же сапоги, на середину эшафота принесли кандалы и бросив эту тяжелую массу железа на дощатый пол эшафота, взяли Петрашевского, и выведя на середину, двое, по-видимому кузнецы, надели на ноги его железные кольца и стали молотком заклепывать гвозди.

Бело-туманно, идут поезда живых уток, тонут волны — холодно, лодки стоят на цепи, похожие на котлы, ему снились Горы (Николаю!) и реки, леса, озера и равнины, грудная клетка России, и что в ней маятник лежит, Николай берет рукой пустую клетку, сердце капает, толкнет — идет, и ходит, если из руки в руку бросать, а так стоит, лежит, и Россия лежит географически, орлы над нею летят, медведи под Петербургом стройные как сосны, на Невском волки помои едят, кости собак едят; то сердце России, что Николай толкал сонный, стучит, его Николай рисует в альбомы, без подписи, нарисует себя, а поверх мундира сердце, а в центре букву Р. Россия, или две Р: Россия — родина, или три Р: Россия — родина русских. Русских Николай очень любил. Николаю снилась бочка капусты, а в ней Бенкендорф квасится, граф, в мундире, без шляпы и большой палец вверх показывает, что хорошо ему, перед кончиной они обсуждали, как быть, Николай хотел сохранить тело друга, оказывается годен капустный рассол в стеклянной бочке, Бенкендорф согласился сразу ж: хорошо, да, но Николай квасить не хотел, а облили (мастера) гроб капустой. Николаю снились китайцы, и он волновался. Снились старые руки любовниц, снились ему собаки, катушки, Наполеон в– сапогахи в дырочках, пулями пронзенный, в животе дыра, и там пуговиц полный живот, набито. Снилось, что в ночном горшке варят двух цыплят, ощипанного и неощипанного с вишнями. Николаю снилась Европа, и каждая страна будто ребенок тянет ручки к Николаю: Австрия, Пруссия, Франция, Испания, Италия — как девочки, а Англия — как мальчик, толстолицый, вынут из смокинга, курит, рыдая. Индия снилась, как девочка, как Пушкин. Лермонтов ему снился из ночи в ночь, Николай бегал к Шарлотте, старый ,и жаловался: Лермонтов снится, будто он руку рубит себе и складывает. И Шарлотта записывает в дневнике: опять Лермонтов снился и Николай вне себя, пытает; не спится ли и мне Лермонтов, на мои уверения, что не снится, не верит, дает мне в. кровать веревку, чтоб Лермонтов не снился, хорошо, что Бенкендорф в бочке ему снится отдельно, а Лермонтов, будто тот стоит на скале с надписью «Дарьял» и Николая длиннющей своей рукою щекочет, пуп ищет. Т. наз. декабристы не снились, а привидиятся две-три жены, он их и шлет в Сибирь, стары, толку нет, одни лодки слез от них. Ему снился костюм кн. Меттерниха, толстого хлопка (материя) белый, золота на миллион распластано в виде лавров. Николай такой себе сшил бы на бал, на красной подкладке. Снилась ему бутылка литра, он видел, как пил Веллингтон. Снились ему волки и львы, кошки и мячи, и все это прыгало. Спал Николай в шинели, в карманах по револьверу, под подушкой кинжалы, на одеяле хлысты. Снился ему шоколад, он любил его. Снилась ему луна, а на ней архитектурный чертеж отца, а еще жуки, воздушный дом и паровая дорога, Николаевский вокзал и Польша, дышащая огнями. Ему снились солдаты ровными рядами от Архангельска до Астрахани, Николай мечтал о винчестерах. И еще о мягком кресле в кабинете, которое выглядело б как твердое. Снились ему в супе (диетическом) кусочки куриного мяса и шкварки, мелкокрошеные, так, чтоб выглядели издали ломтиками картофельными. И еще Николай мечтал, и снились ему портянки к сапогам из тончайшего батиста и байки, чтоб обязательно свежие, ежедневно в год 365 пар портянок, ну и что, недорогие. Он пробовал закручивать ноги в шелк, как Людовик 15 и маркиза Помпадур, но от шелка пот. Ему снились флаконы духов, и что он спит надушенный в женском белье к мужскому телу, однажды он проснулся в чепце, это его изумило, только потом дошло, что он лыс наголо и чепец от утреннего солнца и чтоб не простудить голову. Николай любил, чтоб его мыли руками греки и турки, их держали на особом окладе, без русского языка. Шарлотта и кандидатка Николая Россет-Смирнова пишут слово в слово в дневнике: Николаю часто снилось яичко, свежеочищенное, он его и сосал, высасывал яйцо до отворотов, проснувшись, он в поту пил морс подолгу. Николаю снился таз, полный воды и плывут юноши со штыками, окрашенные, под маникюр, а он их ложкой черпает. Николаю снилась табуретка с разбитым сиденьем. и он низ лица мажет помадой. И еще: как идет он в лес в мундире и снимает малиновые ягоды, и кладет руку в рот, откинувшись. И из ночи в ночь ему снились русские, сытые, со щеками из свеклы, Севастополь сдан. Еще ему снился Ниагарский водопад здесь, в России, на Волге, если ее завернуть за Урал, то вполне можно сделать водопад, ничуть не хуже. Еще, сидя ночами и чертя по бумаге (он же инженер!) Николай придумал дамбу, чтоб не заливало Петербург, а залило все прибалтийские страны, чтоб оказать им помощь и войдя в них, остаться с русским народом, населив его вдоль морей мира, этот план радовал Николая, и ему снилось: то государства рушатся под напором контрольной воды, а то наоборот тонет Исаакий, и на нем сотни тысяч сидят, ждут, кто спасет, ими набивают лодки и отправляют реставрировать город на Неве. Ему снились дети в солдатских шинелях, стрелявшие в Англию. Ему снились коровы, слоноподобные, вымя как гамак и кормят русских, и гуси, сало их для смазки сапог целых армий, ему снились русские войска с моноклями и бьют беспощадно из всех дул, стреляя в рост по крымской воде. Ему снился свой портрет в Турции, Египте, в Аравии и в Персии, в Китае и в Индии. Несут ему вьюки жемчужин, цинк, бром, никель, хром, медь, уголь и рис индийский, без англичан, рис русский — как звучно. Ему снилась машина по Гумбольту, чтоб выходили оттуда железные люди, с понятием, ему снились двуглавые орлы, море и волны бьются ему о бока, в вышине висит розовый шар, он страдал от кандидаток, от их детей (его) у него был план вывезти детей в Польшу, не по праву рожденных (своих!) и составить из них там сейм, да поляки не захотели. Николаю хотелось спать, снов, что он послан со звезды, страдать, он сравнивал себя с Петром Великим и видел, что он больше, ему снилось много голых женщин, мужчин, особенно выбритые животные — козы, а также голые части у дочерей. Ему снились шляпы, высокие, предметы зла, французского. Ему снилось Рождество: цветные свечи с блюдечками, ему снились ружья, вынимаемые из моря, с английскими замками. Николай читал, что одним ружьем издалека англичанин убивает в день 20—30 русских людей, которые сидят на бастионах, болтая ногами, у нас таких ружей нет. Духовное завещание Николай написал еще в 1844г., 4 мая, в день Вознесенья. Это черновик, в тот день закат был прозрачный. Первыми шли статьи как распределить личное, собственность между членами Царской Семьи: кому дворец, кому дачу, кому деревни, и кому дать разных вещей — сапог, шинелей, табакерок, столов, кому кровать и пр. Весь карманный капитал денег, к примеру он делит между тремя дочерьми: Марией, Ольгой и Александрой. Еще он подчеркивает, чтоб выплачивали пенсию кучеру его Якову; комнатной прислуге, рейткнехтству, старикам инвалидам он завещает тоже платить пенсию, государственную. Николай пишет: с моего детства два лица были мне друзьями и товарищами, дружба их ко мне никогда не изменялась, генерал-адъютанта Эдуарда я любил как родного брата, сестра его Юлия добрая, обоим им прошу назначить в Мою память пенсию сверх получаемых еще но 15.000 руб. серебром. Николай благодарит лейб-медиков Арендта, Маркуса, Мандта, Рейнгольта за то, что имели счастие служить ему. Благодарю графа Чернышева, кн. Меншикова, гр. Нессельроде, гр. Канкрина, гр. Блудова, г. Киселева, тех, кого мог неумышленно огорчить, меня прошу простить. 29 июля 1844 г. дочь Александра умирает, и Николай приписывает в завещании: вещи, предназначенные дочери моей Александре, оставляю сыну Александру, медальон и печать, которые покойная дочь моя подарила мне на одре — завещаю жене моей Шарлотте, а после ее смерти сыну Александру. Историк пишет: читая сие трогательное приложение к завещанию, мы вспоминаем, как пишет Карамзин о древности: без этого завещания мы не знали б всей прекрасной души Мономаха. Так и теперь: его (Николая) назидательная семейная жизнь может научить ценить прекрасные качества души его. 27 января Николай заболел гриппом, 9 февраля вопреки советам врачей он выехал в экзерциргауз для осмотра маршевых батальонов Измайловского и Егерского полков. Мороз —22°. Осмотрев, зашел к сестре Елене, от нее к военному министру. Возвратясь, чувствует себя хуже, кашель и одышка. Ночь Николай провел без сна. Но на другой день опять выехал и осматривал батальоны Семеновского и лейб-гвардии Саперный резервный полубатальон. С этого дня болезнь усилилась, Николай уже не выходил, 11 числа он не смог быть у Преждеосвященной обедни, слег. Несмотря на болезнь Николай говорил о государстве. 17 числа опасность велика, и медики решились сказать наследнику престола. К вечеру того же дня исчез последний луч (надежды). Николай спросил Шарлотту: где лекарства? Друг мой, – сказала Шарлотта, — для христианина лучшее лекарство и облегчение от принятия св. Тайн. Как, в постели? — закричал Николай, — я рад причаститься, но когда буду на ногах, когда Бог даст мне облегчение, а лежачий, а неодетый, могу ли я? разве я в такой опасности? Видя слезы на лице Шарлотты, Николай спросил: ты плачешь? — Нет, — ответила Шарлотта, плача. В 2 часа ночи дежурный медик (пишет): в эту минуту Николай вдруг понял, устремил на медика выразительный взор и сказал просто: скажите — что же? — умираю ли Я? говоря «умираю ли Я» он возвысил голос. Медик сказал: да, он держал Николая за руку, она не дрогнула, Николай поднял глаза и спросил: что вы нашли во мне своим стетоскопом? каверны? — Нет, — сказал медик,— но начало паралича в легких. – И у вас достало духу объявить Мне мой смертный приговор? – О да, — сказал медик. Николай подал ему руку и сказал: благодарю. Вошла Шарлотта. Николай приказал дать телеграммы в Варшаву и Париж, и что он прощается с Москвой. – А со мной? — спросила Шарлотта. – И с тобою. К одру стеклись находившиеся в Петербурге члены царственного дома, дети детей его, — пишет гр. Блудов. Наследнику он сказал: служи России. Он шутил с детьми дочери Марии, но и им внушал службу России. Главнейшее внимание его к Шарлотте, она сказала: зачем я не могу умереть с тобою? — и он ответил: ты должна жить для них, — указывая на целые лестницы детей, еще Николай сказал: живите в тесном союзе любви семейной. Николай продолжал жить еще несколько часов и благословил генерал-адъютанта гр. Орлова и министров, гвардию, армию, флот, геройских защитников Севастополя. Удивив своей памятью, он не забыл и прислугу, и дворцовых гренадеров, потом спросил медика: скоро ли вы дадите мне отставку? скоро ли все будет кончено? — Не так еще скоро. – Не лишусь ли я памяти?– О нет, — сказал медик и добавил: пока вы здесь.

Николай пожал ему руку. Последняя речь к окружению: после России я вас любил более всего на свете. До последних минут Николай жал руки Шарлотте и наследнику. Однажды он встрепенулся и сказал: я хочу пожать руки русскому народу. – Но их 70 миллионов, столько рук не нажмешься, — возразил гр. Киселев. – Ну что ж, ради этого я готов, — сказал Николай. – Что? — спросил гр. Киселев,— жать? жить? Но час взошел, и 26 февраля в 20 минут пополудни не стало Николая. Шествие с останками Николая в соборную церковь св. апостола Петра и Павла, небо чисто и облито светом, на площади народ, спокойный, колокола церквей оглашают воздух рокотом. Когда колесница с трупом тронулась, народ быстрым движением пал на колени. Шествие: знамена, обвитые крепом, с опущенным оружием, глухими барабанами, смущенная толпа. И колесница с ящиком. Если правда и прямодушие будут изгнаны с земли, то они найдут себе убежище в сердцах государей, — это речь Людовика XI. Историк пишет: печальное шествие напоминало самые лучшие страницы из жизни Николая. Еще один, кн. Чернышев: могила Николая — колыбель человечества. Еще один: на неостывшем еще теле (он лежал 9 дней!) наброшена шинель, обычный наряд его и единственная роскошь. Впереди кортежа едет верхом церемониймейстер и дает направление шествию, идут хоры музык, эскадроны кавалерии, роты гвардии, конюшенные офицеры, придворные лакеи, скороходы, камер-пажи с их офицерами, вот знамя императорской фамилии, военное, знамена опущены, лошадь под богатою попоной, ведомая двумя штаб-офицерами бьет ногой и будто бы спрашивает, почему на ней нет сегодня ее обычного всадника, Николая, за нею едут гербовые знамена областей, составляющих Русскую Империю: Ростовское знамя, Казанское, Астраханское, Новгородское, Московское, их более 40, потом другие знамена, вот черное знамя с русским государственным гербом и за ним лошадь, покрытая черным сукном, ведомая двумя чиновниками, вот рыцарь в золотых латах с обнаженным мечом, верхом на лошади, покрытой роскошным чепраком, за ними пеший латник в черных латах с обнаженным мечом, опущенным вниз, ритуальная символика, это жизнь и смерть, едут, идут. Несут гербы: Сибирский, Финляндский, Польский, Астраханский, Казанский, Новгородский, Владимирский, Киевский и Московский, потом Государственный большой герб, предшествуемый и несомый генерал-майорами, далее следуют государственные сословия в виде депутатов от них, цехи, учебные заведения, министерства, сенат, государственный совет. Проходят мимо два взвода кавалергардского полка взолотых касках. Несут иностранные ордена Николая на глазетовых подушках, их 34 штуки. Несут русские ордена (Николая). Несут короны царств и областей, присоединенных к России: царства Казанского сквозная, в драгоценностях, астраханского с изумрудом (огромным) наверху, в алмазах, жемчугах и яхонтах, Сибирская из золотой парчи. Кавказских корон еще нет, ни одной. За ними следуют регалии, государственные: держава, скипетр и императорская корона. А за этим и тем катится колесница с ящиком Николая. Торжественное шествие духовников, певчие, дьяконы, протодьяконы, священники, архимандриты, архиереи, и преосвященный митрополит новгородский и петербургский, священники со св. иконами ки духовник Николая. За духовной процессией едет колесница, обитая серебряной парчой с высоким балдахином, широкий гробовой покров из золотой парчи усеян русскими орлами, а по краям обшит горностаем, четыре генерал-адъютанта окружают гроб, стоя на ступеньках колесницы, в нее впряжены восемь лошадей под богатыми попонами, генерал-адъютанты и генерал-майоры свиты поддерживают кисти покрова, 60 пажей несут зажженные факелы с красным пламенем. За колесницей идет новый император — сын Николая, он подавляет рыдания (в себе). Ряды траурных карет императорской семьи, отряды пешей и конной гвардии с крепом, развевающимся на касках и рукоятках сабель. Николая положат в Петропавловский собор, к останкам Петра I, по завещанию. Панихида окончилась. Ночью пойдет народ, он был царь народа. Историк пишет: народ допущен в собор облобызать его оледенелую руку. — Я умираю,— произнес он в роковую минуту, — но пусть узнают верноподданные Мои, что я благословил их заочно. Вот заочники и целовали его кожу на костях. Еще один историк пишет: он хотел пожать руку каждому из 70 миллионов жителей России, но отговорили. Еще один историк о Николае: народолюбивая душа твоя. И еще один: настанет время, когда беспристрастная летопись впишет в скрижали все деяния Николая, очертит личность Великого и скажет: он соединил в себе блеск и твердость чистейшего алмаза. Правдивый и верный своему слову, он свято хранил общенациональное и ненавидел ложь и притворство. Долг, строгий долг был для него Закон, Отечество — алтарь!