Иван Булах. Рассказы

Рейтинг:   / 4

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Иван Булах

Просмотров: 3956

2013 год, Выпуск № 2

СТЁПКА

Деревня Ворониха в сорока километрах от райцентра, стоит на кромке бора. В середине июля здесь случилась такое, что даже пришлось вызывать из области службу МЧС. Произошло это так.

Всё началось с того, что однажды поздно вечером к Борису Анатольевичу, главе крестьянского хозяйства «Восход», прибежали сёстры Ненашевы. Девчонки ревели и наперебой просили помочь найти братишку, пятилетнего Стёпку.

– Всю деревню обегали, всех опросили – никто его не видел.

– А где родители? Почему они не беспокоятся?

– Они сейчас дома пьяные валяются.

– Что же вы так поздно спохватились?

– Думали, что найдётся. Он сегодня психанул на пруду, когда пришли купаться. Закапризничал и ушёл домой.

– А из-за чего?

– Не дали ему первому поплавать на резиновом плотике.

У Ненашевых было шесть ребятишек, пятилетний Стёпка был младшим в семье. Росла детвора сама по себе, а родители всё не угомонятся – пьют да дерутся. Сам Василий Ненашев работал у Бориса на пилораме. Сколько раз начальник ему устраивал нагоняй и стыдил – всё без толку. И в сельсовет вместе с женой вызывали, даже хотели лишить родительских прав. Чуть притихнут, а как зарплата – у них опять гульба. Какой уж тут пригляд за детьми.

Первым делом Борис позвонил своему заместителю.

– Григорий Василич, срочно собери всех наших мужиков. У Ненашева сынишка пропал. Стёпка.

Потом по телефону переговорил с председателем сельсовета.

– Александр Иванович, беда. У моего Ненашева парнишка, Стёпка, пропал. Я своих уже поднял, ты подходи в контору.

Когда все собрались, стали решать, что делать. Съездили на мельницу, так как ребятишки часто бегали туда, к деду Митяю. Искали Стёпку за околицей, на дорогах, ведущих в деревню. Кричали и звали– всё без толку. Что сделаешь, ночь, темень.

Рано утром Бориса разбудил Василий Ненашев, отец Стёпки. Он был с сильного похмелья, всхлипывал и просил до зарплаты денег, чтобы «пережить такое горе!»

– Никаких тебе денег, – это раз. Пока не найдёшь Стёпку, на глаза не показывайся, – это два.

Председатель сельсовета созвонился с главой района, и тот дал задание – организовать поиск своими силами и постоянно держать его в курсе событий.

Для поиска решили привлечь всех жителей деревни, свободных от работы. Пока собирались и ждали у сельсовета, местный охотник Никита Мухортов нашёл следы детских сандалий на дороге за деревней. Ненашевы подтвердили, что это следы сандалий Стёпки. У правого сандалика была дырочка на большом пальчике. Выходило, что после того, как он обиделся на сестёр и пошёл домой, решил вернуться.

Но чтобы попасть на пруд, надо было вначале идти по дороге, ведущей к старому горельнику, а потом свернуть. И здесь он по ошибке не заметил среди кустов тропинку, которая вела к пруду, а пошёл дальше. Потом догадался, что заблудился, но вместо того, чтобы повернуть назад в деревню, начал искать пруд и совсем заплутал. Переходил дорогу несколько раз, а потом следы вообще потерялись.

Народу собралось много, зато толку было мало – никто никого не слушал. Все разбрелись по лесу, ходили ватагой, кричали, свистели и звали Стёпку. Искали целый день. Домой вернулись, когда уже совсем стемнело.

На второй день опять начали поиск, но уже по всем правилам. Из области приехали люди в военном, – сотрудники МЧС и всё взяли в свои руки. В Воронихе отменили все работы, на поиски собрали всех жителей деревни, включая школьников. Кроме того, прибыл главный лесничий со своими работниками и местные охотники, для которых лес – дом родной. Подъехали «Скорая помощь», автоклуб с громкоговорителем, милиция с мегафоном и даже полевая кухня. Как-никак «ЧП» районного масштаба.

Каждый по плану занимался своим делом. Лесной массив разбили на участки, людей выстраивали цепью на расстоянии видимости и так прочёсывали лес. Поиск вели целый день.

В перерыве, когда обедали и отдыхали, Борис поговорил с врачом «Скорой помощи». Уточнил, сколько может выдержать ребёнок в лесу один, причём, без воды и еды.

– Голод, это не так страшно, – сказала она, – плохо, что здесь вообще нет воды – ни реки, ни озерца. Да ещё стоит такая жара. Для него сейчас самое опасное, – обезвоживание. И, конечно, не избежать последствия – стресса. Всё-таки ребёнок один в лесу.

И второй день не дал результата – Стёпка как сквозь землю провалился. За Борисом по пятам всё ходил Василий Ненашев, клянчил деньги в счёт зарплаты. Проснулись родительские чувства, и требовалась водка, чтобы вместе со своей Валентиной как-то заливать страшное горе. Пришлось дать. Наступила третья ночь.

После ужина Борис пошёл в детскую. Старшая дочь Наташка смотрела телевизор, а Леночка уже спала.

– Пап, ну что, нашли Стёпку?

– Пока нет. А ты почему не спишь?

– Тебя ждала, интересно же. Вся деревня второй день ищет.

– Найдём. Ложись спать.

Ночь была душная, спал плохо. Пошёл на кухню попить. Уснуть уже не мог, всё ворочался. За окном начало отбеливать. В голову лезли мысли – если ему не спится в мягкой постели, то как там сейчас в лесу пятилетнему малышу? Какой уж тут сон. Вспомнил аналогичный случай. Как-то они всей семьёй ездили в город погостить у брата. Когда возвращались домой, то на вокзале потеряли Ленку. Она отстала и заблудилась в людском водовороте. Он нашёл её в комнате милиции. Как же она кинулась к нему! Уцепилась слабыми ручонками, прижалась и захлёбываясь слезами просила: «Папочка, родненький, не бросай меня…»

Но это среди людей, а сейчас Стёпка один в тёмном и страшном лесу. Никита Мухортов говорил, что за кордоном видел рысь, а недавно волки из деревенского стада утащили телёнка.

От одной мысли о плохом, стало Борису не по себе. Оделся, завёл «Ниву» и поехал в лес. Было ещё рано, а его как кто-то подстёгивал изнутри. Он торопился. По дороге, где потерялся Стёпка, решил проехать до самого горельника. Ехал медленно, глядел по сторонам. На траве была роса, пыль над дорогой за ночь осела.

И вдруг он увидел совершенно чёткие, свежие следы детских сандалий! Дальше у него всё было как на автомате: остановил машину, бросился к следам. Так и есть, Стёпкины, даже та дырочка на подошве от большого пальчика. Следы пересекали дорогу, и уходили в лес, он кинулся туда. Осмотрелся. Никого не видать. Куда малыш мог пойти, если блуждает? Скорее всего – вперёд. Осторожно пошёл прямо, озирался по сторонам, прислушивался, может, треснет под ногой ветка или услышит шаги. Нет! Тогда стал громко кричать и звать:

– Стёпка! Где ты! Эге-гей! Отзовись!

Ни звука. И вдруг заметил какое-то движение. Серая тень метнулась от сосны к небольшой лощинке. Кинулся туда. На дне её лежал Стёпка, только он сейчас напоминал собой затравленного зверька. Урчал и что-то мычал. Борис бросился к нему, а тот уже ничего не соображал, судорожно вырывался из его рук.

– Стёпа! Сынок! Это же я, дядя Боря! Не бойся, всё уже позади – и взял его на руки.

На Стёпку было страшно и больно смотреть. Губы запеклись и потрескались. Лицо грязное, с высохшими потёками от слёз. Весь в царапинах, волдырях и расчёсах от комариных укусов. И главное – он не говорил, а только мычал и стонал.

Борис с малышом добежал до машины, уложил на заднее сиденье и стал звонить по мобильнику в больницу. Дозвонился, попросил срочно пригласить дежурного врача. Наконец услышал:

– Дежурный врач, Каширин, слушает.

– Это вас беспокоит фермер Тарасов из Воронихи. Вы, наверное, уже слышали, что у нас потерялся ребёнок, Стёпка Ненашев. Так вот – я его только что нашёл.

– Нашёл? Откуда звонишь? Где вы сейчас?

– В лесу, у чёрта на куличках. В шести километрах от деревни, чуть не доезжая старого горельника. Что мне с ним делать?

– В каком он состоянии?

– Как в обмороке. Не говорит и ничего не соображает.

– Первым делом – дай ему пить. Воды или чаю, что у тебя есть. Только не много, не больше стакана. И ни в коем случае – не корми. Езжай в райцентр, навстречу тебе высылаю «Скорую».

У Бориса в термосе был остывший чай. Налил в стакан и стал поить Стёпку. Тот встрепенулся и судорожно схватил ручонками стакан, сам аж трясётся. Стал пить, но весь чай выливался назад. В чём дело? Борис с трудом отобрал стакан, разжал ему зубы и открыл рот. Посмотрел и всё понял. Стёпка инстинктивно чувствовал в траве влагу и жевал её, но проглотить не мог. Стебли колечками застряли у него в горле, поэтому он, не то что пить, даже дышал с трудом. Пришлось Борису засунуть ему палец в рот и вытащить всю траву.

Потом Стёпка с жадностью выпил стакан чая, но этого ему было мало, и он уцепился в термос руками, тянул его к себе. При этом жалобно всхлипывал. Пришлось дать ещё полстакана.

– Хватит, сынок, – успокаивал его Борис, – сейчас мы с тобой поедем в больницу, они тебя напоят и накормят по науке. Держись, малыш. – И погнал машину.

Немного погодя Стёпка успокоился и впал в забытьё. Вот она и Ворониха. Ещё даже коров не выгоняли, решил не останавливаться, проехал деревню и помчался в райцентр. Отъехал километров пятнадцать, заметил – летящую навстречу «Скорую». Поравнялись. Остановились.

Осторожно перенёс малыша в салон. Знакомая Борису доктор, Ольга Николаевна,  осмотрела ребёнка, сделала какой-то укол и поставила капельницу. Немного погодя, малыш затих. Под потолком салона висел вверх тормашками большой флакон с каким-то раствором, на руках у доктора спал Стёпка. Так они и уехали, а Борис вернулся домой и позвонил главе района – отбой!

В больнице Стёпка пробыл две недели. Боялись, что обезвоживание даст осложнение. Беда в том, что в таких случаях недостаток воды в организме компенсируется влагой из крови, она начинает густеть и кровоток замедляется. В итоге человек бредит и уже ничего не соображает. Поэтому Стёпка и вырывался из рук своего спасителя. Но всё обошлось. Если бы ещё полдня его не нашли, то начались бы уже необратимые процессы в головном мозге. В лучшем случае – дебил. А так – уже через неделю Стёпку перевели из реанимации в общую палату. Перевели специально, решили, что общение с ребятишками ускорит выздоровление.

Наконец из больницы позвонили. Так как у Ненашевых не было телефона, то звонили Борису и сообщили, что можно навестить больного, его найдёныша. Ещё сказали:

– Борис Анатольевич, теперь он ваш крестник.

Поехал, заодно прихватил с собой его старшую сестрёнку, Настю. В приёмном покое их обрядили в белые халаты и провели в палату. Стёпку Борис просто не узнал. И мордашка пришла в норму, и губы как губы, и волдыри прошли. Только ещё виднелись следы зелёнки, и был он ещё слабенький. Настя обнимала и ласково гладила братишку, радовалась, что он выздоровел.

– Здравствуй, Стёпка. Как ты здесь, брат, поживаешь? – бодро спросил Борис и даже протянул ему руку, чтобы поздороваться, как со взрослым.

Но «брат Стёпка» засмущался и спрятался за Настю.

– Стёпа, а ты узнаёшь этого дядю? – спросила сестра.

– Нет, – говорит Стёпка, потом что-то припомнил и объяснил, – это он сказал: «сынок» и дал мне пить.

Оказывается, из всего этого кошмара, в память ему врезался именно этот момент, когда Борис его напоил, а перед этим назвал «сынком».

А раз так, он «сынку» и всем обитателям палаты высыпал на стол целых две сумки гостинцев: конфеты, яблоки, сок, апельсины… и всех пригласил к столу: «Налетай, ребята!»

Когда вышли из больницы, он предложил Насте:

– Что, Настюха, – может, заглянем в кафешку и подкрепимся?

Зашли. Он заказал на двоих обед, а для неё ещё и мороженое. Пока ждали заказ, поинтересовался:

– Ты когда нибудь была в кафе?

– Нет. Но мороженое мы иногда покупаем в магазине. Как только в доме накопятся пустые бутылки, мы их сдаём. А денег нам никогда не дают. Даже на кино.

– Почему? Родители же получают ваши «детские» деньги.

Девчушка засмущалась и замолчала. Борис догадался,– хоть какие родители, но говорить о них плохо она стыдилась. Когда принесли заказ, заметил, как она торопливо ела, хотя и старалась не казаться голодной. Борис понял, – голодают дети у Ненашева. Он и раньше слышал от жены, что плохо живётся ребятишкам у его работника с пилорамы. Говорили, что дети часто поджаривают ломтики картошки прямо на голой плите. Когда в доме вообще не было еды, то ходили на мельницу к деду Митяю, и он по своей доброте насыпал им немного муки. Девчонки месили тесто и так же на плите пекли лепёшки.

Борис ловил себя на мысли – может, только поэтому Стёпка и выжил в лесу. Эти дети росли как сорная трава, которая никому не нужна и её изводят, но она всё равно пробивается к солнцу. Как подтверждение этому – все Ненашевы в школе учились на одни пятёрки. Старшие помогали младшим. Ещё для них был стимул ходить в школу – их там кормили, хотя и один раз в день. Ещё бесплатно выдавали учебники и тетрадки.

Иногда РайОНО оказывал материальную помощь многодетным и неблагополучным семьям. Но члены родительского комитета этим родителям деньги отдавали редко, те же Ненашевы их сразу пропивали. Поэтому сами покупали детям одежду или обувь. Только вот беда – «дармовые» деньги выделялись редко, а таких семей в деревне хватало.

Всё это Борис знал, а вот увидел голодные глаза ребёнка впервые, и это его поразило до глубины души. Ведь не война же сейчас и не голодомор тридцатых, а дети голодают! И это – когда «новые русские» и успешные бизнесмены бесятся с жиру на Куршавеле или покупают футбольные команды. А как дети одеты! Те же Ненашевы донашивают обувь и одежду друг за другом до лохмотьев. Даже чтобы поехать в райцентр, у Насти ничего не нашлось кроме старенького платьица, латаного-перелатаного, хотя и аккуратно заштопанного. А ведь она уже почти невеста.

Потом в Воронихе случилось такое, что многих удивило. Когда через неделю Стёпку выписали из больницы, Борис усадил в «Ниву» всех ненашевских ребятишек и повёз в райцентр за Стёпкой. Забрали его, а потом всем табором пошли в кафе, ели разные вкусности и мороженое. Потом всей компанией прошлись по торговым рядам, Борис одел всех ребятишек, даже прикупил зимнюю одежду и обувь. Ещё набрали всякой еды и гостинцев.

В деревне соседи Ненашевых с удивлением наблюдали, как из «Нивы» фермера Тарасова лезли дети с обновками: свёртками, коробками и сумками. Всё было хорошо. А наутро эти же соседи прибежали на крик и рёв к Ненашевым. Оказалось, что сердобольный папаша ночью снёс в коммерческий ларёк за полцены Настино пальто и Катькины тёплые сапожки. Позвонили председателю сельсовета, тот пришёл с участковым, Колей Трубниковым. Сообщили и Борису, он тоже подъехал.

А Ненашевы уже успели опохмелиться и спали.

Пошли в коммерческий ларёк, в котором спиртное можно было купить в любое время суток. Его хозяйка, Ирка Зверева, даже ночевала здесь, она ничем не брезговала. У алкашей за водку брала в залог часы, золотые кольца, любую стоящую вещь, даже паспорта. Брала за бесценок, зато под большие проценты.

– Вот что, Ирина Петровна, – обратился к ней участковый, – верни всё, что взяла у Ненашева. Придётся тобой заняться, как следует. Не я буду, если не отберут у тебя лицензию. У тебя же ни капли совести, и ты нарушаешь все правила.

– А с чего это я буду возвращать? Я что, у него украла? Сам принёс, вот с ним и разбирайтесь. А лицензией меня не пугай.

– Ладно – вмешался Борис, – я выкупаю назад пальто и сапожки. Слушай, Ирина, неужели не знала, у кого брала детские вещи?

– Ты, Борис Анатольевич, лучше бы помолчал. Васька Ненашев работает у тебя, вот и разбирайся с ним. Почему твои алкаши круглые сутки бегают ко мне за водкой? Ты лучше их воспитывай.

– Ох, и стерва же ты, Ирина Петровна. Дождёшься, что сожгут тебя вместе с ларьком. Подопрут дверь и подпалят.

Потом сельсовет собрал и отправил в администрацию документы о лишении родительских прав супругов Ненашевых. Но вместо того, чтобы явиться на заседание комиссии, они направились к Борису. Он оторопел от такой наглости. Ему было даже противно на них смотреть, не то, что разговаривать.

– Что вам ещё здесь надо? Денег хотите? У вас опять горе!?

– Нет, – ответил Василий. – Помоги закодироваться от пьянки. Обоим. Ведь пропадаем, сам же видишь. Чуть Стёпку не потеряли, а тут совсем с катушек съехали. Это к тебе будет наша последняя просьба. Помоги… – и бухнулись на колени.

***

Вот и вся история. Сейчас Стёпка учится на четвёртом курсе университета и что интересно – у него есть два отца. Один родной, а второй – крёстный, а какой роднее – это ещё вопрос.

 

ВЫГОВОР

 

В бытность коммунистов все партконференции заканчивались пением "Интернационала". Обходились, кто как мог. Обычно раздавали листки с текстом и пели. Ещё подпевали артисты из самодеятельности, а уж потом появились пластинки с "Интернационалом".

Если сказать честно, то "вживую" пели не очень. А вот у нас всё было по-другому, выручал главный агроном сельхозуправления Павел Егорыч Вяткин. Голос у него был приятный, сильный, как у заправского певца. Его даже несколько раз по телевизору показывали. Вот он-то по сигналу всегда первым поднимался и запевал:

–Вставай проклятьем заклеймённый…

Зал, гремя стульями, сразу дружно вставал и подхватывал:

–Весь мир голодных и рабов…

Песня крепла, пели от души и с удовольствием, так как после песни всех отпускали домой, а начальство крадучись ехало куда-нибудь обмывать партийное мероприятие.

И вот однажды приехал к нам на партконференцию секретарь крайкома, ведающий вопросами сельского хозяйства. По такому случаю Павла Егорыча настропалили:

–Ты уж не подведи, сам понимаешь…

–Как можно? Да вы не переживайте, – успокоил он райкомовцев, ошалевших от беготни и сознания важности события.

Всё шло по плану, как положено. Дело уже к вечеру, а скукотища – страсть! По барабанным перепонкам дятлом долбят эти проценты, гектары, тонны и заверения в честь очередного съезда и, конечно, исторического...

Ясно, что в буфете спиртное не продавали, но после обеда все мужики были навеселе. Вроде, тогда Андропов гайки так завернул, что и не пикнуть, только кто же русского человека, да ещё партийного может перехитрить? По старой традиции налили полный бригадный самовар самогонки и по одному, по двое ныряли в кабинет директора Дома культуры. Так сказать, удовлетворяли свою естественную потребность.

Павел Егорыч тоже несколько раз сбегал к директору, хорошо подрумянился и центр тяжести у него стал маленько смещаться. Время до конца конференции ещё много, и он решил отдохнуть. Попросил, чтобы его вовремя разбудили, а сам под эти гектары, проценты и центнеры молока малость прикорнул на стульчике.

Всё было бы хорошо, но вдруг он начал подхрапывать, его кто-то легонько по плечу похлопал и шепчет: "Егорыч, приведи себя в порядок!" Тот спросонья подхватился, откашлялся и хоть бы спросил: что происходит? Видит, трибуна как раз пустая, президиум на него уставился, там думают, коммунист желает что-то важное сообщить. И тут он ни к селу, ни к городу грянул басом:

–Вставай проклятьем заклеймённый…

Первыми встали те, кто спал или дремал, да не разобрав, что к чему, спросонья как подхватили, как заголосили:

–Весь мир голодных и рабов...

Тут за ними поднялся весь зал, подхватили по привычке, а сами думают: может в честь секретаря оно так и положено. Что было, что было! Главное, песню уже не остановить, это же вам не «Шумел камыш», а партийный гимн. Президиум не знает что делать, глядит на секретаря, а тому нельзя отрываться от масс. Ведь народ и партия едины. Поднялся и тоже заблажил:

–Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем...

А затем "Интернационал" пели ещё раз, в самом конце конференции, как и положено, но представитель смотрел зверем.

Потом состоялось заседание бюро райкома, и был «разбор полётов». Наказать Павла Егорыча следовало, только вот – за что? За то, что пел «Интенационал»? Долго думали, как бы так вкатить выговор, чтобы тому мало не показалось, но чтобы и не обидеть партийный гимн. И всё равно исхитрились и наказали.

Больше его делегатом на партконференцию не избирали. По телевизору тоже не показывали.

 

 

«ДОБРЫЕ И ПОРЯДОЧНЫЕ СОСЕДИ»

 

Галина Степановна выросла в деревне, окончила сельхозинститут, потом аспирантуру, и её, как перспективного молодого учёного, оставили работать преподавателем в институте на агрономическом факультете.

Прошло три десятка лет. За это время она успела выйти замуж, родить троих детей, схоронить мужа и защитить докторскую диссертацию. Когда дети женились и разъехались, её от одиночества стали съедать родные стены. Сослуживцы ей и присоветовали купить дачный участок, заняться грядками и садом.

Купила она газету с объявлениями и выбрала дачу по своим средствам. Что ей приглянулось в объявлении, так это приписка: «... соседи по даче добрые и порядочные».

Поскольку она была профессором и читала лекции по почвоведению, то свой дачный участок по науке так удобрила, что помидоры у неё были по килограмму. Элитные яблони и груши в Сибири давали невиданные урожаи. Но не это главное, они были такие огромные, что их нельзя было отличить от тех, которые на рынке продавали смуглые люди в тюбетейках. Но, как говорится, каждому овощу своё время.

В тот год у неё урожай был особо удачный, одно плохо – несознательные граждане стали помаленьку воровать у неё чудо молодильные яблоки. Тогда она пошла к соседу-пенсионеру, дяде Мише, дача которого была справа, и он всё лето дневал-ночевал на природе. Попросила его недельку приглядеть за садом.

– Вы уж, пожалуйста, по-соседски помогите, а я в следующую субботу соберу урожай.

Ещё, как профессор, она сказала по-научному, что «сейчас яблоки молочно-восковой спелости» и снимать их ещё рано. За работу она обещала ему купить бутылку водки, чтобы он с баньки её выкушал.

– Да ради бога! – говорит дядя Миша. – Мне это не в тягость. Покараулю. Я же до пенсии сорок лет отработал во вневедомственной охране на мясокомбинате, жуликов вижу насквозь.

Галина Степановна совсем успокоилась и пошла на станцию на электричку. Шла-шла и вдруг на полдороге спохватилась – проездной билет в спешке забыла на кухонном столе. Вернулась. Заходит к себе на участок и видит такую картину: дядя Миша по-хозяйски и бессовестно собирает её элитные яблоки «молочно-восковой спелости». Уже нарвал два ведра и ещё аккуратно наполняет рюкзак.

Хозяйка дачи даже растерялась, потом подошла к нему, тихонько тронула за плечо и спрашивает:

– Дядя Миша, а вы на мясокомбинате так же жуликов ловили?

Дядя Миша, как ужаленный отскочил от ворованных яблок, открыл рот, что-то хотел сказать, и вдруг – бряк оземь и руки врозь. Галина Степановна переполошилась, позвала соседей, те срочно вызвали «Скорую помощь». Врачи немного поколдовали над ним и руками развели: «Инфаркт с летальным исходом».

Всю ночь Галина Степановна не сомкнула глаз и переживала, а утром пошла в милицию, говорит: «Я – убийца. Вяжите меня!» И всё, как на духу им выложила.

Внутренние органы её внимательно выслушали и говорят:

– Уважаемый доктор сельскохозяйственных наук, в ваших действиях отсутствует состав преступления. Дядя Миша пострадал от своей жадности. Это его сгубила дурная мясокомбинатовская привычка. Царство ему небесное, хотя он и жулик, а вы живите с чистой совестью.

Может, они по-своему и правы, а как ей жить дальше с таким грехом на душе? Как людям в глаза смотреть? Она – к соседке-пенсионерке, чья дача была рядом, только слева от неё. Стала просить совета. Пенсионерка, баба Дуся была женщина решительная, в своё время целину подымала, и двадцать лет отработала секретарём парткома завода. Вот она-то ей как бывший член партии и присоветовала:

– А ты, милая, езжай в церковь, поставь свечку за упокой души жулика дяди Миши и исповедуйся у батюшки. Вот увидишь – полегчает. Прямо сейчас же и езжай, на вечернюю электричку в самый раз успеешь. А я уж за твоим садом пригляжу.

Галина Степановна согласилась, стала собираться в дорогу, а потом и думает – зачем тащиться в город на ночь глядя? Лучше на свежем воздухе переночевать на даче, а утром в церковь.

Часов в семь проснулась, давай собираться на электричку, да глянула в окно и обомлела. Видит: соседка, которая подымала целину и двадцать лет была секретарём парткома завода, по-хозяйски собирает её яблоки. Уже три яблони обшелушила...

В тот же день Галина Степановна дала объявление в газете о продаже дачного участка. Как водится, в рекламных целях тоже сделала приписку: «...соседи по даче добрые и порядочные».

 

ИЗВИНИТЕ, СЭР!

 

После войны, когда сибиряки вернулись с фронта и начали осваивать целину, то часто новым сёлам давали имена городов Европы, которые они узнали или освобождали: Варшава, Берлин, Канны, Париж. В нашем районе один целинный посёлок назвали – Лондон, в честь столицы союзников по второму фронту.

Прошло несколько лет. Однажды трактористу из этого Лондона, Степану Братышеву выпала честь – в составе краевой делегации целинников он поехал в Москву на ВДНХ. А в магазинах с товарами тогда было ещё худо и, чтобы не ударить в грязь лицом, краевое начальство расстаралось и всех приодело, в том числе и Степана. На краевой оптовой базе помогли ему купить костюм, шикарные ботинки, шляпу и даже модный галстук.

В Москве он ходил вместе с делегацией, и всё было нормально. Но однажды возвращались с ВДНХа, когда уже подошли к гостинице, он решил зайти в магазин, купить папиросок. Купил. Выходит. До перекрёстка со светофором обходить далеко, а если напрямки, то до гостиницы рукой подать – перешёл дорогу и вот она, родная. Он и подался прямо, от машин уворачивается, а шофёры что-то ему кричат и грозят кулаками.

Вдруг милицейский свисток, и вот он – строгий милиционер с жезлом. Представился и грозно говорит:

– Гражданин! Почему вы переходите улицу в неположенном месте? Это непорядок, – и достаёт книжечку с квитанциями, что бы выписать штраф.

– А у нас в Лондоне улицу переходят, где хотят, – говорит Стёпа Братышев, а сам стоит такой представительный, хорошо одет, в шляпе, но главное – в модном галстуке.

Милиционер сразу обмяк, руку под козырёк, вежливо говорит:

–Извините, сэр! Прошу вас, – жезлом остановил поток машин и перевёл Стёпу на другую сторону улицы, прямо к гостинице. Ещё раз козырнул и ушёл.

Стёпа понял – он сдуру что-то нарушил, но говорить всем о своей промашке не стал. Только спросил у старшего по группе:

– Василий Николаевич, скажите, а слово «сэр» не матерное?