Нина Воронина. Забыть?
Рейтинг:
/ 0
- Подробности
- Категория: Публицистика
- Просмотров: 454
Канцлер Германии Олаф Шольц в одном из интервью сообщил миру о том, что избавился от чувства исторической вины немцев перед русскими за Вторую мировую войну. Здорово, не правда ли?
А как же то, что его страна, его Третий рейх разрушил половину нашей страны и положил 27 миллионов человек? Ну и что, Шольц ни при чем, не считая того, что он канцлер Германии и по своему рангу должен отвечать за все, что было, есть и будет.
Он, если уж такой принципиальный, может пойти дальше и избавить Германию от американской оккупации. Или слабо?
Позиция Шольца напоминает мне позицию японцев, которые с упорством, достойным лучшего применения, бьются с Россией за четыре скалы в море (Курилы, так называемые «Северные территории»), забыв о многолетней оккупации своей страны Соединенными Штатами Америки, более того, совсем забыв о том, как США, смастерив две атомные бомбы, опробовали их на двух японских городах, когда война практически уже закончилась и необходимости в этом не было никакой. Где суд над США за это преступление, где компенсации погибшим и зараженным? Тоже слабо?
А вот я ничего не забыла, хотя была далеко от театра военных действий – в Кузбассе. И не я одна. Мы, дети войны, уже стары и слабы, но мы еще живы. И «нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой». Вот и по моей семье машина войны проехалась своим безжалостным колесом.
Первым ушел на фронт мой дядя Иннокентий Алексеевич, ушел и не вернулся, и мы даже не знаем, где его могила. Сиротой осталась маленькая дочь Тоня.
Потом ушел на фронт мой отец Иван Алексеевич, храбро воевал, вернулся в мае 1945-го, к счастью, живым, но без правой руки, контуженный, весь в шрамах от ранений.
И еще мы похоронили вернувшегося с войны другого моего дядю – Виктора Игнатьевича, который умер от открывшихся военных ран. Остался сын Гена.
Этого мало, господин Шольц?
Это мы должны забыть?
Я не могу забыть рассказ моей мамы о том, как мы жили в селе Чумай Кемеровской области, пока отец воевал. Тогда я, двухлетний ребенок, не видела и кусочка хлеба в течение трех дней. Не было хлеба даже маленькому ребенку! Ели картошку и кисель на обрате (обрат – это отходы от переработки молока, белая жидкость без жира). В конце третьего дня приехал мой дядя Алексей Игнатьевич, он по молодости лет не подлежал призыву и работал в колхозе трактористом. Этот труд был очень тяжелым, и трактористам давали повышенный паек хлеба, которым дядя всегда делился со мной. А тут случился перебой в подвозке хлеба.
Это мне забыть?
Игрушек никаких не было, я играла в яблоки, которые отец присылал мне с фронта. Они не имели ни вкуса, ни запаха – только яркий цвет. Это папа подобрал где-то книгу об опытах Мичурина, богато иллюстрированную цветными фотографиями разных фруктов. И в свои письма, во фронтовые тре-угольнички, вкладывал для меня картинки, а мама вырезала их и наклеивала на картонки.
Это забыть?
Забыть, как я пошла в первый класс школы в платье, сшитом из гимнастерки отца, и с сумкой для книг того же цвета, сделанной из другой гимнастерки?
А обувь? У нас с мамой и сестрой было аж три пары обуви: туфли, сшитые неизвестно из чего (мы называли их «брезентушками»), – это на лето; на весну и осень – резиновые сапоги, а на зиму – валенки. Причем мою обувь донашивала сестра. И все так жили, некоторые даже хуже нас. У нашей соседки тети Маруси были одни только резиновые сапоги, зимой она наматывала портянки.
Сразу после войны два года мы жили в Иркутске, и там мама как-то раз смогла нас приодеть. Она то ли купила, то ли на что-то выменяла у пленных японцев кусок ткани, из которой пошила папе брюки, себе юбку, а нам с сестрой Валей легкие пальтишки. До сих пор помню эту ткань защитного цвета, на ощупь грубую и несминаемую. В народе ее звали драп-дерюга. Но мы были рады, а подружки нам завидовали.
Вот такую «распрекрасную» жизнь, господин Шольц, нам устроили ваши соотечественники в
войну и на годы после ее окончания!
Однажды мы с мужем были в Ленинграде. Ходили в Эрмитаж и по другим музеям. И вот в музее Пискаревского кладбища нам показали дневник Тани Савичевой. Эта девочка отмечала в записной книжке своих умерших в блокаду родных. Сердце замирает от ее последней записи: «Умерли все. Осталась одна Таня».
Как можно забыть это?
В Ленинграде мы посмотрели многое, но не все. Есть такие достопримечательности, увидеть которые невозможно. Я не постесняюсь спросить герра Шольца: а где наша Янтарная комната?
Мы помним все.
Уже закончила, но тут ТВ сообщило о гонениях на русских в Германии. Видимо, все это благодаря вам, господин Шольц. Вы стряхнули с себя историческую вину перед русским народом: «Ну подумаешь, было когда-то, сколько можно, хватит». И тем самым открыли ящик Пандоры. Ведь если вам, канцлеру, можно наплевать на русских, то почему этого не сделать какому-нибудь Гансу или Гретхен?
Вспомните русскую пословицу, наверняка слышали: «Русские долго запрягают, но быстро ездят». И подумайте, что будет, когда мы после долгих переговоров и разговоров наконец поедем быстро, возьмем с места в карьер. Вам, немцам, это может не понравиться. Более того, скажу, что мало никому не покажется.
Так что давайте все помнить, не забывать историю и не повторять ее ошибок.
Историческая память священна.
г. Мариинск