Зэчка

Рейтинг:   / 4

Подробности

Категория: Публицистика

Автор: Надежда Веснина

Просмотров: 5045

2010 год, Выпуск № 5

Наступило жаркое азиатское лето. Жара страшенная, работа еще страшней. Пот льется градом, а воды мало. Казалось бы, пил и пил, но та вода, что выдали, уже кончилась. Вспоминалась мне студеная, колодезная вода, или из проруби, чтобы зубы ломило от холода. А такой тепленькой водой напиться невозможно. Невдалеке от того места, где мы работали, текла река Селенга, текла к нам, и впадала в озеро Байкал. Просим, просим конвоира отпустить искупаться в реке, он, смотря по настроению, иногда и отпустит. Несемся к реке, не раздеваясь, бултыхаемся, орем, радуемся воде, прохладе. И пьем, и пьем, но на всю жизнь не напьешься. А потом снова жара, песок и камни, камни и жара.

Воду привозили вольнонаемные монгольские парни в водовозке. Привезут они воду, и давай наших девок лапать, за что только можно. Те визжат, от работы отвлекаются. Зверю (начальнику лагеря) доложат, он на парней этих орать начинает, они обидятся, водовозку сломают или сделают вид, что она поломалась. И сидит лагерь без воды. Придешь с работы, воды только попить и то не досыта. Даже умыться нельзя. Моя землячка с Алтайки работала в бане, позвала меня как-то, дала воды. Люди в лагере сближались только по землячеству, а не по национальности.

- Зина, после работы можешь приходить. Ведро водички всегда налью.

После такой работы просто наслаждение намылиться мыльцем, пошоркать потное тело вехоткой, обтереть его водой. Посидеть, не вытираясь, почувствовать драгоценную влагу на своем теле, помыть волосы, посушить их, расчесать. Конечно, это тебе не деревенская баня с горяченной водой, парной, березовым веником, но блаженство после мытья там я испытывала не меньшее. Помывшись, чувствуешь себя легкой, отдохнувшей, молодой и красивой. Многие же, приходя с работы, грязные, злые, не имели возможности смыть с себя монгольский песок, который впился в потное тело, и валились спать грязные и потные.

Хоть и говорили нам, что мы помогаем братской стране железную дорогу строить, монголов на строительстве и в помине не было. Я так понимаю, если мы помогаем, то сами-то хозяева должны рядом находиться. Ведь мы на их земле работаем, они как-то следить должны, что строят и как. Но монголы нам только воду возили, да солдаты монгольские нас охраняли. Бывает, свяжется монгольский солдат с заключенной, начнутся у них интимные отношения, парнишку того наш начальник, а он строгий был, сразу и убирал. Девкам ласки тоже хотелось, любви, а монголов тянуло к нашим девкам. Красивыми они были и молодыми, без всякой косметики – красивыми. Монголы западали на нас, конечно, целый день сидят, ничего не делают, девок выбирают. Присмотрят себе объект, и дерзают. А Зверь, не позволял такого баловства, докладывали ему непременно о каждом таком случае. Почему я начальника Зверем называю? Любой начальник для нас – Зверь.

Однажды задумала я себе наколку сделать. Поразила меня тети Тонина наколка: «устала жить в разлуке с волей». Думаю, дай-ка я такую себе сделаю, только на внутренней стороне бедра, больше мне фантазии не хватило. В лагере была одна специалистка из блатных. По очереди все бараки обходила. В нашем бараке очередь установилась, и я в той очереди. Вот в воскресенье, пришла она, рисует. Моя очередь подходит. Мне кричат: «Зинка, очередь твоя подошла», я пошла было,д а Ирина, москвичка, что за ведро картошки 5 лет получила. Соседские парни позвали ее на поле колхозное картошку молодую рыть. Ей в то время под пятьдесят было. «Тетя Ира, зачем ты покупаешь такую дорогую картошку? С нами пошли, накопаешь себе». Поперлась она с ними, соблазнилась бесплатной картошкой. Все копают картошку, парни эти, она, еще народ набежал. Вдруг едет объездчик на лошади. Кто-то крикнул: «Бросайте, постовой!» Все всё побросали и побежали, парнишки молодые, им что, а она пока разогнулась, встала и как поп стоит. Забрали ее, осудили, и пять лет дали. А у нее брат – генерал. А когда суд уже прошел, сидит она в камере, вдруг ее вызывают. Она так боялась, что брат ее узнает, а это он пришел и ей говорит: «Ты что натворила? Что ты натворила? Тебе что, картошки не на что купить? Сказала бы мне, я бы тебе мешок картошки принес». Но сделать уже он ничего не смог.

Она меня по плечу хлопнула, и держит.

- Куда? – спрашивает.

- Так моя же очередь.

- Ты что, век думаешь по тюрьмам скитаться?

- Память же надо об этом времени оставить.

- А я говорю – не надо. Не ходи. И где это ты наколке место наметила?

- На ляжке, - говорю, юбку задираю и показываю.

- Ну и дура же ты. С такой наколкой на пляже ты сможешь только глубокой ночью загорать. Ты всю оставшуюся жизнь стыдиться будешь ее. Ты что, с ума сошла? Остановись, еще не поздно.

А мне кричат:

- Зинка, ну что ты не идешь? Очередь держишь!

Я подумала, подумала и не пошла. Потом часто вспоминала, хорошо, что не стала татуировку делать.

Была у нас в лагере красавица одна. Даже не верилось, что можно быть такой: высокая, фигурка, как выточенная, длинные ноги, а лицо… даже трудно описать такое лицо. Глаза темные, посмотрит, кажется, как в душу тебе заглянет, кожа смуглая. Звали ее Танька. У нее были два брата, воры в законе, отбывали свои сроки здесь же в Монголии, а ее взяли за продажу краденого. Братья воровали, а сестра продавала. Зашла она в наш барак, к Галине, которая пела всегда одну и ту же песню «Снова замерло все до рассвета…» Как заблажит во всю мочь… голос, правда, сильный, приятный, но песня эта всем надоела до тошноты. Стоят они, разговаривают. А мы, человек пять, все молодые, по нарам лежим. Я голову с нар свесила, любуюсь Танькой. Она спиной ко мне стоит, талия осиная… думаю, Боже, ну дал же ты такую красоту, чтобы она по лагерям пропадала. Заходит тетя Тоня Ямпольская, она, как злой демон, добра от нее не жди, окинула лежащих на нарах презрительным взглядом и весело так говорит:

- Ну, фраера, кому страшно, можете не смотреть.

Забегает вдруг та же здоровенная девка, что Катю била, но на сей раз с ломом. Кто лежал, в одеяла с головой зарылись. Лагерная разборка! Это всегда очень страшно! Вопли, маты, мордобой. Но чтобы вот так, с ломом, о таком мы не слыхали. Я хоть и спряталась под одеяло, но оставила шелку и смотрю. Эта девка ломом размахнулась, да как даст со всего маха Таньке по ногам! Та сразу так и рухнула. У меня кровь в венах застыла. А тетя Тоня встала в картинную позу: голову вскинула, руки в бока:

- Я пришла мстить!

Девка подняла лом и всадила его Тане в шею, между ключицами. Туловище ее поднялось, села она, глаза вывалились из орбит, изо рта и из шеи полилась кровь, а потом тело, уже мертвое, рухнуло на грязный барачный пол. Кровь лилась, не переставала, на полу лужа образовалась. Тут все вылезли из одеял и смотрели, трясясь, на то, что еще недавно было прекрасной девушкой. Дневальная прибежала, начала сгонять нас с нар, но мы не могли пошевелиться от ужаса.

- Давайте, давайте, вставайте, собирайте кровь, вытирайте.

Перемогая себя, мы начали вытирать кровь, тряпки нам она бросила, а шестерки поволокли тело, но эти выпученные глаза я долго забыть не могла. Тете Тоне за это зверское убийство дали всего 10 лет, говорят, на суде она нагло смеялась. Один из братьев Тани, на какой-то из пересылок смог тормознуться и дождался тетю Тоню. Как-то подкупил охрану, им устроили встречу, и, как говорят зэки, перегрыз ей горло собственными зубами. Возможно, зеки придумали такой «счастливый» конец, ведь хочется и в справедливость верить.

Получила я посылку из дома, полностью набитую рафинадом. Я обрадовалась неимоверно. Сладкого не хватало. Всех в бригаде угостила, дала по кусочку, а нас человек 50 в бригаде было. И еще у меня полно его оставалось. Мы с Нинкой наслаждались. По кусочку на завтрак, на обед, и на ужин.

Вечером как-то, лежим в бараке, темнота, вдруг я слышу:

- Зина Демина, кто Зина Демина?

- Я - Зина Демина.

Оказывается, меня разыскивала моя землячка из Тальменки - Полина. Я-то знала ее, поскольку она на виду была, все-таки бухгалтер, а она меня – нет. У Полины украли продовольственные карточки всей организации, за это и получила срок 10 лет.Работала бухгалтером и здесь. На расконвойке, потому, что ей часто приходилось ездить с отчетами к начальству. Стала она встречаться с заключенным, тоже расконвоированным, и забеременела. Все беременные чего-нибудь хотят, она захотела конфет, шоколадных конфет. А где в лагере возьмешь конфет? Поделилась о своей «хочи», ей сказали, что Зина Демина, получила посылку с конфетами. Вот она и пошла меня разыскивать. Животик ее только намечался, но сладкоежка в нём явно была девочкой.

- Зиночка, слышала, что ты посылку получила, я конфет хочу, так хочу, что мочи нету никакой.

- Полина, конфет у меня нет, мне сахару прислали.

Я залезла обеими руками в посылку, зацепила, сколько вошло в пригоршню и протянула руки, полные сахарных кусочков, Полине. Она даже оторопела от такой щедрости. Не зная, куда положить сахар, оттопырила кофточку, и я высыпала сахар туда.

Весь вечер Нинка скрипела, пилила меня, что сошла с ума, раздаю сахар направо-налево, о себе не думаю. Но моя щедрость сослужила мне хорошую службу. Полина попросили, чтобы меня перевели работать в бухгалтерию, меня и перевели. Я работы этой совершенно не знала, ну какой из меня бухгалтер! Так, болталась без дела: то чай им разогрею, то пол помою. Зато ела у них я хорошо, а главное - досыта. Но недолго, около месяца, продержалась я бухгалтершей. Назначили нам нового начальника колонии. Красавец такой, Черных фамилия. Обходил он все службы, знакомился с подчиненными, зашел и к нам в бухгалтерию. Мой стол стоял так, что я сидела спиной к двери. Когда он вошел, оба бухгалтера встали, приветствуя его, а я как сидела, так и сидела, как пешка. Он подошел к главбуху и говорит:

- Эту девочку немедленно отправьте на общие работы.

Так закончилась моя карьера бухгалтера, сытая, спокойная жизнь и все из-за того, что я не встала навстречу начальнику.