Пора бить в колокола

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Публицистика

Автор: Геннадий Теплоухов

Просмотров: 2685

2010 год, Выпуск № 6

Исторически так сложилось, что государства, люди которых обладают духовной общностью, выживают в самых экстремальных условиях и успешно развиваются. Но для этого нужны идеи, верования понятные для каждого человека этого общества и принятые как простым народом, так и руководителями.

В России на заре становления государства такой идеей была христианская вера, которая объединяла народ и правителей. Вера помогала объединиться и выжить под владычеством Золотой Орды, угрозой литовского и польского завоеваний. Единство веры объединило разрозненные княжества древней Руси и помогло освободиться от татаро-монгольского ига, как раз благодаря отсутствию этого фактора у чингизидов. Христианская идея удерживала народ в рамках морали вплоть до XXвека.

После революции 1917 года российское общество хотя и сменило идеологию, но объединяющую идею не потеряло. Коммунисты хорошо понимали, что только единство веры сцементирует общество. Поэтому все другие постулаты веры, за исключением коммунистической, они подавили. Объединённая коммунистической идеологией (вопрос о её правомерности здесь не обсуждается) страна выстояла в борьбе с фашизмом.

Народ, сплочённый верой, нельзя победить и даже просто повалить. Все правители государства и все институты государственной власти за период тысячелетней истории это крепко помнили и укрепляли.

В новейшей истории России в конце XXвека у руководителей государства исчезло понятие значимости объединяющей идеологии. В результате в стране начался хаос, распад. Люди перестали видеть маяки, к которым необходимо было стремиться. Началась деградация общества, страны, народов, кризис нации. Здесь, как никогда, уместно определение, что кризис не в экономике, а в умах.

Под предлогом борьбы с цензурой идёт идеологическое наступление на моральные устои общества. Пропагандируется насилие, проституция, наркомания. Если раньше важнейшим средством воспитания у нас было кино, то сейчас телевидение. По всем программам в нём доминирует телесериалы про секс, убийство, насилие. Промежутки между сериалами заполняются шоу – программами зачастую сомнительного содержания, программами типа «Пусть говорят», «Федеральный судья», «Суд идёт» и другими может, и поучительные, но не дающие отдохнуть психике. На каждом углу забегаловки, где можно, практически в любое время, напиться, игровые залы с компьютерными играми, обучающими преступлению. Создаётся впечатление, что общество состоит из тех, кто совершает преступление и кто их ловит, судит и охраняет. А тем, кто работает, живёт нормальной семейной жизнью, нет места ни в обществе, ни средствах массовой информации. Идёт массовое наступление на психическое и моральное здоровье общества.

А что происходит с нашим образованием? Дипломы и аттестаты продаются и покупаются. Молодёжь в нашей стране имеет такие знания, что «Вторую Мировую уже немного путает с Троянской». Результаты проводимых опросов по любой теме приводят в ужас. Про новое поколение уместно определение, что это «Иваны, не помнящие родства».

Писатель Анатолий Иванов ещё в до перестроечныйпериод предсказал сценарий морального и нравственного разложения Российского общества, который нам постараются навязать. Словами отрицательного героя в своём романе он описал это так: «Будем вырывать эти духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать главные основы народной нравственности. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодёжь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Посеяв хаос в мозгах людей, мы немедленно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить. Мы найдём своих сторонниковв самой России, мы их воспитаем. И вот тогда со всех сторон - снаружи и изнутри – мы и приступим к разложению. Мы как черви разъедим этот монолит. Общими силами мы низведем все ваши исторические авторитеты, ваших философов, учёных, писателей, художников – всех духовных и нравственных идолов, которыми когда-то гордился народ, которым преклонялся… Всю историю России, историю народа мы будем трактовать как бездуховную…Постепенно шаг за шагом мы вытравим историческую память у всех людей. А с народом лишенным такой памяти можно сделать что угодно. Народ, переставший гордится прошлым, забывший прошлое, не будет понимать настоящее. Он станет равнодушен ко всему, отупеет и в конце концов превратится в стадо скотов».

Такое состояние общества необходимо исправлять немедленно и решительно. На данный момент, это может сделать церковь – как основа нравственности. За отсутствием иной идеологии в настоящее время необходимо вернуться к христианской, в качестве основополагающей, с привлечением законодательных и исполнительных органов страны, оставляя главное направление в этой борьбе за духовенством по типу периода XIVвека во времена патриарха Алексия.

Пришло время ввести общественную цензуру на средства массовой информации, особенно кино, телевидение, гуманитарную науку, цензуру не политическую, а нравственную. В общественную комиссию по цензуре должны входить представители духовенства, гуманитарной науки, культуры, политические деятели. Необходимо противостоять агрессии на нравственные устои общества. И не надо стыдливо и пугливо оглядываться, что подумает заграница. Мы же применяем оружие для защиты, хотя оно и убивает людей. Не исключено, что следующим этапом нам могут внушать, что защищаться безнравственно, и такие попытки наблюдаются.

Я уверен, что наступило время, когда церкви необходимо бить в набат об идеологической агрессии. Другой силы, кроме христианской морали, на данный момент не существует. Иначе нас ждёт участь Золотой Орды, даже не Римской империи. Ибо нам не позволят остаться в таких же рамках, какмаленькая Италия, нас просто распылят.

Уроки доброты.

Мне исполнилось девять лет, когда родители переехали из деревни, что в Кемеровской области, в рабочий посёлок Алтайского края. C Первой Мировой войны отец вернулся инвалидом и в Великую Отечественную на фронте не был. В деревне же занимал «хлебные» должности, сперва работал лесником, что давало право иметь расширенное хозяйство. Мы держали две коровы, несколько овец, свинью, лошадь, несколько пчелиных ульев, огород. Хотя работали много, но жили сытно. После переезда в Алтайский край отец простудился и вскоре умер, а это был год переезда. Мы с матерью остались вдвоём в незнакомом месте без родственников, друзей и даже знакомых. Мать нигде не работала, мне исполнилось только девять лет. Беда, как говорится, не приходит одна и после смерти отца нас обокрали. Воров нашли, они прятались у соседей на этой же улице, однако вещи не вернули. Остались мы практически без средств существования, с одной коровой в голодный 1947 год. Хотя Алтайский край являлся сельскохозяйственным районом, но люди всегда жили там впроголодь. Государственные поставки съедали всё; известно, сапожник без сапог. До сих пор удивляюсь, как нам удалось выжить.

В это время я учился во втором классе и, несмотря на голод и нищету, у меня сохранились светлые воспоминания о том периоде. В школу мы ходили с соседской девочкой, такой же голодной и неимущей и даже более, так как её мать тоже не работала, а на руках было двое детей. Помню,перед тем как идти в школу, мы всё-таки что-то хлебали и однажды вместо портфелей взяли чашки и с ними отправились на учёбу. Я уже на пенсии, но в жизни у меня не было времени смешливее и счастливее. По-видимому, родители старались оберегать нас от горечи жизни.

В то время люди поддерживали друг друга. У отца был товарищ, перенёсший Ленинградскую блокаду, после чего страдал эпилепсией, как тогда говорили, «падучей». Он часто бывал у нас ещё в бытность отца, помогал по хозяйству. Хорошо запомнилось: пришёл к нам в воскресение, мы копали картошку, и он уговаривал отца отдохнуть, так как тот недомогал. «Максим, – говорил он – отдохни в воскресенье, а то сейчас работаешь, а через три дня умрёшь». И как в воду глядел, на третий день отец умер. Помогал он нашей семье и после смерти отца и, наверное, мог бы стать мне отчимом, но я его не принял из-за его болезни, а для мамы я был, по-видимому, важнее.

В начальной школе нас учила молоденькая учительница Галина Николаевна, как я сейчас представляю, лет восемнадцати. Несмотряна свой ещё юный возраст, она нас любила и заботилась о своих учениках. Особенно выделяла нас, неимущих и голодных. После уроков нередко двух-трёх учеников зазывала к себе и чем-нибудь подкармливала, хотя ей это было не просто. Её муж, здоровый парень ростом и комплекцией, работал помощником машиниста на паровозе. Приходил домой уставший и не очень довольный нашим присутствием, она сильно смущалась и спешила нас проводить из дома, обычно под предлогом собирать ранетки. Мы забирались на дерево и больше поедали плодов, чем собирали. Это было не только едой но и лакомством. По окончании учебного года наша учительница самых голодных не аттестовала, то есть не выставляла отметки по какому-либо предмету, мне по арифметике, и заставляла нас навещать её для дополнительных занятий, а на самом деле, чтобы нас подкормить. Я этого не понимал и, было очень обидно: я же видел, что мои знания по предмету былине хуже чем у других в классе. Сейчас-то я понимаю, что таким образом избежал дистрофии. Я преклоняю колени перед свой первой учительницей Черемисиной Галиной Николаевной.

Cседьмого класса мы перешли учиться в другую школу. К тому времени моя мать уже сильно болела и периодически по два-три месяца лежала в больнице. Я в эти периоды практически жил один и выживал благодаря помощи соседей по улице. Осталось в памяти: мама просила принести ей в больницу картофельных пельменей (вареников). Я их готовил и пока нёс, половину съедал сам – был голодный.

Потом мы стали пускать квартирантов. Одно время у нас жили муж с женой, освобождённые из лагеря и ни где не работавшие, по вечерам они ходили что-товоровать. Сделали попытку к этому ремеслу приспособить и меня, но так как я сильно боялся, да и вообще чувствовал себя при этом очень не комфортно, они отступились. В скором времени им пришлось бежать.

Если кое-как мы с мамой кормились с огорода, то с одеждой была сильная «напряжёнка». В восьмом классе у нас был учитель Виктор Иванович, человек прошедший войну и, как сейчас помню, никогда я его не видел выпившего, раздражённого, неопрятного. Что удивляло, в посёлке тротуары отсутствовали, он в любую грязь умудрялся приходить в школу в чистой обуви. Одно время мне нечего было надеть в школу. Тогда Виктор Иванович отдал свою рубаху, хотя и поношенную, но целую и, как я сейчас думаю, не предназначенную на выброс. Сделано это было в тактичной форме, через мою мать.

Жили мы в то время в избушке с земляной крышей. Избушка состояла из маленькой кухни и комнатки. Кухня и комнатка разделялись тряпкой. Избушку нам отдал хозяин за «спасибо». Был он заслуженный красный командир (так говорили). Ему власти помогли привести лес и поставить домик. Я прожил в своей избушке до семнадцати лет, то есть до смерти матери. От той поры осталось до сих пор одно сожаление: я не смог поставить столб, чтобы мне провели электричество и радио. Тогда радио было в виде «тарелки». Мать умирала у меня на руках в прямом смысле. Она была в сознании. Перед смертью всё думала обо мне и наказывала ехать к её сёстрам, моим тёткам. Я отказывался, говоря, что проживу самостоятельно. У неё уже плохо ворочался язык, и она жестом попросила её поднять с постели, подёргала за чуб и умерла.

Я уехал к тете в Сталинск, вернее в семью её дочери, так как она сама жила на иждивении у неё. Меня приняли хорошо, дали закончить девятый класс, хотя у двоюродной сестры были на воспитании двое малолетних детей. Достаток небольшой. Сестра работала учительницей младших классов, муж машинистом крана, да и квартира – с соседями: для нас две смежные комнаты. В семнадцать лет, после окончания девяти классов я пошёл работать на металлургический комбинат.

Эти уроки доброты, преподанные мне в детстве, юности, и ранней молодости светят и радуют всю мою жизнь, надеюсь, до самой смерти.