Максим Долгов. Кийский дневник

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Категория: Заповедная Сибирь
Автор: Максим Долгов
Просмотров: 679

Памяти брата

 Мои руки в ссадинах, сажа костров намертво въелась в кожу, ногти обломаны. Свесив разутую ногу за борт, я отдаюсь редкой минуте безмятежного покоя. Лодка медленно вращается на поверхности реки. По берегам вздымаются поросшие тайгой каменные бастионы, как вековые стражи вечного времени. В затененных скальных нишах колеблются световые синусоиды. Семилетний сын самозабвенно лепечет какую-то песенку и беспрестанно вертит головой.

Имя этой реки обязано своим происхождением тюркскому слову «ки» – скала. Мы плывем по Кии.

ДАЛЬШЕ, ЧЕМ ДО МОСКВЫ

Что Белокаменный плес – жемчужина земли Кузнецкой, мы с братом знали давно. Знали и мечтали о нем. Шли годы, а намерения оставались намерениями. Но однажды в августе мечта вдруг обрела реальные очертания...

Наш авантюрный 70-километровый сплав должен стартовать в деревне Московке. Семейную четверку (брат Андрей, я и наши сыновья) взялся отвезти в верховья Кии лихой водитель Витя из Тисуля. И вот мы покидаем старинный Тисуль и берем курс на поселок с оптимистично-советским названием Комсомольск. Далее по маршруту топоним более романтичный – Берикуль. Немножко волнуемся, как всегда бывает в начале большого похода: что ждет нас впереди?

Сразу за Комсомольском начинаются предгорья Кузнецкого Алатау. По мере приближения к Берикулю нарастает ощущение дикости, глухомани, заброшенности. Позабытая Богом и убитая реформами таежная глубинка предстает во всей полноте запустения: дома со слепыми глазницами окон, покосившиеся сараи, полынь на крышах. На крутом склоне горы взгляд фиксирует обширные развалины каких-то промышленных сооружений, может быть рудника. Они напоминают рериховскую «Лхасу», но все разрушено, будто прошла война. Как же живут здесь люди? Чем зарабатывают на хлеб?

Дорога вьется вдоль ручья, который течет по поселку в желобе с ветхими бревенчатыми стенками, и наконец уходит в тайгу, забирая все выше и выше.

...Надсадно ревет мотор, наматывая версты. За деревьями уже угадывается близкое небо – признак того, что мы где-то на водоразделе. В придорожных канавах непросыхающие лужи. Время от времени вбок от главного тракта уходят пробитые лесовозами «переулки», заваленные обломками пихтовых лап. Нас окутывает пьянящий дремучий запах хвои, таежной влаги, первобытности. Вдыхая его с непривычки, я, коренной горожанин, испытываю необъяснимое волнение, которое запомнил с того далекого детского лета, когда меня впервые привезли в тайгу.

В местечке Серебряный Ключ решаем остановиться размять ноги. Первозданный непроходимый лес безмолвно стоит вокруг. Из отрезка металлической трубы, вертикально вкопанного прямо у обочины, бьет струя. Мы утоляем жажду родниковой водой, хранящей холод подземных глубин. Витя уверяет, что в ней есть серебро.

Дорога покатилась вниз. Самый младший путешественник, семилетний Сеня, все поскуливает:

– Далеко еще?.. Далеко еще?..

Витя успокаивает всех:

– Теперь до самой Московки только спуск.

Спидометр отщелкивает километр за километром: три, пять, восемь. Кажется, спуску не будет конца.

– Интересно, почему эта деревня так называется? – спрашиваю.

– А шут ее знает, – пожимает плечами наш водитель. – Может, потому что добираться до нее дольше, чем до Москвы?

 

ТЕЧЕТ РЕКА КИЯ

В Московке мы зашли в магазин. У входа допотопный дощатый тротуар, но до чего приятно ступать по его затертым расшатанным половицам! Хлеба в магазине не было, зато продавались фрукты. Живо вообразив трудности предстоящего четырехдневного похода, мы подчинились спонтанному желанию потешить напоследок желудки и купили большой арбуз.

Уже окончательно прощаясь с цивилизацией, проехали по безлюдным улицам на берег реки. Лесистые горы здесь расступились, дав путь широкой быстрой воде. Река вся в горизонтальных бликах, над зубчатой кромкой тайги серебряные облака. На краю деревни миновали странный мост, слишком могучий для такой глуши. В народе бродят слухи о его былом военно-стратегическом назначении. Сейчас он порос травой.

За мостом машине ехать некуда. Выгружаемся на каменистый берег, надуваем лодки, укладываем в них рюкзаки и прощаемся с Виктором.

– Ну что, горные волки? Удачи! – напутствует он нас.

Последний шаг по земле, коленом на резиновый борт, толчок – и мы отчаливаем.

Берега тронулись со своих мест и поплыли назад. Речное дно побежало навстречу. Кийская вода прозрачна до удивления. Дно всегда рядом – кажется, только руку протяни! – и лишь под большими утесами отдаляется в темную глубину. Нам, выросшим на берегах равнинных илистых рек, странно видеть такую массу чистой воды.

Разноцветные камни плавно проплывают под нами. Огромный текучий аквариум. Всеобщий восторг. Вода несет нас как в кино. Мы чувствуем себя зрителями, которым неведомый оператор прокручивает ленту уникальных береговых панорам. Мы загипнотизированы этим равномерным, неостановимым ходом речной кинохроники.

Сбывается все, о чем мечталось долгими зимними вечерами. Запрокинув головы, на глазок оцениваем высоту шоколадно-розовых скал. Внимаем коршуну в зените и стрекоту кузнечиков по горизонтали. Созерцаем темно-зеленую стену леса на крутых склонах, и удивительно, но из-за этой крутизны даже березовый лес кажется дремучим. Огромный кубический кусок скалы лежит на берегу, и, осознав с холодком в груди, откуда он откололся, даем зарок впредь держаться подальше от отвесных стен.

Впрочем, запаса осторожности хватает ненадолго. Вот и я чуть зазевался и на повороте реки упустил весло. Оно заплясало на мелководье переката – и в легкой панике мы бросаемся вдогонку...

Когда эйфория первых километров прошла, мы обнаружили, что не можем определить по карте свое местонахождение. Русло Кии на этом участке постоянно изгибается то вправо, то влево, образуя «пилу», зубцы которой стали для нас неразличимы. Поэтому весь остаток дня отряду суждено проплыть вслепую, до какого-нибудь заметного ориентира.

Лодки – моя и Андрея – попеременно обгоняют друг друга в шутливом соревновании первопроходцев. Продолжают сменять друг друга в неспешном темпе природы и пейзажи за бортом. Зелень тайги, охра утесов, переливчатый ультрамарин реки – вот палитра этого дня, сконцентрированная на донышке наших глаз и сердец.

Мы плывем по Кии!

 

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Ухо ловит впереди шум воды. Я всматриваюсь вдаль: источника звука не видно. Спокойно, Максим, спокойно, порогов быть не должно, говорит внутренний голос. Шум постепенно нарастает. На Кии порогов нет, это река лишь второй категории сложности, убеждаю я себя, а на самом деле думаю о не умеющем плавать сыне, который сидит за моей спиной. Наконец вижу: камни, разбросанные там и сям по всей ширине реки, вроде небольшие; возле них пенятся бурунчики. Что ж, надо просто аккуратно лавировать между ними, и все.

Река ускоряет свой бег. Я весь внимание. Приближается первый камень. Времени на совершение маневра предостаточно. Так, хорошо, очень хорошо. Я сосредоточен, ударом весла иногда подправляю ход лодки. Обходим еще один валун, совсем рядом. А скорость приличная, черт побери! Нас выносит на участок реки без препятствий, но с большим волнением. Это шивера. Приходится прилагать значительные усилия, чтобы удерживать нос лодки строго по течению. Нас сильно раскачивает.

Сеня в восторге:

– Качели!

Тут река делает поворот, и в ближней перспективе показываются новые камни. На галечной отмели два рыбака в болотных сапогах взмахивают удилищами. Солнце бьет в глаза. Напряженно щурюсь. В следующий раз надо брать темные очки, успеваю подумать и вдруг вижу прямо по курсу валун.

Он лишь чуть-чуть торчит над водой, но за ним мощно кипят буруны. Как я его проворонил?! Ожесточенно гребу вбок, однако лодка почему-то стала неуклюжа, как черепаха, и мы с размаху налетаем на этот проклятый камень и садимся на пузо.

– Сеня, спокойно! – кричу сыну.

Лодку медленно разворачивает поперек течения, и потом она неожиданно дает резкий крен. Мальчик мой взвизгивает.

– Держись! – ору я и мгновенно оглядываюсь.

Сеня на месте, он вцепился в скамейку, как краб, и сидит, вжав головенку в панцирь спасжилета. Судно наше, похоже, застряло прочно. Какая здесь глубина, соображаю лихорадочно. Хорошо, что кийские камни не острые. Попытки оттолкнуться веслом ото дна ни к чему не приводят.

Сын уже крутит головой по сторонам. В двадцати шагах на берегу стоят рыбаки и, видимо, оценивают наше положение. Разглядывать их и даже здороваться мне некогда. Где брат с племянником, понятия не имею, как-то потерял их из виду.

Надо что-то делать. Я принимаю решение и сваливаюсь за борт, держась за баллон.

– Сеня, я здесь. Я здесь.

Глубина по пояс, течение сильное, однако стоять можно. Лодка, разгрузившись, легко сходит с камня. Господи, как это просто – сразу нужно было прыгать в воду! Вот что значит десять лет не ходить в походы.

Тащу лодку к берегу. Теперь можно передохнуть.

С показной бодростью хочу спросить у мужиков, как клев, но слова застревают в сухом горле. Пью воду пригоршней прямо из Кии. Течение рябит, руки дрожат, я мокрый с ног до головы.

И только сейчас далеко впереди на широком фарватере замечаю лодку Андрея. Он машет мне:

– Что там у вас, все нормально?

– Нормально!

 

ЗОЛОТО КУНДАТА

Устье Кундата мы прозевали. О впадении крупного притока вдруг догадываемся по полосе мутной воды у левого берега.

– Ребята, это же Кундат! Причаливаем!

Все устье и узкая подошва берега между тайгой и водой сильно заросли, ноги тонут в мягком, круглые камни торчат из травы. Здесь наконец-то будет наша стоянка и ночлег.

Сеня помчался обследовать окрестности, а взрослых насупившееся небо заставляет поспешить с разбивкой лагеря. На исходе долгого, многотрудного дня погода испортилась, поднялся ветер, и вот-вот хлынет дождь.

Под первыми его каплями быстро распаковываем палатку, вбиваем колышки, но, когда продеваем стойки в петли палаточного купола, налетевший шквал вырывает его из рук, надувает, и мы какое-то мгновение остолбенело созерцаем улетающую наискось вверх палатку, уподобившуюся большому воздушному змею. Андрей успевает ухватить веревку и словно осаживает дракона, вышедшего из повиновения.

Пока настраивали жилище сызнова, дождь разошелся в полную силу. Мы промокли до нитки, и, когда залезли наконец в уютное нутро, у племянника Саши зуб на зуб не попадает. Но, как бы то ни было, крыша над головой есть, головы, слава богу, целы, и эти головы подумывают о праздничном ужине. Мы его сегодня заслужили.

Дождь мало-помалу стихает, голодная команда выползает наружу, и все помыслы наши и дела начинают вращаться вокруг оси костра. Родника поблизости нет – за чистой питьевой водой приходится идти вброд на середину реки, за мутную несмываемую границу Кундата. Вскоре в квадратном котелке оригинальной конструкции закипает ароматная похлебка, вымоченное в уксусе мясо и помидоры нанизываются на шампуры, трещит под ножом арбуз.

Смеркается. Уже не различая в темноте уровня жидкости в посуде, я брякаю своей кружкой о братову и, обмакнув четвертинку луковицы в соль, с чувством вливаю в себя традиционную национальную горечь.

– За остроту восприятия!..

– За успешный день!..

– За Белокаменный!..

Утром старшие держат совет. Итак, мы твердо знаем наше местоположение. Приблизительно мы знаем (из литературы), что Белокаменный плес находится где-то за Кундатом. И сейчас с надеждой всматриваемся в далекий речной коридор, туда, где Кия изгибается излучиной и где маячат какие-то желтоватые скалы. Хочется верить, что это и есть Белокаменный.

Еще один вопрос не дает покоя лично мне. Кундат – топоним кетского происхождения, он означает – хариусовая река. Но хариус любит прозрачную воду. Сопоставив эти факты, с неизбежностью приходишь к выводу, что грязь в Кундате – результат деятельности человека. Еще до революции в Мариинскую тайгу из Новой Зеландии привезли первую драгу. Известно, что по крайней мере до 1960-х годов эта старушка драга работала как раз на участке Кундат рудника Центральный. Может быть, и сегодня в верховьях речки промышленным способом моют золото? Я тоже решаю попытать старательского счастья.

Эмалированная миска за неимением лотка и спичечный коробок «под золото» (мы люди не жадные) – вот и вся экипировка доморощенного старателя. Отправляюсь на промысел босой: до золотоносных вод Кундата рукой подать.

С детства оставили след в душе северные рассказы Джека Лондона; теперь я их извлекаю из закоулков памяти и стараюсь во всем подражать литературным героям Клондайка. Я зачерпываю речной грунт. Выбираю оттуда гальку и, энергично взбаламутив содержимое миски, круговыми движениями – так хозяйки моют крупу – начинаю обогатительный процесс. Легкий ил, остатки растений и прочий мусор уходят с водой, и после нескольких водных процедур на белой эмали остается мокрый кружок чистого песка. Под солнечным лучом там вспыхивает вдруг маленькая темно-золотая чаинка с явственным металлическим блеском! Я поддеваю ее кончиком ножа.

Такие же блестки во множестве обнаруживаются и в других пробах. Не знаю, что думать. Когда желтых блесток набирается в коробкéé порядком, возбужденный бегу к Андрею.

– Я тут намыл неизвестно чего. Как понять-то – это золото или нет?

Мой практичный брат не задумывается ни на секунду:

– Потыкай иголкой. Золото пластично, в него игла воткнется. А если образец крошится – это, скорее всего, слюда.

Лихорадочно ищу в рюкзаке пакет со швейными принадлежностями. Высыпаю драгоценную добычу обратно в миску и аккуратно накалываю стальным острием первую золотинку. Плоская чешуйка рассыпается. Следующая – тоже, и третья, и десятая. Увы, они все хрупкие, как стекло. Это не золото.

 

НА БЕЛОКАМЕННОМ

Длинный, как крейсер, зеленый остров режет галечным форштевнем воду, ласкает взор кудрявыми тальниками. Высадиться бы на него, да некогда, некогда. Мы уверены: Белокаменный плес где-то рядом.

Течение несет лодочный караван мимо острова, мимо характерной скалы с косым падением пластов и увлекает в глубокую тень крутого левого берега, где как страж ворот Белокаменного – это уже очевидно! – нас встречает грандиозный утес, похожий на колпак волшебника. За ним чередой вздымаются другие заросшие дремучим краснолесьем твердыни – еще выше, еще грандиознее. Мы молчим, мы положили весла. Мы будто держим равнение налево, даже забыв на время про фотоаппараты.

Седые утесы феноменальной высоты величественно проплывают в поле нашего зрения, с достоинством демонстрируя свою вековую стать. Так же хранили они древний покой реки и пятьсот, и тысячу лет назад, и удивительно думать, что бородатые русские землепроходцы шли в XVII веке тем же фарватером, что и мы, и, наверное, тоже восхищались этой картиной.

За излукой самый зоркий замечает на рельефно освещенных закатом скальных бастионах нечто новое: каменные «скульптуры». Вот по замыслу Творца, видимо, Фарамант – симпатичный персонаж в очках из сказки про Изумрудный город. Реализация не шедевр, но некоторое сходство с известными рисунками художника Владимирского налицо. А этой огромной белой скульптуре для наглядности масштаба в руку вложена клюка-сосна. В другом природном изваянии воображение смутно угадывает фигуру женщины с распущенными волосами. И таинственной чернотой будоражат сердце недосягаемые провалы пещер, очень контрастные на фоне светлых известняковых скал.

Жаль, но на Белокаменном плесе трудно оказалось найти подходящее место для стоянки. Поэтому значительный его отрезок – километров пять – пришлось проплыть немного второпях, так как уже вечерело и пора было позаботиться о ночлеге.

Отряд стал лагерем перед устьем ручья Берикуль – нашего знакомца по давешнему поселку с одноименным названием. Колоссальный утес высится на другой стороне Кии прямо напротив палатки. Если я не путаю, он так и называется – Великан. Сфотографировать его не удалось: он просто не помещался в кадре. В середине этой монументальной крепостной башни как бы квадратный зал, а на самой верхотуре сотни стрижей с ликующим стрекотом чертят чистый золотистый воздух.

Тает вечер. Потрескивает костер. Палкой, которая так живописно изъедена ходами короедов, что напоминает резную трость, я пошевеливаю угли. Поспел смородиновый чай. Свою кружку, обжигаясь, я пригубляю с сухариком, а Сенину ставлю охлаждаться в ручей. Но сын не дождался чая – залез в палатку и уснул, едва сумев раздеться.

...Сквозь пелену утреннего сна слышу жестяной свист бурундука в лесу. Открыв глаза, машинально смотрю на часы, но циферблат запотел и стрелки стоят. Я умываюсь кийской водой. Перламутровое утро дышит свежестью.

Люблю иногда в походе встать раньше всех, вскипятить персональную кружечку кофе, поставить ее рядом с собой на гальку и никуда не спешить. Ведь в общем-то ритм жизни на маршруте довольно напряженный. А тут ты расслаблен, протягиваешь руку, поднимаешь заинтересовавший тебя речной окатыш и, прихлебывая горячий кофе пополам с прохладным утренним воздухом, задумчиво разглядываешь его.

Таких красивых камней, как на Кии, я не видал больше нигде. Однажды мы с братом на острове близ Чумая наткнулись на целое «месторождение» оригинальнейших камней, и Андрей – заядлый рыбак! – вынужден был признать, что собирать кийские гальки интереснее, чем рыбачить. Вот и здесь, на Белокаменном плесе, их россыпи: матовые сахарные шары; терракотовые эллипсоиды; камни почти синие; нежно-серо-полосатые, цвета бересты; темно-серые с зелеными пестринками, словно овсяными зернышками; черные окатыши с белым пояском и белые – с золотым. Есть диковинки покрупнее: в каменной чаше угнездилось рябоватое воронье яйцо размером со страусово, а подле брошен идеально круглый доисторический метательный диск.

Проснувшиеся мальчики присоединяются ко мне. Мы бродим по царству камней, вместе радуясь каждой удачной находке, и набиваем карманы сокровищами, которым нет рыночной цены.

Надо еще позавтракать, подкачать лодки – и пора сворачивать лагерь. Ветер нового дня дует ласково в лицо и зовет нас в дорогу.

Маленький Сеня торжественно поднимает вверх ветку с зеленой листвой и, растянув рот до ушей, радостно восклицает:

– Флаг живой природы!

2006, 2011

г. Кемерово

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.