Материалы

Алексей Варламов. На берегу незамерзающей реки

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Uncategorised

Автор: Алексей Варламов

Просмотров: 3559

2011 год, Выпуск № 5

В прежние годы  в Овсянке на родине Виктора Астафьева проходили «Литературные встречи в русской провинции». Первые три прошли при участии самого Астафьева, им задуманы и организованы. Четвертые, посвященные его памяти, не состоялись из-за того, что той весной разбился Александр Лебедь, а потом в крае началась избирательная кампания, и всем стало не до литературы. А до того генерал, к слову сказать, на тех встречах появлялся. Ходил мрачный по Овсянке и исподлобья смотрел на собравшихся людей. Какое-то одиночество в нем чувствовалось, но Астафьева он очень уважал и как мог помогал ему, понимая, что тот делает важное для всех дело.

Астафьев приглашал к себе не только писателей. Его заботой и болью были библиотеки, и главное в этих встречах – не столько дела литературные, сколько библиотечные. Не случайно в Овсянке, в двух шагах от Енисея, он еще довольно давно выстроил образцовую библиотеку и постоянно о библиотеках думал, понимая, что библиотекари наряду с профессиональными критиками, быть может, последние верные и благодарные читатели творений современных писателей. А библиотекам во времена перемен и потрясений приходится еще хуже, чем музеям, театрам или – страшно вымолвить – толстым журналам. Так что женщины, которые там работают за гроши, – подвижницы в прямом смысле этого изрядно затертого слова, и за них у него особенно болела душа. Именно по библиотекам Красноярского края разъезжались участники тех встреч и выступали перед жителями Канска, Ачинска, Назарова, закрытых Зеленогорска и Железногорска, а однажды даже летали на вертолете в Енисейск. Астафьева там знали и любили, встречали как самого дорогого гостя, хотя в его обращении к людям, к народу, как принято у нас говорить, никогда не замечалось ни лести, ни нотки поучений.

Он наверное единственный из крупных писателей своего времени, кто жил в этом народе и с этим народом, знал его, как никто другой и нимало не идеализировал, оставляя и милосердные и беспощадные строки о России, которые ему не могли простить. Он не первый в этом ряду, где стояли и Лермонтов, и Чехов, и Бунин, и Пришвин, любившие свою страну странною, а на самом деле зрячею и трезвою любовью. И Овсянка, его родина, куда, переменив несколько городов, он окончательно вернулся в конце семидесятых, стала для него символом этой любви.

Овсянку до самых недавних времен можно было бы сравнить с шолоховской станицей Вешенской – благодаря прославленному земляку в ней появилось то, чего нет в других местах. Асфальтированная дорога, библиотека, а потом и деревянная церковь, где его отпевали и возле которой находится его могила. Но за последние годы там многое переменилось, и нынче даже библиотека не самое дорогое и выдающееся здание в здешнем краю. Овсянка давно не похожа на древнюю сибирскую деревню, какой мы представляем ее по «Последнему поклону». Это красивое дачное место под Красноярском на берегу незамерзающей из-за плотины,  оскудевшей реки, где стоят напротив друг друга краснокирпичные новые каменные особняки, такие же, как под Москвой, и старые потемневшие сибирские избы. Им не ужиться на одной земле, и аккуратный астафьевский дом с разросшимся садом казался здесь затерявшимся, относящимся к иному измерению и времени. Однако было бы неверно утверждать, что Астафьев в свои последние годы представлял и защищал мир старый и ненавидел новый. Скорее это новые ненавидели его за то, что он оставался писателем и вопреки всему допоздна, до последних дней писал, а им этого было не понять и писатели им были не нужны. Нужны ли сегодня писатели обитателям покосившихся изб, енисейским рыбакам, старикам и старухам – не знаю... Вероятно, каждый просто должен делать свое дело.

Благодаря Астафьеву Овсянка сделалась знаменитой на весь мир. Сюда приезжали Ельцин и Солженицын, здесь снимал «Сибирского цирюльника» Никита Михалков, на литературных встречах бывали профессора и именитые писатели, издатели, редакторы, критики, священники, музыковеды и кинорежиссеры; там не имела значения принадлежность к тому или иному писательскому союзу и там не только общались неформально по вечерам, но и говорили умные речи во время утренних и дневных заседаний. А еще приезжали в Овсянку люди, делавшие  первые шаги в литературе, кого заметил астафьевский глаз и кому эта помощь так нужна, и сам писатель странным образом соединял ту часть российских самоучек, из среды которых когда-то вышел, и Россию в высоком смысле этого слова элитарную, Россию Свиридова, Мравинского, Лихачева, в ряду которых стояло и будет стоять его имя в разряде литературы.

Он морщился, когда слышал славословия в свой адрес (особенно не любил слово «патриарх»), но никого не обрывал, потому что в мире все уравновешено, и тех, у кого перекашивало рот при упоминании о нем, ничуть не меньше, чем искренних и неловких почитателей. И угроз в его адрес хватало. Не только литературных, хотя в писательской среде к нему относились по-разному. Его ненавидели коммунисты, ему не могли простить полемическую переписку с Эйдельманом либералы, технократы не воспринимали его критику  Красноярской ГЭС, а он приходил в ужас от того, что происходит с его возлюбленной природой и мечтал на старости лет уйти в глухую тайгу и писать рассказы для детей. С годами он не сделался ни мягче, ни терпимей, по-прежнему умел себя защитить и от литературных врагов, и от литературной шпаны, но не это в нем главное. Он умел и любил дружить, ценить людей, заботиться о них, и никогда в нем не виделось ни тени высокомерия или заносчивости. Его китайский переводчик со слезами на глазах рассказывал мне, как гостил у Астафьева целую неделю и сколько внимания уделял ему Виктор Петрович.

Он был по натуре очень живым и энергичным человеком, любил праздники, песни, общение, ему нравилось, когда вокруг происходили какие-то события. Прозаик до мозга костей, один из лучших русских стилистов, свободно чувствовавший себя и в больших, и в малых литературных формах, он обожал поэзию, сам составлял сборники стихов и знал их наизусть сотнями. Любил театр, музыку, футбол, любил застолья, и, может, эти встречи были нужны ему как разрядка после напряженного одинокого труда в своем деревенском доме. Но дело не только в этом. Организовать приезд нескольких десятков писателей, библиотекарей, журналистов было очень сложно, нужны были деньги и время (и тем обиднее, что не все на приглашение откликались), нужно было что-то доказывать и объяснять властям и толстосумам, и хотя интерес в красноярских СМИ к литературным встречам год от года рос, некие не то растерянные, не то недоуменные или же снисходительные нотки у журналистов проскальзывали – кому и зачем все это нужно, если читатели газет и зрители телевизоров практически никого из приезжающих не знают?

Он говорил, это нужно прежде всего для того, чтобы писатели общались и объединялись, не замыкались в себе и поддерживали литературное братство. Раньше, когда не было самолетов, и то виделись друг с другом чаще, а теперь в огромной стране люди, живущие кто на Урале, а кто во Владивостоке, не видевшие друг друга десятилетиями, встречались именно в Овсянке, ставшей географическим, да и не только географическим центром большой страны. Он стремился привлечь внимание властей к состоянию библиотек, призвать правительство освободить их от налогов, он пытался организовать сибирское книжное издательство и поддержать всё те же толстые журналы, а особенно провинциальные. Но этого не понимали, и его спрашивали: зачем ему, кого и так широко издавали даже в наши времена, все это нужно, и не проще ли в тиши и уединении просто творить, благо ему есть много что сказать и его последние вещи тому пример? Ему предлагали, чтобы эти встречи называли Астафьевскими, а он отшучивался: вот умру, тогда и называйте как хотите.

Быть может, поднявшийся на вершину, он возвращал долг, потому что вышел из поколения, когда писатели друг друга читали и друг о друге заботились, и это вошло у них в кровь: когда-то помогли мне, теперь настала моя очередь помогать. Или же его опыт говорит о том, что литература, слово – это самое ценное, что у нас было и есть, писатель – это все равно и призвание и труд, счастливая служба, и какие бы братья-литераторы ни были разные и сложные, как бы ни ссорились они между собой и свою проклятую среду ни обличали и ни пытались от нее уйти, все равно им друг от друга никуда не деться и выход у них один – держаться вместе.