Предисловие

 

"Два Рима падоша, а третей стоит, а четвертому не быти"...

Инок Филофей

 

Наши историки до сих пор еще не определили до конца отношения к державе, зародившейся в читинско-монгольских степях, на берегах Онона и Орхона.

 

 

Тем не менее постепенно происходит осознание того непреложного факта, что именно империя Чингисхана была непосредственной предшественницей Российской империи…

Поразительно, но ведь и наследница её — Советская империя практически совпадала своими границами с ними.

Воистину, в этом смысле наша страна — феноменальное, небывалое в мировой истории образование. Из различных центров, на основе совершенно различных государственных идеологий, различными империеобразующими этносами создавались эти государства, но совпадала территория, на которой — лучше ли, хуже ли! — но обеспечивалось выживание всех включенных в империю народов. Когда же империя, благодаря враждебным силам разрушалась, она возникала снова уже на основе другой идеологии, другого этноса, из другого центра, но практически в тех же самых границах.

К сожалению, никаких данных, чтобы говорить о демографической ситуации в империи Чингисхана, у нас нет, но ту стремительную динамику, с которой совершается и территориальный, и демографический рост устремившейся к назначенным ей границам Российской империи проследить можно.

 

Уверенный и устойчивый рост населения Руси начинается в годы правления Иоанна IV Васильевича Грозного, когда территория нашей страны выросла до 4 400 000 квадратных километров, а численность населения достигла 17 миллионов человек.
В годы правления Петра I и его ближайших преемников демографическая динамика несколько ухудшилась, но уже в XIX веке начинается настоящий демографический взрыв. Если при императоре Павле территория нашей страны составляла 19 300 000 квадратных километров, а численность населения 50 000 000 человек, то всего за столетие в царствование Николая II при сравнительном небольшом увеличении территории до 21 800 000 кв. километров численность населения возросла в три раза.
Непостижима и по сути дела необъяснима эта стремительная демографическая динамика разрастающейся в свои естественные границы Российской империи.

Что это значит?
Да только одно…
То, что эта империя нужна Богу, то, что народам, населяющим нашу страну, надобно исполнить то, что предназначено ей Богом.
К прискорбию, надо заметить, что исполнить это Предназначение нашей стране, видимо, не удалось, или — все-таки будем надеяться на милость Господню! — пока не удалось.
Потому что, продолжая перечисление совпадений, объединяющих три империи, существовавшие на территории нашей страны, надо сказать и о том, что и гибли эти империи очень сходно. Без каких-либо внешних вторжений распалась и впиталась в пустоту бесплодных степей могущественная, построенная Чингисханом империя.
Столь же непостижимой была сто лет назад и гибель Российской империи.
«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России, — писал человек, которого очень трудно заподозрить в сочувствии нашей стране. — Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была уже в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена».
По этим словам Уинстона Черчилля, еще в марте 1917 года «русская армия держалась, фронт был обеспечен и победа бесспорна»...
Но, как признавался один из вождей февральской революции Павел Николаевич Милюков, «твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования».
Из этого письма Милюкова, найденного мною в деле «Каморры народной расправы» в архиве ФСБ и широко цитируемого сейчас, явствует, что цель заговорщиков «ограничивалась достижением республики или же монархии с императором, имеющим лишь номинальную власть; преобладающего в стране влияния интеллигенции и равные права евреев».
Чье преобладающее влияние установили в 1991 году в баньке в Вискулях три подвыпивших партаппаратчика, подписывая приговор Великой Советской империи, построенной Иосифом Виссарионовичем Сталиным, мы можем видеть своими глазами...

Мы оказались в атомизированном обществе, где размыты все нравственные нормы, где как бы атрофируются даже причинно-следственные связи, и общественное сознание уже не в состоянии воспринимать их.
Эти разрывы в духовном поле схожи с озоновыми дырами.
Под жесткими лучами духовной радиации народ превращается в совокупность потребителей питания, промышленных товаров и услуг, в носителей лавочного менталитета, неспособных ни в какую сторону двигать историю.
Такое ощущение, что мы попали в какое-то временное болото, из которого не можем выкарабкаться. Включаешь телевизор и, как десять лет назад, слышишь, что правительство и президент начинают решительную борьбу с коррупцией. Пройдет еще десять лет и, похоже, включив телевизор, мы снова будем слушать красивые слова о борьбе с коррупцией.
И, кажется, и не выбраться никуда из этого пространства собственных амбиций и нелепых пристрастий. Кажется, не выбраться... Или все-таки сейчас правильнее употребить этот глагол в прошедшем времени? Ведь, действительно, еще несколько лет назад казалось, что уже и не выкарабкаться будет нашей стране из болотной трясины, где прекратилось само движение времени, но произошли события, связанные с возвращением Крыма в Россию, и сразу многое начало преображаться.
И вот что поразительно.
Возвращение Крыма, движение за самоопределение в Новороссии пока не принесло и, как полагают некоторые аналитики, не принесет и в дальнейшем особых экономических и стратегических выгод нашей стране... А экономические и политические потери, как говорят эти аналитики, не поддаются исчислению...
И вроде бы все правильно в подобных рассуждениях носителей лавочного менталитета, но на общественное сознание эти пессимистические прогнозы никакого воздействия не оказывают.
И не могут оказать...
Ведь в результате произошедших на Украине событий наша страна оказалась возвращенной в историческое время, и каждый из наших соотечественников начинает ощущать в меру своих сил и способностей возвращение страны в ее естественные, определенные Богом границы, и ощущения эти отчасти компенсируют те экономические трудности, которые многим из нас приходится испытывать.
Сейчас возник тот удивительный момент, когда каждый гражданин нашей Родины может ясно осознать, как соотносятся сугубо частные переживания и те ощущения, что порождены движением истории...
Каждый может почувствовать живительную и вдохновляющую силу времени, когда снова становится реальностью строительство империи, теперь уже очищенной от заложенных в ее проект ошибок, когда снова открылся перед народами нашей страны путь, идти по которому нам предназначено Богом.
И, конечно же, в начале нового движения по предопределенному пути самое время оглянуться в прошлое, вспомнить, как почти на ощупь искался этот путь народами, населявшими нашу страну, в исторической тьме тысячелетий.
Пытаясь понять, в каком направлении нам определено идти, не следует начинать отсчет нашей истории с Киевской Руси. История нашей страны гораздо старше и рождалась она в той полосе степей, что прорезает нашу страну от Уссури до Дуная.
И что с того, что создатели Кочующих империй, существовавших на территории нашей страны два и три тысячелетия назад, так мало похожи на нас.
От этого они не перестают быть нашими древними соотечественниками...

Глава первая
КИММЕРИЙСКИЕ СУМЕРКИ РУСИ

Костер мой догорал на берегу пустыни.
Шуршали шелесты струистого стекла.
И горькая душа тоскующей полыни
В истомной мгле качалась и текла.

В гранитах скал — надломленные крылья.
Под бременем холмов — изогнутый хребет.
Земли отверженной — застывшие усилья.
Уста Праматери, которым слова нет!
Максимилиан Волошин.

Кто бывал в Ереване, тот в ясную погоду мог видеть белоснежную вершину Арарата, к которой после Всемирного потопа в 3269 году до нашей эры пристал Ноев ковчег.
Кавказ с его Армянским нагорьем примыкает к полосе степей, где рождались великие евразийские империи, превратившиеся за несколько тысячелетий в страну, которую называли то империей Чингисхана, то Российской империей, то СССР...
Если же мы вспомним, что Армения, хотя она и является сейчас независимым государством, на протяжении предыдущего тысячелетия входила и в состав империи Чингисхана, а затем и в Российскую, и Советскую империи, это соседство приобретает символическое значение.
Получается, что территория нашей страны примыкает к одной из важнейших точек библейской истории, от которой начинается отсчет истории человечества после Всемирного потопа, но при этом остается чуть в стороне от нее...
Существует предание, что в августе 1916 года русский авиатор Владимир Росковицкий, исследовавший турецкую границу, оказался над Араратом и увидел в восточной части покрытой снегом вершины замерзшее озеро.
На краю этого озера вмерз в лед каркас гигантского корабля.
Бока его проступали изо льда и в некоторых местах были повреждены. Кроме того, видна была одна из створок двери.
Когда Росковицкий объявил начальству о своем открытии, император Николай II приказал отправить на Арарат казенную экспедицию. К сожалению, все обмеры и фотографии ковчега, а также собранные образцы погибли во время революции ...

3

Археологи, более чем на Библию, полагающиеся на память земли, склонны связывать киммерийцев, населявших степи Северного Причерноморья и Поволжье, со срубной культурой бронзового века.
Эта археологическая культура развитого бронзового века (вторая половина II — начало I тысячелетия до нашей эры) получила название по характерным бревенчатым сооружениям в могилах, и была распространена в степной и лесостепной зонах Европейской части России и Украины. Сохранились от нее курганные кладбища и клады металлических изделий. Некоторые исследователи склонны видеть в племенах срубной культуры древнейших иранцев или же, говоря более широко, общих предков всех ариев.

Железный век наступил для киммерийцев в позднейший предскифский период их истории, названный новочеркасской ступенью, по имени Новочеркасска, возле которого был найден клад киммерийских предметов этого времени.
Новочеркасские находки позволяют уверенно говорить, что в производстве орудий и предметов вооружения из железа киммерийцы значительно опережали своих соседей. Об этом свидетельствуют и следы найденных на Донбассе шахт и литейных мастерских.
Изначально киммерийцы совмещали скотоводство с земледелием. Однако логика развития табунного коневодства вела к отказу от оседлого быта и переходу к кочевому скотоводству. Трудно было отказываться от возможности неограниченного использования пастбищ степей, полупустынь и горных лугов...
От оседлого быта остался у киммерийцев зафиксированный греческими авторами старинный киммерийский обычай есть травы, да еще города...
Древнегреческий географ Страбон упоминал о главном городе киммерийцев — Киммерионе, построенном на Таманском полуострове, а римский географ Помпоний Мела называл киммерийскими городами Мирмекий, Пантикапей, Феодосию и Гермисий, относя к киммерийским землям все восточное побережье Крыма.

4

Сохранились имена всего трех киммерийских царей — Теушпы, Тугдаммы и его сына Сандаксатра.
Теушпа стоял во главе киммерийцев, вторгшихся в Ассирию, он тогда и погиб около 679 года до нашей эры. Его сменил Тугдамме (Дугдамме — в ассирийских текстах, Лигдамис — в греческих источниках), умерший в 640 году.
Еще известен сын Тугдамме — Сандаксатру (Сандакурру, Шандакурру), упомянутый уже после 640 года до нашей эры.
Но все эти цари правили во времена похода в Переднюю Азию, а до этого, похоже, царская власть у киммерийцев была просто почетным званием.
Действительно, судя по захоронениям, основная масса которых отличается предельной простотой погребального обряда, киммерийское общество было вообще весьма слабо дифференцировано. Только в предскифский период киммерийской истории возникает обычай вкладывать в руки погребаемого человека боевой молоток или топор, тем самым обозначая его сословную принадлежность...

6

Георгий Владимирович Вернадский говорил, как трудно восстановить сломанную вазу из фрагментов, среди которых лишь немногие остались невредимыми. «Из-за широких пробелов трудно поставить на свои места даже те кусочки, которыми мы обладаем…»
Точно так же, восстанавливая киммерийскую историю, мы сталкиваемся даже там, где сохранилось достаточно много исторических свидетельств, с неразрешимыми проблемами. Что же говорить о веках и тысячелетиях истории, которые вообще скрыты неразличимыми сумерками?

Ветер, гудящий над степями снежными вьюгами, сухими вихрями проносящийся над выжженной солнцем землей, уносил голоса древних племен и народов в бескрайнюю даль, но их слышала земля, вынашивающая в себе страну, которая и должна была стать родиной всех этих племен и народов.

Если следовать нашему предположению о распространении киммерийцев на восток и на север, то получается, что они, кому предстоит потрясти устои Передней Азии, как раз накануне своего «киммерийского выхода» и вернулись в причерноморские степи.
Они принесли с Урала и из Сибири то постижение иного, которое удивило древних греков не менее, чем их военные успехи.

Глава вторая
КИММЕРИЙСКО-СКИФСКИЙ ВЫХОД

На грани диких гор ты пролил пурпур гневный,
И ветры — сторожа покинутой земли —
Кричат в смятении, и моря вопль напевный
Теперь растет вдали.

И стали видимы средь сумеречной сини
Все знаки скрытые, лежащие окрест:
И письмена дорог, начертанных в пустыне,
И в небе числа звезд.
Максимилиан Волошин

2

С кусками утраченного эпоса можно сравнить собранные Геродотом сведения о событиях, предшествовавших «киммерийскому выходу»...

«Кочевые племена скифов обитали в Азии. Когда массагеты вытеснили их оттуда военной силой, скифы перешли Аракс и прибыли в киммерийскую землю (страна, ныне населённая скифами, как говорят, издревле принадлежала киммерийцам).
С приближением скифов киммерийцы стали держать совет, что им делать пред лицом многочисленного вражеского войска.
И вот на совете мнения разделились.
Хотя обе стороны упорно стояли на своем, но победило предложение царей. Народ был за отступление, полагая ненужным сражаться с таким мно-жеством врагов. Цари же, напротив, считали необходимым упорно защищать родную землю от захватчиков.
Итак, народ не внял совету царей, а цари не желали подчиниться народу.
Народ решил покинуть родину и отдать захватчикам свою землю без боя; цари же, напротив, предпочли скорее лечь костьми в родной земле, чем спа-саться бегством вместе с народом. Ведь царям было понятно, какое великое счастье они изведали в родной земле и какие беды ожидают изгнанников, лишенных родины.
Приняв такое решение, киммерийцы разделились на две равные части и начали между собой борьбу.
Всех павших в братоубийственной войне народ киммерийский похоронил у реки Тираса (могилу царей там можно видеть еще и поныне)…»

3

Наступало новое время и, не просто, не сразу вписались киммерийцы в новую историческую логику.
Разумеется, Азия Геродота это совсем не наша Азия, но все равно несопоставима общая численность скифов с безграничностью пространства Великих евроазиатских степей, протянувшихся от Монголии на востоке до Среднедунайской равнины на западе. Да и объяснить, как это одно скифское племя (массагеты) вытесняет другое скифское племя из Заволжья, и оно, легко уступив тут, само выдавливает из Причерноморья воинственных киммерийцев, тоже непросто.
А может, и не нужно это выяснять, поскольку по сути скифы и были одним из киммерийских, сформировавшихся, возможно, на Алтае, племен.
И скорее всего в Причерноморье они проникали мирно, незаметно и очень неторопливо. Археологические данные неопровержимо свидетельствуют, что начался этот процесс еще во втором тысячелетии до нашей эры.
О мирном и неторопливом характере проникновения скифов в причерноморские степи свидетельствует и то, что из общей массы археологических находок того времени не удается выделить предметы, которые позволили бы разделить киммерийскую и скифские культуры.
Это археологически незаметное продвижение кочевых скифов совершенно не вяжется с решением киммерийцев покинуть свою родину при одном только приближении из Заволжья алтайской родни.
Правда, как свидетельствовал Геродот, у скифов существовал обычай убивать неугодных родственников, а потом при посещении уважаемых гостей выставлять такие черепа и напоминать, что это черепа врагов, которых удалось одолеть, однако ведь и киммерийские племена состояли не из одних только перепуганных женщин. Основу их составляли бесстрашные воины...
Непонятно в рассказе Геродота и то, почему киммерийцы, прежде чем уйти или же сообща выступить против надвигающихся скифов, начали гражданскую войну между собой?
И, наконец, совершенно не поддается объяснению, почему киммерийцы, если они, действительно, были настолько слабы, что им нужно было, сломя голову, убегать от скифов, двинулись в Переднюю Азию, переполненную весьма воинственными и могущественными государствами. Безопаснее было отойти в пустынные лесостепи Северо-Запада.
Однако и тут загадки не завершаются.
Утверждается, что убегающие киммерийцы уходили по восточному берегу Черного моря; а победившие их скифы, которые отнюдь не удовлетворились изгнанием киммерийцев, начали преследовать их, только продвигаясь почему-то вдоль Каспия через нынешний Дербент.
Многие сотни километров кавказских перевалов и ущелий разделяли движущихся параллельно друг другу скифов и киммерийцев, и о каком преследовании тут может идти речь?

4

Учитывая этническую родственность скифов и киммерийцев, можно предположить, что причиной «бегства» киммерийцев явилось не вторжение скифов из заволжских степей, а внутренние процессы развития «военной демократии», и таким образом киммерийско-скифский выход в Переднюю Азию становится не вынужденным следствием, а частью некоего заранее разработанного плана завоевания Передней Азии.
И базировался этот план на том, чтобы развернуть наступление в Закавказье по двум оперативным направлениям.
Вдоль берега Черного моря наступали «убегающие» киммерийцы.
Вдоль берега Каспийского моря двигались якобы «преследующие» киммерийцев скифы. Пересекая Армянское нагорье с восточной стороны, они выходили в районы, контролируемые Манной и Мидией...
Отметим попутно, что это кочевой образ жизни и выработал в степняках такое обостренное чувство пространства, которое позволяло им, не пользуясь картами, стратегически грамотно и непривычно для противника планировать ход предстоящих военных операций.
Любопытно, что двести лет спустя, планируя с царём спартанцев Клеоменом I план нового вторжения в Персию, скифский царь Иданфирс предложит сходный, ошеломительный по смелости план нанесения одновременного удара.
Скифы должны были вторгнуться вдоль западного берега Каспийского моря, а спартанцы — со стороны Эгейского моря, из Эфеса, и так, с разных сторон и идти на соединение друг с другом.
Но это произойдет (вернее: не произойдет!), два столетия спустя, а пока киммерийцы, не преследуемые никем, вошли на территорию Армянского нагорья с запада.

5

Некоторые историки полагают, что, обосновавшись в сопредельных с царством Урарту землях, киммерийцы начали выплачивать им дань...
Само по себе это предположение содержит фантастическое допущение, будто киммерийцы, которые шли завоевывать новые страны и которые вскоре завоюют всю Малую Азию, собирались кому-то что-то платить.

Еще более невероятно, что царь Руса I, который жил в ожидании начала войны с Ассирией, мог смириться с появлением у себя в тылу неизвестного, но хорошо вооруженного народа...
Логичнее предположить, что если и останавливались киммерийцы на берегах озера Севан, то только чтобы создать плацдарм для дальнейшего продвижения вглубь Передней Азии, а царь Руса I, который — «с моими двумя конями и моим возничим, моими руками завоевал я царство Урарту»! — отреагировал на появление киммерийцев так, как и должен был отреагировать настоящий правитель-воин.
Он немедленно выступил против вторгшихся в его страну кочевников, и разве его вина, что противник оказался сильнее, чем он рассчитывал?
Главной неожиданностью для Русы I оказалась боевая тактика киммерийцев, опирающаяся на манёвр крупными массами конных стрелков. Ничего подобного правитель Урарту, армия которого состояла преимущественно из пехоты и колесниц, не знал.
Так в Передней Азии еще не воевали.
Белокурые, голубоглазые пришельцы оказались прекрасными наездниками, они могли обстреливать противника, не спешиваясь. В сочетании с высокой пробивной силой стрел, которые отличались исключительными баллистическими качествами, это позволяло им держаться при этом на безопасном расстоянии от урартской армии.
Впрочем, вооруженные железными мечами и каменными боевыми молотами киммерийцы были страшны и в рукопашном бою.

7

Чем занимались киммерийцы и скифы после победы над Русой I — неясно.
Плутарх, пользовавшийся, вероятно, какими-то недошедшими до нас материалами, считал, что лишь часть киммерийцев покинула Кубань, а основная их масса осталась на родине, на берегах Меотиды (Азовского моря).
Можно было бы предположить, что киммерийцы возвращались с добычей назад, но это не подтверждается археологическими материалами.
Скорее всего, как сообщает Геродот, «спасаясь бегством от скифов в Азию, киммерийцы заняли полуостров там, где ныне эллинский город Синопа... Ведь киммерийцы постоянно двигались вдоль побережья Понта»...
Отметим тут, что проследить весь путь киммерийцев в Передней Азии трудно не только из-за недостатка исторических документов и свидетельств.
Киммерийцы в Передней Азии действуют на границе реальной войны и мифа, и само движение их осуществляется не только в дневной реальности, но еще и в некоем ином, отличном от реального бытия мире. Особенно явственно становится это по мере проникновения киммерийцев в Малую Азию. Они уподобляются тут мифологическим героям, которые находятся в прямых и тесных отношениях не только со смертными людьми, не только со своими современниками, но и с представителями иного мира, заключающего в себе прошлое и будущее.
Так было повсюду в Малой Азии...
Так было и в Синопе...

Неведомо когда и почему царь Теушпа принял решение покинуть Синопский полуостров и продолжить победный поход по Малой Азии.
Вместе с сыном Тугдамме, которого назовут «повелителем вселенной», они ушли в сторону Босфора и Дарданелл, словно бы указывая этот путь будущим империям.

Глава третья
ПОВЕЛИТЕЛИ ВСЕЛЕННОЙ

Свой лик, бессмертною пылающий тоскою,
Сын старший Хаоса, несешь ты в славе дня!
Пустыни времени лучатся под стезею
Всезрящего огня.

Колючий ореол, гудящий в медных сферах,
Слепящий вихрь креста — к закату клонишь ты
И гасишь темный луч в безвыходных пещерах
Вечерней пустоты.
Максимилиан Волошин

В ассирийских документах киммерийцы возникают снова спустя 35 лет, уже в эпоху Асархаддона. Правда, теперь известия о киммерийцах становятся еще более запутанными, чем при первоначальном появлении.

 

В принципе, поначалу и различать ассирийцам было нечего.
Ведь и «убегающие» киммерийцы, и «наступающие» скифы вопреки всем теориям на первых порах достаточно дружно исполняли некий «домашний план», заменяя, когда это было нужно, друг друга.
Дальше «в погоне за киммерийцами» скифы «сбились с пути» и — мы пользуемся тут терминологией Геродота — «вторглись в Мидийскую землю», а киммерийцы, перетекая в Малую Азию, начали боевые операции в Каппадокии.
Однако в Урарту они воевали вместе, и это подтверждается археологическими находками.
Потом ассирийцы поймут, что только в разъединении киммерийцев и скифов заключается для Ассирии возможность противостоять им, но это произойдет позднее, а поначалу, сталкиваясь с номадами, никто не разбирался, кто они...
Действуя испытанным ассирийским способом, Асархаддон собрал армию и перешёл Тавр.
Там и удалось им одержать победу над киммерийцами. Ассирийцам удалось тогда блокировать отряд, где находился сам Теушпа.
«Теушпу, киммерийца, Умман-Манда, место которого отдалено, в стране Хубушна со всем его войском... разбил оружием».

Теушпа, привыкший смотреть в иное, словно в глаза своих близких, ушел, как принято было выражаться на аккадском языке, судьбой своей ночи.
Часть киммерийской конницы перешла на службу к Асархаддону, но победа в Каппадокии на укрепление безопасности самой Ассирии практически не повлияла.
Киммерийцы продолжали кочевать в стране прекрасных коней — так переводится название Каппадокии — и уже через год, выступая в союзе с Русой II, внуком царя Русы I, разгромили расположенную в центре Малой Азии Фригию и начали нападать на зависимые от ассирийцев земли в верховьях Евфрата.

3

Сватовство Бартатуа (Партатуа, Претотия) к дочери Асархаддона определило перелом в отношениях киммерийцев со скифами, а сам брак имел еще более далеко идущие последствия.
Если цари Ишпакай и Бартатуа, принадлежавшие к скифам первого поколения, все-таки ощущали некую вместе с киммерийцами общность интересов и задач, то относительно скифского царя Мадия, родившегося в браке Бартатуа и дочери Асархаддона, этого уже не скажешь.
Мадий, «скиф второго поколения», уже в девятнадцать лет покорит воевавших с Ассирией мидян, совершит поход в Сирию и Палестину, а в 645 году до нашей эры разгромит и киммерийцев...
В 644 году до нашей эры киммерийцы подошли к Сардам.

4

Это был один из богатейших городов Передней Азии.
Рядом с городскими стенами протекала речка Пактол, в которой, по свидетельству Геродота, ополоснулся фригийский царь Мидас, и река — всё, до чего дотрагивался Мидас, превращалось в золото! — наполнилась тогда золотым песком.
Из этого золота и чеканил первые в мире золотые монеты лидийский царь Гиг, который пришёл к власти, умертвив царя Кандавла и взяв в жёны его вдову.
Гиг погиб при защите своей столицы, и Сарды пали. Лидия была покорена и разграблена киммерийцами...

5

Следом за Сардами пришел черед ионийских городов...
На этрусских вазах киммерийцев изображали всадниками в высоких шапках. Возле их коней скакали псы...
Собаки — непременные помощники кочевников-скотоводов. Трудно без собак управлять овечьими отарами...
Собаки сопровождали киммерийские отряды и в боевых походах.
Возможно, они участвовали в сражениях, возможно, отгоняли злых духов...
Должно быть, такими, схожими с кентаврами, окруженными псами, и появились киммерийцы у стен Эфеса.
Взятие ионийских городов — последние победы в венце «повелителя вселенной» киммерийского царя Тугдамме.
В 640 году до нашей эры Тугдамме, который, как и его отец, Теушпа, умел смотреть в иное, исчезает в этом ином...
До сих пор неясно, кто победил его и кто его убил.

Римский сановник, страстный любитель псовой охоты, историк Флавий Арриан связал гибель киммерийцев с аконитом, поев которого, они «имели несчастную судьбу — ведь у них был обычай есть траву».
Аконит, как мы знаем из описания одиннадцатого подвига Геракла, вырос из ядовитой слюны адского пса Цербера...
То, что киммерийцы дружно начали поедать траву, у которой даже и запах считается ядовитым, можно объяснить только колдовством. А от этого колдовства Тугдамме не смогли спасти и киммерийские псы, предназначенные отгонять злых духов.

6

Мы уже говорили, что киммерийцы в Малой Азии подобно героям античной мифологии находились в таких же тесных отношениях с мифологическими персонажами, как и с реальными соплеменниками или реальными врагами, все время пребывали они в ином, отличном от реального бытия мире.
Иное всегда оставалось с ними.
Они несли его в себе или оно тянулось за ними — это не важно.
Без иного их нет. Иное — часть их.
С этим и связано их исчезновение неведомо куда.
Совершенно определенно известно, что назад они не вернулись.

7

Калимах из Кирены написал в собственной эпитафии, что он и «песни умел слагать, а подчас и за вином не скучать», точно так же, как и другой поэт, живший в Крыму два с половиной тысячелетия спустя:

Голубые просторы, туманы,
Ковыли, да полынь, да бурьяны...
Ширь земли да небесная лепь!
Разлилось, развернулось на воле
Припонтийское Дикое Поле,
Темная Киммерийская степь.

Хотя в этих стихах Максимилиана Волошина и нет отсылок на исторические источники, но поэтическое узнавание народной судьбы присутствует здесь совершенно точно...

Вся могильниками покрыта —
Без имен, без конца, без числа...
Вся копытом да копьями взрыта,
Костью сеяна, кровью полита,
Да народной тугой поросла.

Только ветр закаспийских угорий
Мутит воды степных лукоморий,
Плещет, рыщет — развалист и хляб
По оврагам, увалам, излогам,
По немеряным скифским дорогам
Меж курганов да каменных баб...

И как тут не вспомнить, что роману Михаила Александровича Шолохова «Тихий Дон», этому великому эпическому полотну, предпослан безымянный эпиграф:

Не сохами-то славная землюшка наша распахана...
Распахана наша землюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими головами,
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими,
материнскими слезами...

Да и сам род Мелеховых, ставших героями романа, словно отзвук, рождающийся в древней степи, тоже ведь начинается на Татарском кургане, куда вечерами, когда вянут зори, приносил на руках Прокофий Мелехов свою молодую, привезенную из турецких краев жену, сажает ее «на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню», садится с ней рядом, и так подолгу глядят они в степь.
«Глядели до тех пор, пока истухала заря»...

Глава четвертая
ЧТО ДЕЛАЛИ СКИФЫ В ПЕРЕДНЕЙ АЗИИ?

В курганах грузных, сидя на коне,
Среди богатств, как завещали деды,
Спят наши грозные цари; во сне
Им грезятся пиры, бои, победы.
Валерий Брюсов

 

Примерно столетие длились в Передней Азии события, названные нами «киммерийским выходом».
Начало их датируется 714 годом до нашей эры, когда киммерийцы нанесли поражение царству Урарту. Затем сами киммерийцы были сокрушены скифами, а скифская история в Передней Азии завершилась знаменитым пиром Киаксара, на котором, напоив скифских предводителей, мидийский царь приказал перебить их.
«28 лет владычествовали скифы в Азии и своей наглостью и бесчинством привели все там в полное расстройство, — пишет Геродот. — Ведь, помимо того что они собирали с каждого народа установленную дань, скифы еще разъезжали по стране и грабили все, что попадалось».
Оценка суровая, но подчеркнем, что относится она к завершающему этапу «киммерийского выхода» и, как представляется, не исчерпывает его содержания.
Современные исследователи довольно свободно передвигают 28-летие гегемонии скифов...
Автор монографии «Вавилон легендарный и Вавилон исторический» Виталий Александрович Белявский, совмещавший занятия ассириологией с работой сторожем на заводе имени Козицкого в Ленинграде и считавший, что «именно ассириологи являются обладателями ключа к пониманию всемирной истории», начинал отсчет скифского 28-летия с 623 года до нашей эры...

1

Ассирийская армия ушла в тот год смирять отпавший Вавилон, и царь Мидии Каштарити решил воспользоваться удобным случаем и нанести могущественному соседу удар в спину.
Однако тогда сокрушить Ассирию мидийцам не удалось.
Получив известие, что они подступили к Ниневии (столице Ассирии), Ашшур-этиль-илани прервал наступление на Вавилон и, оставив сильный гарнизон в Шаллате, повернул назад. В результате мидийцы были разгромлены, а Каштарити убит.
Этой победе «витязя богов» — так переводится имя Ашшур! — отчасти способствовало наступление на Мидию царя скифов Мадия, который приходился Ашшур-этиль-илани двоюродным братом.
Совсем нетрудно угадать, чем могло обернуться для Мидии хитроумное легкомыслие Каштарити...
Однако небесные силы берегли будущую победительницу Ассирии.
«Витязь богов», Ашшур-этиль-илани, следом за побежденным им Каштарити ушел судьбой своей ночи, и Киаксар, сын Каштарити, проявив поразительную дипломатическую ловкость, сумел воспользоваться этом обстоятельством. С небольшой свитой он явился к Мадию и объявил, что покоряется скифам.
Возможно, в других обстоятельствах это и не предотвратило бы расправы, и Мидия, повторяя судьбу других побежденных стран, все равно была бы разграблена и предана мечу и огню, но тут обстоятельства снова сыграли на руку хитроумному Киаксару.
Опустевший после Ашшур-этиль-илани ассирийский престол занял двоюродный брат Мадия, Син-шар-ишкун, который провозгласил себя «царем вселенной».
Может быть, у него были сложности в отношениях со скифским сородичем, а может, Мадий, уже числивший среди своих титулов звание победителя киммерийского «повелителя вселенной», возревновал к новому «царю Вселенной», но он принял предложение Киаксара.
В итоге возникло новое образование, названное Скифским царством, которому мидийцы и обязались выплачивать дань.
«Роман» с Мадием растянулся на десятилетия и, втягивая в себя многочисленные походы и войны, залил кровью всю Переднюю Азию.
Смыл этот кровавый поток и великое Ассирийское царство, хотя поначалу ничто не предвещало столь печального исхода.

2

Сделавшись данником Скифского царства, Киаксар немедленно приступил к формированию новой мидийской армии, и помогали ему в этом... скифы.
Геродот сообщает, что Киаксар даже своих сыновей отдал в выучку скифам.
Поучиться было чему...
Пока киммерийцы и скифы не вторглись в Переднюю Азию, здесь считали, что воевать верхом невозможно.
Все силы наездников уходили на то, чтобы удержаться на скакуне, и поэтому перед схваткой всадник спешивался. Воевали пехотинцы, вооруженные мечами и копьями или луками.
Ударную силу армий составляли колесницы.
В ассирийском войске боевые колесницы появились еще в XI веке до нашей эры...
Была в ассирийском войске и конница, но поскольку всадники сидели на неоседланных лошадях или в высоких седлах без стремян, бой приходилось вести парами: один конник был вооружен луком, другой копьем и щитом.
Скифы же изобрели седла, позволявшие им прочно держаться на скакунах, не пользуясь руками, которые оставались свободными...
Это было непростое искусство, приходилось — в руках находился лук! — балансировать только с помощью ног и наклона корпуса.
Зато можно было на скаку стрелять из лука.
Лук у скифов тоже был необычным...
«В то время, как луки всех народов сгибаются из гнущихся древков, луки скифские... выгнутые с обеих сторон широкими и глубокими внутрь рогами, имеют вид луны во время ущерба, а середину их разделяет прямой и круглый брусок», — сообщает Аммиан Марцеллин.
Сами луки были небольшими, до семидесяти сантиметров длиной, но дальнобойными, поскольку скифы натягивали тетиву лука не к груди, как было принято, а к противоположному плечу, обеспечивая максимальное натяжение тетивы, а значит, и максимальную убойную силу стрелы. Cкифы умели одинаково свободно пользоваться левой и правой руками для натягивания тетивы и накладывания на лук стрелы.
Разумеется, чтобы добиться быстрой, точной стрельбы и большей дальности полета, требовалось длительное обучение, но в ходе занятий искусство стрельбы из лука доводилось до такого совершенства, что некоторые писатели древности искренне считали, будто «лук и стрелы изобрел Скиф, сын Юпитера».
Грудь скифского всадника защищал пластинчатый панцирь, составленный из нашитых на кожаную основу похожих на рыбью чешую металлических пластинок. Такой доспех отличался гибкостью и не стеснял движений.
Как пишет в монографии «Скифские лучники» Е.В. Черненко: «Скифское вооружение по праву считалось одним из наиболее совершенных для своего времени. Скифами был создан комплекс вооружения, не претерпевший сколько-нибудь серьезных изменений и дополнений вплоть до изобретения огнестрельного оружия...»

Хотя Геродот и ограничивает описание реформы мидийской армии разделением войска по видам оружия — теперь отряды копьеносцев, лучников и всадников могли действовать, не смешиваясь друг с другом, что значительно повышало их боеспособность! — однако трудно предположить, что до Киаксара мидийских копьеносцев заставляли ходить в бой вперемешку с конниками, и это значит, что слова о разделении вмещают в себя какие-то иные, более принципиальные преобразования.
Видимо, в ходе реформы в единые отряды объединялись те небольшие группы копьеносцев, лучников и всадников, которые приводили племенные вожди, и таким образом прежнее разношерстное мидийское ополчение превращалось в настоящую армию, способную без каких-либо дополнительных согласований совершать единые войсковые действия.
Более того, создавая свою армию, Киаксар продолжил отцовское дело строительства Мидии, и тут ему, так же как в военном деле, помогали скифы, поскольку, сами того не сознавая, они способствовали созданию единого государственного языка и единой государственной религии.

3

«Что до обычаев персов, то я могу сообщить о них вот что, — пишет «отец истории». — Воздвигать статуи, храмы и алтари богам у персов не принято. Тех же, кто это делает, они считают глупцами, потому, мне думает-ся, что вовсе не считают богов человекоподобными существами, как это дела-ют эллины. Так, Зевсу они обычно приносят жертвы на вершинах гор, и весь небесный свод называют Зевсом. Совершают они жертвоприношения также солнцу, луне, огню, воде и ветрам. Первоначально они приносили жертвы только этим одним божествам, затем от ассирийцев и арабов персы научи-лись почитать Уранию (ассирийцы называют Афродиту Милиттой, арабы — Алилат, а персы — Митра)».
Отождествляя Ахурамазду с Зевсом, Геродот, кажется, и не замечает, что, называя небесный свод Зевсом, он переходит почти на прямое цитирование Гат, свидетельствующих, что Мазда «несет мощные небеса подобно одеяни-ям».
Однако еще интереснее в свидетельстве Геродота то, что зороастризм в верованиях персов сохранял и поклонение божествам древней арийской религии — солнцу, луне, земле, огню, воде, ветру.
Наверное, это происходило и в скифском исповедании зороастризма или того, что они оставили себе от Авесты...

4

Религиозные понятия трудно сопрягаются с образом «бесчинствующих» кочевников...
Слишком мало материальных следов осталось от кочевых империй, чтобы можно было с безупречной доказательностью говорить об их духовной жизни.
Размышляя о корнях скифского «звериного стиля», конечный результат которого дошел до нас во многих высокохудожественных изделиях, исследователи обыкновенно ограничиваются изучением технологии и сосредотачиваются на дискуссии, где — в Передней или Центральной Азии — заимствовали скифы свой художественный метод.
Это же относится и к религиозным представлениям скифов.
К сожалению, скифские предания сохранились только в текстах греческих авторов и, соответственно, оказались переработанными на эллинский лад, но все же, когда читаешь их, отчетливо различаешь за напластованиями другой культурной традиции неразрывную связь с авестийными сюжетами.

6

Как считается, в 622-621 годы до нашей эры скифские отряды под предводительством Мадия покатились через окраины Ассирии на юг, к границам Иудеи и Египта.
По пути были разорены многие города Сирии и Киликии, но основной удар пришёлся по Палестине. Город Бет-Шеан на северо-востоке страны, который служил базой для скифских набегов, получил название Скифополь.
Фараон Египта Псамметих не стал дожидаться разорения своей страны.
Он сам с богатыми дарами выехал навстречу Мадию, и тот согласился на мир и повернул назад, на север.
На обратном пути скифы превратили палестинское побережье, как сказал иудейский пророк Софоний, в «пастуший овчарник и загон для скота».
А Геродот отметил, что, возвращаясь назад, нагруженные «данью» Псамметиха скифы прибыли в сирийский город Аскалон:
«Бо́льшая часть скифского войска прошла мимо, не причинив городу вре-да, и только несколько отсталых воинов разграбили святилище Афродиты Урании.
Как я узнал из расспросов, это святилище — самое древнее из всех храмов этой богини. Ведь святилище на Кипре основано выходцами оттуда, как утверждают сами киприоты, а храм в Кифере воздвигли финикияне, жители Сирии Палестинской.
Грабителей святилища в Аскалоне и всех их потомков богиня наказала, поразив их навеки «женским» недугом. И не только сами скифы утверждают такое происхождение их болезни, но и все посещающие Скифию могут видеть страдания так называемых энареев».
Печальное приключение скифов в Аскалоне, так убедительно описанное Геродотом, интересно еще и тем, как легко смыкалась кровавая беспощадность реального скифского набега с мифологией, превращающейся в этой крови и жестокости в новую реальность.
Как известно, Афродита Урания родилась в морской пене из крови оскопленного Урана:

Член же отца детородный, отсеченный острым железом,
По морю долгое время носился, и белая пена
Взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене
В той зародилась…

— сказано в «Теогонии» Гесиода.
Эта последняя дочь Урана стала у греков олицетворением плодородия.
«Благословенное небо, набухшее от дождя, желает, по воле Афродиты, излиться на землю, — писал Еврипид. — И когда они соединятся друг с другом, то произведут для нас и родят все то, благодаря чему человечество живет и процветает».

Считается, что аскалонский храм был посвящен не просто Афродите Урании, а Астарте, являющейся соединением Афродиты Урании и богини любви и власти Иштар, заимствованной греками из шумеро-аккадского пантеона через культуру финикийцев.
Морской пеной из крови оскопленного сына Хаоса, отца нимф, титанов, циклопов и сторуких исполинов — гекатонхейров, плеснула Астарта и на своих скифских гостей, превращая их в полном соответствии с шумерскими законами в своих жрецов-энареев — кастратов и гермафродитов.

7

После похода на Египет и «дани», собранной в Аскалоне, и начинаются годы владычества скифов в Азии, когда они, как отметил Геродот, «помимо того что собирали с каждого народа установленную дань, еще разъезжали по стране и грабили все, что попадалось».
Валерий Брюсов в стихотворении «Скифы», следуя «научной» традиции, эксплуатирующей модель грабительской и военной экономики скифов, словно бы и не замечает поначалу, что сражения и грабежи не исчерпывали всего содержания скифской жизни.

Лелеяли нас вьюга и мороз;
Нас холод влек в метельный вихрь событий;
Ножом вино рубили мы, волос
Замерзших звякали лъдяные нити!

Наш верный друг, учитель мудрый наш,
Вино ячменное живило силы:
Мы мчались в бой под звоны медных чаш
На поясе, и с ними шли в могилы.

Дни битв, охот и буйственных пиров,
Сменяясь, облик создавали жизни...
Как было весело колоть рабов.
Пред тем, как зажигать костер на тризне!

Но Брюсов пишет стихи, и сама мистическая динамика поэтического ритма выводит его из схематизированного пространства и позволяет прикоснуться к реальности жизни далеких веков...

Но, в стороне от очага присев,
Порой, когда хмелели сладко гости,
Наш юноша выделывал для дев
Коней и львов из серебра и кости.

Иль, окружив сурового жреца,
Держа в руке высоко факел дымный,
Мы, в пляске ярой, пели без конца
Неистово-восторженные гимны!

К сожалению, проиллюстрировать, что могли петь скифы у костров, нам не удастся, поскольку переводы Гат как на русский, так и на другие языки практически не передают их внутреннего содержания.

Глава пятая
СКИФСКАЯ АВЕСТА

Если тому, кто мудр, достоин и хорош, судьба станет врагом, то его мудрость превратится в глупость, достоинство — в невежество, а знания и умение окажутся бесполезными.
Авеста

 

В Передней Азии происходило тогда то, что и должно происходить, когда какому-либо выдающемуся правителю удается, подобно царю Мидии Киаксару, укрепить свое государство и создать мощную армию.
Скифы, занятые переустройством Передней Азии, которое большинству историков, как и Геродоту, представлялось безудержным разбоем и грабежом, не вмешивались в ожесточенное противостояние Ассирии, Вавилона и Мидии.
Когда завершена была реорганизация мидийской армии, Киаксар решил, что наступило время для решения главной задачи — уничтожения Ассирии.
В 616 году до нашей эры вавилоняне осадили Ашшур — второй по значению город Ассирии.
Ассирийцам удалось отразить вавилонский натиск, прибегнув к помощи маннеев и египтян, обеспокоенных усилением Вавилона.
Но на помощь Набопаласару пришли мидийцы.
В 614 году до нашей эры они переправились через реку Тигр и после осады взяли древнюю столицу Ассирии.
Мидийцы разграбили Ашшур и разрушили его до основания.

Неизвестно, помогали ли Киаксару скифы, но они и не мешали, а когда к развалинам Ашшура прибыл вавилонский царь Набопаласар (Набуаплууцур) и поспешил закрепить союз с мидийским царём, женив своего сына Навуходоносора на дочери Киаксара, оказалось, что Киаксару можно теперь и не считаться со скифами.
Вполне возможно, что само заключение союза Мидии и Вавилона было обусловлено присутствием скифов. Киаксар использовал их как занесенный меч и, если бы союз не был заключен, он вполне мог побудить скифов обрушиться на Вавилон.
Но союз оказался заключен, и скифское присутствие начало тяготить мидийского царя.
Надо сказать, что в «романе» мидян со скифами Киаксар вел себя гораздо мудрее, нежели скифский владыка. Он точно просчитывал политические риски и делал безошибочные ходы. В результате ему без особого труда удалось превратить своего победителя в союзника, а затем и уничтожить его...
Существуют неясные утверждения, что именно 613 годом до нашей эры следует датировать упразднение скифского царства. В какой форме это было сделано — неясно, тем более что и дальше скифы продолжают взаимодействовать с мидийцами.
Вместе были они и в 612 году до нашей эры, когда, исполняя Божию волю, Киаксар и вавилонский царь Набопаласар приступили к столице Ассирии Ниневии.
Три месяца длилась осада, но потом, как и было предречено Наумом Елкосеянином, союзные войска разрушили плотины, и началось наводнение, которое — «Ниневия со времени существования своего была как пруд, полный водою»! — подмыло сырцовую стену, и осаждающие ворвались в неприступный город.

«Горе городу кровей! весь он полон обмана и убийства; не прекращается в нем грабительство.
Слышны хлопанье бича и стук крутящихся колес, ржание коня и грохот скачущей колесницы.
Несется конница, сверкает меч и блестят копья; убитых множество и груды трупов: нет конца трупам, спотыкаются о трупы их.
Это — за многие блудодеяния развратницы приятной наружности, искусной в чародеянии, которая блудодеяниями своими продает народы и чарованиями своими — племена.
Вот, Я — на тебя! говорит Господь Саваоф. И подниму на лице твое края одежды твоей и покажу народам наготу твою и царствам срамоту твою.
И забросаю тебя мерзостями, сделаю тебя презренною и выставлю тебя на позор.
И будет то, что всякий, увидев тебя, побежит от тебя и скажет: «разорена Ниневия! Кто пожалеет о ней? где найду я утешителей для тебя?..»

Это пророчество исполнилось.
Ниневия была разрушена до основания, большинство жителей — перебито.

Царь вселенной Син-шар-ишкун, чтобы не попасть в плен, поджёг свой дворец и погиб в пламени вместе с жёнами.
Ассирийское царство прекратило своё существование.
На развалинах его разрослись Мидийское государство, вобравшее в себя северную часть Ассирии, и Нововавилонское, включившее в себя Вавилон, Месопотамию, Сирию и Палестину.


3

Оговоримся еще раз, что датировка событий скифского 28-летия чрезвычайно сложна и запутана.
И.М. Дьяконов относит возвращение скифов из Передней Азии приблизительно к 625 году до нашей эры. По Геродоту это событие в пересчете на нынешнюю хронологию должно было произойти до 612 года. В.А. Белявский в ходе сложных подсчетов приходит к выводу, что событие это следует датировать 595/594 годами до нашей эры.
Определенную путаницу вносит в этот вопрос и Геродот, дважды описывая разрыв мидийцев со скифами.
Он упоминает о пире, на котором Киаксар напоил скифов допьяна, а потом велел всех предать смерти, а также, только гораздо более подробно, повествует об орде мятежных скифов-кочевников, переселившихся в Мидий-скую землю.

«Царем же мидян, — пишет Геродот, — в то время был Киаксар, сын Фра-орта, внук Деиока. Царь сначала дружественно принял этих скифов, так как они пришли просить убежища, и даже отдал им своих сыновей в обучение искусству стрельбы из лука…»

Можно было бы предположить, что речь тут идет о разных группах скифов, тем более что скифы царя Мадия, по существу завоевавшие Мидию, очень мало были похожи на орды мятежных кочевников, которые просят убежища, только как же эти мятежники могли переселиться на территорию, подконтрольную скифам, против которых они и «мятежничали»?
Да и дальнейшее поведение «мятежных» скифов из рассказа Геродота совершенно не похоже на поведение гостей, которых приютили из милости.

«По прошествии некоторого времени вышло так, что скифы, которые постоянно занимались охотой и всегда добывали дичь, ничего не убили. Когда они вернулись с пустыми руками, Киаксар (человек, очевидно, вспыль-чивый) обошелся с ними весьма сурово и оскорбительно…»

Странно, что охотничья неудача вызывает такую бурную реакцию Киаксара, но еще более странным выглядит поведение обиженных скифов:
«Получив такое незаслуженное оскорбление от Киаксара, скифы решили разрубить на куски одного из мальчиков, бывших у них в обучении. Затем, выпотрошив, как обычно потрошат дичь, подали на стол Киаксару как охот-ничью добычу».
Напомним, что мальчиками, обучавшимися у скифов искусству стрельбы из лука в рассказе Геродота, были сыновья Киаксара, и одного из них звали Астиаг.
Царь Киаксар отведал мяса другого своего сына...

На первый взгляд, в этом рассказе Геродота содержится преувеличение.
Хотя обычай скармливать отцу мясо его сына и был знаком царям Передней Азии, но все-таки поступить так в ответ на насмешку, это явный перебор даже и для совсем уж безбашенных, как говорят теперь, кочевников.
Скорее всего, здесь мы сталкиваемся с тем языком, которым пользовались скифы, и язык этот не вмещался ни в аккадское, ни в микенское наречия.
Еще с одним образчиком скифского языка мы столкнемся, когда будем говорить о «переписке», которую — птица, мышь, лягушка и пять стрел — столетие спустя заведут скифские цари с царем Дарием.
Видимо, как к переводу с этого языка и следует отнестись к процитированному нами рассказу, и, если учесть неизбежные неточности и накладки, нам удастся с достаточно большой точностью вписать рассказ Геродота в последовательность реальных событий скифско-мидийско-лидийских отношений.
«После этого скифы хотели немедленно бежать в Сарды к Алиатту, сыну Садиатта. Так это и произошло: Киаксар и его гости отведали этого мяса, а скифы отдались под защиту Алиатта»

Глава шестая
АМАЗОНКИ

Скифские суровые дали,
Холодная, темная родина моя,
Где я изнемог от печали,
Где змея душит моего соловья.
Федор Сологуб

Загадками окружено проникновение скифов в Переднюю Азию.
Не менее загадочно и возвращение их на родину, которой еще предстоит стать территорией Великих Империй...
«Когда затем после 28-летнего отсутствия спустя столько времени скифы возвратились в свою страну, их ждало бедствие, не меньшее, чем война с мидянами: они встретили там сильное вражеское войско. Ведь жены скифов вследствие долгого отсутствия мужей вступили в связь с рабами... — пишет Геродот. — От этих-то рабов и жен скифов выросло молодое поколение. Узнав свое происхождение, юноши стали противиться скифам, когда те воз-вратились из Мидии. Прежде всего, они оградили свою землю, выкопав широкий ров от Таврийских гор до самой широкой части Меотийского озе-ра.
Когда затем скифы пытались переправиться через озеро, молодые рабы, выступив им навстречу, начали с ними борьбу.
Произошло много сражений, но скифы никак не могли одолеть противни-ков; тогда один из них сказал так: «Что это мы делаем, скифские воины? Мы боремся с нашими собственными рабами! Ведь когда они убивают нас, мы слабеем; если же мы перебьем их, то впредь у нас будет меньше рабов. Поэтому, как мне думается, нужно оставить копья и луки, пусть каждый со своим кнутом пойдет на них. Ведь пока они видели нас вооруженными, они считали себя равными нам, т. е. свободнорожденными. Если же они увидят нас с кнутом вместо оружия, то поймут, что они наши рабы, и, признав это, уже не дерзнут противиться».
Услышав эти слова, скифы тотчас последовали его совету. Рабы же, устра-шенные этим, забыли о битвах и бежали. Итак, скифы были властителями Азии; затем после изгнания их мидянами они таким вот образом возврати-лись в родную страну…»

1

В этом описании, где поучительное предание смыкается с реальными фактами возвращения скифов, перед нами приоткрывается одна из важнейших проблем столетия, названного нами «киммерийским выходом».
Вообще-то скифы кочевали не отдельными хозяйствами, а общинами, составленными из семейных хозяйств. Вместе передвигались они по степи в подвижных домах-кибитках, сообща перегоняли животных с пастбища на пастбище и охраняли их.
Сам образ кочевой жизни не предполагает безусловной территориальной привязки, и поэтому неясно, как уходили скифы в Переднюю Азию.
Если судить по длительности их пребывания там, они должны были забрать с собою и жен, и детей, и стариков... Но тогда это превратило бы «выход» в обычную перекочевку и сделало бы скифов беззащитными, поскольку превращенная в табор армия лишилась бы главного своего преимущества — мобильности.
Едва ли скифы смогли бы противодействовать многочисленным, хорошо вооруженным войскам Урарту, Лидии и Мидии, если бы при этом оказались обременены семейными обозами.
Это подтверждается и археологическими исследованиями. Все скифские курганы, обнаруженные к югу от Кавказского хребта, являются могилами мужчин- воинов.
Как бы подтверждая сообщение Геродота, Помпей Трог пишет, что было три похода скифов в Переднюю Азию.
После первого похода, который длился пятнадцать лет, жены лишь пригрозили воинственным мужьям возможной изменой, а во время третьего похода, когда скифов не было дома восемь лет, взяли в мужья рабов.
В принципе золотые изделия урартского и ассирийского происхождения, найденные в курганах на реке Калитве в Донбассе, подтверждают, что какие-то связи скифов, воюющих в Передней Азии, и скифов, оставшихся на родине, не прерывались, но очень трудно допустить, что война в Передней Азии велась, так сказать, «вахтовым» методом.
Огромные массы кочевников должны были преодолеть неблизкий путь до родных кочевий, чтобы потом, возвратишись назад, заново утверждаться на уже завоеванных территориях...
Тем более что разлука с семьями и на исчисляемые десятилетиями сроки тоже могла обернуться катастрофой для всего скифского этноса...
Разгадка, на наш взгляд, заключается в отказе от общего, единообразного подхода ко всем скифским племенам, родам и сообществам.
Разумеется, если и уходили в поход с мужчинами-воинами женщины, то не все, точно так же и мужчины тоже уходили не все, в каждом месте численность их определялась по-своему.
Где-то баланс удерживался на устойчивом уровне, но кое-где происходили и необратимые процессы.

2

Случайно ли, но именно во время «киммерийско-скифского выхода» в причерноморских степях возникают многочисленные известия и предания о племенах, состоящих исключительно из женщин, принявших на себя воинские обязанности.
Рассказы эти разнятся у различных историков как географией местопребывания амазонок, так и историей их появления, но неизменным остается в них присутствие скифской составляющей.
Римлянин Помпей Трог утверждал, например, что амазонки ведут свой род от скифов, и рассказал, как скифские юноши Плин и Сколопит, изгнанные из отечества происками вельмож, увлекли за собой множество молодежи и поселились на капподокийском берегу у реки Термодонты , где «в течение многих лет грабили соседей и потом были изменнически убиты вследствие заговора народов...
Жены их, видя, что к изгнанию прибавилось сиротство, сами взялись за оружие и стали защищать свои владения сначала оборонительными войнами, а потом наступательными. Они не хотели и думать о брачных связях с соседями, называя их рабством, а не браком.
Представляя единственный в своем роде для всех веков пример, они решились править государством без мужчин и даже с презрением к ним; для этого, чтобы одни не казались счастливее других, они перебили и тех мужчин, которые оставались дома, и отомстили за избиение мужей избиением соседей.
Но затем, оружием снискав мир, они вступили в половые сношения с соседями с целью предотвратить гибель своего рода. Если рождались дети мужского рода, они их убивали, а девочек воспитывали в одних с собой нравах, приручали к оружию, лошадям и охоте».

3

Диодор Сицилийский называл свои рассказы об амазонках «похожими на сказку вследствие своей невероятности», подчеркивая доминирование над историческими сведениями античной мифологии.
В принципе мы могли видеть это на примере истории амазонки Синапы, которую даже алкоголизм не способен был удержать от засасывания в античный миф.
Так было в залитой солнцем античного мифа Каппадокии.
Изображения женщин-воинов из самой Скифии разнятся от греческих, облаченных в короткие хитоны дочерей Ареса и Гармонии.
Разнится и среда их обитания.
И, конечно, не только своей географией.
Если греческие амазонки существуют на краю эллинского мира и окружены зыбким пространством прихотливо-эротического мифа, то скифские амазонки возникают в суровой и беспощадной реальности степной жизни.
Скифские амазонки гораздо прозаичнее и реальнее своих двойников из античной мифологии.
Еще в 1928 году в местечке Земо-Ахвала на побережье Черного моря было вскрыто захоронение, в котором оказался «князь» в полных доспехах и во всеоружии; здесь же лежал и двойной топор.
Однако детальное изучение скелета показало, что это останки женщины.
В 1971 году, на этот раз на Украине, было найдено захоронение женщины, погребенной с царскими почестями. Рядом с ней лежал скелет девочки с роскошными украшениями. Вместе с ними в могилу положили оружие и золотые сокровища, а также двух мужчин, умерших, как выяснилось, «неестественной смертью».
Видимо, здесь тоже лежала царица амазонок с убитыми для нее рабами.
В девяностые годы прошлого века во время раскопок близ местечка Покровка в Казахстане были найдены могилы других «воительниц». Рядом с женскими скелетами лежали дары: наконечники стрел и кинжалы.
Возраст захоронения — две с половиной тысячи лет.
Как показывают археологические раскопки, в скифских могилах женщин гораздо больше, чем мужчин. Мужчины, которых недостает в скифских захоронениях, гибли в походах и гибли иногда целыми родами и племенами.
Это, как и превращение части мужского населения в жрецов-энареев, неизбежный итог происходящих в эпоху военной демократии процессов.
Не следует забывать и того, что за годы владычества в Передней Азии многие скифы приохотились к вину.
Ритуальное потребление опьяняющего напитка «хаома», которое согласно Авесте даровало «всестороннее знание», наверное, было известно скифам и раньше, но с употреблением виноградного вина до похода в Переднюю Азию они знакомы не были.
Разумеется, спаивание скифов, когда многие из них станут уподобляться герою стихов Парменона Византийскийского:

Муж, поглощающий вино, как воду конь,
говорящий только по-скифски и не умеющий написать ни буквы,
лежит, не в состоянии сказать ни слова,
плавая в пифосе , уснув, будто выпил опия....

— произойдет столетия спустя, но начало этому процессу было положено уже в Передней Азии...

4

Когда оставшиеся в одиночестве скифские женщины встречались в степи с группами других мужчин, происходило то, что не могло не произойти, возникало новое племя, новый этнос, который не был похож на тот, что был здесь ранее, но который невозможно было отделить от предшествующего.
По сообщению Геродота, от амазонок произошли сарматы, поразительно схожие со скифами, но ставшие их врагами, или, вернее, их заместителями в причерноморских степях.
Эту скифско-сарматскую метаморфозу в наши дни воспел поэт Леонид Корнилов:

Сгинул с клёкотом ворон пропащий.
Раной рубленой вытекла даль.
Поцелуями камень наждачный
Молодит утомлённую сталь.

Тает вымя в губах жеребёнка.
И отвар выкипает в огонь.
На высоком бедре амазонки
Дремлет меч, как мужская ладонь.

И ревнует клинок к рукояти
Эту сонно опавшую кисть,
Эти косы, что в нежных объятьях
Над вздыхающей грудью сплелись.

Меч скифянку ревнует к кинжалу,
К луку, стрелам, седлу, стременам.
Любит он, как по лезвию-жалу
Чутким пальцем проводит она.

Только в сече он – ярый любовник.
И в смертельном открытом бою
Рассекает сведённые брови
Лишь за взгляд на хозяйку свою.

Как кричит она в битве и стонет,
И щиты разрубает с плеча.
На скаку, заливая ладони,
Кровь чужая стекает с меча.

Белокурая смерть-синеока,
Влита в кожу косули до пят,
Как прекрасна она и жестока
Там… три тысячи вёсен назад.

Там, где только во сне и полюбит…
Дух сарматского пота с губ
Ветер смоет. И меч погубит
Вожака, что насильно люб.

Но взойдёт запавшее семя.
И природа своё возьмёт.
Разрешится тугое бремя.
В землю меч от тоски войдёт.

И с рождением новой силы,
Чтобы русскую даль беречь,
Амазонка подарит сыну
Вместо первой игрушки – меч.

Об этом писали Геродот и Гиппократ.
«В Европе есть народ скифский, который населяет страну возле озера Меотийского и весьма много разнится от прочих народов: они называются савроматами, — читаем мы у Гиппократа. — Их женщины ездят на конях, стреляют из лука и бросают копья с коня, и ведут войну с врагами, и это до тех пор, пока остаются девицами, и не прежде слагают девство, как не убьют трех врагов, и не прежде сходятся с мужчинами, пока не исполнят священных обрядов в честь отечественного бога. Избравшая себе мужа перестает ездить на коне, пока не настанет необходимость в общем походе на войну. Правой груди они не имеют, ибо еще во время младенчества матери накладывают на правую грудь накаленный медный инструмент, для этого сделанный, и прижигают ее, чтобы уничтожить ее рост и чтобы вся сила и полнота перешли к правому плечу и руке».

6

Греки презрительно-завистливо называли савроматов — женоуправляемыми племенами.
Историк Полиен в своих «Военных хитростях» рассказывает об Амаге — жене царя савроматов Мидоссака.
Видя, что муж предается разгулу и пьянству, она сама взялась за управление народом. Сама расставляла гарнизоны по своей стране, сама отражала набеги врагов и помогала соседям.
Амага послала скифскому царю приказание прекратить набеги на Херсонес, когда же скиф не послушался, то она выбрала 120 человек и, проскакав с ними 1200 стадий, внезапно явилась ко двору царя и перебила всех стражей, стоящих у ворот, Амага убила и скифского царя, а страну отдала херсонесцам; вручив царскую власть сыну убитого, приказав ему править справедливо и, помня кончину отца, не трогать соседних эллинов и варваров.

Полулегендарные предания об амазонках и в дальнейшем врастали в реальность степной жизни и определяли уже сам ход мировой истории в последующие века.
Именно с амазонками связывали Константин Александрович Иностранцев и Лев Николаевич Гумилев превращение хуннов во II-IV веках нашей эры в гуннов.

«Король готов Филимер, при котором готы во второй половине II в. появились на Висле, привел свой народ в страну Ойум — страну, изобилующую водой. Предполагается, что страна Ойум распологалась на правом берегу Днепра. Там Филимер разгневался на каких-то женщин, колдуний, называемых по-готски «галиурунами» и изгнал их в пустыню, где с ними встретились «нечистые духи», и потомки их образовали племя гуннов.
Видимо, так и было.
Хунны, спасшиеся от стрел и мечей сяньбийцев, оказались почти без женщин. Ведь редкая хуннка могла вынести 1000 дней в седле без отдыха. Описанная в легенде метисация — единственное, что могло спасти хуннов от исчезновения.
Но эта метисация, вместе с новым ландшафтом, климатом, этническим окружением так изменили облик хуннов, что для ясности, следует называть их новым именем гунны…» (Л. Гумилев)

Глава седьмая
СКИФСКИЙ КАТЕХИЗИС

Появилась у них рожденная землей дева, у которой верхняя часть тела до пояса была женская, а нижняя — змеиная. Зевс, совокупившись с ней, произвел сына по имени Скиф, который, превзойдя славой всех своих предшественников, назвал народ по своему имени скифами.
Диодор Сицилийский

1

Скифы, хотя и не принесли особых сокровищ из Передней Азии, хотя и не пригнали с собою толпы рабов, сами они вернулись в родные степи совершенно другими.
За их плечами был теперь опыт не только сражений и походов, но и государственного строительства. Ведь на глазах этих скифов и при их непосредственном участии разрушались и строились могущественные государства Передней Азии.
Разумеется, невозможно реконструировать весь ход строительства Великой Скифии, но основные принципы затеянного строительства определить можно.

2

Геродот, как и везде в своей «Истории» — «Я обязан сообщать все, что мне передают, но верить всему не обязан», — сохраняет в этом пересказе объективность, хотя, как и положено эллину, повествующему о варварских поверьях, не только вставляет оценочные ремарки, но и отчасти редактирует предание, чтобы все там выглядело по-гречески правильно.
Однако если мы очистим его рассказ от греческой «правильности», то получится, что скифы полагали, что они происходят от сына Бога...
Геродот, разумеется, не верит этому, и потому и делает оговорку, а заодно и поправляет имя Бога на греческий лад. Совершает он это с безоговорочной уверенностью, поскольку твердо знает, что Бога зовут Зевсом...
Между тем сами скифы звали своего верховного бога Папаем, но знали и другие Его имена. Можно спорить, какую роль играли скифы в превращении зороастризма в государственную религию Мидии, но очевидно, что не знать имени Ахура Мазды они просто не могли.
Поэтому, называя своего предка Таргитая сыном Бога и реки Днепр, создатели скифского мифа не только обосновывали географические координаты скифской государственности, но и наполняли свои религиозные воззрения более совершенным и глубоким, чем в античной мифологии, сакральным содержанием.
Соответственно и дарованные Богом золотые предметы: плуг, ярмо, секи-ра и чаша, падая с неба, приобретали в скифском катехизисе метафизический характер, и это и определяло характер государственного строительства.
«От Липоксаиса, — замечает Геродот, — произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата — племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев — царя — племя паралатов. Все племена вместе назы-ваются сколотами, т. е. царскими. Эллины же зовут их скифами».
Подобная трансформация древнего предания может смутить своей нечеткостью, но если вдуматься, эту кажущуюся произвольность жестко определяет стремление создать скрепляющую союз племен силу, которая превратит его в единый народ.
Ведь хотя и говорится, что все скифские племена изначально называются царскими, но таковыми, то есть действительно управляемыми царями, были только вернувшиеся из Передней Азии скифы.
Те скифы, что не уходили из степей, не только не могли обзавестись монархическими порядками, но и не понимали, зачем им это нужно...
Вероятно, они относились к царям так, как относились к своим царям киммерийцы: подчинялись, когда и сами считали, что нужно поступить так, и отчаянно прекословили, если считали, что исполнять приказание для них невыгодно.
Впрочем, и сами цари вели себя как-то не по-царски. Свое решение они объявляли народному собранию, но если народ не соглашался с ними, они демократично не настаивали на своем.
А вот скифы, вернувшиеся из Передней Азии, действительно, с полным правом могли считаться царскими, они имели сильную царскую власть, какой ни у кого из сородичей больше не было.
Эта царская власть многое требовала от них, но давала все-таки больше.
И прежде всего она сообщала царским скифам силу, позволившую подчинять неорганизованных, живущих по правилам орды соплеменников.

3

Распространяя царскую власть на всю Скифию, царские скифы поступали так, разумеется, в собственных интересах, чтобы обеспечить себе более привилегированное положение в обществе, тем более что именно этого требовали древние обычаи.
У того же Геродота мы читаем:
«Военные обычаи скифов следующие, когда скиф убивает первого врага, он пьет его кровь. Головы всех убитых им в бою скифский воин приносит царю. Ведь только принесший голову врага получает свою долю добычи, а иначе — нет...
Раз в год каждый правитель в своем округе приготовляет сосуд для смеше-ния вина. Из этого сосуда пьют только те, кто убил врага.
Те же, кому не довелось еще убить врага, не могут пить вина из этого сосу-да, а должны сидеть в стороне, как опозоренные. Для скифов это постыднее всего.
Напротив, всем тем, кто умертвил много врагов, подносят по два кубка, и те выпивают их разом».

Понятно, что вернувшиеся из похода царские скифы по скифскому обычаю занимали почетные места и пили вино кубок за кубком, а те, что мирно кочевали все эти годы в причерноморских степях, должны были сидеть в стороне, как опозоренные.
Так, основанное на древних обычаях, рождалось расслоение скифского общества на царских и «нецарских» скифов, и оно не было напрямую привязано к обладанию собственностью. Разумеется, удачливые воины, поскольку добыча делилась в соответствии с числом убитых противников, тоже были не самыми нищими, но ведь не все богатства даже и тогда добывались в походах...

«Власть скифского царя была настолько велика, — пишет М.И. Артамонов, — что служить ему должен был каждый скиф, кому он назначит, а в загробную жизнь царя сопровождали вместе с конями и дорогим имуществом наложница и многочисленные слуги, умерщвленные для этой цели. В свете этих данных вырисовывается образ царя, весьма далекий от племенного вождя и больше напоминающий восточного владыку, наделенного неограниченной властью земного божества. Такие черты восточного монарха скифские цари могли приобрести за время пребывания скифов в Азии в окружении древневосточных государств и в тесном общении с ними».
Во многом это происходило благодаря царским скифам, постепенно им удалось воспитать во всех скифах то отношение к царям, когда его особа стала считаться священной, и во всех появилось убеждение, что от исходящей от нее благодати зависит благополучие всего народа.

4

Достаточно ярким примером скифской метафизики может служить такое, казалось бы, сугубо административное мероприятие, как перепись, проведенная царем Ариантом. Ариант приказал всем скифам принести по одному наконечнику стрелы.
Каждому ослушнику грозила смерть, и никто не осмелился проманкировать царский указ.
Из принесенных наконечников Ариант приказал изготовить котел, который был выставлен в Эксампее .

«Кто не видел этого сосуда, — сообщает Геродот, — тому я его опишу: он свободно вмещает 600 амфор, а толщина этого скифского сосуда шесть пальцев».

Современный исследователь А.Н. Щеглов, исходя из того, что амфоры, встречающиеся в скифских погребениях, являлись стандартной тарой определенных объёмов, подсчитал ёмкость котла — от 11 760 до 19 440 литров!
Высота же должна была составлять более четырех метров, а вес — превышать десять тонн!
Для отливки его потребовалось бы более четырех миллионов наконечников.
И сама эта цифра, и сложность литейной работы показались исследователю столь большими, что он объявил Ариантов котел мифом.
Грекам времен Геродота подобные сомнения были незнакомы.
Во-первых, они хорошо знали о высоком уровне литейного дела в стране, «родящей — выражение Эсхила! — железо», а во-вторых, четырехмиллионная численность народа, сумевшего отразить нашествие полумиллионной армии Дария, не казалась им несуразно преувеличенной...
Необъяснимым в глазах представителей современной исторической науки выглядит и назначение царь-котла, который и перемещать было трудно, и для приготовления пищи использовать не получалось.
Разумеется, предположение, что котёл Арианта, выступая в роли сферического зеркала, испускающего астральный свет, усиливал ясновидение и позволял предсказывать будущее, выглядит фантастично, но также очевидно, что котел, отлитый из наконечников стрел народа, для которого и спущена была с неба золотая чаша, все-таки не мог не иметь какого-то особого, не укладывающего в бытовую функциональность значения.

6

Платон говорил, что греки жили, «расположившись вокруг моря, как муравьи или лягушки вокруг болота».
Интересно, что начало греческой колонизации северного Причерноморья совпадает с возвращением скифов из Передней Азии.
Это неоспоримо подтверждают археологические раскопки. Греческие материалы VII века до нашей эры, обнаруженные на территории Северного Причерноморья, исчисляется единицами.
На первый взгляд, это совпадение весьма странно. Получается, что основная волна колонистов пошла из ионийских городов, где еще не стерлись из памяти ужасы киммерийских и скифских набегов.
Да, многие в Элладе грезили сказочными богатствами далекой страны, где реки кишат гигантскими осетрами, а на земле под ногами валяются золотые слитки.
Да, экономическое положение ионийских городов после карательных операций Кира Великого было незавидным и «вопль голодного брюха», как выразился французский историк Анри Бонар, вполне мог «оснащать корабли»...
Но все же плыть самим прямо в руки свирепых варваров?
Это как-то странно...
И все-таки плыли...
Объяснение, будто не так уж и свирепы были кочевники, нападавшие на ионийские города, как это изображали авторы литературных произведений, написанных спустя столетия, не выдерживает критики. Разумеется, киммерийцы и скифы захватывали ионийские города не для того, чтобы полюбоваться их архитектурными красотами.
Значит, нужно искать другое объяснение...
Нет сомнения, что слухи о пире, устроенном для скифов в 585 году до нашей эры мидийским царем Киаксаром, распространились по всей Передней Азии и не могли они не достигнуть и ионийских городов.
Видимо, эти слухи, подогреваемые разговорами о «золотоносных реках из царства Плутона», что выходят на скифской земле прямо на поверхность, и помогли греческим колонистам, презрев опасность, отправиться в путь.
Скорее всего, они плыли, полагая, что скифы уничтожены, и теперь можно занять опустевшие земли Скифии.
И хотя скифы уничтожены не были, но в чем-то переселенцы не ошиблись.
В VI века до нашей эры, когда и началась массовая колонизация северопричерноморских областей, царские скифы были слишком заняты установлением своего порядка в самой Скифии, и на первых порах внимания на новых соседей, пришедших следом за ними из Передней Азии, не обратили, тем более что те занимали на их территории пустующие побережья.

7

Скифские цари как бы аккумулировали в себе монархические чаяния всего степного народа, получившего в них надежную защиту и уверенность в своем будущем.
Труднее постигнуть, как именно происходило превращение союза племён в единое, мощное государство, вобравшее в себя и скифскую широту степей, и лесостепи, где и находилась колыбель славянства...
Еще труднее уловить, как происходило сращение скифских царей, обладающих наследственной и обожествляемой властью, с землей Скифии.
Ясно только, что главную роль в этом процессе сыграли царские скифы, которые, кочуя в своих кибитках на колесах, сумели стать повелителями и управителями остальных скифских скотоводческих и земледельческих племен.
Отчасти это подтверждается археологическими раскопками на окраинах скифского мира. Среди небогатых могил древних земледельцев встречаются более богатые захоронения воинов-всадников с насыпными курганами...
Видимо, они и привносили монархическую энергию на скифские окраины, укрепляя народ единою государственностью.
Эта монархическая энергия народа, возвращаясь назад, и руководила скифскими царями в их царском служении.
Тут важно отметить, что хотя многое для своих царей и было заимствовано царскими скифами в походах, хотя появляясь в парадном военном убранстве, скифские цари и оказывались полностью покрытыми золотом, но все же они очень мало походили на деспотов Передней Азии.
Титулы повелителей и властителей, которые они так легко присваивали себе за кавказскими хребтами, в Передней Азии и остались, здесь же, в степях, на первый план вышло служение, которое продолжалось и после их смерти...
Геродот описал, как прощались скифы со своим умершим царем:
«Когда у скифов умирает царь, то там вырывают большую четырехуголь-ную яму. Приготовив яму, тело поднимают на телегу, покрывают воском; потом разрезают желудок покойного; затем очищают его и наполняют толче-ным кипером, благовониями и семенами селерея (сельдерея) и аниса. Потом желудок снова зашивают и везут на телеге к другому племени.
Жители каждой области, куда привозят тело царя, при этом поступают так же, как и царские скифы. Они отрезают кусок своего уха, обстригают в кру-жок волосы на голове, делают кругом надрез на руке, расцарапывают лоб и нос и прокалывают левую руку стрелами.
Затем отсюда везут покойника на повозке в другую область своего цар-ства. Сопровождают тело те, к кому оно было привезено раньше. После объ-езда всех областей они снова прибывают в Герры к племенам, живущим в самых отдаленных пределах страны, и к царским могилам. Там тело на соло-менных подстилках опускают в могилу, по обеим сторонам втыкают в землю копья, а сверху настилают доски и покрывают их камышовыми циновками...
Так скифы погребают своих царей…»
Так скифы погребали своих царей, которые и после смерти продолжали объединять свой народ...
Загробное служение царя почиталось, кажется, более важным, чем земное.
И для этого служения не жалели ничего и никого.

«В остальном обширном пространстве могилы погребают одну из налож-ниц царя, предварительно задушив ее, а также виночерпия, повара, конюха, телохранителя, вестника, коней, первенцев всяких других домашних живот-ных, а также кладут золотые чаши (серебряных и медных сосудов скифы для этого вовсе не употребляют). После этого все вместе насыпают над могилой большой холм, причем наперерыв стараются сделать его как можно выше.
Спустя год они вновь совершают такие погребальные обряды: из осталь-ных слуг покойного царя выбирают самых усердных (все они коренные ски-фы: ведь всякий, кому царь прикажет, должен ему служить; купленных же за деньги рабов у царя не бывает). Итак, они умерщвляют 50 человек из слуг удушением (также 50 самых красивых коней), извлекают из трупов внутрен-ности, чрево очищают и наполняют отрубями, а затем зашивают. Потом на двух деревянных стойках укрепляют половину колесного обода выпуклостью вниз, а другую половину — на двух других столбах. Таким образом они вко-лачивают много деревянных стоек и ободьев; затем, проткнув лошадей тол-стыми кольями во всю длину туловища до самой шеи, поднимают на ободья. На передних ободьях держатся плечи лошадей, а задние подпирают животы у бедер. Передние и задние ноги коней свешиваются вниз, не доставая до зем-ли. Потом коням надевают уздечки с удилами, затем натягивают уздечки и привязывают их к колышкам. Всех 50 удавленных юношей сажают на коней следующим образом: в тело каждого втыкают вдоль спинного хребта прямой кол до самой шеи. Торчащий из тела нижний конец кола вставляют в отвер-стие, просверленное в другом коле, проткнутом сквозь туловище коня. Поставив вокруг могилы таких всадников, скифы уходят…»

Жутковато читать такое...
Известно, что варварский обычай хоронить вместе с царем и его приближенных оказался заменен в Европе гуманной борьбой группировок прежней и новой элит у царского трона, которая, правда, порождала еще большие потоки крови, но зато была свободна от подобной скифской похоронной жути.
Почему скифы не могли себе позволить этого?
Природная жестокость руководила ими?
Или они просто понимали, что не могут в своих степях позволить себе, столь щедрую на кровь, роскошь гуманизма...

Глава восьмая
КОЧЕВАЯ ИМПЕРИЯ

Мы — те, об ком шептали в старину,
С невольной дрожью, эллинские мифы:
Народ, взлюбивший буйство и войну,
Сыны Геракла и Ехидны, — скифы...
Мы ужасали дикой волей мир,
Горя зловеще, там и здесь, зарницей:
Пред нами Дарий отступил, и Кир
Был скифской на пути смирен царицей...
Валерий Брюсов
Мы — скифы

В истории Великой Скифии такое множество загадок, что порою кажется, будто вся она из этих загадок и состоит...
А между тем не так уж и много было народов, за которыми «цивилизованный» мир следил бы столь же внимательно и заинтересованно, как за скифами. Скифию изучали и Геродот, и Гиппократ, и Эфор, и Страбон, о скифах размышляли самые выдающиеся мыслители античной Греции...
А в результате?
Все сохранившиеся сведения в трудах великих историков, все умозаключения великих философов как бы проскальзывают мимо, мало что проясняя в загадках, которыми окутана Скифия.

1
Одна из таких загадок, а что, собственно говоря, такое была сама Скифия? До каких пределов простиралась ее территория, какие народы и племена населяли ее, как складывались взаимоотношения между ними?
На первый взгляд, тут все просто.
Открывая четвертую книгу «Истории» Геродота, мы вроде бы получаем ответы на все поставленные вопросы.
Геродот представлял Скифию в виде прямоугольника, лежащего основанием на берегах Чёрного и Азовского морей. Высота этого скифского прямоугольника, по мнению «отца истории», равнялась сорока тысячам стадиев — примерно 740 километрам и, в результате, охватывала значительные пространства Украины, Белоруссии и России.
В принципе, это и подтверждается археологическими исследованиями, которые привели к открытию скифских погребений даже в лесостепи. Скифы-кочевники проникали и туда, в глубину территорий, занимаемых племенами, что вели оседлый образ жизни.
При этом, подчеркивая, что владения скифов доходят до Дона, сам Геродот отклонил правую сторону скифского прямоугольника к востоку, а археологи, выявляя скифские захоронения по левым притокам Дона — Воронежу и Битюгу, превратили эту сторону геродотовой фигуры в изломанную линию.
Сейчас с определенностью можно говорить, что Великая Скифия включала в себя не только Украину, но также почти всю Южную Россию, и не только степную, но и земледельческую.
Сами царские скифы жили в области, ограниченной на западе Днестром, на севере — рекой Конской и Донцом, а на востоке — Азовским морем.

2

Академик Борис Александрович Рыбаков считал, например, что, давая описание Скифии, Геродот по ошибке зачислил в скифы-пахари славянские земледельческие племена.
«Три царства сколотов на Среднем Днепре и в соседней лесостепи (все они в границах древней славянской прародины) хорошо соответствуют трем ос-новным группам, выявленным украинскими археологами среди древностей скифского времени.
Археологические материалы объясняют нам ошибку греческих торговцев, перенесших на славян-сколотов общее имя скифов: в материальной культуре славян-земледельцев («скифов-пахарей») прослеживается много скифских черт. Длительное соседство этой части славянства со скифо-сарматским иранским миром сказалось и на языке: в восточнославянских языках много слов скифского происхождения: «топор» (при славянском «секира»), «собака» (при славянском «пес») и т. п.
Социальный строй среднеднепровских славян еще за полторы тысячи лет до Киевской Руси оказался на пороге государственности. Об этом говорят не только упоминания сколотских «царств» и «царей» Геродотом, но и всаднические черты погребенных воинов и огромные «царские» курганы на Киевщине, и импортная роскошь славянской знати.
По всей вероятности, славяне Среднего Поднепровья жили дружественно с царскими скифами Причерноморья, что позволяло вести торг с приморскими городами и заимствовать ряд бытовых черт у скифов-кочевников».

Нет никакого сомнения, что славянство скифского времени, если оно уже было тогда, не являлось единым, и для него, действительно, невозможно найти какой-либо единый «археологический мундир»...
Но зачем же славян-сколотов, у которых, по словам самого Рыбакова, обнаруживается много общего и в языке, и в бытовой культуре со скифами, непременно надо отделять от скифов?

3

Между тем можно достичь пусть и не более полного, но, по крайней мере, более осмысленного результата, если не втискивать непонятное в общепринятые схемы.
Напомним тут, что вообще-то греческое название скифов, скорее всего произошедшее, как определение воинов-лучников, использовалось и в дальнейшем для обозначения всех племен, обитаюших в степях.
Народы Передней Азии тоже, как мы уже говорили, склонны были объединять кочевников, и в принципе можно свести происхождение слов «сколоты», «саки», «ашкузы», «ашкеназы» к древнеиранскому слову «ишкузи», обозначающему — «стрелка из лука».
Расширяя определение скифов и уводя его от чисто лексической привязки, А.Ю. Алексеев, составивший «Хронографию Европейской Скифии VII-IV веков до нашей эры», говорил, что «скифы — общее название многих близких по культуре, хозяйственному укладу, образу жизни и идеологическим представлениям кочевых племен Евразии»...
Наверное, это так, но сама Великая Скифия в определенные моменты своей истории все же становилась не просто общим названием кочевых племен, но еще и выполняла задачи, решение которых могло быть осуществлено только единым, пусть и управляемым из различных центров государством.
Мы уже говорили, что широкую полосу евразийских степей, где зарождались и осуществлялись цивилизации кочевых империй, одни историки растягивают от Дуная до горных хребтов Алтая и Тувы, другие продолжают ее до Саянских хребтов с их Минусинской котловиной, третьи продолжают дальше — до пограничья с Китаем.
Разумеется, нелепо говорить об этой степи, растянувшейся от берегов Дуная до Уссурийских чащоб, как о единой стране, но вот что любопытно...
Зафиксировано и достаточно подробно описано несколько войн, происходивших на внешних рубежах этой Страны Степей, а вот военные конфликты внутри нее чаще всего при более внимательном рассмотрении оказываются вымышленными.
Не осталось никаких следов от столкновения на территории Северного Причерноморья между киммерийцами и скифами, не останется никакого следа от столкновения скифов с сарматами, которые, как безосновательно считают некоторые историки, якобы и изгнали скифов из причерноморских степей.
Говоря так, мы не утверждаем, что внутри Страны Степей царили мир и покой, мы говорим только о том, что вымышлены самые известные (вернее, единственно известные) конфликты, якобы происходившие в евразийской степи в I тысячелетии до нашей эры.
Не будем говорить и о том, будто существовали некие информационно-управленческие связи между хуннами, удерживавшими границу Страны Степей на Дальнем Востоке, и между скифами, останавливающими волны нашествий из Передней Азии...
Однако уже с середины первого тысячелетия до нашей эры, евразийские степи начинают испытывать давление и на востоке, и на западе, и народы, населявшие степь, оказываются вынужденными защищать ее пространство и на восточных, и на западных рубежах.
Правда, более распространено мнение, что не степные кочевники защищались, а от них защищались, но это зависит только от того, с какой стороны смотреть на конфликты. Разделение миров осуществилось, начиналось притирание границ между обособившимися мирами, и процесс этот, растянувшийся на долгие века, оказался весьма непростым и чрезвычайно болезненным.
Неправильно было бы говорить, что скифы или хунны управляли этим процессом, в том смысле, который мы вкладываем сейчас в смысл этого слова. Скифы, как и многие другие народы, населявшие евразийскую степь, были ее неотъемлемой составляющей, они были растворены в соседствующих народах так же, как те были растворены в скифах, и где пролегали границы тут, если эти границы были, не может сказать никто...
Существует гипотеза, что и саки, и массагеты, и аримаспы были названы по именам скифских царей и, разделившись в своих самоназваниях, единства со скифской общностью не утратили.

5

И Геродот, и Эфор, и Гиппократ еще в V и IV веках до нашей эры исчерпывающе поведали человечеству о повседневном быте скифов.
Удивляясь суровости скифского климата, они поражались тому, как легко скифы переносят погодные напасти... Геродот:
«Вообще там погода совершенно отличная от других стран: когда в дру-гих местах дождливая пора, там дождей почти нет, а летом, напротив, очень сильные. Когда в других местах случаются грозы, здесь их не бывает, летом же они часты. Гроза зимой вызывает изумление, как чудо; так же и землетря-сения (летом или зимой) в Скифии считаются диковиной. Лошади легко пере-носят такие суровые зимы, тогда как мулы и ослы их вовсе не выдерживают. В других странах, напротив, у лошадей на морозе замерзают суставы, ослам же и мулам стужа не вредит.
В силу этого, как я думаю, у тамошней породы безрогих быков и не быва-ет рогов. Это мое мнение подтверждает следующий стих Гомера в «Одиссее»:

…и Ливию, где агнцы с рогами родятся

что совершенно правильно, так как в теплых краях рога быстро вырастают. Напротив, при сильных холодах у скота или совсем не бывает рогов, или только маленькие.
В Скифии это происходит от холода...»

Скифы тогда вели экстенсивное пастбищное хозяйство, занимаясь круглогодичным выпасом скота.
Подобная система хозяйствования, не предусматривающая стойлового содержания скота зимой, требовала поиска таких мест, где возможен выпас и лошади могут разбивать своими копытами снежный покров, чтобы добыть корм.
Это и определяло кочевой образ жизни.
«Они следуют за своими стадами, выбирая всегда местности с хорошими пастбищами – зимой в болотах около Меотиды, а летом — на равнинах», — писал о скифах географ Страбон, — кибитки номадов сделаны из войлока и прикреплены к повозкам, на которых они живут: вокруг кибиток пасется скот, мясом, сыром и молоком которого они питаются».

«Называются они кочевниками, — подтверждает это Псевдо-Гиппократ, — потому, что нет у них домов, а живут они в кибитках, из которых наименьшие бывают четырехколесными, а другие — шестиколесными; они кругом закрыты войлоками и устроены подобно домам: одни с двумя, другие с тремя отделениями; они непроницаемы ни для дождевой воды, ни для света, ни для ветров. В эти повозки запрягают по две и по три пары безрогих волов; рога у них не растут от холода. В таких кибитках помещаются женщины, а мужчины ездят верхом на лошадях; за ними следуют их стада овец и коров и табуны лошадей».

О жизни в кибитках, устланных коврами, писал в своей «Истории» и современник Страбона — Николай Дамасский, секретарь знаменитого царя Ирода...
«Галактофаги, скифский народ, не имеют домов, как и большинство скифов, а питаются только лошадиным молоком, сделав из которого сыр, едят и пьют; и из-за этого их победить труднее всех, так как они повсюду имеют с собой пищу. Они-то и обратили Дария в бегство. Они также справедливейшие, владея совместно и имуществом, и женщинами, так что старших из них считают отцами, младших — сыновьями, а того же возраста — братьями».

Сыр, который скифы изготавливали на основе конского молока, назывался иппака.
Кочевой быт скифов поражал наблюдателей своей продуманностью и совершенством... Геродот:
«Так как в Скифии чрезвычайно мало леса, то для варки мяса скифы при-думали вот что. Ободрав шкуру жертвенного животного, они очищают кости от мяса и затем бросают в котлы местного изделия (если они под рукой). Кот-лы эти очень похожи на лесбосские сосуды для смешения вина, но только гораздо больше. Заложив мясо в котлы, поджигают кости жертв и на них производят варку. Если же у них нет такого котла, тогда все мясо кладут в желудки животных, подливают воды и снизу поджигают кости. Кости отлич-но горят, а в желудках свободно вмещается очищенное от костей мясо. Таким образом, бык сам себя варит, как и другие жертвенные животные. Когда мясо сварится, то приносящий жертву посвящает божеству часть мяса и внутрен-ностей и бросает их перед собой на землю. В жертву приносят также и дру-гих домашних животных, в особенности же коней»

Были у скифов, по словам Геродота, и бани...
«Взяв... конопляное семя, скифы подлезают под войлочную юрту и затем бросают его на раскаленные камни. От этого поднимается такой сильный дым и пар, что никакая эллинская паровая баня не сравнится с такой баней. Наслаждаясь ею, скифы громко вопят от удовольствия. Это парение служит им вместо бани, так как водой они вовсе не моются. Скифские женщины рас-тирают на шероховатом камне куски кипариса, кедра и ладана, подливая воды. Затем полученным от растирания тестом обмазывают все свое тело и лицо. От этого тело приобретает приятный запах, а когда на следующий день смывают намазанный слой, оно становится даже чистым и блестит».

6

Хотя гениальный Александр Блок и восклицал:

Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!

— сейчас можно совершенно определенно утверждать, что поэт ошибался — по своей антропологической принадлежности скифы все-таки азиатами не были.
«Это были классические европеоиды, отличавшиеся... удлиненной формой головы, относительно низким и широким лицом, довольно массивным скелетом и сравнительно высоким ростом», — утверждает ведущий специалист в области исторической антропологии, академик Валерий Павлович Алексеев.
Скифские мужчины, как свидетельствуют археологические раскопки, носили длинные пестрые штаны, заправленные в сапоги, и кафтан, перехваченный неизменным поясом. Женщины наряжались в просторные платья и надевали похожие на кокошники высокие островерхие головные уборы.
Скифские женщины, как, впрочем, и мужчины весьма ценили украшения и в подборе их проявляли весьма тонкий и развитый вкус. Как правило, все найденные скифские украшения помимо исторической значимости обладают и высокой художественной ценностью. При этом, подобно амазонкам, многие скифянки отлично ездили верхом и умели обращаться с оружием.
В каждом третьем женском скифском погребении археологи находят стрелы, часто встречаются здесь так же мечи, копья и боевые пояса.
Это, конечно, свидетельствует о воинственности скифов, но в литературных произведениях эта особенность скифов явно гиперболизируется.
Римский писатель Лукиан, живший во II веке нашей эры, сообщал, например, что у скифов постоянно ведутся войны, они или сами нападают на других, или отражают нападения, или вступают в схватки из-за пастбищ и добычи.
Столь же воинственный образ скифа, сдирающего скальпы с убитых врагов, возникал порою и под пером Геродота:
«Кожу с головы скифы сдирают следующим образом: на голове делают кругом надрез около ушей, затем хватают за волосы и вытряхивают голову из кожи. Потом кожу очищают от мяса бычьим ребром и мнут ее руками. Выделанной кожей скифский воин пользуется, как полотенцем для рук, при-вязывает к уздечке своего коня и гордо щеголяет ею. У кого больше всего таких кожаных полотенец, тот считается самым доблестным мужем. Иные даже делают из содранной кожи плащи, сшивая их, как козьи шкуры. Другие из содранной вместе с ногтями с правой руки вражеских трупов кожи изго-товляют чехлы для своих колчанов. Человеческая кожа, действительно, тол-ста и блестяща и блестит ярче почти всякой иной. Многие скифы, наконец, сдирают всю кожу с вражеского трупа, натягивают ее на доски и затем возят ее с собой на конях».
Однако и тогда уже подобная гиперболизация жестокости скифов вызывала возражения.
«Эфор в IV книге своей «Истории» под заглавием «Европа», — говорил Страбон, — описав Европу вплоть до Скифии, говорит под конец, что образ жизни савроматов и прочих скифов не одинаков, потому что одни настолько жестоки, что пожирают людей, другие же, напротив, воздерживаются даже от употребления в пищу всех прочих животных. По словам Эфора, другие писатели рассказывают только об их дикости, так как знают, что страшное и удивительное внушает страх; однако, говорит он, следовало бы также передавать и противоположные факты и брать их за образец для подражания; и сам он поэтому будет говорить только о тех, которые следуют справедливейшим обычаям».

7

Повторю в заключение, что греки назвали своих степных соседей «народом стрелков из лука» Лук был не только оружием, но и самый надежным и верным спутником, прикасаясь к которому скиф возвращал себе уверенность и спокойствие.
Эту черту подметил Плутарх, обративший внимание, что скиф, даже когда пьет, то и дело прикасается к луку и пощипывает тетиву, «призывая этим пропадающее от опьянения сознание».
Когда размышляешь о скифах, тоже непросто избежать опьянения многовековой древностью...
Вот только оказывается, что «пропадающее от опьянения сознание» вернуть труднее, поскольку давно уже истлели тетивы беспощадно-точных скифских луков, да и от самих луков сохранились только трудноузнаваемые металлические детали...


Глава девятая
СКИФСКИЙ МУДРЕЦ

Будучи мальчиком, будь скромен; будучи юношей, будь воздержан; будучи средних лет, будь справедлив, а будучи старцем, будь благоразумен.
Анахарсис

Еще одна из неразрешимых загадок, которыми окутана история Скифии, — отсутствие скифской письменности...
Разумеется, письменнолсть возникает не сразу, но Скифия уже достигла такого уровня в своем развитии и культуре, так активно контактировала с «письменными» народами, что обладание собственной письменностью становилось не просто потребностью, а необходимостью...
Были ли у скифов интеллектуальные возможности для создания своей письменности?
Несомненно...

1

Нам известны имена многих скифских царей.
Помимо проявившейся в ходе переднеазиатских войн династии Ишпакай — Партатуа — Мадий, в причерноморских степях возникла новая династия скифских царей: Спаргапиф — Лик — Гнур — Савлий — Иданфирс — Аргот — Ариапиф — Скил — Октомасад — Орик — Атей.
Третьим в этом списке значится царь Гнур.
Сын Лика, он правил в конце шестого века до нашей эры и был отцом, кажется, самого знаменитого скифа — Анахарсиса.
Анахарсис вырос в Скифии, устроенной царем Ариантом, он был порождением ее, и когда отец послал его в Грецию, предстал там, изумляя античный мир своим необыкновенно высоким интеллектом.

2

Немалую роль в популярности Анахарсиса сыграла его трагическая кончина, о которой так красочно поведал в своей «Истории» Геродот.
Вероятно, все эти обстоятельства имели место, но решающим в успехе Анахарсиса в Афинах все-таки было изумление афинян варваром, способным говорить на любую предложенную ему тему, придавая ей совершенно неожиданное развитие.
И эта способность проявлялась, как во время застолий, где, будучи непревзойдённым мастером кратких и логически неожиданных высказываний, Анахарсис — «Признаки глупости, как и признаки разума, у варваров и греков одни и те же!» — умел «срезать» любого насмешника, так и в ходе серьезных дискуссий.
Это свойство Анахарсиса проявилось и в его споре с Солоном, который говорил о себе:

Да, я народу почёт предоставил, какой ему нужен —
Не сократил его прав, не дал и лишних зато.
Также подумал о тех я, кто силу имел и богатством
Славился, — чтоб никаких им не чинилось обид.
Встал я, могучим щитом своим тех и других прикрывая,
И никому побеждать не дал неправо других.

Как пишет Плутарх, Анахарсис смеялся, что Солон «мечтает удержать граждан от преступлений и корыстолюбия писаными законами, которые ничем не отличаются от паутины: как паутина, так и законы, — когда попадаются слабые и бедные, их удержат, а сильные и богатые вырвутся»
Плутарх, конечно, гораздо злее Анахарсиса высмеивал двуличие некоторых демократических инициатив Солона, говоря, что «афиняне вежливо называют пристойными, смягчающими смысл именами некоторые предметы, чтобы прикрыть их нежелательный характер, например, распутных женщин называют приятельницами, налоги — взносами, гарнизоны в городах — охраною, тюрьму — жилищем. Солон, думается мне, был первый, который употребил эту уловку, назвав уничтожение долгов «сисахтией»
У Анахарсиса же критика Солона базируется не на критике двусмысленности утверждающейся афинской демократии, а на более серьезных мировоззренческих расхождениях.
Он не отрицал пользы законов, но считал, что «лучшим управлением было бы такое, в котором, при всеобщем равенстве во всем прочем, первые места были бы обеспечены добродетели, а последние — пороку». Он подчеркивал, что одними только законами удержать людей от совершения преступлений невозможно.
Наблюдение поразительное...
Предсказание Анахарсиса о неспособности законов наказывать сильных и богатых сохраняло справедливось почти два с половиной тысячелетия, сохраняет ее и сейчас.
И разве только критика Анахарсисом взглядов Солона восхитила афинян?
У греков в ходе общения с Анахарсисом родилась поговорка о «скифском образе речи»…
За Анахарсисом пристально наблюдали и тогда, когда он говорил, и тогда, когда молча слушал; когда совершал путешествия и когда спал...
И во всем греки усматривали необыкновенно глубокий смысл...
Согласно сочинению Климента Александрийского, Анахарсис во время сна правой рукой прикрывал рот, а левой — половой орган, что тоже истолковывалось как указание на необходимость укрощать язык и тягу к удовольствиям.

3

Словно упражняясь в комплиментарности, греческие биографы объявили Анахарсиса сыном матери гречанки, которая и обучила его греческому языку. Всячески подчеркивали они и нежелание Анахарсиса покидать Элладу...
Современные исследователи справедливо указывают, что Анахарсис не мог быть сыном гречанки, поскольку являлся сыном царя Гнура, и тому неоткуда было взять в жены гречанку, хотя бы приблизительно подходящую ему по рангу.
Обучиться же греческому языку в Причерноморье, которое тогда уже прочно было освоено греческими колонистами, особого труда не составляло.
И, конечно, можно достаточно определенно утверждать, что Анахарсис был направлен в Грецию не столько для пополнения образования, сколько для исполнения если не дипломатической, то разведывательной миссии: ему надо было прощупать греков на предмет возможного военного союза против империи Ахеменидов.
Об итогах разведки мы знаем со слов Геродота: «По возвращению на родину Анахарсис сказал царю, что все эллины, кроме лакедемонян , стараются всё узнать и стать мудрыми. Однако только с лакедемонянами можно вести разумную беседу».
Сам Геродот предложение Анахарсиса ориентироваться на союз со спартанцами считал «вздорной выдумкой», но, возможно, Анахарсис, который в отличие от Геродота все-таки не был афинянином, имел на этот счет другое мнение.

6

В 550 году до нашей эры Кир разгромил войска своего деда Астиага, и Мидия вошла в состав империи Ахеменидов.
Персидская граница прошла тогда по реке Галис, на другом берегу которой начиналась Лидия. Стремительное возвышение племянника и еще более стремительное приближение его к границам Лидии чрезвычайно обеспокоили царя Крёза.
Он отправил послов в Дельфы и Амфиарай, спрашивая, надо ли ему воевать с Киром. Оба оракула дали ответ, что если Крёз выступит против персов, то сокрушит великое царство.
Крёз посчитал, что Персия и является великим царством, которое должно быть по предсказанию оракула сокрушено, и перешел со своими войсками реку Галис и начал опустошать земли сирийцев. Он захватил город Птерия и продал его жителей в рабство.
Услышав об этом, Кир Великий двинулся на дядю войной.
У стен Птерии и произошла битва.
«Сеча была жестокой, и с обеих сторон пало много воинов, — пишет Геродот. — В конце концов ни той, ни другой стороне не удалось одержать победы, и с наступлением ночи противники разошлись».
Потери лидийцев оказались большими, чем у персов, и Крёз решил отступить к Сардам, чтобы подготовиться к продолжению войны.
Рассчитывая, что Киру тоже необходимо время, чтобы собраться с силами для нового наступления, Крёз отправил послов к своим союзникам в Египет, Вавилон и Спарту и назначил сбор сил через пять месяцев.
Однако Кир Великий не стал дожидаться, пока дядя изготовится для обороны, и, узнав, что Крёз, ожидая союзников, распустил своих наемников, немедленно вторгся в Лидию и подошел к Сардам.

Крёз царствовал четырнадцать лет, и четырнадцать дней длилась осада его столицы.
Как и предсказал оракул, он действительно разрушил великую державу, только оказалось, что это была его держава.
Племянник-победитель приказал сложить огромный костер, на который и возвели закованного в цепи дядю, а вместе с ним «дважды семь сынов лидийских».
И Кир, как сообщает Геродот, подумал тогда, что и сам он все-таки только человек, а хочет другого человека, который до сих пор не менее его был обласкан счастьем, живым предать огню. К тому же, опасаясь возмездия и рассудив, что все в человеческой жизни непостоянно, Кир повелел как можно скорее потушить огонь и свести с костра Крёза и тех, кто был с ним.
Однако потушить разгоревшийся костер было непросто.
И вот тогда Крёз громко воззвал к Аполлону, умоляя прийти на помощь.
«И тотчас, — сообщает Геродот, — средь ясного неба и полного безветрия внезапно сгустились тучи и разразилась буря с сильным ливнем, которая и потушила костер».
Существуют легенды, будто появился тогда и сам Аполлон, который и унес Крёза в страну бессмертных гипербореев.

7

Можно только предполагать, по своей инициативе или исполняя волю царя Гнура действовал Анахарсис, предостерегая Кира Великого от похода на Скифию.
Неизвестно и содержание его переговоров с греческими государствами, которые вел он после кончины Солона.
Тем не менее переговоры он, несомненно, вел, потому что, как мы уже говорили, вернувшись в Скифию, он доложил, что скифы в борьбе с персами должны ориентироваться на союз со спартанцами.
Сказать что-то более определенное о дипломатической деятельности Анахарсиса невозможно по той простой причине, что неясен и смысл враждебности, которую проявляли персы по отношению к скифам, благодаря которым, по сути, и достигли они своего могущества.
Однако, судя по тому, что и Крёз, определяя союзников в борьбе с персами, остановил выбор на спартанцах, основания для подобного выбора были и у Анахарсиса.

Неясно, когда Анахарсис возвратился в Скифию.
Неясно, чем занимался он в последние свои годы...
С просветительской и реформаторской деятельностью Анахарсиса на родине связывают его убийство.
Считается, что, возвращаясь в Скифию, Анахарсис побывал на острове Кизик, где как раз торжественно справляли праздник Матери Богов.
Анахарсис дал Великой Богине обет, что учредит в Скифии в её честь всенощное празднество.
И вот, исполняя свое обещание, он отправился в Гилею, чтобы там, в днепровских плавнях, совершить обряд празднества в честь Матери Богов.
Гилея — святое место для скифов .
Там, где жила в пещере полудева-полузмея, начиналась их история.
О том, что Анахарсис совершает обряд празднества в честь Матери Богов во «владении великой змееногой богини», было доложено брату Анахарсиса царю Савлию.
Тот появился в Гилее и убил Анахарсиса из лука...

Что двигало Савлием, что так разгневало его?
Попытка установить в Скифии экстатический культ Великой Матери или претензии Анахарсиса на управление Скифией?
Об этом тоже можно только гадать...
Случилось то, что случилось.
Первый скиф, прославившийся на весь мир не воинскими подвигами, а собственной мудростью, пал от руки родного брата...
Считается, что со словами на устах: «Разум оберег меня в Элладе, зависть погубила меня на родине» — и умер он или, вернее, ушел в бессмертие.

Греки включили этого скифского патриота и мыслителя в семерку — Фалес, Биант, Питтак, Солон, Клеобул, Анахарсис, Мисон — самых великих мудрецов мира.

О царе Савлии такой памяти не осталось.
Судьба судила ему быть братом гениального человека и отцом талантливого полководца, спасшего Скифию в годы нашествия Дария...
Анахарсиса он убил, а на Иданфирса бросил черную тень сына братоубийцы.
«Злой человек похож на уголь, — говорил его гениальный брат, — если не жжет, то чернит тебя».
Но Савлий, кажется, и не был злым человеком.
Он просто был царем Великой Скифии, пытавшимся не дать своей стране свернуть на путь, который считал гибельным для скифов...

Глава десятая
НАШЕСТВИЕ КИРА

«Кир, персидский царь, был, как никто другой, сведущ в философии, которой он обучался у магов. В духе справедливости и правдивости он был воспитан по обычаям, установленным лучшими людьми персов. Кроме того, он вызвал из Эфеса сивиллу Герофилу, которая давала предсказания».
Николай Дамасский,
секретарь царя Ирода

Мы рассказывали про сон, который встревожил в 570 году до нашей эры царя Мидии Астиага. Ему приснилось тогда, будто его дочь Мандана испу-стила столь огромное количество мочи, что затопила и его столицу, и всю Азию.
И вот через сорок лет, затопив Переднюю Азию, моча предсказания плеснулась через Кавказ и на территорию Скифии, где обитало в прикаспийских степях скифское племя массагетов.
Летом 530 года до нашей эры войска Кира Великого перешли реку Аракс...
Сейчас Араксом называется приток Куры.
Древнегреческий географ Гекатей Милетский тоже так и определял Аракс, но современные толкователи Геродота, который вроде бы согласовывал географические координаты своей «Истории» с трудами Гекатея Милетского, считают все-таки, что Араксом он называл Волгу или Аму-Дарью.
В принципе Аму-Дарья к сюжету событий, связанных с вторжением Кира Великого, подходит лучше, чем настоящий Аракс, и непонятно только, зачем Геродоту было нужно называть ее Араксом...
Однако, если вспомнить, что по настоящему Араксу проходила граница между Российской империей и Персией, оговорка Геродота приобретает для нас символическое значение.
Оговорка эта подчеркивает, что персы в 530 году до нашей эры вторглись как раз на территорию нашей страны.

1

«Много было у Кира весьма важных побудительных причин для этого похода, — пишет Геродот. — Прежде всего — способ его рождения, так как он мнил себя сверхчеловеком, а затем — счастье, которое сопутствовало ему во всех войнах. Ведь ни один народ, на который ополчался Кир, не мог избе-жать своей участи…»
Объяснение убедительное, хотя оно и не проясняет, почему в 530 году до нашей эры именно в Скифию устремились войска основателя персидской державы.
Как мы и говорили, начиная правление, Кир первым делом разгромил армию своего деда, царя Мидии Астиага, и стал царем не только Персии, но и Мидии
После Мидии пришел черед Парфии, Элама и Лидии.
Когда армия Кира достигла Ионийских городов, это, безусловно, стимулировало переселение милетинцев в Северное Причерноморье, и можно говорить, что переселенческая экспансия греков и ознаменовала начало вторжения Передней Азии в Скифию.
Ну, а Кир, завершив покорение Ионийских городов, двинулся на Вавилон.
Разгромив в сражении у Описа армию Набонида, Кир вступил в октябре 539 года до нашей эры в Вавилон.
Сын Набонида Валтасар, знаменитый своими пирами, попытался оказать сопротивление персам и был — мене, мене, текел, упарсин! — убит, а Набонид отправился в ссылку.
После захвата Вавилонии Сирия, Палестина и Финикия добровольно подчинились персам, и Кир разрешил тогда вернуться в свои страны народам, которые были насильно поселены в Месопотамию вавилонскими царями.
Тогда и возвратились в Палестину иудеи, которых некогда увёл в плен Навуходоносор.


4

Дождавшись, пока войска царицы массагетовТомирис отступят, Кир Великий переправился через Аракс. Массагетская конница, прикрывавшая уходящие в степь кочевья, старалась не ввязываться в серьезные боевые столкновения и отходила перед наступающей армией Кира Великого.
Попытки преследовать массагетов успеха не имели, после стычек они всегда уходили от погони на своих быстрых конях.
Считается, что так армия Кира Великого дошла до Сыр-Дарьи, которую персы называли тогда Яксартом, а скифы — Силисом.
Здесь Кир решил применить военную хитрость.

Поступил он так, следуя, как пишет Геродот, совету Крёза.
Будучи большим знатоком скифских обычаев, тот сказал, что «массагетам совершенно незнакома роскошь персидского образа жизни и недоступны ее великие наслаждения», а значит, нужно «устроить в нашем стане обильное угощение для этих людей, зарезав множество баранов, и сверх того выста-вить огромное количество сосудов цельного вина и всевозможных яств. При-готовив все это, с остальным войском, кроме самой ничтожной части, снова отступить к реке».
Оставив в лагере раненых и ослабевших, Кир вместе с отборными войсками отступил. Массагеты, возглавляемые сыном Томирис Спаргаписом, не преминули напасть на персидский лагерь, перебили всех находяшихся там персов и, полагая, что они одержали победу, уселись пировать, благо и яства и вино для этого пира были уже готовы.
Говорят, греки, когда хотели напиться, старались «подскифить» вино, то есть переставали разбавлять его. Можно было бы подредактировать это выражение, заменить на «подмассагетить»…
Только зачем это делать, если массагеты скифами и были?
Ночью, когда пьяные массагеты заснули, персы напали и перебили почти весь отряд.
Спаргапис оказался в числе пленников...

5

Поражение, которое потерпели массагеты, не напугало, а разгневало цари-цу Томирис. Особенно сильное раздражение вызвала у нее хитрость, благодаря которой достигли персы победы.
«Кровожадный Кир! — заявила она. — Не кичись этим своим подвигом. Плодом виноградной лозы, которая и вас также лишает рассудка, когда вино бросается в голову и когда вы, персы, напившись, начинаете извергать пото-ки недостойных речей, — вот этим-то зельем ты коварно и одолел моего сына, а не силой оружия в честном бою. Так вот, послушайся теперь моего доброго совета: выдай моего сына и уходи подобру-поздорову из моей зем-ли, после того как тебе нагло удалось погубить третью часть войска массаге-тов. Если же ты этого не сделаешь, то клянусь тебе богом солнца, владыкой массагетов, я действительно напою тебя кровью, как бы ты ни был ненасы-тен».

Едва ли Кир испугался ее угрозы, тем более, что поздно было что-то менять.
Ведь Спаргапис, когда он, протрезвев, проснулся и понял свое бедствен-ное положение, покончил с собою.

«Томирис же, узнав, что Кир не внял ее совету, со всем своим войском напала на персов, — пишет Геродот. — Эта битва, как я считаю, была самой жестокой из всех битв между варварами.
О ходе ее я узнал, между прочим, вот что.
Сначала, как передают, противники, стоя друг против друга, издали стре-ляли из луков. Затем исчерпав запас стрел, они бросились врукопашную с кинжалами и копьями. Долго бились противники, и никто не желал отступать.
Наконец массагеты одолели.
Почти все персидское войско пало на поле битвы, погиб и сам Кир».

После боя Томирис приказала отыскать его тело и, когда это было исполнено, велела наполнить человеческой кровью винный мех и всунуть туда голову мертвого Кира.
— Ты все же погубил меня, хотя я осталась в живых и одолела тебя в бит-ве, так как хитростью захватил моего сына! — сказала царица. — Поэтому теперь я, как и грозила тебе, напою тебя кровью.

6

«Массагеты, — писал Геродот, — носят одежду, подобную скифской, и ведут похожий образ жизни. Сражаются они на конях и в пешем строю (и так и этак). Есть у них обычно также луки, копья и боевые секиры. Из золота и меди у них все вещи. Но все металлические части копий, стрел и боевых секир они изготовляют из меди, а головные уборы, пояса и перевязи украшают золотом. Так же и коням они надевают медные панцири, как нагрудники. Уздечки же, удила и нащечники инкрустируют золотом. Железа и серебра у них совсем нет в обиходе, так как этих металлов вовсе не встретишь в этой стране. Зато золота и меди там в изобилии.
Об обычаях массагетов нужно сказать вот что. Каждый из них берет в жены одну женщину, но живут они с этими женщинами сообща. Ведь расска-зы эллинов о подобном обычае скифов относятся скорее к массагетам.
Так, когда массагет почувствует влечение к какой-нибудь женщине, то вешает свой колчан на ее кибитке и затем спокойно сообщается с этой женщи-ной.
Никакого предела для жизни человека они не устанавливают. Но если кто у них доживет до глубокой старости, то все родственники собираются и зака-лывают старика в жертву, а мясо варят вместе с мясом других жертвенных животных и поедают. Так умереть — для них величайшее блаженство.
Скончавшегося же от какого-нибудь недуга они не поедают, но предают земле. При этом считается несчастьем, что покойника по его возрасту нельзя принести в жертву.
Хлеба массагеты не сеют, но живут скотоводством и рыбной ловлей (в реке Аракс чрезвычайное обилие рыбы), а также пьют молоко. Единственный бог, которого они почитают, это — солнце. Солнцу они приносят в жертву коней, полагая смысл этого жертвоприношения в том, что самому быстрому богу нужно приносить в жертву самое быстрое существо на свете».

Разгром Кира Великого не остался незамеченным тогдашней мировой общественностью... Приблизительно с 530 года до нашей эры скифские стрелки становятся непременным элементом сцен военного быта в аттической вазовой живописи.
Но ведь 530 год это и есть год разгрома скифами Кира Великого!
Любопытно и то, что эти события синхронизируются с началом присутствия скифского военного контингента в Афинах...


Глава одиннадцатая
ЗА ДВАДЦАТЬ ТРИ ВЕКА ДО 1812 ГОДА

Нет ни капищ у нас, ни богов, только зыбкие тучи
От Востока на Запад молитвенным светят лучом.
Только Богу Войны тёмный хворост слагаем мы в кучи
И вершины тех куч украшаем железным мечом.
Константин Бальмонт
«Скифы»

2

Дарий оказался весьма успешным преемником Кира. Восстановив спокойствие и порядок в государстве, он разделил его на административно-податные округа, называвшиеся сатрапиями, и ввел единую для всей империи денежную систему, основой которой стал золотой дарик весом 8,4 грамма.
Почему завоевание обитаемого мира Дарий решил начать со Скифии, не знает никто.
Геродот и его современники считали, что Дарий решил наказать скифов за разорение Малой Азии. Однако целое столетие минуло с той поры, да и Персии ли, которая как раз в результате того разорения и возникла, заниматься было местью? За что было Персии мстить скифам? За свое рождение?!
Высказывалось мнение, будто Дарий хотел подчинить скифов, чтобы обезопасить свои владения от набега грозных кочевников в преддверии завоевания Эллады; говорилось также, что так Дарий планировал отрезать греков от источников снабжения продовольствием.
Увы...
И эти соображения не выдерживают критики, потому как о киммерийско-скифском выходе было уже забыто, а прервать снабжение Греции скифским хлебом можно было и дешевле, и успешнее, действуя совсем другим способом.
Ну и самое главное...
Хотя приписывать скифам непобедимость начали как раз после похода Дария, но все же Дарий не мог не понимать, что кочевой образ жизни дает противнику реальные стратегические преимущества. Он прекрасно сознавал, что вторгается в край, где нет городов и поселений и поэтому завоевать его будет очень непросто.
Тем не менее «волей Ахурамазды», привлекая гигантские материальные ресурсы, Дарий начал готовить поход в далёкую страну.
Произошло это примерно в 513 году до нашей эры.

3

Такого еще не знал мир.
В Сузах, в глубине Передней Азии, были собраны войска неведомо скольки языков, со всего подвластного Дарию мира...
По словам Геродота, эта армия насчитывала 700 000 воинов и 600 кораблей.
Тем временем на Босфоре вблизи городов Халкедон и Византий архи-тектор Мандрокл с острова Самос построил первый в мире мост, соединивший Азию с Европой.
От переправы через Боспор до переправы на Дунае 700-тысячной армии Дария предстояло пройти еще полторы тысячи километров через территорию Фракии.

4

Как и тысячелетия спустя, во времена Наполеона и Гитлера, на Восток шли войска, собранные со всего подвластного завоевателю мира. Здесь можно было увидеть пехотинцев из Хорезма и Бактрии, всадников из Арианы и эфиопских лучников...

5

Вторжение не застало скифов врасплох.
Известно, что во главе Великой Скифии стояло тогда три царя: Иданфирс, Скопасис и Таксакис. Главенствовал в этом царском триумвирате, вероятно, Иданфирс — сын царя Савлия, племянник великого Анахарсиса.
Разделив все силы на три части, Иданфирс решил действовать, избегая решительных сражений, но при этом, заманивая персов вглубь своей территории и непрерывно тревожа их коммуникации и уничтожая небольшие отряды, отделившиеся от основной армии.
Царь Скопасис вместе с савроматами должен был ждать персов возле Азовского моря и при приближении персов отступать к Дону, а «два других царства — великое царство под властью Иданфирса и третье, царем которого был Таксакис, соединившись в одно войско вместе с гелонами и будинами, должны были также медленно отступать, держась на расстоянии дневного перехода от персов, и таким образом... заманить персов в земли тех пле-мен, которые отказались от союза со скифами, чтобы вовлечь и их в войну с персами» (Геродот)
Так и поступили.
Кибитки с женщинами и детьми, а также весь скот скифы отправили на север, а сами двинулись навстречу Дарию.
Этот головной отряд встретил персов на расстоянии трехдневного пути от Дуная. Скифы опередили врагов на дневной переход и успевали заблоговременно уничтожить всю растительность.
Когда персы заметили скифскую конницу, они начали преследовать ее, но скифы не стали принимать бой и тотчас же начали отходить.
Естественно, что персидская пехота не могла угнаться за скифами, а кавалерия персов, способная сблизиться с ними, была уязвима для конных лучников и предпочитала не отрываться далеко от копьеносной пехоты.
Получалось, что хотя скифы и отступали, но стратегическая инициатива находилась у них в руках.
Первый отряд во главе с царем Скопасисом, засыпая по пути все колодцы и уничтожая растительность, отступал вдоль берега Азовского моря.
Увлекая за собою персов, он прошел за Дон и через земли савроматов завел персов в область будинов.
Здесь персы сожгли город, окруженный деревянной стеной и, продолжая преследовать отступающих скифов, достигли необитаемой пустыни, за которой жили фиссагеты…

6

Избранная Иданфирсом стратегия блистательным образом оправдала себя.
Проходили дни, недели и месяцы, а персы не выиграли пока ни одного сражения и не захватили никакой добычи.
Зато они уже потеряли немало воинов, отправленных на поиски воды и продовольствия, и ежедневно продолжали терять их, а главное, теперь за спиной Дария остались голые степи, и новый переход по этим степям мог завершиться катастрофой.
«Так как война затягивалась, и конца ей не было видно, — пишет Геродот, — то Дарий отправил всадника к царю скифов Иданфирсу с приказанием передать следующее: «Чудак! Зачем ты все время убегаешь, хотя тебе предо-ставлен выбор? Если ты считаешь себя в состоянии противиться моей силе, то остановись, прекрати свое скитание и сразись со мною. Если же признаешь себя слишком слабым, тогда тебе следует также оставить бегство и, неся в дар твоему владыке землю и воду, вступить с ним в переговоры».
На эти слова царь скифов Иданфирс ответил так:
«Мое положение таково, царь! Я и прежде никогда не бежал из страха перед кем-либо и теперь убегаю не от тебя. И сейчас я поступаю так же, как обычно в мирное время. А почему я тотчас же не вступил в сражение с тобой — это я также объясню. У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения и поэтому не вступили в бой с вами немедленно. Если же вы желаете во что бы то ни стало сражаться с нами, то вот у нас есть отеческие могилы. Найдите их и попробуйте разру-шить, и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет. Но до тех пор, пока нам не заблагорассудится, мы не вступим в бой с вами. Это я сказал о сражении. Владыками же моими я признаю только Зевса и Гестию, царицу скифов. Тебе же вместо даров — земли и воды — я пошлю другие дары, которых ты заслуживаешь. А за то, что ты назвал себя моим владыкой, ты мне еще дорого заплатишь!».
Таков был ответ скифов» (Геродот)
Ответ замечательный.
Война шла по плану, выработанному скифами, но Дарий боялся признать это и, подчеркивая свое неоспоримое могущество, он попытался перевернуть военную ситуацию в свою пользу.
Он оскорбил царя Иданфирса, надеясь разозлить его и таким образом спровоцировать на открытое крупное сражение, в котором персам удалось бы, наконец, реализовать свое численное преимущество.
Дарий пытался своим посланием заставить Иданфирса вести войну так, как было бы удобнее ему, Дарию...
Иданфирс на эту уловку не поддался.
Более того, перехватывая еще и дипломатическую инициативу, он сообщил Дарию, что он как бы и не замечает, что его преследует семисоттысячная армия персов, он поступает так же, как обычно в мирное время...
Более того, он заявляет, что его не страшит и открытый бой. Правда, для этого персам надо разыскать и разрушить отеческие могилы скифов...
Что разумел, говоря это, Иданфирс, не совсем понятно...
Может быть, это было просто уловкой, а может быть, имея в виду Гилею, Иданфирс действительно рассчитывал погубить в днепровских плавнях всю армию Дария.
Был, конечно, и самый прямой смысл в этом вызове Иданфирса.
Ведь погребальные скифские курганы были рассыпаны по всей скифской степи, и к этим курганам приближались блуждающие в поисках воды и продовольствия отдельные отряды персов и гибли, гибли там, застигнутые скифской конницей...

7

Как бы то ни было, но получается, что Дарию и оскорбить-то царя Иданфирса не удалось.
«За то, что ты назвал себя моим владыкой, ты мне еще дорого запла-тишь!» — пообещал тот, и это не было пустой угрозой.
Геродот подчеркивает, что именно после обмена «дипломатическими нотами» скифы послали часть войска, в которой находились савроматы под начальством Скопасиса, для переговоров с ионянами, которые охраняли мост через Дунай.
— Ионяне! — объявили они. — Мы принесли вам свободу, если вы только пожелаете нас выслушать...
Здесь нужно привести справку, поскольку иначе неясен будет нравоучительный смысл разворачивающегося исторического сюжета.
Иония потеряла самостоятельность и вошла в состав Лидии еще в VI веке до нашей эры. Затем Лидия была поглощена Персией, и Ионию выделили в отдельную сатрапию.
Скифы предложили ионийцам избавиться от Дария и обрести свободу.
Тем более что им не нужно было для этого совершать ни подвигов, ни измены. Ведь сам Дарий приказал стеречь мост только шестьдесят дней, а после этого возвращаться на родину.
— Если вы теперь так и поступите, то не провинитесь ни перед царем, ни перед нами, — убеждали ионян скифы.
И столь заманчивым, а одновременно с этим таким безопасным был план, предложенный скифами, что ионяне согласились с ним.
Однако, когда скифы покинули их, начались сомнения. Страх утратить личную власть возобладал в ионийцах над стремлением обрести свободу для своей страны. Спасая свою власть, эти люди спасли от окончательного разгрома армию Дария и не только предали свободу ионийских городов, но еще и обрекли на долгую и изнурительную войну всю Грецию.

Глава двенадцатая
НЕУДАВШИЙСЯ СОЮЗ

«Не буду витийствовать... это не в обычае у скифов, особливо когда дела громче слов».
Лукиан

Заключив договор с ионийцами, скифы нисколько не сомневались в прочности его, поскольку ничего кроме выгоды он не сулил ионийцам.
Полагаясь на этот договор, скифы приступили к заключительному этапу Скифской Отечественной войны.
Царь Иданфирс послал в стан персов вестника, принесшего в дар Дарию птицу, мышь, лягушку и пять стрел.
Дарий спросил, что это значит.
Посланец сказал, что ему было приказано только, отдав дары, как можно скорее удалиться. Он предложил, чтобы персы, если они мудры, сами поняли, что означают эти дары.
Дарий, поразмыслив, предположил, что скифы решили покориться и отдают ему и самих себя, и землю, и воду.
— Мышь живет в земле, питаясь теми же злаками, что и человек, лягушка — в воде, птица более всего походит на лошадь; стрелы же означают, что скифы отдают свою военную мощь! — объяснил он.
Правда, начальник царских копьеносцев Гобрий, некогда принимавший участие в убийстве мага-царя Гауматы, не побоялся возразить Дарию.
— Скифы хотят сказать, что если мы не улетим в небо, обратившись в птиц, не укроемся в земле, став мышами, или не прыгнем в болото, обратившись в лягушек, мы не вернемся назад, пораженные вот этими стрелами.
Удивляться столь противоречивым трактовкам письма не следует, ибо, как остроумно было замечено, предметное письмо в состоянии выразить лишь общий, а не дословный смысл сообщения, и адресат может понять его, только если умеет мыслить теми же образами, как и его отправитель.
Дарий истолковал послание в приемлемых для него понятиях, но царь Иданфирс оказался настойчивым учителем и сделал все, чтобы растолковать Дарию смысл своих уроков.

1

Как пишет Геродот, «после принесения даров царю оставшиеся в своей земле скифские отряды — пехота и конница — выступили в боевом порядке для сражения с персами.
Когда скифы уже стояли в боевом строю, то сквозь их ряды проскочил заяц. Заметив зайца, скифы тотчас же бросились за ним. Когда ряды скифов пришли в беспорядок и в их стане поднялся крик, Дарий спросил, что значит этот шум у неприятеля…»

Заяц, конечно, не случайно появился перед войсками скифов...
И уж тем более не случайно бросились они всем своим многотысячным войском — какой же поразительный порядок нужно было соблюдать при этом, чтобы не передавить друг друга! — преследовать бедное животное.
Этот заяц, изображения которого археологи находили потом и на бляшках из степного Александропольского кургана, и на нашивной квадратной бляшке Кульобского кургана, был новым посланием скифов Дарию.
«Самый доблестный из всех людей» оказался неплохим учеником и на этот раз сумел истолковать новое послание не так, как ему хотелось, а в образах, свойственных самим скифам.
«Узнав, что скифы гонятся за зайцем, — пишет Геродот, — Дарий сказал своим приближенным, с которыми обычно беседовал: «Эти люди глубоко презирают нас, и мне теперь ясно, что Гобрий правильно рассудил о скиф-ских дарах. Я сам вижу, в каком положении наши дела. Нужен хороший совет, как нам безопасно возвратиться домой».
На это Гобрий ответил: «Царь! Я давно уже узнал по слухам о недоступ-ности этого племени. А здесь я еще больше убедился в этом, видя, как они издеваются над нами. Поэтому мой совет тебе: с наступлением ночи нужно, как мы это обычно и делаем, зажечь огни, оставить на произвол судьбы сла-босильных воинов и всех ослов на привязи и отступить, пока скифы еще не подошли к Истру, чтобы разрушить мост, или ионяне не приняли какого-нибудь гибельного для нас решения.
Такой совет дал Гобрий.
Когда настала ночь, Дарий начал приводить его в исполнение. Слабосиль-ных воинов из тех людей, потеря которых была для него наименее важной, а также всех ослов царь оставил на привязи в лагере.
Ослов царь оставил, чтобы те ревели, а людей — из-за их немощи, под тем предлогом, однако, что он намеревается с отборной частью войска напасть на скифов; слабосильные же должны-де в это время охранять стан.
Отдав такие приказания оставшимся в стане и повелев зажечь огни, Дарий поспешно направился к Истру. Покинутые ослы стали после отступления вой-ска реветь еще громче прежнего. Скифы же, слыша ослиный рев, были совер-шенно уверены, что персы еще в стане».

2

Впрочем, хотя хитроумный Дарий, бросив своих больных и раненых воинов, и сумел перехитрить скифов, но ничего еще было не потеряно, и Дунай еще мог стать для персов тем, чем станет, тысячелетия спустя, Березина для французов.
Тем более, что персидское войско большей частью состояло из пехотинцев и двигалось медленнее, чем скифы, которые и опередили персов, успев придти к мосту первыми.
— Ионийцы! — заявили они. — Назначенное вам для ожидания число дней истекло, и вы, оставаясь здесь, поступаете неправильно. Ведь вы только страха ради оставались здесь. Теперь же как можно скорее разрушьте пере-праву и уходите свободными подобру-поздорову, благодаря богов и скифов. А вашего прежнего владыку мы довели до того, что ему больше не придется выступать походом против какого-нибудь народа!
Казалось бы, невозможно было не согласиться с этими словами, но двоедушие ионийских сатрапов, опасавшихся за свою власть, опять спасло Дария.
— Вы, скифы, пришли с добрым советом и своевременно! — лицемерно ответил на требование скифов Гистией. — Вы указали нам правильный путь, и за это мы готовы ревностно служить вам. Ведь, как вы видите, мы уже раз-рушаем переправу, и будем всячески стараться добыть свободу. Между тем, пока мы разбираем мост, вам как раз время искать персов и, когда вы их най-дете, отомстите за нас и за себя, как они того заслуживают.

«Скифы снова поверили в правдивость ионян и повернули назад на поиски персов, — пишет Геродот. — Однако им совершенно не удалось найти путь персов. Виноваты в этом были сами скифы, так как они-то и уничтожали в этой стороне конские пастбища и засыпали источники. Не сделай они этого, при желании им легко было бы найти персов; теперь же не удался именно тот их план, который они считали самым разумным.
В поисках неприятеля скифы шли по таким частям своей страны, где был корм для коней и вода, думая, что и враги отступают теми же путями. Однако персы шли, держась ранее проложенных ими троп, и только таким образом нашли переправу.
До места они добрались ночью и обнаружили, что мост разрушен. Тогда персов объял страх, что они покинуты ионийцами.
В свите Дария был один египтянин с весьма зычным голосом. Этому чело-веку Дарий велел стать на берегу Истра и кликнуть милетянина Гистиея.
Египтянин так и сделал.
Гистией же по первому зову его доставил все корабли для переправы вой-ска и снова навел мост.
Так персы были спасены.
Скифы же в поисках персов потерпели неудачу.
С тех пор скифы считают ионян, поскольку те были свободными людьми, самыми жалкими трусами из всех людей, а как рабов весьма преданными сво-ему господину и наименее склонными к побегу.
Так скифы издевались над ионянами».

4

Известно о переговорах, которые в 513 году до нашей эры вели скифы с царём спартанцев Клеоменом I.
По мнению Геродота, союз этот был заключен.
Скифы должны были вторгнуться в Переднюю Азию уже знакомым им путем, вдоль западного берега Каспийского моря, а спартанцы — переправиться в Эфес и оттуда направиться на соединение со скифами.
Стратегически план был разработан настолько ошеломительно-смело, что если бы его удалось осуществить, это поставило бы имена Иданфирса и Клеомена I в ряду гениальнейших полководцев мира...
Но этого не случилось.
Клеомен I был выдающимся полководцем, но он правил в Спарте не единолично, а совместно с персофилом Демартом, и тот делал все, чтобы Спарта не мешала Персии в ее завоевательной политике.
Прежде чем побеждать Персию, Клеомену следовало победить Демарта.
Задача эта была непростой, но и Клеомен ведь тоже был не только умелым полководцем, но еще и ловким политиком, а отчасти интриганом и, возможно, - в Спарте благодаря Демарту его обвиняли в получении взятки от аргосцев! — коррупционером.
Как бы то ни было, но, заключив договор со скифами, воплощать его в жизнь Клеомен не спешил.
Простодушные скифы поили его вином, но денег, кажется, не давали.
Впрочем, если бы и давали деньги, не факт, что Клеомен взял бы их.

5

Историки уверены, что, начиная с 506 года до нашей эры, когда Демарат фактически сорвал военную кампанию Клеомена в Афинах, на протяжении пятнадцати лет главным содержанием политической жизни Спарты была открытая вражда ее двух царей.
При всяком удобном случае персофил Демарат старался сорвать любые внешнеполитические инициативы Клеомена I и дискредитировать его в глазах соотечественников. В 491 году до нашей эры Демарат помешал Клеомену успешно завершить уже начатое военное предприятие на Эгине и захватить руководителей тамошней персофильской партии.
Клеомен I был тогда срочно отозван в Спарту.
Кажется, только тогда и стало для него окончательно ясно, что прежде чем вступать в войну с персами, надобно разобраться с Демаратом.
И он разобрался...
Он припомнил, что у царя Аристона, отца Демарата, долго не было детей, и лишь третья жена родила ему Демарата.
Эта третья жена царя Аристона в младенчестве была безобразной, но сама богиня Афродита сжалилась над девочкой и сотворила чудо, превратив ее в красавицу. Она была замужем за Агетом, другом царя Аристона, и тот, увидев ее, сразу в нее влюбился.
Чтобы завладеть красавицей, он пошел на хитрость и предложил Агету выбрать любую драгоценность по его выбору, но в ответ поступить так же и отдать ему, что он пожелает.
Агет согласился, получил драгоценности, на которые указал, а затем высказал просьбу отдать ему жену.
Спустя немного времени эта женщина и родила Аристону сына. Аристон узнал об этом во время заседания в совете эфоров и, прикинув на пальцах число прошедших месяцев, воскликнул: «Это не мой сын!»
Эфоры слышали эти слова, но не обратили тогда на них внимания.
Вот на этом обстоятельстве и решил сыграть царь Клеомен, чтобы победить Демарата.
Клеомен подговорил Леотихида, родственника Демарата, вступить с ним в заговор против Демарата, и Леотихид под клятвой заявил, что Аристон, получив в своё время известие о рождении сына, высчитал, что ребёнок не его.
Начались споры, и Клеомен добился, чтобы спартанцы послали в Дельфы вопрос: по праву ли царствует над ними Демарат?
С дельфийскими жрецами у Клеомена была давняя дружба и когда спартанцы задали оракулу волнующий их вопрос, пифия ответила, что, действительно, царь Аристон не причастен к рождению Демарата.
Эту политическую интригу Клеомена — Демарат вынужден был отказаться от царской власти и эмигрировать в Персию, где он был назначен сатрапом в городе Пергаме, а его царское место занял Леотихид — можно было бы считать удачей Клеомена I, если бы она не обернулась трагедией для него самого.
В Спарте стало известно, как Клеомен лишил Демарата царской власти.
Разразился новый скандал, и Клеомен, не дожидаясь очередного судебно-го разбирательства, бежал сначала в Фессалию, а затем к аркадянам.
Впрочем, в Аркадии он развил такую бурную деятельность, агитируя аркадян на выступления против Спарты, что спартанские власти вынуждены были амнистировать его.
Он снова вернулся в Спарту, но царствовал на пару с Леотихидом совсем недолго...

6

Впрочем, тут мы забежали вперед...
Как бы то ни было, но переговоры скифов со спартанцами, на которых настаивал еще Анахарсис, провалились, и царь Дарий, оправившийся после скифской неудачи, снова вернулся к мысли о завоевании Европы.
Только теперь объектом его внимания стала Греция.
Говорить о перипетиях войны персов с греками вряд ли целесообразно, поскольку они широко освещены в школьных учебниках.

 

Завершая эту главу, посвященную Скифской Отечественной войне, нужно все-таки завершить сюжет переговоров спартанцев со скифами.
Как пишет Геродот, Клеомен I «слишком часто общался со скифами; общаясь же с ними больше, чем подобало, он научился у них пить неразбавленное вино. От этого-то, как думают, спартанский царь и впал в безумие».
«С тех пор, — пишет Геродот, — спартанцы, когда хотят выпить хмельного вина, говорят: «Наливай по-скифски». Так рассказывают спартанцы о Клеомене. Я же думаю, что этим безумием он искупил свой поступок с Демаратом».

Глава тринадцатая
ПРИРУЧЕНИЕ ИМПЕРИИ

Эллада мне велит
Тебя убить... Ей смерть твоя угодна,
Хочу ли я иль нет, ей все равно.
О, мы с тобой ничто перед Элладой!
Еврипид

Победа над Дарием и обусловила тот поразительный пиетет, с которым начали относиться к скифам в Элладе.
Разумеется, их продолжали считать варварами, но это были непобедимые варвары, которых нужно было сделать своими варварами.
Именно в это время в Греции и приобрел широкую популярность миф о Геракле и скифской богине-змее, обосновывавший изначальный союз греческих черноморских городов со скифами.
Между тем победу над Киром и Дарием одержали, конечно же, другие скифы...
Персов победили те скифы, которые верили, что первым жителем Скифии был человек по имени Таргитай, а родителями его — Папай, названный Геродотом Зевсом, и дочь реки Борисфена.
И появился этот Таргитай за тысячу лет до нашествия Дария.

 

 

Делая скифов родственниками своих героев, греки открывали для них и свою историю.
В конце VI века до нашей эры аттические вазописцы массово начинают включать скифов в различные эпизоды осады Трои.
«На одной чернофигурной амфоре представлен поединок Диомеда и Гектора над телом поверженного Скифа, — пишет М. В. Скржинская. — Около каждой из трех фигур написано имя. Убитый воин одет в греческий хитон, но на голове у него высокая восточная шапка, а у пояса горит. Все это показывает, что Скиф не просто имя, но и национальность этого персонажа.
Другие художники выделяли скифов только их костюмом. Таков убитый скиф в характерной восточной шапке и кафтане с длинными рукавами на амфоре, где в центре композиции представлен Аякс с телом Ахилла, таков скифский стрелок на некоторых сценах бегства Энея, выносящего на плечах отца из горящей Трои, таков скиф среди гоплитов , окружающих Ахилла, которого старик Приам умоляет отдать для погребения тело своего сына Гектора.
Особенно выразительны, на наш взгляд, сцены на чернофигурной гидрии, где показано, как скифы сражаются в стане троянцев. Художник изобразил стены Трои, на них стоят несколько гоплитов и скифский лучник, из ворот выезжает боевая колесница, и выходят гоплит вместе со скифским лучником.
Так в причерноморских степях рождалась новая скифская история, но это была история не самой Скифии, а той Скифии, которая была нужна грекам.

2

Как известно, в марксистско-ленинском понимании государством называется организация господства одного класса над другим, для чего и создается аппарат принуждения.
Аппарат принуждения в скифском обществе был, а вот с классами возникала напряженка.
Хотя Геродот, описывая Скифию, и упоминает, что у них всегда существовало рабство, но это рабство очень мало походило на то, что было в Греции.
В кочевом скотоводстве рабы могли использоваться лишь на вспомогательных работах, и получаемая от их труда выгода практически не компенсировала затраты на охрану. А ослепление или нанесение рабам увечий, снижающих их подвижность, еще более сужало возможности использования рабского труда.
В результате рабы в качестве средств производства в скифском обществе еще не представляли такой величины, которая могла бы сказаться на характере социальных отношений, институт рабства не образовывал противостоящих классов, а значит, не было и надобности в силе, которая бы обеспечила подчинение рабов их хозяевам.
Расслоение в скифском обществе после возвращения из Передней Азии, как мы уже говорили, пошло по другой линии.
Напомним тут, что заниматься кочевым скотоводством могли только богатые семьи, а бедные скифы, не имеющие достаточного количества скота, принуждены были бросать кочевой образ жизни и переходить к оседлости в качестве скифов-пахарей.
Процесс выхода из «кочевого сословия» был достаточно длительным, и можно предположить, что товарное земледелие начинает развиваться у скифов только после Скифской Отечественной войны, потому что иначе это поменяло бы и саму стратегию войны...
Товарные объемы зерна в Скифии, конечно, производились и тогда, но этим занималось в основном население греческих колоний.
В самой Скифии земледелие распространилось, когда царские скифы поняли, что хлебная торговля с Грецией гораздо более интересная, как говорят сейчас, тема, нежели походы в Переднюю Азию или Фригию.
Геродот отмечает, что царские скифы считали прочих скифов подвластными себе. Замечание беглое, но принципиально важное, если мы говорим о государственном устроении Скифии.
Подталкиваемые стремлением получить товары для торговли с греческими колониями, потомки царских скифов, уже не имеющие тех бесспорных по скифскому обычаю преимуществ, которые давали их отцам и дедам годы, проведенные в Передней Азии, распространили свою власть на все земледельческое население Среднего Приднепровья, в том числе и на то, которое образовавалось в результате вынужденного выхода из «кочевого сословия».
В анекдотически упрощенном варианте, используемом некоторыми историками, все население Великой Скифии разделилось на четыре группы: скифы-пахари, которые сеют хлеб и едят хлеб; скифы-земледельцы, которые сеют хлеб, но не едят, а продают; скифы-кочевники, которые не сеют хлеба, а разводят скот; и царские скифы, которые властвуют над всеми...
Это не было прямым покорением чужого народа.
Оседлые скифы сохраняли свою племенную иерархию и образ жизни, более того, они напрямую участвовали и в общегосударственных мероприятиях, связанных с защитой родины.
Но ведь и царские скифы утверждали свою власть не только за счет прямого принуждения, но еще и в результате монополизации торговли с причерноморскими греками. Уже ко времени Геродота царские скифы в общении с греками заслонили собой всё остальное население Скифии.
Сношения с земледельцами велись исключительно через них.
Кордон был воздвигнут настолько непроницаемый, что даже настойчивый в своей любознательности Геродот не смог преодолеть его. Сообщив, что скифы-пахари выращивают хлеб на продажу, а сами не едят его, он больше ничего о них не сказал.
Между тем замечание его дорогого стоит.
Как видно из раскопок памятников скифского времени в лесостепной зоне, где жили скифы-пахари, они действительно выращивали для себя неприхотливую полбу, пшеницу-двузернянку с невымолачиваемыми пленками, из которой только и можно было, что сварить кашу. Но едва ли, умея производить доброкачественную пшеницу, скифы-пахари ограничивали свой рацион полбой добровольно...
«Скифское царство, — пишет М.А. Артамонов, — было если не первое, то одно из первых образований в Восточной Европе, основанных на завоеваниях с целью эксплуатации побежденных. В предшествующее время племенные объединения создавались в виде союзов для достижения общих целей, а войны между племенами, если не считать грабительских набегов, велись главным образом из-за территорий и приводили к уничтожению или изгнанию одного племени другим, в лучшем случае к ассимиляции победителями уцелевшей части побежденных. Неравноправное положение тех и других было временным и не вело к систематической эксплуатации, даже если побежденные приравнивались к рабам, так как само рабство в его патриархальной форме не носило классового характера. Вместе со скифами в Северном Причерноморье появились отношения, сложившиеся на Древнем Востоке, где уже давно существовали классы и классовая эксплуатация, где подчинение означало не номинальное, а фактическое рабство и где скифы научились жить за счет других народов.
Для усвоивших древневосточные представления о господстве и подчинении скифов-царских все покоренные скифы были рабами, хотя фактически они были далеки от рабского состояния и сохраняли свою экономическую и социальную самостоятельность.
Покоренные действительно, как говорит Геродот, обязаны были служить скифскому царю, но эта обязанность распространялась и на самих скифов-царских и по сути дела была не чем иным, как выражением культового пиетета перед царской властью, зачаточно свойственного любому родовому обществу, но в восточных деспотиях приобретшего новое значение. Освященный религией авторитет вождя-царя был необходимым условием устойчивости родоплеменной демократической организации, а в классовом обществе он служил эксплуататорам и подкреплялся еще и находившейся в распоряжении царя не совпадающей с обществом вооруженной силой.
Следует отметить, что скифы-царские распространили свою власть на этнически родственные племена, на нескифские она не простиралась. В отношении скифов-номадов это объясняется территориальными претензиями скифов-царских, необходимостью овладения занятыми номадами наиболее удобными для хозяйства и образа жизни скифов-царских поднепровскими степями. В отношении же скифов-пахарей это подчинение объясняется тем, что только они производили пользовавшейся неограниченным спросом хлеб, а, следовательно, являлись удобным объектом для систематической эксплуатации, тогда как другие доступные по местоположению для скифов народы подобного продукта не имели. Но возможно, что какую-то роль в ограничении Скифского царства этнически родственным населением играло и само родство».

3

Здесь хотелось бы здесь сделать небольшое отступление...
Скифия — это первая рожденная в степи государственность, хоть как-то известная нам.
Истории трудно набрать здесь ход, она пробуксовывает, не может вырваться из очерченного — раз и навсегда! — годового круга. Только-только весною оживает степь, раскрашивается цветами и голосами птицы, но тут же сгорает на солнце до солончаков, до жилистых донников, пока осенние ветры не нагонят туч, не закутают степь в седые туманы, чтобы над оледеневшей землей снова загудели снежные вьюги...

Куда ни взглянешь, нет селенья,
Молчат безбрежные поля,
И так, как в первый день творенья,
Цветет свободная земля.
Там не просек ее межами
Людей бессмысленный закон;
Людей безумными трудами
Там божий мир не искажен;
Но смертных ждет святая доля:
Труды, здоровие, покой,
Беспечный мир, восторг живой,
Степей кочующая воля.

— писал Алексей Степанович Хомяков, точно очерчивая тот духовный рубеж, на котором рождались великие победы степи и, отступая от которого, теряли победители все свои великие завоевания.
Чем дольше всматриваешься в уцелевшие обломки скифской истории, тем очевиднее становится, что нам досталась от скифов не только территория, но и сами принципы государственного устроения со всеми великим прорывами и свершениями и столь же великими падениями.
Парадоксально, но мы унаследовали от скифов не только опыт победной Отечественной войны, но и крепостное право Российской империи, преобразившееся в Советской России в замаскированную формами коллективного производства кабалу сталинских и хрущевских колхозов...
Об этом 13 мая 1962 года на собрании, посвященном 1100-летию Государства Российского, говорил русский историк Николай Иванович Ульянов.
«Новейшая историография обнаруживает много склонности... начинать нашу историю не с Рюрика, а с VI-VII веков до нашей эры, — сказал он тогда. — Мы всё чаще раскрываем IV книгу Геродота и всё больше видим в нем первого русского историка. В скифах, сарматах, готах, гуннах таится наше прошлое».
С этими словами трудно не согласиться, как и с тем, что именно тогда, в скифские времена, закладывалось будущее и Российской империи, и Советского государства...
«С тех пор как продукция земледельческого и охотничьего труда стала предметом экспроприации, — говорил Н.И. Ульянов, — на территории России не переводились хищные ватаги, вроде «царственных скифов», считавших, по словам Геродота, всех остальных своими рабами…»
И если приплюсовать сюда природные богатства нашей страны, что изменилось и в наши времена?

4

Рассказывая, как под изукрашенным кружевами греческой мифологии подолом Великой Скифии рождалось непохожее ни на что в мире нечто, вспомним о самом характере скифско-эллинских торговых отношений.
Торговля тем и замечательна, что всегда стремиться удовлетворить спрос, однако когда идешь по песчаной отмели, а под ногами хрустят черепки античных амфор, в которых завозили греческое вино в Скифию, становится жутковато.
Этот хруст, не стихающий два с половиной тысячелетия, способен поведать о многом...
Автор «Всеобщей истории» Полибий писал, что в Понте есть много полезного для жизни других народов. Окружающие Понт страны доставляют грекам зерновой хлеб и огромное количество «бесспорно отличнейших рабов».
Соглашался с ним и Страбон, сообщавший, что основными статьями скифского экспорта было зерно, рабы, шкуры животных, мед и рыба.
Назад греки везли вино, предметы роскоши — различные украшения и дорогую одежду.
Считается, что сама номенклатура импорта свидетельствует о несправедливом характере отношений, установившихся в скифском обществе, но еще более ярко свидетельствует о несправедливости его устройства номенклатура экспорта.
Рабы в списке товаров, экспортируемых из Великой Скифии, идут и у Полибия, и у Страбона на втором месте после зерна...
И вот возникает вопрос: откуда скифы поставляли на рынок рабов?
На первый взгляд, вопрос кажется бессмысленным.
Понятно, что скифы захватывали рабов во время военных походов, а потом продавали грекам, поскольку в самой Скифии рабы были не очень-то и нужны...
Но тут и возникает неувязка.
Рабы, которыми торговали скифы, очень часто оказывались... скифами.
Это известно как из исторических, так и из художественных произведений того времени...
Образ раба-полицейского из Скифии был едва ли не обязательным персонажем греческих комедий в V-IV веках до нашей эры.
«Аттическая комедия, сатирически отражая бытовую реальность своего времени, живо рисует насмешливое и презрительное отношение афинян к рабам из Скифии, — пишет М.В. Скржинская. — Конечно, не всех их брали на полицейскую службу. Но именно в этой функции они сохраняли национальный облик: жили в своих непривычных для афинян жилищах, имели национальное оружие — лук и стрелы...
Вероятно, скифы-полицейские носили также и свою национальную одежду. Об этом свидетельствует фрагмент из утраченной речи Лисия с упоминанием скифской обуви, так и называвшейся — скифики. В речах оратора, написанных для защиты граждан в суде, отражалась повседневная жизнь афинян. Их знакомство со скифской обувью и, возможно, использование ее в каких-то случаях, шло из бытовой практики. Поэтому надо полагать, что скифам-полицейским предоставлялась возможность не только жить в своих своеобразных жилищах, но также изготовлять себе национальную одежду и обувь, так что афинские полицейские выделялись сразу в общей толпе не только своим вооружением, но и одеянием, а возможно, и цветом волос. Судя по отрывочным сведениям античных авторов, скифы красили волосы специальной краской в рыжий цвет»
Разумеется, скифы-рабы использовались в Греции на различных работах, но раб-землекоп или раб-каменотес воспринимались античными авторами как нечто неодушевленное, способное лишь совершать назначенную работу, и поэтому и впускать их в художественные произведения было ни к чему.
Зато рабы из Скифии, исполняющие функции слуг и находящиеся среди свободных граждан, которым они прислуживают, позволяли создать множество комедийных ситуаций и потому пользовались такой популярностью.
Комедии Аристофана «Лисистрата» и «Женщины на празднике Фесмофорий» относятся к последним годам Пелопоннесской войны, когда было уничтожено афинское войско, посланное в Сицилию...
В «Лисистрате» женщины со всей Греции сходятся в Афины и объявляют, что не хотят жить с мужьями, пока те не примирятся между собою. Афинское правительство пытается выгнать женщин из захваченного ими Акрополя, но женщины удерживают свои позиции.
Скифы в этой крайне фривольной, если не сказать неприличной, комедии появляются как раз в сцене штурма Акрополя.

Советник
Опять несчастье: разбежались стражники.
И все же так мы не уступим женщинам.
Смелее, скифы! Мы в ряды построимся
И бросимся на приступ.

Лисистрата
Так узнайте же,
Есть и у нас отряд
Вооруженных до зубов афинянок.

Советник
Эй, скифы! Руки ей скрутите за спину!

Лисистрата
Сюда, сюда, воинственные женщины!
Молочницы, колбасницы, горшечницы,
Селедочницы, зеленщицы, ключницы!
Тащите, волоките, рвите волосы,
Ругайтесь, и кусайтесь, и царапайтесь!

(Из Акрополя выбегают женщины.
Драка. Стражники отступают).

Довольно, стойте, трупов не бесчестите!

Советник
Беда, беда! Проиграно сражение!

Лисистрата
Чего ж ты ждал? Иль встретить ты надеялся
Рабынь пугливых? Иль не знал, что яростной
И женщина бывает?

Советник
О, еще бы нет!
В особенности выпившая женщина...

Аристофан мастер политической сатиры, и относиться к приведенному нами отрывку просто как к зрелищной — пьяные жещины избивают мужчин! — сцене было бы неправильно.
Несомненно, в этой сцене заложен более глубокий смысл...
Напомним, что еще совсем недавно скифы почитались в античном мире как сыны Геракла, непобедимые воины.
И вот у Аристофана скифы неспособны справиться даже с толпой подвыпивших женщин.
Это не просто смешно, но еще и позорно.

5

Еще более издевательски изображен стражник-скиф в пьесе «Женщины на празднике Фесмофорий».
Он говорит на ломаном языке, примерно так же, как у нас говорят в плохих телевизионных постановках гастарбайтеры, и каждая реплика его из-за смешных ошибок производит дополнительный комический эффект.

Эписодий второй
Стражники вносят на орхестру Мнесилоха, забитого в колодки, и привязывают его к столбу. Скиф остается его стеречь, остальные уходят.
Скиф
На вульна воздуха айда сюда пуплач.

Мнесилох
Страж, я прошу тебя!

Скиф
Ни надо, ни пруси.

Мнесилох
Ослабь, прошу, мне винт.

Скиф
Аслабит? Харашо.
(Закручивает.)

По ходу сюжета комедии Еврипид должен освободить переодетого женщиной Мнесилоха и хочет смягчить скифа, поставленного для охраны. Он декламирует отрывки из своих трагедий, но это не действует на стражника.
Однако, не добившись никакого толку, Еврипид переодевается старухой и решает соблазнить скифа, выдав себя за сводню.
Устоять перед приведенной им юной гетерой скифу, конечно, не удается.
Аристофан в своем презрительно-насмешливом отношении к скифам не был одинок.
Исследователи отмечают, что к IV веку из греческого фольклора и литературы уходят варианты мифов об участии скифов в Троянской войне, исчезают их изображения на вазах.
Одно из последних подобных упоминаний относится к 408 году до нашей эры.
В трагедии «Рес» Еврипида — это он и выведен в процитированном нами отрывке из комедии Аристофана! — фракийский царь Рес рассказывает Гектору:

Ну, право же, у нас один характер!
И говорить и действовать люблю
Я напрямик, как ты, могучий Гектор!
"Рес виноват". Да Ресу, может быть,
Печаль и гнев сильней терзали сердце,
Чем Гектору, когда мы были врозь.
Все было у меня готово, только в Трою
Солдат вести. И вдруг на нас войной
Соседи, скифы. Вместо Трои к морю
Евксинскому идти пришлось. Резня
Упорная была там. Кровью скифов
Упились наши копья, но людей
И мы там, Гектор, много потеряли.
Вот отчего тогда на помощь к вам
Я не пришел. Ну, а теперь мы скифов
Рассеяли, их дети у меня
В заложниках, отцов же присмиревших
Я данью обложил, и снова в путь...

Трагедия была написана Еврипидом, когда он уже перебрался из Афин к царю Архелаю в Македонию, и о какой-то исторической достоверности приведенной нами цитаты говорить невозможно, поскольку очень уж непростая жизнь оказалась у великого драматурга на новом месте.
А вскоре после создания «Реса» и вообще оборвалась она.
Одни биографии Еврипида полагают, что его разорвали женщины, когда он ночью спешил на свидание с Кратером, юным любовником Архелая. Другие утверждают, что он собирался встретиться с Никодикой, женой Арефа, и был разорван спущенными с привязи царскими гончими...
Впрочем, для нашего повествования это несущественно.
Важно то, что Еврипид пытается обосновать презрительное отношение к скифам, развенчивая представления об их непобедимости.
Мы рассказывали, чем было вызвано стремление греков идеализировать скифов, но не менее важно понять, чем был вызван переход от восхищения к презрению и насмешкам.
Наверное, отчасти это можно объяснить политикой скифов, стремившихся подчинить себе греческие колонии на Черном море. В V веке до нашей эры скифам удается установить протекторат над Ольвией, Тиром и Никонием...
Однако, как и комплиментарность, что столетия назад источалась греками в адрес скифов, только отчасти была вызвана стремлением обеспечить безопасность черноморских колонистов, а в основе своей базировалась на искреннем восхищении, так и теперь только отчасти в своем презрении греки руководствовались политическими соображениями, в основе же своей их презрение было искренним.
А как, собственно говоря, можно не презирать народ, который сам себя продает в рабство?!

6

Эфор Кимский, создавший в IV веке до нашей эры первую всеобщую историю, считал, что древние скифы были добродетельны до тех пор, пока не познакомились с чужеземцами. Скифские нравы испортились под влиянием греков, которые внесли в среду неиспорченных кочевников корыстолюбие и несправедливость.
Другие исследователи полагали, что нравы древних скифов (имеются в виду, разумеется, царские скифы) испортились вследствие их «наглости, высокомерия и роскоши», но это не противоречит суждению создателя первой всеобщей истории. Все равно ведь получается, что ионийские переселенцы и подтолкнули скифов на путь корыстолюбия и несправедливости.
Проникновение греческого влияния осуществлялось и через аристократические семьи.
Царь Ариапиф, во время правления которого (480-е — 460-е годы до нашей эры) был установлен скифский протекторат над Ольвией, имел несколько жен.
Скифянка Опойя родила ему сына Орика.
Дочь Терея Одрисского — Октамасада.
Гречанка из города Истрии на Дунае — Скила.
Она научила сына греческой грамоте и сумела приохотить его к греческим привозным товарам и греческой идеологии.
Этот сын истринской гречанки и стал в 465 году до нашей эры скифским царем, когда царь агафирсов Спаргапиф убил его отца Ариапифа. Считается, что Спаргапиф совершил это, чтобы, чтобы помешать скифо-одрисскому союзу...
Новый скифский царь считал, что скифы должны переходить от кочевой жизни к оседлости, для чего и было основано им Каменское городище, которое находилось недалеко от современного Никополя, на берегу Днепра между Белозерским лиманом и рекой Конкой. Крутые, обрывистые берега надежно защищали городище со стороны реки и лимана, а со стороны степи скифскую столицу прикрывали оборонительный вал и ров.
Судя по раскопкам, в Каменском городище занимались в основном кузнечным производством, которое было поставлено на необыкновенно высокий уровень. Известно, например, что скифские кузнецы умели проводить даже цементацию стали.
Большинство жилищ на Каменском городище исследовалось во время строительства Каховской ГЭС и мастерские, связанные с жилищем и хозяйственным комплексом ремесленников-металлургов, были изучены достаточно подробно, а на большую часть устроенного на вырост города — площадь его составляла двеналцать квадратных километров — времени осталось меньше, и эту часть города сочли незаселенной.
Сам Скил не собирался перебираться в новую столицу, предпочитая жить в Ольвии, в привычной ему с детства греческой среде.
«Царствуя над скифами, Скил вовсе не любил образа жизни этого народа, — пишет Геродот. — В силу полученного им воспитания царь был гораздо более склонен к эллинским обычаям и поступал, например, так: когда царю приходилось вступать с войском в пределы города борисфенитов (эти бори-сфениты сами себя называют милетянами), он оставлял свиту перед городски-ми воротами, а сам один входил в город и приказывал запирать городские ворота. Затем Скил снимал свое скифское платье и облачался в эллинскую одежду.
В этом наряде царь ходил по рыночной площади без телохранителей и других спутников (ворота же охранялись, чтобы никто из скифов не увидел царя в таком наряде). Царь же не только придерживался эллинских обычаев, но даже совершал жертвоприношения по обрядам эллинов. Месяц или даже больше он оставался в городе, а затем вновь надевал скифскую одежду и покидал город. Такие посещения повторялись неоднократно, и Скил даже построил себе дом в Борисфене и поселил там жену, местную уроженку».
И конечно, это не могло не вызывать протеста в скифской среде, это усиливало и преднамеренное отторжения в скифах греческой культуры вообще.
Еще Геродот обратил внимание на то, что «скифы, как и другие народы, также упорно избегают чужеземных обычаев, причем сторонятся не только обычаев прочих народов, но особенно эллинских…»
Впрочем, помимо греческого воспитания были и иные, может быть, гораздо более веские причины для проживания Скила не в промышленном Каменском городище, а в цветущей Ольвии.
По мнению В.Г. Виноградова, Ариапиф и Скил, не вторгаясь в сферу внутренней и внешней политики, сумели переориентировать экономику Ольвии с земледелия и скотоводства на ремесло и транзитную торговлю скифскими поставками.

7

«Печальная участь, однако, была суждена Скилу, — пишет Геродот. — А произошло это вот по какому поводу. Царь пожелал принять посвящение в таинства Диониса Вакха. И вот, когда предстояло приступить к таинствам, явилось великое знамение. Был у царя в городе борисфенитов большой рос-кошный дворец, обнесенный стеною. Кругом стояли беломраморные сфинк-сы и грифоны. На этот-то дворец бог обрушил свой перун, и он весь погиб в пламени. Тем не менее, Скил совершил обряд посвящения. Скифы осуждают эллинов за вакхические исступления. Ведь, по их словам, не может существо-вать божество, которое делает людей безумными.
Когда царь, наконец, принял посвящение в таинства Вакха, какой-то бори-сфенит, обращаясь к скифам, насмешливо заметил: «Вот вы, скифы, смеетесь над нами за то, что мы совершаем служение Вакху и нас охватывает в это время божественное исступление. А теперь и ваш царь охвачен этим богом: он не только свершает таинства Вакха, но и безумствует, как одержимый божеством. Если вы не верите, то идите за мной и я вам покажу это!».
Скифские предводители последовали за борисфенитом. Он тайно провел их на городскую стену и посадил на башню.
При виде Скила, проходившего мимо с толпой вакхантов в вакхическом исступлении, скифы пришли в страшное негодование. Спустившись с башни, они рассказали затем всему войску о виденном.
После этого по возвращении Скила домой скифы подняли против него восстание и провозгласили царем Октамасада, сына дочери Терея.
Когда Скил узнал о восстании и о причине его, то бежал во Фракию».


Глава четырнадцатая
СКИФСКИЕ РУБЕЖИ

«Если бы греки-эллины ежегодно не подрезывали лозу, то она уже была бы и в Скифии».
Анахарсис

Как долго правил Октамасад, сменивший казненного им брата Скила, можно только предполагать. Многие исследователи считают, что это царствование продолжалось вплоть до начала IV века, пока и братоубийцу не погребли во впускной могиле кургана Солоха.
После Октамасада в Скифии правил его брат, сын Ариапифа и Опии, Орик.
О нем почти ничего неизвестно, но едва ли его правление было долгим. Вся династия Ариапифа укладывается в V век, а во времена Аристофана и Антифана в Скифии правил уже царь Атей.
По свидетельствам современников, он отличался настоящим государственным умом. Кажется, ему первому удалось установить единовластие в Скифии и объединить вокруг себя все земли от Истра до Меотиды.

1

Страбон назвал междуречье Днестра и Дуная «пустыней скифов»...
В этих степях имелись богатые пастбища и пахотные земли, здесь росли такие густые хлеба, что за ними не видно было людей.
Хотя скифы появились здесь только в VI веке до нашей эры, практически все античные авторы признают их хозяевами этих земель.
Царь Атей правил уже в IV веке до нашей эры, когда Котис I, царь Одрисского государства во Фракии, был убит двумя молодыми афинянами, проникшими в его дворец.
В Афинах юных убийц провозгласили почётными гражданами и увенчали золотыми венками, а Одрисское царство разделили на три части сыновья Котиса: Керсеблепт, Амадок и Берисад, которые тут же развязали междоусобную войну.
Вот тогда-то во Фракию и устремились с юго-запада македонские миротворцы, с юго-востока — асты, а с северо-запада — трибаллы.
Царю Атею тоже не хотелось оставаться в стороне от дележки фракийского пирога.
Он, бесспорно, был опытным военачальником и прославил себя во многих битвах и столкновениях. Однажды, когда ему довелось вступить в бой с войском трибаллов, намного превосходившим его численностью, он приказал женщинам и детям гнать в тыл врагу коней и волов, неся при этом поднятые копья.
Трибаллы приняли эту толпу, поднявшую тучи пыли, за подошедшее к скифам подкрепление и поспешно отступили.
Был Атей суровым, чуждым роскоши воином.
Плутарх пишет, что однажды к нему привели захваченного в плен греческого музыканта Исмения, прославившегося своей игрой на флейте.
— Царь... — было сказано тогда. — Теперь ты сможешь наслаждаться прекрасной, нежной музыкой.
— Зачем? — спросил Атей. — Лучшая музыка для меня ржание боевого коня.
К середине IV века до нашей эры Атей довольно прочно обосновался на правом берегу Дуная, но не остановился на этом. Захватив часть задунайской Фракии, он начал совершать глубокие рейды на запад и юг, все решительнее вмешиваясь в балканские дела.
В сочинениях Климента Александрийского сохранилось послание Атея гражданам греческого города Византия: «Царь скифский Атей демосу византийцев: не препятствуйте моим прибылям, чтобы мои кобылицы не пили вашей воды».
И казалось, ничто не могло противостоять этому натиску, но проникновение скифов в земли фракийцев шло одновременно с ростом военной мощи Македонии, где уже правил тогда Филипп II, и столкновение его с Атеем становилось неизбежным...

2

Казалось бы, причины скифско-македонской войны изложены Помпеем Трогом ясно и недвусмысленно. Однако он не ограничивается этим и во второй главе девятой книги «Истории Филипа» рассказывает и о событиях, непосредственно подтолкнувших македонского царя к войне...
«В то время скифским царем был Атей. Когда он находился в затруднительном положении во время войны с истрианами, то через аполлонян он попросил помощи у Филиппа, с тем чтобы усыновить его и сделать его наследником Скифского царства.
Между тем царь истрийский умер и тем самым избавил скифов и от страха перед войной, и от нужды в помощи.
Поэтому Атей, отпустив македонян, приказал им сказать Филиппу, что он не просил у него помощи и не поручал говорить ему об усыновлении, ибо не нуждаются скифы в македонской защите, так как превосходят македонян в храбрости, да и в наследнике он, Атей, не нуждается, так как его сын здравствует.
Выслушав это, Филипп отправил к Атею послов, чтобы добиться от него денег для покрытия хотя бы части расходов на осаду Византия, иначе он будет вынужден вследствие недостатка в средствах прекратить войну.
Послам было поручено сказать, что Атей скорее должен выполнить это требование, так как он не только не уплатил за службу воинам, присланным ему Филиппом, но даже не оплатил издержек по их перевозке.
Однако Атей стал ссылаться на то, что климат в Скифии неблагоприятный, а почва бесплодна; она не только не обогащает скифов, но едва-едва доставляет им пропитание; нет у него богатств, которыми он мог бы удовлетворить столь великого царя, а отделаться небольшой подачкой он считает более непристойным, чем вовсе отказать. Вообще же скифов ценят за доблестный дух и закалённое тело, а не за богатства.
В ответ на это издевательство Филипп, сняв осаду с Византия, двинулся войной на скифов».

4

При этом он — вот уж действительно у кого дипломатия легко перерастала в военную хитрость! — и тут не стал говорить об объявлении войны.
«Чтобы скифы ничего не заподозрили, отправил вперед послов, которые должны были сообщить Атею, что он, Филипп, во время осады Византия дал обет воздвигнуть статую Геркулесу, и идет теперь, чтобы поставить ее в устье Истра, поэтому просит, чтобы ему дали пройти спокойно и почтить бога; совершить же этот путь Филипп намерен как друг скифов».
Атей на эту уловку не поддался.
Он ответил, что если Филиппу нужно воздвигнуть статую, то пускай он пришлет её к нему, а уж он сам её установит и даже охрану к ней приставит для сбережения.
Другого же варианта не может быть.
Он, Атей, не потерпит, чтобы войско Филиппа вступило в его пределы, и если Филипп все же поставит статую против воли скифов, то, как только он уйдет, скифы низвергнут статую, а медь, из которой она отлита, превратят в острия для стрел.
«Этот спор, — сообщает Помпей Трог, — ожесточил обе стороны, и завязалась война. Хотя скифы превосходили македонян и числом и храбростью, но они были побеждены хитростью Филиппа».
В чем заключалась хитрость Филиппа, Помпей Трог не разъяснил, однако разъяснений и не требуется, когда понимаешь, что о своем намерении воздвигнуть в устье Истра статую своему предку Гераклу Филипп II сообщил Атею, когда его армия уже выступила в поход, и пока шел обмен посольствами, македонские фаланги успели сблизиться со скифами.
Атей многое успел повидать, но все же в 339 году до нашей эры, когда на берегу Дуная неожиданно обрушилась на него армия Филиппа II, шедшая якобы воздвигать статую Геркулесу, растерялся — с таким обманом он столкнулся впервые.
Ему не удалось собрать к решающему бою все силы, он не успел совершить необходимые для боя приготовления, и теперь скифы вынуждены были сражаться возле повозок с детьми и женщинами.
И они сражались, потому что только доблесть и можно противопоставить обману.
Только одной доблести оказалось недостаточно.
Во время битвы девяностолетний царь Атей был сражен, и смерть его определила исход сражения.
Скифы оказались разбиты.
«Двадцать тысяч женщин и детей было взято в плен, было захвачено множество скота; золота и серебра не нашлось совсем, — сообщает Помпей Трог. — Тогда пришлось поверить тому, что скифы действительно очень бедны. В Македонию послали двадцать тысяч наилучших кобылиц для разведения коней скифской породы».
Только так легко из Скифии еще никто не уходил.
Ход скифско-македонской битвы повторился через несколько дней в сражении македонцев с трибаллами, когда в полном соответствии с зеркальной симметрией, поражение потерпела македонская армия.
«Когда Филипп возвращался из Скифии, ему преградили путь трибаллы, отказываясь пропустить его через свои владения, если не получат от него части добычи.
От взаимных оскорблений перешли к оружию; в этом сражении Филипп был ранен в бедро, и притом так, что оружие, пройдя через тело Филиппа, убило его коня.
Так как все думали, что Филипп убит, то добыча ускользнула из рук.
Таким образом, добыча, захваченная в Скифии, точно на ней лежало проклятие, едва не принесла гибели македонянам».
Это тоже текст Помпея Трога...

 

Сын Филиппа II, великий Александр Македонский, тоже пытался воевать со скифами. Покорив Переднюю и Среднюю Азию, он собирался возвращаться на Балканы через прикаспийские и причерноморские степи.
Египет, Вавилон, Персия, Бактрия, Согдиана, завоевание которых составили ему славу великого полководца, становились еще и путем, пройдя по которому он, как некогда Кир Великий, вывел свою армию на берега Сырдарьи, чтобы вторгнуться в Скифию.
Одновременно с этим с запада удар по Скифии должна была нанести тридцатитысячная армия Зопириона.
Зопирион начал свою кампанию с осады Ольвии, но скифы ударили по македонской армии сзади, и македонянам пришлось отступать. Три месяца гоняли скифы армию Зопириона по степи, пока она не была уничтожена полностью.
Погиб и сам командующий. Произошло это в 331 году до нашей эры.
Александр Македонский узнал о поражении Зопириона, когда только лишь приступил к строительству на берегу Сырдарьи Александрии Эсхаты , которая, как считалось, должна была, подобно средиземноморской Александрии, создать величественное обрамление империи, созданной новым Царем Азии, являвшимся по совместительству еще и египетским фараоном.
Но обрамление обрамлением, а скифов, живущих на другом берегу реки и помнящих предания о вторжении здесь Кира Великого, встревожило сооружение города, который должен был стать опорной базой вторжения.
Курций Руф утверждал, что местный скифский царь считал будущий город ярмом на своей шее...
Поэтому, когда в покоренных Александром землях вспыхнуло восстание, скифы не замедлили появиться на восточном берегу Сырдарьи.
Возглавлял их брат скифского царя Картасис.
Александр Македонский послал на выручку македонскому гарнизону крупный отряд, но вождь восстания Спитамен совместно со скифами перехватил его на реке Зеравшан около Самарканда и разгромил.
Это было первое поражение Александра Македонского за всю семилетнюю кампанию, и более он не стал медлить. Приказав сохранить поражение в тайне, он объявил на военном совете, что, подобно Киру Великому, будет сражаться со скифами на их территории.
Арриан в книге «Поход Александра» подробно описал и действия Александра Македонского, которые он предпринимал на берега Сырдарьи, и замыслы, которые он здесь вынашивал.
«Александр занялся задуманным городом; за 20 дней он обвел его стеной и поселил там эллинских наемников, тех из соседей-варваров, которые пожелали там поселиться, и тех македонских солдат, которые уже не годились для военной службы. Принеся, как было у него в обычае, жертву богам, он установил празднество с гимнастическими и конными состязаниями.
Александр увидел, что скифы не уходят от реки и даже пускают через нее стрелы (река была неширокой), причем, хвастаясь по варварскому обычаю, дразнят его, крича, что со скифами он схватиться не посмеет, а то придется ему узнать, какая разница между скифами и азиатскими варварами.
В раздражении он решил перейти реку и напасть на них и стал готовить меха для переправы. Когда, однако, намереваясь переправиться, он стал совершать жертвоприношения, то знамения оказались неблагоприятными. Его это очень раздосадовало, но все-таки от переправы он удержался.
Скифы не оставляли его в покое. Александр опять принес жертву, собираясь перейти через реку, и Аристандр прорицатель опять сказал, что ему грозит беда.
Александр ответил, что лучше ему пойти на смерть, чем, покорив почти всю Азию, стать посмешищем для скифов, как стал им когда-то Дарий, отец Ксеркса.
Аристандр ответил, что знамения, посылаемые божеством, он не может толковать по-другому, только потому, что Александру хочется услышать другое.
Меха для переправы были готовы; войско в полном вооружении стояло у реки, и машины по данному знаку стали метать стрелы в скифов, скакавших на лошадях по берегу. Некоторые были ранены; одному стрела пробила насквозь щит и панцирь, и он упал с лошади. Скифы испугались стрел, летящих на такое большое расстояние, и того, что богатырь их убит, и отошли немного от берега.
Александр, видя их смятение, начал переправу под звуки труб; он шел впереди, войско за ним следовало. Он распорядился, чтобы первыми на берег вышли лучники и пращники: они должны были камнями и стрелами удерживать скифов и не давать им приблизиться к выходящим на берег пехотинцам до тех пор, пока не переправится вся конница.
Когда все оказались на берегу, он пустил на скифов сначала одну гиппархию чужеземцев и четыре илы солдат, вооруженных сариссами .
Скифы встретили их, окружили на своих лошадях, поразили — многие немногих — и скрылись беспрепятственно.
Александр ввел между рядами всадников лучников, агриан и прочих легко вооруженных воинов, которыми командовал Балакр, и повел их на скифов. Когда они сблизились, он приказал трем гиппархиям «друзей» и всем конным дротометателям броситься на скифов.
Сам он поспешно повел остальную конницу, построив ее глубокими рядами; теперь взять ее в окружение, как раньше, скифы уже не могли: одновременно с нападением конницы легковооруженные воины, перемешанные со всадниками, не давали скифам возможности увернуться и напасть снова.
И тут у скифов началось поголовное бегство. Их пало около тысячи, в том числе один из их предводителей, Сатрак; в плен взято было человек полтораста.
Врага преследовали стремительно, и воины замучились от сильной жары; все войско терпело жажду, и сам Александр на скаку пил воду, какая там была.
А была эта вода плохой, и у него началось сильное расстройство.
Поэтому и не удалось догнать всех скифов; я думаю, что если бы Александр не заболел, то их всех бы перебили во время их бегства. Он же в чрезвычайно тяжелом состоянии был отнесен обратно в лагерь.
Так исполнилось предсказание Аристандра».
Конечно, если бы не плохая вода, Александр Македонский одержал бы победу над скифами и, как и задумывалось, вернулся бы в родную Македонию через скифские степи, навсегда утверждая за собою славу непобедимого героя.
Но если Арриан мог включать в свои рассуждения допущение «если бы», то Александр Македонский такого себе позволить не мог. Он рассуждал не словами, складывающимися в изящные фразы, а жизнями десятков тысяч своих солдат, и никаких «если» впустить в свои рассуждения не мог.
Под обстрелом армия Александра Македонского форсировала Сырдарью, опрокинула скифов, но дальше не пошла и после непродолжительного преследования вернулась на восточный берег.
Вот тогда-то и узнал Александр Македонский о катастрофе армии Зопириона.
Считается, что известие это не произвело на Александра Македонского большого впечатления, поскольку армия Зопириона была составлена в основном из фракийцев.
Хорезмийский царь Фарасман прибыл в ставку Александра Македонского в сопровождении полуторы тысячи всадников. Не жалея красок, рассказывал он о колхах и амазонках, которые живут совсем неподалеку в землях скифов...
Он обещал Александру безопасно провести македонскую армию прямо в причерноморские степи, но напрасно прельщал он Царя Азии необыкновенными сокровищами и славой победителя, имя которого народы поставят наравне с Гераклом...
Александр Македонский равнодушно внимал этим посулам.
Хорошо было Гераклу бродить в мифах по пустынной Скифии, а его армия состояла из живых солдат и съедала за день около трехсот тонн продовольствия и фуража, выпивала больше семисот тысяч литров воды...
И никакие хорезмийские посулы ничего не могли изменить в этой арифметике.

Появились в ставке Царя Азии и скифские послы.
Они объявили, что выступившие против македонян скифы являются разбойниками и грабителями, а потом, должно быть, памятуя о желании отца Александра Македонского, Филиппа II, породниться со скифами и стать сыном царя Атея, предложили в жены Царю Азии свою царевну.

«Скифским посланцам, — как сообщает Арриан, — Александр ответил ласково и так, как ему на то время было выгодно, но от скифских невест отказался.
Фарасмана он поблагодарил, заключил с ним дружественный союз, но сказал, что идти к Понту для него сейчас несвоевременно. (Здесь и далее выделено нами – Н.К.) Он поручил Фарасмана персу Артабазу, которого поставил управлять Бактрией, и другим соседним сатрапам и отослал его обратно на родину. Мысли его, говорил он, заняты теперь Индией; покорив ее, он овладеет всей Азией; овладев же Азией, вернется в Элладу и оттуда уже, через Геллеспонт и Пропонтиду со всеми сухопутными и морскими силами ворвется на Понт. И он попросил Фарасмана отложить свою помощь, которую он предлагал сейчас».

Арриан, как мы видим, совершенно определенно пишет, что Александр Македонский отнюдь не отказался от завоевания Скифии, просто он считал, что сейчас идти к Понту для него несвоевременно, что ему нужно вернуться в Элладу и оттуда уже со всеми сухопутными и морскими силами ворваться на Понт.
Это, разумеется, не значит, что, если бы судьба судила ему вернуться живым и здоровым в Элладу из индийского похода, то он непременно устремился бы на завоевание Скифии.
Говорят, когда Александру Македонскому сказали, что он завоевал весь мир, он очень опечалился, что мир так мал и больше нечего в нем завоевывать...
Это, разумеется, легенда.

ИМПЕРСКОЕ ПОХМЕЛЬЕ
Эпилог

«Но вот, наконец, когда солнце стало спускаться к западу, степь, холмы и воздух не выдержали гнета и, истощивши терпение, измучившись, попытались сбросить с себя иго. Из-за холмов неожиданно показалось пепельно-седое кудрявое облако. Оно переглянулось со степью — я, мол, готово — и нахмурилось. Вдруг в стоячем воздухе что-то порвалось, сильно рванул ветер и с шумом, со свистом закружился по степи. Тотчас же трава и прошлогодний бурьян подняли ропот, на дороге спирально закружилась пыль, побежала по степи и, увлекая за собой солому, стрекоз и перья, черным вертящимся столбом поднялась к небу и затуманила солнце. По степи, вдоль и поперек, спотыкаясь и прыгая, побежали перекати-поле, а одно из них попало в вихрь, завертелось, как птица, полетело к небу и, обратившись там в черную точку, исчезло из виду…»
А.П. Чехов
«Степь»

Среди загадок, которыми богата история Скифии, едва ли не главная, отчего же погибла Скифия, и куда исчезли сами скифы?
Некоторые историки считают, что началом распада ее послужило поражение, нанесенное Филиппом II царю Атею.
Да, это было серьезное потрясение, но ведь буквально через несколько лет скифы восстановили положение, разгромив македонскую армию Зопириона.
Парадоксально, но Скифия, как и другие империи, которым предстоит расцвести на территории нашей страны, умерла в период своего расцвета...
Именно в последние десятилетия IV века до нашей эры были возведены десятки грандиозных курганов-исполинов с пышными гробницами скифских «царей». Именно в это время достигают максимального развития взаимовыгодные связи между греческими городами-колониями и Скифией.
«И вдруг, — как пишет археолог, доктор исторических наук Валерий Иванович Гуляев, — все рухнуло, «кануло в Лету», исчезло, как дивный мираж в знойной пустыне. На рубеже IV и III вв. до н. э. или в самом начале III в. до н. э. великая Скифская держава навсегда уходит с исторической арены. Замирает жизнь на городищах и открытых поселениях. Не возводятся более курганы, как рядовые, так и «царские». Точного объяснения причин столь грандиозной катастрофы не найдено до сих пор».
Действительно, некоторые историки говорят о том, что в III веке до нашей эры возрасла конкуренция египетской пшеницы, и нескольких засушливых десятилетий в причерноморской степи оказалось достаточно, чтобы Великая Скифия надломилась.
Другие, пытаясь объяснить необъяснимое, говорят о нашествии сарматов...

1

Кто такие сарматы?
Античные историки называли их «ящероголовыми», но это относится не к антропологии, а к обычаям. Сейчас совершенно определенно установлено, что удлинение задней части черепа сарматов связано с обычаем перетягивать повязкой голову новорожденному ребенку, что и вызывало искусственную деформацию черепа.
Возможно, ребенок с таким черепом легче усваивал сарматский язык, который был родственным древнему языку Авесты и принадлежал к северной, скифской ветви языков ираноязычной группы.
Схожим со скифским был и кочевой быт сарматов.
Столь же схожей со скифской была и одежда. Сарматы носили такие же длинные штаны, сапоги из мягкой кожи и остроконечные или закругленные войлочные шапки.
Даже и гадали сарматы так же, как и скифы. Они собирали прямые ивовые прутья и раскладывали их, произнося тайные заклинания, пока не открывалось будущее.
И хотя сарматы, по словам Страбона, питали отвращение к земледелию, но и в их племенной среде, как и у скифов, тоже действовали жестокие экономические законы. Кочевая жизнь была удовольствием недешевым, и семьи, которые не имели достаточного количества скота, сбрасывались на окраину сарматского мира. На лесостепной периферии (район Самары и Южного Урала) встречаются следы сарматских земледельческих поселений.
Некоторые исследователи говорят о «женоуправляемости» сарматов.
Действительно, число женских погребений с оружием у сарматов достигает двадцати процентов от общего числа могил с оружием, но это свидетельствует не о следах матриархата, а о том, что сарматским женщинам, как и скифским, приходилось в условиях кочевой жизни браться за оружие.
Изначальным домом сарматов считалась территория степей и пустынь к востоку от реки Урал и Каспийского моря.
Во времена Геродота савроматы-сарматы занимали уже территорию между Волгой и Доном, и это не вызывало никакого возмущения у скифов. Через территории, контролируемые сарматами, проходил скифский торговый путь на восток, связывавший степи Северного Причерноморья, лесостепные районы Поднепровья и Подонья с Южным Приуральем и Зауральем.

2

С легкой руки Диодора Сицилийского, заявившего в I веке до нашей эры, что савроматы «опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню», считается, что произошло это в результате некоей опустошительной сарматско-скифской войны...
Двести лет спустя Лукиан в рассказе «Токсарис, Или дружба» представил еще более красочную картину сарматского нашествия:
«Вдруг напали на нашу землю сарматы в числе десяти тысяч всадников, а пеших, говорят, явилось втрое больше того, — рассказывает в его рассказе скиф Токсарис. — А так как их нападение было непредвиденно, то они всех обращают в бегство, многих храбрецов убивают, других уводят живыми... Тотчас же сарматы начали сгонять добычу, собирать толпой пленных, грабить шатры, овладели большим числом повозок со всеми, кто в них находился».
Сам рассказ Лукиана, разумеется, не о сарматско-скифской истории, а о силе человеческих чувств, об удивительной дружбе двух скифов. Сарматы захватили одного из них в плен, и тогда другой отправляется к ним в лагерь и попросит освободить друга, у него требуют выкуп, но выкупа нет, и тогда он отдает сарматам — зачем они им? — собственные глаза...
Однако художественная убедительность Лукиана столь высока, что вместе с вырезанными глазами скифа читатель проглатывает и откровенный исторический вымысел. После прочтения этого рассказа как-то уже и неудобно становится сомневаться в том, была или нет война сарматов со скифами...
Однако, если мы попытаемся опереться на факты, а не на художественный вымысел, сразу обнаружится, что движение сарматов на скифские территории, растянувшееся на два столетия, совершенно не похоже было на завоевательную войну, описанную Диодором или тем более Лукианом.
Почему?
Да потому, что, во-первых, сарматы неоднократно выступали со скифами заодно, как было, например, во время отражения агрессии Дария в годы Скифской Отечественной войны...
Во-вторых, непонятно, как сарматы, которые находились на значительно более низком организационно-военном уровне, могли одолеть непобедимых скифов...
В-третьих, не осталось никаких известий (кроме рассказа Лукиана) о сражениях, которые вели сарматы со скифами, захватывая их территорию...
В-четвертых...
Можно и дальше приводить столь же убедительные доводы, но это совершенно бессмысленно, потому что в ходе археологических раскопок совершенно определенно выявился четкий хронологический разрыв. Сарматы появились в междуречье Дона и Днепра не ранее II века до нашей эры, а самые поздние скифские памятники в степях Северного Причерноморья датируются первой третью III века до нашей эры.
Более полувека степи в междуречье Дона и Днепра просто пустовали...
Почему же отсюда ушли скифы, что же произошло?!

С чем связано исчезновение скифов, мы не знаем, но не может удивлять то, что история тут явно повторилась.
Пятьсот лет назад скифы пришли в причерноморские степи, когда киммерийцы уже покинули их. Теперь они ушли отсюда, когда сарматы и не думали еще входить в междуречье Дона и Днепра...
Осмысление этой исторической рокировки не укладывается в рамки традиционного научного повествования, но это не опровергает самого факта существования неразрешенной загадки...
Главная, на наш взгляд, причина заключалась в самом устройстве Великой Скифии.
Царские скифы недаром назывались так.
Они скрепляли собою Великую Скифию и защищали ее от внешних врагов, но от внутренних противоречий защитить не могли, потому что в каком-то смысле сами и были самым главным внутренним противоречием, построенной ими страны.
Год за годом, век за веком стоянки царских скифов наполнялись шедеврами греческого ремесла и искусства...
Легко перенимая греческий язык, обычаи и религию, они многое приобретали в своем развитии, но при этом перенимали и то, что христиане называли потом «эллинским зловерием», и еще сильнее удалялись от того, что составляло существо Великой Скифии.
Знаменитый врач Гиппократ, род которого по отцу велся от древнегреческого бога медицины Асклепия, увидел скифов примерно в то же время, что и Геродот, но он смотрел на своих родственников (по матери род Гиппократа шел от Геракла, считавшегося прародителем скифов) глазами врача и поэтому и видел их иначе...
«Что касается времен года и внешнего вида людей, то народ скифский во многом отличается от остальных людей, а сам на себя похож так же точно, как египетский. Он весьма мало плодовит, и страна очень мало питает животных, не отличающихся ни величиною, ни количеством.
В самом деле, она расположена под самыми Медведицами и Рипейскими горами, откуда дует северный ветер. Солнце, когда придет к летнему стоянию, подходит ближе всего и тогда, конечно, на малое время согревает и то не очень. И дующие от теплых мест ветры сюда не достигают, разве только редко и слабо, но беспрерывно дуют ветры холодные с севера от снега, льда и многих вод, которые никогда не оставляют гор, вследствие чего последние только с трудом могут быть обитаемы.
Густой туман обнимает целый день поля, на которых живут скифы, так что у них почти непрерывная зима, а лето лишь в самые немногие дни и в те не очень жаркое, ибо равнина у них возвышенная, голая и не опоясана горами, но наклонна со стороны севера.
Здесь и звери небольшие, но рождаются такими, что могут скрываться под землею, ибо зима и обнаженность земли препятствуют им иметь какое-либо убежище и кров.
Перемены времен года не велики и не сильны, но сходны и мало отличаются друг от друга; вследствие этого и люди имеют вид, схожий между собой. Они пользуются всегда одинаковой пищей, зимою и летом одеты в одну и ту же одежду, вдыхают воздух сырой и густой, пьют воды из снегов и льда и не пользуются никакими телесными упражнениями, ибо не могут ни тело, ни дух упражняться там, где не происходят сильные перемены…»

Понятно, что зрение Гиппократа — зрение врача, который все болезни привык объяснять нарушением движения жизненных соков, обусловленным в свою очередь природными факторами, плохим питанием, а также характером жизни человека.
Однако и, понимая это, трудно совместить скифов, которых видит Гиппократ, с отчаянными номадами, перевернувшими Переднюю Азию, с героями, одержавшими победу над полчищами Кира и Дария, с воинами, остановившими на своих рубежах фаланги Александра Македонского.

«...По внешнему виду скифы толсты, мясисты, нерасчленены, влажны и слабы; желудки у них наиболее влажные из всех; да и не может в самом деле живот осушиться в стране при такой природе и таком состоянии времен года.
Но вследствие тучности и гладкости тела по внешнему виду все похожи друг на друга: мужчины на мужчин и женщины на женщин, ибо, так как времена года почти одинаковы, никакие изменения или пороки не случаются при первоначальном образовании семени, разве бывает это по какому-нибудь насильственному случаю или болезни.
Великое доказательство их влажности я представлю: ты найдешь большинство всех скифов, в особенности номадов, с прижиганиями на плечах, руках и на кистях рук, на грудях, на бедрах и на пояснице, и это только по причине влажности природы и слабости.
Действительно, они не могут вследствие влажности и слабосилия натянуть лук, ни бросить плечом дротик. Когда же они прижигаются, тогда из членов высыхает обилие влаги, и их тела делаются здоровее, способнее к питанию и более гибкими.
Они становятся обрюзглыми и широкими прежде всего потому, что не пеленаются, как это обыкновенно бывает в Египте, и не считают это нужным ради верховой езды, чтобы сидеть крепче на конях, а затем вследствие сидячей жизни.
Действительно, мальчики, пока еще не могут ездить на конях, в продолжение долгого времени сидят на повозках и мало пользуются прогулкою, вследствие постоянной перемены мест и переселения; особенно девочки выглядят удивительно опухшими и слабы на вид. Скифский народ вследствие холода красно-желтого цвета, так как сильное солнце к нему не приближается.
От холода же белизна иссушается и переходит в желтизну.
Такая природа не может быть плодовитою. И, действительно, мужья не испытывают большого желания соития по причине влажности природы, мягкости и. холодности живота, вследствие чего, естественно, весьма мало могут предаваться половой любви.
Да, кроме того, трясясь все время на лошади, они делаются слабыми для соития: у мужчин — таковы причины бесплодия, у женщин же — ожирение и влажность. Именно матки у них не могут уже захватить мужское семя; месячного очищения у них не бывает как следует; оно слишком малое и через долгие промежутки времени, и самое устье матки, вследствие жира, закрывается и совсем не воспринимает мужского семени.
И сами они не занимаются совсем телесными упражнениями и весьма жирны, а животы их холодные и мягкие.
И вот вследствие этих причин народ скифский мало плодовит…»

4

Описание, данное Гиппократом, более походит на медицинское заключение, которое содержит в себе смертный приговор.
Как мы знаем, многие принципы, на которых выстраивал свою деятельность Гиппократ, многие посылы, от которых он отталкивался, были ошибочными.
Более того, легендарный образ Гиппократа — врача, составившего знаменитую клятву, которую два с половиной тысячелетия повторяют врачи всего мира, не очень-то вяжется с некоторыми подробностями его собственной жизни.
Рассказывали при его жизни, что Гиппократ сжёг храм косской школы, чтобы уничтожить накопленные в нём медицинские знания и остаться, таким образом, единственным их обладателем...
Не столь и бескорыстен был великий врач.
Ходили слухи, что однажды, оказав больному первую помощь, Гиппократ поинтересовался у родственников, способны ли те заплатить за лечение больного. Услышав отрицательный ответ, он предложил «дать бедолаге яда, чтобы тот долго не мучился».
Гиппократ, как известно, создал свое учение о человека.
Он считал, что общее поведение его зависит не столько от душевных качеств, сколько от соотношения крови, желчи, чёрной желчи и слизи (флегмы и лимфы), циркулирующих в организме.
«Кроме того, — анализируя положение дел с рождаемостью в Скифии, отмечал Гиппократ, — многие в Скифии становятся евнухами, исполняют женские обязанности и, как женщины, делают и говорят; называют их немужественными. Туземцы приписывают причину этого богу и людей этого рода почитают и уважают, боясь всякий за себя.
Мне и самому эти болезни кажутся божественными, как и все прочие, и одна из них не божественнее или человечнее другой, но все одинаковы и все божественны. Однако всякая из них имеет свою собственную природу, и ничто не делается вне природы.
И я расскажу, каким образом, по моему мнению, эта болезнь приключается: вследствие верховой езды наездников схватывают боли суставов, так как ноги их, конечно, всегда свешиваются с коней. Затем те, которые сильно болеют, делаются хромыми, и у них бедра изъязвляются.
Лечат же они себя таким способом: когда начнут болеть, то открывают обе вены позади ушей, и когда кровь истечет, то вследствие слабости охватываются сном и засыпают. Затем одни пробуждаются здоровыми, а другие нет.
И мне кажется, что от такого лечения пропадает способность рождения, ибо имеются около ушей вены такого рода, что если кто их надрежет, то подвергшиеся сечению становятся бесплодными.
Эти именно вены, мне кажется, они и рассекают.
После же, когда приближаются к женам и не могут с ними иметь дела, сначала, нисколько не задумываясь, успокаиваются; когда же два-три раза или больше пытаются делать это и не успевают, тогда, воображая, что они оскорбили бога, на которого сваливают вину, надевают женскую одежду, открыто признавая свою потерю мужских свойств.
Они живут по-женски и исполняют вместе с женщинами их работы.
Такою болезнью страдают скифы не самого низшего сословия, а благороднейшие и те, которые посредством верховой езды достигли величайшего могущества; бедные же страдают меньше, ибо не ездят верхом, хотя должно было бы, если бы эта болезнь была божественнее прочих, чтобы она постигала не одних только благороднейших и богатейших скифов, но всех одинаково и более тех, которые владеют малыми средствами, если только боги довольны бывают служением и почитанием, со стороны людей и соразмерно с этим посылают им благодеяния.
Ведь богатые, владея деньгами, конечно, часто приносят богам жертвы и дары и оказывают им почести; бедняки же не могут этого делать, не имея ничего, и даже порицают богов за то, что они не доставляют им средств; поэтому те, которые владеют малым, скорее должны были бы терпеть наказание за подобные грехи, чем богатые.
Но, как я уже сказал, и эта болезнь так же божественна, как и все прочие; каждая из них происходит по природе. Эта болезнь случается у скифов по той причине, о которой я говорил; так же обстоит дело и у других людей. Где люди ездят верхом весьма много и часто, там на очень многих нападают болезни от истечения, ишиасы и подагры, и для половых сношений они совершенно не пригодны.
А все это имеется у скифов, и по этой причине они ближе всех людей к евнухам, а также и потому, что всегда носят штаны и проводят большую часть времени на конях, так что им нельзя и прикоснуться рукою к детородной части, и вследствие холода и утомления они не чувствуют желания к соитию и не делают никаких попыток, прежде чем будут лишены мужской способности.
Вот как дело обстоит относительно племени скифов».
Наверное, можно было бы и не приводить эти слова Гиппократа, но диагноз, поставленный им, это тоже часть цены, которую помимо собственной крови и жизней платили царские скифы за отстаивание рубежей Страны Степей.

Сырой и густой воздух...
Снежная и ледяная вода...
Влажность, что проникает в тела, производя в них разрушительную работу...
Эти медицинские наблюдения Гиппократа легко смыкаются с загадочным процессом исчезновения скифов в пространстве Великой Степи...

7
Еще более странно, что и многие столетия спустя ситуация эта снова и снова будет повторяться на территории Великой Скифии с новыми народами, с новыми империями.
«Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. Даже «Новое Время» нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь! — воскликнет через два тысячелетия Василий Васильевич Розанов. — Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая «Великого переселения народов». Там была — эпоха, «два или три века». Здесь — три дня, кажется даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Чтó же осталось-то? Странным образом — буквально ничего».

Схожие ощущения испытывали многие наши современники и в декабрьские дни 1991 года, когда исчез вдруг могучий и непобедимый Советский Союз...
И, наверное, еще и потому нужно помнить историю Великой Скифии, что уроки ее важны не только для скифологии, но и вообще для понимания процессов происходивших и происходящих на территории нашей Родины, когда для народов нашей страны уже невозможным становится путь назад, возвращение к первоистокам.