Я художница,

Я поэтесса.

Но во всем

Остальном

Дилетантка.

(Из книги Любови Арбачковой «Онзасс черим. Тернии души»)

 

С Любой Арбачаковой я встретился в Кемеровском музее изобразительных искусств. От знакомых шорцев услышал, что она выставляется в зале музея на третьем этаже. Любителям живописи известно, что туда попасть простым смертным очень сложно, практически невозможно. Надо быть не только членом Союза художников, но и хоть сколько-нибудь известным художником. И вдруг среди избранных - «обыкновенная» шорка, в то время заявившая о себе стихами и лингвистическими исследованиями фольклора. Естественно, мне захотелось увидеть еще одну грань  таланта Любови Никитовны.

Выставка Арбачаковой оказалась, в самом деле, интересной. Три десятка картин уютно разместились в маленькой комнатке. Необычные изображения неба, солнца, гор, деревьев, лошадей, коров, детей, всадников. Они напоминали искренние каракули шестилетнего ребенка. Наивное искусство! Я всматривался в яркие, многоцветные наборы красок и вдруг почувствовал колдовство. Рисунки превращались в осязаемые, реальные образы Горной Шории.
Тут же, на выставке купил проспект и узнал, что Любовь Арбачакова − член Союза художников России, награждена малой Золотой медалью выставки «Свежее искусство Сибири». Ее работы экспонируются в краеведческих музеях и художественных галереях Абакана, Новосибирска. Новокузнецка, Междуреченска. Выставлялась в Центральном  доме художника РФ и в Германии. Ого, это уровень!   
С впечатлением от увиденных работ я вышел в коридор. Возле столика дежурной увидел моложавую женщину в бальзаковском возрасте. Обратил внимание на худенькое лицо под пышными волосами, с азиатскими глазами, большими, задумчивыми. Красивая шорианка!
Мы познакомились. Естественно, заговорили о Горной Шории, которую оба хорошо знаем и любим. Я искренне похвалил картины Любы: «Каждый ваш мазок излучает столько энергии, что при взгляде голова начинает кружиться». Художница призналась: «Когда я пишу, то вижу именно энергетические потоки. Мне важно передать цвет, оттенки. Форма для меня вторична».
Художница подарила мне первую свою поэтическую книгу на шорском и русском языках «Онзасс черим. Тернии души» в скромном коричневом твердом переплете. Дома я прочитал стихи и послесловие новосибирского критика С. П. Рожновой.
«Стихи Л. Арбачаковой изящны, проникновенны и глубоки по содержанию. Они несут в себе дух вечности и дыхание современности, интимные переживания и гражданские настроения, тяготение к родовым корням и состояние одиночества, неприкаянности – «все тернии души» лирической героини. Это поэтический автопортрет Л. Н. Арбачаковой, узнаваемой по событиям внешней и внутренней жизни, и вместе с тем отражение мира чувств молодой женщины наших дней, в духовном опыте которой национальное самосознание сплавилось с общечеловеческими нравственными представлениями», − писала она.
Мой взгляд на поэзию Любови Арбачаковой оказался более простым. Я увидел в чувственных стихах репортерскую хронику многострадальной души шорской женщины, живущей одновременно в прошлом, настоящем и будущем, рефлектирующей на события большого мира.

«Земля, где родилась, − Горно-Шорская.
Чурт, в котором я росла, был счастливый чурт.
А мама, меня сотворившая, − Богиня-мать.
Дом, в котором жила, был светлый дом.
Небо там надо мной было синим.
Под небом моим родным расцветали подснежники».

Просто поразительно, как точно нашла Люба образ родины, слитый с образом своей матери. Богиня-мать на короткий миг сошла на землю, чтобы дать жизнь сыновьям и дочерям. Была доброй, полной любви к мужу, детям. «Светлая жизнь моей матери золотой нитью к небу тянет», − напишет потом Люба.
Богиню-мать звали святым именем Анна. Она родилась в семье шорца-охотника Михаила Изыгашева. Девочка прожила с отцом, матерью семь лет в деревне Нымзасс Таштагольского района. Потом пришла война. Михаила отправили на фронт, где он погиб.
После того как мужчины ушли на фронт, вся тяжесть жизни обрушилась на женщин, детей, подростков. Вместо школы Анне пришлось ходить на поля колхоза. За бесконечной работой она так и не научилась читать и писать. Получая государственное пособие на детей, в ведомости расписывалась крестиком.
В шестнадцать лет Анна оказалась неожиданно для себя замужем. В улусах молоденьких девушек выкрадывали женихи. Чаще всего с согласия барышень. Молодые заранее договаривались о рискованной акции. Она становилась у шорцев важным элементом свадебного ритуала, как выкуп невесты или белое платье новобрачной.
Никита Тудегешев был веселым, видным и богатым парнем. К невесте в Нымзасс приезжал в суконной куртке, сапогах. Как такой франт не понравится сиротке из бедной семьи? Она дала ему возможность украсть себя.
Семья жениха в двадцатые годы была зажиточной. Тудегешевы в улусе Тарлашка держали большой дом, лошадей, коров, пчел, торговали. Во время коллективизации у них отобрали все. Не желая вступать в колхоз, глава семьи Василий Тудегешев откочевал с женой, единственным сыном Никитой вглубь тайги. В Анзассе стояли четыре домика на берегу быстрой речки, которая протекала по лощине между гор. Новосел построил пятый. Благо, что было из чего. Вокруг поднимались могучие ели, сосны, кедры. В руках умелого человека они превращались в лавки, табуреты, столы, шкафы, бревна для дома.
Дед Василий  умер в пятидесятых годах. Своему сыну, кроме дома, оставил в наследство одук (обувь из кожи), шана (лыжи, подбитые мехом) и много изделий из бересты. Материальные богатства семьи Тудегешевых рассеялись. Однако Никите Васильевичу перешли от отца духовные - ум, хозяйственный талант плюс необыкновенное трудолюбие. Благодаря этим уже богатствам ему удалось не только восстановить, но и приумножить потерянное. Но каким тяжелым трудом!
Когда Люба родилась в 1963 году, у Тудегешевых во дворе топтались три дойные коровы, пять лошадей, с десяток овец, были даже поросята, которые требовали бесконечного внимания к себе. У Никиты Васильевича хватало еще сил охотиться, шишкарить и добывать фосфориты на карьере. В пяти километрах от Анзасса разрабатывалось Белкинское месторождение. Каждое утро ни свет ни заря охотник поднимался с постели и по таежным тропам спешил в поселок. Там превращался в горнорабочего. Когда солнце скрывалось за горами, возвращался домой, переодевался и падал на кровать. Спал, как оглушенный, до утра, чтобы в шесть часов встать и снова бежать по горам на работу. Огромное домашнее хозяйство полностью лежало на плечах Анны Михайловны.
В большой семье Тудегешевых развернулись по-настоящему духовные силы только у Любы. В детстве это была пухленькая, очень серьезная девочка с круглым лицом, густыми, прямыми волосами, подстриженными скобкой. Одевалась она тогда в просторную ситцевую рубаху до пят и любила играть в «маму». Сама шила себе куклы, обряжала тряпочками.
Потом тряпичное существо заменила Рита, младшая сестренка. Девочку пришлось мыть, пеленки менять, укачивать в люльке. Сестренка росла, доставляла все больше и больше хлопот. От нее невозможно было и на шаг отойти. То убежит в лес, то гусей таскает за шею, то на ограду залезет. Глядишь – упадет и руку сломает. Люба днями не отходила от сестренки...
Потом появился Сережа. И с ним пришлось повозиться. Только учеба на время освобождала девочку от бесконечных хлопот по домашнему хозяйству, от лошадей, коров, свиней. Последние особенно были прожорливы и требовали полные корыта вареной картошки, отрубей. Руки отваливались, пока таскаешь ведра с кормом.
В детстве светлой бороздой прорезалась в памяти дружба с лошадью. Кобылка по кличке Красотка, добрая, шаловливая, грациозная, научила девочку понимать язык животных.
Подруги общались с помощью жестов, голоса, взглядов и хорошо понимали друг друга. Лошадь, как привязанная, ходила за Любой повсюду. В одно место только не пускали Красотку – в дом. Тогда она останавливалась возле крыльца и терпеливо ждала, когда выйдет маленькая хозяйка. Все окрестные горы лошадка истоптала копытами с драгоценной живой ношей на спине.
Пройдут годы. Люба встретит много людей на своем жизненном пути, но ни от кого не получит такого понимания и любви, как от своей Красотки.

Мой конь, друг моего детства.
Как было тебе дождаться
Меня домой?
Ты навсегда закрыл глаза
Возле Чилисинской дороги.
Друг милый моего детства
Красно-игреневый конь!
Ты ускакал от меня в мир иной.
Сколько миров уже успел облететь.
Не догнать мне тебя никогда.

В Чилиссу-Анзасском интернате № 32 девочка познакомилась с «инопланетянином». Это был русский мальчик Борис. Любе нравилась его необычная внешность. Светлая кожа, голубые глаза, а главное добрый нрав. Родители снабжали Бориса в избытке тетрадями, карандашами, пишущими перьями. Если у одноклассников не оказывалось чего-то из школьных принадлежностей, они обращались к нему. Тот ставил на колени клеенчатый портфель, опускал в него руку и выуживал картонную коробочку. В ней оказывались два-три «лишних» пера. Одно переходило к просящему, который переминался нетерпеливо рядом. Схватив перо, убегал к своей парте и там пристраивал к ручке. Борис мог поделиться и тетрадями, что было неслыханной для ребят щедростью. Своего товарища они уважали. Никто не обижал «инопланетянина», а девочки вообще любили. Любе нравилось гладить, теребить его шелковистые, мягкие кудряшки.
В классе Бориса звали Казаком. Тогда Люба не знала, откуда пришло это слово. Только много лет спустя прочитала, как в ХV веке русское войско приводило кузнецких татар (шорцев) под тяжелую длань московского государя. Собрав ясак ценными шкурками, казаки уходили восвояси. Когда в классе был только один «казак», Люба чувствовала себя в своей тарелке. Не знала даже, что она шорка, ощущала себя просто девочкой. Понимание своей национальной особенности дала русская средняя школа в Таштаголе.
Ее отец Никита Васильевич был умным человеком. Он понимал, что без образования у детей нет перспективы в жизни. Его дети вырастали и переселялись из улуса в школы-интернаты. Чтобы быть ближе к ним, он купил дом в Таштаголе. Так Люба оказалась среди потомков казаков. Вот тут узнала в полной мере, что она шорка. Малолетние потомки казаков пускали в ход кулаки. Такая учеба продолжалась год. Родители, к счастью, тоже не могли привыкнуть к городу, чувствовали себя чужими здесь. Вернулись в Анзасс. Люба вновь оказалась в родном интернате.
Окончила восемь классов и перешла в Спасскую среднюю школу-интернат. В классе были шорцы и русские - учились и жили дружно. У Любы в дневнике пошли гордые пятерки. Она хорошо усваивала учебную программу. Окончила школу с одной тройкой.

Школьные годы – годы богатства,
Богатства души от светлых книг!
В школьные годы я узнала
Добро друзей и злобу чужих.
В школьные годы я познала
Свет первой любви и свою Звезду!
Тот мир был проникнут воздухом счастья,
В те годы тропу я всегда находила.

Люба почувствовала вкус к учебе. В голове как бы открылись новые шлюзы. По ним хлынули потоки знаний. Не желая прерывать столь благотворный процесс, девушка поступила в Бийский лесхоз-техникум. Закончила профессиональную учебу с красным дипломом и уехала в Междуреченск, где стала работать в лесхозе под руководством будущего мужа Александра Никитича Арбачакова.

 

В этой жизни недолгой
Во многих влюблялась:
То в Есенина,
То в Делона…
А потом в своего суженого.
С ним свою жизнь делю, его я боготворю.

Таких людей, как Александр Никитич Арбачаков, называют подвижниками.  В 90-хгодах он был ведущим специалистом по экологии в администрации г. Междуреченска, создал Центр по организации национального парка «Бельсу».  Вместе с коллегами разработал хороший проект, который приняли государственные органы.  Но из-за отсутствия в казне денег проект плавно закрыли, Центр распустили.  Александр Никитич и его коллеги оказались безработными.  
В конце 90-х Арбачаков «придумал» «Аист» - Агентство исследований и сохранения тайги.  Карьера эколога резко пошла вверх.  Он стажировался в США  по программе Агентства международного развития «Сохранение биоразнообразия».
«Аист» провел научную экспертизу проекта разработки Белкинского месторождения фосфоритов, доказав, что эксплуатация месторождения может привести к экологической катастрофе Горной Шории.  Государство поставило на «Белках» крест.
В 2003 году на съезде Ассоциации шорского народа  Арбачакова избрали вице-президентом.  Он является членом международного общества экотуризма, постоянным эксперт-консультантом Тихоокеанского центра окружающей среды, членом грантового совета международного фонда «Global Greengrants Found», информационным координатором по Южной Сибири международной неправительственной организации «Сеть священной Земли», координатором сети коренных народов «Свет Древней Земли».  Его работы в области экологии стали настолько масштабными, что в 2006 году Александр Никитич получил престижную премию фонда Уитли.  В Англии эту премию ему вручила принцесса Анна, дочь королевы Великобритании.
Недавно вышла в свет красочная книга А. Арбачакова о природе Горной Шории с фотографиями автора – замечательными  пейзажами и портретами людей.  Несколько выставок талантливого фотохудожника с успехом прошли в Междуреченске.
Кроме того, А. Арбачаков вместе с женой участвует в исследованиях шорского фольклора.
Люба пишет: «Мы с ним познакомились в Междуреченске. Он работал лесничим в лесхозе, я у него мастером. Женились не сразу: до меня он был женат, а я замужем. К сожалению, в первом браке и у меня, и у него не сложилось. Во втором же все сложилось прекрасно. Он помогает мне советами, делом. Натягивает холст на подрамники. Вообще-то у него руки золотые. Из дерева может даже скульптуру изваять. По характеру Саша человек спокойный, добрый. У нас каждый занимается своим делом: он экологией, я живописью, наукой… Я считаю, что в семье он главный… Часто уступает мне, соглашается со мной, но в некоторых вопросах может твердо стоять на своем. Например, сейчас мы строим за Таштаголом в Кабырзе баню, а потом будем строить дом. Место строительства, материал он выбирает сам. Я отвечаю за домашний уют, готовлю. Мой муж тоже любит готовить, дома убирает. Я довольна им! Еще он отличный сын. Его маме 83 года, она часто болеет. Муж каждый день посещает ее, помогает во всем. Так мы живем, в согласии».

 

Любит - не любит…
Гадаем и мучаемся всю жизнь.
Но если нам бессмертье дано, быть может,
Все тайное, что было здесь между нами,
Мы там, за горизонтом жизни, непременно узнаем…

По данным профессора А. Мытарева (книга «Южный Кузбасс», г. Кемерово), в двадцатых годах прошлого века шорцев было 20 тысяч человек. В дальнейшем их становилось меньше и меньше, пока не дошло до 6 тысяч (по данным современной переписи). Конечно, коренное население не вымирало. Шорцы переселялись в другие районы страны, становились киргизами, хакасами, тувинцами и, конечно, русскими. Переселенцы привыкали к другим обычаям и забывали свой язык. В Горной Шории на нем говорили только  в семьях.
Казалось, он окончательно отомрет. Но случилось чудо, в начале 90-х годов наступил неожиданный ренессанс. Появились талантливые писатели, поэты, которые, по мнению литературоведа Геннадия Косточакова, вернули читателю неувядаемый, как выяснилось, аромат шорского поэтического слова, освежили его энергией древнейшей шорской культуры. Это поэты Н. Е. Бельчегешев, Г. В. Косточаков, Т. В. Тудегешева, Л. Н. Арбачакова, Л. И. Чульжанова, прозаики В. П. Борскин, В. А. Байлагашев, вместе с тем вышли из небытия имена тех творцов, что прославили литературу шорского народа, речь идет о произведениях И. М. Штыгашева, Ф. С. Чиспиякова, С. С. Торбокова и С. С. Тотыша.
Среди имен современных талантливых шорских поэтов Косточаков совершенно справедливо назвал Любовь Арбачакову-Тудегешеву.
С детства Люба шорский язык держала в себе, как амулет. «Притрагивалась» к нему при первой же возможности. С сородичами общалась в любой обстановке только на родном. Даже со мной, автором очерка, хорошо зная, что я не говорю на шорском, в разговоре вставляла шорские словечки.
Приходилось напрягать память, чтобы вспомнить, что они означают. Некоторые вспоминал, потому что, когда в моей семье жили дедушка и бабушка, я говорил на родном языке. Отец, который великолепно владел шорским, почему-то не разговаривал с детьми на своем родном. После смерти «предков» мы, к сожалению, забыли его. Наверное, если можно было хотя бы с месяц пообщаться с Любовью Никитовной, многое бы вспомнилось. Первую книгу поэтессы я получил с дарственной надписью на шорском.
Когда в 1989-м году Люба узнала, что в Новокузнецком педагогическом институте открывается шорское отделение, то, не задумываясь, уволилась из лесхоза, уехала на учебу.
Первые занятия ошеломили студентку. Она обнаружила, что не знает… шорского языка, на котором бегло разговаривала. Еще раньше, сталкиваясь с шорцами, живущими в бассейнах рек Томь, Мрассу, Кондома, удивлялась физическому разнообразию своих сородичей. У одних было монгольское лицо с широкими скулами, узкими глазами, у других − белокурые волосы, голубоватые глаза, как у русских. Третьи походили на казахов. Четвертые – на рыжебородых скандинавов.
Объяснение получила на лекциях кандидата филологических наук Электрона Федоровича Чиспиякова, сына известного в Кузбассе писателя, автора первого шорского романа «В долинах Мрассу». Преподаватель  рассказывал студентам, как, начиная с III-IV тысячелетий до н. э., захлестывали южную Сибирь волны пришельцев из Причерноморья, с северо-запада − из-за Урала (Подмосковье, Кама); с юго-запада из Средней Азии, Ирана, Памира; с северо-востока – с Байкала; с востока – из современной Монголии. В конце I тысячелетия до н. э. здесь появились тюрки – основные предки современных шорцев.
Люба записывала в тетрадочку: «В Нижнем Мрассу поселились монголы, якуты, тувинцы. В Нижней Кондоме – ханты, манси, удмурты, марийцы. В Верхней Кондоме, Средней Мрассу, Верхней Мрассу – памирцы, узбеки, кавказцы, скандинавы, в Нижней Мрассу – эвенки, нанайцы. В Нижней Мрассу и Нижней Кондоме – казахи, ногайцы».
Род Тудегешевых проживал с незапамятных времен в Верхней Мрассу. Вполне возможно, ее прапрадед тысячу лет назад одолел многочисленные горы, перебираясь из Скандинавии в бассейн сибирской реки, где поселился навсегда. Любе от него досталось лицо, рыжие волосы, широкие глаза и точеный носик.
Пришельцы плотно расселялись по территории нынешней Кемеровской области, общались, перенимали обычаи, язык и постепенно создавали единый народ с множеством диалектов. Уже в институте Люба с удивлением выявила, что студенты из разных мест Шории будто говорят на разных языках, с трудом понимая друг друга. Было еще одно неприятное открытие: она совершенно не знала литературного шорского языка, о существовании которого раньше даже не слышала.
Проводником к новым лингвистическим знаниям стал профессор Андрей Ильич Чудояков. Это был по-своему уникальный человек, который с самых низов пробился к вершинам науки.
Учитель, пред именем твоим позволь смиренно преклонить колени...  Для Любы Арбачаковой таким Учителем был Андрей Ильич. Он переплавил в себе не только очень большой житейский опыт, но и знания древней тюркской культуры, в состав которой входила Шорская.
Под влиянием профессора Люба увлеклась фольклористикой. Но прежде ей пришлось освоить шорский письменный язык, который был воссоздан талантливым миссионером Иваном Матвеевичем Штыгашевым. Он написал «Шорский букварь для инородцев восточной половины Кузнецкого округа», который издал в 1885 году в Казани. Считается, что с этого года и стал формироваться современный литературный язык шорцев.
Сам Иван Матвеевич написал несколько книг: «Священная история на шорском языке», «Указание пути в царство небесное на шорском наречии». К ним присовокупил и свою повесть «Поступление в училище и продолжение учения шорца (алтайца) Ивана Матвеевича Штыгашева», написанную в жанре жития. По сути, И. М. Штыгашев является шорским Пушкиным.
Освоив литературный язык, Люба стала сочинять стихи. Андрей Ильич создал фольклорную вокальную группу в институте и пригласил девушку на репетицию. Она была очарована. Сам учитель имел красивый голос. Хористы красиво пели народные песни, а также песни, написанные руководителем. Было такое впечатление, что голоса музыкально звучат в горах.
Как-то профессор сочинил песню-вопрос (от юноши) и попросил Любу написать песню-ответ (от девушки). «Для меня это было большой честью! Я писала весь вечер, а утром показала «заказчику». Песня понравилась Андрею Ильичу. Позже она была опубликована в сборнике «Ульгер», − рассказывает Любовь Никитовна.
Учитель подвигнул студентку и к старинному героическому эпосу. Известно, что наиболее крупным и структурно-устойчивым жанром шорского фольклора является алыптыг ныбак, или кай ныбак – богатырское (героическое) сказание, которое исполняется горловым пением в сопровождении игры на двуструнном музыкальном инструменте кай-комус. Сами исполнители часто говорят ныбақ ысперерге (буквально «сказку отправить»), ныбақ салперерге (буквально «сказку положить»), кайлапперерге (буквально «кайларить»), шертперерге (буквально «развязывать»). Эти названия свидетельствуют об отношении народа к сказанию как к чему-то осязаемому, вещественному, одушевленному, живому.
Язык сказаний очень богатый и развитый. В нем много диалектов, слов тюркских, монгольских народностей, старо-уйгурских, огузских, кипчакских. Шорские ныбакчи, рассказывая героические сказания, сами не могут объяснить смысл того или иного слова. Расшифровкой «туманных мест» сказаний и занялась выпускница шорского отделения Новокузнецкого пединститута. В этом ей помогли… шорские шаманы.
Это была «печка», от которой Любе пришлось танцевать. С магнитофоном она исходила по дорогам, таежным тропам весь юг Горной Шории, начиная от Таштагола, в поисках последних из «могикан», то есть шаманов, о которых много говорили и писали, но которых к 90-м годам прошлого века уже почти не осталось.
Каждое явление человеческой жизни отмирает в старом поколении и оживает в новом. К сожалению, древнее искусство общения человека с духами угасло за годы советской власти. Вообще-то название «шаманы» якутское. В Шории были КАМЫ, отсюда «камлать», то есть проводить обряд приобщения к духам. Поэтому не будем нарушать старинную национальную традицию. Забудем о шаманах. Поговорим о камах. Так вот, камы при советской власти как представители «мракобесия» стали исчезать. Им запрещали проводить ритуалы, их наказывали, критиковали фельетонами в газетах. Постепенно ритуальная деятельность камов сошла на нет. Дерево, у которого усиленно обрубают ветви, в конце концов, засыхает.
Любе удалось невероятное. Она отыскала в глухих таежных улусах трех камов, которые владели ритуалами. К ее поискам подключились журналисты. Портрет кама Чудекова «Комсомольская правда» напечатала 19 января 2001 года. Седоволосый старец, одетый в мирскую рубаху, темные штаны, пытается что-то разглядеть в свитке или в раскрытой газете. Из-за некачественной печати трудно понять, что он изучает. Фамилия в текстовке дополняется словами: «духи рядом». Жалко, что Люба не объяснила фотокорреспонденту: духи появляются рядом с камом только тогда, когда он находится в состоянии транса и вызывает их. На фотографии обыкновенный пожилой человек сидит и что-то рассматривает, но не камлает. Ритуал требует от кама определенной одежды – шапки из крыльев темных сов, зеленого халата, расшитого перьями птиц, бубна, внутри которого привязаны лоскутья разноцветных материй, бубенчики и блестящие железки, сверху нанесены рисунки звезд, солнца, тайги, лягушки, словом, образы, которые показывают могущество кама, способного подниматься на семь небес и спускаться в нижний мир.
По некоторым верованиям, душа покидает человека задолго до его физической смерти. Тогда «бесхозное» тело заболевает и умирает. Камы умели из подземного мира возвращать души и вдувать их обратно человеку. Оказавшись в своем теле, душа приступает к его «ремонту». Человек выздоравливает. У шорцев камы были врачевателями, духовными наставниками, универсальными  помощниками в жизни.
Последние из «могикан» позволили Любе записать свои заклинания на магнитофонную ленту. Расшифровывая их, она поняла тайну колдовских текстов. Оказалось, «темные» места состоят из скороговорок. Древние слова «слипались» при камлании. Магнитофон позволял их «растянуть» и прочитать.
Журналистка Лариса Максименко, которая подготовила в «Комсомольской правде» почти целую страницу под названием «Раскрыта тайна шорских шаманов» посетовала: «Конечно, немного жаль, что туманная пелена над тайной шаманов рассеялась. Кому не хочется хоть немного верить в сказку» Беспредельная наивность! Расшифровать тексты заклинаний − это все равно, что восстановить и прочитать партитуру симфонии. А вот создать Седьмую, например, Бетховена!?   
Чтобы себя и слушателей ввести в транс, КАМУ приходилось устраивать самый настоящий гениальный спектакль протяженностью в один день и даже неделю. Для этого он пользовался разнообразными  «инструментами»  − горловым пением, речитативом, танцами, ритмической музыкой, которую сам же исполнял с помощью бубна, колотушки, бубенчиков, металлических пластинок. К сему добавлялся костер, который дышал дурманящими ароматами особых трав и грибов. Надо владеть немалыми способностями, чтобы все это привести в захватывающее внимание действие и отправить зрителей в мир духов.
Не случайно КАМЫ подбирали себе учеников среди ребятишек, наделенных от природы паранормальными талантами, и путем длительного, продуманного, индивидуального обучения поднимали до уровня своей профессии. Кстати, они разглядели в Любе особые способности, признали «своей» и дали ключ к пониманию древних тюркских текстов-сказаний.
Совместно с новосибирскими музыковедами она стала проводить в районах Северной и Южной Шории регулярную работу по аудио- и видеофиксации различных жанров фольклора. Сказания были записаны от трех кайчи: А. П. Напазакова (1937-2004), А. В. Рыжкина (1924-2005), В. Е. Таннагашева (1934-2007). Было зафиксировано в общей сложности 32 героических сказания объемом от 1000 до 4000 стихотворных строф. Наиболее интересные записи вошли в текст тома «Фольклор шорцев». По результатам своих исследований Любовь Никитовна написала монографию, которая стала основной для кандидатской диссертации. Успешно защитилась, стала кандидатом филологических наук, старшим научным сотрудником института филологии СО РАН (Новосибирск), доцентом.
Андрей Ильич Чудояков умер на взлете своей научной славы. В 1993 году выступил с большим докладом на Первой международной конференции «Традиционные культуры и среда обитания». На следующий год его не стало. Для учеников это была большая потеря.

Великий учитель, ты ушел,
Нас одних на свете оставил.
Кто теперь, у реки присев,
О душе Томи нам расскажет?
Кто теперь боль отчизны поймет?
Кто вместе с нами, твоими детьми,
О прошлом, волнуясь, споет?
Кто теперь вопросы мои
Вернет мне, как прежде, ответом?
Потеряв великого сына,
Плачет Томь, плачет шорский народ.
Спи спокойно, великий Учитель!
Не умолкнет песня твоей Томи,
Не прервется тобой проторенный путь!

Сейчас открываются новые страницы жизни Любови Арбачаковой. Она окончательно возвращается на путь своего Учителя – становится преподавателем на шорском отделении Новокузнецкой государственной педагогической академии. Теперь уже факел знаний, зажжённый Андреем Ильичем, она готова передать ученикам, которые понесут его в народ, сохраняя и укрепляя экологию языка, а значит, сберегая шорцев.
Я спросил Любовь Никитовну, о чем она мечтает. Получил ответ: «Мечтаю уехать в Кабырзу, где мы строим себе дом – наше последнее пристанище. Мечтаю опубликовать собранный фольклорный материал. Сказаний только больше 30. Мечтаю написать новые картины, стихи. Хотелось бы опубликовать свои рассказы. Мечтаю обрести душевное спокойствие. Иногда хочется еще чего-то, например, камлать! Словом, пока живу, мечтаю».