Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Сердцевина (повесть-миф)

Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Глава 10. Отсекновение ветвей

Всё больше и больше времени Георгий на подворье проводил. Быстро росло подворье, а работа ещё быстрее множилась. Ребята всё в основном у Алексея с Марьей столовались, спасибо брату. Но думы о детях Георгия сильно тревожили, они после смерти Матрёны почти не прекращались. Не может он им ласки да тепла материнского возместить сполна, не в его это силах. Видно уж, так им на роду назначено. Да и большие они стали, пора и самим мир осваивать, а Господь их не оставит, в этом-то Георгий уверен был. И он молится постоянно о них: «Господи возымей любовь свою к Ивану да ещё Ивану, Леонтию да Ирине – детям Твоим…»

Старшие-то, два Ивана – малой да большак, давно уж у Власа Рыбакова в столярке обучались, он сам их туда и отвёл. Теперь почти сутками там пропадали. Дома рассказывали Георгию, чему их обучают и как. По всему выходило, что не очень-то сладко им там приходится и обучение всё более к ругани да к оплеухам сводится. Георгий хмурился, но терпел, куда деваться.

Приставлены сыновья были к мастеру. Конечно, мастеру тому они как обуза были, понимал Георгий, – мужику свою работу надо делать, а тут смотри вот за малыми, чтоб не учудили чего. Да ещё и секретам мастерства обучай. Но куда денешься, хозяин приказал, плачь – но исполняй. Особо, конечно, Трофим, так звали ихнего учителя, с сынами Георгиевыми не церемонился: всё больше – пойди! принеси! сделай! А то ещё и подзатыльником огребёшься, коли слова с первого раза не дошли.

Но бывало, сунет им кубики сухого клея, нате, вот разводите. Да глядите, чтоб клей впору был. А Иванам то – в радость, хоть не пристает какое-то время. Раздалбливают они те кубики молотком через тряпку, потом холодной водой замачивают, чтоб растворились полностью, и лопаткой их раз от разу помешивают. Два, а то и три дня готовят. Да и Трофиму того и надо, занял парнишек, пусть лучше клей мешают, чем ему в работе. Опять же будет потом, за что с них спросить.

Порой, когда работы сильно много, так и ночевать там же в столярке оставались, в углу на горке стружек спали. Рогожкой укроются, прижмутся друг к другу – тепло на стружках, хорошо, пахнет опять же густо, свежо – деревом…

Вспоминал Георгий и про Архипа. Давненько они не виделись, хоть и рядом с архиерейским подворьем у Борзёнкова мастерская. Да сам Архип там нынче редко бывает, дела у него в гору пошли, всё больше по заказчикам теперь, а работу делают в основном мастеровые, их у него вон сколько – до полсотни доходит, всяких разных ремёсел мастера. И столяры, и резчики, и те, что иконы пишут, и те, которые их, те иконы позолотой покрывают.

А тут как-то малой Иван с синяком пришел. Заболело у Георгия: «Нет, непременно к Архипу сходить нужно, – решил он, – Легче там мальчишкам не будет, но всё же с Архипа и спросить при случае можно. Как-никак, давно с ним знается».

Борзёнкова в конторе застал. Тот что-то мужикам выговаривал:

– Ты вот, Семён, давно вроде по дереву!.. Уже сам как дерево стал – неужели не видишь, когда берёшь, материал-то не просушен совсем… Вот и повело рамку, что я теперь заказчику объяснять буду? А?.. – Он с досадой махнул рукой, увидав Георгия, тот понял, не вовремя попал. – Идите теперь, переделывайте! Потом с вас все убытки вычту…

Мужики ушли.

– Суров, однако, – усмехнулся Георгий.

А про себя отметил: «Изменился, однако, Архип. Больше хозяйского, строгого в нём, что ли, проявилось…»

– Иначе нельзя… – Борзёнков руками развёл.

– Ну-ну…

– Ты-то чего? Говори, зачем зашёл.

– Так-таки сразу и зачем?

– Ну, ведь не просто так! Да ты не серчай, эти двое мне важный заказ срывают…

Георгий рассказал Борзёнкову про свою печаль.

– Понял, – Архип задумался. – Приводи своих парней. Только, сам понимаешь, здесь с ними тоже никто нянькаться не будет.

– Понятно.

Так вот и договорились. А уже на следующий день оба Ивана получили у Рыбакова расчёт и отправились к Борзёнкову.

Младшего своего, Леонтия Георгий с собой брал, на работу. А чтобы он без дела не болтался, определил его в Казанский храм помогать дьякону. Жалование за это Леонтию не положили, зато питался он вместе с отцом в общей трапезной. А со временем, обнаружился у сына неплохой голос и стал он подрабатывать в церковном хоре, уже за деньги. Опять же стремление к учёбе сын проявил. Георгий и здесь навстречу пошёл, устроил его в катехизаторское училище при подворье. Коль так, пусть обучается парень.

Когда время свободное у Леонтия выпадало от занятий да от хора, то он часами у отца в столярке сидел, книги читал. А то и сам что-то в тонкую тетрадку записывал.

– Чего ты там? – поинтересовался как-то отец.

– Да так… Стихи слагать пробую…

– Стихи!.. – Удивился Георгий.

А про себя подумал: «Пусть пробует. А ну как, и правда, в том его замысел. Не всем же дерево работать».

Леонтий был парнишка видный собой, лицом красен да кудряв. Когда в хоре пел – Георгий заметил – молоденькие гимназистки из Николаевской гимназии, которую Елена Григорьевна Морозова благодетельствовала, из числа тех, что по воскресеньям в Казанский храм ходили, засматривались на Леонтия. А одна из них, Сонечка Хворова в своём тайном дневнике записала: «В воскресенье ходила с подругами в Казанский, поклониться иконе Пречистой Матери Божьей. В самом соборе внутри всё очень красиво и торжественно. Когда мы были, пел хор. И торжественность от этого только усиливалась, что-то благостное и светлое внутри будто проснулось.

В хоре храмовом большинство мальчиков. Один милый такой, кудрявый, очень даже на ангела похож, всю службу на меня смотрел. Позже подружки сказали, зовут его Лёва Селивёрстов. Отец его здесь же в храме столяром служит».

Соня была девочка набожная и правильная, из хорошей семьи. Но как у всех девчонок, были у ней свои тайны, о которых она даже подругам не рассказывала. Как-то по случайности, попала она с подругой-гимназисткой на «представление» Миши Сычёва, купеческого сынка. После этого появилась в её дневнике и такая запись, которой она и сама стеснялась: «Были на представлении у Миши Сычёва. Он из пансиона швейцарского на каникулы приехал, опять новые фокусы привёз. Таисия уговорила меня пойти посмотреть. Мол, посмотрим и уйдем.

Фокусы действительно интересные. Кроме тех, о которых мне Таисия рассказывала, Миша ещё числа угадывал и карты. Загадает кто-нибудь из присутствующих карту, Миша её из колоды и вытащит. Он, конечно, умный очень парень, хоть и дурак. Когда мы уходили, он меня в коридоре подкараулил, прижимать к себе начал и поцеловал даже. Хорошо Таисия вовремя в коридор вышла.

Я рассердилась очень. Больше, конечно, к нему на представления не пойду, зря Таисию послушалась. Стыдно-то как… но целоваться мне приятным показалось. А Миша, всё равно, наглец и дурак!» Хотела Соня даже вырвать этот листок из тетрадки, не один раз порывалась, но что-то удерживало.

А Минька Сычёв на Соню и впрямь глаз положил. Где уж Леонтию с Минькой тем тягаться. У Миши-то, после смерти родителей миллионы, а у Леонтия – только то, что он пением заработал; Леонтий везде пешком ходит, а Миша на «Хорьхе» своём личном носится как угорелый. Раньше-то, когда старший Сычёв жив был, егона том «Хорьхе» Никита Рожков возил. Шофёр. Мужик важный из себя, грамоте всякой учён и в машине шибко разбирается. Если что и сломается в ней, то он сам починить сможет, одно слово – механик!

А теперь-то, Мишина это машина. А он, Миша, и сам механик от Бога. Только чёрт ему под ребро почему-то постоянно тычет. Подгонит он, скажем, машину к магазину своему и парней-приказчиков сзади усаживает, сам за руль – шлем с очками на нём, кожаная куртка, штаны-галифе, перчатки с раструбом, ботинки жёлтые американские – чисто иностранец, и газует на полную. Разгонится и врежется прямо в стадо свиней. А приказчики загадать должны, сколько свиней он задавит. Если не угадают, в «рабах» у него ходят: одевают, обувают, носят на руках, и целую неделю нога его на землю не ступит. Но случится вдруг, проиграет Миша, тут уж он всю неделю их ублажает: поит, кормит, возит на машине, куда они пожелают. А хозяевам раздавленных свиней Миша щедро возмещал, за каждого поросенка как за взрослую свинью выплачивал.

Что уж зря говорить, парень он был не жадный, хоть и чудаковатый да на машине своей помешанный.Была у него мечта заветная преодолеть Больничный взвоз. Подъем там узок да крут весьма. А недалеко от этого взвоза жил ямщик Богутский, лихой ямщик. Но даже он преодолевал взвоз, помогая лошадям плечом и приговаривая: «Навалил я на вас, родимые, и где ж вам одним справиться! Давайте-ка я сам попробую впрягусь!» Видимо, глядя на него, Миша тоже хотел доехать до верха на своем «Хорьхе».

Вот как-то раз, в аккурат на зимнюю ярмарку, когда взвоз расчищен был, он чуть было не сподобился свою мечту осуществить. Разогнался да с ходу влетел на две трети взвоза, но не дотянул, свалился прямо в горшечные ряды. Хорошая прибыль была в этот день у горшечников!

По завещанию Сычёва-старшего до 27 лет Миша должен был получать определенные проценты с капитала, если раньше не женится. А до той поры сычёвскими миллионами распоряжалась тетка его Елена Григорьевна. Потому, чего греха таить, и этот интерес у Миши был – скорее хозяином отцовых миллионов стать.

Вот и решил он, окончив обучение в пансионате, жениться на красавице Соне Хворовой. Соня была лет на пять моложе Миши, тоненькая, стройная, с очень красивыми чертами лица, с длинной роскошной косой. Сватов Миша к ней заслал, как положено, и Соне то лестно очень было. Свадьбу приготовили на славу и сыграли весело да шумно.

Но в первую же брачную ночь подвыпивший крепко Миша якобы обнаружил, что Соня не девственница. И тогда, привязав её к свадебным вожжам, начал сбрасывать с третьего этажа вниз на тротуар. Впрочем, упасть ей совсем Миша не давал, останется с метр до тротуара, он вожжи и натянет, вытащит Соню. И опять – вниз. К счастью всё это для Сони обошлось вывихом ноги в тазобедренном суставе. Мишу быстро успокоили его друзья-приказчики. И спать увели. А напуганную Соню долго успокаивала подруга невесты.

После этого Миша, недолго думая, затеял бракоразводный процесс, которыйзакончился довольно быстро: деньги сделали своё. Однако Миша понимал, что Соня – его первая жена перед Богом, поэтому после развода он выделил ей две комнаты в задней части дома на втором этаже, отделив их от своих апартаментов стеной.

И всё же, совсем оставить Соню в покое Мише не давало уязвлённое самолюбие. Он затащил свой старенький мотоцикл на второй этаж, поставил его выхлопной трубой к отверстию в стене, и время от времени газовал. Отработанные газы летели в комнату бывшей жены. Так Миша мстил ей за нанесенную обиду.

Справедливости ради, заметим, что многие знавшие Соню женщины, говорили: «Нет, не могла Соня быть такой. Она из добропорядочной семьи. Видно, Миша чего-то не разобрал». Впрочем, какая женщина за женщину в такой ситуации не заступится. Так или иначе, но Миша с Соней развелись, и Миша дал ей очень большие отступные – свыше тридцати тысяч рублей.

Леонтий сильно переживал всю эту историю, Соня очень нравилась ему. Еще до Мишиного возвращения он специально ходил в городской сад, чтобы встретить её там с подругами, как бы невзначай. Раза два ему даже удалось поговорить с Соней, так, между прочим, о книгах, о погоде. Совсем недолго общались, но он эти моменты бережно хранил в своей памяти, ни с кем этим не делился.

Когда её свадьба с Мишей состоялась, Леонтий заперся в своей комнате и три дня оттуда совсем не выходил. Георгий переживал за сына, несмотря на скрытность Леонтия, он всё равно знал об увлечении сына Соней Хворовой, но, как говорится, переживай-не переживай, что тут сделаешь.

А уж когда Леонтий узнал, что Миша с Соней развелись, хотел тут же бежать прямо к Соне. Но отец запретил. Строго-настрого. Нечего себя позорить, не будет там уже ничего доброго. Сурово Георгий решил, но отцово слово – закон. Обижался на него Леонтий, впрочем, недолго, когда остыл, сам понял – всё само собой образуется, так или иначе, как Господь решит.

Но сложнее всего Георгию с Иринкой было, никак не мог он придумать, куда её-то приспособить, пристроить. А нужно было ему обязательно о дочери позаботиться. Уже сильно чувствовал он необходимость такую – как некогда Макарий ему присоветовал – окончательно на подворье переселиться. Дом он сыновьям оставит, Иванам. Взрослые уже парни стали, и без него по хозяйству справятся. К тому же, от него-то в последнее время помощь дома не велика была, а они того и гляди женятся, невесток приведут. Чего он, старый, им мешать будет.

Леонтий… тот пусть здесь, с ним на подворье живет, все при нём будет. Не самостоятелен пока да впечатлителен. Да ещё эта история с Соней…

А вот Ирина... Случайно или по воле Провидения, тем же днём встретился он на подворье с игуменьей Ираидой – настоятельницей Бийского Тихвинского монастыря. Монастырь тот находился в самой восточной части города, на высоком правом берегу Бии при впадении в неё речки Фурманки. Первоначально, здесь по ходатайству Преосвященнейшего Макария Невского была учреждена Тихвинская православная женская община. А затем Указом Синода община была преобразована в монастырь. Первой настоятельницей общины, а затем и монастыря была матушка Евпраксия, которую в 1902 году из-за болезни уволили за штат.

Вот и командовала нынче в Тихвинском монастыре матушка Ираида, вдова священника. В своё время Ираида – в миру Раиса Калугина – окончила 4 класса Томской Мариинской женской гимназии, после смерти мужа она приняла постриг и прошла путь от рясофорной послушницы до монахини благочинной Барнаульского Богородице-Казанского женского монастыря. А когда случилась вынужденная отставка Епраксии, Ираида была назначена настоятельницей Бийского Тихвинского монастыря и 26 июня того же года возведена в сан игуменьи.

Порядков матушка придерживалась строгих – иначе и быть не могло, ибо существовал монастырь исключительно на собственные заработанные средства – каждая из насельниц помимо молитв, выполняла различные послушания, в основном по хозяйству, а так же работали в различных мастерских. Были среди насельниц – иконописицы, чеботарницы, швеи, рукодельницы… Впрочем, иногда, в силу возможностей, глава миссии все же выделял обители посильную помощь. Вот и в этот раз, Ираида приехала к отцу Владимиру для решения каких-то хозяйственных вопросов.

– Матушка! – решился Георгий. – Возможно ли поговорить с вами?

– Почему не поговорить… Говори, сын мой!

Георгий поведал ей про думы свои, про Иринку. Матушка понимающе, одобрительно головой покивала, потом перекрестила Георгия.

– А что ж из ремёсел ближе дочурке твоёй? У нас ведь все в общее свой посильный вклад вносят…

– Шьёт она неплохо, с малых лет матерью приучена.

– Ну, вот и хорошо, вот и ладно. Приводи дочерь свою, приглядим мы за ней да не обидим.

Всё решилось вроде у Георгия, впрочем, всё и шло к тому. Но думы опять его гложут. Всё ли так, всё ли верно делает? Сложно сразу осознать. А мир вокруг меняется, отчуждается будто, непонятным становится – холодеет, как остывает. Недавно Георгий почувствовал в себе это, и чем дальше, тем обострялось оно и обострялось. Порой даже думалось, уж лучше не глядеть вокруг, работай потихоньку своё да Господу усердно молись. Что ещё надобно!? Ничего.

Вот и детей он пристроил… будто ветки от ствола отделил. Хотя почему отделил, рядом они… И всё же, уже не его… сами по себе, отдалились от него будто. Но ведь не малых же он их в воду кинул, чтоб выплывали, Господу доверил. Теперь у каждого из них своя стезя будет. Не отрёкся же он от них, просто вёл их по воле Божией до развилки, а что дальше, какой кому дорогой суждено идти – то сами они выберут.

Опять же знакомое вспомнил, что пониманию ближе другого было. Вот когда деревья срубили, то что? В первую голову от веток их очистили, от коры. А ствол, он остался. Вот, готовый для любой работы лежит. А уж что из него сделать, то Мастеру решать, на что ветви годны – тоже Ему ведомо…

Но там внутри – точно Георгий знает – сердцевина есть, ствол стволом – крепкий, ровный, ладный, самый строевой. А внутри всё равно ноет что-то, не успокаивается никак, точно червоточинка. Что с этим делать, Георгий не знал, да и никто, верно, не знает, кроме Него опять же… Не зря же Макарий говорил:

– Будет совсем невмоготу, сюда переселяйся.

Будто бы знал что…

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.