Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Анатолий Колков. Как мы жили…

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Что мы помним о войне, те, которые родились вместе с ней? Война была от нас далеко. Мы знали о ней только из черных тарелок репродукторов да разговоров соседей, которые приходили в дом со своими проблемами и новостями. И еще помнится серость. Серым было все: небо, дома, дощатые заборы, пыльные дороги …

Война закончилась. Самое первое воспоминание этого времени связано с колхозным рынком, на котором была организована ярмарка после военной промышленной продукции. На длинных столах лежали чугунные печные дверки, колосники, чугунные утюги. Ассортимент был не богатый, но народу было довольно много. Все медленно ходили, смотрели на эту продукцию мирного времени, дотрагивались до нее руками и молча, отходили. Было много солнца (месяц май) и какого-то тихого благоговения.

Потом – отмена карточек и денежная реформа. Последняя обсуждалась мамой и отчимом почему-то тихими голосами. Но меня это не касалось, я жил как при коммунизме и не имел к деньгам никакого отношения. Правда, был один случай. Возле нашего дома работали пленные японцы. Я сидел на небольшой дощатой площадке над воротами. Почтальон принесла газету. Ко мне подошел японец и на ломанном русском языке сказал: «Мальщик продай газету» и показал мне зеленую бумажку – йену. Я отдал ему газету и взял йену. Вечером пришел с работы отчим, поужинал и спросил меня: «А где сегодняшняя газета?» Я сказал, что продал ее японцу и показал йену. Он сурово глянул на меня и что-то сказал маме. Отчим меня не наказывал, видно считая, что воспитание чужого ребенка не его дело. Но те суровые взгляды, которыми он меня одаривал, и выговоры маме я воспринимал очень болезненно.

Вообще отчим был человек уникальный, и заключалось это в его универсальном мастерстве. Он умел делать все. По своей основной специальности – кузнец. Но все, что он носил: брюки – галифе, китель, полупальто-москвичку, шапку, кепку и даже сапоги шил себе сам. Плотничал – срубил в новой усадьбе стайку. Вся мебель в доме была сработана его руками. Причем мебель – добротная, полированная, под так называемый сталинский ампир. Ну, и жестяные изделия само собой: ведра, чайник, лейка, почтовый ящик все дело его рук.

По определенным воскресеньям проходила семейная стрижка. Отчим всех стриг. Я не знал парикмахерской до конца школы.

В торжественные моменты извлекался фотоаппарат ФЭД, ставилась тренога и делались снимки. Мне очень нравилось делать с отчимом фотографии. Сначала проявлялись фотопластинки. Для этого он брал пальто, вставлял руки в рукава. Я засовывал под пальто железные кассеты и отчим долго там колдовал, а я тщательно подтыкал полы пальто, чтобы внутрь не попал свет. Затем в темной комнате шло таинство проявления фотопленок. Я при этом стоял на страже, чтобы кто – нибудь случайно не открыл и дверь и затыкал тряпкой щель под нею. И наконец, итоговая операция – печатание фотокарточек. Мы закрывались с отчимом на кухне, он включал красный фонарь (его собственного изготовления) и начиналось чудодействие зарождения фотографии. Фотопленка и фотобумага вставлялись в рамку. Затем красный фонарь открывался, и яркий свет обрушивался на рамку. Все это длилось несколько секунд и являлось чистой эмпирикой и опытом. Затем фонарь закрывался, из рамки извлекалась фотобумага и ложилась в тарелку с проявителем. И здесь возникало чудо – на белом листке фотобумаги появлялось изображение. Сначала едва видимое, затем оно становилось все ярче и четче. Здесь требовалось поймать момент: не додержишь – снимок будет блеклым и нечетким, передержишь будет сплошная чернота. Весь этот процесс, чудодействуя, объединял нас, отчим добрел, называл меня Толькой и иногда гладил по голове. Но так случалось редко и не потому, что он был недобрым человеком, а потому-что все, умея делать сам и при этом делать хорошо он не терпел разгильдяйства в работе, которое так свойственно детском возрасте.

Но вернемся к мастерству отчима. В редкие вечера его хорошего настроения он брал в руки балалайку, и лилась мелодия, да не просто «ах вы сени мои сени», а задумчивая импровизация из русских песен. Но больше всего меня поразило, когда он взял обычные половые краски и еще кое-что принесенное с завода и начал рисовать картины-копии. И довольно большие, в полированных рамах, знаменитых шишкинских мишек, левитановской ржи и даже перовских охотников на привале. Картины получились весьма хорошего качества и явно превосходили те шедевры, которые украшали наши общепиты и вокзалы. Описание мастерства отчима можно и продолжить, но главное, наверное, заключалось в следующем. Это был настоящий русский мужик, который делал себе свой мир сам и жил в нем. Этот же мужик выиграл и Великую Отечественную далеко не только героизмом и патриотизмом, но и мужицкой сметкой и умением.

Наступил 1948 год, пора в школу. Школа была маленькая с первого по четвертый класс и состояла из двух домов по два класса в каждом. Обучение мальчишек и девчонок в то время практиковалось раздельное. Но из-за недостатка школ у нас было смешанное обучение. Хотя, по моему мнению, это никоим образом на нас не влияло. Мальчишки жили своей жизнью, девчонки своей. Учительница Татьяна Александровна, была пожилая, правда в то время все кому было более 30 лет, казались нам старыми. Добрая женщина и нормальная учительница, и не ее вина, что в школе отсутствовал теплый туалет, физкультурный зал, наглядные пособия и еще много такого, что является необходимыми атрибутами современной школы. Училось много переростков старше меня на два, а то и четыре года. Такая разница, когда тебе 7 – 10 лет, очень значительна. А когда в отношениях самым важным является сила, то понятно, кто верховодил в классе.

Бедность главная черта всех учеников. Одежонка – заплата на заплате, матерчатые сумки вместо портфелей, которые назывались «побирушками». Обувь (валенки) часто одна на двоих. Школьные обеды (буфета, конечно же, не было) – кусочек хлеба, намазанный тонким слоем масла и посыпанный сахаром далеко не у всех. Поэтому то, что утром мама заворачивала в газетку, мне часто не доставалось. Но это меня не угнетало, а даже наоборот. Я жил в довольно обеспеченной семье.

Процесс обучения шел двойным путем. В школе и на улице. Какой из них был более эффективным сказать трудно, скорее всего, второй.

Одна из первых уличных наук – курение. Она шла от старших к младшим. Курили «бычки» – окурки, которые собирали в основном по обочинам дорог. Старший прикуривал окурок, для чего у него всегда имелись спички, называемые «зайками», которые обычно хранились не в спичечном коробке, а завернутые в бумажке, чтобы легче прятать в потайном кармане или за подкладкой пиджака. Там же хранился и кусочек коробки с нанесенным слоем фосфора. Прикуренный бычок протягивался обучающемуся со словами: « Набери в рот дым и скажи: ах, мама». Тот глотал дым и после «ах, мама» закашливался. Дело могло кончиться не только кашлем, но и рвотой. « Ладно, – говорил учитель,- завтра продолжим».

Продолжать учебу никакого желания, но, что поделаешь, нужно было быть как все. На следующий день обучение продолжалось. Набрал дым в рот, сказал «ах, мама», закашлялся, но вчерашний опыт не прошел даром, тебя уже не рвет, но голова еще кружится – ничего пройдет. И так шаг за шагом, через неделю другую – ты уже равноправный член общества курильщиков и как все при встрече с другим курцом говоришь: « Дай зобнуть», что в переводе означало, дай покурить.

Следующая уличная наука – умение постоять за себя. Конечно, не обязательно по любому поводу бросаться в драку. Важно, чтобы твой вид и поведение показывало, что с тобой лучше решать проблемы мирно, а не с помощью кулаков. Правда, были среди нас и такие, которые отдавали предпочтению последнему способу. Был среди нас пацан, звали его Валера-холера. Он долго не мудрствовал. Чуть что – сразу пускал в ход кулаки. Дрался отчаянно, не обращая внимание на количество и возраст противников. Пацаны пользовались его безотчетной храбростью и при случае втравливали его в драку и устраивали из этого зрелище. Его агрессия, вероятно, была связана, с тем, что его зверски избивал отец, бывший бандеровец со шрамом через всю щеку. Я столкнулся с Валерой-холерой по дороге в школу. Он, обгоняя меня, подставил подножку и столкнул в кювет. Я пришел в школу заляпанный грязью. Ребята из класса спрашивают: « В чем дело?» Я рассказал. «Все, – решили пацаны: после уроков идем добивать «холеру». Термином «добивать» обозначалась любая кулачная расправа, неважно – в первый раз или в десятый. После уроков вышли на школьный двор, идет Валера-холера. Наш организатор добивалки Ваня Родиончик, юркий и шустрый, как обезьянка, скидывает курточку, готовясь к добиванию втемную. Подскакивает к Валере-холере, накидывает на него куртку, пытаясь сбить его с ног. Но Валерка сам опытный драчун и сбить его с ног не удается. Он выкручивается и пристраивается к какой-то тетке, идущей мимо с полными сумками. Около нее он чувствует некоторую защищенность. Пацаны крутятся вокруг, пытаясь, кто ударить его кулаком, кто пнуть ногой. Но Валера-холера ловко уворачивается. Кавалькада медленно движется. Женщина кричит на нападающих, что они хулиганы и должны отстать от мальчика. Я иду сзади и канючу, что хватит бить Валеру-холеру. Группа постепенно рассасывается, кое-кто вообще участвовал вроде как в массовке. Операция закончилась, может не очень результативно, но главное Валере-холере показали, что наших не трогай, а то хуже будет, он это понял. В дальнейшем я с ним подружился. Когда мы оказались в одной школе, которая находилась довольно далеко, я заходил за ним домой, и мы дружно шли на уроки. Правда, не всегда доходили. Иногда наш путь уходил в другую сторону. Мы шли путешествовать вдоль речки, которую пересекали, или бродили по городу. Он, как все необузданные натуры, был романтиком. После окончания пятого класса его до смерти забил отец. Говорили за то, что Валерка без спросу ушел на речку купаться. Хоронили его всем пацаньим миром. Несмотря на свой жестокий характер, его любили. Мы впервые почувствовали дыхание смерти среди наших сверстников. Сколько ждет нас еще впереди…

Уличная школа. Чему она нас только ни учила, чем мы в ней только ни занимались… Всего не перечислишь и не упомнишь. Вот хочу вспомнить наши игры, игры послевоенного времени. Конечно, далеко не все, ведь их было слишком много. Когда сейчас мы говорим «игры», то в первую очередь имеем ввиду компьютерные. Я ничего не имею против компьютерных игр, если они интересные и человечные. Но, у всех них есть общий недостаток – они только для ума. Наши игры были и для ума, и для тела – и в этом была их польза. Начнем с игр, в которые играли в младших классах. Мы в свое время писали ручками с металлическими перьями, носили с собой чернильницы в тряпичных мешочках. Перья разные: ученические, канцелярские, плакатные и др. Суть игры заключалась в следующем. Играли двое. Сначала один из игроков бросал перышко, и если оно падало выпуклостью вверх, то он начинал игру. Перышко противника ложилось на гладкую поверхность, и игрок другим перышком движением вдоль лежащего пера пытался перевернуть его наоборот. Если это удавалось, то следующим движением нужно было вернуть перышко в исходное положение. В случае удачи – перышко выиграно. Противник ставит следующее перышко. И так до тех пор, пока не случалась осечка. Тогда в игру вступал другой игрок. Количество выигранных и проигранных перьев определяло итог игры. Учителя вылавливали игроков и отбирали у них перья. Вообще, учителя ко всем уличным играм относились отрицательно, хотя, пожалуй, это и не совсем верно. Вот как, например, отношение их к такой игре, которая называлась «зоска». Кусочек кожи с шерстью, снизу которого прикреплялась свинцовая пластинка. Игра заключалась в том, чтобы игрок, ударяя по зоске щечкой лодыжки, подбрасывал ее вверх как можно больше раз. Некоторые виртуозы делали это до сотни раз, меняя ногу и пританцовывая. Обычно этим занимались на переменах, и это едва ли мешало занятиям, но все равно было нельзя.

Игры были разные, были и азартные. Например, чика. Это была игра на деньги. Вариантов ее было множество. Начнем с самой простого. Играли двое. Назначалась ставка выигрыша. Конечно, это были копейки. Один из игроков брал монету и подбрасывал ее вверх, придавая ей вращение. Если монета падала орлом (гербом) вверх, то выигрыш попадал к бросавшему монету. Бросание повторялось, пока монета не оказывалась решкой вверх. После этого игроки менялись ролями. Но это слишком просто. Следующий вариант – пристенок. Этот вариант был особенно распространен ранней весной, когда яркое весеннее солнышко разогревало стены школы, снег отступал и появлялись первые зеленые росточки. Играли двое, могли и трое. Каждый игрок имел свою биту. Обычно тяжелую монету, например, пятак. Еще лучше если это старинная (царская) монета. Этой битой нужно ударить о стену так, чтобы она отскочила подальше. Следующий игрок ударял о стену своей битой так, чтобы она упала как можно ближе к первой, лежащей на земле. Если от второй биты до первой можно было дотянуться растопыренной пятерней – выигрыш у второго игрока, обычно это было пять копеек. Если вторая бита касалась первой, то получалась чика, тогда выигрыш десять копеек. Если вторая бита накрывала первую, то – колпак и выигрыш составлял пятнадцать копеек. Затем игроки менялись ролями. Но были еще и другие более сложные варианты. Например, игра, которая называлась «котел». Это была уже летняя игра и игра целой компании.

И, конечно, вечный и во все времена увлекающий футбол. Он, наверное, не очень отличался от современного, но все-таки … Начнем с мяча. Он был кирзовый с резиновой камерой внутри. Сначала мяч надо было надуть, используя силу наших легких, затем тщательно зашнуровать. И так, мяч готов, и несколько ударов по нему определяют его качество. Ну, теперь – поле. Конечно, никаких спортивных комплексов не было. Была большая поляна, заросшая полынью, и на ней площадка, вытоптанная предыдущими баталиями. Собирается компания, разная как по количеству, так и по качеству. И есть лидеры – капитаны, они набирают себе команды. Остальные претенденты разбиваются по парам и отходят в сторонку. Там они выбирают себе прозвища. « Ты будешь волк, а я собака, идет?» – подходят к капитанам: «Матка, матка, чей допрос, волк или собака?» – «Собака» – говорит один из капитанов – значит «собака» идет к нему, а «волк» к другому. Итак, команды созданы. Теперь в каждой команде нужно распределить роли. Вратарь – почетная роль, но очень уж малоподвижная, поэтому на нее ставят самых незначительных игроков. Дальше идет защита и нападение. Конечно, все хотят быть нападающими, но так не положено. Капитан расставляет всех по своим местам и, естественно, он – центральный нападающий.

Затем создается футбольное поле – это очень просто. С обоих концов нужно поставить ворота. Для этого используются любые подсобные материалы: два кирпича, консервные банки, кепки. Ширина ворот тщательно промеряется шагами и контролируется противоположными сторонами. Ну, вот поле готово. Игра начинается. Конечно, никаких судей нет, все споры решаются коллегиально. Вот мяч пролетел над воротами, вратарь вытягивает руки вверх и кричит: «Выше ворот». «Гол» – кричит забивающий. Идут доказательства обоих сторон и бурное коллективное обсуждение ситуации. Наконец, решили, что мяч действительно был выше ворот – игра продолжается. За временем никто не следит, играли дотемна или до истощения игроков. Итоговый счет то же был часто спорным. Пять – четыре в нашу пользу утверждает одна команда, нет четыре – пять в нашу пользу утверждает другая. Идут длинные споры, воспоминания хода игры, кто, когда забил, наконец, подводят итог: ладно завтра продолжим. На улице уже темнеет и дома ждет мама: «Ну, где ты болтаешься, уже ночь на дворе, а штаны, штаны то, как загваздал, и что ты находишь в этом дурацком футболе, лучше бы книжку почитал ».

Кроме футбола была еще самая-самая игра – игра в войну, которая тоже вечная, но сейчас она ведется в основном на компьютере, а в наше время – в полевых условиях. Настоящая война отгремела недавно, поэтому наши войны шли всегда между «нашими» и «немцами». Но вот: кто «наши», а кто «немцы» – вопрос спорный и практически неразрешимый, так что обычно «наши» были с обеих сторон. Поле боя – все та же поляна, заросшая полынью. Как здорово ползать по бесконечным полынным лабиринтам, вдыхая полынный запах и в итоге забывать о своих военных обязанностях. В отличие от настоящего времени, оружие самое простое – палка, а то и просто возглас: «Паф – паф, ты убит! Нет, ты убит!» – «Нет, ты убит!» После чего – братание. Мастеровитые из куска доски делали себе пистолет, а то и автомат, но таких было не много. Трату материала на всякую ерунду родители не одобряли. Вообще ручных поделок было мало. Но все-таки они появлялись. Например самокат. Это довольно сложное сооружение, главной деталью которого были подшипники. Чтобы их достать, приходилось обращаться к старшим. Наконец, подшипники добыты, дальше идет конструирование самоката. Создана платформа, рулевое управление. Все должно двигаться, издавать металлический звук и вызывать завистливые взгляды сверстников. Для самоката требовалось твердое полотно, которое было только на автомобильных дорогах. Это не нравилось водителям и милиционерам, поэтому самокаты часто ликвидировались, что вызывало много горести у их создателей.

У девчонок был свой мир и свои игры. На мальчишеские они смотрели презрительно, слегка поджав губки. Для мальчишек же не было ужаснее прозвища, чем «жених» и «девичий пастух». И не дай бог если к кому-то прилипало это прозвище, особенно последнее: пацан пропал для мальчишеского мира, да и в девичьем к нему относились не очень.

Время шло, мы взрослели, и менялись наши игры. Уличный волейбол – одна из этих игр. Ни площадок, ни сеток, ни столбов. Просто уличный перекресток и круг людей, между которыми летал мяч. В этой игре участвовали уже все вместе: и парнишки, и девчонки. Парнишки «резали», и мяч летел далеко из круга. Но за ним никто не бежал. Все ждали, глядя друг на друга. Наконец, появлялся какой-нибудь малец, которому кричали: «Мальчик, пни сюда мяч». Мальчик пинал, и мяч летел еще дальше. Наигравшись, он приносил мяч в круг, игра продолжалась. Некоторым из играющих мяч не доставался никогда.

Если не было мяча, играли в третий лишний. Игроки, по парам – парень и девушка, вставали в круг. Причем, обычно девушка вставала впереди, а парень – сзади и обнимал ее за талию. В этом и заключалось главное удовольствие от игры. Назначались два активных игрока. Один убегал, другой догонял. Задача заключалась в том, чтобы догнать убегающего и ударить его ремнем, который перед этим пожертвовал один из игроков. Догнав и ударив убегающего, догоняющий бросал ремень, и они менялись ролями. Беготня могла продолжаться довольно долго, особенно если это были парень и девушка. Наконец убегающий делал финт, он заскакивал внутрь круга и вставал перед одной из стоящих пар. Это и был третий лишний. Но лишний был не тот, который только что встал, а тот, который стоял сзади пары. Тогда моментально реагировал догоняющий, он останавливался, замахивался и врезал третьему лишнему по наиболее привлекательному месту и бросал ремень. Ремень подбирал наказанный, и они менялись ролями с догоняющим. Беготня продолжалась довольно долго, пока, наконец, владелец ремня не заявлял: «Ну, ладно, хватит, я пошел домой, давайте ремень».

Время шло. Начинался зов влечение полов. Но где его можно проявить? В классе не получалось. Девчонки не находили в своих одноклассниках, как правило, никакого интереса, потому что они ещё ничего не понимают в любви. Мальчишек девчонки не привлекали, потому что, по их мнению, дуры. По крайней мере, так они говорили, когда родители или старшие их спрашивали: «А вы дружите со своими девчонками в классе?»

Правда, «дуры» зачастую учились гораздо лучше умников. Но это ничего не доказывало, они же – все зубрилки и подлизы. Да и вообще, разве в учебе дело? Поэтому половая проблема требовала другого решения. И таким решением были танцы или то, что называлось танцами, потому что, по большому счету, танцевать никто не умел, особенно мальчишки. Но, танцплощадок мало, и все они в центре. Поэтому на окраинах вместо танцплощадок молодежь собиралась на «сабантуях». Почему название татарского праздника прилипло к этим сборищам, сказать трудно. Наверное, потому, что напоминало гулянье, и мы любим яркие словечки. «Сабантуи» собирались на крупных перекрестках, или возле каких-либо приметных мест: кинотеатров, магазинов и т.п. В центре сборища была гармошка, которая довольно монотонно выводила танго, фокстрот или что-то подобное им. Возле гармошки танцевали пары. Вообще-то назвались танцами с большой натяжкой медленные колебательные движения обнявшихся пар с абсолютно безразличными лицами. Вокруг них стояла подавляющая часть собравшихся в основном более сильного пола, которая нещадно кадила и сшибала друг у друга курево. Между парочками танцующих и групп наблюдающих филировали пацаны лет 10 – 14, выискивающие чужаков. Подходит такой пацан к пришельцу и обращается с обычной фразой: «Парень, дай закурить». – «Не курю» – говорит парень. «Ну, дай, что ты жмешься». – «Отстань», – говорит парень. В это время пацан цепким взглядом обсматривает фигуру парня, уделяя особое внимание его карманам. Если они оказываются в зоне его доступности, он ловкими цепкими пальцами проникает в один из них и вытаскивает его содержимое. Это действительно может быть пачка папирос или бумажная купюра. Парень с криком хватает его за руку. В это приближается патрон пацана: «Эй, ты, чо пацана обижаешь?». «Да он у меня рубль стянул». «Чо, какой рубль, ты чо гонишь?». Атмосфера накаляется. Положение обостряется еще и тем, если парень пришел с девушкой. «Вить, пойдем» – тянет девушка парня за рукав. Но, парень не может выглядеть при девушке хлюпиком, пускает в ход кулаки. Подтягиваются дружки из местных завсегдатаев. В итоге у чужака разбитый нос и фингал под глазом. Это еще самый безобидный вариант, все гораздо хуже и страшнее, если вынимается ножичек. Никакой милиции нет объект не официальный, да к тому же, на окраине. Ходить на такие радости мало.

Лучше на своей улице, недалеко от своего дома. Здесь не так людно, зато все свои. Это больше напоминало посиделки на бревнах, которых много возле заборов (люди строились) или на скамеечках возле ворот. В центре все та же гармошка, но танцев обычно нет. И поэтому гармонист выводит какую-нибудь немудрящую мелодию. Девушки сидят, плотно прижавшись, друг к другу – свежо. Парнишки немного поодаль, поодиночке. «Сашк, сыграй черемуху». Гармонист начинает. «Под окном черемуха колышется», – поют девушки. Поют не громко, задумчиво, не много грустно. Парнишки не представляют для них интереса – мелюзга. Спели одну песню, другую иногда все вместе сыграли в слова или испорченный телефон. «Ну, что пора домой», – говорит одна из девушек. «Пора», – подтверждает другая. И они, обнявшись, уходят в темноту улицы. Встает и уходит другая пара. Парнишки остаются одни, дружно закуривают. При девушках курить неудобно. Потом дружно встают: «До завтра, до завтра». Расходятся. Вроде бы никаких особых событий или интересов, но назавтра соберутся снова, что – то притягивает…

Вот так мы взрослели и превращались из мальцев в пацанов, из пацанов в парнишек, из парнишек в парней. Ну, а как мы жили дома? Как обычно, как все. Дома частные. У кого лучше, у кого хуже, у некоторых совсем плохие – засыпушки, а то и землянки. Но большинство строились и довольно быстро. Наша улица состояла в основном из новых домов. Возле дома огород – четыре сотки. Не много, но на нем росло почти все, что нужно, кроме картошки, которую сажали на полях. Для того, чтобы в огороде что-нибудь росло, его нужно поливать. Вода в колонке, которая находилась довольно далеко, метров двести от дома. Воду возили на тележке в бочке. Задание на день – привезти пять бочек воды и к вечеру полить огород. Наиболее ценные растения, например, огурцы мама польет сама. Привезти бочку с водой мальчонке 10 – 12 лет довольно трудно, поэтому нужно скооперироваться с соседом Ленькой. Один впрягался в оглобли тележки, другой толкал ее сзади. Пять тележек себе, пять тележек соседям с перерывом на обед и партию в городки. Это ежедневная норма, кроме того прополоть грядку, подмести двор, стаскать уголь если привезли, напилить и наколоть дров… По субботам вымыть полы в доме. Дом довольно большой: три комнаты и кухня, коридор, сени, веранда, крыльцо. Так что хватало работы почти на целый день. И надо закончить к приходу мамы с работы, чтобы она сказала: «Ну, молодец, сынок, спасибо, а то когда бы я управилась». Когда мыл крыльцо, соседские женщины говорили: «Вот повезет жене – то, смотри какой хозяйственный». Конечно, все это не в тягость, если с настроением. Другое дело, когда отчим давал задание связать несколько рядов бредня, который он вязал уже не первый год и подключал к этому меня. Лето, жара, пацаны идут на речку купаться, а ты сидишь и цепляешь петлю за петлей. Глаза слипаются, ячейки получаются неровные и кривые. Отчим вечером, принимая работу, хмурится и распускает все твое изделие. Завтра снова задание, уж лучше бы еще пять бочек воды привезти.

Но не все так грустно, были деньки и повеселее – это праздники и гулянки. Поводы разные. Подготовка – заранее. Ставился логушок с домашним пивом или гнался самогон. Иногда то и другое вместе. Затем подготовка закусок. Самая главная – винегрет. О рецепте говорить не буду, он всем хорошо известен. Эра салатов еще не наступила. Затем селедка, покрытая сверху колечками лука, тонко нарезанная колбаса. Возможно холодец или пельмени, если зима, или окрошка, если лето. Добавьте вареную картошку, соленые огурцы, соленые помидоры и капусту. Убранство стола становится довольно красочным.

В гостиной раздвигается стол и к нему приставляется еще один – небольшой. Все накрывается скатерками, которые маме потом с трудом отстирывать. Вокруг столов расставляются стулья, табуретки, все, на чем можно сидеть. Но, мест все равно не хватает, тогда со двора приносят доски и кладутся между двумя табуретами. Доски застилаются тряпками, чтобы не занозиться. Достают несколько бутылок водки под названием «сучок». Приносят холодные закуски. Всё готовится к приему гостей, вот и они. Если зима (а гуляли чаще всего в это время), гости заходили в дом, занося с собой клубы холодного воздуха. Здоровались, долго раздевались, женщины прихорашивались: «Хозяюшка, где у тебя зеркало?» Пришла мамина подруга, бывшая купеческая дочка: «Толька, кланяйся Танечке». Она так шутит и треплет меня за вихры. «Проходите за стол, рассаживайтесь, кому как удобно». Гости рассаживаются, уступая место друг другу. Хозяин берет в руки бутылку водки и ловким ударом по донышку выбивает бумажную пробку. Водка разливают по граненым стаканам не до краёв, но и не до половины, а примерно по две трети. « Закуску все приготовили, давайте тост». Тост произносит кто – либо из гостей, наиболее видный и уважаемый. Он это знает сам: «Ну, что же с днем рождения, тебя Иван Илларионович, здоровья тебе, успехов и долгих лет жизни». Все выпивают. «До дна, до дна» – напоминают знатоки, видя как какая-то дама пытается поставить недопитый стакан. Дама морщится, но пьет, что поделаешь – так положено. Закусывают не торопясь, дамы немного чопорно. «После первой до второй промежуток не большой» – провозглашает хозяин и тянется за бутылкой. Начинается небольшое оживление. Голоса становятся громче. Снова провозглашается тост. После второй оживление нарастает, начинаются разговоры. Застолье разбивается на несколько групп, в каждой свой лидер и своя тема разговора. «А не пора ли нам перекурить» – предлагает кто-то из мужчин. Все встают, курящие выходят во двор или на кухню курить в печку (смотря по погоде). За куревом разговоры и даже споры. Покурили, можно и снова за стол. Теперь наступает очередь домашнего пива или браги. Не берусь описывать рецепт приготовления этого дьявольского напитка, но его воздействие помнится хорошо. Сладковато приторный дрожжевой вкус уже при первом употреблении вызывал тошноту, а при втором и третьем может быть и рвоту. Пиво пьют не все, закуска почти кончилась. Теперь пора и поплясать – потанцевать. Нужна музыка. Для этого есть гармошка, в редком случае был баянист или аккордеонист. Гармонист свой. Гармошку купили, когда тому исполнилось лет 10 – 12. Для этого ходили не в магазин, а на базар. Да и какой в магазине выбор, а самое главное как в магазине проверишь качество инструмента. На базаре совсем другое дело. Там в дальнем углу собираются гармони и гармонисты. Каких там только нет гармоний. Однорядки, двухрядки, тальянки, тульские, вятские, татарские и даже царские. А самое главное это игры на гармонях. Обычно к хозяину гармони подходил человек и спрашивал: «Гармонь твоя?» Продавец утвердительно кивал. «Можно попробовать?» – «Валяй». Человек аккуратно брал гармонь. Садился, если было, куда и осторожно пробегал по клавишам сверху вниз и снизу вверх. Прислушивался. Ну, вот все в порядке можно и сыграть. И начинал. Такое можно было услышать только у Геннадия Заволокина в его передаче «Играй гармонь». В это время к другому продавцу подходил другой человек. И вот уже две гармони и два гармониста соревнуются, кто кого. Вокруг собираются слушатели и ценители. Тут гармонь и покупали. Заворачивали в простынь или скатерть и уносилась домой. Дома покупку ставили на стол, аккуратно разворачивали упаковку. «Ну, вот, сын, учись играть». И начиналось учение. Конечно, ни школы, ни учителя. Учились друг у друга по кнопочкам, какие нужно нажимать. Изучали сначала то, что нужно в первую очередь: плясовую – подгорную и вальс – «на сопках Маньчжурии». Ну, а песни можно подбирать и самому.

Но возвращаемся к нашим гостям. Там заказали музыку, начинаем с Подгорной. « Ты, Подгорна, ты, Подгорна, широкая улица …» Столы сдвигаются в сторону. Вот и первая плясунья, за ней вторая. Отчаянно топают ногами, тарабанят частушки. Появляется и плясун, тоже топочет ногами, размахивая руками. Ну, все хватит – передышка. Сели, дамы обмахиваются платочками. Гармонист, давай вальс…

Пора и честь знать. Гости расходятся, остаются только свои и самые близкие. Убирают со стола посуду, моют тарелки. Все прибрано, вымыто. Мама готовит чай, достает варенье. Женщины садятся пить чай, садят с собой и гармониста. Выходной закончился, завтра кому на работу, кому в школу.

Наступил 1952 год. Нас, не пристроенных пацанов, определили в женскую школу. Школа столяла довольно далеко, и путь к ней шел через речку. Это было здорово. В сентябре, возвращаясь из школы, мы еще купались в речке нагишом, блистая белыми ягодицами. Когда речка замерзала, мы катались по тонкому потрескивающему льду на своих обувках. Зимой вместо школы иногда отправлялись по реке в путешествия по пояс в снегу. Снег превращался в ледяную корку и мама, встречала меня привычныс вопросом: «Ну, где ты так угваздался?». В ответ – молчание и сопение носом. Весной, когда речка начинала оттаивать переправа через нее становилась событием. Мы группой собирались на берегу и принимали решение. Можно с разбега – скачками, если повезет и ты не провалишься. И первый, конечно же, был разведчиком. Иногда, находили несколько досок и ими выстилали переправу. Были и перевозчики, старшие ребята в резиновых сапогах садили нас, мелюзгу, на горбушку и переправляли на другой берег.

Однажды возвращаясь из школы, я провалился под лед. Слава Богу, не глубоко, всего по грудь. Я выбрался на берег. Домой идти было страшновато – попадет. Я зашел к товарищу, который жил по дороге недалеко от речки. Подсох, но, конечно же, устранить следы купания не удалось. Пришлось все объяснять маме. Она тяжело повздыхала и попросила меня ходить в школу через мост. Это удлиняло дорогу еще километра на два, но дело не в километрах, главное в отсутствии любимой дороги. Вообще мама мне почти никогда не приказывала, а всегда просила. Помню, она часто говорила, когда стал постарше: «Толя, только не пей!». Мама была добрым человеком, доброта у нее была органическая. У нее все было доброе: добрые руки, добрые глаза, добрый голос. Ее доброта была не яркой, не навязчивой, она была естественной. Я никогда не слышал, чтобы она кого – нибудь осуждала или обсуждала. Но при этом не была забитой и флегматичной. В молодости работала учительницей в глубинке, и ей приходилось отстреливаться от бандитов, которые считали учителей проводниками советской власти и в этом были правы. Она работала бухгалтером в двух детсадах сразу. Когда я был маленьким, то встречал ее всегда вопросом: «Мам, что принесла?» И она всегда доставала из кармана или из сумки несколько конфеток или печенюшек. Соседки частенько приходили к ней за советом по насущным вопросам: налогам, судебным искам и другим. Сама же она по соседям не ходила: некогда, да и надобности нет. Любила читать. Дома книг не было, и она брала их в библиотеке. Сначала – сказки для меня, потом пошли вещи серьезнее, из серии «жизнь замечательных людей». До сих пор помню книги про жизнь Чуковского, Тынянова, Репина. Особенно памятны вечера, когда отчим уезжал в командировку или на отдых и мы оставались с мамой одни. Мы садились спиной к теплому боку печи и читали. У нее был очень мягкий грудной голос. Читала она негромко, но не монотонно, а с выражением. Когда уставала, передавала книгу мне, я то – же старался с выражением. В тот послекупальный вечер отчима не было дома, и мы с мамой блаженствовали. Она беспокоилась о моём здоровье, прикладывала ладошку к моему лбу, напоила чаем с малиновым здоровьем и мы сели к печке читать книжку.

 В начале марта умер Сталин. Я шел в школу, и на крутом берегу реки меня встретила женщина со словами: «Сынок, давай помянем нашего отца». Мы сели с ней на огромный, уже чуть теплый, камень, лежащий на берегу. Она постелила газетку, достала из сумки необходимые в этом случае продукты: пара вареных яиц, ватрушку. Мы медленно съели все, что положено. Потом я побежал дальше. Конечно, на первый урок я уже не успел. В день похорон мы собрались на крыше стайки моего соседа Леньки. Он принес большой настоящий бинокль, который его отец привез с фронта (единственный трофей). Мы лежали на теплой крыше, купаясь в ярком мартовском солнце и ожидая необыкновенных событий: остановки всего транспорта и длительных гудков, которые должны сопровождать это печальное событие. Но, ни гудков, ни каких-либо других событий, наблюдаемых в бинокль, мы не заметили, вероятно, слишком далека от центра наша окраина. Затем раскрыли английского шпиона Лаврентия Берия, пошла правительственная чехарда, постановления партии и правительства, народ ждал, что будет дальше …

К следующему учебному году на нашей окраине построили большую школу, которую сделали мужской. Классы большие по тридцать человек в каждом. Учебный процесс весьма условно можно назвать таковым. Он располагался только на первых партах, каждого ряда, на вторых более – менее напоминал таковой. Дальше – уже бедлам. Там играли во всевозможные игры, перекусывали, вырезали ножичком на партах свои произведения, путешествовали под партами и даже курили. Любимое занятие задних парт – обстреливать из резинок передние парты. Резинка одевалась на два пальца, получалось подобие рогатки, из бумажки плотно скатанной и смоченной слюной делалась пулька. Вот этими пульками задние парты активно обстреливали первые парты. Иногда пульки делали из проволоки, но это не одобрялось всем классом – уж очень больно и опасно. В связи с обстрелами, сидящие на первых рядах сидели с высоко поднятыми воротниками курток и пиджачков. Все это сопровождалось непрерывным гулом. Изменить существующую ситуацию не удалось, и учителя махнули рукой. Наша учительница русского языка, бывшая фронтовичка, выхватывала наиболее агрессивных создателей бедлама, подтаскивала их за шиворот к двери и, придав ускорение коленом, выдворяла в коридор. Учительница математики молодая женщина с явными признаками беременности, закутавшись в шаль, ходила между первыми партами, наблюдая за решением задач и исправляя ошибки. Дальше она не обращала внимания.

Занятия начинались с утреннего обсуждения вчерашних событий. Главные события – встречи и проводы девочек из соседней школы. Женская школа располагалась по дороге в нашу, занятия там начинались на полчаса позже, поэтому наши кавалеры после уроков во время успевали к концу уроков у девочек, которых встречали и провожали домой. У меня тоже была девочка. Она сидела у окна на первой парте, всегда аккуратно одетая в белой кофточке, в пионерском галстуке, вся внимание и активность, постоянно поднимала руку, чтобы на нее обратили внимание. Я медленно проходил мимо окна, не останавливаясь, чтобы потом бегом успеть ко второму уроку. Я поделился секретом с другом, старше меня года на три. «Так я ее знаю, это Люська, она подружка моей девочки, – сказал он. – Хочешь, я тебя с ней познакомлю». Конечно, я хотел. «Ну, так сегодня и пойдем». После уроков мы пошли вместе с ним. Он встретил двух девочек, взял их под руки, и они пошли, оживленно болтая, я шел метров в десяти сзади. Дошли до дому Люси, куда она впорхнула. Друг пошел дальше провожать свою девочку, а я пошел домой. На следующий день друг спросил меня: «А что ты не подошел?» –«Я думал, ты меня позовешь». Друг что-то неопределенно хмыкнул. На этом знакомство закончилось. Не состоялось оно и много позже, но сопровождало меня всю юность, пока не заполнилось другим еще большим чувством.

В следующем учебном году мужские и женские школы объединили. Девочек, как и положено не интересовали одноклассники, они дружили (не все конечно) со старшеклассниками. Особенно цениласьдружба с ребятами, которые служили в армии. В нашем классе была одна такая девочка –несколько старше нас и действительно уже девушка. Когда ей приходило письмо от дружка, это было событие. Девчонки, облепив счастливицу плотным кольцом, читали письмо. Если кто – то из мальчишек пытался проникнуть в девичьи тайны, его дружно награждали: « Иди, иди отсюда».

Шла середина пятидесятых годов, начиналось то, что впоследствии называли хрущевской оттепелью. После многочисленной амнистии и преобразований МВД ухудшилась криминальная обстановка в стране. Цены, которые постоянно снижались при Сталине, стали расти. Говорили, что временно. Но, народ, то знал, что нет ничего более постоянного, чем временное. Стали исчезать самые необходимые продукты питания. Пошли слухи, о каком – то документе КПСС, где разоблачался культ личности Сталина. Письмо зачитывалось на партийных и комсомольских собраниях. Когда беспартийные люди, пытались узнать от партийцев содержание письма, те делали страшные глаза и заявляли, что это секретные сведения и они дали подписку об их не разглашении. Началось первое влияние Запада. Первыми носителями этого влияния была молодежь. Пацаны заменили гармошки на гитары, играть, конечно, не умели, но бренчали. Влияние Запада шло из Москвы и доходило до нас периферии не скоро. Но все равно доходило. У нас оно тоже начиналось с центра, с центра города. Появились первые зачатки стиляг – узкие штаны. Их резали, носителей бичевали, но они упорно завоевывали свое место под солнцем…

Приближались выпускные экзамены. В наше время было обязательно семилетнее образование. После окончания семилетки дальнейший путь разветвлялся. Можно учиться в школе дальше и закончить десятилетку. Кстати, обучение с восьмого по десятый – платное. Плата небольшая, но все-таки. После десятилетки можно поступать в институт, однако это еще бабушка надвое сказала, поступишь или нет. Институтов мало, чтобы в них учиться, нужны деньги, а где их взять? Если не поступил в институт иди в армию. Вернулся из армии пора жениться, а там семья, дети. Так что с учебой можешь распрощаться. Конечно, можно учиться в вечернем или заочном отделении, многие так и делали, но тут нужна сила воли и упорство. К тому же что оно дает – образование? «Я, работяга, получаю две сотни, а твой инженер – сто двадцать». Но родители обычно с этим не соглашались. «Учись, говорили они сыну или дочери пока мы живы, а то будешь, как мы, вечно в грязи да мазуте ходить, а то на улице на сорокаградусном морозе раствор месить». Они-то знали во всем этом толк. Но, была реальная ситуация и поэтому после окончания семилетки многие делали выбор не в пользу продолжения учебы в школе. Здесь тоже несколько вариантов. Во-первых, можно пойти на завод или еще в какую – нибудь организацию (если исполнилось шестнадцать лет) учеником. На заводе ученика прикрепляли к учителю, квалифицированному рабочему, который должен вывести ученика в специалисты. Обычно это была сдача на третий профессиональный разряд, например токаря. Учителю доплачивали за его дополнительную работу. Процесс обучения мог длиться долго (независимо от способностей ученика), так как учителю выгодно иметь доплату, а начальству экономию заработной платы. Поэтому на работу устраиваться желательно с готовой специальностью. Во время войны и сразу после нее действовала широкая сеть ремесленных училищ, в простонародье – ремеслух. В них учились после окончания четырех классов, хотя, наверное, и это не главное. Ремесленники учились на полном государственном обеспечении: одежда, жилье, питание. Но, понятно, на предельном минимуме. Ремесленники ходили группами и искали средства для существования. В общем за ними ходила дурная слава. Мамы говорили своим чадам: «Только не связывайся с ремесленниками». В начале пятидесятых эта форма обучения постепенно ликвидировалась, Вместо нее созданы профессионально–технические училища – ПТУ и школы фабрично заводского обучения ФЗО, которые просуществовали не долго. В ПТУ принимали после семи классов и давали рабочую специальность довольно высокого уровня (разряда). И была еще одна форма обучения – техникум – весьма престижная, так как выпускники были уже инженерно-техническими работниками (ИТР). Это давало возможность техникам (в период дефицита инженерных кадров) занимать приличные должности: от мастера до начальника цеха. Правда в последующем, когда инженеров становилось все больше, для того чтобы сохранить свое место, приходилось доучиваться заочно, как говорили заушно, но это было потом. Выбор специальности был довольно простым, либо по стопам родителей, либо то, что было наиболее доступным. Моя мама ходила на работу мимо химико-механического техникума, туда мы и пошли с ней поступать. На этом детство кончилось, начиналась юность.

 

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.